Текст книги "После всех этих лет"

Автор книги: Сьюзен Айзекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Детективы. Мне кажется, у женщин на это особое чутье. Короче, она наняла детективов. Но ее роман с Ричи закончился по другой причине: он влюбился в Джессику.

Вы не знаете, как отреагировала на этом миссис Тиллотсон? Это задело ее?

Думаю, да. Она… как бы отступила. Да, именно это слово. А потом, наоборот. Стала слишком активной. Перестала спать. Слишком счастливой.

Что произошло, когда вы вернулись домой тем вечером? Ваша жена была уже дома?

Да, но она всегда была дома, когда я приезжал, даже во время их романа. Она открывала бутылку вина. Была очень рада видеть меня. Слишком рада. Я пошел принять душ и переодеться в пижаму – я всегда это делаю, когда прихожу домой– и наткнулся на Ингер Йенссен.

Гевински обратился к одному из охранявших меня полицейских:

– Скажи Тернеру, фамилия этой пары Йенссен, и пусть он поторопится связаться с бюро по найму.

Он положил руки на стол и наклонился к Картеру.

Они оставили свой новый адрес, док?

Ингер звонила мне в офис по поводу окончательного расчета. Я сказал, что отправлю ей чек. Адрес вы можете узнать у моей медсестры.

Картер достал небольшую записную книжечку в кожаном переплете и назвал Гевински номер телефона его медсестры. Гевински отправил другого полицейского позвонить туда.

Итак, вы встретили Ингер? – спросил он.

Она что-то пробормотала, что миссис уходила бегать. Думаю, она понимала, что означало «бегать». Это был ее способ дать мне знать, что Стефания опять начала это.

И на следующий день они уволились?

Нет. Стеф выгнала их. Она всегда занималась наймом и увольнением прислуги, так что я не обратил на это внимания. Она во всем стремилась к совершенству. Когда она была адвокатом, она работала день и ночь. Когда она решила завести ребенка и сидеть дома – то же самое.

Я почувствовала острую боль в районе шейных позвонков и тупую боль между ребрами. Но, по крайней мере, я могла дышать. Я решила включиться в разговор.

– А когда ты узнал об убийстве? – спросила я.

– Тихо! – рыкнул Гевински. – Когда вы узнали об убийстве?

– Я смотрел утреннее шоу «Сегодня», когда местное телевидение прервало передачу. Я бросился наверх, но Стефани уже ушла на прогулку с подругами, – он внимательно посмотрел на свои тщательно отполированные ногти хирурга. – Думаю, в тот момент и понял.

Что это она убила его?

Да. Она вскоре вернулась домой, впечатление переполняли ее. Она рассказывала о полиции, которая окружила дом, и о том, чем она может помочь Рози.

Он произнес мое имя так, будто я была кем-то, о ком иногда упоминала его жена. Он даже не взглянул на меня.

Я ждал. После завтрака она пошла переодеться. Я стал осматривать все в поисках ножа. Они сказали по телевидению, что он был заколот. Я не понял сначала, что нож остался у него в животе. Я подумал, что она могла спрятать его в доме. Дом ведь большой. Она, думал я, видимо, ждет, когда я уеду на работу. Но я остался и продолжал искать.

И что вы нашли?

Только ее спортивные штаны и куртку. В комнате для стирки белья. Они были завернуты в кучу белья. Но я не знаю, те ли, которые она надевала?

А вы не знаете, где они сейчас?

Думаю, она от них избавилась. У нас нет теперь прислуги, и ей приходится делать все самой.

А ее спортивные туфли вы не обнаружили?

Стеф любит заниматься спортом. Среди ее вещей вы обнаружите четыре-пять пар спортивных туфель. Я не знаю, в каких она уходила.

Вы сказали, чтобы я молчала, – обратилась к Гевински Касс, – но я вмешаюсь. Небольшое замечание: для бега Стефани надевала обычно «сокони».

Гевински, подходя к двери, буркнул Касс «благодарю».

– Мне нужен Тернер, – рыкнул он.

Тернер, с большим пятном от кофе на правом рукаве вошел с растерянным видом.

– Хозяин бюро по найму сейчас в офисе, Серж. А медсестра доктора Тиллотсона отправилась в его офис за адресом Йенссенов. Но она живет в Бронксе. Я вам доложу, кто позвонит первым.

Ты знал об этом все это время, – сказала я Картеру, но он упорно глядел в угол, там где потолок пересекался со стенами. – И это не потому, что ты так сильно любил ее, что хотел защитить ее. Ты любил Джессику. Но ты ничего не делал, чтобы помешать мне провести всю жизнь в тюрьме.

Тихо! – сказал Гевински.

Ты боялся, что скандал нанесет вред твоей практике, – продолжала я, в то время, как Картер продолжал изучать потолок, будто он был в комнате один. – Возможно, Стефани наводила на тебя ужас. Поэтому ты и отвез Астор к матери. Поэтому ты и ночевал в офисе. Но как только они арестуют меня, думал ты, она успокоится. Верно, Картер? Ты вернешься домой, и все встанет на свои места.

– Тихо! – Гевински отвел от меня взгляд и посмотрел на Тернера. – Мне нужен ордер. Соедините меня с прокурором.

Тернер подошел к телефону в комнате и передал трубку Гевински, который закончил двухминутный разговор с помощником окружного прокурора словами:

– Мне нужна подпись судьи на ордере на обыск через полчаса после того, как я повешу трубку.

Он положил трубку и повернулся ко мне:

– Не хотите ли вы прогуляться, миссис Мейерс?

Мы спустились по каменным ступенькам к берегу, пройдя мимо группы с любопытством глядевших на нас полицейских.

Вам было очень больно, когда я ударил вас? – спросил Гевински.

Я отвечу вам после того, как поговорю со своим адвокатом, – ответила я.

Нескончаемый ветер дул с севера, вспенивая волны.

Я могу пойти повидаться со своими детьми? – спросила я.

Нет. Когда мы вернемся, вы сможете позвонить им по телефону и сказать, что с вами все в порядке, а потом мне понадобится ваше заявление. Но не слишком обольщайтесь. Вы ведь все еще под подозрением – вы же были в бегах.

Вы собирались отправить в тюрьму невинного человека, и вы еще смеете говорить, чтобы я не очень обольщалась? Я просто спасла вашу карьеру.

– Вы держали нас под дулом пистолета против нашей воли. Это взятие заложников.

Мы шагали прямо по ракушкам, каждый шаг сопровождался их треском.

– Как бы вы и ваше начальство отнеслись к тому, что я расскажу всю эту историю одному из этих отвратительных телевизионных шоуменов? Вы сможете увидеть меня на экране. Я как следует причешусь и подкрашусь. Я буду прикладывать к глазам платок, но стойко держаться, пока телевизионщики будут показывать клип про то, как прокурор и следователь чуть не арестовали Рози Мейерс.

Гевински пнул панцирь краба в воду.

Это не ваш стиль.

Вы ошибаетесь.

Вовсе нет. И, если вы будете держаться от них подальше, я смогу порекомендовать прокурору не выдвигать против вас никаких обвинений.

– Если мой адвокат согласится на это, то я согласна.

С берега Эмеральд-Пойнт казался залитым светом замком. Свет все еще горел и в оранжерее.

– Все эти деньги… – пробормотал Гевински.

Он ждал, что я продолжу его мысль – не приносят счастья.

Вместо этого, я, собрав все свои силы, вцепилась ему в руку. Это было замечательно.

Что вы, черт возьми, делаете? – чуть ли не зарычал он.

Просто хочу привлечь ваше внимание: скажите, что делают убийцы с окровавленной одеждой и с оружием?

Вы делаете мне больно.

Все в порядке. Ответьте-ка мне на мой вопрос.

Не знаю. Если это тупицы, они сразу же сгребут барахло и бросят его с какого-нибудь высокого моста. Ну, какого-нибудь, вроде того, что ведет в город. Сбросят все в воду. Если же они хитры, они найдут какое-нибудь укромное местечко до тех пор, пока расследование не будет закончено, потому что до того все их мысли, как у параноиков, сосредоточены только на одном – как бы их не схватили. Они прекрасно знакомы со всеми законами судебного разбирательства. И, знаете что? Часто тупицы оборачиваются самыми умными, потому даже если я увижу, как кто-то сбрасывает сверток с Бруклинского моста, каковы шансы, что я когда-нибудь смогу его найти? А умный… Сказать вам правду, я очень на это надеюсь в случае с миссис Тиллотсон. Она настолько умна, что может поступить как последняя дура. Он взглянул на дом в три этажа. Освещение было великолепным. Даже звезды меркли в его свете.

Это будет просто чудо, если я что-нибудь найду. Прошу извинить Меня за грубость, но этот сучкин дом – такой большой.

Сучкин, да, – согласилась я. – Но я ставлю десять баксов на то, что знаю, где находятся ее спортивные туфли.

Они собрали все восемь спортивных костюмов Стефани, три куртки и рубчатые ворсистые брюки, чтобы отправить их в лабораторию, но Гевински, осмотрев все вещи, ни на одной не нашел пятен крови.

После того, как привезли ордер на обыск, а на это ушло два часа, они, наконец, нашли – именно там, где я им и говорила – в оранжерее, – испачканные в грязи огромного новозеландского древовидного папоротника теннисные туфли Стефани. Молодой полицейский бегом прибежал к Гевински, который брал у меня заявление – Винни Кароселла сидел рядом. Гевински тут же вскочил. Поскольку он забыл пригласить нас последовать за ним в оранжерею, мы с Винни сами решили присоединиться к нему.

Не знаю, даст ли нам это что-нибудь, – сказал Гевински сотруднице лаборатории. Она держала за шнурки «сокони», поднося их ближе к свету и стряхивая приставшую к ним пыль. Оптимизма у нее было маловато.

Исследовать всю эту прилипшую к ним грязь? Видите ли, в чем дело – они сырые. Возможно, они намокли от прогулки в лесу, но шансы…

Она вымыла их, прежде чем бросить сюда, – сказал Гевински, качая головой. – Вот дрянная баба.

Я молча с ним согласилась.

– Не знаю, что там у вас есть против нее, – заметил Винни Гевински, может, не совсем вежливо. – Возможно, хороший адвокат смог бы все это легко опровергнуть.

Винни стоял спиной к папоротнику. Он внимательно разглядывал бегонию-туберозу Стефани – казалось, она произвела на него впечатление.

– Никаких отпечатков пальцев – ничего.

Гевински делал вид, что не слушает.

– Значит, у нее был роман, и она лгала об этом полиции. Кроме того, эта норвежская пара показала, что она уходила бегать в тот вечер. Так что, возможно, она поставила свою машину где-то рядом с его. Я получил бы немало удовольствия от дела, подобного этому.

Он похлопал меня по руке.

Но это самый замечательный момент, Рози! Лучшего быть не может! Вы свободны!

Черт бы побрал эту сучку, – Гевински уже рычал. – Дайте мне посмотреть на эту чертову вещь.

Сотрудница отдела криминалистики, держа за шнурки, передала ему спортивные туфли. Гевински подержал их перед собой, но уже через минуту его рот скривился от отвращения.

Вот незадача, – сказал Винни.

Эх-хе-хе!

Хотите посмотреть одежду, в которой она бегала? – спросила лаборантка.

Позднее.

А почему не сейчас? – выпалила я. – У вас ведь нет в запасе других доказательств?

Не надо давить на него, – прошептал мне Винни буквально одним уголком рта.

Гевински, несколько презрительно на меня глянув, взял из рук лаборантки груду спортивной одежды. Он стоял там до тех пор, пока полицейский не нашел полиэтиленовую пленку, прикрывающую грязный пол в оранжерее. Будто готовясь для приятного пикника, Гевински приказал накрыть пленкой стол. Затем он разложил спортивные костюмы Стефани, ее брюки и куртки. Немного отступив, он смотрел на все это, как бы изучая.

Вы, двое, можете вернуться в дом, если хотите, – пробормотал он нам.

Ничего, – сказала я.

– Мы будем поблизости, – добавил Винни.

Мы наблюдали за Гевински.

– Если она бегала по вечерам, она должна была надевать одну из этих курток, – подкинула я ему идею. – Возможно, не ту, с блестящими отворотами. Она не хотела, чтобы на нее обратили внимание.

Я указала на две другие куртки. Гевински, взяв лупу у лаборантки, стал изучать их и внутри, и снаружи.

Ничего. Неужели она никогда ничего не проливала на себя? – он расстегнул молнии на карманах. – Абсолютно ничего.

Ну, мы хотя бы выяснили, кто это сделал, я на свободе, – я старалась его подбодрить.

Эх! – пробормотал Гевински без большого энтузиазма.

Минутой позже он весь напрягся и вытянул голову. С величайшими предосторожностями он вытащил из кармана кусочек бумаги.

Папиросная бумага, – проворчал он.

Во всяком случае она не использована, – сказала лаборантка.

Нельзя победить всех сразу, Карл, – сказал ему Винни.

Гевински проверил вторую куртку. Она была темно-зеленого, почти черного цвета.

– Пинцет! – неожиданно громко рявкнул он.

Лаборантка вручила ему пинцет. Из правого кармана куртки он извлек скрученную бумажку.

Что это такое? – спросила лаборантка.

Молчите! Оставьте меня! Уходите отсюда!

Она не пошевелилась. Медленно пинцетом и кончиком своего карандаша он развернул бумажку.

– Проверьте это, Рози, – воскликнул он. – Проверьте это!

Тонкую белую бумагу трудно было разгладить. Она была разорвана в семи местах, размякла от воды и покрылась налетом от чистки. Через весь верх было напечатано обесцветившееся слово: галерея Найтсбридж. Квитанция была отпечатана на компьютере. Дата продажи растворилась, и то, что должно было быть номером лота, было почти таким же белым, как и сама бумага.

Смотрите! – воскликнул Гевински. – Описание работы художника, чье имя смылось в процессе стирки.

Она, должно быть, взяла ее из рук Ричи, – обрадовалась я.

И положила к себе в карман! – откинув назад голову, подобно льву, прорычал Гевински.

Стоявший рядом со мной Винни начал насвистывать.

Фамилия покупателя была видна отчетливо. «Ричи Мейерс, Галле Хэвен, Шорхэвен, Нью-Йорк». Цена тоже была видна определенно: два миллиона восемьдесят тысяч долларов. Плюс налог.

Винни проводил меня домой.

Вы живете в очень милом месте, – прокомментировал он, когда мы подошли к концу подъездной дороги. При заходе солнца кирпичи стали цвета красного вина. Воздух был солоноватым и очень приятным. Вокруг крыши кружились чайки.

Если вы хотите остаться здесь и побыть наедине с природой, берегите свою голову, – посоветовала я ему. – По утрам трудно промахнуться.

Машинально я нащупала ключ в кармане. – Лучше я позвоню-ка в звонок. Я сказала мальчикам, чтобы они немного поспали.

Все это было ужасно для них. Потерять отца – а потом все кругом убеждали их, что это сделала я. Мне бы не хотелось будить их.

Рози, не думаю, чтобы они были против.

Они не спали. Звонок еще звонил, а дверь уже открылась настежь. Бен первым бросился ко мне. Он приподнял меня и обнял. Когда он опустил меня, я увидела, что он плачет.

Мой дорогой, – сказала я, и дотронулась до него, стараясь потрепать его волосы.

Ма!

Надень что-нибудь на ноги! Пол очень холодный.

Алекс протиснулся между нами, но Бен все еще держал меня за руку. Алекс поцеловал меня в щеку.

– Эй, ма! – сказал он.

Волосы были вымыты, пахли одним из дорогих шампуней Ричи и рассыпались по плечам влажными черными локонами. Он улыбнулся мне застенчиво и мило, чего я не видела с тех пор, как он был скаутом.

Ма, ты в порядке?

Обними меня, и тогда я буду в порядке!

Он обнял, и я была счастлива. Ну, почти.

Винни сказал, что мы поговорим позже. Мы трое закрыли за собой дверь.

– Я думал, ты будешь голодна и захочешь чего-нибудь вкусненького, – сказал Бен.

Помнишь, как она звала нас обедать? – спросил его Алекс, – и говорила: «Вот вкусная здоровая еда. Жареная баранина».

А какой аромат! – подхватил Бен. – С нежными бобами!

Вы, ребята, просто не понимаете, что такое хорошо, – вставила я.

Я сделал для тебя пирог, – сказал Бен.

А я натер пармезанский сыр, – добавил Алекс. – Если хочешь, мы можем приготовить что-нибудь еще. Ох, ма! Ты даже не хочешь войти.

Голос его угас.

С кухней все в порядке, мам? – спросил Бен. Я взяла их за руки:

Пойдемте.

Хорошо, что я сказала это, потому что, когда мы вошли, у стола стоял и ждал меня Том Дрисколл.

Глава 23

Масло для ванны «Полуночный жасмин» образовало пятно, блестевшее малиновым и желтым. Я лежала в мягкой теплой воде, следя глазами за чайками, кружившимися над Лонг-Айлендом.

Как случилось, что никто из нас никогда не замечал, что творилось у нее в душе?! Видимо, мы думали: «О, если внешность так прекрасна, то такова же душа?» После стольких лет, убедившись в жадности, нечистоплотности, бездуховности общества, как могли мы оказаться настолько глухи и слепы, что считали голубую кровь достаточным свидетельством нравственной чистоты? Неужели нам правые так заморочили мозги, что мы поверили, что женщина, посвятившая себя выращиванию базилика и занятиям с соседскими детьми, имеет душу чище, а сердце благороднее, чем женщина, отвергнутая обществом?

Торжественные звуки электрогитары проникли в ванную комнату. Я подняла голову и услышала пение Алекса, его приятный голос, бравший то высокие, то низкие ноты. Он готовился к записи – у Тома был друг в отделе звукозаписи радиостанции Коламбиа.

Даже, если оставить в стороне убийство, как она могла пять дней в неделю гулять со мной, заниматься готовкой по пятницам и крутить с моим мужем по вечерам? Если она могла так легко растоптать мою дружбу, то что было ценно для нее?

Я подумала о женатом человеке там, внизу. Когда я оставила их на солнечной веранде, Том консультировался у Бена относительно своего больного колена. Бен после осмотра и знакомства с историей болезни подтвердил диагноз врача Тома – остеоартрит.

Большое дело! Небольшие изменения. Я хотела этого мужчину. И почему бы мне не иметь его? Ходжо во всяком случае не была мне другом. Была ли я ей чем-нибудь обязана? Нет.

Был ли Бог более легкомысленно настроен, когда запрещал прелюбодеяние, чем когда запрещал убийства?

Я обернула голову полотенцем и вышла из ванны. Вокруг было слишком много зеркал; мне не хотелось лишний раз любоваться своей неповторимой стрижкой.

Может, она была больна. Но подумал ли кто-нибудь когда-нибудь про себя – хоть на мгновение – что с этой женщиной не все в порядке? Наоборот, думали они, она настолько совершенна, что и они желали бы стать такими же. Если так, где же дьявол отыскал изъян? Или дьявол был здесь ни при чем? Может, отец Гитлера жестоко с ним обращался? Или мать Пол Пота была не совсем нормальной? Может, этим можно объяснить их сущность? Может, никого в этой жизни нельзя ни за что осуждать?

Но я в это не верила.

– Рози, Рози, – сказал Денни Риз, – ты опять во всех заголовках! И кем же оказалась эта потаскушка?

Несмотря на явно взволнованный голос, чувствовалось, что он еще не совсем отошел от сна. Ну и что ж! Ведь еще не было и девяти часов!

Я должна была позвонить, чтобы поблагодарить тебя.

Это было забавно. Не так ли?

Я задумалась над вопросом. Забавно?

– Позволь мне зайти к тебе в связи с этим.

Я втирала лосьон в свои ноги, отсутствие ухода за собой в течение семи дней давало о себе знать и было не так-то просто опять погрузиться в дорогие простыни и просто отдыхать.

– Подумай об этом еще немного, – сказал он очень уверенно. – И еще, подумай о тебе и обо мне.

Вот это было забавно, – позволила себе согласиться я. – А кроме того, ты тот самый большой и верный друг. Я никогда не забуду того, что ты сделал, Денни.

Ну, не так уж и много.

Я хочу заплатить тебе за лицензию и кредитную карточку.

– Ты что, смеешься?

Они мне очень помогли.

Святая простота! Ты действительно использовала их?

Мое молчание послужило ему ответом.

– Ну, тебе очень повезло, Рози.

– Но, господи, ты же сказал мне, что они «чисты»?

– Это зависит от того, что понимать под «чисты»? Они не «горели».

– О, Денни!

– Ну, скажем, «горели», но не очень.

Сейчас, когда я была далеко оттуда, я могла улыбаться при мысли о его квартире, даже о его ванной комнате. Моя улыбка становилась все шире и шире по мере того как я представляла себе Денни: его зеленые глаза, его восхитительный зад.

– У меня к тебе предложение.

Его голос стал бархатным.

– Слушаю.

– Нет, это гораздо лучше того, о чем ты думаешь. Это предложение, скрепленное обязательствами.

– Я ненавижу обязательства.

Если ты вернешься в Нью-Йоркский университет и закончишь его…

Дай мне передохнуть, Рози.

Я куплю тебе все, что ты захочешь к окончанию.

Все? Новую музыкальную систему?

Свободно. Или любую машину, о которой ты мог бы мечтать. Любое путешествие, которое ты мог бы пожелать. Или я куплю тебе собственную квартиру.

Денни лишился дара речи, но всего на одну секунду.

Я действительно должен закончить?

Получить степень бакалавра, а потом я посмотрю твой диплом, и заодно выясню в ректорате Нью-Йоркского университета, настоящий ли он.

Ты все такая же училка, – сказал мне Денни.

Знаю, – ответила я радостно.

К счастью, моя нервная система оставалась такой же, какой она была раньше. Никто не восклицал: «Удивительно!». К счастью, я проспала десять часов подряд, затем надела шелковые слаксы, голубую шелковую блузку и наложила ровно столько косметики, чтобы это выглядело так, будто я вовсе и не нуждаюсь в косметике – потому что мои сыновья устроили прием в мою честь.

Касс была в восхитительном брючном костюме и с бриллиантовыми серьгами. Она сказала, что любит меня – и что я могу отдохнуть недельку. Теодор сжал меня в своих объятиях и сказал, что собирается посвятить Розе Мейерс и ее борьбе за освобождение целую колонку в его ежемесячном разделе «Справедливость торжествует». Я напомнила ему о том, что не вела освободительной борьбы духа и, как ему хорошо известно, симпатизировала либеральным демократам. Он только рассмеялся.

«Подозрительная» приехала на прием, но, по крайней мере, воздержалась от поцелуев, что я восприняла как обнадеживающий знак. Маделейн, в костюме под лорда Байрона, поцеловала меня, что было очень приятно, особенно если учесть, что она принесла коробку горького шоколада и не читала стихов.

Винни Кароселла был в синем блейзере с бабочкой в горошек. Он сказал мне, увидев шоколад Маделейн, что, насколько ему известно, один мой сосед отказался за меня поручиться. Затем он вручил мне бутылку шампанского со словами, что за нее он пришлет мне счет. Я отвела его в сторону и напомнила, что украла у Теодора пистолет, и поинтересовалась, не сможет ли он изъять документ об этом у полиции, как одно из условий нашего мирного соглашения. И пока он будет всем этим заниматься, не смог бы он забрать мою сумочку вместе с лежавшим в ней сапфировым кольцом у Джейн Бергер. «С вас – кусок торта», – ответил он.

Том Дрисколл провел большую часть вечера на телефоне, занимаясь своими делами, а затем ездил к прокурору для дачи показаний по поводу ужина, на котором он присутствовал вместе с Ричи и Стефани. Он немного поспал на кушетке в библиотеке. Я представила его как старого друга из Бруклина, который был клиентом Дейта Ассошиэйтед, но даже «Подозрительная» не поверила этой истории, впрочем, как и все остальные. Она метнула взгляд на его левую руку и показалась несколько смущенной и даже возмущенной, увидев на ней обручальное кольцо.

Алекс и Бен пополнили запасы провизии у хозяйки местного ресторана. Они беспечно предоставили ей карт-бланш – я же побледнела, когда увидела густую подливу из мелко нарезанных трюфелей на нарезанном кусочками мясе. Алекс сказал:

Ма, успокойся. Это же праздник. А Бен добавил:

Из того, что останется, мы наделаем сэндвичей. После мусса из тыквы я все еще рассказывала мою историю. Разумеется, секс я исключила. Я опустила также подробности отвратительных отношений между Ходжо и Томом, я забыла упомянуть о пистолете Теодора Хигби и об украденных Денни Ризом кредитных карточках. А потом, поскольку приглашенный официант хотел все убрать и уйти домой, я предложила всем перейти в библиотеку выпить кофе.

Винни Кароселла был душой компании. Он разливал бренди, попивая мелкими глотками кофе, и сыпал вопросами с таким апломбом, что можно было поклясться, что невидимая команда телевизионщиков из «60 минут» ведет видеозапись.

Она совершенно забыла, что квитанция на продажу находится у нее в кармане, – объяснял он. – У нее не было никаких оснований стирать или чистить это.

Почему она забрала это в первую очередь? – спросил Бен.

Но она же юрист, – ответил Винни. – Она должна была понять ее ценность с самого начала. Может, твой отец сказал ей, зачем пришел. Или она вычислила это сама: если уж он забрался в дом, то уж не затем, чтобы стащить кусок какой-нибудь старой бумажки. А эта была очень важной.

Но и цена картины тоже была значительной, – заметил Том. – Возможно, она поняла, что это та часть имущества, которую он хотел скрыть. Если она была умная, как отмечали все знавшие ее, она вычислила, что Рик хочет продать это. Возможно, Стефани думала, что, если картина находится у Джессики, то вдвоем они смогут провернуть хорошенькое дельце.

Стефани никогда не умела выражать свои мысли, – сказала Маделейн.

– Но мыслила великолепно! – возразил Винни, улыбнувшись ей. – И она знала, что пятьдесят процентов от трех миллионов – очень приличная сумма. Но интуиция мне подсказывает, что она осознала, насколько все это было рискованным.

Том кивком головы подтвердил свое согласие.

Но как же она могла забыть о том, что лежало у нее в кармане? – спросил Теодор.

Ей пришлось слишком много всего держать в голове, – ответила Касс. – И она просто отказалась от идеи получить прибыль сразу же – у нее не было в этом нужды.

Она бы вспомнила об этом со временем, – предположила я, – когда бы все несколько улеглось.

Когда бы тебя уже упекли в тюрьму! – выпалила Маделейн. – Этот случай отбросит женское движение на сотню лет назад.

Заявление было столь очевидно идиотским, что ни Касс, ни я не сочли нужным спорить с ней. Я протянула руку и взяла одну из ее шоколадок – и тут же испытала более доброе чувство по отношению к ней.

Для полиции это было бы хорошенькое дельце, даже если оно никогда не было бы раскрыто, – заметил Винни, с нетерпением ожидая, когда я передам ему блюдо с пирожными.

Замечательный шоколад! – он поклонился Маделейн. – Где вы его достали?

Она одарила его улыбкой Моны Лизы.

– Я пришлю вам коробку.

Винни сверкнул глазами в ее сторону.

Вы разговаривали сегодня с прокурором? – спросил Алекс.

Что? – переспросил Винни, все еще сверкая улыбкой. – Да, да, прокурор. Мы теперь говорим, по крайней мере, раз в час. Он пытается разложить все по полочкам. Йенссены – пара, работавшая у Тиллотсонов – оба свидетельствуют, что Стефани вернулась домой около десяти тридцати и что тут же выскочила из дома – бегать. Миссис Йенссен может описать куртку, в которой ушла Стефани – это та самая, в которой нашли квитанцию о продаже картины. А Том, который находится здесь, может добавить кое-что, рассказав, как он ужинал с ней, Ричи и со своей женой.

Следы шин, – напомнила я.

Верно, – откликнулся Винни, – были сделаны все необходимые лабораторные исследования, прежде чем были получены данные о том, что это отпечатки шин ее БМВ.

– Отлично, – сказал Алекс.

Он сидел на оттоманке, наблюдая за мной и Томом. Другие могли подозревать. Алекс знал.

И мы были вознаграждены, – продолжил Винни. – «Ламборгини» был заперт. Ручка дверцы и все вокруг было тщательно протерто. Но отпечатки пальцев Стефани остались на ветровом стекле, когда она наклонилась, чтобы заглянуть внутрь машины.

Но это еще не доказывает, что она убила его, – вставила Маделейн.

Совершенно верно, – согласился Винни, явно приятно удивленный ее проницательностью. – Но это подтверждает, что она там была. Это еще одно убедительное доказательство.

Винни налил себе еще бренди. Откинувшись назад, он пил его небольшими глотками. Все наблюдали и ждали.

А теперь – телефонные звонки.

Какие телефонные звонки? – потребовала я объяснения; я бы вскочила со своего места, не сиди я рядом с Томом. – Телефонные звонки с угрозами Джессике?

– Нет. Гевински их проверит, но, он полагает, что она была достаточно умна, чтобы звонить из телефона-автомата. Я говорю о ее звонках Ричи Мейерсу по его личному телефону в офис.

Боже мой! – проговорил Теодор.

У них пока нет полных записей, но они связались с телефонной компанией, где им сообщили, что некоторые разговоры продолжались почти по часу. И они сейчас проверяют, звонил ли Ричи ей по своему телефону?

Винни, поймав мой взгляд, посмотрел на ребят.

– Алекс, Бен, – сказала я, – проверьте, пожалуйста, вынес ли официант мусор? И убедитесь, хорошо ли он закрыл баки?

Когда они вышли, Винни продолжил:

– Он был их отцом. Нет необходимости излагать им все подробности. Показания миссис Дрисколл очень помогут следствию. Ее не было в городе, но она уже прилетела и сегодня днем заехала к прокурору. Они с Ричи были большими друзьями. Он рассказывал ей все о своих отношениях со Стефани, хотя, по закону эти показания не могут служить доказательством ввиду их личного характера.

Тем не менее, к делу может быть приобщено свидетельство миссис Дрисколл о том, что на ужине, – она хорошо это помнит, – Ричи оказывал Стефани очень много внимания, и даже целовал ее в шею. Защите придется очень потрудиться, пытаясь представить эти поцелуи дружескими.

И еще. Ричи купил ей бриллиантовый браслет. Но, поскольку ни он, ни она не могли хранить его дома, он держал его у себя в офисе в сейфе и приносил каждый раз, когда виделся с ней.

Откуда вы это знаете? – спросила Касс.

Потому что они показывали браслет во время ужина. Миссис Дрисколл помнит это очень хорошо.

Все повернулись к Тому.

– Я помню, они говорили о браслете, который она носила, – сказал он. – Но это и все. Я отключился в ту же минуту, как вошел и увидел его с той женщиной.

Когда мальчики вернулись, Винни сказал, что не может пока сказать, доведут ли адвокаты Стефани дело до суда или постараются его уладить.

– Но это означает, что она все равно должна сесть в тюрьму? – спросил Бен.

– Без сомнения, – ответил Винни.

Теодор, посмотрев на меня, покачал головой:

– Вы – либералы! Представь, Рози, как счастлива была бы ты, если бы в Нью-Йорке не была отменена смертная казнь за подобные преступления?

Касс, потрепав его по щеке, повернулась ко мне:

– Ты мне не веришь, когда я говорю тебе, что этот человек – осел. Сейчас вы видите его таким, каков он есть – хотя он и воздержался сейчас от описания казни на электрическом стуле.

Теодор, улыбнувшись ей улыбкой любящего человека, взял ее за руку:

– Пойдем домой, Кассандра.

После того, как гости разошлись, а мальчики ушли наверх спать, я сказала Тому, что ему тоже пора ехать домой.

О чем ты говоришь?

Вспомним, как раньше было?

В колледже. Как мы с тобой ни ссорились, как я ни была сердита на тебя, стоило тебе обнять меня, все проходило.

Это было так уж плохо? – спросил он, расстегивая на моей блузке пуговицы.

Я не та девочка, что была, – сказала я ему, снова застегивая пуговицы. – Со мной теперь не так просто.

Ты суровая, взрослая женщина, – рассмеялся он.

Нет. Просто не такая, как раньше.

Ты сказала, что любишь меня, Рози, – сказал он несколько раздраженно. – Послушай, если мы не проведем вместе эту ночь, я не переживу. Но почему все же ты отсылаешь меня домой.

Ты женат.

Но ты же знаешь, у меня к ней не осталось никаких чувств. Наоборот. Мы были вместе, потому что просто не было повода расстаться. Но теперь… Ты не подумала, что я хочу поскорее покончить с этим?