Текст книги "Много разных кораблей"
Автор книги: Святослав Сахарнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Он составил железное расписание.
Веня берёт станции. Каждые четыре часа.
Я веду перепись рыб: где сколько их живёт.
Кая следит за водолазными спусками и заполняет Венины журналы.
Марлен и Дима два раза в день обследуют дно.
Всё по расписанию, и ни шага в сторону!
Кроме того, я должен ВСЕМ ПОМОГАТЬ. Так… Так… Картины я, очевидно, должен писать ночью.
МЕНЯ УЧАТ ПЛАВАТЬ
– А ты, кстати, плавать умеешь? – спросил Марлен.
– Не очень… В общем, плохо.
– Тогда смотри!
И он мне показал, как надо плавать.
Надеваешь маску и ласты, ложишься на воду. В маске воздух. Она, как поплавок, держит голову. Дышишь через трубку. Шевелишь ногами. Ласты извиваются, как змеи, и ты плывёшь. Руки свободны для работы.
– Не переплыви сгоряча море! – предупредил Марлен.
В маске, с ластами я сполз за борт. Зашевелил ногами и – поплыл.
Долго плыл. Оглянулся – до шхуны шагов десять.
Так что зря Марлен беспокоился: море я не переплыву. Уж разве что сгоряча.
ПИСЬМО
Вторая ночь.
Я зажёг на палубе огарок свечи и написал письмо.
ПИСЬМО МОРЯКА.
На клочке бумаги. Огрызком карандаша. Под свист ветра и выстрелы пиратов. «Капитан, где моя шпага?..»
Вот что я написал:
Дорогие мама и Зина!
Не удивляйтесь, если письмо будет пахнуть смолой и солью, – пишу на корабле.
Второй день плывём по Чёрному морю. Всё идёт замечательно. Я боялся, что не будет ни одного шторма, но их здесь достаточно. На днях какие-то олухи взорвали в море мину. Я первый бросился за борт, чтобы обследовать дно.
Капитан и Марлен (наш начальник) – парни ничего. Если с ними что-нибудь случится, боюсь, заменять их придётся мне.
Отвечать не старайтесь, почта не дойдет. Письмо бросаю в бутылке в море (здесь все делают так).
Ваш сын и брат Коля.
Я запечатал письмо в бутылку из-под нарзана и бросил бутылку в море…
УТРО
Проснулся я раньше всех.
По бледно-жёлтому небу ползли ватные облака.
Море было тихим и стальным.
Я вышел на корму и начал делать приседания.
– Раз… Два… Раз… Это что такое?
Метрах в десяти от шхуны покачивалась на воде бутылка.
МОЯ БУТЫЛКА С ПИСЬМОМ.
Я представил: её вылавливают, раскупоривают и читают вслух письмо.
СГОРЕТЬ МОЖНО СО СТЫДА!
Раздумывать было некогда.
Я перевалился через борт.
Стуча по воде руками, как утопающий, поплыл к бутылке.
Цоп!
Холодное скользкое горлышко очутилось в моей ладони.
– Ты что там делаешь?
Сонно протирая глаза, у борта стоял Дима.
НАДО ЖЕ БЫЛО ЕМУ ПРОСНУТЬСЯ!
Я судорожно глотнул воздуху и скрылся с бутылкой под водой.
Пробка была как камень!
Чуть не плача, я зубами вырвал её .
Буль-буль-буль! Бутылка пошла на дно.
– Уфф!
Я вынырнул, отдышался и, стараясь плыть НЕБРЕЖНО, вернулся на «Триглу».
– Сказочное утро! – бросил я Диме. – Люблю с утра поплавать!
ПЕРВЫЙ КОСМОПЛАВ
В это утро я отважился пуститься в настоящее плавание.
Я лежал на груди, быстро перебирая ластами, и плыл над подводным лесом.
Дно было покрыто лохматыми, похожими на еловые лапы, водорослями. Между ними чернели щербатые кривые камни да светились жёлтые россыпи гальки.
Морских рыб я часто рисовал для книг и теперь легко узнавал их.
На камнях сидели ерши – такие же чёрные и щербатые, как камни.
Колченогий краб, смешно взбрыкивая ногами, пробежал по гальке.
Пронеслись стаей кефали – узкие серебристые рыбы, стремительные, как стрелы.
Мягкий, рассеянный свет без теней ложился на подводные леса и скалы.
Это был удивительный, какой-то космический мир.
А я – первый космоплав.
Я плыл, не чувствуя веса своего тела, не видя, где начинается и где кончается толща воды.
Перед моим лицом беззвучно ломалось и распадалось на куски серебристое зеркало. Это играл свет на волнах.
Когда я вернулся на шхуну, то спросил Марлена:
– Ну как я плыл?
– Ничего, – спокойно ответил он.
Я обиделся.
– В общем, ничего, – повторил наш начальник, – только болтал головой и взбрыкивал ногами, как курортница.
Я захлопал глазами от неожиданности. Мне казалось, что я плыл ве-ли-ко-леп-но!
БЕЛЫЕ МЕШОЧКИ
Мы работали по расписанию. По железному расписанию, которое составил Марлен.
Мне некогда было вздохнуть. Про кисть и краски я забыл.
Я крутился как белка в колесе.
На свет появились белые мешочки.
ЭТО ТЕПЕРЬ САМОЕ ГЛАВНОЕ.
В каждом мешочке лежала рыбья приманка.
Пахучая-препахучая.
Мешочки я привязывал к шнурам. У каждого шнура были якорь и поплавок.
Шнуры я бросал за борт везде, где останавливалась шхуна.
Я плавал от поплавка к поплавку.
Я вёл рыбью перепись.
Я висел, сгорбившись, в воде и писал.
Тупым гвоздём на алюминиевой пластинке.
Записывал рыб.
Шнур был туго натянут между якорем и поплавком. На каждом шнуре висели три белых мешочка. У самого дна, посередине и у поверхности.
Около мешочка толпились рыбы.
У верхнего – юркая серебристая мелочь.
У среднего – рыба посолиднее, но тоже отливающая серебром.
У самого нижнего – ни на кого не похожие обитатели морского дна. Зелёные и бурые – под цвет камней и водорослей.
Теперь я совсем забыл, что плохо плаваю.
ВПРОЧЕМ, В СЛУЧАЕ ЧЕГО, СПАСАТЬ МЕНЯ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕНЯ.
ПОДВОДНЫЕ ПТИЦЫ
Я вывернул один мешочек, и горсть бурых крошек заклубилась около шнура.
Откуда ни возьмись, на них налетела стая чёрных бархатных рыбок.
Хвостик у каждой был раздвоен.
Рыбки не стояли на месте, не плавали по кругу, как другие. Они причудливо порхали, переносясь с места на место. Чёрные хвостики не знали покоя. Рыбки вились вокруг медленно тонущих крошек.
Ко мне подплыл Марлен.
«Морские ласточки», – нацарапал он на дощечке.
Конечно, ласточки… Как же их называть ещё?
ИГЛА
Прямо подо мной из водорослей торчала серая палка.
Вдруг я заметил, что палка
Живая!
Я решился, набрал воздуху и нырнул.
Дойдя до дна, я увидел полянку, поросшую бурыми водорослями, а на ней – кучу угрюмых чёрных камней.
Из бурых листьев торчала здоровенная рыба-игла.
Рыба-иголка, которых полно в матрасах, набитых морской травой.
САМАЯ БЕЗОБИДНАЯ ИЗ РЫБ, – так пишется в книгах.
Я протянул руку.
Рыба тронулась с места и пошла на глубину. В камни.
Она плыла ужасно нелепо, плыла СТОЯ – головой вверх, хвостом вниз. Глубже, глубже…
Я снова протянул руку, схватил иглу и…
МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ВОЗДУХУ!!!
Изо рта выскочил серебряный пузырёк. Перед глазами пошли круги. Я потерял сознание…
Чья-то сильная рука тащила меня наверх…
Вот всё, что я помню.
О НОГАХ
Спас меня Марлен.
Это он заметил: со мной что-то неладное.
А Веня?
ОН ДУМАЛ О СВОИХ ДВАДЦАТИНОГИХ.
Обо мне он забыл.
НУ КОНЕЧНО, ВЕДЬ У МЕНЯ ДВЕ НОГИ…
У Марлена с ним был разговор.
Веня целый день потом ходил в пятнах. Как жирафа.
Двадцатиногие, и верно, не давали ему покоя.
То и дело Веня доставал из-за борта ведро воды.
Воду процеживал через марлю.
На марле оставался комочек голубоватой слизи.
ЭТО БЫЛИ РАЧКИ.
Вернее, в слизи было ЧТО УГОДНО, и рачки тоже.
Слизь он осторожно собирал на стёклышко и рассматривал через микроскоп.
НОВЫЕ ВЕСЛОНОГИЕ НЕ ПОПАДАЛИСЬ.
РУЖЬЁ
В каюте, над койкой Марлена висело ружьё.
Необыкновенное ружьё. Для подводной охоты.
Оно стреляло гарпуном. Две стальные пружины вились бок о бок вдоль металлического ложа.
– Этим ружьём можно убить кита, – сказал как-то Марлен.
Я не понял, шутит он или всерьёз.
Если всерьёз, то разве можно такое страшное оружие оставлять на стене, без присмотра?
Однажды, когда Марлена не было, я снял ружьё со стены и попробовал взвести курок. Тяжёлые пружины едва шевельнулись.
Я понял, почему Марлен не боится за ружьё.
Кроме него, с ружьём никому не справиться!
БРИЛЬ
Мы ходили по шхуне растрёпанные и волосатые.
Один Веня в аккуратной соломенной шляпе.
– Очень милая шляпка. Где ты её достал? – спросила однажды Кая.
– Не твоё дело, – обиделся Веня.
– Позор! – сказал Марлен. Он давно присматривался к Вениной шляпе. На корабле – такая панама! Нас примут за диверсантов и арестуют.
– Это бриль, – гордо возразил Веня.
– Вот и хорошо. Выбрось его за борт.
Марлен до сих пор не простил Вене случай со мной.
МЫ ИЩЕМ, ИЩЕМ, ИЩЕМ…
Потянулись скучные дни.
Каждое утро «Тригла» снималась с якоря и шла в «точку» – к заранее намеченному месту.
Таких «точек» Марлен наметил сорок.
В «точке» Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.
Каждый день одно и то же.
Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?
– Нет! – мрачно говорили они.
И мы привыкли.
Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.
Потом мы перестали смотреть, а они перестали качать.
Тогда все стали пожимать плечами.
– Кто знает, где эти камни? – говорили мы. – Может, никаких отпечатков-то и не было?
Тогда Марлен вытаскивал из бумажника пожелтевшую фотографию.
– Отпечатки были вот здесь, – показывал он.
НЕПРАВИЛЬНЫЙ ЯЩЕР
Я так много думал о древних следах, что как-то ночью мне даже приснился ихтиозавр.
Большой, серый. Сначала он шёл по берегу, а потом поднялся на задние лапы и вошёл в воду.
Он подошёл к «Тригле» и, подняв над ней маленькую злую головку на тонкой шее, зловеще замер.
Я проснулся в холодном поту.
– Эх ты! – сказал Марлен, когда я рассказал ему сон. – По-твоему, ихтиозавры на четырёх ногах? А ну нарисуй.
Я нарисовал.
– Это же бронтозавр, сухопутный ящер. А ихтиозавр – морской, вроде зубатого дельфина. Тоже мне художник! Правильного ящера увидеть во сне не можешь!
Больше неправильные ящеры мне не снились.
ГДЕ ЖЕ КАМНИ?
А дни шли.
Мы съели мясо, капусту. Хлеб зачерствел.
Мы перешли на консервы. За обедом капитан стал класть на стол, для желающих, сухари.
Пища богов!..
– Но где же камни?
Этот вопрос мучил нас.
– Кажется, я знаю, – сказал наконец Веня. – Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.
Марлен посмотрел на него уничтожающе.
И тут меня осенило.
А что, если…
Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь – засмеют.
И я промолчал.
ШПИЛЬ
На носу шхуны стоял шпиль – здоровенная чугунная тумба.
Она соединялась с мотором.
Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.
Цепь наматывалась на неё, якорь неторопливо и важно показывался из воды.
– Отличная машина! – говорил капитан и шлёпал ладонью по ржавой макушке шпиля. – Чёрта своротит!
Ночью Кая сушила на шпиле купальник.
Больше шпиль не интересовал никого.
ЯКОРЬ
Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?
Однажды Веня, который нырял к якорю, вернулся обескураженный.
– Ничего не пойму, – сказал он, стянув с лица маску и разводя руками. – Вчера всё было в порядке, а сегодня якорь лежит поверх песка. Кто-то ВЫРЫЛ его.
– Это ещё что такое? – возмутился Марлен. – Дом с привидениями? Кто будет рыться на дне около нашего якоря?
– Морские духи, – сказал Дима.
– И всё-таки якорь вырыли, – настаивал Веня.
Дима сложил ладони лодочкой и пошевелил пальцами – это значило: ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ДВАДЦАТИНОГИЕ!
КАК ВЕНЯ СОЧИНИЛ СТИХИ
Я сидел, у мачты, и смотрел, как опускается в море солнце. Оно было похоже на лимон. Жёлтое и приплющенное.
Рядом со мной сидел Веня. Он шевелил губами.
– Знаешь что, – сказал он. – Я кажется, сочинил стихи. Хорошие стихи: тум-туру-рум-тум, тум-туру-рум-тум… Три строчки сочинил, а четвёртую не могу придумать.
– А ну прочти! – сказал Марлен.
И Веня прочёл:
Шёл весёлый барабанщик,
Шёл весёлый барабанщик,
Шёл весёлый барабанщик…
– Громко плакал и рыдал, – сказал Марлен. – Можешь не стараться, эти стихи я уже где-то читал… Ну и команда! Один ходит в панаме, вторая спит, есть свой Айвазовский. Не хватало Пушкина. А между прочим, время двадцать ноль-ноль. Кто будет за тебя температуру воды измерять? Раки?..
20.00
Двадцать ноль-ноль – это восемь часов вечера. По-корабельному.
Я давно уже понял: на корабле всё не так, как на суше.
Пол называется палуба. Комната – каюта. Наш капитан вместо «кОмпас» говорит «компАс», вместо «маякИ» – «маЯки».
Но путаннее всего – время.
Дома у меня на столе стоял будильник. На нём были числа от 1 до 12. Половина пятого была половина пятого. Стрелки я мог крутить, как хотел. Время подчинялось мне.
На «Тригле» всё оказалось не так.
В первый же день ко мне подсел капитан и объяснил, что время бывает:
судовое,
солнечное,
звёздное,
среднее.
И каждое – разное. Половина пятого – это может быть:
и 4.30,
и 16.30,
и 16.25,
и 23.10,
и всё, что угодно.
На корабле есть такие часы – хронометр. К ним нельзя прикасаться. Когда с хронометром нужно что-нибудь сделать, его выносят на берег и специальные люди колдуют над ним.
Время – это наука.
Я понял: время подчиняется не художникам, а учёным и морякам.
ТРИГЛА
Я часто думал: почему наша шхуна называется «Тригла»?
– Три иглы?
– Три угла?
В оркестре есть такой инструмент – триангль. Треугольник. Если по нему ударить палочкой, раздаётся малиновый звон: денн-н-нь…
Как-то утром мы решили половить рыбу. Я, Дима и капитан.
За борт на капроновых жилках были опущены крючки с наживкой.
Капитану повезло. Его жилку сразу потащило в сторону. Он дёрнул. Жилка задрожала. Неторопливо смотав её, он вытащил на палубу рыбу.
Замечательную рыбу. Пёструю, как птица, большеголовую, золотисто-бурую, с голубыми плавниками.
– Морской петух, – сказал капитан, – тригла.
Так вот оно что! Наша неказистая шхуна называется именем этой красавицы!
Я долго разглядывал триглу, а когда вернулся к своей жилке, она была тоже туго натянута.
Я дёрнул – что-то сопротивлялось.
Все лица с любопытством повернулись ко мне.
Я торопливо начал выбирать удочку.
Наконец в воде показалось что-то жёлтое. Ещё одна диковинная рыба!
Я потянул – из глубины всплыл Венин бриль, аккуратно насаженный на крючок. Бессовестные!
Я дёрнул… и – о счастье! – бриль отцепился. Поблёскивая полями, он снова погрузился в море.
Я оглядел шхуну.
Кая и Марлен смотрели в сторону.
Веня улыбался. Его чёрные волосы свободно развевались по ветру.
– Кого поймал? – спросил, подходя, Дима.
Лицо у него было каменное.
– Триглу, – как можно небрежнее сказал я. – Сорвалась.
– Ах вот что!.. – Губы у Димы задрожали от смеха. – Рыбу не мог вытащить, – сказал он и ущипнул себя за бороду. – А ещё Айвазовский!
АЙВАЗОВСКИЙ
Айвазовский был художник.
Он жил на берегу моря, в городе Феодосии.
В шторм он раскрывал настежь окна своего дома и писал картины.
Солёные брызги летели на неоконченное полотно.
Он писал много.
Он написал очень много картин. Несколько тысяч.
И на всех было море.
Море утреннее и вечернее, море спокойное и в бурю, море у берегов России, Италии, Африки.
У Айвазовского есть картина «Наполеон на острове Святой Елены». Этот остров находится в Атлантическом океане. На картине бушуют волны. Они пенятся у подножия отвесной скалы. На вершине скалы стоит маленькая фигурка Наполеона.
Айвазовского не интересовал французский император. Его интересовало море. Что бы он ни писал, – он писал только его.
КАК РЫБЫ СЪЕЛИ МОЮ КАРТИНУ
А мои картины не писались.
Картонки, заготовленные для них на берегу, сырели и покрывались плесенью.
Я уставал. Я работал в воде часами. На шхуне я только спал.
И вдруг мне в голову пришла блестящая мысль. А что, если написать картину под водой?
Там так здорово!
Я рассказал об этом товарищам.
– Для такого дела не жалко и акваланга, – сказал Марлен. – Пустим тебя на конце, чтобы не утонул. Будешь писать рядом со шхуной.
Конец – тонкая верёвка. Её прицепили мне за пояс. Чтобы кисти не всплыли, к ним привязали гайки.
Алюминиевый лист – вместо картона – принёс из машины капитан.
На меня навьючили акваланг, и я полез в воду.
Пять метров глубины.
Светло, как в студии!
Отчаянно пузыря и болтая ногами, я стал устраиваться. Положил лист, краски. Сидеть на дне оказалось страшно трудно. Я всё время всплывал и переворачивался вверх ногами.
Тогда я стал плавать вокруг листа. Подплыву, сделаю мазок – и поплыл дальше. Мазок за мазком.
И картина начала получаться.
Я писал подводный лес – бурые разлапистые водоросли и лиловую даль, чёрные камни и кроваво-красных рыбок-собачек.
Очень хорошо!
Но тут появились зрители.
Стайка чёрных монашек-ласточек остановилась около меня. Подплыл круглый, как блюдце, с чёрной отметиной на хвосте карась-ласкирь. Он уставился плоскими глазами на картину и начал задумчиво жевать губами.
Подошли серебристые кефальки. Самая храбрая из них подплыла к листу и клюнула его. Её примеру последовали подруги.
Я не сразу понял, в чём дело. Рыбы выскакивали одна за другой вперёд и – тюк! – ударялись губами о картину.
И вдруг я увидел: они едят краски! Замечательные краски, приготовленные на чистом растительном масле.
– Кыш! Кыш!
Я замахал руками и тотчас же очутился метрах в десяти от картины.
Разбойницы-рыбы почувствовали свободу. Они дружно бросились вперёд… и, когда я вернулся, на алюминиевом листе лишь кое-где пестрели остатки краски…
Я дёрнул за верёвку: «Тащите наверх!»
Картины не существовало.
ПЛОВ ИЗ РАКУШЕК
Мы работали в Голубой бухте уже неделю. Нам надоели консервы и чёрствый хлеб.
– Сегодня я приготовлю вам плов из ракушек! – сказал капитан.
ПЛОВ – ЭТО ХОРОШО!
По этому поводу Марлен объявил выходных полдня.
Капитан оживился. В его глазах зажглись огоньки.
Плов – это рис, масло, ракушки.
Рис и масло были в шкафу.
Ракушки – на морском дне.
– Надрать мидий! – распорядился Марлен.
Бросили жребий.
Лезть в воду досталось Диме и мне.
Мы не заставили себя ждать.
Вот и дно. В некоторых местах ракушки ковром покрывают камни. Но отрывать их ужасно трудно. Висишь вниз головой, отколупываешь по одной, ломаешь об них ногти.
Мы надрали целое ведро ракушек.
Мы сломали семь ногтей и порезали четыре ладони.
Мы устали.
Только надежда на вкусный обед поддерживала нас.
УХ, КАК БУДЕТ ВКУСНО!
ОБЕД
На шхуне капитан варил рис.
В кухню не допускался никто. Масло летело в кастрюлю ложками.
Когда рис был готов, мы уже истекли слюной.
Но капитан не спешил.
Он ножом извлёк каждого моллюска из раковины и обжарил его на сковородке.
Запахло водорослями.
Мы насторожились.
Жаренные на чистом сливочном масле мидии были брошены в кастрюлю и перемешаны с рисом.
Каждому навалили по тарелке плова.
Мы набросились на него, как голодные волки.
Каждый сунул в рот по полной ложке и…
Я первым понял: ЭТО ЧТО-ТО НЕ ТО!
Но первым положил ложку Дима: ему надо посмотреть, как уложены акваланги.
Он ушёл.
Вторым сбежал Марлен: ему нужно было подтянуть якорную цепь.
Кая взглянула на меня большими испуганными глазами. Можно, она сходит за солью?..
Соль стояла на столе.
Мы с Веней стеснялись. Нам ужас как не хотелось обидеть капитана.
Может быть, придёт моторист? Он опять чинит мотор…
Я жевал холодного моллюска полчаса.
Из тарелки пахло йодом и сырой капустой.
Я не мог спокойно смотреть на кастрюлю. Мне казалось, что моллюски в кастрюле
Наконец сбежали и мы.
На палубе нас встретили хохотом.
Марлен заглянул через люк в каюту. Капитан доедал третью тарелку.
Моторист так и не пришёл.
МОЁ ОТКРЫТИЕ
Чем дольше мы работали в бухте, тем веселее становился Веня.
Каждый комок слизи, отцеженный из ведра, приближал его к победе. Новый вид рачка мог быть открыт с минуты на минуту.
Его микроскоп горел на солнце, как золотое оружие героя.
Картины писать мне было уже нечем. Кисти съели тараканы…
Мне тоже захотелось славы учёного.
Выждав момент, когда Веня спустился в каюту, я набрал ведро воды и добыл из него немного слизи.
Острым кухонным ножом я соскоблил слизь с марли на тарелку, комочек слизи размазал по стеклу.
Вот стекло под микроскопом. На светлом поле копошились прозрачные многорукие твари.
– Что это?!
Мои глаза полезли на лоб.
Прямо посередине светлого поля судорожно двигался по стеклу пятиногий рачок.
– Ого!
Я поперхнулся от радости.
А вон ещё… ещё… Шестиногие, четырёхногие, семиногие рачки так и кишели под микроскопом. Один из них был даже одноногий.
КАКОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ!
– А, и ты смотришь? – Веня стоял рядом и сочувственно моргал близорукими глазами. – Есть что-нибудь?
– Кое-что есть…
Я небрежно уступил ему место у микроскопа.
ВОТ СЕЙЧАС ОН АХНЕТ!
– Господи! – Из Вениной груди вырвался стон. – Что ты сделал? Ты их всех разрезал! Разве можно скоблить их острым ножом?
Я сделал вид, что очень интересуюсь облаками.
Облака медленно плыли над морем.
Два облака плыли отдельно.
Одно было похоже на одноногую лошадь. Второе – на трёхгорбого верблюда.
Я сплюнул и полез в каюту.
КАПИТАН
Как-то мы с капитаном чистили якорь-цепь.
– Вы правда много плавали? – спросил я его.
– Много, – ответил он.
– Вам, поди, это всё надоело?
Капитан промолчал.
Мы сидели на носу. Рядом с нами Веня опускал за борт термометры.
Говорят, у капитана на берегу дом, сад с вишнями.
Зачем ему торчать с нами в этой бухте?..
Кая сегодня наступила на тюбики и выдавила всю синюю краску.
ШАШКА ДУСТА
За то, что меня взяли в экспедицию, я решил отплатить добром.
На шхуне водились тараканы.
Тараканы были рыжие и усатые, как собаки.
Им ничего не стоило прокусить насквозь ботинок.
Их не брало никакое море. Говорят, на железных кораблях не живут ни собаки, ни кошки. Тараканы же чувствуют себя как дома.
Вся команда ненавидела их.
А мне тараканы были не страшны.
В чемодане у меня лежала шашка дуста.
НОВЕЙШЕЕ СРЕДСТВО ОТ МУХ, КОМАРОВ И ПРОЧИХ НАСЕКОМЫХ!
Когда все вышли из каюты на палубу, я достал шашку из чемодана, поставил её на пол, и, чиркнув спичкой, поджёг.
Из шашки показалась струйка зелёного дыма.
«Ага!» – радостно подумал я.
В шашке что-то затрещало.
«Разгорается!»
Я задвинул шашку в угол, откуда особенно часто вылезали тараканы.
Зашипев, она выбросила густую струю дыма.
В каюте сразу запахло аптекой. Защипало глаза.
Дневной свет померк.
Упав на колени, я пополз к выходу.
На палубе уже заметили дым.
– Что с тобой? В чём дело? Пожар?!
Из дверей каюты клубами валил дым.
Минута – и палуба скрылась в тумане.
Раздался кашель.
Шхуна окуталась густым зелёным облаком.
Ап-чхи!
За борт с шумом свалилось чьё-то тело.
СПАСАЙСЯ КТО МОЖЕТ!
Я бросился в воду последним.
Отплыв метров на двадцать, оглянулся.
Шхуна стояла, окутанная ядовитым зелёным облаком. Из облака торчала одна её мачта.
В воде чернели головы команды. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… А где моторист?
Через час, когда дым улетучился, мы вернулись на шхуну.
Я немедленно полез в каюту.
Вот где, наверное, побоище! Страшное дело – горы тараканьих трупов!
Первое, что я увидел, были два зелёных от дуста таракана. Они сидели на столе и грызли хлебную корку.
Из машины раздался стук. Моторист тоже был жив.
КАК МНЕ ПОПАЛО ОТ МАРЛЕНА
Ох и попало же мне от Марлена!
Я ВИЖУ ЧТО-ТО НЕПОНЯТНОЕ
Вечером я опять спустился с аквалангом.
Подводный мир был объят какой-то непонятной тишиной. Света становилось всё меньше и меньше. Рыбы исчезли.
И вдруг я заметил прямо под собой здоровенное чёрное пятно. Со стол величиной. Наверное, камень…
Затем посередине пятна появились две дыры. Появились и исчезли. Как чёрные пузыри. Появились – лопнули. И опять появились.
Я отплыл на всякий случай в сторону.
Когда я оглянулся, то на том месте, где только что чернело пятно, стоял жёлтый столб мухи.
Муть осела. Затаив дыхание, я вернулся на старое место.
Чёрное пятно исчезло.
ЧТО ЭТО БЫЛО ТАКОЕ?
ВЕНЯ ПРЕДПОЛАГАЕТ…
Когда я рассказал про чёрное пятно, никто не засмеялся.
Капитан пожал плечами.
– В море всё может быть, – сказал он. – Одних рыб сколько!
Марлен кивнул.
– Я не хотел говорить, – сказал Дима, – но дня три назад у берега я тоже видел что-то вроде громадной камбалы. Такая рыбина – сам себе не поверил!
Веня задумчиво смотрел на нас.
– Знаете, – сказал он, – в библиотеке Академии наук я читал древние книги о морских змеях. И есть люди, до сих пор убеждённые в том, что морские змеи действительно существуют…
Кая зло посмотрела на него.
– Спасибо, – сказала она. – Первым они сожрут тебя…
НА СОРОК МЕТРОВ
– Что, если камни с отпечатками скатились на середину бухты, на самую глубину?
Мы уже знали. Посреди бухты – впадина. Сорок метров.
– Надо искать и там.
Это сказал Марлен.
И время пришло.
Марлен опускался на сорок метров.
Он стоял на палубе в голубой майке, голубых ластах, с аквалангом за плечами.
Поднятая на лоб маска блестела, как лягушачий глаз. Всплеск – и Марлен ушёл в воду.
За ним, в жёлтой майке и жёлтых ластах, свалился Дима. Я с трубкой и маской сошёл в воду последним.
Кая уселась на борт. У ног её, как всегда, стояла сумка с красным крестом.
Мы плыли в три этажа.
На поверхности плыл я. Из трубки, торчавшей над моим затылком, фонтанчиками вылетала вода.
На глубине десяти метров держался Дима. Он двигался, как жёлтый краб, едва перебирая руками и ногами.
Ниже всех, у самого дна, шёл Марлен. Его не было видно. Только иногда в глубине вспыхивали голубые зайчики – солнечные лучи, отражённые от ласт.
За Марленом и Димой, шипя, поднимались белые гирлянды пузырей.
Через двадцать минут мы подплыли к борту.
– Камней нет, – сказал Марлен. Он дышал тяжело, как кит.
ГРОТ «МАШИНА»
Мы целый час сидели на борту, свесив ноги, и отдыхали. Потом Марлен спросил:
– Видишь пар?
Напротив шхуны из узкой расселины в скале вырывалось белое облачко.
– А может, это не пар?..
– Посмотрим?
Я кивнул. Недалеко, можно посмотреть.
Плыли мы недолго. Вот и расселина. Под скалой тень. Холодина – брр!
Волна, идущая с моря, складывалась здесь с отражённой от стены волной. Мы заплясали на воде, как пробки.
До расселины было рукой подать. Она оказалась низкой пещерой, гротом, в который свободно входила вода. Улучив минуту, Марлен проскочил в грот. Я последовал за ним.
Осторожно раздвигая руками ледяную воду, мы держались на месте. В глубине грота чернело отверстие.
Крадучись, в грот вошла пологая волна. Она подняла нас, затопила отверстие, и тогда из-под воды с шумом вырвалась струя сжатого воздуха.
«Пшш-ш!»
«Ш-ш-шшу!»
Так вот оно что! Мы дождались следующей волны, и в лица нам снова ударила холодная струя. Отверстие в глубине грота вело в небольшую камеру. Вода входила в неё, сжимала воздух, и тот с силой вырывался наружу.
«Пшш-ш!»
Точно как пар из машины!
Марлен показал мне жестом: НАЗАД!
Я поплыл за ним. Со шхуны за нами следили.
– Ну как? – спросил капитан. – Сплавали?
– Сплавали.
– Видели?
– Видели.
– Ну и что?
– Как что?.. Ничего.
– Паровая машина – вот что. – Капитан сурово оглядел нас. – Десять лет работает. И никто, хлопцы, не знает – как.
Марлен посмотрел ему в глаза. Капитан не сморгнул.
Я понял: капитан хочет, чтобы там была машина. Чтоб у моря была ещё одна тайна. Пусть будет так.
ЧП
Пока мы плавали, на шхуне случилось чрезвычайное происшествие – ЧП.
Веня и Кая поссорились.
Ко всем женщинам Веня относился свысока. И к Кае тоже.
Когда мы с Марленом были в гроте, он затеял мытьё пробирок. Мой себе на здоровье!
Но ему помешала санитарная сумка Каи. Она стояла рядом с пробирками.
Веня отодвинул сумку в сторону. Сумка упала.
Кая поставила её на старое место. Звякнуло стекло.
Веня крикнул.
Кая подняла бровь.
Веня отодвинул сумку ногой.
Тогда Кая молча поднялась, сгребла Веню в охапку и, не раскачивая, бросила за борт. Как ядро…
– Почему ты такой мокрый? – с удивлением спросил Марлен, когда мы вернулись из грота.
– Он купался, – мягко сказал Дима.
– В штанах?
Марлен пожал плечами.
Я ПРИДУМАЛ
Мы плавали в бухте уже десять дней.
На ногах у нас были лиловые синяки от ласт. Плечи гудели. Мы не справлялись. Бухта была очень велика.
Вечером Марлен нацарапал карандашом в блокноте какие-то цифры.
– М-да… – заявил он. – Если так искать, надо ещё двадцать дней. Почти месяц!
В кубрике воцарилась тишина.
Все сосредоточенно думали.
– Двадцать, а у нас еды всего на пять. И потом, ведь шхуна нужна другим. Нам её больше не дадут.
Тут у меня зачесалась нога и запершило в горле.
– К-гхе!
Мне в голову пришла сумасшедшая мысль:
«А ЧТО, ЕСЛИ…
…что, если прицепиться на буксир и плыть за шхуной. А? Ведь здорово? Ведь быстро? Можно успеть и в пять дней…»
Я выпалил это вслух.
Веня фыркнул.
Дима покачал головой.
– Оборвёт! – сказал капитан.
Только Каю моё предложение привело в восторг.
– Вот хорошо! – сказала она. – Я хочу на буксир. Действительно, захотели полморя оплавать за десять дней! Знаете, кто вы такие? СУМАСШЕДШИЕ!
Марлен сказал:
– М-м-м…
НА БУКСИРЕ
«М-м-м…» – это значило: не хватало ещё, чтобы нас учил художник.
И всё-таки Марлен рискнул.
Приготовили буксир – канат с палкой на конце.
Буксироваться решил сам Марлен, напарником он предложил быть мне.
ВОТ ЭТО ЗДОРОВО!
Буксир бросили за борт.
Мы с Марленом прыгнули в воду и уцепились за палку.
«Тригла» дала ход.
Нас потащило.
Вода, такая тёплая и ЖИДКАЯ, превратилась в жёсткий, холодный поток. Он налетел на нас, выбросил из глубины на поверхность, распластал по воде, с силой прижал к лицу маски.
– Ох!
Я вцепился что было сил в палку, втянул голову в плечи, осторожно глянул вниз.
Подо мной со страшной быстротой проносились пронизанные солнечными лучами голубые глыбы воды. Дна не было видно. Какие-то белые, парящие в воде частички стремительно приближались, яркими искрами вспыхивали у лица и так же стремительно уносились прочь.
Руки быстро немели.
На шхуне сообразили, что идут далеко от берега. Они изменили курс.
Из голубой бездны выступили очертания дна. Промелькнули полянки, усыпанные белыми раковинами. Проплыли чёрные знакомые валуны. Розовым ковром потянулось дно, заросшее водорослями.
– Мои руки!..
Палка, за которую я держался, повернулась, прижалась к канату, придавив пальцы. Я выпустил её и, беспомощный, с маской, сбитой на ухо, забарахтался в остановившейся воде.
Вынырнув и сорвав маску, я увидел невдалеке от себя голову Марлена. Поодаль шхуна описывала широкий полукруг, направляясь к нам.
Нас подняли на борт.
Оказалось, что первым оборвался Марлен. Широкоплечий, он грёб воду, как плуг, и устал раньше меня.
Как хорошо иметь узкие плечи!
КТО ТОЛКНУЛ МЕНЯ ЗА БОРТ
Когда я стоял на палубе и сдирал с головы маску, ко мне подошёл Дима.
– Молодец, – сказал он, – здорово придумал… А знаешь, кто толкнул тебя в первый день?
– Кто?
– Мы все. Предложил я. Кая и Веня толкнули. Нам хотелось посмотреть, какой ты.
КАКОЙ Я!
– Пустяки! – ответил я Диме. – А что, если вместо палки на конце буксира сделать петлю?..
ОТЧАЯНИЕ
На буксире за шхуной мы в два дня осмотрели всю бухту.
Камней с отпечатками не было.
«Тригла», как паук, сновала взад-вперёд. Тёмный след её винта паутиной ложился на поверхность моря.
Всё напрасно. Подозрительными на дне были только те чёрные глыбы, около которых я едва не утонул, добывая иглу.
Мы по очереди облазили их. Осмотрели все поверхности. Поковыряли ножом. Камни как камни.
Единственным человеком, который ещё не видел камней, была Кая.
ПОЛОСКИ КВАРЦА
Мы сидели понурив головы.
Марлен сказал:
– К чёрту! Камней не найти. Они рассыпались в прах.
Дима крякнул.
Капитан почесал живот.
– Значит, конец, – рассудил он. – Завтра домой!
