Текст книги "Сон в красном тереме. Том 2"

Автор книги: Сюэцинь Цао

– Постойте! Не уходите!..

Бао-юй и служанка затрепетали. Девочка обернулась и, заметив среди лотосов человеческую фигуру, закричала:

– Дух явился! Цин-вэнь на самом деле пришла!..

Бао-юй, перепуганный не меньше девочки, обернулся, но…

Если вам любопытно узнать, кого увидел Бао-юй, прочтите следующую главу!

Глава семьдесят девятая, из которой читатель узнает о том, как Сюэ Пань взял в жены сварливую девушку и как Ин-чунь вышла замуж за жестокого молодого человека

Итак, едва Бао-юй окончил жертвоприношение Цин-вэнь, как из густой чащи цветов послышался голос. Бао-юй испуганно обернулся и, к своему удивлению, увидел Дай-юй.

– Как оригинально твое жертвенное поминание, – с улыбкой сказала она. – По своим достоинствам оно может стоять в одном ряду с «Памятной плитой Цао Э».

Бао-юй смутился и невольно покраснел.

– Мне казалось, что от жертвенных поминаний, которые составляются сейчас, слишком уж отдает затхлостью, и я решил написать его на новый манер. Сделал я это просто ради забавы и никак не ожидал, что ты подслушаешь. А впрочем, почему бы тебе не подправить в нем неудачные места?

– Где черновик? – спросила Дай-юй. – Я хотела бы сначала повнимательнее прочесть его. Поминание очень длинное, и я не помню, о чем в нем говорилось. Мне припомнились в середине две фразы, что-то вроде «глубоки чувства знатного юноши, пребывающего под красным шелковым пологом… несчастна судьба бедной девушки, скрытой под могильной насыпью». В этих параллельных фразах заложен глубокий смысл, хотя «под красным шелковым пологом» – выражение слишком избитое. Почему бы тебе не говорить о том, что у тебя перед глазами?

– А что у меня перед глазами? – поспешно спросил Бао-юй.

– Ведь мы все живем за окнами, оклеенными цветным флером, – пояснила Дай-юй. – Почему бы тебе не сказать: «Безбрежны чувства знатного юноши, живущего за окном, оклеенным розовым флером»?

– Вот это замечательно! – воскликнул Бао-юй и даже ногой притопнул от удовольствия. – Одна ты могла так хорошо придумать. В Поднебесной много замечательного, только мы, глупцы, не замечаем этого, хотя оно находится у нас перед глазами. Однако я хочу возразить тебе: хотя поправка твоя великолепна, она применима для описания твоего жилища, и по отношению к себе я употребить такое выражение не решаюсь.

Он подумал и еще несколько раз произнес:

– Нет, не решаюсь!..

– А что здесь такого? – улыбнулась Дай-юй. – Зачем так резко проводить грань? Мое окно можно считать и твоим, не нужно нам отдаляться друг от друга. В древности даже чужие люди «без сожаления дарили друг другу упитанных коней и теплые шубы» – что же говорить о нас с тобой? Мы ведь родственники!

– Когда люди дружат, они должны не только не жалеть «упитанных коней и теплые шубы», но и «желтое золото и белую яшму» не «взвешивать крошечными долями», – возразил Бао-юй. – Однако в данном случае речь идет о женских покоях, поэтому твое предложение для меня неприемлемо. Лучше в тех фразах, которые ты исправила, я заменю слово «юноша» на «девушку», и будем считать, что поминание написано тобой. К тому же ты всегда очень хорошо относилась к Цин-вэнь, поэтому лучше отказаться от всего, что я написал, но только не выбрасывать фразу о «розовом флере». Давай переделаем так: «Безбрежны чувства барышни, живущей за окном, оклеенным розовым флером; несчастна судьба служанки, скрытой под желтой могильной насыпью». В таком виде эти фразы, правда, не будут иметь отношения ко мне, но все же я буду чувствовать себя вполне удовлетворенным.

– Она ведь не моя служанка, – с улыбкой возразила Дай-юй, – зачем же я буду исправлять? Да и слова «барышня» и «служанка» не совсем удачны. Вот если бы умерла Цзы-цзюань, я могла бы так сказать.

– Ты хочешь накликать на нее смерть? – засмеялся Бао-юй.

– Это ты накликаешь, настаивая на своем, я бы сама ничего подобного не сказала, – заметила Дай-юй.

– Нашел! – вдруг радостно воскликнул Бао-юй. – Если переделать так, как я сейчас придумал, все будет в порядке! Лучше всего сказать: «За окном, оклеенным розовым флером, я – лишенный счастливой доли; под желтым могильным холмом ты – гонимая злой судьбою!»

Дай-юй неожиданно изменилась в лице. В словах Бао-юя она уловила намек на свою судьбу, и на сердце ее стало тяжело, но, не желая выдать своего волнения, она улыбнулась Бао-юю и похвалила его за исправление.

– Неплохо, – промолвила она. – Но не стоит тратить время на всякие изменения. Лучше занимайся более важными делами! Только что матушка присылала за тобой служанку, и та говорила, что завтра утром ты должен пойти к своему дяде Цзя Шэ. Ин-чунь уже просватали и по этому поводу вас всех созывают.

– Зачем они так торопятся? – воскликнул Бао-юй. – Я себя чувствую не совсем здоровым и завтра, возможно, не смогу пойти!

– Опять ты за свое, – упрекнула его Дай-юй. – Я бы тебе советовала оставить капризы, ведь ты уже не маленький…

Кашель прервал ее слова.

– Какой холодный ветер, а мы ничего не замечаем! – заволновался Бао-юй. – Ведь можно простудиться, а это не шутка. Идем скорее отсюда!

– Я пойду домой отдыхать, – проговорила Дай-юй. – Завтра увидимся.

С этими словами она направилась к дорожке. Опечаленный Бао-юй зашагал было в противоположном направлении, но, вспомнив, что Дай-юй ушла совершенно одна, приказал девочке-служанке догнать ее и проводить до дому.

Придя во «двор Наслаждения розами», он увидел нескольких старых мамок, которых прислала госпожа Ван. Мамки передали ему, чтобы завтра утром он пришел к Цзя Шэ. Все было так, как только что рассказала Дай-юй.

Оказывается, Цзя Шэ просватал Ин-чунь в семью Сунь. Эта семья происходила из области Датун. Предки Суней занимали военные должности, когда-то были ярыми приверженцами Гунов Нинго и Жунго и, таким образом, могли считаться близкими друзьями рода Цзя. Нынче только один из членов семьи Сунь жил в столице, занимая командную должность, доставшуюся ему по наследству. Звали его Сунь Шао-цзу. Рослый и сильный, он прекрасно владел искусством верховой езды и стрельбы из лука, слыл хлебосольным хозяином, был ловок и умел прекрасно приспосабливаться к обстоятельствам. В описываемое время ему было около тридцати лет. К тому же он был богат и сейчас ожидал повышения в должности по линии военного ведомства.

Сунь Шао-цзу еще не был женат, и Цзя Шэ, который считал его племянником старых друзей рода Цзя, равных с ним по имущественному положению, решил выдать за него замуж свою дочь. Об этом Цзя Шэ уже сообщил матушке Цзя. Та осталась не очень довольна подобным выбором, но, подумав, что судьбу молодых людей предопределяет Небо, не стала вмешиваться, тем более что Цзя Шэ уже принял решение.

– Пусть будет по-твоему, – сказала она, не вникая в детали.

Цзя Чжэн недолюбливал Суня. Они считались старыми друзьями рода Цзя, так как дед их, попав однажды в затруднительное положение, вынужден был просить покровительства у могущественных и влиятельных гунов Нинго и Жунго, после чего объявил себя их приверженцем. Однако сам дед не принадлежал к знатному образованному роду.

Цзя Чжэн дважды уговаривал Цзя Шэ отказаться от своего намерения, но тот не хотел об этом слышать, и Цзя Чжэну пришлось смириться.

Что касается Бао-юя, то он прежде никогда не встречался с Сунь Шао-цзу, и пойти на встречу с ним его заставлял лишь долг вежливости.

Он слышал, что день свадьбы близок и что Ин-чунь уедет из дома в этом году. Потом, когда госпожа Син заявила матушке Цзя, что берет Ин-чунь из «сада Роскошных зрелищ», настроение его еще больше испортилось, он стал рассеянным и задумчивым. Кроме того, когда он услышал, что вместе с Ин-чунь уйдут из дома четыре служанки, он совсем опечалился и воскликнул:

– Сразу на пять непорочных девушек у нас станет меньше!..

Он стал каждый день навещать «остров Водяных каштанов» и его окрестности, наблюдая за домом, где жила Ин-чунь. Но там было пусто, окна, выходящие на террасу, были безмолвны, неподвижно висели занавесы на дверях, и лишь иногда появлялись служанки, которым было поручено присматривать за опустевшим домом. А когда он глядел на противоположный берег пруда, ему казалось, что камыш и осока лишились своей прежней красоты и печально поникли, словно вспоминая обитательницу здешних мест. Однажды, в порыве нахлынувших на него чувств, Бао-юй сочинил песню:

 
Воет всю ночь напролет над прудом
    ветер холодный осенний,
Будто в пурпурную яшму одеты
    лилий и лотосов тени.
Листья кувшинок, осоки цветы
    справиться с грустью не в силах,
Иней и росы к земле наклонили
    хрупкое веток сплетенье.
Здесь уж вовек не послышится стук
    шахмат фигур за игрою;
Ласточки грязью, упавшею с гнезд,
    доски от шахмат покроют.
В древности люди жалели о том,
    что расстаются с друзьями, —
Мне же сегодня расстаться пришлось
    с нежно любимой сестрою.
 

Едва он прочел свое сочинение вслух, как вдруг услышал за спиной чей-то смех:

– Вы опять сочиняете глупости?

Бао-юй быстро обернулся и увидел Сян-лин.

– Зачем ты здесь, сестра? – с улыбкой спросил он. – Ведь уже много дней ты не приходишь сюда гулять.

Сян-лин всплеснула руками и захихикала:

– Разве это от меня зависит? Недавно вернулся ваш брат Сюэ Пань, и теперь я не могу пользоваться такой свободой, как прежде! Наша госпожа только что посылала служанок за второй госпожой Фын-цзе, но им сказали, что она в саду. Услышав это, я сразу же попросила разрешения поискать ее. Девочка-служанка, повстречавшаяся мне дорогой, сказала, что Фын-цзе в «деревушке Благоухающего риса». Я направилась туда, но неожиданно увидела вас. Мне хочется вас спросить, как чувствует себя сестра Си-жэнь? И почему так неожиданно умерла сестра Цин-вэнь? Чем она болела? И вторая барышня Ин-чунь скоро уезжает! Как сразу опустел сад!

На каждое слово Сян-лин юноша только кивал головой, а когда девушка умолкла, он пригласил ее во «двор Наслаждения розами» выпить чаю.

– Сейчас не могу, – ответила Сян-лин, – вот найду вторую госпожу Фын-цзе, передам ей, что мне поручено, а потом приду.

– Неужели у тебя столь важное поручение, что ты должна так спешить? – удивился Бао-юй.

– Очень важное! Речь идет о женитьбе Сюэ Паня.

– Тогда действительно поручение очень важное, – согласился Бао-юй. – Кого же он себе сосватал? Уже целых полгода я слышу разговоры об этом. То говорят, что в семье Чжан хорошая девушка, то хотят ему сватать девушку из семьи Ли, то вдруг спорят и доказывают, что девушка в семье Ван еще лучше. Интересно, в чем провинились эти девушки, что чужие люди перемывают им косточки!

– Сейчас уже все решено, и девушек можно оставить в покое, – заметила Сян-лин.

– Какую же избрали? – поинтересовался Бао-юй.

– Недавно, когда ваш брат уезжал, он по пути навестил своих родственников, – начала рассказывать Сян-лин. – Их семья числится по ведомству финансов в ряду крупнейших торговых домов. В наших дворцах знают эту семью, а в столице все, начиная от ванов и кончая простыми торговцами, называют эту семью «Ся – коричные цветы».

– Что это значит? Почему их так называют? – спросил удивленный Бао-юй.

– Род Ся чрезвычайно богат, – продолжала Сян-лин. – О их землях и говорить нечего: одних только коричных рощ у них несколько десятков цинов[22]22
  Цин – мера площади в 6,15 га.


[Закрыть]. Все лавки, торгующие корицей как в столице, так и вне ее, принадлежат семье Ся. Даже вазы с коричными деревцами, которые имеются в императорском дворце, присланы государю в подарок от этой семьи. Вот почему семья Ся получила такое прозвище. Глава семьи умер, и его вдова живет с единственной дочерью. Сыновей у нее нет. Как жаль, что такая семья не имеет потомков по мужской линии!

– Меня не интересуют их потомки, – прервал девушку Бао-юй. – Главное скажи, хороша ли сама барышня? Чем она так понравилась твоему господину?

– Прежде всего, их свела судьба, – ответила Сян-лин, – кроме того, каждому влюбленному обычно кажется, что его возлюбленная не уступает в красоте Си Ши. Дело в том, что связи между обеими семьями установились уже давно, и наш господин Сюэ Пань еще в детстве играл с барышней Ся. Если говорить о родстве, то Сюэ Пань приходится барышне Ся двоюродным братом, поэтому нет никаких препятствий для их брака. В последние годы они не встречались, и когда господин Сюэ Пань неожиданно приехал к ним, тетка, глядя на выросшего и возмужавшего юношу, обрадовалась ему как родному сыну. От избытка чувств она и плакала и смеялась, затем велела своей дочери выйти к гостю и приветствовать его. За то время, что Сюэ Пань ее не видел, девушка расцвела, словно цветок, она довольно образованна, и поэтому понравилась господину Сюэ Паню с первого взгляда. Господин Сюэ Пань даже остался на три-четыре дня в их доме и своих приказчиков оставил с собой. Затем хозяева упросили его побыть у них еще несколько дней. Лишь с большим трудом ему удалось вырваться от них. Едва переступив порог своего дома, он стал настойчиво просить свою матушку, чтобы она сосватала ему эту девушку. Наша госпожа, которая уже раньше видела барышню Ся и считала ее достойной парой для сына, охотно на это согласилась. Она переговорила со второй госпожой Фын-цзе, та послала в семью Ся сваху, и все быстро уладилось. Господин Сюэ Пань торопит со свадьбой, поэтому у нас много хлопот. Я тоже мечтаю, чтобы господин Сюэ Пань поскорее женился, потому что в нашей семье прибавится еще один человек, умеющий сочинять стихи.

– Хорошо, если все так, как ты говоришь, – усмехнулся Бао-юй, – но все же меня беспокоит твоя дальнейшая судьба!

– Что это значит? – удивилась Сян-лин. – Не понимаю!

– Что тут непонятного? Если в доме появится другая, старший брат Сюэ Пань охладеет к тебе.

Сян-лин невольно покраснела:

– О чем вы говорите? Я всегда относилась к вам с уважением, так же как вы ко мне. А вы заводите такие странные разговоры! Теперь мне понятно, почему все утверждают, что с вами нельзя дружить!

С этими словами она повернулась и направилась прочь.

Поведение Сян-лин огорчило Бао-юя, он долго стоял в растерянности, а затем, унылый и расстроенный, медленно побрел в направлении «двора Наслаждения розами».

Почти всю ночь он не мог уснуть и беспокойно метался на постели, а на следующий день лишился аппетита, и у него появился жар.

Вся эта история с обысками в «саду Роскошных зрелищ», изгнание Сы-ци, уход Ин-чунь из сада, воспоминания о Цин-вэнь и без того расстроили юношу, и небольшая простуда, схваченная им в саду, привела к болезни. Бао-юй слег.

Матушка Цзя сильно беспокоилась и каждый день приезжала навещать внука. Госпожа Ван тоже была расстроена, считая, что все произошло из-за Цин-вэнь, и раскаивалась, что поступила с девушкой так круто. Однако она ничем не проявляла обуревавших ее чувств и только приказала служанкам хорошенько заботиться о Бао-юе. Дважды в день она присылала врачей, которые осматривали больного и прописывали лекарства. Но, несмотря на все старания, Бао-юй лишь через месяц стал понемногу поправляться, и ему еще надо было сто дней лечиться, хотя ему разрешили есть мясные и мучные кушанья и на короткое время выходить на прогулки.

В течение ста дней ему было запрещено подходить к воротам сада и разрешено развлекаться только у себя в комнатах. Но не прошло сорока—пятидесяти дней, как в душе Бао-юя вновь проснулась прежняя живость, и, казалось, никто не мог удержать его на месте. Однако к каким бы уловкам Бао-юй ни прибегал, чтобы вырваться на волю, матушка Цзя и госпожа Ван ни о чем слышать не хотели. Бао-юй в конце концов убедился, что его старания бесполезны, и смирился. Тогда он стал шутить и забавляться со служанками.

Потом он узнал, что Сюэ Пань уже ввел к себе в дом жену и что на свадьбе у него было необычайно весело. Ему рассказали, что девушка из семьи Ся очень красива и образованна, и Бао-юй досадовал, что не может повидать ее.

Прошло еще некоторое время, и Бао-юй узнал, что Ин-чунь переехала в дом мужа. Тогда он стал вспоминать то время, когда они жили вблизи друг друга. «Теперь, – думал он, – если нам даже доведется встретиться, в отношениях между нами уже никогда не будет искренности и непосредственности». Сознание того, что он не может встречаться с сестрой, когда захочется, повергало его в смятение и уныние. Но он терпел, стараясь забыться в играх со служанками. Счастье еще, что Цзя Чжэн ничего не знал об этом, не то он заставил бы сына заниматься.

За дни вынужденного пребывания дома Бао-юй чуть не разнес «двор Наслаждения розами», развлекаясь, он переиграл все игры, которые только существуют на свете… Но об этом мы рассказывать не будем.

Сейчас речь пойдет о том, как Сян-лин обиделась на Бао-юя, который, по ее мнению, посмеялся над нею, и стала избегать его. Она совершенно не приходила в «сад Роскошных зрелищ» и целыми днями хлопотала по дому. Она была уверена, что, если Сюэ Пань женится, она обретет поддержку в доме, часть обязанностей будет с нее снята и она почувствует себя свободнее. Кроме того, ей казалось, что такая образованная и красивая девушка, как жена Сюэ Паня, должна непременно быть учтивой и покладистой, поэтому она ждала дня свадьбы Сюэ Паня, пожалуй, с большим нетерпением, чем он сам. А когда жена переехала к ним, Сян-лин с усердием принялась прислуживать ей.

Следует сказать, что жене Сюэ Паня – урожденной Ся – было всего семнадцать лет. Она обладала необычайной красотой, была образованна, а по уму и находчивости – под стать самой Фын-цзе. Только вот беда: отец ее умер, когда она была еще ребенком, и мать лелеяла ее, словно драгоценность, исполняла все ее капризы и прощала шалости. Благодаря этому у девушки сложился характер не менее жестокий, чем у Дао Чжэ[23]23
  Дао Чжэ – знаменитый разбойник. Согласно преданию, съедал печень убитых им людей.


[Закрыть]. Она привыкла к поклонению, словно была богиней, и совершенно ни с кем не считалась. Из-за всякого пустяка она вспыхивала с такой же внезапностью, как налетает порыв ветра или раздается удар грома. Еще дома в минуты раздражения она бранила и безжалостно избивала служанок. А сейчас, выйдя замуж, разумеется, захотела стать полновластной госпожой. Она уже не желала казаться скромной и учтивой, как выставляла себя прежде; она жаждала забрать власть в свои руки и держать в повиновении мужа. Видя, что Сюэ Пань упрям, она решила ковать железо, пока горячо, так как понимала, что в последующем ей будет труднее своевольничать. Ее возмущало, что у Сюэ Паня красивая наложница, и у нее появилось желание «Сунского Тай-цзу уничтожить южную Тан». Вследствие того что дома у них были рощи коричных деревьев, ей в детстве дали имя Цзинь-гуй – «Золотая корица», но она никому не разрешала произносить слова «золото» или «корица», и если какая-нибудь из служанок по невнимательности произносила хоть одно из этих слов, девушка сурово наказывала ее. Однако она понимала, что такие слова, как «цветок корицы», не запретишь, поэтому она решила назвать цветы как-то по-иному. Зная, что с коричными цветами связана легенда о дворце Гуан Хань и Чан Э, она переименовала «цветы корицы» в «цветы Чан Э», как бы подчеркивая, что она занимает такое же положение, как и Чан Э.

Что касается Сюэ Паня, то он постоянно стремился к новому, но смелым он был только в хмелю. Обретя очаровательную жену, он во всем уступал ей, ибо она была для него новой и свежей.

Тогда Цзинь-гуй стала делать попытки прибрать мужа к рукам. В течение месяца она держалась с Сюэ Панем на равной ноге, а на второй месяц почувствовала, что муж начинает уступать ей. Выпив однажды вина, Сюэ Пань стал о чем-то советоваться с Цзинь-гуй, но мнения их разошлись. Сюэ Пань не выдержал, сказал ей несколько резких слов и поступил по-своему. Цзинь-гуй разрыдалась, отказалась от еды и притворилась больной.

Пришлось пригласить врача.

– У больной нарушены дыхание и кровообращение, – сказал врач, – ей нужно принимать лекарство, которое расширяет грудь и делает дыхание свободным.

– Ты только что женился, скоро у вас может родиться сын, а ты все еще не остепенился! – бранила сына тетушка Сюэ. – Ведь твоя теща, словно феникс, вырастила единственную дочь, нежную, как цветок. Она отнеслась к тебе как к порядочному человеку и только поэтому отдала тебе в жены дочь. А ты, вместо того чтобы жить с нею в мире и согласии, напиваешься, устраиваешь скандалы и мучаешь человека! Вот и нажил сам себе хлопот! Теперь приходится приглашать врача, тратиться на лекарства!

После того как произошел этот разговор, Сюэ Пань стал раскаиваться в своем поведении и принялся просить у Цзинь-гуй прощенья. Покровительство свекрови только ободрило Цзинь-гуй. Она возгордилась и вовсе перестала обращать внимание на Сюэ Паня.

Сюэ Пань, не зная, как держать себя с женой, только вздыхал. Благодаря всяким ухищрениям он через полмесяца вновь обрел расположение Цзинь-гуй. Но теперь он стал вдвойне осторожен и еще больше уступал ей.

Тогда Цзинь-гуй стала набираться храбрости. Сначала она прибрала к рукам Сюэ Паня, потом взялась за тетушку Сюэ и наконец стала подбираться к Бао-чай.

Бао-чай давно разгадала ее намерения и при всяком удобном случае намеками побуждала ее отказаться от задуманного. Со своей стороны, Цзинь-гуй, поняв, что Бао-чай так легко не возьмешь, стала выжидать, не допустит ли та какого-нибудь промаха; но так как в поступках Бао-чай не было ничего такого, за что можно было уцепиться, Цзинь-гуй до поры до времени вынуждена была смириться.

Однажды, когда Цзинь-гуй делать было нечего, она позвала Сян-лин и, болтая с ней о всяких пустяках, стала расспрашивать ее о родных местах, о родителях. Сян-лин отвечала ей, что ничего об этом не помнит. Цзинь-гуй осталась недовольной, подумав, что Сян-лин хочет что-то от нее скрыть.

– А кто это придумал тебе имя «Сян-лин»? – вдруг спросила она.

– Барышня, – ответила Сян-лин.

Цзинь-гуй усмехнулась:

– Ваша барышня образованна, а не может даже имя придумать!

– Вы говорите, что наша барышня необразованна, только потому, что вы не беседовали с ней, – вступилась Сян-лин за Бао-чай. – Даже господин Цзя Чжэн всегда ее хвалит!

Кто хочет узнать, что ответила на это Цзинь-гуй, пусть прочтет следующую главу!