Текст книги "Серебряные слезы (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
ГЛАВА 16
Когда высадились из самолета и прошли в здание маленького аэропорта, нас встретил там грузный, высокий мужчина в теплой походной одежде. Или это из-за нее он казался грузным. Лицо с глубокими, суровыми складками, как всегда с большого мороза. Колючие серые глаза прищурены. Поздоровался и, глядя на меня, спросил: – Ростовцева Мария? Разговор есть.
Я взглянула на своих спутников. Женя встрепенулся, Елизар поднял брови. Мужик уточнил:
– Пару шагов отойдем.
Мы отошли к регистрационной стойке. В зале, кроме нас, уже почти никого не осталось. Он вытащил сложенный вчетверо чистый листок бумаги и простой карандаш, положил на стойку и повернулся ко мне.
– Я работаю на прииске. Один человек попросил меня вернуть долг. Оказать вам услугу.
– Да, дедушка сказал мне.
– Я не знаю вашего деда, очевидно, это взаимозачет. Но я хочу кое-что вам показать. Смотрите, – начал он уверенно чертить на бумаге, – вот наша шахта, это Кувет вверх по течению. Здесь находятся эти каменистые сопки – малые отроги хребта. Километров десять всего до жилья. Мелочь вроде, можно пешком пробежаться… Но сейчас зима… Преобладающие ветра вот отсюда, – он нарисовал большую стрелку, – с океана. С вершин, конечно, выдувает снег, но пологое южное подножье…
– Не найти ничего в снегу? – расстроилась я.
– Почему не найти? Наверху очень даже найти. Вершины сопок разрушены солнцем, ветром, дождем, морозами. Оттуда и катится все вниз. Но внизу они уже разбиты… вы знаете, что такое литофизы? Ага, так вот – наверху это такие бомбы увесистые и разбить их все жизни и сил не хватит, чтобы осмотреть на предмет наличия…
– Извините, я так поняла, что есть большие сложности с доставкой меня туда. Я не настаиваю. Если есть малейший риск для людей и транспорта, то я не настаиваю. Жила без этого и дальше проживу. Я все понимаю, – говорила я, пряча глаза, и ощущая страшное разочарование. Жалко выглядела, наверное, если мужик вздохнул и уже ласковее продолжил:
– Подножье сопок занесено снегом, глубоким снегом в несколько метров. Садиться на склон нельзя. Я рад, что вы понимаете – рисковать глупо. Но! У меня есть большая коллекция, полная коллекция всего, что там есть интересного. Все разложено по ящикам от ЗИПа, систематизировано, пронумеровано, описано. Всего шестнадцать мест багажа. С учетом пассажиров, берут только тринадцать, и вам предстоит решить, что из этого списка вы оставите здесь.
– Вы предлагаете свою коллекцию мне? – пораженно выдохнула я, – не нужно таких жертв.
– Подождите, – миролюбиво остановил меня мужчина, – несколько лет я еще пробуду здесь, и собрать новую – не проблема. И понимаю, что походить, посмотреть своими глазами, найти, поохать – это интересно и замечательно. Но вы не специалист и без совета и помощи подберете десяток самых ярких друз и только. А здесь у меня…
– У меня совести не хватит отобрать…
Он, не слушая меня, продолжал:
– … интересная подборка, ювелирная подборка. Дело в том, что для меня очень важно вернуть этот долг, крайне важно. Поверьте, я отделаюсь малой кровью. Это неожиданная удача для меня и вы меня очень выручили.
Так, значит, – продолжил он, – ящик с горными хрусталями. Есть крупные друзы, интерьерные, это модно сейчас. И мелкие, чистейшей води и разного размера… Но они обычны, ничего особенного. Там только две драгоценности – розовый и черный экземпляры. Я переложил в сумку. Вот она – посмотрите потом в самолете. Так что этот ящик предлагаю оставить здесь. Да и опять собирать их мне будет не интересно. Согласны?
– Ахх…ага… – я терялась от его напора.
– Далее – простые, непрозрачные, узорчатые агаты. Они, конечно, красивые, пестренькие, разноцветные, но здесь не ювелирка. Так, на посмотреть… Почти все с трещинками, вкраплениями пустой породы. И много черных, узор красивый разнится и все. Этих жаль, конечно, но… Оставляем?
– Да.
– И, собственно – небольшие литофизы с самоцветными жеодами. Или без них. Что там внутри – не знает никто. Это лотерея. Вы знаете, есть такие громады… а эти с кулак-два, парочка с голову размером. Часто случается, что такая бомбочка внутри оказывается совсем пустой, и вторая, и третья, а четвертая потом вознаграждает все ожидания. Так что, оставляем?
– Оставляем, – согласилась я, не сводя с него глаз.
– Я не сомневался в вашем здравомыслии. Багаж уже погружен, есть разрешение на вывоз. Вот сумка, посмотрите потом. Здесь замечательные экземпляры. И личный подарок вам за услугу, которую вы невольно оказали мне. Не смотрите сейчас, не разворачивайте. Только дома. Рассказывать тоже никому не нужно. Или по минимуму, договорились? Это вам на большое, просто огромное счастье, Маша. Такие вещи просто так не находят и абы кому не дарят, поверьте мне. Я решил это сейчас.
Я кивала, как болванчик, зачарованно глядя ему в глаза. Я сейчас почти любила его. Офигенный мужик. Некрасивый, суровый, в пожилом возрасте – лет сорок, наверное, но такой…
В моем окружении всегда было много серьезных, уверенных в себе, властных зачастую мужчин. У нас очень часто обедали, гостили, ночевали военные – и из заводской приемки, и с флота – ракетчики, моряки. Инженеры, представители Министерства обороны, непосредственное начальство от военной промышленности из Москвы. Я насмотрелась и наслушалась многих, много раз бывала с дедом на кораблях и подводных лодках. Но этот… Что-то в нем было такое особенно настоящее, сильное, мужское с большой буквы. И этот долг чести, его отношение к нему… Эти мужские игры, дела мужские – серьезные, без фальши и всего лишнего, наносного. Его деловитая сосредоточенность на выполнении поставленной задачи, скрупулезное ее выполнение самым наилучшим образом…
– Как вас зовут? – спросила я его.
Он слегка поклонился, скупо улыбнулся и представился: – Иван. Мой подарок… лучше вам не знать фамилии. Боитесь? Оставьте здесь.
– Ни за что, – я засунула тяжелый сверточек во внутренний карман теплой куртки, – так я буду часто вспоминать о вас. Я очень хотела бы еще послушать, узнать больше обо всем этом. Вы же геолог? Вы, наверное, очень интересный человек, для меня интересный. Я просто уверена, что вы знаете кучу увлекательных историй о самоцветах, и приключений, связанных с ними, у вас в жизни было полно. Жаль расставаться вот так и жаль, что встреча наспех.
Иван, улыбаясь, смотрел на меня: – А знаете что? Держите – моя визитка. Я доверяю вам. Обязательно свяжитесь со мной в середине лета и тогда, я не хочу загадывать…
Я рассмеялась: – В середине лета мне рожать. Я уже не смогу никуда ехать.
Он тоже засмеялся, быстро взглянув в сторону Жени.
– Не судьба… Жаль. Удачи вам тогда, Мария Ростовцева, и счастливой дороги. Сохраните визитку. Может, через год – два. Если не перегорите этим.
– Спасибо, – я шагнула и обняла его. Он не отстранился, погладил меня по спине. И ушел потом, за стеклянной дверью сел в вездеход, машина рявкнула, выпустив клубы черного дыма. Я стояла у двери, глядя, как он уезжает. Ох, ты ж! Вот это да. Этот – настоящий.
Сидя в очередном самолете, я представляла Ивана в молодости. Он был похож на актера Балуева. Типаж тот же. Вот ему понравилась девушка… он принял для себя решение, поставил ее о нем в известность и увез, и сделал своей женой. А она и не вякнула, потому что не дура. Видно же, что таких единицы и за ним точно, как за каменной стеной. И честь для него не пустой звук. И все проблемы он четко и уверенно решает, не обременяя ими дорогих ему людей. И есть ли для него понятие серого цвета, или только черное и белое? Способен ли он на компромисс, прощение? Предательство не прощает точно и сам не предаст никогда. Почему Саша оказался не таким? Или, наоборот – таким, когда долг перед родичами сильнее всего, даже каких-то чувств ко мне. Были же эти чувства, женился же он на мне из-за чего-то? А я не оправдала его ожиданий… А вот она…
– Маша, что ты приуныла? Радоваться нужно.
– Влюбилась, наверное, – и пожалела, что сказала это, оправдывая для себя сожаление о расставании с Иваном. Не нужно таким делиться ни с кем. Такие моменты, воспоминания о таких встречах нужно оставлять только себе.
Вся дорога заняла до полутора суток. Последние километры, пролегающие в диком, густом лесу, мы преодолевали на таком же грузовом вездеходе, как тот, который увез Ивана. Только у этого была сооружена в кузове будка вместо брезентового тента. Из деревянной будки торчала труба печки. Елизар растопил ее и уложил брата в откидную койку на ватный матрас, укрыв толстым одеялом. Женя страшно измучился за дорогу. Не было возможности держать ноги поднятыми и что за ощущения это вызывало – не знаю. Но у него еще больше заострились черты лица, и губы он сжимал еще тверже. Видно было, что больно – зрачки были расширены сильнее, чем обычно. И жалеть нельзя – обидится. И жаль, очень жаль…
Поэтому я решила его отвлечь, да и себя заодно. Уже безопасно было посмотреть на подарок. И я напросилась с ним в кузов, если он, конечно, не против, или не собрался спать. Мне разрешили. Леший забросил меня в кузов через ящики, стоящие с краю, прикрыл дверку, машина дернулась, загрохотав… мы поехали.
Не учла я одного – кроме откидной койки, сидячее место было в виде такого же откидного жесткого стульчика. Я угнездилась на нем и потянулась к карману. Машина ускорилась, и пришлось ухватиться за ребра обшивки будки. Чуть я сдвинулась, и стульчик решил, что пора вернуться на место, прильнув к борту. Женя, наконец расслабив ноги, с улыбкой наблюдал за мной. Я осмотрелась, оглядела его лежбище, оценила крепость крепления, а так же ширину ложа и предложила:
– А не слабо ли тебе подвинуться? Ноги оставь в покое, а вот корпус сдвинь к борту. Я маленькая, умещусь. Не сообразила – каюсь. Я хотела, чтобы и ты посмотрел, что мне подарил Иван на огромное, просто сказочное счастье.
Не отрывая глаз от меня, и с совершенно серьезным выражением лица он подвинулся. Я сползла на пол, отпуская сиденье на волю и, не рискнув встать, посунулась к Жене на коленках. Улеглась на предплечье к нему, сунув меховой помпон в лицо. Он спокойно убрал его. А я уже разворачивала тряпочку. Тяжеленькое…
– Жень, – медлила я, растягивая удовольствие от предвкушения, – это тайна, ладно? Никому нельзя показывать, только своим. Короче – минимальному количеству народа. Это что-то опасное, но приносящее огромное счастье, ты понял? Что это может быть, как ты думаешь? Я думаю…
– Ты развернешь, наконец? – он нависал сверху, разглядывая мой подарок в тряпочке. Угадывать даже не собирался.
Я тяжело вздохнула и тряпочку убрала. На ладони тускло поблескивал золотой самородок, по форме напоминающий человеческое сердце. Но не анатомическое, а то, каким его обычно рисуют, пронзенное стрелой. Немного бугристое, с чуть более вытянутой и чуть более тонкой одной стороной. Но форма сердца была обозначена природой совершенно точно. Я извернулась, чтобы заглянуть Жене в глаза:
– Он что – стырил его с прииска?
Он кивнул, разглядывая самородок.
– Если предупредил, значит – да. Или нашел сам, но припрятал, что одно и то же. Дай попробую на вес, – протянул он руку и взял сердце с моей ладони, – солидно. Взвесим дома. У нас есть электронные весы – когда патроны заряжаем, взвешиваем дробь. Но здесь солидно…
Да, сердечко было увесистым. Я почувствовала, что пригрелась и относительно мягкий теперь ход машины укачивает и становится слишком уютно и тепло… Печка согрела воздух в кузове, разморило…
– Жень, как ноги, я не мешаю? Я чего спрашиваю? Укачивает, спать хочется.
– Нормально, спи. Сейчас, лежа, уже вполне терпимо. И это последние неприятные ощущения. Скоро Лес… там боль уйдет совсем.
– Я боюсь – двину копытом во сне и по ногам тебе…
– Спи уже… я тоже отключаюсь. Не спал в дороге. Я шапку твою скину – мешает.
– Угу, только голова не мытая.
– У меня тоже… Маша, я придержу тебя за куртку? Он на одной гусенице всегда поворачивает и если правый поворот – тебя скинет вниз.
– Держи, конечно, пока не уснул… Я на бок лягу, чтобы больше места…
Он подгреб меня к себе, а второй рукой перехватил через шею за плечо: – Все, спи… Двести километров почти.
ГЛАВА 17
Меня разбудили голоса. Сквозь плотную еще дрему я слышала:
– Ну, слава тебе, Господи… А что ж не сказали ничего? Они оженились уже или невеста еще?
– Маманя, это просто гостья. Я расскажу все… Вытаскивать Женьку нужно как-то через эти ящики… Я их так сам не сдвину. А пугать ее не хочу. Потом вдвоем с ним… Женя! Маша! Приехали. Выстывает, приморозитесь там…
– Да у них там уже холодно, Заринька…
– Фис, я за механика-водителя, а не истопника им… Одну закладку сделал. Подбрасывали бы, а не дрыхли всю дорогу. Не вымерзли же… Эй, просыпайтесь!
Я разлепила глаза. Мы так и лежали с Женей на боку, только теперь он не только обнимал меня руками, но и ногой подгреб. А я прислонилась к нему, прижимаясь тоже, потому что было прохладно. И смотрела теперь на его ногу – он поднял ее на меня во сне сам. Так что – это уже то место, где совсем болеть не будет?
Толкнула его локтем: – Эй, ну и сон у тебя богатырский. Выпускай меня, раздавил совсем. Женя, доехали уже.
– Я слышу все, – сонно пробормотал он мне на ухо.
– Так отпусти.
– Как ты себе это представляешь? Затекло все. Попробуй сама – как тебе?
Я попыталась двинуться.
– Зараза, руку хоть подними. – За ящиками виднелись женские лица, с любопытством наблюдающие за нами. – Здравствуйте, меня Маша зовут. Я сейчас выползу как-нибудь. Женька, это уже просто вредность! Руку убрал!
Женщины были разного возраста – пожилая и молодая. Мне не было почему-то стыдно, что нас застукали в такой двусмысленной позе. Я злилась, и злость помогла собраться с силами и вывалиться на пол. Хотелось потянуться всем телом, но встать в полный рост здесь не получится. Я полезла через ящики. Елизар подхватил и поставил меня на снег. Я еще раз представилась и даже слегка поклонилась женщинам. Обе светловолосые, светлоглазые, как сестры. Та, что моложе – с животиком, заметным под широкой мужской курткой. Обе в теплых спортивных костюмах и пимах.
Меня коротко обняла та, что постарше:
– Добро пожаловать, Машенька. Я тоже Мария. Зови тетя Маня. Фиса, веди ее в дом, сама не мерзни.
Женщина с животиком потянула меня к дому. Было светло, середина дня, наверное. В деревянный дом, стоящий на высоком фундаменте из огромных бревен, вел вход через высокое крытое крыльцо. Мы поднялись по ступеням, вошли в сени, потом в большую комнату.
– Это горница. Тебе комнату маманя выделит. Садись, грейся. Сильно замерзла? Пить хочешь?
– В туалет хочу, – ответила честно.
– А… это сюда, ходи за мной.
Когда вошли в дом остальные, я уже разделась, умылась и пыталась помочь Фисе собрать на стол. Елизар внес брата и усадил на лавку. Оглянулся с удовольствием.
– Ну, чем кормить будут?
– Хлеб, соленья, каша молочная пшенная и робленка.
– О, робленку… – по-детски загорелся Женя и подмигнул мне: – Ох и вкусная вещь, я тебе доложу. С теплым хлебушком.
– И все? – удивился хозяин.
– А ты сообщил, что сегодня будете?
Настала моя очередь: – Так у меня же полная сумка… Фиса! Там же для тебя Клондайк! Елизар, где все?
Скоро все сидели за столом и пробовали дедушкины взятки с холодной вареной картошкой. А я наворачивала теплую кашу, а потом ела ложкой необыкновенно вкусную ряженку с коричневыми пенками… Смотрела, как хозяин ставит возле печки большой самовар, одевает на него коленчатую трубу и выводит ее конец в круглое отверстие в боку русской печи. Потом сует внутрь бересту, щепочки, поджигает их. Я откинулась на деревянную стенку и чувствовала себя, как дома, принюхиваясь к легкому запаху дымка…
Когда поели, и Фиса вынесла на холод рыбу и все остальное, на стол поставили закипевший самовар, мед, варенье, теплый хлеб, сушки. Запахло травяным чаем, стали разливать его по чашкам…
– Как же у вас здорово тут… Просто рай земной.
– Ага, – подтвердил Женя и хлопнул на стол самородок. Все замолчали.
– Земляное сердце? – протянул леший, – откуда?
– Иван подарил, – ответила я, – говорил, что я его сильно выручила, дав возможность отдать долг чести. И что доверяет, но просил хранить втайне.
– А ты знаешь, что это тройной талисман? Он удача – просто от того, что дался в руки и обещает этим удачу. Он всегда большая любовь, потому, что символ ее – человеческое сердце. И он здоровье всему роду, пока в роду обретается. Я знаю о двух таких, трех теперь.
Я обмерла…
– Он представления не имел обо всем этом, наверное. У меня есть его визитка, можно связаться, отдать… Если это такая ценность, то нужно вернуть. Его роду оно тоже не помешает, наверное.
– Да оно само решает, к кому попадет. Когда он отдавал его, то что при этом сказал тебе? Вы долго разговаривали, как будто век знакомы.
– Сказал, что сейчас решил отдать его мне, только что. И он знал, пожалуй… Да, знал, потому, что сказал – это тебе на большое, просто огромное счастье.
– Вот видишь? Зацепила ты его чем-то, доверился тебе.
– А летом мне рожать, приехать больше не получится – я так и сказала. Он смеялся, что не судьба.
– Да… не судьба.
– Машенька, а что за Иван? Он понравился тебе? А ребеночек что? – разволновалась тетя Маня.
– Он… да, понравился, как человек. Таким, наверное, и должен быть мужчина. Он настоящий… Некрасивый, старый…но надежный, честный, сильный. За таким пойдешь на край света, если позовет.
– А если бы позвал?
– А он звал… летом ждал бы. Только как экскурсовод. А если вы о другом… Я не гожусь для этого. У меня же волчонок будет, то есть – мальчик. И я… мужчине, похоже, со мной не очень… хорошо. Так зачем кого-то разочаровывать? – закончила я уже бодро и с улыбкой.
– И откуда такие выводы? – хмыкнул леший.
– Из жизни, Елизар. Вы расскажите сами, пожалуйста, мне не хочется проживать опять все это. А я пока полежу там, где вы меня поселите, ладно? Или вещи пока разберу.
– Дом сначала посмотрим твой, решишь, где будешь жить.
– Ох, так это Сашина жена? – обрадовалась тетя Маня.
Я больше не могла… Сорвалась и заревела, уткнув лицо в сложенные на столе руки. Женя, сидевший рядом, перехватил меня и прижал головой к себе. Мне было все равно, где прятаться и я ревела ему в грудь, всхлипывая и дергаясь всем телом. Женщины причитали, Женя гладил меня по спине и прижимал к себе мою голову. А Елизар рявкнул:
– Все! Хорош! Пацану навредишь.
Я икнула и замолчала, прижимаясь к Жене.
– Не конец света. Держалась нормально и дальше держись.
– Больше не буду, – оторвалась я от уютной, теплой груди, повозила ладонью по мокрому пятну на ней, – извините. Мне стыдно. Не знаю, чего я расклеилась так? Сама не люблю это дело.
– Во-от. Пей чаек, пока горячий. Тут ромашка есть, а потом я тебе сбор сделаю, чтобы спалось хорошо. Это у вас сейчас нервы такие, Фиса вон тоже иногда… Сейчас пройдемся до дома, я тебя с белками познакомлю. А то устроили тут причитания… бабы.
До дома мы так и не дошли в тот день. Елизара окликнула Фиса и срочно позвала к Жене. А я походила вокруг дома, посмотрела на протоптанную дорожку, по которой мы устремились вначале, и не рискнула идти одна. Погуляла вокруг. Дом окружали высокие сосны с какими-то нереально длинными иголками и красной корой. Очевидно, местная разновидность. По дорожке, прочищенной в ширину большой снегоуборочной лопаты, прошла к бане, от нее до хлева, откуда шел теплый коровий запах. Повернула обратно, зашла за дом по еще одной дорожке. Она привела к замерзшему ручью с прорубленной полыньей, в которую опускались какие-то провода, очевидно – водяной насос.
Когда нос стало пощипывать, вошла в дом. Женя, уже переодетый в удобную домашнюю одежду, валялся на лежанке у печи, утопая в огромной подушке. Его брат сидел возле него на стуле. Они разговаривали, а когда я вошла, замолчали. Женя посмотрел на меня, и лицо у него было обеспокоенным, улыбался он как-то нервно.
– Женя, как ты себя чувствуешь? Что случилось?
– Нормально чувствую. Совсем не болит ничего. Но нужно выяснить способ, которым меня на ноги ставить будут. А то ждать тяжело и верится не очень.
– Так верить – это самое главное условие, если я не ошибаюсь. Да, Елизар? А дом смотреть когда пойдем?
– Как на ноги его подниму. Поможет там довести до ума все. А тебе маманя комнату готовит. Жаль, что баньку не истопили, ну, это я завтра организую. Париться вам с Фисой не нужно, а вот вымыться всем будет в радость. И лечение начнем завтра. Верь или не верь, брат – через пару дней бегать будешь. Посиди с ним, Маш, подними боевой дух. А я помогу своим девушкам – дрова внесу на утро, воды подкачаю в бочки.
Я подсела к Жене. Улыбнулась.
– Жень, дело к вечеру, а мы днем выспались. Телевизора нет, вот засада – компьютера тоже. Что делать будем?
И пожалела, что спросила. Взгляд его стал мечтательным и каким-то слишком пристальным.
– Только глупости и пошлости не говори, пожалуйста – ненавижу…
– Я и не собирался, но думать в этом направлении мне никто не запретит, – засмеялся он, глядя на меня с каким-то непонятным удовольствием. Я заглянула в глаза ближе – зрачок не был расширен.
– Похоже, и правда не болит сейчас. В дороге у тебя глаза совсем больные были.
– А сейчас?
– Не пойму, Жень. Какие-то нагло-ласковые. Другие слова на ум не идут.
Мы с ним проговорили почти всю ночь. Что-то ужинали перед этим, я заселилась в свою комнату, переоделась в трикотажный спортивный костюм. Все разошлись потом, а нам не хотелось спать и мы говорили. О самоцветах, моей учебе, моей семье. Потом о леших, о том, что он самый младший, а брат старше на год всего и что он один унаследовал дар, и где сейчас живут остальные. И что сейчас до гранатов не добраться – замело и камни смерзлись, не поднять их. Но весной сходим обязательно. И как будем разбирать ящики, и что там может быть…
А потом я вспомнила… и мы долго разглядывали вытащенные из Ивановой сумки розовые кристаллы горного хрусталя и черного, тоже очень редкого очевидно. И я рисовала ему тот кулон, что подарил мне Саша, а потом тот, что приснился мне – со слезой. Рассказала о том, как в университете мне подсыпали что-то во время обеда, раздели в пустой аудитории и сделали то видео, потом бросили там… За то, что я отказалась иметь дело с одним из них. Как отрезала косу, что растила больше десяти лет, как долго лечилась у психолога… О Руслане и Саше… О том вечере, когда поняла, что не смогла дать ему чего-то важного и нужного, что дала она. Потому что и не старалась, в общем-то. Не знала, что нужно было.
Слушала, как Женю бросила женщина после его травмы. Причина была уважительной – она не могла оставить ради него свою работу. Он совсем не винил ее – она, очевидно, чувствовала, что была не очень нужна. И как сорвался груз у трюмного люка, и трос вернулся, а там бестолковый воин, но он успел. Как безумно любил море с детства. Случаи из его курсантской жизни были очень похожи на рассказы Покровского, о чем я ему и сказала.
Он улыбался, и я засмотрелась на его губы – такие привлекательные губы. Красиво очерченные, жесткие на вид, неожиданно оказавшиеся очень мягкими и необыкновенно нежными, когда он сел рывком и подхватив меня, как пушинку, уложил осторожно рядом. Мы молча лежали, обнявшись, после этого поцелуя. Я пыталась разобраться в себе, в том, как я сейчас отношусь к Саше, почему так быстро изменяю ему? А поняла только то, что мне сейчас, наконец, хорошо и тепло, что очень надежно и я не хочу терять эти ощущения. А при мысли о Саше всплывают и разгораются боль и обида, которые рядом с Женей удивительным образом слабеют и стихают. Люблю ли я Женю? Наверное, еще нет, даже – скорее всего. Даже той отсекающей разум страсти я не испытывала сейчас к нему.
Но были огромная нежность и благодарность. И еще – доверие. Я боялась фантазировать на тему секса с ним, это была больная тема. Но его рука, что замерла на моей спине, и другая, перебирающая волосы за ухом, дыхание в макушку, легкое и прерывистое, как будто он его сдерживает… Это было, как приятное обещание. Это было, как начало чего-то удивительного и большого, что вполне может вырасти из того доверия, нежности и уважения, что я чувствовала к нему. И он предупрежден, что я не сильна, очевидно, в том, что так важно для любого мужчины. Но это не оттолкнуло его, как и чужой ребенок. Моя ценность для него была в чем-то другом, что мне предстояло еще выяснить.
Я так и уснула на лежанке, дыша ему в шею и лежа на сильном плече. Опять было тесновато, но уже почти привычно.
