Текст книги "Танцующий в темноте (ЛП)"

Автор книги: Т. Л. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Она носила свои шрамы как свой лучший наряд.

Потрясающее платье из адского пламени.

– Даниил Святой

^Сердце учащенно бьется, когда я выхожу из комнаты Адама. Я смотрю вперед, мои шаги быстрые, когда я иду по коридорам, отчаянно пытаясь найти место, где могу побыть одна. Мимо проходит одна из секретарш Райфа, и мне удается слегка кивнуть, но в остальном я продвигаюсь дальше, пока не оказываюсь рядом со спа-салоном и не запираю за собой дверь ванной.

Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза и просто дышу. Кожу повсюду покалывает, она восхитительно болит от давления его сильных рук, пробегающих по всему телу. Я уже чувствую, как образуются синяки.

У меня был грубый секс, нежный секс, немного нетрадиционный и все, что между ними. Я никогда не считала себя кем-то, кто склонялся в ту или иную сторону, потому что это никогда не было тем действием, которого я добивалась, – это было освобождение. Те блаженные моменты чистого, слепого неведения, которые дает оргазм, отключая мир вокруг меня.

Но это…

Сглотнув, я тянусь к внутренней стороне бедра и поглаживаю влажный след от укуса. Его изголодавшийся язык, дрожь, пробегающая по нему, непримиримо развратный взгляд его глаз – это было гораздо больше.

Он был гораздо большим.

Вместо невежества я почувствовала, каково это – наконец-то быть самой собой. На этот раз я не устраивала шоу. У меня не было ни плана, ни расчетов. Никакого ругающего голоса в голове.

На какое-то время я была свободна.

Адам – он был расстроен. Бесстыдно. Все неправильно и все правильно. И он держал ключ от моей клетки в своей ладони.

Я подпрыгиваю от стука в дверь.

– Эмма? Ты там внутри живая?

Теперь это почти нормально – слышать, как Обри обращается ко мне как к Эмме.

– Секундочку.

Тепло Адама все еще согревает кожу, ноющие мышцы напоминают только о нем. Я снова закрываю глаза, позволяя ощущениям укорениться во мне.

Я надеюсь, что это надолго.

Распахнув дверь, я выхожу в коридор и сталкиваюсь лицом к лицу с Обри.

Ее брови приподнимаются, когда она осматривает все – от моих растрепанных волос до порванного подола ночной рубашки и едва заметных отметин на бедрах. Подойдя ближе, она кладет руки мне на щеки и смотрит в глаза несколько долгих мгновений. Вскоре она перестает озабоченно щуриться и одаривает меня довольной улыбкой.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, мои щеки все еще зажаты между ее ладонями.

– Просто выясняю, означает ли этот взгляд в твоих глазах, что ты теряешь себя или находишь.

Мои брови хмурятся.

– И?

Она опускает руки и отступает назад с понимающим блеском в глазах. Затем она разворачивается на каблуках и направляется к выходу из спа-салона.

– И я думаю, нам нужно привести тебя в порядок, потому что кухня не может обслуживать себя сама.

Как только я в замешательстве начинаю следовать за ней, она оглядывается через плечо и подмигивает.

– Эмми.

Это то, что ты чувствовала, Фрэнки?

Ты позволила себе пойти в это место? К одному из них?

Ее вопрос из нашего последнего разговора звучит как шепот мне на ухо: Если бы у тебя был шанс сбежать, и я имею в виду действительно сбежать – забудь про маму, забудь про все это. Ты бы согласилась на это? Если бы было место, где ты могла бы, наконец, просто быть собой. Ты бы сделала это, Эмми?

У меня сводит грудь, когда я ставлю противень с булочками в духовку, затем начинаю готовить остальное.

Фрэнки может быть хорошим и цельным человеком, но у всех есть недостатки. И в нашем случае у нас была мама, которая никогда не переставала напоминать нам об этом. Мама, которая видела сильные стороны Фрэнки и относилась к ним как к чему-то, от чего нужно очиститься. Я наблюдала, как это душило Фрэнки, мамины постоянные наказания и попытки очистить нас.

Иногда я задавалась вопросом, не душу ли я и ее тоже. Она была всем, что у меня было в детстве, и она знала это. Мне было больно каждый раз, когда она уходила, но я никогда не винила ее за то, что ей нужно было это сделать.

Я могла бы сказать "нет" в тот день. Я могла бы солгать, чтобы она осталась дома. Возможно, она мне не поверила, но я могла хотя бы попытаться.

Теперь, когда холодное, отсутствующее ощущение медленно сменяется длительной хваткой Адама на мне, я задаюсь вопросом, действительно ли для нее было так плохо прийти сюда. Что, если она нашла то, что искала, и тогда она действительно ушла, целая и невредимая, по собственной воле?

Мэтьюзз нехорошие люди. Мне не нужно больше доказательств, чтобы знать это. Но никто из секретарей не находится здесь против своей воли. На самом деле, им, кажется, нравится служить братьям.

Поставив следующий противень в духовку, я смотрю на часы. Три минуты назад Обри вышла в холл разговаривая по телефону. Разворачиваясь, я вытираю тыльной стороной ладони свой влажный лоб.

Даже когда я пытаюсь понять отсутствие Фрэнки, ноющее чувство в животе не утихает. Это острое, пронзающее ощущение, и я знаю, что не могу просто предполагать, что с ней все в порядке. Мне нужно увидеть это своими собственными глазами.

Должно быть что-то большее, что я могу сделать. Что-то более непосредственное, чем мой текущий план.

Сняв туфли с ног и держа их в руках, я на цыпочках подкрадываюсь к двери, за которой скрылась Обри. Прижимаюсь ухом к прохладному дереву и прислушиваюсь к ней, обдумывая свой следующий шаг. Спа-центр находится ближе всего, и на столе Обри может найтись что-нибудь полезное. Шанс невелик, но это также единственное, что мне может сойти с рук в этот небольшой промежуток времени. Услышав голос Обри за стеной, я собираюсь броситься к другому выходу, когда ко мне приближается цокот каблуков.

Дерьмо.

Обри открывает дверцу как раз в тот момент, когда я проскальзываю обратно к духовке.

Мое сердце колотится, глаза сосредоточены на выпекании булочек, как будто взгляд на нее выдаст меня.

– Привет. Ты в порядке?

– Да, – выдыхаю я.

– Что случилось с туфлями?

– А?

Я опускаю взгляд на туфли, которые все еще держу в руке, и моя хватка усиливается.

– О, они причиняли боль моим ногам.

Ставя их на пол, я убираю каблуки с дороги и прочищаю горло.

– Я редко носила каблуки до того, как пришла сюда.

Она что-то набирает на своем телефоне, когда подходит ко мне.

– Скоро ты освоишься.

– Мне было интересно, – бормочу я, включая раковину и мою руки.

Я жду, пока Обри поднимет взгляд от экрана, чтобы продолжить.

– Чем именно занимаются Мэтьюзз?

Она возвращает свое внимание к телефону, когда отвечает:

– Криптовалюта.

Я хмурюсь. У меня нет большого опыта работы с Интернетом, но это звучит довольно чисто.

– Итак, зачем все эти камеры?

Я воздерживаюсь от всего остального, что могла бы добавить – почему здесь два особняка? Почему отсутствуют окна и постоянно закрытые шторы? К чему такая скрытность?

Обри снова отрывает взгляд от экрана. Она пожимает плечами, как будто ответ очевиден.

– У них есть враги.

Через секунду она добавляет:

– И, возможно, несколько проблем с доверием.

– Всего несколько? – глубокий голос Адама привлекает мое внимание к открытой двери, и мою кожу покалывает от осознания.

Он так небрежно прислоняется к дверному косяку, что я могла бы усомниться в том, что это утро вообще произошло, если бы не улики на моем теле. Он делает шаг вперед, его глаза находят мои, и мой пульс немедленно отзывается.

– Я обдумал твою просьбу.

Он делает паузу, взгляд обводит комнату, прежде чем вернуться ко мне.

– Сделки не будет.

Что?

– Ты сказал…

– Я сказал, что рассмотрю твою просьбу. И я рассмотрел. Мне это не нравится.

Обри медленно отступает, но плечи Адама напрягаются, когда она почти исчезает из виду. Его глаза темнеют, и он рычит:

– Останься.

Я не могу отрицать чувство удовлетворения, видя, что, возможно, он не так уж и безразличен в конце концов. Слабая улыбка приподнимает мои губы, и его челюсть тикает.

Когда Обри возвращается и встает рядом со мной, его мышцы слегка расслабляются.

– Как я уже говорил, сделки не будет. Нужно потрудиться, чтобы добраться туда, где находятся Обри и Стелла. Это не то, что ты можешь получить, просто попросив. Однако я внесу некоторые коррективы.

Я оживляюсь при этих словах, мой позвоночник выпрямляется.

– Хорошо…

– Ты переедешь обратно в женские покои. Сегодня вечером.

Я прикусываю губу, пытаясь скрыть свое разочарование.

– И вместо работы по дому ты начнешь обслуживать Обри, помогая с любыми обязанностями, с которыми она захочет помочь.

– Правда?

Его глаза сужаются.

– Некоторые задачи тебе придется пропустить, но по большей части она все еще будет находиться постоянно рядом с тобой. Понимаешь?

Я киваю, едва сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке. Все еще не идеально для расследования, но гораздо лучше, чем торчать на кухне.

– Да, сэр.

– Самые страшные монстры – это те, что таятся в наших душах.

– Эдгар Аллан По

Мне странно видеть их четверых, развалившихся в кожаных креслах, собравшихся в офисе Райфа на совещание. Просто отсюда, из зала, это выглядит так… нормально. Обри идет впереди, хотя я единственная, кто несет в одной руке поднос с их напитками. Когда я сообщила ей, что до этого была официанткой, она сунула поднос мне в руки и сказала, что всегда проливает напитки. Если бы я знала, что это все, что нужно, чтобы меня допустили на эти утренние собрания, я бы сказала ей три дня назад, когда только начала помогать ей.

Серьезные тона наполняют воздух, когда братья разговаривают между собой, лишь слегка затихая, когда мы входим. Обри пересекает комнату и жестом предлагает мне начинать.

Грифф ближе всех к двери, поэтому я сначала наливаю ему его напиток – простой кофе, что меня удивляет, учитывая, что пьют остальные. Когда он берет кружку, его пальцы накрывают мои и удерживают. Я поднимаю на него взгляд, и дрожь пробегает по спине, когда я встречаюсь с его черными глазами-бусинками. Его губы сжимаются, прежде чем изогнуться.

Я собираюсь убрать свою руку, когда его хватка усиливается. Что за черт?

– Тебе нужно что-нибудь еще? – бормочу я, пытаясь избежать дальнейшего привлечения нежелательного внимания.

– Я скажу тебе, что мне нужно… – он внезапно останавливается, смотрит мне за спину и стискивает челюсть.

Спустя вечность, он ворчит и берет напиток, отпуская меня в процессе.

Облегчение накатывает на меня, и я бросаю взгляд через левое плечо, в том направлении, куда смотрел Грифф. Адам откидывается на спинку кресла, расставив ноги, медленно проводит большим пальцем по нижней губе. Он смотрит на Феликса, но его внимание ко мне подобно невидимой хватке, согревающей кожу. Что-то трепещет у меня в животе. Я замечаю мешки у него под глазами, несмотря на свежевыбритую челюсть и остальную резковатую внешность.

Подойдя к Феликсу, я опускаю поднос и протягиваю ему виски.

– Не было никакого движения, – говорит Феликс, переводя взгляд с Адама на Райфа. – Кроме того, что он прикрывает дерьмо парня, он ведет себя тихо.

Я хмурюсь, прежде чем вспоминаю, что не должна подслушивать. Не то чтобы я перестану это делать, но и выдавать себя не стоит.

Я перехожу к Райфу, который сидит за своим столом, заложив руки за голову.

От смешка Райфа по рукам бегут мурашки.

– Да, ну, подготовка к баллотированию в сенат штата может сделать это с мужчиной, – его глаза следят за мной, пока он говорит, но я делаю вид, что не замечаю.

Со стороны Адама доносится глухое ворчание.

– Так далеко он не зайдет.

– Я не знаю, – бормочет Райф. – Мне определенно нравится идея подождать, пока он это сделает. Больше людей увидят, как все это взорвется у него на глазах.

Позади меня ворчит Грифф.

– Я поддерживаю это.

– Мы это уже обсуждали. Я не собираюсь снова тратить на это свое дыхание, пока мы могли бы обсуждать сегодняшнюю… – взгляд Адама находит меня, и он стискивает челюсть, – … встречу.

Мое любопытство обостряется с каждым сказанным ими словом. О чем, черт возьми, они говорят?

– С моей стороны все готово, – говорит Феликс, глядя на часы, затем кивает Гриффу. – Его жена перенесла прием у стоматолога, так что, возможно, вам захочется подождать еще час, прежде чем забирать.

Наконец, я добираюсь до Адама. Впервые он смотрит прямо на меня. Его веки опускаются, и я клянусь, что он обжигает меня одним этим взглядом. Когда он тянется за своим стаканом, его палец касается моего, и тепло разливается по мне, когда мои чувства оживают.

Я почти не видела его за последнюю неделю. Не из-за отсутствия попыток, но кажется, что он всегда заперт в той или иной комнате. Моя тяга к его голосу, прикосновениям, греховному огню в его глазах – это разъедает меня сильнее, чем все, что я чувствовала раньше.

След от укуса пульсирует, когда его взгляд опускается к моему бедру. Его пальцы напрягаются вокруг напитка за мгновение до того, как он выхватывает его из моих рук.

Я вздрагиваю, когда Обри наклоняется надо мной, чтобы обменять папку, которую она держит под мышкой, на папку рядом с Адамом, и Райф заливается смехом. Когда я, прищурившись, смотрю на него, он смотрит не на меня. Он смотрит на Адама, почти так же, как в самую первую ночь, когда я приехала сюда. Как будто они вдвоем делятся личной шуткой, которую один только Райф находит забавной.

Я сглатываю и отступаю на шаг, желая знать, что на самом деле означают эти взгляды. Поворачиваясь, чтобы найти Обри, я замечаю, что она склонилась над плечом Феликса. Она поглаживает его галстук и что-то шепчет ему на ухо. Губы Феликса приподнимаются, затем он притягивает ее рот к своему и облизывает ее лицо. Неловкость овладевает мной, когда я просто стою там, не зная, ждать мне снаружи или глазеть, поэтому я выбираю последнее.

Она задерживает дыхание и направляется к выходу, как будто просто зашла, чтобы быстро поздороваться.

Я оглядываюсь на Адама, отчаянно желая еще одного взгляда, еще одного чего угодно, лишь бы это было от него, – но его глаза прикованы к пустой стене напротив.

Безумная искра мелькает в его усталых зрачках.

Мои брови хмурятся, но Обри хватает меня за руку и тащит из комнаты, прежде чем я успеваю понять, что с ним происходит.

– Тук-тук, – орет Обри через закрытую дверь Феликса.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. Это самое непринужденное поведение, которое я видела у нее с кем-либо из Мэтьюзз.

– Да, проходи.

Она смотрит на меня, и ее губы изгибаются, как будто мы посвящены в один и тот же секрет. Но она не сказала мне, зачем нам нужно заходить в офис Феликса, так что я не понимаю. Все равно следую за ней, мне любопытно больше, чем показываю, потому что я никогда не видела его владения изнутри.

Она направляется к нему, я следую за ней, затем усаживает свою задницу на его стол и кладет одну руку на бедро. Она наклоняет голову, чтобы показать отметину, которую я не заметила у нее на шее. Засос?

– Серьезно? Мы что, в старшей школе?

Мои глаза расширяются. Я не думала, что нам позволено так разговаривать с Мэтьюззами. Не то чтобы это не было совершенно нормальным способом говорить – в любом другом месте.

Он ухмыляется, его глаза прикованы к ее, как будто в комнате их только двое.

– Ты сказала, что на этот раз ничего постоянного. Это просто пришло мне в голову.

Он пожимает плечами.

– Ты знаешь, сгоряча и все такое.

Она закатывает глаза.

– Райфу это не нравится.

Феликс вытирает ладонью рот и поправляет галстук-бабочку.

– Ну да, Райф не тот, кто обнаружил тебя и пригласил сюда. Так что можно сказать, что я выигрываю только из принципа, – он ухмыляется.

Улыбка приподнимает ее губы, и она что-то бормочет в знак согласия, но я перестаю обращать внимание. На столе Феликса стоят три огромных монитора. Два экрана черные, но третий, самый большой, подсвечен маленькими квадратиками.

Каждый квадрат отражает вид камеры на разные комнаты дома.

Мой желудок сжимается от этого открытия. Значит, Феликс тот, кто следит за камерами. По крайней мере, прямо сейчас. Это немного, но это первое, на что я наткнулась и что может быть как-нибудь полезно.

До моих ушей доносится причмокивание губами, и Обри машет мне, чтобы я уходила, забираясь на колени Феликса.

– У тебя перерыв, – шепчет она рядом с его ртом. – Всегда пожалуйста.

Мои губы кривятся.

– Спасибо.

Я быстро выхожу, закрывая за собой дверь, и прикусываю губу. Это первый раз, когда она отпускает меня на перерыв без нее. Я бросаю взгляд на камеру в конце коридора, и по мере того, как в моей голове формируются идеи, меня захлестывает прилив адреналина. Дежурный в данный момент немного занят.

Прежде чем я упущу свой шанс, я спускаюсь по лестнице и поворачиваю налево, останавливаясь только тогда, когда достигаю двери в подвал. Она снова приоткрывается. Мне либо удивительно везет, либо ужасно не везет. Нервы сдают, когда я бросаю взгляд на пустой холл и проскальзываю внутрь. Непроглядно-черное пространство поглощает меня, как и раньше, но на этот раз я готова к лестнице. Нащупав перила слева от себя, я осторожно спускаюсь.

Лестница приводит меня в широкий, тускло освещенный коридор с камерами в обоих концах и несколькими дверьми вдоль каждой стороны. Мертвая тишина наполняет уши, и я вдыхаю ее. Нелегко добиться такой тишины, такой тихой и тонкой, хрупкой, как будто она может сломаться в любой момент.

Я снимаю туфли и держу их в левой руке, затем медленно бреду по подвалу. Я вижу четыре комнаты, но коридор изгибается в конце, намекая на большее. Каждая дверь открыта, свет выключен, ничего, кроме тени на кафельном полу. Миновав третью комнату, я оглядываюсь через плечо и проскальзываю в четвертую.

Холодная волна разочарования захлестывает, когда я оглядываюсь вокруг. Здесь ничего нет. Буквально. Если не считать колонны, идущей от потолка до пола, это огромное пространство небытия.

Меня гложет раздражение. Я рисковала попасться из-за этого?

Я еще раз осматриваю комнату. Что-то кажется неправильным. Зачем в подвале столько пустых комнат? И почему Адам должен быть здесь, внизу? Прокрадываюсь дальше внутрь и по-прежнему ничего не нахожу, я выхожу и ныряю в одну из других комнат. Эта точно такая же, за исключением того, что всего в нескольких метрах от колонны стоит металлический стол.

Медленно я подхожу к нему, сильное любопытство толкает сделать шаг вперед. В центре наклонен прямоугольный поднос. Горло сжимается, когда глаза обводят острые инструменты, разложенные рядом. Протягивая руку, я позволяю своим пальцам скользить по ножницам сверху донизу, затем перемещаюсь к скальпелю. Сердце стучит слишком громко, почти отдаваясь эхом от пустых стенок в груди. Я беру инструмент, наклоняю голову набок и слегка провожу тонким лезвием по внутренней стороне указательного пальца.

Странные мысли просачиваются в голову, когда я задаюсь вопросом, насколько глубоко это ранит. Красная жидкость, которую он проливает, выливается в спешке или стекает струйкой, как на моих картинах?

Рывком я роняю инструмент и отступаю назад, когда из коридора доносится глухой звук. Тяжелые шаги ударяют по моим ушам, смешиваясь с эхом удара скальпеля о металлический поднос. Выбегая из комнаты, я мчусь по коридору и вверх по ступенькам, мой пульс учащен, я тяжело дышу. Как только я остаюсь одна в коридоре, рядом со мной приоткрыта дверь в подвал, я останавливаюсь и прислоняюсь к стене.

Когда дыхание замедляется, мои уши наполняются голосом Обри…

У них есть враги.

И, возможно, несколько проблем с доверием.

– Смотри, темнота просачивается из трещин.

Я не могу сдержать это.

Я не могу сдерживать свою жизнь.

– Сильвия Плат, «Три женщины»

Я спускаюсь в подвал и нахожу Гриффа уже в третьей комнате, где лежит приготовленный и ожидающий меня поднос. Наш последний убийца без сознания и наполовину прикован к колонне, пока он работает с лодыжками парня.

Я вдыхаю этот момент, позволяя ему просочиться в кровь, пока я жду, когда наступит спокойствие.

Это оно.

То, что мне, блядь, было нужно.

У меня сводит челюсть, когда непрошеные образы продолжают поглощать меня – обнаженное тело Эмми, обернутое вокруг меня, ее ногти, вонзающиеся в мою кожу, моя кровь у нее на шее. Я стою перед своим следующим убийством, но она по-прежнему все, что я, блядь, вижу. Рычание застревает в горле, когда я смотрю прямо перед собой – пытаясь выкинуть из головы ее вкус, ее тело, ее тонкие намеки на безумие.

Эндрю сейчас не должно быть здесь. Я уже разозлился из-за того, что мне пришлось перенести его на целый чертов месяц. Спустя более десяти лет я, наконец, добрался до последних четырех человек в моем списке. За исключением Мерфи, за которым мы охотимся годами, мне нужно сохранить их и наслаждаться ими как можно дольше. Потому что, честное слово, не имею понятия, что я буду делать, как только мой список закончится.

У Райфа и Гриффа другие планы – другие списки. Их достаточно, чтобы продержаться так по крайней мере еще десятилетие, благодаря не самым лучшим обстоятельствам до того, как они расстались с Мишей. Чертовски удивительно, что эти двое никогда не встречались до студии. Они оба с самых темных улиц Нью-Йорка, оба пережили то, через что мне никогда не доводилось проходить. Они не назовут это изнасилованием, не будут говорить об этом, но так оно и было. Издевательства над Гриффом исходили от его собственного отца до того, как ему надоело, и он вышел на улицу; У Райфа никогда не было отца, но их прошлое до Миши схоже в том, что могут понять только они. Так что да, у них есть свои собственные списки. Это то, что мы подробно обсуждали в течение прошлого года, включая несколько заманчивых предложений о том, чтобы я присоединился к ним.

Но это так не работает. Если жертва не заинтересованна в том, чтобы высосать мою душу досуха, тогда я ничего не получу, забирая ее жизнь. Случайное убийство для меня бесполезно.

Засунув руки в карманы, я смотрю на жалкое зрелище передо мной – лысеющая голова поникла, костлявое тело обмякло. Трус, который едва мог смотреть на нас, когда просовывал подносы с едой через решетку, день за днем. Наблюдая, как дети приходят и уходят, поддерживая нашу жизнь в клетке, пока Катерина или Мерфи не решили нашу судьбу. Этот, пожалуй, был самым слабым из них всех.

Когда Грифф заканчивает, я поворачиваю к нему подбородок.

– Ты остаешься?

– Не-а, – его губы кривятся. – Кусок дерьма не стоит моего времени.

Я киваю, и он выходит из комнаты.

Он прав. Жаль, что мне вообще пришлось перенести это дело. Мой разум думает, что у меня постоянно синие яйца; мои кости вопят о любой гребаной дозе, которую я могу получить, и это дерьмовое сочетание. Я прищуриваюсь, глядя на него, раздражение обволакивает мои плечи.

Когда Эмми вошла на нашу встречу этим утром – ее длинные волосы развевались, как будто они помнили меня, голубые глаза были широко распахнуты и умоляли меня раскрыть остальные ее грязные секреты – мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не затащить ее обратно в постель.

Черт.

Делая шаг вперед, я несколько раз шлепаю Эндрю по щеке, чтобы разбудить его. Он шевелится, пытаясь открыть глаза. Сейчас это не будет проблемой.

Я достаю нож из кармана и бросаю его рядом с подносом. Прищурившись, я подхожу к столу.

Что за черт?

Скальпель наполовину лежит на подносе, наполовину свисает. Я бережно отношусь к своему оборудованию, и мои братья это знают. Они бы не притронулись к моему дерьму. Я редко использую инструменты в их нынешнем виде; они в основном здесь в ностальгических целях, а скальпель был одним из любимых инструментов Катерины.

Проводя тыльной стороной пальцев по челюсти, я не могу не вспомнить некую мышь, пытавшуюся пробраться сюда.

– Что-что…

Я бросаю взгляд на Эндрю, когда он приходит в себя.

– Что происходит?

Наконец-то.

Я подхожу к нему, останавливаюсь в нескольких сантиметрах от его лица и наклоняю голову, наблюдая, как страх берет верх. Его глаза расширяются, тело дрожит еще до того, как я представляюсь. Забавно, как быстро они понимают, что что-то идет не по плану, когда обнаруживают, что прикованы.

– Привет, Эндрю.

Я засовываю руки в карманы, на секунду закрываю глаза, чтобы на меня нахлынуло спокойствие. Обычно адреналин приходит первым, когда я вхожу в комнату и вижу, что они ждут. Однако в последнее время адреналин – это все, что я, блядь, чувствую, он кипит внутри и угрожает расколоть меня на части. Мне нужно сразу перейти к чертовому спокойствию.

– Меня зовут Адам, но, возможно, ты лучше помнишь меня как Лукаса Косту.

Его лоб морщится в замешательстве. Обычно я бы дал минуту, чтобы осознание дошло до него, но в данный момент мне было похуй. Когда мои вены горят, а давление в голове неуклонно растет, я похож на бомбу, в нескольких секундах от взрыва. Он достаточно скоро соберет кусочки головоломки воедино. Будет ли это до или после начала резни, зависит от него.

Я собираюсь пойти за своим ножом, когда останавливаюсь. Оглядываюсь на поднос. Беру скальпель.

Он холодный, без признаков прикосновения тепла Эмми. Но я знаю, что она была здесь. Поднося инструмент к носу, я чувствую, как в груди стучит, когда я медленно вдыхаю. Я пытаюсь представить ее миниатюрное тело в моей комнате для убийств, одетое в маленькое черное платье, с серебряным клинком в изящной ладони. Черт меня побери, если образ не безупречен.

Я делаю шаг к Эндрю, и он хнычет, когда я поднимаю инструмент, решая, с чего начать.

Все, что ему нужно, – это немного красного…

После обжигающего душа я одеваюсь и отправляю короткое сообщение Обри. Пальцы затекли, пока я печатал, спина напряжена и натягивает рубашку.

Заняться Эндрю раньше было гребаной тратой времени.

Как только она сообщает об их местонахождении, я иду по коридорам в спа-салон, пытаясь притвориться, что у меня не горит внутри. Я нахожу их с одной из секретарш Райфа – Кэрри? Кэрол? Обри порхает перед девушкой, нанося что-то на ее лицо, в то время как Эмми стоит позади нее с расческой для волос.

Работая челюстью, я прислоняюсь спиной к стене. Затем просто наблюдаю за ней.

Хихиканье секретарши Райфа раздражает мои барабанные перепонки, пока она бубнит снова и снова. Обри внимательна, хотя и немного раздражена. Эмми, с другой стороны, здесь нет. Ее руки совершают движения, но взгляд отсутствующий. Потерянный. Я видел этот взгляд раньше, когда она свернулась калачиком в своей комнате.

В то время мне это нравилось. Теперь, когда я увидел, почувствовал ее неистовый огонь, это только раздражает меня.

Потому что теперь я знаю, что она прячется.

– Ты нужна внизу, – говорю я Обри.

Все трое подпрыгивают, но на самом деле я пришел сюда только за одной.

Сюрприз, мышонок.

– Да, хозяин.

Обри помогает блондинке подняться и указывает на дверь.

– Я сейчас пойду.

После того, как Эмми откладывает расческу, она пристально смотрит на меня. Она вернулась, и ее глаза прикованы к моим, но что-то все еще не так.

Я думаю о своей комнате убийств, и мои глаза сужаются.

– Наслаждаешься новообретенной свободой?

Немного огня возвращается, когда ее губы приподнимаются.

– Мы так это называем? Сэр.

Я приподнимаю бровь.

– Когда у тебя есть роскошь отправиться в небольшое приключение, да.

Она сглатывает. Ее грудь поднимается и опускается под обтягивающим маленьким платьем, и это притягивает мой взгляд вниз.

Я отталкиваюсь от стены, и она проводит языком по губе. Очевидно, это все, что требуется, чтобы мой член в эти дни стоял по стойке "смирно". Чертовски здорово.

Стиснув зубы, я предупреждаю:

– Будь осторожна, куда ступаешь, мышонок. Некоторые ямы, слишком глубокие, чтобы из них выбраться.

– Она – чашка крепкого черного кофе в мире, который опьянен дешевым вином поверхностной любви.

– Джей Эм Шторм

Черт, мне нужна моя кисть. Я чувствую, этот огонь.

Страстное желание.

Необходимость.

У меня чешутся пальцы и жжет в груди. Я закрываю глаза и думаю о цветах, которые бы использовала. Темные оттенки, синий и черный, смешивающиеся с белым, создадут блестящий хаос. Затем я обмакивала бы пальцы в вишнево-красный цвет и проводила ими по центру.

Это очень на него похоже.

Мой хозяин, который не хочет меня.

Когда это не помогает, я сосредотачиваюсь на составлении плана возвращения в подвал. Затем я вспоминаю скальпель, то, как колотилось сердце, когда я держала его, и нездоровые краски, промелькнувшие в моем сознании.

Я не понимаю своей реакции. Но я не горю желанием возвращаться.

С каждым мгновением беспокойство за Фрэнки усиливается. Я наблюдаю за всем, что делают Мэтьюзз, но по-прежнему не приблизилась к тому, чтобы отыскать ее. Если я в ближайшее время не найду ни одной зацепки, которая имела бы смысл, мне, возможно, придется обратиться к Обри. Она такая же преданная, как и остальные здесь, может быть, даже больше, но в ней также есть что-то бунтарское. Я надеюсь, что этого достаточно, чтобы я могла доверять ей.

Но столько всего могло пойти не так.

Против правил запрещено обсуждать предыдущих сотрудников. И если она сдаст меня, и они обнаружат, что меня никогда не должно было быть здесь, меня могут отправить домой следующим доступным рейсом. Если есть вероятность, что Мэтьюзз каким-то образом стоят за исчезновением Фрэнки – то спросить Обри об этом стало бы моим провалом.

– Ауч!

Я съеживаюсь, когда обнаженная секретарша передо мной визжит, сжимая края массажного стола под собой.

– Извини. Все еще новичок в этом.

Не очень обнадеживающе, но Обри только вчера показала мне, как наносить воск. Кто знал, что будет так легко потеряться в мыслях, склонившись над интимными частями тела женщины?

Есть вещи, в которых я не могу помочь Обри, и с тех пор, как Адам поймал меня на подглядывании – снова – два дня назад, она не разрешает мне ходить на перерывы без нее. Этим утром она в подвале, поэтому отправила меня сюда поработать в спа-салоне.

До сих пор я видела, как все братья, кроме Феликса, ходили там. Райф, однако, проводит большую часть времени в главном особняке. Когда я спросила Обри об этом вчера, она сказала, что все деловые встречи и звонки по скайпу проходят там, поэтому он проводит больше времени в том доме, чем в этом.

Секретарша хмуро смотрит на меня, пока одевается. Может быть, мне должно быть не все равно, но меня не волнуют ее чувства. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы я могла наконец осмотреть помещение. Как только она уходит, я оказываюсь у стойки регистрации. Стол Обри. Бросив быстрый взгляд направо и налево, я выдвигаю каждый ящик один за другим, мои пальцы дрожат на ручках. Поиск информации действует на нервы гораздо сильнее, когда речь идет о личном пространстве Обри или Адама.

Разочарование нарастает под кожей, поскольку все, что я нахожу, – это бесполезные принадлежности. Когда я открываю последний ящик, мои глаза сужаются. Там дневник. Выдвигая ящик еще дальше, я держу книгу засунутой внутрь, когда открываю ее. Мои плечи опускаются вперед, и тихое ворчание вырывается из груди, когда я вижу, какие заметки заполняют страницы. Воски, процедуры по уходу за лицом, другие назначения. Это просто чертов журнал регистрации. Листая страницы все быстрее и быстрее, мое сердцебиение учащается с каждой проходящей секундой.