Текст книги "Снежный великан"

Автор книги: Сьюзан Креллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 20

Два часа он носился по сумеречным улицам, мимо задумчивых людей, спешивших с работы, мимо бледных от света фонарей луж. И когда он наконец отыскал путь домой и остановился перед входной дверью, его родители в ту же секунду распахнули ее перед ним. Ну, хотя бы их он избавил от страха, и для этого ему не пришлось делать ничего особенного – было достаточно просто предстать перед ними с шарфом, в сапогах и теплой куртке, живым и незамерзшим до посинения.

– Всем привет, – сказал он.

Хорошо, что они ничего не знали о неприятном происшествии в Доме Трех Мертвецов. Для них он был просто сыном, который без предупреждения вышел из дома и благополучно пережил вторую половину дня. Адриану даже показалось, что ничего особенного с ним и не случилось.

– Привет, – ответили его родители дуэтом.

И пусть их слова звучали неестественно, но именно это сейчас было нужно Адриану: улыбка, «Привет» и «Ужин готов».

И потекли бесцветные, однообразные часы, а позднее и дни – абсолютно безнадежные; странно, но он справлялся с ними. Лишь время от времени он вздрагивал, и от стыда его бросало то в жар, то в холод, а при мыслях о Стелле и об этом грузинском наглеце у него постоянно сжималось сердце. Тогда он отправлялся на улицу и бродил по окрестностям до тех пор, пока ему не становилось легче, или оставался в своей комнате и рисовал. Черными и серыми штрихами он заглушал воспоминания о том незабываемом вечере в Доме Трех с половиной Мертвецов, он возрождал к жизни все больше и больше пассажиров, даже пару счастливых. Вот только портрет миссис он никак не мог закончить, так как помнил ее настороженный взгляд, – о чем она думала теперь, о чем она думала все эти месяцы?

А спустя несколько дней она пришла.

Адриан сидел на полу и рисовал, когда увидел, что к двери подходит миссис Элдерли. Вероятно, совсем недавно она снова покрасила волосы в ярко-рыжий цвет. Она молча уселась на ковер напротив него, сначала просто скрестила ноги, а потом приняла сложную позу йоги. Немного помолчав, миссис сказала:

– Ты пойдешь в дом напротив и извинишься.

Адриан отложил в сторону блокнот для рисования и уставился в пол.

– Я… – сказал он.

Некоторое время он сидел, растерянно уставившись в пустоту, и не находил нужных слов, пока наконец не выдавил:

– Но я… я не выдал этого деда. Я же не сделал этого.

– Об этом даже нет речи, – резко заявила миссис. – Ты нагнал на всех страху – вот в чем дело. И на несколько секунд ты все-таки предал старого Валико!

Валико, Валико, подумал Адриан, и почему у них у всех такие забавные имена, и почему было так неприятно вспоминать о своем дурацком вторжении, и почему миссис сказала «старый», когда сама была не намного моложе человека-мертвеца – почему?

Почему…

– Миссис Элдерли, – спросил он, – если они так испугались, тогда почему никто из них не побежал за мной?

– Дело в искусстве убеждения, – сказала миссис, махнув рукой.

– Что ты имеешь в виду?

Она покачала головой и посмотрела на него:

– Я сказала им, что ты никогда не сделаешь этого. И что я ручаюсь за тебя.

– Но я же…

Адриан судорожно сглотнул (он никак не мог стереть из памяти все неприятные воспоминания, накопившиеся за последние месяцы), сглотнул и сказал:

– Ты что, не помнишь? Англичанин, разговор о… предательстве?

– Не стоит верить во всякую чушь, которую несет подросток.

«Подросток» – для разнообразия звучит неплохо, подумал Адриан. Великан, разрезанный пополам, усохший до размера Дато. Подросток. Другие слова, которые миссис сказала о нем, также были приятными.

По крайней мере, так ему казалось.

Миссис тяжело вздохнула, а потом добавила:

– В любом случае было бы нелепо проболтаться о том, что ты узнал. Думаю, мне не нужно тебе это объяснять. Иначе развалится целая сеть и семья Бенделиани будет разоблачена, и хотя Валико уже давно не встает – как знать, что с ним случится? Достаточно уже и того, что ты недавно так испугал его.

«А он меня», – подумал Адриан. Но спросил о другом:

– Сеть? Какая сеть?

– Ты не поверишь, – сказала миссис, – сколько выходцев из Грузии проживает в нашем краю. И некоторые из них хорошо знают, каково это – постоянно быть начеку, быть крайне внимательным и осторожным. Один врач, проживающий поблизости, заботится о тех, кто прячется, и время от времени заглядывает в дом напротив. Две-три женщины помогают Тамар ухаживать за ее отцом, и постоянно кто-нибудь заходит к ним, чтобы поговорить со старым Валико о Сванетии. Некоторые из них сами никогда не были там, но они все равно рассказывают ему о его далекой родине. Ты же видел его комнату, Метр девяносто. Это и есть Сванетия. Семья Бенделиа-ни создала там для него маленькую Сванетию.

– Они могли бы получше охранять ее, – сказал Адриан.

– Дело не в этом, Метр девяносто. Они просто не хотят, чтобы их история была предана огласке. Не обязательно каждому знать о ней. И Валико не должен провести остаток жизни в тюрьме.

– А почему они переехали именно в Дом Трех Мертвецов? – поинтересовался Адриан.

– Ах да. Им нужно было больше места, ведь раньше они жили в маленькой квартирке, в двадцати километрах отсюда. И кто-то рассказал им об этом доме, о дешевом доме, который никому не нужен. И что тут скажешь? Семья Бенделиани бежала от живых, а мертвецов они никогда не боялись. Мы постоянно живем рядом с мертвыми, говорят они. Почему мы должны бояться их, если они присутствуют даже в наших молитвах?

Глаза миссис Элдерли блестели, когда она рассказывала об этом, – и Адриану все еще было больно, ему казалось, будто из-за этой грузинской семьи он потерял сразу двух близких людей. И он совсем не удивился тому, что миссис смогла прочесть его мрачные мысли, строку за строкой, а потом сказала:

– Да, беженцы. Возможно, поэтому я так люблю заходить в их дом. Я всегда симпатизировала тем, кто вынужден скрываться на чужбине. И тем, кто проявляет при этом смекалку. Кто просто продолжает жить.

Миссис Элдерли взглянула на Адриана, – кивнула и без помощи рук легко встала из сложной позы йоги. Она одарила его одной из своих редких улыбок:

– Но ты подумаешь об этом. Ты извинишься. Когда-нибудь. Не так ли?

А когда она вышла, Адриан ощутил такой неистовый прилив бодрости, у него так зачесались руки, что он тотчас схватил блокнот, положил его на колени и наконец начал точными быстрыми движениями рисовать неповторимое, изборожденное морщинами, загадочное лицо миссис Элдерли.

ГЛАВА 21

Они уже давно никуда не выбирались – заботливые родители Адриана. Даже до его болезни они не ходили по вечерам на танцы или в гости к друзьям все из-за раздраженного Адриана и его грустной матери. Возможно, поэтому он так сильно обрадовался, когда через несколько дней после его вторжения в Дом Трех Мертвецов они нерешительно поинтересовались, не возникнет ли у него проблем, если в субботу они сходят куда-нибудь развеяться. Но для Адриана это означало прежде всего, что он сам перестал быть проблемой, в глазах родителей он справился и преодолел трудности.

Впрочем, на этот счет у него самого еще оставались некоторые сомнения, так как эти трудности казались такими же огромными, как горы на картине у старого Валико. Но если даже мать позабыла на время о своей робости, то это что-то значило. И в субботу вечером он буквально вытолкал родителей за дверь, чтобы они опять не надумали беспокоиться о сыне.

И потому что это было нормально.

Почти как раньше.

В его первой жизни.

А потом, когда они ушли, Адриан вдруг почувствовал себя так, как, по-видимому, чувствовал себя отец в супермаркете перед мясным прилавком. Он просто не мог решить, чем же заняться: посмотреть телевизор, или послушать громкую музыку без наушников, или нарушить запрет и посидеть в кабинете отца, или порисовать, или поесть, или просто привести в порядок школьные дела: ведь уже в понедельник он снова вступит в настоящую жизнь, с запахом школьного автобуса, причесанными волосами и без долгого лежания в кровати.

В конце концов он занялся всем понемногу – то есть ничем. Ничем, что принесло бы ему удовлетворение. И когда около одиннадцати вечера его так и не покинуло ощущение, что в конце этого дня что-то должно произойти, он подошел к окну в гостиной, вгляделся в безлюдную ночь и наконец понял, что надо сделать. Там, на улице, он был бы целиком и полностью предоставлен самому себе и все бы принадлежало ему одному. Больше всего он хотел пригладить рукой волосы, сорвать с вешалки куртку и тотчас выбежать из дома.

Вот только…

Что, если родители вернутся раньше и не застанут его дома? Для этого случая он написал на обратной стороне неудавшегося портрета миссис Элдерли:

Не беспокойтесь.

Я уже большой, и мне просто надо подышать воздухом.

До скорого. (Обещаю!)

Потом Адриан приготовился к ночной прогулке: надел теплую куртку и сапоги и взял шарф, чтобы просто засунуть его в карман. Было холодно – как во всякую ночь в середине января, но холод был бодрящим. Он вел Адриана мимо окон нижних этажей, в которые тот мог легко заглянуть с высоты своего роста. Вероятно, люди за ними уже спали. Адриан спросил себя, что в этот поздний час делает Стелла. Как она проводила субботние вечера? И поскольку ответ его абсолютно не интересовал, он поднял воротник куртки повыше и зашагал быстрее сквозь ночь; он бродил по безлюдным улицам до тех пор, пока мысли о Стелле окончательно не улетучились и у него наконец не полегчало на душе. Он шел и шел, и вскоре городок остался позади. Адриан развернулся и неожиданно вспомнил о миссис, которая наверняка уже лежала в кровати.

Извинись.

Так она сказала.

И Адриан задумался: после всего, что произошло в Доме Трех Мертвецов, сможет ли он когда-нибудь снова отправиться туда, наберется ли мужества, чтобы вообще позвонить в дверь? Должно быть, они давно спали, эти Бенделиани, чьи имена он выговаривал все лучше и лучше, не только вслух, но и про себя. И наверняка Дато был единственным, кто еще бодрствовал. Адриан не хотел и думать о нем, поэтому зашагал энергичнее и даже топнул ногой. А что со старым Валико? Спит ли он крепким сном или ворочается на своем смертном одре?

Адриан уже почти добрался до своего дома, а значит, и до Дома Трех Мертвецов – он уже смирился с таким соседством, старая песня. После недавнего неудачного визита к соседям ему стало ясно, что теперь и он будет обходить это здание стороной, так же как другие делали раньше, а может быть, по привычке делают и сейчас. Однако он пошел прямо: его снова что-то тянуло к этому дому, возможно, простое желание посмотреть, горит ли еще свет у старого Валико.

Когда он свернул на свою улицу, то увидел, что окна в комнате Валико действительно были освещены, точнее – свет горел во всем Доме Трех Мертвецов. Это был самый светлый, самый живой дом на всей улице. Адриан даже услышал музыку, хотя и не слишком громкую, а вместе с ней и отдаленный гул перебивающих друг друга голосов.

Который же сейчас час? Где-то около полуночи.

Как и несколько дней назад, Адриан подчинился неведомой силе, которая подвела его к входной двери, только на этот раз перед ней не было никого, кто говорил бы с грузинским акцентом. Адриан увидел, что указательный палец его правой руки находится в опасной близости от кнопки звонка, и неожиданно понял: если сейчас он справится с этим – то справится и со всем остальным в жизни; если он сейчас позвонит – то сможет открыть и все остальные двери; если он сейчас извинится – то никто никогда не будет сердиться на него. И тогда он позвонил и тут же подумал:  «Черт!»

Это была самая дурацкая идея из всех, что приходили ему в голову, по крайней мере со среды того проклятого дня, когда все пошло прахом. И сейчас в двери появится Дато, сейчас в двери появится Тамар и крикнет «Ухо-ди!» (с коротким «и»). А позади них Стелла будет все время качать головой и следить за тем, чтобы ледяной осколок Снежной королевы не выпал из ее глаза.

Адриан уже собирался повернуться и убежать, но тут услышал голоса смеющихся людей – они были все ближе и ближе: казалось, дверь вот-вот откроется. И она действительно распахнулась, и там стоял не просто Дато, не просто Тамар – там стояли все обитатели Дома Трех Мертвецов и жители всей Грузии, миллионы людей набились в прихожую и устроили невообразимый шум, они смеялись, перебивали друг друга, кашляли, издавали возмущенные вопли.

И наконец он смог кого-то из них узнать: позади всех в глубине прихожей стояла миссис Элдерли и удивленно смотрела на него, там были также Тамар и Вахтанг – и почему он сразу их не увидел? Они стояли в этой толпе и, кажется, о чем-то спорили: Вахтанг то и дело показывал на Адриана и возмущенно качал головой. Но Тамар что-то громко и энергично внушала своему мужу по-грузински и даже погрозила ему пальцем.

Все это происходило в течение нескольких секунд, а когда Вахтанг исчез в одной из комнат, Тамар направилась прямо к Адриану, встала перед ним и, глядя на него снизу вверх, торжественно, как принц из сказки «Рапунцель», провозгласила:

– Ты наш меквле. А теперь следи за тем, чтобы войти в дом с правой ноги.

– Я ваш кто? – спросил Адриан, которому это полночное происшествие казалось все более странным, он вообще ничего уже не понимал.

– Наш меквле. Ты наш… как же сказать… вестник счастья. Ты управляешь судьбой в течение всего года. Первый, кто позвонит в дверь и переступит порог дома в Новом году, тот и есть меквле.

Остальное Тамар прошептала, хотя она и не доставала до уха Адриана:

– Представь себе, и этим вестником счастья оказался, как нарочно, ты. Вахтанг опомнится и постепенно снова придет в себя.

Адриан вошел в прихожую и спросил:

– Что?

– Вообще мы всегда действуем наверняка. Мы специально пригласили нашего меквле. Грузина. Излишняя осторожность не помешает, когда речь заходит о счастье. Но он сам виноват, что опоздал. Теперь ты ответственный за Новый год.

– Новый год? удивился Адриан.

– Неужели мы такие забывчивые, большой юноша? Сейчас несколько минут первого. Вчера мы праздновали канун старого Нового года, ты же знаешь. И уже несколько минут, как наступил Новый год, теперь все новое. А сейчас, вестник счастья, входи I дом.

Адриан сделал шаг и вошел в дом, где его обняли и осыпали приветливыми грузинскими словами несколько пожилых женщин, доходивших ему до пояса.

Одна из них передала ему пакет с подарками, и те, кто еще оставался в прихожей, закричали:

– Загляни внутрь!

У Адриана было несколько секунд, чтобы разглядеть в пакете сладости и мандарины, а потом Тамар потянула его за собой в гостиную. Она оказалась очень просторной, с красными и коричневыми стенами, и повсюду стояли подсвечники. Широко раздвинутая дверь отделяла ее от еще одной комнаты.

Повсюду в гостиной сидели люди: женщины с темными глазами и мужчины с густыми бровями, миссис Элдерли, держащая на руках маленькую Нино. Как бы между делом, но с веселым блеском в глазах, Адриан посмотрел на все еще стоящую здесь рождественскую елку, из магнитофона он услышал причудливую мелодию в исполнении мужских голосов. Пожилые женщины с высокими прическами то и дело показывали на огромный стол посреди гостиной и говорили «Есть!» или «Много есть!». Адриан почувствовал запах пота и слишком приторных духов, и наконец он заметил Стеллу и Дато, сидящих на двух стульях у стены, – и в это мгновение понял, что ничего не будет здесь есть, ничего! Не было никаких сомнений – он не сможет проглотить ни крошки, пока эти двое находятся поблизости!

Однако накрытый стол действительно выглядел очень заманчиво. Повсюду стояли полупустые тарелки и миски, Адриан узнал хинкали и хачапури – грузинский хлеб с сыром. Он увидел зеленый соус и кусочки сочного мяса на шампурах, пучки зеленого лука, тарелки с сыром и гроздьями винограда, начиненные чем-то половинки баклажанов, разбросанные по блюдам грецкие орехи; здесь были огромные миски с салатом из помидоров, лаваш, большие торты и маленькие, завернутые в блестящие фантики сладости; повсюду стояли бокалы с белым вином, которое имело более желтый оттенок, чем то, что пили его родители; вокруг виднелись бутылки и чайные чашки, – наверное, именно так должна выглядеть сказочная страна с молочными реками и кисельными берегами.

Но Адриан не мог остаться, он знал, что не принадлежал к этому миру, что его здесь терпели только благодаря личной защите Тамар. К сожалению, все остальные, кто мог бы за него заступиться, сейчас были заняты или куда-то исчезли. Нет, правда, он не мог здесь больше оставаться, даже если случайно и принес на своем горбу счастье в новом году.

Все это время он стоял как вкопанный и вдруг очень медленно повернулся к входной двери; он наверняка добрался бы до нее, если бы его взгляд не задержался на маленькой, слабо освещенной соседней комнатке.

Он приблизился к ней и только теперь заметил, что там стояла больничная кровать с постельным бельем в клетку, а на ней лежал старый Валико – бледный, слабый и никем не выданный. «Нет, – подумал Адриан, – оставь его в покое». Но он не прислушался к самому себе, а приблизился к кровати с колотящимся от стыда сердцем.

Валико бодрствовал. Его взгляд помрачнел, когда Адриан вошел в комнатку, но затем сразу же вновь посветлел – стал ясным как день, как новый год, который только что начался. Старик не поздоровался с Адрианом, но, кажется, не имел ничего против, когда тот сел на стул рядом с его кроватью. От Валико пахло эвкалиптом и алкоголем, он был причесан, и на нем была темная жилетка, надетая поверх очень даже приличной рубашки. В этой одежде он был похож на усатого клоуна, что никак не вязалось с его больничной койкой.

Старик лежал в кровати, точнее – почти сидел, так как изголовье было приподнято, и благодаря этому он выглядел совершенно нормальным человеком. Валико и Адриан – оба сидели так целую вечность, просто сидели и молчали, и старик спокойно смотрел в лицо своему гостю и, казалось, чего-то ждал. При всем желании Адриан не мог понять, чего именно – но ладно, если так нужно.

Все равно время пришло.

Именно сейчас.

Он откашлялся.

А потом он начал говорить.

ГЛАВА 22

Говорить, да, – вот только как? Как говорить, если не делал этого целую вечность, если о самом важном всегда молчал, с чего начать, почему именно сейчас? Со своего места Адриан посмотрел в сторону гостиной и заметил именно то, что хотел поскорее забыть: Стелладато, Датостелла. И именно тогда он понял, что надо сказать, он уже хотел было начать – вот только с чего?

Некоторое время старый Валико смотрел на него, а потом сделал нечто странное. Он согнул указательный палец и постучал по руке Адриана как в дверь, нежно, но настойчиво. Но самое невероятное заключалось в том, что это сработало: где-то в глубине души Адриана распахнулась дверца, и он заговорил на фоне отдаленного гомона гостей. Очень осторожно, сильно запинаясь, он сказал:

– Та ночь, на террасе.

Адриан судорожно сглотнул и снова замолчал. Потому что это было идиотизмом, ничем больше. Ведь старик ничего не знал о той ночи, почти никто не знал о ней, – слова, слова, что за расточительство!

Но старый Валико посмотрел на Адриана сияющими глазами, взволнованно кивнул и снова постучал по его руке.

«О’кей, – подумал Адриан. – Входите. Тогда я, пожалуй, попытаюсь…»

И, собрав все силы, он выдавил из себя:

– Я действительно не хотел умирать, честное слово. Все время не хотел. Но на мгновение я все-таки прикинул, что будет, если я умру. Все равно ничто не доставляет радости без… без… И тогда я спросил себя, а бывают ли такие большие гробы, – я хочу сказать, что меня бы не смогли согнуть, ведь я был бы замороженный и…

Старый Валико взял ладонь Адриана и энергично пожал ее – вероятно, это означало: продолжай, говори, если тебе дорога твоя рука, – и Адриан продолжил, и он сказал:

– Ст…

И он сказал:

– Ст…

И наконец удалось, наконец он сказал:

– Однажды Стелла захотела, чтобы мы потренировались целоваться, на будущее. Тогда мы даже не ходили в школу, и она встала на стул и так смеялась, что у нас ничего не получилось, я имею в виду – не получилось потренироваться, а сейчас я… сейчас…

И потом он скороговоркой выпалил:

– Сейчас-я-все-еще-не-знаю-как-это-делается.

Адриан испугался. Вахтанг вошел в комнатку, но он лишь что-то проворчал и тотчас снова удалился – видимо, Тамар провела необходимую разъяснительную работу.

Адриан сглотнул:

– Все хотели, чтобы я что-то сказал, но я подумал: если я сделаю это, то Стелла уйдет и я ее больше никогда не увижу.

Адриан немного помолчал, а потом тихо добавил:

– И я ничего не сказал, но, несмотря на это, все закончилось. Каждый раз я смотрю на нее и понимаю, что больше никогда ее не увижу. Но самое страшное – что я не могу с этим смириться, с этим можно смириться только тогда, когда кто-то умер или развелся. Тогда можно грустить. Но ведь в моем случае это не так, Стелла может делать, что хочет.

Из гостиной долетали голоса, даже здесь, в маленькой комнатке Валико, они все еще звучали удивительно громко, словно гости ругались, но как-то странно, приветливо.

Валико показал на дверь и махнул рукой, и Адриан продолжил свой рассказ:

– Ну вот, а потом… потом мы захотели стать кровными братьями. Я знаю, так не бывает, ведь Стелла девочка и все такое. Но она сама так захотела, а после ей пришло в голову, что она не любит кровь, и тогда она принесла из кухни красное вино, два маленьких стаканчика, нам было тогда по семь или по восемь лет. И еще я помню, что мы сказали «Навсегда», мы дали настоящую клятву и выпили вино, но после него нас вырвало, и миссис и все остальные чуть с ума не сошли.

Адриан почувствовал, что улыбается, рассказывая об этом случае, и заметил еще кое-что, даже если этого и не могло быть. Когда он улыбался, по его щекам текли слезы. Он быстро смахнул их и покачал головой:

– Ну да, я знаю Стеллу уже целую вечность.

Но слезы не прекратились, и старый Валико заметил это, так как достал из-под одеяла огромный и наверняка грязный носовой платок, с трудом приподнялся и принялся вытирать им лицо Адриана.

Не удержавшись, Адриан рассмеялся, и Валико засмеялся вместе с ним, и в гостиной тоже все веселились и пили, в гостиной звучала музыка, и Адриан мог бы хохотать так вечно, если бы не увидел Стеллу и этого – ох! У него сразу пропала охота смеяться, и он сказал:

– Я всегда думал о Стелле. Я не помню, когда это началось, возможно, года два назад, и даже…

Нет, ему было стыдно – только не это, только не это!

Но потом он все-таки сказал:

– …и даже по ночам я думал о Стелле, это началось в какой-то момент, и по ночам все стало иначе, и я… я…

Валико кивнул, а уши Адриана покраснели, они просто пылали.

– И я не собирался вас выдавать, честное слово, просто я не переношу этого Дато, и мне было так грустно все время, и я… я…

«Скажи это», – подумал он.

«Скажи это», – приказал он себе.

И в первый и единственный раз в жизни он услышал, как произнес эти слова, – и мир не остановился; как ни в чем не бывало вечеринка в гостиной продолжалась, когда Адриан сказал Валико:

– Я люблю Стеллу Мараун.

Адриан обмяк, его голова упала на одеяло и осталась лежать там – и вдруг ему стало так легко, так сказочно легко; вся тяжесть ушла, стоило ему произнести эти слова перед Валико, теперь они витали в их тесном мирке ну наконец-то он сказал это.

Постельное белье пахло стиральным порошком и телом старого человека, и Адриан мог бы сидеть так вечно, зарывшись головой в одеяло, словно страус в песок. Но потом Валико потряс его за плечо, и когда Адриан снова выпрямился, старик показал на тумбочку с другой стороны кровати. Бурно жестикулируя, он отослал его туда. И хотя перед тумбочкой стоял стул, Адриан машинально сел на край кровати, спиной к гостиной – на самое безопасное место, с которого он не мог видеть Стеллу и Дато.

Только сейчас Адриан заметил бутылку и два стаканчика, хотя, по всей видимости, они все время стояли здесь; невзрачная бутылка с синей этикеткой и черной пробкой была наполнена подозрительно прозрачной жидкостью.

– Чача! – сказал Валико и показал на бутылку.

– Чача! – нетерпеливо повторил он и на несколько миллиметров придвинул стаканчики к Адриану.

И Адриан понял, хотя охотнее бы остался в неведении: ведь он не мог, ему нельзя это пить; но старый Валико не отставал от него и постоянно повторял это странное слово, он все требовательнее восклицал «Чача!», словно хотел вскочить и пуститься в пляс.

И Адриан сделал это.

Он открыл бутылку и до краев наполнил оба стаканчика. Адриану казалось, что он исполняет цирковой фокус, так как старик постоянно поглаживал его руку в знак благодарности, и из-за этого чача перелилась через край одного из стаканчиков. Его Адриан нехотя взял себе, а другой подал Валико. Адриан уже собирался пригубить чачу, но в тот же самый момент услышал возмущенный возглас старика.

– Ара! – воскликнул тот, почти прорычал.

Поскольку здесь не летали попугаи, то, по-видимому, это слово относилось к Адриану. Он опустил стаканчик с чачей, и тогда Валико снова улыбнулся. И улыбка не сходила с его лица все время, пока он говорил. Он поднял стаканчик, и из его уст полились миллионы слов – наверняка они были грузинскими, но в то же время звучали немного по-французски и так, словно у Валико болело горло. Его речь напоминала экзотическую песню, услышав которую можно понять, что в ней поется о чем-то хорошем.

Валико говорил и говорил, переходя иногда на монотонное пение и при этом высоко поднимая стаканчик; казалось, он вообще забыл о том, чтобы поставить его на тумбочку, и даже не думал использовать его по назначению.

Ну наконец.

Показалось, что короткая речь Валико закончилась, он воскликнул «Гаумарджос!», торжественно поднес стаканчик ко рту и одним глотком осушил его. Когда он справился с этим и увидел, что стаканчик Адриана все еще полон, то показал сначала на него самого, а потом на его стаканчик и кивнул. Адриан все еще медлил: ни разу в жизни он не пил алкоголь, разве что пару раз пробовал вино из родительских бокалов. Но потом он сделал один глоток, и этот глоток оказался таким огромным, что было абсолютно ясно: Адриан его не переживет. Во рту все горело, глотка пылала, а жар из груди устремился одновременно вверх и вниз; в голове появились теплые тяжелые камни, которые начали вращаться, у него перехватило дыхание, и он был вынужден закашляться и извергнуть огонь – а потом вдруг заметил, что все еще жив.

Адриан не знал, был ли тому причиной алкоголь, но теперь он понимал указания Валико гораздо лучше. Он снова налил старику полный стаканчик, а себе лишь долил недостающие сантиметры. И все повторилось сначала: старый Валико начал свою пространную певучую речь, залпом осушил стаканчик, зорко следя за тем, чтобы Адриан сделал хотя бы один жалкий глоточек. Так повторилось три или четыре раза, внутри у Адриана горело уже меньше: «Гаумарджос!» — и выпить, и снова налить, но потом в комнате появилась Тамар и игра закончилась.

Она держала в руке тарелку с хинкали, поставила ее на тумбочку и вдруг осторожно поцеловала отца в голову. Когда она заговорила с ним по-грузински, Валико запротестовал, но затем вздохнул и отставил свой стаканчик в сторону.

Тогда Тамар наспех поцеловала и Адриана, как будто это было самое обычное дело, и присела рядом с ним на край кровати.

– Я не знаю, – сказала она, – что ты с ним сделал. Но, кажется, это произвело на него большое впечатление. Он ведет себя так далеко не с каждым.

Адриан ничего не мог сказать в ответ, у него кружилась голова.

– Ты знаешь, что здесь происходит? – продолжала Тамар.

Адриан пожал плечами – о том, чтобы ответить ей словами, не могло быть и речи.

– Мы называем это «супра». Это такой ритуал – грузинское застолье. Собственно говоря, сегодня мы уже провели его, все вместе. Валико был тамадой, то есть главным распорядителем за столом. Представь себе, его кровать стояла в гостиной. А до этого мужчины перенесли ее со второго этажа вниз, прямо вместе с ним. Мой отец произнес тост, потом мы выпили хорошего грузинского вина. И это повторялось раз за разом. В течение нескольких часов. Обычно тосты следуют друг за другом в определенном порядке. И только мой отец каждый раз изменяет его. Я не знаю, как далеко вы зашли.

Даже если бы старик говорил по-немецки, Адриан все равно бы не ответил на этот вопрос: его глаза вылезали из орбит, он ничего не соображал.

– Чача горит, да? Так мы называем грузинскую водку, хотя это совсем даже не водка.

– Да, – прохрипел Адриан. – Горит. Тамар засмеялась и сказала:

– Тосты. Чаще всего Валико начинает с тоста в честь Богоматери. Потом он пьет за свою семью и за семьи гостей. Потом за почетного гостя, а затем за усопших, за наших предков. То есть за всех, кого нет с нами. Он пьет за детей, в том числе и за тех, которые только должны родиться. Он пьет за Грузию, особенно за Сванетию, а потом еще за искусство, за любовь и за добрых соседей.

– Можем ли мы, – спросил Адриан, точнее – попытался спросить, – можем ли мы наконец остановиться?

– Ты в любом случае сейчас же прекращаешь пить! Теперь ты наполнишь до краев оба стакана, но свой оставишь стоять. Это нормально. Моему отцу можешь спокойно продолжать наливать. Я знаю, что он болен. Но мы больше не запрещаем ему это. Ну, большой юноша, а теперь, пожалуйста, поешь что-нибудь, как меквле ты весь год должен быть с ясной головой!

Тамар поставила ему на колени тарелку с хинкали, что-то шепнула на ухо и вышла из комнатки. Как только она оставила их одних, Валико снова начал произносить длинные тосты, он осушал один стаканчик за другим и явно отнесся с пониманием к тому, что Адриан больше не пил, а только время от времени ел хинкали. Но к этой минуте голова Адриана уже была до самой макушки наполнена водкой-чачей, его мысли плавали вдоль и поперек. А на кровати сидел старый Валико – такой же печальный и такой же счастливый, как и Адриан. Они оба были невидимыми и одинаково далекими от своей мечты: от прошлого, проведенного в горах, и от девушки, которая почти не шепелявила. И пока Валико, произнося благословения, снова и снова поднимал свой стаканчик, Адриан вдруг понял: все еще может наладиться.

Он был не сломлен.

Он осознал, что именно Валико делал для него: он пил за то, что Адриан потерял, – за всех тех, кого больше нет с нами. Он пил за то, что будет. За то, что есть. И спустя несколько недель и месяцев Адриан наконец почувствовал в своих пьяных ногах силу – на этот раз она могла остаться с ним надолго.

Он повернулся в сторону гостиной и увидел Стеллу, которая уснула на плече Дато, Стеллу Мараун, которая еще никогда не казалась ему такой красивой, как сейчас. Он увидел Тамар, снующую взад и вперед, и осознал, что ему больше не надо извиняться. Тут ему на ум пришли слова, которые она прошептала ему на ухо: «Да, кстати, мой отец ни слова не понимает по-немецки». Увы, но она заблуждалась: Валико понял все – в этом Адриан был абсолютно уверен. Ее отец понял даже больше, чем сам Адриан, Адриан Тайс, вестник счастья и неудачник в одном лице, у которого больше не было слов.