Текст книги "Пределы страсти"

Автор книги: Сьюзен Суон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

УРОК МУЗЫКИ

Я еще поднимаюсь по ступеням, а чувство это уже возникает внизу живота, я дрожу от страха и предвкушения высшего наслаждения.

Швейцар вносит футляр с виолончелью в студию и ставит у окна. Я прошу его вернуться через час, чтобы снести виолончель вниз. Студия пуста, более чем пуста: без него это не студия – пустыня. Я пересекаю ее, мои шаги звонко отдаются от дубовых половиц, сажусь у окна, жду.

Вторая половина дня. Солнечный свет без труда пробивает занавески из тонкого муслина. Снаружи доносится шелест листвы: дует легкий ветерок. Я смотрю на дома на противоположной стороне улицы. Балконы с высаженными на них цветами: лилиями, мимозой, розами. Белая штукатурка, освещенная солнцем, слепит глаза.

Открывается дверь студии, но я поворачиваюсь не сразу, до последнего оттягиваю тот момент, когда взгляну в твое лицо. Когда же поворачиваюсь, вижу, что смотреть особенно не на что. Я знаю, каким видят тебя остальные, но перед моим мысленным взором ты совсем другой. Волосы каштановые, длинное, серьезное лицо, красивые глаза, прячущиеся за очками в золотой оправе.

Но сводит меня с ума твой рот, сводит с ума и снится по ночам. Широкий, удивительно красивый рот. У учителя музыки не должно быть такого рта. Рот выдает тебя с головой. Неужели остальные этого не замечают? Я-то поняла все с первого взгляда.

Ты улыбаешься и приветствуешь меня – общие, ничего не значащие слова. Я подхожу к другому окну, открываю футляр. Ничего необычного в этом нет. Если кто и наблюдает за нами, у него не может возникнуть и тени подозрений. Но я-то знаю, что к чему.

Сегодня мы собираемся играть вместе дуэт Пуччини. Я усаживаюсь на стул. Одна рука на струнах, вторая держит смычок. Ты сидишь напротив, жадно ловишь каждый мой вздох, но сдерживаешь желание прикоснуться ко мне. Я вижу тебя насквозь. И предвкушаю то, что последует за твоими взглядами.

Три раза ты стукаешь по струнам смычком. Эхо отдается в моих ушах. Мы начинаем. Музыка наполняет студию. Какая в ней прекрасная акустика.

Дыхание у меня учащается, корсет становится тесным. Наверное, я затянула его сильнее, чем обычно. Тебе нравится моя тонкая талия. Ты ведь думаешь сейчас об этом? Тебе хочется обхватить ее своими руками с такими длинными, артистическими пальцами? Или тебя заворожили верхние полукружия моих грудей, вздымающиеся над кружевом сорочки?

Мы играем, и я чувствую, как трепещет мое тело.

Я закрываю глаза и растворяюсь в музыке. Она такая живая, такая чувственная. Мы выдерживаем паузу, обмениваемся улыбками, конспираторы, и начинаем играть вновь. На этот раз Верди. Я напряжена, мне хочется, чтобы моя виолончель играла в унисон с твоей. Но это не единственная причина напряжения.

Теперь я должна играть одна, и тут начинается то, чего я так долго ждала.

Я не решаюсь смотреть на тебя, когда ты откладываешь смычок в сторону, приставляешь виолончель к стулу. Ничего не говорю, слова могут все испортить. Музыка влечет тебя ко мне, и вот ты уже стоишь у меня за спиной. Ты еще не прикоснулся ко мне, а я тебя уже чувствую. Дуновение воздуха, может, твое дыхание, с едва уловимым запахом табака, холодит мою шею.

Наконец прикосновение, палец скользит по коже, чуть пониже линии волос. Я продолжаю играть, не сбиваюсь с ритма, не показываю, что заметила тебя. Ты касаешься меня снова, накручиваешь русую кудряшку на свой палец.

– Ты очень хорошо играешь, – шепчешь ты.

Я киваю. Мне нравится твоя похвала.

Еще прикосновение. На этот раз твои губы исследуют мою шею, замирают у позвонка, который ощутимо выпирает, если я наклоняю голову. Когда позвонка касается твой горячий язык, по моему телу пробегает дрожь.

Твои волосы пахнут сеном, они скользят по моему обнаженному плечу, и я чувствую, какие они шелковистые. Ты издаешь едва слышный вздох, когда твои губы целуют мое плечо. Его заглушает музыка, но я слышу, слышу.

Твои пальцы уже на пуговицах, расстегивают их одну за другой. Я задерживаю дыхание, когда ты освобождаешь меня от тесного лифа. Сегодня я отдала предпочтение красновато-коричневому бархату. Я знаю, что ты любишь этот цвет. И он так хорошо гармонирует с моей молочной кожей и янтарными глазами.

Твой шепот громом отдается в моих ушах. О, ты нарушаешь правила! Во время урока ты только комментируешь мою технику, поправляешь меня, но я тебя прощаю. Я знаю, что сегодня урок особенный.

Я продолжаю играть, хотя твоя рука уже добрались до моей груди. Я вся дрожу. Смычок скрипит. Его надо натереть канифолью, но сейчас меня занимает другое.

Отец ждет меня в карете, стоящей у дома. Я – его гордость, его сокровище. Склонив голову, он слушает, как я играю. Если музыка смолкнет, он немедленно поднимется по лестнице, чтобы узнать, почему мы тратим впустую заплаченные им деньги.

Сегодня я преисполнена смелости и поворачиваюсь к тебе. Я вижу, что ты удивлен. Ты думаешь, что я невинный ребенок, что я ничего не понимаю, но я быстро учусь – примерная ученица. Возможно, ты этого не одобряешь, но и не разочаровываешь меня. Наши губы встречаются. Какой нежный у тебя рот… рот, который не должен принадлежать учителю музыки. От тебя пахнет бренди и сигарами… и чем-то еще, неуловимым. Наверное, запахом молодого мужчины. Ты – симфония. Это слишком банальное сравнение? Разумеется, я не придумала ничего оригинального. И пусть.

Твои пальцы скользят под сорочку, обхватывают мою грудь. Ах, это наказание за мою распутность. Я ахаю, рука сбивается с ритма, виолончель жалуется, но не держит на меня обиды.

Мои губы открываются, и я наслаждаюсь мягкостью твоего языка. Он такой нежный, мне хочется укусить его, пососать, но я подавляю это желание, когда твоя вторая рука обнимает меня за талию. Я прислоняюсь к тебе спиной, чувствуя твою силу. Бедра мои непроизвольно раздвигаются, а твои пальцы ласкают и пощипывают мою грудь. Наслаждение растекается по коже, словно приятная мелодия.

– Сегодня ты у меня кончишь, – шепчет он.

Я чуть не теряю сознания от шока. Ты никогда не позволял себе таких вольностей, вот и застал меня врасплох. Руки на талии больше нет, вторая уже не лежит на моей груди. Я чувствую себя одинокой, но ненадолго. Ты возвращаешься, подняв мои юбки и найдя мое бедро под батистовыми панталонами. Теперь ты одновременно касаешься моей кожи в двух местах. Моя грудь словно наливается, приветствуя новую встречу с твоей ладонью. А вторая твоя рука ласкает мое бедро, медленно продвигаясь вверх по шелковистой коже, пока не находит маленькую раскаленную печку. Я замираю, на мгновение меня охватывает страх. Не следует мне этого допускать, но грядущее неизбежно. Стало неизбежным с того самого момента, как ты отложил смычок, а я как ни в чем не бывало продолжала играть.

– О, – выдыхаю я, когда ты начинаешь поглаживать меня… там.

Такой тихий звук, но он гулким эхом отдается во мне и сливается с музыкой. Полюбила бы я тебя, если бы ты не играл на виолончели? Скорее всего нет.

– О, – вновь тот же звук, потому что твои пальцы описывают восхитительные круги, нажимают и разглаживают, кружат между раскрытых губ, лаская маленькую пипочку, которая горит, пульсирует.

Теперь я с головой ушла в твой поцелуй и играю автоматически, моя рука двигается сама по себе, заученными движениями. Этот автоматизм привил мне мой первый учитель. Не ты.

– Потрогай его, моя маленькая Клара, – шепчешь ты с мягким европейским акцентом. Мне нравится, как ты произносишь мое имя.

Но разве я могу убрать руку со струн… попасть в полную зависимость от тебя? Ты почувствуешь себя всемогущим. И к чему это приведет? Нет, остановиться я не могу. И я продолжаю играть, а ты гладишь меня, твои длинные, прекрасные музыкальные пальцы выводят только им ведомую мелодию на моем самом интимном местечке.

Кажется, все мое существо замерло в ожидании. Ожидании чего? Я растворилась в магии этого мгновения. Солнце освещает золотом дубовый пол, я ощущаю запах лавандового полировочного воска и канифоли, от футляра для виолончели, стоящего у окна, пахнет нагретой кожей, твое дыхание опаляет меня.

Я едва подавляю вскрик. Какие острые ощущения вызывают во мне прикосновения твоих пальцев. Теперь ты входишь в меня в двух местах, языком и пальцами. Я не могу шевельнуть нижней половиной тела: мешает виолончель. Зато я даю тебе полную свободу действий. И ты действуешь. Наслаждение нарастает и нарастает.

Произведение, которое я играю, близко к завершению. Я должна достигнуть пика до того, как последний раз пройдусь смычком по струнам. Мне это удастся? Ты так хорошо подготовил меня, и мне не хочется тебя подвести. О, мои щеки пылают от стыда и возбуждения, я чувствую, как ты слизываешь капельки пота с моей верхней губы. У тебя такой горячий, такой требовательный язык.

Господи, я превратилась в туго натянутую струну. Но я уже на грани… на грани…

– Да, Клара, мой ангел, давай, – шепчешь ты мне на ухо.

И оргазм сотрясает меня, растекается по всему телу. Ты целуешь меня в губы, чтобы заглушить мои стоны, похоронить их в своем горле.

И я отдаю их тебе, мой музыкальный господин. Потому что не могу дать ничего другого.

Твои пальцы поправляют мой лиф, застегивают его на все пуговицы. Занимая свое место, ты улыбаешься. Твои глаза за поблескивающими стеклами очков сияют гордостью. Я оказалась прилежной ученицей. Ты берешь смычок, постукиваешь по пюпитру. Дерево по дереву, стук этот – эхо моего пульса. Присоединяешься ко мне в дуэте.

Последние аккорды мы берем вместе, а потом в студии воцаряется тишина.

Внизу, в карете, папа удовлетворенно кивает. Его деньги потрачены не зря, я играла весь урок, не теряя времени на разговоры. И играю я все лучше. Он говорит, что скоро я смогу заниматься с новым учителем.

Но пока буду приходить в эту студию раз в неделю.

Я встаю, поправляю юбки, укладываю мою любимую виолончель в футляр. Швейцар стоит в дверях, ждет. Берет футляр, и я следую за ним на лестницу.

– Хорошо сыграно, Клара, – долетает до меня голос учителя. – Ты уже многое умеешь.

Я не оглядываюсь. Внизу в нетерпении ждет отец.

ОХОТНИЦА

Когда маленький частный самолет начал снижаться, описывая широкую дугу, Рут Шепард наклонилась к иллюминатору. Сквозь разрывы в облаках далеко внизу увидела океан, бесконечную аквамариновую гладь.

Рут поправила юбку костюма, сшитого знаменитым модельером. Искоса взглянула на сидевшую рядом женщину в маске для глаз, прикрывавшей верхнюю часть лица. Нэнси Броуген, вице-президент известной американской дизайнерской фирмы, тихонько посапывала. Она заснула вскоре после взлета. Рут бы с радостью последовала ее примеру, но из головы не выходил разговор с Нэнси. Когда Рут спросила, получила ли та письмо, Нэнси ответила: «Конечно. Оно пришло на адрес компании. Я подумала, что это очередные курсы по совершенствованию моего менеджерского таланта. Ты и представить себе не можешь, на скольких курсах и семинарах я побывала. – Тут Нэнси закатила глаза и пожала плечами. – Я всегда делаю то, что мне велит руководство. Это высшее проявление командного духа. – Она открыла сумочку от Гуччи, достала лист бумаги. – Вот это письмо. Я думаю, такое же есть у каждой женщины, сидящей в салоне этого самолета».

Рут взглянула на письмо. Все так, она получила точно такое. Нэнси предлагалось собрать вещички и явиться в аэропорт. Все расходы будут оплачены. Поездка займет пять дней. Вопрос о том, ехать или нет, даже не поднимался. Она держала в руках не письмо, а приказ.

– Раз ты здесь, значит, восприняла письмо так же, как и я, – сказала Нэнси, когда Рут вернула ей письмо.

Та кивнула:

– За спиной каждой женщины, добившейся успеха…

– …стоит другая женщина или мужчина, только и ждущие шанса отпихнуть тебя в сторону и усесться за твой стол! – рассмеялась Нэнси.

– Именно так, – рассмеялась и Рут. – Вот почему я приняла этот вызов. Без единого вопроса. Я готова на все, чтобы взять верх над конкурентами.

– Умница. – Нэнси широко улыбнулась. – Подобные тесты сейчас в моде. И одному Богу известно, что ждет нас в будущем.

По правде говоря, Рут думала, что за ними охотится какая-нибудь транснациональная корпорация. Если это так, то получалось, что она выходила на финишную прямую. Остальные женщины также были высококлассными специалистами в выбранной ими профессии.

– Мы идем на посадку. – Рут не отрывала глаз от заросших густой растительностью холмов.

Нэнси села, сняла маску, потянулась.

– Где мы? Боже, неужели это посадочная полоса? Больше похоже на козью тропу. Дамы, держитесь крепче.

Как только Рут вышла из самолета, жара словно накинула на нее горячее влажное одеяло. Не прошло и нескольких секунд, как она взмокла от пота, от дорогой прически не осталось и следа, волосы прилипли к голове. Волна раздражения захлестнула ее. В таком виде не хотелось показываться будущим работодателям. Оставалось только надеяться, что им дадут время, чтобы привести себя в порядок перед торжественной встречей. Рут всюду возила с собой гору косметики.

К счастью, в автомобилях работали кондиционеры. Двадцать минут спустя внедорожник, на котором ехала Рут, остановился в псевдогавайской деревне. Бунгало с бамбуковыми стенами и крышей из пальмовых листьев стояли посреди изумрудных лужаек. Везде росли яркие тропические цветы. Мужчины в белоснежных униформах подошли к джипам, чтобы приветствовать прибывших женщин и показать им их комнаты.

– Пожалуйста, пройдемте со мной, мэм, – обратился к Рут симпатичный молодой человек.

– До встречи, аллигатор, – помахала ей рукой Нэнси.

Комната Рут понравилась. На бамбуковом столике стояла корзина с фруктами. Рядом лежала открытка. Ее поздравляли с прибытием и рекомендовали переодеться в удобную одежду и прибыть для инструктажа в главный корпус, который она могла видеть в окно бунгало. Рут достала из чемодана шорты, белую хлопчатобумажную рубашку и сандалии, а уж потом встала под душ. Одевшись и высушив густые каштановые волосы, она заново накрасилась. В комнате – спасибо кондиционеру – царила прохлада. Рут не испытывала ни малейшего желания вновь окунаться в тропическую жару.

Родилась и выросла Рут в городе. Любила порядок и аккуратность. И ей было не по себе от буйства растительности, переливающейся всеми цветами радуги в нескольких футах от бунгало. Но на данный момент она ничего не могла изменить. Сначала следовало узнать, чем ей предложат заняться. Еще раз посмотревшись в зеркало, она шагнула через порог. Увидела другую женщину, выходящую из своего бунгало. Сара Рейнолдс, высокопоставленная сотрудница одного из ведущих лондонских банков. Обе женщины вместе направились к главному корпусу.

– Как по-твоему, что нас ждет? – спросила Сара, миниатюрная брюнетка в топике, коротеньких шортах и туфельках на высоком каблуке.

– Понятия не имею. – Рут пожалела о том, что надела сандалии, предпочтя удобство красоте. – Но мне представляется, что в неведении нас долго не продержат.

Рут и Сара вошли в просторный зал. Остальные женщины, за исключением Нэнси, уже сидели на травяных матах, небрежно разбросанных по утоптанному земляному полу. Как же нелепо они здесь смотрелись, в модных шортах, с великолепной косметикой, которая уже потекла от жары.

– Привет, девочки! – Нэнси впорхнула в дверь. – Неужели я последняя? Со мной по-другому не бывает.

Ей ответил дружный смех. Выглядела Нэнси великолепно: изумрудный купальник плюс шарф от «Гермеса», завязанный на талии на манер саронга.

– Добро пожаловать в мой дом, дорогие дамы, – раздался густой мужской баритон. – Прошу уделить мне несколько минут.

Высокий мужчина в белоснежном льняном костюме вышел из-за бамбуковой ширмы, стоявшей в глубине зала. Рут едва не ахнула, увидев это идеальное мужское лицо и выгоревшие на солнце волосы. Она узнала его. Владелец авиационной компании и многого, многого другого, бизнесмен, не знающий пощады к конкурентам, всегда добивающийся своего. Богатый, самодовольный, элегантный и до безобразия красивый.

– Инструктаж проведу я, – продолжил Джоэл Мэтсон, – поэтому слушайте внимательно. Повторяться не хотелось бы. Выйдя из этого зала, вы будете предоставлены самим себе. – Джоэл сухо улыбнулся. – Вы примете участие в конкурсе… древнем ритуале. Для вас все будет в диковинку. У островитян, которые жили здесь в незапамятные времена, было название для этой церемонии. Она проводилась каждое лето. Допускались к ней лишь самые красивые женщины. Их отбирали, как отбирали и вас. Название церемонии переводится как «Женщина-самка черпает силу у солнца». Победительница будет одна. Та, которая опередит остальных, получит от меня чек на… – От суммы у всех захватило дух.

Рут попыталась не выказывать изумления. Остальные женщины не отрывали от Мэтсона глаз, а на лицах одной или двух ясно читалось, что ради победы в этом странном состязании они готовы на все.

– Так нам придется конкурировать друг с другом? – спросила Нэнси, отбросив со лба белокурую прядь. – Вы собрали нас здесь для того, чтобы мы преодолели местную полосу препятствий?

Мэтсон улыбнулся; белоснежные зубы яркой полосой выделялись на загорелом лице.

– Разумеется, нет. Уж поверьте мне, я предлагаю вам кое-что поинтереснее. Вам придется обратиться к своим корням, связывающим вас с природой. Полностью сбросить налет цивилизации, вернуться в более простую, доисторическую жизнь, когда все люди были дикарями.

Когда он замолчал, в зале повисла гробовая тишина. Нарушила ее Рут:

– А ради чего? Я хочу сказать… какова цель?

Взгляд темно-синих глаз уперся в нее. И в полной мере она ощутила его харизму. Взгляд гипнотизировал, связывал волю. Потом губы Мэтсона медленно раздвинулись в улыбке.

– В стародавние времена выбирался мужчина, и от женщин требовалось выследить его и сокрушить… сексуально. Способны ли вы отбросить все, кроме вашего женского естества, или вас будут сдерживать требования, которые предъявляет к вам цивилизация?

И под их удивленными взглядами он начал раздеваться. Оставшись в набедренной кожаной повязке, вновь повернулся к ним. Рут едва не рассмеялась. Мэтсон в роли дичи. Я – Тарзан. Ты – Джейн. Каков наглец! Бегать за ним по джунглям… Она не могла представить себе более нелепого занятия, но одного взгляда хватило, чтобы понять: Мэтсон настроен серьезно. А сумма, предложенная победительнице, ясно указывала на то, что это не очередная причуда заскучавшего плейбоя.

– Все, что вам может понадобиться, вы найдете в рюкзаках, которые лежат за ширмой, – продолжил Мэтсон. – Остров покрыт джунглями. Крупной живности, которая может представлять для вас опасность, здесь нет, если, конечно, вы будете осмотрительны. Воды и пищи на острове предостаточно. И заблудиться вы не сможете. Двух часов хватит, чтобы пересечь остров от берега до берега. Мои люди будут за вами приглядывать, но не дадут о себе знать, если только вам не понадобится медицинская помощь. Есть еще вопросы?

– Когда начнем? – спросила Сара Рейнолдс. Лицо ее раскраснелось, черные глаза сверкали от возбуждения. На кудрявых волосах блестели капельки пота.

– Уже начали. В джунгли вы пойдете в той одежде, которая сейчас на вас. В деревню до окончания ритуала вы не вернетесь. Если кто не хочет принять в нем участие, скажите прямо сейчас. Но самолет прибудет только через три дня.

– И можно не сомневаться, что боссы тех, кто откажется, получат письма, характеризующие их не с самой лучшей стороны. – В голосе Рут не слышалось вопросительных интонаций.

– Вы очень проницательны, – ответил Мэтсон, окинув ее оценивающим взглядом.

Рут похвалила себя за то, что инстинктивно остановила свой выбор на практичной одежде. Вот Сара с печалью поглядывала на модные туфельки на высоком каблуке. Мэтсон хищно улыбнулся, вызвав у Рут острую неприязнь. Он позаботился о том, чтобы они и представить себе не могли, что их ждет, а потому заведомо оказались в невыгодном положении. Что ж, наверное, и это входило в условия состязания.

Внизу живота словно вспыхнул пожар. И Рут поняла, что предстоящий поединок возбуждает ее. Вскинув подбородок, она посмотрела на Мэтсона, пытаясь забыть о том, что такой фигурой не мог похвастаться ни один из ее знакомых мужчин. Любой другой выглядел бы смешным с этим куском кожи на талии, но только не Мэтсон.

Наверное, он испытал бы глубокое удовлетворение, если б узнал, что она гадала, какова на ощупь его кожа. Мысль о том, что они могут слиться воедино, еще больше возбудила ее. Этот рот создан для поцелуев…

– А когда одна из нас поймает вас, – голос Рут оставался ровным и спокойным, – что потом?

Глаза Мэтсона озорно блеснули.

– Если поймает. Дайте волю своему воображению. Островитяне говорили: «Когда женщина – королева, мужчина должен склониться перед ней и предложить ей себя, чтобы она получила удовольствие». Та, которая возьмет надо мной верх, и будет победительницей. Вы знаете, что делают победители. Возьмете у меня все, что захотите. Это будет ваше право.

С этим он и исчез за дверью. После ухода Мэтсона все заговорили одновременно. Кроме, пожалуй, Рут. Ей не хотелось ни задавать вопросы, ни отвечать на вопросы других. По ее разумению, дискуссия только отнимала время и силы. Она зашла за ширму, взяла рюкзак. Села на травяной мат, чтобы ознакомиться с содержимым рюкзака. Скоро к ней присоединились Нэнси и Сара.

– Черт, – вырвалось у Нэнси, – мне следовало надеть шорты и блузку. – И она с тоской посмотрела на изумрудный купальник.

Рут достала тюбики с солнцезащитным кремом и средством от насекомых и начала мазать лицо, руки, тело.

– Я сомневаюсь, что нам вообще понадобится одежда. Днем здесь жарко, как в духовке, и я полагаю, что ночь не будет намного прохладнее. – У двери она оглянулась. – Удачи, красавицы. Увидимся в джунглях.

Уже в нескольких ярдах от деревни джунгли окружили Рут со всех сторон. Пахло жарой и плесенью. Влажность просто убивала. Рубашка и шорты прилипли к телу. По щекам и шее текли струйки пота.

Мачете, найденным в рюкзаке, она прорубала себе дорогу в зеленой стене джунглей. Но вскоре убедилась, что дело это утомительное, а потому просто пошла медленнее, раздвигая листву и лианы. Нижние ветви деревьев цепляли ее за волосы, валяющиеся на земле сучья царапали ноги. Когда она вытерла лоб ладонью, на ней остались жирные пятна макияжа. «Ну и вид у меня», – подумала Рут. И попыталась игнорировать внутренний голос, который бубнил о том, что шансов поймать Мэтсона у нее не много. С тем же успехом она могла рассчитывать на то, что сумеет запрыгнуть на луну.

И в личной жизни, и на работе Рут не знала, что такое поражение, не желала знать. Самоконтроль стал для нее навязчивой идеей. В профессиональной деятельности малейшая слабость тут же улавливалась хищниками, затаившимися в кабинетах на нижних этажах. Только сила и жесткость могли помочь ей удержаться на плаву или подняться еще выше. Но она отрицала, даже наедине с собой, что ради этого она жертвовала врожденной женственностью. И Мэтсон задел живую струну, потребовав отказаться от всего, кроме своего женского естества. «Когда в последний раз ты испытывала сексуальные эмоции? – полюбопытствовал внутренний голос. – Когда тебя влекло к мужчине его тело, а не возможность помочь тебе в продвижении по службе?»

Ее ноги в сандалиях бесшумно ступали по толстому слою опавшей листвы. Вокруг звенели и стрекотали насекомые. Рут выругалась, сломав ноготь о камень, но не слишком расстроилась. Это в Лондоне из-за сломанного ногтя пришлось бы бежать в салон, чтобы специалист должным образом позаботился о нем. Жара не отпускала. Бюстгальтер, шорты, трусики промокли насквозь. Однако все это казалось мелочью в сравнении с красотой, которая окружала Рут.

И вскоре она заметила, что от привычной деловой целеустремленной походки не осталось и следа. Теперь она шагала вразвалочку, поглядывая по сторонам. Вдыхала естественные запахи пота и мускуса, источаемые собственным телом, и наслаждалась ими. Разве могли сравниться с ними искусственные ароматы, которые напрочь заглушали их в городе. Рут явственно ощущала, что под действием жары она словно оттаивает изнутри.

Вскоре она вышла к ручью, журчавшему среди поросших мхом камней. Радостно вскрикнув, Рут сняла сандалии, зацепила ремешками, повесила их на шею и вошла в воду. Она двинулась вниз по течению, к шуму далекого водопада. Ее лодыжки и голени наслаждались прохладой, а сама она чувствовала, как медленно растягивается всегда сжатая пружина самоконтроля.

Если не считать стрекота насекомых, окружающая Рут зеленая тишина нарушалась только криками ярко раскрашенных птиц да маленьких золотых обезьян. Изредка ей удавалось заметить других женщин, но никто из них не отзывался на ее оклики. Поначалу Рут не понимала, в чем дело, а потом рассмеялась. Надо же быть полной идиоткой, чтобы звать их. Они же соперницы. И каждая жаждет получить чек, обещанный Мэтсоном.

Солнечные блики отражались от зеленой, всех оттенков нефрита и изумруда, листвы, и, уж конечно, никогда раньше она не сталкивалась с таким разнообразием цветов. По пути ей попалась банановая пальма. Она сорвала несколько зрелых бананов. Маленьких, на вкус напоминающих сливки, совсем не таких, как продавались в супермаркетах. Она запила бананы водой из ручья, наполнила фляжку, повесила ее на плечо. Солнце уже подкатывалось к горизонту. Она не думала о времени, когда уходила из деревни. И только теперь до нее дошло, что ночь придется провести в джунглях. И одной.

На мгновение Рут охватил страх, но потом она вспомнила слова Мэтсона. Он гарантировал, что крупной живности, которая может на них напасть, на острове нет. Тем не менее она решила найти безопасное место для ночлега. И вскоре наткнулась на дерево с гигантскими, выпирающими из земли корнями, образовавшими естественный шалаш. Забравшись в него, Рут обнаружила, что там чисто и сухо. Она легла на подстилку из мха и листьев, выглянула наружу.

День уже перешел в ночь, сумерки длились лишь несколько минут. Лунный свет серебрил листья, изменились и наполняющие джунгли звуки. Ритм ночи отозвался в крови Рут. Чувство полного и глубокого удовлетворения охватило ее. Она знала, что выглядит ужасно, но ее это совершенно не волновало. Квакали древесницы, фиолетово-лиловые тени сгустились над шалашом. Рут вытянула ноги, положила голову на руку и заснула.

Казалось, прошло лишь мгновение, прежде чем ее разбудило прикосновение к животу чего-то мягкого и горячего. И тут же что-то прикоснулось к ее бедру. Спросонья Рут потянулась, переворачиваясь на спину. До чего же реален этот сон. Не хотелось открывать глаза, слишком приятными были ощущения. На рубашке расстегнули пуговицы, бюстгальтер осторожно сдвинули вверх. Потом она почувствовала, как чьи-то губы сомкнулись на ее соске. Рука на бедре скользнула под шорты. Пальцы начали поглаживать лобок, прикрытый влажными от пота трусиками. «Киска», раздуваясь, запульсировала. И когда один палец проник в трусики, она широко раздвинула ноги, в ожидании, что он нежно погладит клитор.

И вот тут Рут окончательно пришла в себя. Это же не сон! Она села, свела ноги. Из темноты на нее смотрели два глаза. В лунном свете она разглядела контуры головы. Мужчина хрипло рассмеялся.

– Мэтсон! Негодяй! – прошипела Рут, стыдясь того, что ее тело откликнулось на его ласки. – Что это ты затеял?

Он улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

– Я выследил тебя. Правда, труда это не составило. И теперь пришел за наградой.

– Но это я должна выследить тебя! Ты не упоминал о штрафах, которые придется платить, если ты выследишь кого-то из нас.

– Неужели? Значит, запамятовал. Но ты вроде бы и не против того, чтобы расплатиться со мной.

Рут чуть не заплакала от унижения. Да он откровенно насмехался над ней, но она не могла не признать, что хочет его. Она чувствовала влагу, сочащуюся из ее «дырочки», чувствовала, как горит ее клитор. Неужели такое возможно: желать мужчину, которого не можешь терпеть?

– О, я поняла. Вся эта болтовня о ритуале – выдумка. Ты просто решил поиметь нас всех. Настоящая дичь – это мы. А островитяне и их обычаи – для красного словца.

– Отнюдь. Ритуал существовал, и я намерен выполнить свое обещание… если кто-то из вас сумеет выследить меня. Но видишь ли, я не думаю, что вам это под силу. В современной женщине более нет той энергии, которая была присуща женщине первобытной.

Вот тут его губы прижались к ее, язык проник в ее рот, властный и настойчивый. Она подняла руки, чтобы оттолкнуть Мэтсона, но вместо этого обняла его за шею. Голос джунглей громко звучал в голове Рут, ночная жара возбуждала ее. Тепло, идущее от обнаженной груди Мэтсона, растопило последние островки сопротивления. Мгновение спустя он уже срывал с нее одежду, а она помогала ему.

Не успев подивиться своему поведению, понять, почему вдруг в ней проснулся такой сексуальный голод, она стянула с себя шорты, а уж Мэтсон, помогая ей, проделал то же самое с трусиками. А потом навис над Рут, которая широко развела ноги, чтобы впустить его в себя. И внезапно перед ее мысленным взором возник экзотический цветок, лепестки которого раскрываются, чтобы явить свету влажную сердцевину, сочащуюся сладким нектаром.

Она начала постанывать от удовольствия, едва конец Мэтсона вошел в ее «дырочку». Горячий и твердый. Она затягивала его все глубже, пока головка не уперлась в матку.

– О Господи… – Рут обхватила ногами талию Мэтсона. Приподняла нижнюю часть туловища, а он раз за разом с силой вгонял в нее член.

Ничего подобного она никогда не испытывала. Никакой нежности, никаких любовных игр, одна голая животная страсть. Пот лил с них ручьем, она не могла не признать, что впервые испытывает такие острые ощущения. Она металась из стороны в сторону, стонала от наслаждения, закрыв глаза, полностью, без остатка, отдавшись своему мужчине. В ней словно рухнули какие-то барьеры. В ушах зазвучали барабаны джунглей. Клитор вдавливался в его лобок, и оргазм приближался, набирая силу. А когда он достиг пика, вопль несказанного счастья вырвался из груди и ее ноги с нечеловеческой силой сжали тело Мэтсона.

Мгновением позже он выскочил из Рут и кончил ей на живот. И тут же присел рядом с ней на корточки и начал надевать набедренную повязку.

– Ты, значит, джентльмен, хотя все время доказываешь обратное. – Рут вытерла живот рубашкой. Она не могла заставить себя встретиться с ним взглядом. Щеки ее пылали. Господи, что на нее нашло? Она вела себя как похотливая сучка. И даже не подумала о предохранении. Слава Богу, что Мэтсону хватило совести кончить в сторону.

Мэтсон плотоядно улыбнулся:

– Я выделил тебя среди остальных. Ты другая, особенная. И мне хотелось оставить о себе хорошее впечатление. Что бы ты там ни думала, у меня есть кодекс чести. – Он попятился из шалаша. – Спокойной тебе ночи. – И растворился в темноте.