Текст книги "Джонатан Стрендж и мистер Норрелл"

Автор книги: Сюзанна Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

12
Дух английской магии побуждает мистера Норрелла способствовать процветанию Британии
Декабрь 1807

Однажды в Чипсайде столкнулись две телеги. Одна из них, груженая сладким хересом, опрокинулась. Пока возничие спорили, кто виноват в столкновении, прохожие заметили пробоину в одном из бочонков с вином. Вскоре целая толпа пьянчуг сгрудилась вокруг телеги, подставляя стаканы и кружки под струю хереса и проковыривая дырки в еще целых бочонках. Столкнувшиеся телеги и собравшаяся толпа так перегородили дорогу, что кареты и повозки заполонили все близлежащие улицы: Поултри, Треднидл-стрит, Бартоломью-лейн и Олдерсгейт, Ньюгейт и Патеностер-роу. Казалось, столпотворению не будет конца.

Так как один из возчиков был молод и хорош собой, а второй – стар и толст, то вместе они напоминали бражничающих Вакха и Силена. Возницы решили порадовать своих сторонников, открывая дверцы карет, чтобы посмотреть, чем заняты богатеи. Слуги и кучера попытались предотвратить эту дерзкую выходку, но толпа была многочисленна, да к тому же навеселе, поэтому удары хлыстом на нее не действовали. В одной из карет толстый возчик обнаружил мистера Норрелла и воскликнул: «Ба! Старина Норрелл!» Возчики полезли в карету и начали трясти мистеру Норреллу руку, обдавая того парами хереса и заверяя, что, ни минуты не мешкая, расчистят дорогу, чтобы он – герой французской блокады – смог беспрепятственно продолжить путь, каковое обещание тут же и сдержали. Лошадей распутали, кареты затащили на задние дворы кожевников и в прочие вонючие углы или запихали обратно в грязные переулки, где с них быстренько ободрали позолоту. На протяжении триумфального шествия до Ганновер-сквер возчики и их сторонники эскортировали карету мистера Норрелла выкрикивая здравицы, подбрасывая в воздух шляпы и распевая хвалебные песни.

Деяния мистера Норрелла вызвали всеобщее одобрение. Большая часть французского флота на целых одиннадцать дней оказалась обманом заперта в портах, что позволило англичанам без стеснения пересекать Бискайский залив, Ла-Манш и Северное море. Тайные агенты Британии были заброшены во все уголки Империи, а шпионы, ранее трудившиеся в тылу врага, смогли вернуться на родину с сообщениями о планах Наполеона. Британские торговые суда беспрепятственно выгружали кофе, хлопок и специи в Голландии и балтийских портах.

Говорили также, что Наполеон Бонапарт безуспешно прочесывает Францию в поисках чародеев. В Лондоне министры к собственному удивлению обнаружили, что они, в кои-то веки, вызвали народное одобрение.

Мистера Норрелла пригласили в Адмиралтейство, где он пил мадеру в парадной гостиной. Сидя в удобном кресле у камина, волшебник имел долгую и приятную беседу с военно-морским министром лордом Малгрейвом и первым секретарем Адмиралтейства мистером Хорроксом.

Резной орнамент из морских инструментов и цветочных гирлянд над камином привлек внимание мистера Норрелла. Волшебник принялся описывать прекрасную резьбу в библиотеке аббатства Хартфью.

– И тем не менее, – заметил он, – я завидую вам, милорд. Да-да, завидую. Какое превосходное изображение инструментов, используемых в вашей профессии! Мне хотелось бы сделать такое же, ибо ничто так не впечатляет, ничто так не вдохновляет в работе, как вид аккуратно разложенных инструментов – или их изображений из доброго английского дуба. Однако волшебнику нужно не так уж много орудий. Открою вам секрет, милорд: чем больше магических предметов – цветных порошков, кошачьих чучел, волшебных шляп и прочего – использует чародей, тем скорее он окажется обманщиком! А какие же орудия, вежливо вопросил мистер Хоррокс, требуются настоящему чародею?

– Да почти никаких, – отвечал мистер Норрелл. – Разве что серебряная чаша с водой.

– Ах! – воскликнул мистер Хоррокс, – я бы многое отдал, чтобы увидеть настоящее чудо, а вы, милорд? Мистер Норрелл, не окажете ли вы нам честь продемонстрировать какое-нибудь видение в чаше?

Обычно мистер Норрелл ни за что не соглашался удовлетворять чужое праздное любопытство, но сегодня он был так польщен приемом в Адмиралтействе (эти двое джентльменов наговорили ему кучу комплиментов), что согласился почти мгновенно, и слугу отправили на поиски чаши.

– Серебряная чаша диаметром около фута, – уточнил мистер Норрелл, – и наполните ее чистой водой.

На днях Адмиралтейство послало трем британским кораблям приказ собраться к югу от Гибралтарского пролива, и сейчас лорду Малгрейву не терпелось узнать, выполнено ли его приказание. Не сможет ли мистер Норрелл показать корабли?

Когда принесли чашу, и мистер Норрелл склонился над ней, лорд Малгрейв и мистер Хоррокс ощутили себя так, словно перенеслись в древние времена славы английской магии – времена Стокси, Годблесса и Короля-ворона.

На поверхности воды появилось изображение трех кораблей, скользящих по волнам. Яркое средиземноморское солнце просияло в хмурой декабрьской столице, озаряя лица мужчин, склоненных над чашей.

– Они движутся! – изумился лорд Малгрейв.

Корабли действительно двигались. Нежнейшие облачка скользили по синему небу, корабли вспенивали волны, можно было разглядеть даже крошечные фигурки матросов. Лорд Малгрейв и мистер Хоррокс тотчас узнали корабли военно-морских сил его величества «Екатерину Уинчестерскую», «Лавр» и «Кентавр».

– Ах, мистер Норрелл! – воскликнул мистер Хоррокс, – «Кентавр» – корабль моего кузена. Не могли бы вы показать мне капитана Берри?

Мистер Норрелл заерзал, с шипением втянул воздух и вперил свирепый взгляд в серебряную чашу. Постепенно на поверхности воды возник розовощекий, златокудрый херувим, страдающий лишним весом, который прохаживался по шканцам. Мистер Хоррокс подтвердил, что толстяк и есть его кузен, капитан Берри.

– Неплохо выглядит, не правда ли? – воскликнул мистер Хоррокс. – Я рад узнать, что он находится в добром здравии.

– Где они? Вы можете нам сказать? – спросил лорд Малгрейв.

– Увы, – отвечал мистер Норрелл, – искусство создания изображений – самое неточное из искусств[24]24
  Четырьмя годами позже во время Пиренейской войны ученик мистера Норрелла Джонатан Стрендж тоже выражал сомнения в эффективности этого рода магии.


[Закрыть].

Адмиралтейство было настолько довольно, что лорд Малгрейв и мистер Хоррокс принялись размышлять, какое бы еще поручение придумать волшебнику.

Военно-морской флот его величества некогда захватил французский линейный корабль с прекрасной резной фигурой на носу. Фигура изображала русалку с яркими голубыми глазами, кораллово-красными губами, копной роскошных волос, украшенных морскими звездами и крабами, и позолоченным, словно имбирный пряник, хвостом. Было также известно, что до захвата англичанами корабль побывал в Тулоне, Шербуре, Антверпене, Роттердаме и Генуе, и русалка могла многое рассказать об оборонительных сооружениях французов и о грандиозном плане строительства кораблей, затеянном Наполеоном Бонапартом. Мистер Хоррокс попросил мистера Норрелла с помощью заклинания заставить русалку разговориться, что и было сделано. Однако, хотя русалка и обрела внезапно дар речи, она не спешила делиться французскими секретами с англичанами. Русалка оказалась ярой ненавистницей Британии и с радостью использовала неожиданный дар, чтобы выразить свое отношение к англичанам. Проведя жизнь среди матросов, русалка оказалась весьма сведущей в матросских ругательствах и с большой охотой принялась выкрикивать их в адрес всех, находившихся рядом. Голос ее напоминал скрип мачт и шпангоутов на сильном ветру. Впрочем, одними оскорблениями русалка не ограничилась. Когда трое матросов, чинивших корабль, оказались с ней рядом, русалка протянула деревянные руки, схватила матросов и выбросила бедняг в море.

Мистер Норрелл, который приехал в Портсмут специально ради нее, уже успел устать от русалки и заявил ей, что, если она не будет отвечать, ее порубят на куски и сожгут. Однако русалка (даром, что француженка!) оказалась особой храброй и заявила, что хотела бы посмотреть на человека, который осмелится ее сжечь. Затем она устрашающе хлестнула хвостом и затрясла кулаками, и все морские звезды и крабы в ее волосах злобно ощетинились.

Ситуация разрешилась, когда урезонивать русалку прислали молодого красавца капитана, захватившего французский корабль. На чистом и понятном французском он объяснил русалке правоту Британии и чудовищную неправоту французов. То ли слова его оказались столь убедительны, то ли русалку поразила красота молодого лица, но она согласилась рассказать мистеру Хорроксу все, что тот хотел узнать.

С каждым днем публичное признание и вес в обществе мистера Норрелла все возрастали, что побудило гравировальщика по имени Холланд, державшего лавку во дворе собора святого Павла, выставить гравюру с изображением волшебника на продажу. Гравюра изображала мистера Норрелла в компании юной барышни, облаченной в сорочку свободного покроя, едва прикрывающую ее прелести. Девушку обвивали жесткие складки темного материала, почти не касаясь ее тела, а для пущего украшательства в кудрявых локонах прелестницы прятался полумесяц. Барышня держала мистера Норрелла за руку (к несказанному изумлению последнего) и изо всех сил тянула его к лестнице, весьма энергично указывая на зрелую даму, сидевшую на ее вершине. Зрелая дама, как и юная, была облачена в пышные складки и драпировки, а для придания картине благородства на голову ей водрузили римский шлем. Зрелая леди бурно рыдала, а у ног ее с мрачным выражением на морде возлежал престарелый лев. Гравюра, названная «Дух английской магии побуждает мистера Норрелла способствовать процветанию Британии», имела громадный успех, и в течение месяца мистер Холланд продал почти семьсот отпечатков.

Теперь мистер Норрелл редко ходил в гости – столичные знаменитости сами наносили ему визиты. Нередко пять-шесть карет с гербами толпились у дома на Ганновер-сквер. Мистер Норрелл оставался тем же молчаливым и нервным маленьким человечком, каким был всегда, и в отсутствие мистера Дролайта и мистера Ласселлза обитатели карет зачастую находили визиты довольно скучными. Зависимость мистера Норрелла от этих двоих возрастала с каждым днем. Чилдермас как-то заметил, что нужно быть очень странным волшебником, чтобы пользоваться услугами Дролайта, да еще так часто. Дролайт почти все время разъезжал в карете мистера Норрелла, выполняя его поручения. Каждое утро он появлялся на Ганновер-сквер и докладывал, о чем говорят в городе, кто сегодня в фаворе, а кто в опале, кто влез в долги, а кто влюбился, пока мистер Норрелл, не высовывавший носа из библиотеки, не узнавал обо всех столичных новостях, словно какая-нибудь городская матрона.

Однако еще удивительнее был пыл, с каким радел о благе английской магии мистер Ласселлз. Впрочем, объяснялось все довольно просто. Мистер Ласселлз принадлежал к той беспокойной породе людей, которые презирают упорный труд. Совершенно уверенный в своих выдающихся способностях, Ласселлз никогда не пытался развить в себе какие-нибудь навыки или знания. Достигнув тридцати девяти лет, он так и не нашел себе подходящего занятия. Оглядываясь вокруг, он видел людей, которые благодаря усердному труду в юности ныне достигли высокого положения, – и, разумеется, завидовал им. Именно поэтому ему так подошло место главного советчика величайшего чародея современности, с важным видом отвечающего на уважительные расспросы королевских министров. Само собой разумеется, на публике мистер Ласселлз продолжал изображать того же беззаботного и независимого джентльмена, каким был когда-то, но в глубине души весьма ревностно относился к только что обретенному статусу. Однажды вечером в Бедфорде за бутылкой портвейна они с Дролайтом пришли к полному взаимопониманию. Двух друзей, рассудили они, вполне достаточно для такого тихого и замкнутого человека, как мистер Норрелл. Поэтому они решили держать оборону против всех, кто задумает покуситься на их влияние.

Именно мистер Ласселлз первым посоветовал мистеру Норреллу подумать о публикации своих трудов. Бедного мистера Норрелла очень обижали неправильные представления публики о магии, и он не уставал жаловаться на полное равнодушие к его предмету со стороны общества. «Они просят меня показать им волшебных существ, – причитал он, – единорогов, мантикор[20+]20+
  Мантикора (в переводе с фарси – людоед) – самое кровожадное и опасное из вымышленных существ: львиное туловище, три ряда зубов и хвост с ядовитым жалом и отравленными шипами. Часто упоминалось в средневековых бестиариях.


[Закрыть] и прочее в том же роде. Они совершенно не видят полезности магии, только самые пустяковые ее виды способны их привлечь».

– Магические подвиги, – заметил Ласселлз, – могут сделать ваше имя знаменитым, но если вы не будете печататься, публика никогда не проникнется вашими убеждениями.

– Да-да, разумеется, – живо откликнулся мистер Норрелл, – я и сам, как вы советовали, уже задумывался о книге. Боюсь только, что я еще нескоро найду свободное время, чтобы осуществить этот замысел.

– Разумеется, книга требует бездны труда, – кивнул мистер Ласселлз, – но я не имел в виду книгу. Две-три статьи о магии – вот что нужно. Полагаю, любой редактор в Лондоне или Эдинбурге с радостью опубликует ваши работы. Вы сами можете выбрать издание; я посоветовал бы «Эдинбургское обозрение»[21+]21+
  «Эдинбургское обозрение» (1802—1929) ежеквартальное периодическое издание. Было создано тремя одаренными литературными критиками: Ф.Джеффри, С.Смитом и Г.Бруэмом; отличалось либеральной направленностью.


[Закрыть]. Едва ли во всем королевстве найдется дом, претендующий на аристократизм, где бы не читали этот журнал. Нет более быстрого способа сделать ваши взгляды общедоступными.

Мистер Ласселлз был так настойчив, так убедительно расписывал, как статьи мистера Норрелла будут лежать на каждом библиотечном столе и широко обсуждаться в каждой гостиной, что, если бы не великая неприязнь, которую мистер Норрелл питал к «Эдинбургскому обозрению», волшебник непременно засел бы за писание. К несчастью, «Эдинбургское обозрение» славилось своими радикальными взглядами, критиковало правительство и выступало против войны с Францией – все это мистер Норрелл никак не мог одобрить.

– Кроме того, – говорил мистер Норрелл, – я не желаю писать рецензии на чужие книги. Современные издания о магии – самая большая пагуба в мире. Там одна неправда.

– Вот и напишите об этом, сэр. И чем грубее вы будете, тем больше это понравится редакторам.

– Я хочу, чтобы люди знали о моих взглядах, а не о взглядах других.

– Но сэр, – растолковывал мистер Ласселлз, – именно вынося суждение о работах других, указывая на ошибки авторов, вы дадите возможность читателю узнать ваши убеждения. Это же самая простая вещь на свете – использовать критическую статью для выражения собственной позиции. Только и надо, что упомянуть пару раз книжку, а все остальное время развивать собственные идеи. Уверяю вас, все вокруг так и делают.

– Хм, – задумчиво протянул мистер Норрелл, – вероятно, вы правы. А впрочем, нет, это будет выглядеть так, словно я поддерживаю творения, которым вообще не следовало появляться на свет.

Мистер Норрелл так и остался при своем мнении. Ласселлз был разочарован. «Эдинбургское обозрение» далеко превосходило своих соперников в яркости и остроумии. Его статьи с жадностью поглощали все – от скромного викария до премьер-министра. По сравнению с «Эдинбургским обозрением» прочие издания казались пресными и нудными.

Ласселлз решил оставить эту идею и уже почти позабыл о ней, как получил письмо от одного молодого книготорговца по фамилии Меррей. Мистер Меррей осведомлялся, не соблаговолят ли мистер Ласселлз и мистер Дролайт принять его в любой день и час, когда им будет угодно. У него есть предложение, касающееся мистера Норрелла.

Спустя несколько дней Ласселлз и Дролайт приняли книготорговца в доме Ласселлза на Брутон-стрит. Книготорговец оказался человеком деловым и энергичным и, не входя в долгие объяснения, сразу же изложил суть дела.

– Подобно прочим жителям этих островов, джентльмены, я поражен нынешним удивительным возрождением английской магии, а также тем воодушевлением, с которым публика приветствует некогда забытое искусство. Я убежден, что идея периодического издания, посвященного миру магии, будет встречена с одобрением. Литература, политика, религия, путешествия – все это прекрасно, но магия – настоящая, практическая магия мистера Норрелла – имеет безусловное преимущество новизны. Как вы думаете, джентльмены, способен ли мистер Норрелл отнестись благосклонно к моему предложению? Я слышал, что у волшебника есть что сказать по этому вопросу. Знаю также, что взгляды мистера Норрелла на этот предмет весьма своеобразны! Разумеется, в школьные годы мы очень мало слышали об истории и теории магии, но на Британских островах магия практикуется с незапамятных времен, и, вероятно, наши скудные познания изобилуют ошибками и неточностями.

– Ах, мистер Меррей! – воскликнул мистер Дролайт. – Как вы проницательны! Если бы мистер Норрелл мог вас услышать! Ошибками и неточностями – вот именно! Если бы вам, мой дорогой сэр, как мне, выпало счастье наслаждаться беседами с мистером Норреллом, вы бы поняли, что дело обстоит именно так!

– Поверьте, сэр, сформировать у английской публики правильное представление об английской магии долгие годы было величайшим чаянием мистера Норрелла, – сказал Ласселлз, – однако, увы, зачастую наши частные желания отступают перед общественным долгом. Адмиралтейство и Военное министерство слишком нуждаются в мистере Норрелле.

Мистер Меррей вежливо отвечал, что, разумеется, все прочие соображения отступают перед соображениями военной необходимости, к тому же всем известно, что мистер Норрелл – национальное достояние Британии.

– Однако, я полагаю, мы могли бы устроить так, что основной груз не ляжет на плечи мистера Норрелла. Наняли бы редактора, который будет готовить выпуск, работать с отдельными статьями и рецензиями, вносить изменения – и все это, разумеется, под руководством мистера Норрелла.

– Вот именно, – произнес Ласселлз. – Именно под руководством мистера Норрелла. На этом мы настаиваем.

Встреча завершилась весьма сердечно. Мистер Ласселлз и мистер Дролайт пообещали, что немедленно переговорят с мистером Норреллом.

Дролайт смотрел, как мистер Меррей покидает комнату.

– Шотландец, – произнес он, когда за гостем закрылась дверь.

– Еще бы! – согласился Ласселлз. – Хотя меня это не пугает.

В делах шотландцы довольно практичны и умелы.

– Он показался мне вполне респектабельным – почти что джентльмен. Если забыть о его странной привычке пристально смотреть на вас одним глазом, в то время как второй путешествует по комнате. Меня это сбивало с толку.

– Он слеп на правый глаз.

– Неужели?

– Да, Каннинг мне сказал. Школьный учитель воткнул ему в глаз перочинный ножик.

– Господи!.. Однако вообразите, дорогой Ласселлз! Целое издание, выражающее мнение одного человека! Волшебник удивится, когда мы расскажем ему.

Мистер Ласселлз рассмеялся.

– Напротив, он решит, что нет ничего естественнее. Его тщеславие не знает границ.

Как и предполагал Ласселлз, мистер Норрелл не нашел ничего удивительного в предложении мистера Меррея, зато немедленно начал перечислять всевозможные трудности.

– План превосходный, однако практически неосуществимый. У меня нет времени редактировать издание, и я вряд ли доверю эту задачу кому-нибудь другому.

– Я был почти такого же мнения, сэр, – согласился мистер Ласселлз, – пока не подумал о Портишеде.

– Портишед? Что еще за Портишед?

– Видите ли, когда-то он был волшебником-теоретиком, но…

– Волшебником-теоретиком? – взволнованно перебил мистер Норрелл. – Вы же знаете мое мнение по этому вопросу!

– Да, но вы не дослушали, – продолжил Ласселлз, – его восхищение вами столь велико, сэр, что, прослышав, что вы не одобряете волшебников-теоретиков, он немедленно забросил свои занятия.

– Вот как? – несколько успокоившись, спросил мистер Норрелл.

– Он опубликовал пару книг, точнее не помню – вроде бы историю магии шестнадцатого века для детей или что-то в этом роде[25]25
  Ласселлз смешал все сочинения лорда Портишеда в одно. К тому времени, как его светлость оставил занятия магией в начале 1808 года, он успел опубликовать три книги: «Жизнь Жака Белазиса», изд-во Лонгмана, Лондон, 1801; «Жизнь Никласа Губерта», изд-во Лонгмана, Лондон, 1805; «История Короля-ворона для детей», изд-во Лонгмана, 1807, с гравюрами Томаса Бевика[23+]23+
  Томас Бевик (1753—1828) – резчик по дереву и гравер на меди, особенно знаменит гравюрами с изображением животных и птиц.


[Закрыть]. Первые две представляют собой научные исследования о волшебниках шестнадцатого века. Мистер Норрелл ценил их не слишком высоко, но особенно не любил «Историю Короля-ворона для детей». Джонатан Стрендж, напротив, считал «Историю» блистательной книжицей.


[Закрыть]. Я полагаю, что вы вполне можете доверить редактирование лорду Портишеду, сэр. Он никогда не опубликует ничего, что могло бы заслужить ваше неодобрение. Лорд Портишед известен как один из самых достойных людей в королевстве. И я совершенно уверен, что его главным желанием будет вам угодить[26]26
  «Удивительно, но такой богатый человек – а лорду Портишеду принадлежала немалая часть английских земель – отличался редкой скромностью. Кроме того, его светлость был преданным мужем и отцом десятерых детей. Мистер Стрендж рассказывал мне, что не видел в своей жизни приятнее зрелища, чем лорд Портишед, возящийся с детьми. Честно говоря, в нем самом было много детского. Несмотря на обширные познания, лорд Портишед был так же неспособен распознать зло, как ни с того ни с сего заговорить по-китайски. Воистину самый благородный представитель британской аристократии». («Жизнеописание Джонатана Стренджа» Джона Сегундуса, изд-во Джона Меррея, Лондон, 1820).


[Закрыть].

С некоторой неохотой мистер Норрелл согласился принять лорда Портишеда, и мистер Дролайт написал письмо, приглашающее его светлость на Ганновер-сквер.

Лорду Портишеду к тому времени исполнилось тридцать восемь. Он был высок и худощав, с длинными руками и ногами. Обычно лорд Портишед носил сюртук и панталоны неярких цветов. Душау его светлости была нежная, и все вокруг заставляло его испытывать неловкость. Лорд Портишед стеснялся своего высокого роста, своего статуса первого волшебника-теоретика (будучи человеком весьма проницательным, его светлость понимал, что это не может нравиться мистеру Норреллу). Будущая встреча с такими утонченными джентльменами, как Дролайт и Ласселлз, заставила лорда Портишеда пасть духом, а что уж и говорить о встрече с мистером Норреллом – его кумиром и героем! Все это чрезвычайно возбудило благородного лорда, и от волнения он начал раскачиваться из стороны в сторону, что, учитывая его рост и неяркий костюм, придавало лорду Портишеду сходство с серебристой березой на сильном ветру.

Несмотря на нервозность, лорду Портишеду удалось-таки выразить, как он польщен приглашением мистера Норрелла, который, в свою очередь, был так приятно удивлен тем необыкновенным уважением, которое питал к нему волшебник-теоретик что милостиво позволил его светлости снова заняться изучением магии.

Разумеется, лорд Портишед остался весьма доволен, но когда он услыхал, что ему будет позволено сидеть в уголке гостиной на Ганновер-сквер, впитывая суждения мистера Норрелла о современной магии, и заниматься редактированием (под руководством мистера Норрелла) нового периодического издания мистера Меррея, счастье его перешло все границы.

Новый журнал назвали «Друзья английской магии» – выражение, позаимствованное из письма мистера Сегундуса в газету «Таймс» прошлой весной. Удивительно, но в журнале не было произведений самого мистера Норрелла, который обнаружил, что совершенно не способен дописать до конца ни одной статьи – его никогда не устраивало написанное. Чародей никак не мог решить, сказал ли он слишком много или, напротив, слишком мало[27]27
  Первый выпуск «Друзей английской магии» вышел в феврале 1808 года и сразу же приобрел популярность. В 1812 году Норрелл и Ласселлз хвастались, что выпущено тринадцать тысяч экземпляров журнала, хотя вряд ли эту цифру можно счесть достоверной.
  С 1808 по 1810 год редактором журнала номинально числился лорд Портишед, хотя не подлежит сомнению, что не обошлось без вмешательства в редакционные дела мистера Норрелла и мистера Ласселлза. Между Ласселлзом и Норреллом существовали разногласия по поводу редакционной политики. Мистеру Норреллу хотелось, чтобы журнал прежде всего упирал на великие заслуги современной магии, кроме того, исправлял неверные представления об истории магии и, наконец, обличал те виды чародеев, а также отдельных персон, занимающихся магией, которых ненавидел мистер Норрелл. Он вовсе не собирался разъяснять на страницах журнала технологию магического искусства – или, другими словами, сделать журнал более информативным. Лорд Портишед, чье преклонение перед мистером Норреллом не знало границ, первейшей редакторской обязанностью считал неукоснительное следование бесчисленным инструкциям чародея с Ганновер-сквер. В результате первые выпуски «Друзей английской магии» оказались невыносимо скучными, а зачастую просто удивляли – так много там обнаружилось ошибок, противоречий и недомолвок. Ласселлз, в свою очередь, прекрасно понимал, что нужно сделать, чтобы использовать журнал для возрождения английской магии, и потому пытался смягчить тон некоторых высказываний Норрелла. Его все больше раздражал боязливый подход Портишеда, и Ласселлз добился того, что с 1810 года они с его светлостью стали соредакторами.
  До 1815 года «Друзей английской магии» издавал Джон Меррей, а затем он поссорился с мистером Норреллом. Лишенный поддержки волшебника, Меррей вынужден был продать журнал другому издателю – Томасу Нортону Лонгману. В 1816 году Меррей и Стрендж задумали издавать журнал-конкурент, назвав его «Фамулюс», однако вышел только один номер.


[Закрыть].

В первых выпусках серьезный исследователь магии не найдет ничего, заслуживающего внимания. Занятны разве статьи, в которых Портишед от имени мистера Норрелла нападает на его врагов: джентльменов-чародеев, леди-чародеек, уличных чародеев, бродячих чародеев, чародеев, предсказывающих судьбу детям, Ученое общество Йоркских чародеев, Ученое общество манчестерских чародеев, ученых чародеев как таковых, а также всех прочих чародеев без разбору.