Текст книги "Остров Мертвецов (ЛП)"

Автор книги: Сюзанна Валенти

Соавторы: Сюзанна Валенти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Я ожидала криков, рычания, какого-то грандиозного шоу замешек мачо с кучей угроз расправы, но Маверик был не из таких. Я видела ярость, горящую в его глазах, как у демона, но он отстранился от нее, холодно и расчетливо прокручивая ее в своем мозгу и откладывая на потом. Без сомнения, когда он выпустит ее снова, он превратится в мстительного монстра, которого я видела, когда он убил Колтена ради меня, но прямо здесь и сейчас он был тверд. Молчалив. Хищник, выжидающий удобного момента для нападения.

– Что ты увидела, что заставило его так поступить с тобой? – медленно спросил он, проведя рукой по моему боку, отчего по коже пробежали мурашки.

– Я даже не знаю, – раздраженно призналась я. – Я гуляла и была возбуждена. Как я уже сказала, у него большой член, и ощущение, как он врезается в меня, всегда помогало мне взбодриться, даже если мне неизбежно приходилось кончать самой после того, как он заканчивал. Ему нравилось смотреть, как я это делаю, – он говорил, что я так пристрастилась к его члену, что мне приходилось трогать себя пальцами даже после того, как мы заканчивали. Это была полная чушь, мне просто нужно было кончить, а он никогда не прилагал усилий, чтобы довести меня до оргазма, но неважно.

– Ты два года мирилась с дерьмовым сексом? – Спросил Маверик, и я сузила на него взгляд.

– В большинстве случаев секс – довольно дерьмовый, Рик. И то, что тебе удалось заставить меня кончить, не означает, что все мужчины могут это сделать. В общем, я пошла туда, думая примерно об этом, и его парни впустили меня. Но когда я подошла к двери, я услышала, как он с кем-то разговаривает. Ну, на самом деле с двумя людьми. Мужчиной и женщиой. Они говорили что-то о том, что все складывается как нельзя лучше и перемены – это именно то, что здесь нужно, но это все. Наверное, я, должно быть, издала какой-то звук или что-то в этом роде, потому что внезапно Шон распахнул дверь и был чертовски взбешен. Женщина начала кричать что-то о том, что он обещал, что свидетелей не будет, а мужчина сказал, что сделка расторгнута, раз они есть, и следующее, что я помню, Шон вздохнул, как будто, я не знаю… как будто то, что он должен был сделать, было настоящей занозой в заднице. И в следующий момент он бросился на меня… – Мой голос затих, когда страх, который я чувствовала той ночью, поглотил меня, и Маверик сердито зарычал, приподнимая мой подбородок и заставляя меня посмотреть на него.

– Выкладывай, красавица. Держать это в себе только хуже – желчь обожжет сильнее если проглотишь обратно. Ты должна избавиться от нее, иначе она будет гноиться у тебя внутри. – Его пальцы сомкнулись на моем горле, и я тихо застонала.

Выражение его глаз говорило о том, он не хуже меня понимал, насколько это хреново, что мне так нравится, что он это делает, но это было странным катарсисом. Как будто позволив ему воспроизвести мои самые мрачные воспоминания таким образом, я обретала над ними власть. Позволить ему вот так прикоснуться ко мне и получить от этого удовольствие, а не ужас и боль, – помогало мне справиться с этим или что-то в этом роде. Или, может быть, я просто была сломлена безвозвратно. В любом случае, я была почти уверена, что мне нужна его жестокость, чтобы помочь мне найти свою собственную.

– Я побежала, схватила лампу и швырнула ее в него, а потом побежала в его спальню. У него там был балкон, и я была уверена, что смогу спуститься по водостоку и перепрыгнуть с него на стену, огибающую его многоквартирный дом, после чего мне останется только бежать и бежать, пока я снова не исчезну, и он никогда не сможет меня найти. Но когда я распахнула его дверь, то обнаружила, что кровать, на которой он столько раз трахал меня, не пуста. Там была девушка, голая и явно под чем-то, так как она уставилась в потолок расширенными зрачками, а по ее щеке текла слюна. И я тупая сука, но было чертовски больно. Он ясно дал понять всем своим мужчинам, что я принадлежу ему, что я его, и никто другой не может и пальцем меня тронуть, и это гребаное лицемерие – видеть эту свежеоттраханную сучку на моем месте – задело меня настолько, что заставило остановиться. В следующее мгновение Шон швырнул меня в стену. Я попыталась отбиваться, но он намного больше меня, и когда он ударил меня кулаком, клянусь, я увидела звезды. Потом его руки обхватили мое горло, он сжимал и сжимал его, и я видела, как моя смерть смотрит на меня прямо из его ледяных голубых глаз. И все, о чем я могла думать, – это об этом месте, о вас четверых и о той жизни, которую я хотела бы прожить. Потому что та, что у меня была, была такой чертовски пустой и закончилась слишком рано.

Маверик все еще был подо мной, его пальцы сжались на моем горле, хотя и не для того, чтобы перекрыть мне дыхание, скорее, он хотел крепко держать и никогда не отпускать.

– Мне нужно, чтобы ты поцеловала меня, красавица. Иначе я не уверен, как долго еще смогу оставаться на месте и выполнять свое обещание позволить тебе самой покончить с этим куском дерьма. – Он переместил хватку на мой затылок, и я наклонилась вперед, мои руки скользнули по твердому прессу его напряженных мышц, прежде чем мой рот нашел его, и я погрузилась в поцелуй, который поглотил меня целиком.

Маверик продолжал крепко сжимать мою шею сзади, прижимая меня к себе, пока его язык двигался напротив моего, а его сердце бешено колотилось под моей ладонью. Пока он целовал меня вот так, боль в моем сердце, казалось, отступала, как будто я задвинула ее за занавеску, с глаз долой, и почти забыла, что она вообще там была. Это были мы с ним, занимающиеся серфингом под лучами солнца, рисующие граффити на свежевыкрашенных стенах, крадущие у придурков, которые не знали, как им чертовски повезло, и смеющиеся до боли в боках, потому что от того, что мы вместе, все плохое исчезало.

Когда я наконец отстранилась, то обнаружила, что он смотрит на меня так, словно я была ответом на какой-то вопрос, которым он задавался уже очень давно. Но когда он нахмурил брови, я поняла, о чем он думает: прошлого не изменить.

– Скажи мне, Рик, – прошептала я. – Я сказала тебе, так что теперь твоя очередь. Что с тобой случилось, когда тебя отправили в тюрьму?

Его руки опустились на мои бедра, и он выдохнул, казалось, собираясь отказаться, его большой палец провел по черепу, вытатуированному на моем бедре, и его взгляд тоже остановился на нем.

– Колония для несовершеннолетних – отстой, – сказал он. – Но не настолько. В основном мне там было скучно. Мне было нетрудно взять это место под контроль, доказать другим детям, что я тот, кого нужно бояться, от кого нужно держаться подальше. Черт, я думал, что я там большой гребаный мужик, несчастный из-за заключения, но все еще правитель этой дерьмовой маленькой империи. Когда мне исполнилось восемнадцать, они собрали мои вещи и отправили меня оттуда. Тюрьма была… адом. Не как в той дерьмовой версии, которую показывают по телевизору, где ты думаешь о том, как чертовски хреново, наверное, быть запертым весь день, и время от времени какого-нибудь мудака могут пырнуть в коридоре. Нет, для меня войти в те двери и услышать, как они закрываются за мной, было сродни тому, как если бы меня привязали к столбу и сожгли заживо изнутри.

– Что случилось? – Выдохнула я, мои пальцы скользнули по татуировкам на его груди, обводя отметины, которые у него там были, и ощущая выступы покрытой шрамами плоти, которые сопровождали их. Мы словно не могли перестать прикасаться друг к другу, эти нежные движения наших пальцев по коже каким-то образом успокаивали боль внутри нас, и пока мы продолжали это делать, тьма просто могла оставаться в стороне.

– За все время, что я был в колонии для несовершеннолетних, я отклонял все просьбы Лютера о свиданиях, да и мальчиков тоже. Они вчетвером запихнули меня туда, повернулись ко мне спиной и оставили гнить там, и все потому, что я любил тебя достаточно, чтобы последовать за тобой, когда ты нуждалась во мне. Меня преследовало осознание того, что ты затерялась где-то там, совсем одна и хрен знает где. Джей-Джей продолжал писать мне еще долго после того, как остальные прекратили. Сообщал мне о бессмысленном дерьме в их жизни и в жизни банды, рассказывал, что он знает о тебе – а это было нихуя. Я вообще читал их только потому, что отчаянно хотел услышать о тебе, что они нашли тебя и обеспечили твою безопасность. Но, конечно, эта информация так и не поступила, и моя ярость на них только возросла. Я был заперт, не мог прийти и найти тебя, как бы сильно я ни боялся за тебя, но их цепи состояли лишь из страха и трусости. Они могли пойти за тобой. Они должны были. – Кулак Маверика сжался на моем бедре, и я взяла его руку в свою, поднося к губам и запечатлевая поцелуй на его покрытой татуировками коже. Он наблюдал за мной несколько долгих секунд, прежде чем продолжить. – В общем, к тому времени, как меня перевели в тюрьму, Лютер потерял терпение и решил попытаться вырвать из моих уст извинения, которых он так жаждал. У него в карманах были охранники. Четверо. И каждую ночь, начиная с первой, которую я провел в том месте, они приходили за мной, забирали меня из камеры и часами избивали и пытали.

Гнев вспыхнул во мне яростно и быстро, когда я осознала это, и мое сердце забилось быстрее при мысли о том, что он так страдал. Ночь за ночью, запертый в том месте и терпящий все это – из-за меня.

– Мне жаль, Рик, – прошептала я, и слезы наполнили мои глаза, когда я поняла, что это все моя вина. Все, что он вынес, было из-за меня, потому что человек, за убийство которого его отправили в тюрьму, умер от моих рук, а не от его. – Я не знала. Но тебе не следовало брать вину на себя из-за меня. Аксель был куском дерьма, насильником, и это я его убила. Я так много раз прокручивала в голове ту ночь, и иногда я думала, что мне не следовало звать вас четверых на помощь. Этот ублюдок напал на меня. Это была самооборона. Я должна была позвонить в полицию и рассказать им все, и если бы Лютер все равно захотел преследовать меня, то, по крайней мере, это были бы не вы четверо и…

– Прекрати, – прорычал Маверик. – Ты прекрасно знаешь, что все здешние копы в его кармане. Ты убила «Арлекина», и не имеет значения, был ли он грязным гребаным животным, которое заслуживало худшего, чем то, что получил, потому что Лютер заставил бы тебя заплатить за его жизнь кровью. Вот как работают «Арлекины». Кроме того, я сел в тюрьму не из-за Акселя. Я сел в тюрьму, потому что Лютеру нравится играть в бога с людьми, которые, как он думает, ему принадлежат. Он думал, что сможет заставить меня умолять о выходе. Он думал, что однажды там станет так чертовски плохо, что я позвоню ему и пообещаю быть хорошим мальчиком и делать все, что он, блядь, захочет, до конца моей жизни, лишь бы он вызволил меня из этого ада. Но я могу поклясться тебе, что независимо от того, насколько плохо все было, независимо от того, сколько побоев я вынес или сколько раз я желал умереть вместо того, чтобы сидеть взаперти и терпеть все худшее, что может вынести человек, я ни разу не подумал позвонить ему.

– Расскажи мне о тех мужчинах, которые причиняли тебе боль, Рик, – потребовала я, не обращая внимания на слезы, которые текли по моим щекам, и прижала его ладонь к своей щеке, серьезно посмотрев на него. – Расскажи мне о них, и я помогу тебе выследить их, мы заставим их заплатить за…

– О, не беспокойся об этом, красавица, – сказал он, и в его глазах появилось мрачное выражение, которое слишком ясно напомнило мне, что этот человек подружился со смертью за то время, что провел вдали от меня. – У четырех охранников, которым доставляло огромное удовольствие мучить меня, было несколько привычек, которыми они поделились со мной. Раз в год – всегда в одни и те же выходные, вторые в августе, – я получал четыре дня свободы от их пыток, потому что они ежегодно отправлялись вместе на рыбалку. Они позаботились о том, чтобы в тот момент, когда они вернутся, я заплатил за отгул и даже больше, но они также были чертовски небрежны, когда дело доходило до того, чтобы рассказывать мне подробности своих маленьких поездок. Поэтому, как только я выбрался из этого гребаного места, я позаботился о том, чтобы отправиться в лес, о котором мне рассказали, когда снова настали те выходные.

Я прикусила нижнюю губу, пока он рассказывал эту историю, боль и ужас воспоминаний, которые он пережил в тюрьме, отступали, когда в нем поднимался темный демон, и я практически чувствовала вкус крови на своем языке, когда он рассказывал мне о своей мести.

– Ты причинил им боль? – Спросила я, положив руку на его сердце, чтобы почувствовать, как оно бьется под моей ладонью.

– Я заставлял их кричать несколько дней, – прорычал он, вызвав мрачную улыбку на моих губах. – Я разрезал их на части кусок за куском и купался в их крови, пока они молили меня о пощаде. К тому времени, как я закончил, от них ничего не осталось, и официальная версия гласит, что они, должно быть, заблудились в дикой местности или стали жертвой нападения какого-то животного. И я думаю, что в конце концов это было довольно точно, потому что там я действительно был животным.

– Хорошо, – прошептала я, и он одарил меня улыбкой, от которой у меня поджались пальцы на ногах, а затем провел большим пальцем по моей нижней губе, и я втянула его между зубами, прежде чем укусить и заставить его снова выдернуть палец. – Так вот почему ты такой, какой есть сейчас? – Медленно спросила я, гадая, признается ли он в холодности, которая завладела его сердцем. – Разве мести было недостаточно, чтобы изгнать твоих демонов?

– Тебя это беспокоит, красавица? – он уклонился от ответа, снова засунув большой палец мне в рот, так что я начала посасывать его, а он наблюдал за мной с жаром в глазах. – Ты думаешь, мести может быть достаточно, чтобы возместить нанесенный тебе ущерб?

Я выпустила его большой палец изо рта, чтобы ответить. – Не думаю, что чего-либо будет достаточно, чтобы возместить мой ущерб, – призналась я. – Но, похоже, есть что-то еще, что стало причиной твоего. Что-то большее…

Маверик отвернулся от меня и посмотрел на волны в сторону Сансет-Коув, а я нахмурилась, гадая, что же такого плохого он не хочет озвучивать после всего, что мы только что обсудили.

– Есть еще кое-что. Но я не могу об этом говорить, – сказал он в конце концов, его голос стал хриплым, а по лицу заплясали тени.

– Ты можешь рассказать мне все, что угодно, – пообещала я ему, сжимая его грубую челюсть и заставляя снова посмотреть на меня. В его темных глазах бушевала война, и это причинило мне боль, хотя я и не знала причины.

– Я не хочу, чтобы ты смотрела на меня по-другому, – твердо сказал он. – Кроме того, я больше не тот человек, поэтому думаю, что часть прошлого должна остаться похороненной. Все, что меня сейчас волнует, это убить гребаных «Арлекинов» и закончить начатое. И может быть, если я действительно отомщу всем, кто меня поимел, я почувствую облегчение, которого так жажду. А может, и нет, и все это будет напрасно.

– Все это? – Спросила я, и мое сердце болезненно сжалось при мысли об этом, а он нахмурился.

– Может быть, не все, – признался он, глядя мне в глаза. – Но, учитывая, что я только что проиграл нашу маленькую игру в правду, я думаю, что должен трахнуть тебя сейчас, верно?

У меня вырвался смешок, несмотря на тяжесть в сердце, и я покачала головой. – Может быть, позже, жеребец. Как насчет того, чтобы прямо сейчас просто посидеть здесь? Мы можем смотреть на волны и обниматься, как пара старичков, которым наплевать на весь гребаный мир.

– Хочешь обнимашек со мной? – спросил он, весело фыркнув.

– Да, здоровяк. Даже психам время от времени нужны обнимашки.

Я передвинулась у него на коленях так, чтобы сидеть поперек него, а не верхом, положив голову на его широкую грудь и слушая ровный стук его сердца у своего уха, и он вздохнул, обхватив меня руками.

Мы двое действительно были парой ущербных существ. Но почему-то, когда мы были вместе, этот факт, казалось, не причинял такой боли.

Н еумолимая, нескончаемая цепь дней и ночей пролетала мимо. Месяц, два, три. Каждый день был одним и тем же адом, и единственное, что удерживало меня от того, чтобы разорвать одеяло в клочья и соорудить из него петлю для своей шеи, – это она. Я дал обещание вернуться за ней. И я сдержу его. Только вот не знаю, как долго еще смогу продержаться.

Я стоял в своей камере, прижатый лицом к стене, а рука Красински прижималась к моей спине и удерживала меня там, пока я жевал внутреннюю сторону щеки до крови. Он трогал себя, и скоро он прикоснется ко мне, и единственное место, куда я мог убежать, были уголки моего разума, где далекие воспоминания все еще цеплялись за меня. Но они были похожи на мотыльков, порхающих вокруг пламени свечи, и всякий раз, когда я пытался разглядеть их яснее, они сгорали и исчезали у меня на глазах. Каждое из них было драгоценным, и удержать его было труднее, чем предыдущее. Дело было не в том, что я забывал Роуг, а в том, что с каждым разом, когда я пытался ухватиться за эти кусочки своего прошлого, они казались еще более разрозненными, чем раньше. Я больше не мог представить себя в них, потому что я больше не был тем мальчиком, на которого она полагалась. Я подвел ее. И теперь я был просто сучкой какого-то заключенного без будущего и без возможности связаться с ней.

Так что через некоторое время я стал искать силу другого рода, которая поддерживала бы меня. Месть. Когда Красински прижимал меня к стене и тяжело дышал мне в ухо, я думал о насилии. Я представлял, как пускаю пулю в голову Лютеру, человеку, который бросил меня на произвол судьбы, который позволял офицеру Уайту и его приспешникам-«Арлекинам» наказывать меня день за днем. И сквозь бурю ненависти, бушевавшую в моем сознании, я наконец нашел решение своей проблемы. Оно не было немедленным. Но оно дало мне надежду там, где раньше ее не было.

Причина, по которой Лютер контролировал меня, заключалась в том, что он был больше и злее меня. По той же причине меня контролировал и Красински. Поэтому у меня был единственный способ уничтожить их обоих. Я должен был стать самым большим, самым плохим ублюдком в комнате. И не только в этой комнате, а в каждой гребаной комнате.

Поэтому я ежедневно тренировал свое тело, работал без устали, и сделал это своим единственным делом в жизни. Потом, когда я стану достаточно силен, чтобы дать отпор, я позволю каждому демону в моей голове взбунтоваться против моих врагов. А после того как я изгоню их из этого мира, я выслежу единственную девушку, которая поддерживала меня, и буду молиться, чтобы я не был слишком сломлен, чтобы любить ее.

Утренний свет разлился по комнате, разбудив меня, и принеся с собой облегчение. Я презирал ночь. Темнота напоминала мне о них. Об офицере Уайте, Хьюзе, Риде и Бойде. Но был кое-кто и похуже. Намного хуже. Красински. Как только я начал делить с ним камеру, я молился, чтобы Уайт и остальные пришли. В полночь они стаскивали меня с кровати, и я смаковал каждый удар, пинок и насмешку. Я радовался боли, потому что, когда она прекращалась, это означало, что мне придется вернуться к нему. И не было для меня большего кошмара, чем этот.

Воспоминания отступили быстрее, чем обычно, когда до моего носа донесся аромат кокоса, и я обнаружил в своих объятиях прекрасное создание, которое хотел поймать всю свою жизнь. Наконец, каким-то образом, я заполучил ее. И теперь я боялся, что жизнь так же быстро украдет ее у меня, и этот момент станет еще одним воспоминанием, которое я едва смогу удержать, дразня меня своей краткостью.

Я крепче прижал Роуг к себе, ночь прошла, а дневной свет горел ярче, чем когда-либо с тех пор, как я был ребенком. Прошлой ночью она заснула у меня на коленях, и я отнес ее в комнату, разделся до боксеров и просто лежал с ней в своей постели, пока сон, наконец, не забрал и меня.

Когда я вспоминал, каким разбитым мальчиком я был в тюрьме, меня охватывал стыд. Может быть, в конце концов я и нашел дорогу к ней, но я определенно не был тем мужчиной, которым, как я надеялся, стану, когда окажусь здесь. Теперь мы были временным костром, горящим в ледяной пустоши, где уже начинал падать снег.

Я все еще не выполнил своего желания даровать смерть всем тем, кто этого заслуживал. Пока Лютер и его сын дышали, я был проклят ходить по этой земле, терзаемый болью своего прошлого и осознанием того, что не сумел пережить тюрьму так, чтобы сохранить хоть что-то от мальчика, о котором когда-то заботилась Роуг. Я был жестоким незнакомцем, вселившимся в это тело, поглотившим его, впитавшим желания того мальчика и исполнявшим их как можно лучше, зная, что время, проведенное вместе, уже истекает. В этот момент я хотел быть им больше всего на свете. Но я им не был и никогда не смогу стать снова.

В жизни было лишь несколько несомненных вещей, и самой трудной из них, которую мне пришлось принять, было то, что пути назад нет. Есть только настоящее. Ни будущего, ни прошлого, только этот момент. Поэтому я погружался в каждый из них и пытался растянуть каждую секунду на две, каждую минуту на пять. Я бы поторговался с самим Дьяволом, и предложил бы ему свою почерневшую душу на блюдечке с голубой каемочкой завтра, если бы только он дал мне больше времени прямо здесь, с ней.

Я провел ртом по ее шее, впиваясь зубами в ее плоть и борясь с желанием глубоко и до крови укусить ее. Как она могла так крепко спать в объятиях монстра? Я сомневался, что она вообще имеет представление о том, кто я такой сейчас. Мое лицо было для нее привычной ложью. Но это была всего лишь маска, под ней не было ничего, кроме греха и порочных поступков, обернутых вокруг сердца мальчика, которое жаждало ее, как и всегда. Достаточно скоро она увидит, что от него не осталось ничего, кроме воспоминаний. И она была владелицей тех, которые имели значение.

– Ты останешься со мной, – прошептал я ей на ухо. – Я запру тебя и уничтожу ключ. Ты моя, потерянная девочка. Я нашел тебя. И я буду владеть тобой до своего последнего вздоха, так что молись, чтобы он наступил раньше, чем я сломаю тебя. – Мои обещания были лживыми и мелочными. Я не мог удержать ее так же, как не мог удержать ветер в банке. Но произнося их вслух, я чувствовал себя непокорным, словно говорил вселенной, что так оно и будет.

Она издала сонный стон, а ее рука скользнула по моему затылку и притянула меня ближе.

– Ты хоть представляешь, кто с тобой в этой постели? – Зарычал я ей на ухо.

– Хммм, – вздохнула она, ее глаза оставались закрытыми. Она погладила меня по голове и провела пальцами по моему лицу, как будто пыталась разобраться в этом. – У него большие уши, должно быть, это сова.

Я издал низкий смешок, скользя рукой по всей длине ее тела и притягивая ее спиной к себе за бедро. Я осмотрел множество татуировок морских существ на ее руке, а затем перевернул ее на живот, задирая майку, чтобы провести пальцами по ангельским крыльям у нее на спине.

– Куда бы ты полетела, если бы у тебя были крылья? – Спросил я, проводя большим пальцем по ее позвоночнику и заставляя дрожь пробежать по ее телу. Моя.

– Я бы продолжала лететь в небо, все выше и выше, пока мир не превратился бы в крошечную горошину. Тогда я раздавила бы горошину между большим и указательным пальцами, и все мои проблемы исчезли бы. Пуф. – Она говорила в подушку, а я рассматривал ее, убирая радужные волосы с ее тонкой шеи.

– Ты бы решила все проблемы в мире, – сказал я с ухмылкой.

– Я такая щедрая, – сказала она, и по ее телу побежали мурашки, когда я стянул простыню с ее задницы, проводя пальцами по каждому синяку и отметине, которые я оставил на ней, когда заявлял на нее права, и наслаждаясь каждой из них.

– Ты бы убила всех крошечных котят и щенят, – ты чудовище, – поддразнил я, и она рассмеялась в подушку.

– Они могут полететь со мной в космос, – сказала она. – Я сделаю для них крошечные скафандры перед полетом.

– Правда, красавица? – Я ухмыльнулся, и она снова перевернулась на спину, прижимаясь ко мне. Она так идеально подходила мне, как будто была кусочком, вырезанным из меня при рождении, которому суждено было вернуться в это самое место, и быть рядом со мной.

Она глубоко и тихо вздохнула. – Думаю, что нет. Я ненавижу мир, а он ненавидит меня в ответ, но я бы не стала его разрушать.

– Почему? – Спросил я, кусая ее за плечо, пока она не ахнула и не отмахнулась от меня, но я перелез через нее, так что она оказалась подо мной, надвигаясь на нее, как облако, закрывающее солнце.

Ее пальцы коснулись новых отметин на моей груди, нанесенных чернилами в знак моих недавних убийств. – Потому что мир плохой и темный, но он также хороший и светлый. Может быть, добро искупает его в достаточной степени, даже если это добро предназначено не для меня. – Ее взгляд метнулся вверх, чтобы поймать мой, и я не был уверен, что мы все еще говорим о мире.

– Во мне нет ничего хорошего, красавица, – сказал я, надавливая всем своим весом, чтобы прижать ее к себе. Мой член уперся в ее бедро, и она смочила губы самым соблазнительным способом, который я когда-либо видел. – Больше нет.

Ее пальцы поднялись к моей щеке, коснулись щетины, а затем приподняли уголок моего рта в кривой улыбке. – Я тебе не верю, Рик, – прошептала она.

– Ты бы содрогнулась от того, что я натворил, – сказал я, понизив голос на октаву.

– Есть только одна вещь, которую ты сделал, и которая меня волнует, – сказала она, и между ее глазами образовалась морщинка. – Хотя на самом деле меня это не волнует, но, наверное, мне любопытно. Я просто не могу этого понять и… думаю, мне нужно понять.

– Что? – Настаивал я.

– Ты напал на Фокса, Джей-Джея и Чейза в ночь, когда вышел из тюрьмы. Они показали мне шрамы, и я увидела правду в их глазах. Так почему ты это сделал? Что заставило тебя так их ненавидеть? Я понимаю, что ты был зол, но неужели настолько, чтобы убить их? – Она покачала головой, это не укладывалось в ее разуме. И она была права. Было нечто большее, чем то, что они не стали бороться за то, чтобы я не попал в тюрьму. В любом случае это не имело бы значения: Лютер посадил бы меня в тюрьму независимо от того, что бы они сделали. В основном я злился на то, что они не пошли за Роуг, потому что я не мог, запертый за решеткой, а вот они были на свободе и могли что-то придумать. Я бы нашел способ, но они этого не сделали. Они, блядь, подвели ее еще хуже, чем я.

Я вздохнул, перекатываясь с нее на спину, и она натянула на нас простыню, устроившись у меня на груди и глядя на меня сверху вниз.

– Когда меня выпустили из тюрьмы, Фокс, Джей-Джей и Чейз примчались меня встречать, но после всех этих лет обиды мне было плевать на все, кроме как сесть в тачку и рвануть из города, чтобы найти тебя.

– Чейз сказал, что ты игнорировал их попытки связаться с тобой, – сказала она, нахмурившись, и я прищелкнул языком.

– Ну и что? – Я усмехнулся. – Они все потеряли это право в тот момент, когда сдали меня копам и использовали в качестве козла отпущения.

Глаза Роуг сверкнули от боли за меня. – И что же ты сделал, когда увидел их возле тюрьмы?

– Я плюнул им под ноги с простым посылом «идите нахер» и оставил их там. Потом я добрался автостопом как можно ближе к Фэрфаксу, а затем прошел пешком семь миль до города, к дому тети Фокса, куда они отправили тебя.

– Как ты узнал, где это? – спросила она.

– Однажды Лютер взял меня туда. Он готовил меня к роли гребаного силовика Фокса, а у его тетки были проблемы из-за парочки дилеров, перебравшихся на ее территорию. Мы затащили их в фургон, отвезли в глушь, и я смотрел, как он до смерти пугает их бензопилой, чтобы они убрались. После мы поужинали у тети Фокса, как ни в чем не бывало.

– Почему ты никогда не говорил мне, что Лютер занимался подобным дерьмом? – требовательно спросила она, и я отвел от нее взгляд.

– Это были дела Лютера, и я не мог о них говорить. А если бы ты узнала хоть что-то, то подвергла бы себя риску. Даже Фокс не знал и половины.

Она сжала мою руку, и я снова посмотрел на нее. – Когда я заявился к его тете, разыскивая тебя, старая сука была во дворе, ругала какого-то ребенка и била его тростью. Я выхватил ее у нее, разломил надвое и пригрозил ей заостренным концом, чтобы она сказала мне, где ты находишься. И знаешь, что она сказала?

– Что? – Выдохнула Роуг.

– Что ты погибла, попав под перекрестный огонь какой-то бандитской перестрелки несколько лет назад, – выплюнул я, и ужас, который я испытал в тот момент, снова вонзил осколок льда в мое сердце.

– Почему она так сказала? – Роуг ахнула.

– Лютер, – прорычал я, и она в замешательстве наморщила лоб. А я вспомнил тот сокрушительный момент, когда я поверил, что эти слова были правдой, то, как воздух был высосан из моего тела, и как земля, казалось, вращалась со скоростью сто миль в час под моими ногами. – Я был так зол, Роуг, ослеплен этой гложущей яростью и горем, которые готовы были разорвать мою грудь на части. Я сказал этой суке дать мне пистолет, и она дала, потому что я был почти уверен, что она знала, что я убью ее, если она этого не сделает. Это был старый револьвер, который лежал в коробке с запасом патронов внутри, но я не собирался жаловаться. Оружие есть оружие. Я покинул Фэрфакс, угнал машину и проделал весь путь до «Дома-Арлекин», думая только о мести. Если ты была мертва, это была их вина. Если ты была мертва, то и мы все, блядь, должны быть мертвы. Но больше всего должен был сдохнуть Лютер. – Мое дыхание стало неровным, а Роуг пристально наблюдала за мной, прислушиваясь к моим словам. – Я подъехал к воротам, вышел из машины, подошел прямо к тем мудакам, которые их охраняли, и велел им впустить меня. Они знали, кто я такой, они помнили меня и просто так пустили надвигающуюся смерть Лютера в его дворец. Я разбил боковое окно и услышал, как они все, блядь, хохочут во внутреннем дворике, как будто у них нет никаких забот на свете. И я подумал, что если они могли смеяться в мире, где тебя не существовало, то они не заслуживали продолжать дышать. Возможно, они не знали о тебе, но в любом случае они тебя не спасли. Так что их судьбы были предрешены.

– Боже мой, – прошептала Роуг. – Что случилось?

– Я прокрался во внутренний дворик и позволил им увидеть меня. Я хотел, чтобы они знали, кто пришел, чтобы покончить с ними, но все, что я сделал, это предупредил их, а я, черт возьми, даже не был обучен обращаться с оружием, в отличие от них. Сначала я выстрелил в Фокса, но он отскочил в сторону, и моя пуля задела его гребаную шею. Моя рука дрожала, и в груди было такое чувство, как будто… – Я покачал головой, не желая говорить этого, потому что это шло вразрез со всем, что я чувствовал к ним сейчас.