Текст книги "После всех этих лет"

Автор книги: Сьюзен Айзекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

Теодор Таттл Хигби III в халате с блестящими отворотами, попыхивал своей набитой трубкой. Сидя на легком стуле с красным карандашом в руке в своем небольшом кабинете, отделанном дубовыми панелями, всем своим видом он выражал полнейшее удовлетворение, уйдя с головой в кроссворды развлекательного журнала «Стандартс». На ногах у него были бархатные тапочки с золотыми пряжками. У его ног свернулся лучший друг человека, его колли Ронни.

Я скрестила пальцы, чтобы Ронни меня не услышал. Характер собаки был схож с характером президента, в честь которого она была названа. В самом деле, как только я показалась под окном, он поднял голову и начал бить хвостом: ага, кто-то хочет почесать мне за ушками! Но уже через секунду, забыв, что его взволновало, он зевнул и снова погрузился в сон.

Пробравшись между разросшимися деревьями в поместье Хигби, я пыталась среди нескольких комнат с задернутыми занавесками, найти ту, где мог быть кабинет Kacc. «Должно быть, вот эта», – подумала я. Там, похоже, вырисовывался силуэт Касс за письменным столом. Большая настольная лампа. Я подождала, дочитав про себя Сонет 18 до строчки «Не увядает солнечное лето», и бросила в окно камешек. Никакой реакции! Если Касс углубилась в книгу, надо трубить в рог, чтобы оторвать ее от чтения. С другой стороны, если она сейчас в ванной, а в комнате ее приходящая прислуга, которая обычно вытирает с мебели пыль, я окажусь в таком же дерьме, как и минуту назад, когда я наступила на кучку, оставленную Ронни.

Сердце у меня стучало. Я бросила свой «кадиллак» в самом укромном месте, какое только знала – в четверти миля отсюда, в конце извивающейся подъездной дороги к дому одних из наших соседей, которые большую часть года проводят во Флориде. Не так уж глупо, но это заставляло меня все время об этом думать. Что, если мне придется быстро сматываться?

И еще кое-что меня сильно беспокоило. Что, если я недооценила угрожающую мне опасность, и какая-нибудь мелочь, увеличиваясь, как снежный ком, угробит меня в конце концов? А что, если угроза исходит и от самой Касс? «Не запугивай сама себя – не думай о ловушке. Доверься Кассандре Хигби. Она не позвонит полицейским». Я бросила еще один камешек, потом еще. Силуэт дрогнул. Очень медленным движением рука отодвинула штору. Прежде, чем я смогла разглядеть лицо, я увидела любимый свитер Касс и кардиган из пушистой красной шерсти, с большими карманами для очков и библии.

Касс не сомневалась, что за окном была я. Большим пальцем она показала: следуй сюда. Через мгновение открылась дверь гаража, – я оказалась внутри, между ее БМВ и «порше» Теодора, и Касс уже обнимала меня. Потом, чуть оттолкнув меня, она осмотрела мои волосы.

Ты выглядишь, как Зельда Фитцджеральд!

Спасибо!

Нет, нет. Когда она стала психически больной. Она выпрямилась и оглядела меня с ног до головы с высоты своих пяти футов и трех дюймов.

Разумеется, твоя прическа – просто предел совершенства по сравнению с костюмом, который ты надела.

У нас не так много времени, чтобы что-то изменить.

Какой ужас! Тогда позволь мне рассказать тебе, что мне удалось выяснить о Мэнди – Аманде.

У Касс был очень быстрый ум, но движения ее были замедленными. Она ходила пешком только следуя указаниям своего врача, а также уступая просьбам моим и Теодора. Она никогда не стала бы стоять, если можно было сесть – поэтому она от крыла дверцу своей машины. Я устроилась рядом на холодной, как лед, коже сиденья.

– Прежде, чем уйти из школы, – сообщила она, – я поговорила с Фэйт и Вивиан из руководства. Они смогли припомнить двух учениц по имени Мэнди.

Она ощупала свои карманы и, достав информационный листок, заглянула в него.

– Мэнди Дейли окончила школу два года назад и уехала в Оберлин. Она виолончелистка и они полагают, чтo она все еще пиликает где-нибудь в Огайо. Вторая – постарше, ей где-то ближе к двадцати пяти. Ее зовут Мэнди Спрингер…

– Я помню это имя по классному журналу. Я совершенно уверена, что она училась вместе с Беном.

– Она, была в моем классе американской литературы. По аттестату, можно было предположить,

что она станет дантистом, но она не пошла в колледж. Ее материальное положение и где она находится в настоящее время, неизвестно. В телефонной книге Спрингеров нет. Насколько я помню, она была бледной, ничем не выделявшейся ученицей. Не могу себе представить, чтобы Ричи смог увлечься такой девушкой. А ты?

Когда дело касается его, могу представить все, что угодно. Но… Не думаю, что стоит тратить время на этих Мэнди. Я ошибаюсь?

Не имею понятия.

Касс повернулась, чтобы проверить дверь, которая вела из гаража в кухню. Я, как могла, успокаивала себя, что она не вызвала полицию. Просто она решила проверить, не течет ли горючее из баков.

А что с остальными Мэнди?

Больше нет.

Нет?!

Пожалуйста, дай мне закончить. Я звонила многим. И что интересно: большинство убеждены, что знают какую-то Аманду. Однако когда начинаешь уточнять, они не могут назвать ни одной. Я уже дошла до Аманды Хубер. Ей около шестидесяти, она работает гладильщицей в чистке одежды. До Аманды Чазе – ей семьдесят пять, она занимается с малышами. Аманда Конти, тринадцать лет, чемпионка по прыжкам в длину среди учеников средней школы. Но Аманды адвоката – нет. И вообще больше никаких Аманд – пока я, наконец, около часа тому назад не добралась до Стефани.

А где она была?

На Выставке, спонсором которой является ее клуб садоводов. Там были какие-то необыкновенные венки из остролиста, цветов и овощей, к Рождеству. Она сказала, что выставка была превосходной, но, как ты знаешь, «превосходный»– ее единственное определение.

– Если не считать – «нестильный».

– Верно.

Касс, которая старалась не тратить калорий попусту, проявляла все большее и большее беспокойство. Она то дотрагивалась до рычагов управления, то стирала воображаемую пыль с вентилятора, то полировала радио краем своего свитера…

– Кто же Мэнди? – потребовала я ответа.

Она нажала небольшую кнопку, переставив показатель спидометра на ноль.

– Мэнди Андерсон.

Она больше не глядела в свои записи:

– Адвокат по банкротствам, возраста Стефани. Они познакомились, когда Стефани еще работала в конторе Джонстон, Пламли и Уитбред.

– А сейчас она еще работает там?

Я не спросила. Полагаю, что да. Однако, с тех пор, как Стефани оставила работу, они не могли выбрать, время, чтобы встречаться более или менее регулярно. И чтобы исправить это, они стали вместе бегать по вечерам.

А в последнее время они бегали?

Нет. Дела по банкротствам отнимают уйму времени, и этой Мэнди приходилось задерживаться на работе до одиннадцати часов, а то и до полуночи. Стефани сказала, что ее подруга сильно переутомилась. Она не виделась с ней целую вечность.

А где она живет? – спросила я.

Здесь, в Шорхэвене.

Я понимаю. А где?

Прости, – сказала Касс. – Я не спросила.

Она уставилась в зеркальце машины, как будто хотела что-то в нем увидеть.

– Касс, – попробовала я встряхнуть ее.

– Она сказала, что Мэнди– очень милая. Очень элегантная. И хороший адвокат.

Хорошенькая?

По словам Стефани, нет, – сказала Касс. – И над этим стоит подумать: что-то здесь не то.

Действительно, – согласилась я. – Стефани всегда называет всех хорошенькими!

Это настоящее проклятие красивых женщин: они считают своим долгом величать каждую дурнушку красавицей. Тогда, якобы, будут говорить, что она не придает своей внешности слишком большого значения. Представь, что тебе нужно доказывать другим, что ты не потешаешься про себя над их внешностью?

Итак, Мэнди Андерсон. Мы устремляемся на ее поиски? – спросила я.

Может, Стефани просто не любит ее? Это развязывает ей руки и позволяет быть, язвительной, как мы, например. А почему он не мог полюбить эту женщину? Как может кто-либо любить женщину, которая ежедневно в девять часов вечера по собственной воле пробегает по пять миль?

Но Стефани также бегает каждый вечер, а мы ее любим, – возразила я.

Касс скривила губы.

Мы же любим ее.

Я надеюсь.

Что-то вертелось в моей голове, но я никак не могла вспомнить. Я, расстегнув молнии на карманах, засунула в них руки.

Мэнди Андерсон, – размышляла я вслух.

О, небо! – воскликнула Касс. – Чуть не забыла. В Шорхэвене числится семнадцать Андерсонов. Я позвонила всем.

Ну?

– Ни одной Мэнди среди них нет. Конечно, она могла не указать свой номер телефона в городской телефонной книге. А может, это ее девичья фамилия? Может, она Андерсон среди банкротов, а здесь некая миссис Джей Харкурт Голдфлейгел. Этого мы никогда не узнаем.

– Нет, мы обязательно узнаем, – я выскользнула из машины. – Как только я поговорю со Стефани.

Касс тоже выскочила наружу.

– Тебе нельзя возвращаться туда! – закричала она. – Если полиция караулит у твоего дома, она не спускает глаз и с ее.

Дверь гаража была открыта. Вокруг все было темно.

Я уже слишком далеко зашла. Почему я не могу поговорить со Стефани?

Рози, а ты не боишься?

Конечно, боюсь. Я начала бояться с тех пор, как выйдя на кухню, наткнулась на что-то большое и липкое, это оказался мой муж. С тех пор у меня внутри все перевернулось. Но если ты идешь на риск, приходится преодолевать себя.

Касс сложила руки под подбородком, обдумывая мои слова.

– Понимаю. Ты рисковала, уже придя сюда.

Я должна была бы упорно отрицать это, но вместо этого просто сказала:

Немного.

Ты правильно сделала, что пришла, хотя, может, и сомневаешься в этом сейчас. Послушай меня, Рози. Эта ночь полна опасностей. Тебе волей-неволей придется принять мою помощь.

Я бы предпочла не впутывать тебя в это, если это вообще возможно.

Мы направились в сторону открытой двери.

Не знаю, смогу ли я еще добраться до телефона? Как я смогу связаться с тобой?

Знаешь те ступеньки, которые ведут в цокольный этаж? Я оствлю эту дверь открытой, а скажу Tеодору… Хм! Я скажу ему, что у меня месячные. Он будет преувеличенно внимательным, но сам факт того, что он называет «женскими делами», выбивает его из колеи, он чувствует себя просто дураком и старается меня избегать в этот период.

Ты же знаешь, что любишь его, но это ты предпочитаешь держать в секрете, Касс. Поэтому ты и останешься с ним.

Вздор.

Но ты всегда почему-то любишь выставлять его самым большим дураком на свете.

Он такой и есть. Он думает, что в это время женщины на все способны, и поэтому не обратит ровным счетом никакого внимания, если я буду как-то странно себя вести. Я буду спускаться туда каждые пятнадцать минут, пока он не ляжет спать. Тогда я останусь там и буду ждать тебя, сколько потребуется.

Нет ничего темнее и опаснее, чем богатые дома без уличного освещения. Подростки, пробираясь кратчайшим путем через задние дворы, перелезая через заборы, падают в невидимые, отделанные черным мрамором, бассейны.

Я повернула на Хилл-роуд к дому Тиллотсонов и врезалась в сделанный в виде утки почтовый ящик.

Я внимательно оглядела Галле Хэвен. Лампа в одной из спален излучала золотистый свет. Если бы я смотрела фильм, то в этот момент одинокая скрипка должна была бы заиграть: «Нет другого в мире места, как родной твой дом». Но, если бы я представила себя, как глажу колючие щеки моих мальчиков или сижу перед потрескивающим в камине огнем и слушаю их ужасные группы, я бы так размякла, так растаяла, что не смогла бы пережить еще одну ночь.

Когда я вышла на подъездную дорогу, ведущую к дому Стефани, ветер утих, и стало слышно, как переговариваются полицейские в Галле Хэвене:

Эй! Джим, это ты?

Заткнись, черт возьми!

Я спряталась за ствол какого-то дерева и внимательно оглядела фасад дома Стефани, но не обнаружила никаких признаков того, что за ее домом следили: ни шагов, ни мелькающих огоньков фонарей. Дом, освещенный, прожекторами, казался совершенно плоским, куском декорации для какой-нибудь дорогостоящей постановки. Но тут до меня дошел приятный запах чего-то вкусного, яблочного и дом Стефани обрел реальность.

Внутри дома была включена только нижняя подсветка. По мере того, как передо мной стал вырисовываться весь дом, я разглядела оранжерею Стефани, которая была так ярко освещена, что могла бы служить танцевальной залой для Золушки. Как я могла не обратить на нее внимания?! Стекло сверкало, подобно бриллианту. Стефани находилась там и была поглощена своей работой.

Я подкралась поближе, перешагнув через трубы для полива растений. Прежде всего, – сказала я себе, женщина, посвятившая себя ухаживанию за цветами, приготовлению вкусной пищи, чтению книг и посещению оперы, занятиям с соседскими малышами не может не быть хорошим человеком. Она мне поверит. Она мне поможет.

С другой стороны, я держала ее мужа под дулом пистолета, я насильно заставила его быть со мной откровенным. Так что, может, ей и не нравится, что я обращаюсь к ней в трудную минуту.

На коленях я подползла к двери оранжереи и привстала, чтобы дотянуться до деревянной ручки двери: Послышался щелчок. Стефани подпрыгнула, как будто услышала сигнал тревоги. Я отскочила и бросилась на землю, моя голова была всего в нескольких футах от двери, когда дверь отворилась, я приподняла голову. Стефани посмотрела вокруг, но не смогла заметить меня.

– Рози, – прошептала она в ночь.

Искусственное солнце оранжереи освещало совершенный овал ее лица, на котором не было ни одной морщинки. Ее лицо было и милым и красивым одновременно. И если я правильно ее поняла, беспокоилась она не о себе, а именно обо мне.

– Эй! – в ее голосе чувствовалась напряженность. – Рози, это ты там?

С другой стороны, если бы она думала, что от меня может исходить угроза, при ней были ее садовые инструменты, помещавшиеся в необъятных карманах. А у меня был только игрушечный пистолет, которым я уже пугала ее мужа.

Но к тому времени, когда я, положив руки на колени, стала подниматься, Стефани была уже рядом, помогая мне встать.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

Она была высокого роста и атлетического сложения, ее садовые инструменты находились как раз на уровне моего горла.

Ничего, – сказала я, отодвинувшись.

Что-нибудь не так?

Нет, ничего. Просто я не хочу стоять близко к двери, если ты не возражаешь, а то я буду так хорошо освещена, что полицейские разглядят меня за милю.

Я полезла в карман, пистолет все еще был там. – Так давай войдем в дом: Я делаю яблочный пирог, послушай, какой у меня рецепт…

– Ради Бога, Стефани!

Она прижала руку ко лбу.

– Кто бы мог поверить? Я просто не знаю, что говорю. Ты, должно быть, замерзла? Прости меня, забудь о торте. А как насчет арманьяка? Давай войдем в дом.

Мне-то как раз было не холодно в моей тяжелой амуниции, а вот Стефани была одета довольно легко.

Чем я могу тебе помочь?

Со мной все в порядке. У меня очень мало времени.

Я поглядела в сторону дома. Если полицейские там, они хорошо спрятались. Тем не менее, Стефани даже не взглянула в том направлении, как могла бы сделать, если бы знала, что помощь всего в нескольких ярдах от нее. Никаких признаков, что она меня боится, тоже не было.

– Давай постоим здесь и поговорим.

–Хорошо. Позволь я только возьму свой жакет, – она уловила мои возражения раньше, чем я открыла рот. – Слушай, Рози, я понимаю, что нервы у тебя должны быть на пределе. Жакет у меня в оранжерее, на бедной погибшей магнолии. Видишь? Это всего какая-то минута.

Пока я колебалась, она скрестила руки, сказав:

Ничего. Я обойдусь.

Стефани, мне очень жаль, что я так поступила с Картером.

Она кивнула, но посмотрела мимо меня: не так-то просто ответить подруге, которая просит прощения за то, что приставила пистолет к голове ее мужа.

Я полагаю, ты была в сильном потрясении;

Именно так.

А откуда вдруг у. тебя взялся пистолет? – спросила она.

От одного моего бывшего студента, который связался с преступным миром, – солгала я.

Стефани была гораздо выше меня и поэтому посмотрела сверху вниз:

– А тебе известна ежегодная статистика случайных смертей от незарегистрированного огнестрельного оружия?

– Ну, свою лепту в количество смертей я уже внесла. С той только разницей, что это было не огнестрельное оружие. И не несчастный случай.

Стефани всю передернуло, как от судороги.

– Так это сделала ты, Рози? – спросила она.

Ветер почти унес ее слова.

– Нет.

«Спокойней, – напомнила я себе. – Она просто в ужасе. Ты же не хочешь, чтобы она испугалась или позвонила в полицию? Она тебе нужна. Ты считаешь, что она нужна тебе? А что, если Джессика ошиблась? Что, если Джессика сама и есть убийца, а вся рассказанная ею Тому версия просто фикция. Что, если я пошла по ложному следу, и ответ надо снова искать в городе?».

– Ты хоть представляешь себе, кто это мог сделать? – Стефани все еще казалась испуганной.

– Расскажи мне о твоей приятельнице Мэнди.

– Почему все хотят знать о Мэнди? – спросила Стефани.

Я заметила, что ее все еще трясет. Она скрестила руки, крепко сжав их.

Кто все?

Ты и Касс. Почему она вас так интересует?

– У Ричи был роман с ней, как раз перед тем, как он увлекся Джессикой.

Что? С Мэнди? Не может быть?

С Мэнди Андерсон.

Это ее имя, но… Не может быть, Рози. Не может быть. Прежде всего, она домоседка. Совсем не интересная как женщина. У нее действительно хорошая фигура, но плохие зубы и скверная кожа. И нос такой что, как говорит Картер, кажется, будто она вот-вот начнет хрюкать, – она заметила выражение моего лица. – Извини. Я хочу сказать, извини за глупую шутку, ты много перенесла, я очень сожалею. Знаешь, согласно подсчетам, стрессам чаще всего подвержены люди, испытавшие какой-нибудь шок. Тебе следует…

Это не поддается подсчетам, – оборвала я ее. – Мэнди? Какая она?

Очень приятная. Я ее очень люблю. Умница. Ее сделали совладельцем компании, и она самостоятельно ведет дело в своей фирме. Приятно видеть деловую, преуспевающую женщину.

Она упоминала когда-нибудь о Ричи?

Нет. Конечно, нет. Я сомневаюсь, что она вообще была с ним знакома. Я хочу сказать, почти все ее время было отдано работе. Юриспруденция – это вся ее жизнь. Она почти никого здесь не знает: они переехали сюда всего год тому назад.

Но она работает в той же фирме, где работала ты?

Нет.

А в какой?

В крупной фирме на Уолл-стрит.

В которой?

В Кендрик и Макдоналд.

Она замужем?

Она замужем за адвокатом по налоговым делам.

Как его зовут?

Джим. Но я его едва знаю. Я хочу сказать, что мы встречались в основном на собраниях в Ассоциации женщин-юристов, и мы бегали.

Ветер растрепал волосы Стефани. Она прижала их рукой, и они тут же улеглись, как надо. Стефани была само совершенство.

Джим выглядит гораздо лучше, чем она, – добавила она.

Дети есть у них?

Пока нет. Ей всего тридцать два. Она хотела подождать, пока ее не сделают совладельцем фирмы, а потом можно уже подумать и о ребенке. Но, если она будет так связывать себя в ближайшее время…

– Где она живет?

Дыхание Стефани участилось.

– Дай вспомню.

Я ждала. Почему она так долго вспоминает? Ну, давай же!

– Она всегда встречалась со мной здесь, поэтому я стараюсь припомнить. О, где-то в Эйкрс, на Крэбэпл-роуд.

– А номер ты не помнишь?

Она покачала головой.

Это там, где дома стоят на разных уровнях. Если идти отсюда, то это, по-моему, во втором блоке, третий или четвертый дом по левой стороне. Только не ссылайся на меня, – неожиданно она схватила меня за руку. – Рози, не делай ничего сгоряча.

Ничего, кроме самого необходимого, я не собираюсь делать. Расскажи мне, откуда Картер знает Джессику Стивенсон?

Что? – воскликнула Стефани, сбитая с толку неожиданным поворотом в беседе и упоминанием имени ее мужа. Она беспомощно огляделась, как бы ища поддержки от кого-то.

Клянусь, Рози, когда Ричи ушел от тебя, и ты рассказала мне о Джессике, я клянусь, – она подняла вверх правую руку, – я даже не знала, что Картер знаком с ней. Ты должна мне верить.

Я не поверила ей, но в то же время не совсем и не поверила.

– Она работала в инвестиционном банке, в котором работал один из его пациентов. Картер убирал ему мешки под глазами и делал какую-то операцию на челюсти. Она тоже была на вечеринке, которую устраивал этот человек. Она рассказывала Картеру о своей работе, о том, что она помогает мелким компаниям получать капитал, а затем расширяться. Это было очень похоже на то, чем занимался Ричи, поэтому Картер представил их друг другу. Так это было.

А Картер не был ее любовником?

Нет! – в это восклицание Стефани вложила гораздо больше эмоций, чем требовалось. – Совсем нет!

Значит, она знала о Картере и Джессике.

– Если он и виделся с ней после того, как она начала работать в Дейта Ассошиэйтед, то только у Ричи в офисе, когда он заезжал за Ричи на футбол или еще куда-нибудь.

Щадя ее, я не хотела раскрывать ей глаза на амурные делишки ее мужа, поэтому, немного помолчав, спросила:

А Картер очень расстроился, узнав, о Ричи и Джессике?

Знаешь…мне кажется, да… То есть, я хочу сказать… понимаешь, он переживал за тебя, из-за того, что Ричи ушел.

А что он говорил об этом конкретно?

Да, ничего. Я хочу сказать, ты же знаешь нашего Картера Тиллотсона, нашего самого немногословного мужчину.

У нее отлегло от сердца, она почти посмеивалась.

– Ну, что-нибудь вроде «Это уж слишком, черт возьми!» или что-то подобное.

Неожиданно она, обняв меня за талию, прижала к себе.

– Рози, давай войдем в дом! Ну, пойдем, пока не сгорело мое печенье.

Я схватила ее за руку и с силой дернула.

Прости, – извинилась она. – Я ничего не имела в виду. Все, что я хочу, это помочь тебе. А здесь так холодно. Это же должно быть ужасно для тебя. И…

Что?

Я так панически боюсь, что тебя схватят, Рози, – ее большие глаза расширились еще больше. – Знаешь, ты можешь побыть в комнате Гуннара и Ингер. Это здесь, внизу, сразу за игровой Астор. Будет очень хорошо. Не сомневайся. Картера не будет дома до одиннадцати, и, если ты зайдешь сейчас, ему и в голову не придет, что ты здесь. Это действительно будет здорово! Я застелю тебе постель голубым бельем. Ты сможешь немного отдохнуть. Я накормлю тебя ужином, и мы что-нибудь придумаем.

Она опять подошла ко мне и протянула руку, не пытаясь на этот раз обнять, а просто жестом приглашая войти. Но мне надо было так много еще сделать! Кроме того, сырная пицца все еще давила мне на грудную клетку – и мне была невыносима мысль о том, что Стефани будет суетиться вокруг меня и ждать, что я буду превозносить ее знаменитое печенье. И еще. Я вообще сомневаюсь, стоит ли входить в дом, вряд ли Стефани сможет сдержать себя и не рассказать обо мне Картеру.

– Рози, – сказала она, протягивая ко мне обе руки, – пойдем. Позволь мне позаботиться о тебе.

Жест великодушия.

–Ну, хорошо, – наконец, согласилась я. – Пойди, возьми свой жакет, и мы погуляем вокруг твоего дома. Это не из-за тебя, Стефании – просто я хочу убедиться, что тут нет полицейских. Ради собственного успокоения.

– Понимаю. Пожалуйста, не извиняйся, – сказала она и поспешила в оранжерею.

Неужели она, действительно, простила мне то, что я устроила Картеру? Неужели она способна быть настолько отзывчивой? Или она уложит меня в голубую постель, а сама вызовет полицию?

И, как дикарка, я бросилась обратно в лес.

Я позволила себе признаться Касс, что я все время боюсь. Правда, за те несколько часов, что я провела в мотеле аэропорта в объятиях Тома, страх исчез, но, меня стала приводить в ужас мысль о необходимости продолжать дознание и мной овладело грустное чувство от того, что крохотное местечко где-то в подсознании, которое занимал Том в течение стольких лет, не стало ни чем иным, как одной-единственной ночью, проведенной вместе.

Но тем не менее, после того, как я умчалась от Стефани и, пробираясь через лес, прячась за плотными рядами деревьев, выбралась, наконец, из него для того, чтобы пройти еще четверть мили в сторону от усадеб к дому Маделейн в Шорхэвен-гарден, страх прошел.

Почему? Как? А вот так. Единственное, что пришло мне в голову, это аналогия с обстановкой в бою. Полночь, солдат в окопах знает, что обстрел не прекратится. Он знает, что может умереть до рассвета. И, приняв это за основу, а также то, что по милости Божьей, он до сих пор еще жив, он закидывает голову и вглядывается в звезды, счастливый и благодарный. «Эй, Бог! Я все еще жив!». И в этот момент он понимает, что играет самую незначительную роль в решении своей судьбы. Так, какого же черта, Бог возится с ним так долго. Хотя до рассвета еще далеко. Ему известно все то страшное, что может случиться с ним за это время. И что же он делает? Сдается? Кончает жизнь самоубийством? Только не этот солдат! У него на уме только одно. Широкая улыбка заменяет благодарственную молитву. И тут же он хватается за свое оружие и начинает стрелять. Может, он останется жив. Может, он умрет. Но, по крайней мере, этой ночью он не будет бояться:

Маделейн и Майрон Майкл Берковиц, доктор стоматологии, построили дом, в котором могла бы жить Энн Хатэуей, если бы она развелась с Шекспиром, получала алименты и переехала на Лонг-Айленд. Когда Майрон ушел, он оставил дом Маделейн. В следующем же году реальная рыночная стоимость этой усадьбы упала настолько, что превратилась в ничто. Несколько покупателей приходили смотреть, но, кажется, никто кроме Берковиц, не испытывал большого желания жить в доме, где, как в английском сельском коттедже, все удобства были снаружи. Так что Маделейн попала в затруднительное положение.

И я тоже. Я пыталась придумать, как мне незаметно подкрасться к ней, что было довольно-таки трудно, потому что я начинала заболевать и могла испугать ее громким «Апчхи!». Поэтому, в конце концов, я просто подошла по дорожке к ее двери и позвонила.

– Кто там? – спросила Маделейн, как я и рассчитывала, по внутренней селекторной связи.

Было не очень поздно, но голос у нее был сонным. Внутренние телефоны были установлены по всему дому. В последние годы совместной жизни они с Майроном общались друг с другом из разных комнат по селектору.

– Это Кассандра, – прокричала я.

Ответа не последовало, поэтому я добавила:

– У меня новости о Рози, – стараясь подражать Касс.

Когда Маделейн открыла дверь, не успев еще сообразить, кто я, она увидела, что я белая, а не черная, как она ожидала, и начала кричать То громче, то тише – «А-а-а-а-а!» – пытаясь тем временем захлопнуть дверь. Потом она закричала «Рози!», и подошла ближе к двери. Она перестала кричать, как-то обмякла, и тут я, как бульдозер, вломилась в дом. Она быстро оправилась. «А-а-а-а-а-а!». От подушки волосы ее сбились и торчали серыми клочьями. Она выглядела так, будто на ней был надет шлем. Ее халат из бархата бутылочного цвета, Оставшийся со времени ее замужней жизни, был до предела изношен, потому что она в нем спала. «А-а-а-а-а!».

Бога ради, Маделейн, заткнись!

Полиция наверху!

Там никого нет.

Возможно, это было не самое мое удачное замечание. Лицо ее, блестевшее от ночного крема, сразу стало дряблым. Ее глаза наполнились слезами от осознания неизбежности гибели. Все что она смогла произнести, было:

Пожалуйста…

Маделейн, успокойся. Если бы я была помешанным на убийствах маньяком, ты бы давно к этому времени была мертва.

Мертва? – только и смогла вымолвить она.

Отскочив назад, она чуть не споткнулась. Я подхватила ее, чтобы не дать упасть. Она попыталась ударить меня кулаком в нос, но так как она не смогла удержать равновесия, удар пришелся по воздуху. Как только она снова смогла стоять на ногах, я пропустила ее в холл и сама последовала за ней.

– Мне нужно поговорить с тобой, Маделейн.

– Я купила порцию марихуаны, – бормотала она больше для себя, чем для меня. – Я слышала, что ты сделала с Картером.

Где это у тебя?

Что?

Марихуана.

– Думаешь, я скажу тебе?

Она, вероятно, находилась наверху, на ее ночном столике.

Ни тебе, ни мне не нужна марихуана.

Она засмеялась ироническим смехом.

Разумеется, нет.

Я не убивала Ричи, Маделейн.

Хорошо.

Она отступала назад, пока не уперлась в раковину.

– Подумай, Маделейн. Если бы я была виновна, разве я не попыталась бы спрятаться в каком-нибудь укромном месте? Почему, ради всего святого, скажи мне, я остаюсь здесь и пытаюсь выяснить, кто это сделал?

Это озадачило ее, но только на короткое мгновение.

Ты ищешь возможность взвалить вину на кого-то другого.

Как же я могу это сделать, если все улики указывают на меня?

Либо она была чрезмерно осторожна, либо остроумие покинуло ее. Она оперлась о раковину. Дыхание стало тяжелым. Она не могла ничего придумать в ответ.

– До того, как Ричи связался с Джессикой, у него была любовная интрижка с кем-то еще.

О-о? – заметила она саркастически. – Это для тебя сюрприз?

Было сюрпризом. Может, это не было сюрпризом для тебя?

Да будь же ты взрослой! Так уж у них заведено.

Это был не самый подходящий момент, чтобы доказывать ей, что не все мужчины одинаковы.

– Роман, который у него был до Джессики – с женщиной по имени Мэнди.

Маделейн покачала головой.

Это та, с которой Стефани бегала по вечерам.

Я ее никогда не встречала.

А тебе что-нибудь о ней известно?

Стефани говорила, что она замечательный адвокат. И что у нее талия в двадцать три дюйма. Но – ручаюсь, что Джессика имела на него большее влияние, чем эта Мэнди. Хотя обе они одного типа, не так ли?

Ее страхи отступили, но зато привычная злость овладела ею.

– Две горошины в одном стручке. С огромной выдержкой. Пользуются всеми благами феминистского движения. Молоды. Стопроцентные американки. Очень самонадеянные.

И тут что-то, о чем Ходжо говорила Тому, всплыло у меня в памяти. Она говорила о Ричи, Ричи и кто? Мэнди? Что-то о Мэнди. Нет, о Ричи и Джессике. Ему нравились протестантки и хорошо воспитанные женщины.

– Ох! – добавила Маделейн. – Стефани говорила, что Мэнди буквально помешана на сексе.