Текст книги "Любишь меня? Люби мою собаку! (СИ)"

Автор книги: Таня Белозерцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Ваше Высокомордие, прошу!

Сириус кротко подошел к миске, стараясь не замечать остатков пены на стенах и лужицы воды по всей кухне, ожившая миска, видимо, отчаянно сопротивлялась нестандартному мытью. А Дадли Дурсль сел на стул, подпер руками крупную голову и маслеными глазками смотрел, как кушает пёс. Он чувствовал приятную усталость и огромную радость от своего поступка – шутка ли, впервые в жизни совершил невероятный подвиг, вымыл посуду и накормил собаку!

Вернон проснулся к вечеру. Сначала он сладко потянулся и тщательно прозевался – зевал он громко и протяжно, с таким… утробным подвыванием. Это была необходимость, так как Вернона иногда настигало некое ощущения удушья, когда его диафрагма просто отказывалась опускаться-подниматься и он долго-долго не мог глубоко вдохнуть или зевнуть. Это было очень похоже на паралич. Вернон не знал, как называется это его состояние, доктора на его вопросы что-то невразумительно мычали и разводили руками, и единодушно сходились только в одном – ишемическая болезнь сердца. Откинув плед, которым его заботливо укрыла любящая жена, Вернон пошарил ногой по полу, пытаясь нащупать тапочку, не видя её из-за своего необъятного пуза. Тапочка не нашаривалась, и джентльмен понял, что их тут просто нет. Недоуменно пробухтел:

– Где мои тапки?

Из прихожей раздалось цоканье когтей по паркету, и в гостиную на короткий миг заглянул черно-белый пёс. Глянув на Вернона, он развернулся и скрылся, чтобы спустя секунду появиться снова с тапками в зубах, подошел к креслу и опустил домашнюю обувь к ногам «хозяина». Вернон весело удивился:

– Смотри-ка, умный! – и эксперимента ради приказал: – Принеси мне телегид.

Пёс кротко сходил к телевизору и, сняв с тумбы свернутую газету, принес Дурслю. Настроение у того поднялось на шкалу выше, и он, развеселившись, принялся выяснять, какие ещё команды знает пёс. Услышав голос папы, сверху спустился Дадли и, вникнув в происходящее, включился в забаву. И долго ещё по гостиной разносились радостные и порой несуразные команды, типа «подай стакан!», до тех пор, пока из клиники не вернулась Петунья.

Она с улыбкой стояла на пороге гостиной и промокала глаза крошечным платочком, первым её заметил Сириус и остановился, внимательно глядя на неё. Замерли и Дадли с Верноном, вопросительно смотря на мать и жену. Петунья всхлипнула и произнесла срывающимся от счастья голосом:

– Гарри здоров! Его мозг чист, опухоль больше не угрожает его жизни. Он полностью поправился и в понедельник будет дома!

========== Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов… ==========

Прошли еще одни сутки лежания. Мальчику не разрешали вставать, только меняли капельницу и кормили буквально с ложечки, как маленького. Гарри было немного стыдно, но и приятно от такой заботы. Единственное, что смущало – это трубочка, которую вставили… туда. Трудно было заставить себя ходить под себя, но это временные неудобства и Гарри был согласен потерпеть. Еще одна неожиданность – это полностью обритая голова, на все вопросы добрая тетя-доктор отвечала, что так было нужно и волосы отрастут. Наутро к мальчику пришел улыбающийся врач и рассказал, что «биопсия» прошла хорошо, что наркоз никаких негативных последствий не оставил и «гистология показала отсутствие злокачественных клеток». Ему сделали еще раз КТ, но на этот раз без укола, обнаружив, что опухоль продолжает сокращаться, а значит, все уже хорошо и только раз в год надо будет приезжать на проверку. Сегодня Гарри еще побудет здесь, но завтра за ним приедут и можно будет отправиться домой. Улыбающийся доктор во время рассказа почему-то пару раз стучал по деревянному косяку, и Гарри счел это забавным чудачеством. Самое главное то, что ему разрешили недолго посещать игровой уголок и общаться с другими детьми. Добрая тетя-доктор, которая так здорово умеет успокаивать, за руку отвела его в игровой зал и оставила там. Немного поиграв с выглядящей настоящей, только очень маленькой железной дорогой, мальчик заметил грустную, такую же лысенькую, как и он, девочку, сидящую почему-то в инвалидном кресле. Гарри подошел к ней и спросил:

– Тебе тоже делали эту… би-о-пси-ю?

– Нет, – ответила девочка, – это из-за хи-ми-отерапии.

Что это такое, Гарри не знал и принялся расспрашивать девочку, улыбаясь ей, как улыбалась ему добрая тетя-доктор. Ему вдруг захотелось сделать что-то, чтобы девочка хоть на миг улыбнулась. Он шутил, рассказывал смешные истории, все, которые мог вспомнить, и, наконец, девочка оттаяла. Эмилия, так зовут девочку, рассказала Гарри, что ей двенадцать лет и у нее «саркома Юинга». Это когда опухоль костей. У нее большая дружная семья, есть братья и сестры, которые каждый день приходят к ней, только она знает, что прогноз отрицательный, сегодня услышала, а это значит, что она умрет. Гарри очень хотелось заплакать, такая хорошая, красивая девочка… вот за что ей это? Что и кому она плохого сделала, что у нее такая страшная болезнь? Мальчик решил поговорить с крестным, может быть есть какой-то способ? Зелья там или ритуал какой? А пока он поддерживал девочку, говоря о том, что нужно жить на полную катушку, чтобы успеть прожить как можно веселее, и нельзя предаваться унынию. Врачи поглядывали на них издалека – на худого зеленоглазого мальчика, что-то горячо рассказывающего терминальной* девочке, которая, о чудо – заулыбалась, потому их не прерывали. Некоторое время спустя девочка вдруг как-то сильно побледнела и сдавленно захрипела: «Больно…». Гарри громко закричал:

– Скорее! Помогите! Эмилии плохо!

Мгновенно, будто бы сразу отовсюду, слетелись люди в медицинских костюмах и быстро-быстро увезли девочку куда-то в коридор, где вспыхивала надпись: «Intensive Station»*. Гарри с тревогой провожал их глазами, когда к нему подошла та самая зеленоглазая тётя. Негромко проговорила:

– Здесь, как нигде, понимаешь цену человеческой жизни, Гарри…

– Она… ну… сколько ей… осталось? – с трудом выдавил Гарри, его горло сдавил мучительный спазм.

Женщина-врач печально улыбнулась:

– Мы этого не знаем, может час, может день, а может, и полгода…

– Я очень-очень хочу, чтобы она прожила подольше! – страстно и горячо, истово взмолился Гарри, прижав к груди руки.

Докторица понимающе глянула в ответ:

– Мы все этого хотим, но здесь каждый день умирают дети, потому что лечить рак мы не умеем, можем только облегчить страдания.

Гарри горестно задумался. Каждый день… это так страшно… это гораздо страшнее всей этой возни с Темным Лордом, и… для этого стоит жить, стоит жить, чтобы спасать эти маленькие жизни… Казалось, в этот момент Гарри понял, в чем его призвание. Не как героя магмира, а как человека.

– А можно я… ну… навещу тех, кто… ну, кому… – речь мальчика была сумбурной, он никак не мог сформулировать внятно свои разбегающиеся мысли, но доктор поняла его, и они направились в хоспис. В то место, где в окружении игрушек, добрых волонтеров и родителей проводили свои последние дни дети… Десятки детей. Кто-то улыбался, кто-то грустил, кто-то жил только за счет аппаратуры… Гарри подошел к каждому, улыбнулся, ловя ответные улыбки, ища и находя слова, которые поддерживали отчаявшихся, вызывали улыбку, заставляли бороться, несмотря ни на что. И, представляя себя на их месте, он очень хорошо понял, что тетя его любит всем сердцем и то, каким он был дураком… Зайдя под конец к Эмилии, он поклялся ей в том, что найдет способ лечить эту страшную многоликую болезнь. И Эмилия улыбнулась ему сквозь слезы, шепнув: «Я в тебя верю».

Вернувшись в палату, Гарри позволил подключить ему аппаратуру и долго-долго лежал, погрузившись в свои мысли и задумчиво глядя сквозь стену с окном…

***

Джон шел по коридору онкологического центра. Хотя он не любил это место из-за атмосферы боли и страха, но тут работал его старый друг, а потому Джон шел по коридору. Все-таки невозможно отвлечься от этих детских глаз, полных боли, надежды и тоски, потому далеко не все доктора способны работать в таком месте, где почти всегда «прогноз отрицательный». Зайдя в кабинет к Лео Смиту, Джон поздоровался, встретив искреннюю улыбку старого друга, Лео в ответ обнял его.

– Ну что, когда заканчиваешь? – спросил Джон

– Да я уже, тебя вот ждал. Вот, кстати, твой «Ланцет»***, – протягивая журнал, ответил Лео.

– О, спасибо, пойдем? – с трудом удерживаясь, чтобы не зарыться в журнал, проговорил Джон.

– Угу, – промычал Лео, надевая легкий плащ.

Разговаривая на темы футбола и грядущих посиделок в баре, доктора проходили мимо палат, когда Джон резко, будто налетев на столб, остановился.

– Постой-ка, этого паренька я, кажется, знаю…

Безволосый зеленоглазый мальчик безмолвно лежал в кровати, гладя в никуда. Мерно попискивал QRS-бипером кардиомонитор, жужжал дозатор инфузомата, по старинке называемого «капельницей», прибор рисовал достаточно спокойные кривые…

– Это же… Гарри Поттер? – с вопросительной интонацией обратился Джон к другу

– Да, это он, второго дня привезли, а ты его откуда знаешь? – удивленно спросил Лео

– Он школьный коллега Гермионы… то есть однокурсник моей дочери, – спохватившись, поправился Джон Грейнджер.

Приехав домой, он долго сидел в машине, слепо глядя на освещенные окна своего дома, мучительно размышляя – должен ли сообщить эту трагическую новость дочери? Потом сам себе мысленно дал пинка – конечно, должен, девочка обязана знать о судьбе своего лучшего друга. “Не будь эгоистом, Джон!” – сурово сказал он себе.

– Гермиона, – обратился Джон к дочери, прыгнувшей ему в объятья с криком «Папа вернулся!», – ты знаешь, я сегодня встречался со стариной Лео. Ты помнишь, где он работает?

– Да, папочка, в онкологическом центре, правильно? – улыбнулась любимая дочка.

– Правильно, солнышко. Так вот, пока мы шли на выход, знаешь, кого я увидел в ПИТ?

– Нет, папочка, – внезапно стала серьезной, будто предчувствуя что-то, Гермиона.

– Гарри Поттера.

Джон рассказал дочери о том, что видел – и отсутствие волос, говорящее об активной химио-или нуклеотерапии, и палату интенсивной терапии, свидетельствующей о тяжелом состоянии, и бездумный взгляд в никуда. Эта новость ударила по Гермионе будто молотом – враз вышибив дух. Непрошенные слезы полились из глаз, и она все порывалась бежать в Центр, чтобы увидеть самой… Но родители отговорили девочку бежать прямо сейчас, визит вполне может подождать до понедельника.

Проведя выходные как на иголках, не находя себе места и ощущая надвигающуюся беду, Гермиона в полдень понедельника была уже в Центре, как его по-простому называли люди. Потратив почти час, чтобы выяснить, где Гарри, Гермиона так и не добилась успеха. Почти отчаявшись, она пробралась в коридор палат интенсивной терапии и спросила медсестру на посту, которая как раз перекусывала, не отрываясь от мониторов.

– Подскажите, пожалуйста, а где я могу найти Гарри Поттера? – спросила, чуть не плача, девочка.

Медсестра посмотрела на нее с удивлением и, жуя, ответила:

– Такого уже нет… чавк, здесь.

Услышав только «такого уже нет» и не расслышав, что его нет конкретно здесь, обычно здравомыслящая девочка зарыдала в голос, быстро уходя, почти убегая в сторону выхода. В ее голове похоронным звоном звучало «поздно-опоздала, поздно-опоздала!», и, не справившись с эмоциональным потрясением, девочка упала в обморок прямо в руки отцу.

Всю дорогу домой она истерично рыдала, не в силах объяснить что-либо, а уже дома села писать письмо Рону, поминутно сотрясаясь в рыданиях и заливая пергамент слезами.

Сова прилетела к вечеру. Рон, предаваясь привычному занятию – лени, морально готовился к ужину в духе «сейчас меня покормят, сейчас я буду кушать», как вдруг в полуоткрытое окно пробралась сова и, почему-то отворачивая голову, протянула лапку с помятым пергаментом, от которого даже на расстоянии ощущались боль и тоска. Развернув пергамент и прочитав, Рон громко и отчаянно закричал «Мама!» и, когда Молли ворвалась в комнату, только молча протянул пергамент с тремя словами, выписанными неровным почерком: «Гарри больше нет».

Мгновенно посуровев, Молли схватила Рона и трансгрессировала к Гермионе. Её встретили необычайно молчаливые родители девочки и громкий отчаянный девичий плач, казалось бы, пронизывавший весь дом. С трудом сумев разговорить девочку, Молли узнала, что Гарри лежал в маггловском «он-ко-ло-ги-че-ском центре» с какой-то страшной болезнью, зовущейся почему-то «рак» (странные названия у магглов), и его больше нет, потому что спасения от этой болезни нет. Едва сумев чуть успокоить девочку, Молли с ней и Роном трансгрессировала домой, чтобы через камин связаться с Сириусом и Дамблором, но камин Сириуса не отвечал, и потому женщина шагнула в Хогвартс с криком «Альбус!»

Когда камин вдруг полыхнул зеленым пламенем, Альбус предавался размышлением и подавился лимонной долькой, услышав крик Молли, с которым она появилась в кабинете. В последовавшей сумбурной, но очень экспрессивной речи его разум вычленил «магглы», «болезнь», «Гарри» и «говнюк», после чего он наложил «Силенцио» и дал возможность Молли чуть успокоиться, беззвучно раскрывая рот, обратив внимание на сопровождающих ее детей – горько плачущую Гермиону и хмурого Рона. Предчувствие неминуемой беды кольнуло его сердце, и он снял заклинание. После вводной части речи, когда Молли, получившая возможность говорить, образно и разнообразно припомнила его, Дамблдора, батюшку, матушку и всех родственников до времен основателей включительно, перечислив все противоестественные связи, в которые они вступали, да так, что даже Рон оживился и принялся что-то записывать, начала поступать информация, которая свелась к тому, что Гарри погиб от какой-то страшной болезни. От таких новостей будто бы земля ушла из-под ног Дамблдора и закололо где-то в груди, но старый волшебник все-таки взял себя в руки и пожелал узнать подробности, которыми его завалила поминутно сморкавшаяся в платочек и всхлипывавшая Гермиона. Не удержавшись, он просмотрел ее память, убедился в правдивости показаний. Однако его смутил тот факт, что медсестру Гермиона таки не дослушала, и потому он решил все же перепроверить информацию у Дурслей. Могла ведь Гермиона что-то неправильно понять? Хотя, глядя на отчаянно рыдающего ребенка, Альбус был в этом не сильно уверен. Поэтому он решил направить Северуса Снейпа к Дурслям.

Из камина вывалился привычно чрезвычайно недовольный чем-то зельевар, но, не давая ему вставить хоть слово, Дамблдор ошарашил его новостями, да и вид детей, которых он так не любил, настроил зельевара на рабочий лад.

– Северус. Очень прошу, зайди к Дурслям. Проверь, очень-очень прошу, проверь – не ошиблась ли мисс Грейнджер?

Северус скрестил руки на груди и непреклонно процедил:

– А я не знаю, где живет Поттер.

На целую минуту Альбус выпал из реальности, тупо тараща голубые зенки на Снейпа. Потом спохватился и назвал адрес, и попросил поторопиться.

«Довели эти поганые магглы сына Лили…» – с какой-то необъяснимой тоской думал Северус, готовясь переместиться камином к себе, чтобы выйти из замка, и надеясь на то, что сегодня трупов не будет.

– Хорошо, Альбус, я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Хорошо, что директор не полностью верит, думал Северус, сжимая в кармане данный ему на прощанье (на всякий случай) флакон со слезами феникса. Покинув пределы школы, он трансгрессировал прямо на лужайку перед домом номер четыре. Злой зельевар с ноги открыл дверь, не особо стараясь быть вежливым, но первое, что он увидел – живой и улыбающийся труп… то есть Гарри Поттер. От неожиданности Снейп споткнулся и уставился на несостоявшегося инфернала, вызвавшего такую панику.

– Поттер, вы безответственный идиот, позор волшебного мира! – мгновенно впав в бешенство, заорал зельевар. – Отвечайте немедленно, пустоголовый болван, почему вы живы?!

Последнее, что запомнил Снейп перед тем, как погрузиться во тьму, было что-то темное, несущееся к нему.

…Петунья, мечтательно улыбаясь, обтерла тряпкой верную стальную сковородку, подаренную армейским другом Вернона. Эти почти четыре килограмма оружейной стали очень эффективно утихомирили старого знакомого поганца по имени Северус.

Комментарий к Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов…

* Терминальная стадия болезни – умирающий человек.

** Intensive Station – ПИТ – палата интенсивной терапии.

*** The Lancet – еженедельный рецензируемый общий медицинский журнал. Один из наиболее известных, старых и самых авторитетных общих журналов по медицине.

========== Часть девятая. Как правильно ходить в гости? ==========

Не успело в воздухе отзвенеть эхо от столкновения стальной сковородки с дубовым лбом Северуса, как Гарри потрясенно вскрикнул:

– Вау! Мама, это же профессор!

– Да хоть Папа Римский, – с отвращением произнесла Петунья, со всего маху и от души пиная распростертое на полу тело. – Как был засранцем, так им и остался.

Острый носок её туфельки выпнул что-то из кармана мантии зельевара, пять пар глаз заинтересованно проследили сверкающий полет хрустального флакончика. Пролетев плавной дугой, он невесомо ударился об мягкую обивку кресла, отлетел и приземлился на такой же мягкий ковер. Пятый зритель, Сириус, настороженно подошел, понюхал и, взяв флакончик в пасть, принес Гарри, тем самым говоря ему и остальным зрителям, что это не яд. Гарри поднял скляночку на уровень глаз и посмотрел содержимое на свет – оно было знакомое, прозрачное, как слеза, и опалесцирующее. Блистающее, как слезы феникса. Точно как те капельки, которые выплакал ему на рану Фоукс, феникс директора Дамблдора. Поняв, что именно он держит в руке, Гарри пришел в замешательство. Это же… это же жизнь, шанс на спасение обреченных детей! И если профессор Снейп принес его, чтобы спасти Гарри, то, значит, оно гарантированно поможет Эмили и другим детям… Вот только… как убедить врачей? В следующую секунду Гарри понял, что не врачам надо это показывать, а одной женщине, той, с чудесным голосом и потрясающим умением утешать – Оксане Сергеевне Воробьевой. Да, та докторица оказалась русской, и именно этим объяснялся её смешной акцент и суеверный стук по дереву. Вообще-то там был и мужчина, тоже русский, который рассказывал о результатах лечения, но сердце Гарри было покорено раз и навсегда Оксаной, первой женщиной, пришедшей к нему и успокоившей испуганного ребенка незатейливым рассказом об эмиграции. Решено. Слезы феникса он передаст Оксане. А пока… Гарри с удовольствием вспомнил сегодняшнее утро…

Наступило утро понедельника, и Гарри уже с нетерпением ждал, когда он сможет отправиться домой, чтобы… Не давая ему додумать, уже знакомая тетя-доктор вошла в палату и улыбнулась:

– Ребенок, к тебе пришли.

С радостным визгом счастливый Гарри кинулся обнимать свою, теперь-то уж точно, любимую тетю. Петуния несколько остолбенела от такого проявления счастья. За ее племянником такого не водилось никогда. Впрочем, улыбнувшись, она обняла Гарри и они медленно двинулись по коридору, провожаемые добрыми улыбками и пожеланиями – не возвращаться.

Уже как-то привычно усевшись в автомобиль, который помаргивал белыми и красными огнями, Петунья с Гарри отправились в обратную дорогу. Путь до пригорода Лондона был не близок, но благодаря тому, что автомобиль был все-таки санитарным, пробки им не грозили. Всю дорогу Гарри рассказывал об Эмилии и о том, что он увидел и узнал. Петуния поражалась тому, как изменился ее племянник всего только за три дня. Исчезла импульсивность, заменяясь если не мудростью, то каким-то пониманием, непривычным у Гарри. Мальчик рассказывал тете о том, что он обязательно выучится и научится лечить этот ужас, чтобы больше не умирали дети. Гарри просил у нее прощения за свои поступки и мысли, жалобно заглядывая ей в глаза, и, конечно же, она не могла не простить его. Но вот они и подъехали к дому и в этот момент Гарри задал вопрос, заставивший сдерживаемые слезы пролиться:

– Можно я буду называть тебя мамой?

Гарри совсем не ожидал ответа на свой вырвавшийся вопрос, но ему так сильно хотелось, чтобы тетя была мамой, ведь она вела себя как мама, беспокоилась и заботилась… В этот миг все плохое, что было, внезапно будто стерлось из памяти и Гарри стал тем, кем он, по сути, был – маленьким сиротой, которому отчаянно хотелось мамы… Чтобы поняла и простила и чтобы было спокойно… Потому что это очень больно, когда нет мамы. Своих биологических родителей Гарри почти что и не знал, ну что может запомнить годовалый малыш? А рассказы о них тех людей, которые их вроде бы знали, отдавали какой-то ванильной нереальностью, потому что люди такими не бывают, ведь люди очень разные. Вот поэтому мальчику очень хотелось, чтобы у него была мама… и папа… и… может быть, брат? Гарри бы понял, ответь Петуния отрицательно или не ответь вовсе, но женщина, всхлипнув, прижала его к себе, буквально прошептав:

– Конечно, да, сынок…

И мир вновь изменился, заиграв всеми цветами радуги в их душах. И в этот момент, как по заказу, из-за туч выглянуло солнышко, осветив радостные лица людей, окончательно ставших родными.

Старший Дурсль отдыхал на диване, преодолевая обычную слабость и думая о своем племяннике, который стоил ему стольких нервов. Он радовался, что этот ненормальный мальчишка все-таки будет жить, потому что нет ничего важнее жизни ребенка. Вот входная дверь щелкнула замком и на пороге появились Петунья и Гарри, обнимающие друг друга. Это было очень необычно – видеть счастливую улыбку мальчика, доверчиво прижавшегося к его жене.

– Дорогой, мы дома, – почти пропела Петунья, глядя на мужа сияющими глазами.

Где-то наверху стукнула дверь, и на лестнице показался Дадли. На секунду застыв от открывшейся картины, он слетел по лестнице и принялся обнимать маму и… брата? Да, брата. В этот момент он очень хорошо понял, что Гарри ему брат.

– Прости меня, – произнесли мальчишки одновременно и, рассмеявшись, обнялись.

Петунья же поспешила к мужу, спрашивая его взглядом, все ли в порядке, но Вернон, не замечая ее взгляда, с доброй улыбкой и гордостью смотрел на обнимающихся братьев. Очарование момента было нарушено басовитым гавком Сириуса, который несколько ошалел от открывшейся картины.

Оторвавшись от брата, Гарри подошел к Вернону, опускаясь на корточки и сохраняя контакт глаз, начал, заикаясь, говорить:

– Я был таким дураком, дядя, и я очень, очень прошу простить меня за все-все, что я натворил. И натворю. Пожалуйста, не держите на меня зла, я больше не буду таким идиотом. Никогда, клянусь!

В этот момент что-то произошло – дом чуть дрогнул, воздух изменился и откуда-то прозвенел колокольчик. «Опять эти ненормальные штучки», – обреченно подумал Вернон, но промолчал, видя искренность мальчика и слыша его шедшие от сердца слова.

Протянув руку, он провел широкой ладонью по бритой макушке племянника и улыбнулся ему:

– Я верю тебе…

Эти слова стали впоследствии самым счастливым воспоминанием мальчика. Никогда прежде, да и после, он не испытывал такого счастья, как сегодня. И тогда он решился:

– А можно я буду называть вас папой?

В этот момент Дадли подошел к нему сзади и положил руку на плечо, демонстрируя свою поддержку. И Гарри понял – он больше никогда не будет один, и прозвучавшие слова Вернона только убедили его в этом.

– Называй, сынок.

За обедом семья обсуждала то, как они теперь будут жить. Когда Гарри спросил о смене ему фамилии, Вернон попросил его не торопиться, потому что результаты любых действий надо просчитывать. Сириус же выглядел несколько заторможенным, как под Империусом – так его впечатлили новости.

В тот момент, когда они решили выйти прогуляться неспешным шагом всей семьей, дверь чуть не рухнула, почти сшибленная кем-то в черном. В руке Петуньи, как по волшебству, появилась верная сковорода «для вразумления», а Гарри и Дадли были задвинуты за спину Вернона. Явление же, оказавшееся Снейпом, принялось орать в своей обычной манере, да так, что Гарри застыл, понимая, что этот человек хотел бы видеть его, Гарри, мертвым и сильно сейчас недоволен тем, что нашел его живым. От этого осознания стало вдруг больно, но тетя… ну, мама уже, да?.. Так вот, мама не растерялась и с громким звоном влепила профессору от всей широты английской души, да так, что Снейп разлегся на полу прихожей. «Да, – подумал Гарри, – воспоминание об этом событии можно будет продавать, много денег заработаю…»

После некоторого замешательства Северуса всё же решили перенести на диван в гостиной – не дело человеку на полу валяться, ещё простудится или пролежни заработает. Перенесли, положили, побрызгали водичкой в носатую физиономию. Северус поморщился, но глаз не открыл, продолжал пребывать в сильнейшей отключке, всё-таки четыре килограмма армейской стали да по кумполу… Петунья нагнулась и сердито потрясла его за плечо:

– Да очнись уже! Просыпайся, Снейп.

Гарри с интересом спросил:

– Ты его знаешь?

– Конечно знаю! – скривилась Петунья. – С твоей мамой в детстве дружил, заморочил её хорошенькую головку волшебной школой. Я его терпеть не могла, мальчишку Снейпов, папаша его, пьяница и разгильдяй, только и знал, что нажираться да жёнушку поколачивать. Ребёнку, кстати, тоже доставалось, маленький Снейп постоянно ходил в рубашках с длинными рукавами, он так наивно синяки прятал. Его никто не любил, ну и он тоже… отвечал взаимностью, маленький злюка.

Тут Северус глухо застонал и наконец-то пришел в себя. Открыл очи черные, и Гарри непроизвольно хихикнул – глаза-то сведены в кучку и долго ещё не могли разойтись и занять положенное им место в орбитах. Но в конце концов Северус сфокусировал плавающий взгляд на окруживших его людях. И выцепил Поттера. Снова взбеленился и заклокотал:

– Ты!.. Почему ты жив, я спрашиваю?! Почему к директору Дамблдору прибежала зареванная Грейнджер и, заламывая руки, проголосила, что Гарри Поттера больше нет на белом свете? А ты… тут…

А… так вот чего он взбесился. Гарри моментально успокоился – профессор просто разозлился, что его гоняют туда-сюда, как мальчишку на побегушках. И тайком сжал спрятанный в кармане заветный пузыречек. Ну что ж, они так и так собирались прогуляться, так почему бы не в клинику? Ведь в буквальном смысле сейчас дорога каждая секунда, и вполне вероятно, что прямо сейчас, вот в эту самую минуту в той больнице отлетает на небеса очередная детская душа. И, не обращая больше внимания на профессора, Гарри обратился к Петунье:

– Мама, отвези меня в ту больницу, пожалуйста. Ну очень надо!

Жалобные глаза Гарри проникали, казалось бы, в самую душу Петуньи, и она, скрепя сердце, согласилась ему помочь. Позвонив в клинику и договорившись о встрече с врачом, она попросила Гарри переодеться в выходную одежду и быть готовым на выход. Вернону за руль было все еще нельзя и потому ехать решили автобусом. Пользуясь тем, что инвалидность Гарри пока не была аннулирована, они заняли первые сидения в автобусе и поехали обратно в Центр. «Оказывается, все решается гораздо проще, если взрослые тебя поддерживают», – думал Гарри, глядя в окно. Заветный пузырек буквально прожигал карман насквозь, и хотелось успеть. Доехав до центра, Петунья отправилась общаться с доктором, а Гарри шмыгнул в ординаторскую в надежде найти доктора Оксану, и удача ему улыбнулась. Доктор слегка приподняла брови и, ничего не спрашивая, повела мальчика в рекреационную.

– Как там Эмили? – спросил Гарри, страшась услышать, что он опоздал.

– Очень тяжело, но борется, – отвечала ему доктор Оксана, погрустнев.

– Тогда… у меня есть средство, только оно… ну… понимаете…

Гарри не знал, как описать человеку волшебное средство, но доктор Оксана, до сих пор верящая в Промысел Божий, решила не мучить ребенка. Она чувствовала, что он принес нечто, что сотворит чудо, а чудо не спрашивают, откуда оно. И мягко спросила:

– А что ты принес, ребёнок?

– Вот, – протянул флакон Гарри, – не больше трех капель и, наверное, лучше растянуть по времени, чтобы не мгновенно, правильно?

Глядя на переливающуюся жидкость, потомственная ведьма была поражена – откуда мелкий еще пацан мог достать средство из сказок и легенд?! Конечно же, она мгновенно узнала волшебную Живую Воду, ведь трудно найти ведьму в России, не знающую этой жидкости. А Гарри тем временем, полный сомнения, продолжил:

– Только я не знаю, как вы остальным обоснуете необъяснимое исцеление Эмили и других детей…

Ответ Оксаны поразил его в самое сердце:

– Даже врачи порой надеются на чудо.

========== Часть десятая. Ангел предстоящий спустится с Небес… ==========

После того как Северус ушел камином к себе, хаос, посеянный торопыгой Гермионой, продолжал распространяться по магБритании. Рон был так потрясен невозможной новостью, что поспешил поделиться ею со всеми своими друзьями. Точно так же чесался язык у Молли, и она, вернувшись к себе, тут же рванула к соседкам. И понеслось…

Сначала по деревне Оттери Сент Кечпоул, а потом и до окрестностей всех графств добралось:

– Гарри-то Поттер того, помер…

– Ой, горюшко!..

– Как помер?! Где помер? Он же герой!

– Вааа-а-ай, последнего Поттера убилиии-и-и!..

Ну и так далее и в таком же ключе, паника разгоралась по Англии, подобно пожару в лесу-сухостое в середине августа. Снова, как тогда, в роковую ночь Хэллоуина, когда погибли старшие Поттеры и сгинул Волан-де-Морт, по всей Англии начали летать совы, от спешки роняя погадки и какашки, так торопили их владельцы, не давая толком прожевать пищу, образно говоря – я знаю, что птицы не умеют жевать…

Правда, на сей раз обошлось без звездопадов в Кенте и прочих фейерверков. По всей великой магБритании был объявлен всемирный день траура – умер Гарри Поттер. В Годрикову Впадину повалили толпы паломников. Сотни и тысячи магов, колдунов, волшебников и волшебниц посетили кладбище, дом и памятник Поттеров, клали веночки и цветочки, просили прощения у Джима и Лили. А статуя, развалины дома и просевшие старые могилы отвечали суровым молчанием, и в этом могильном безмолвии посетителям отчетливо слышался укор:

– А что вы хотели от ребёнка? Разве он нужен был вам?

И, услышав этот укор и, главное, осознав, все ощущали сильнейшую вину. Она наваливалась на них многотонной плитой, давила и душила. И забегали маги-колдуны в лимонных халатиках – сегодня в больницу святого Мунго поступило чрезвычайно много сердечников… Среди них была и Минерва МакГонагалл.

Ремус Люпин завыл дурным волком, падая на могилку Джима.

– Я… я с-с-сука, я скотина… Я ведь мог, я… я должен был забрать мальчика!!! Что я наделал?! Прости меня, Джеймс, я погубил твоего сына!

Дико радовалась незабвенная Рита Скитер, строча некролог по Поттеру, и из-под её Прытко пишущего пера – пятого по счету, первые четыре сломались после того, как исписали тонну пергамента – выходили целые философские трактаты на темы: кто виноват в гибели Мальчика-Который-Выжил? Кто погасил Маяк Надежды? И кто заменит нам Избранного?!