Текст книги "Журнал "Если" 2009 № 9"

Автор книги: Святослав Логинов

Соавторы: Мария Галина,Евгений Гаркушев,Шон Макмуллен (Макмаллен),Кэролин Джилмен,Дин (Dean) Уитлок (witlock),Андрей Союстов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Мне это незачем... – обиженно прогудел Радим. – Это и так все знают. Вы людей-то послушайте, они вам всё расскажут.

– Вот именно, всё – и много сверх всего. И что в этих рассказах сказки, а что присказки, ни один мудрец не разберет. Сам же говорил, всех слушать, так тут места для простого пня не останется.

– Так его тут и нет, простого пня. На этом склоне лес не рубят – некому...

Сказано было красиво, хотя два недавних утверждения по-прежнему не согласовывались друг с другом. Впрочем, Дардейл спорить не стал, а Влох и подавно.

Некоторое время все трое стояли молча, потом Радим спросил:

– И куда вы дальше хотите? Определяйтесь сразу, а то потом с выбранной тропы уже не свернешь. Это отсюда гладко смотреть, а там леса нехоженые, и склоны такие начинаются, что безо всякого подвертыша ноги переломаешь.

– Сам-то ты куда идешь? – осторожно спросил Дардейл.

– А вот туда, – Радим дернул головой, примерно обозначив направление.

– Ну, и мы туда.

– И чего вам там делать?

– Нам, в общем-то, без разницы, куда идти, – не слишком искренне сказал Дардейл. – Волшебные сущности встретиться могут повсюду. А вот тебя что понесло в глухомань?

– Я тут гуляю, – просто признался Радим. – Тут дышится легко, а в городе меня душит.

– Построил бы избушку и переселился сюда насовсем, – посоветовал Влох.

– Я вам что, отшельник? – в голосе Радима впервые зазвучала недовольная нота. – Без людей мне тоже тошно. Вот и мотаюсь тудой-сюдой. Так вот... пошли, раз вам все равно куда брести.

Двинулись вниз.

– Лет тебе сколько? – как бы между прочим спросил Дардейл.

– Много, – не оборачиваясь, ответил Радим.

– Много, это сколько?

– Да кто ж их считал? Мне глупостями заниматься некогда.

– А читать ты умеешь?

– Умею, учил меня один шутник. И читать учил, и писать. Только мне не надо, я уж все знаки, поди, перезабыл.

– Понятно... А родные твои в городе живут?

– Нет у меня родных. Я сыздетства сирота. Сначала в людях жил, потом меня один старичок к себе взял. Но он уже помер давно, и с тех пор один живу.

– А на жизнь чем зарабатываешь? Живешь ты вроде не бедно, с нас, вон, гроша не стребовал...

– Ха!.. Взял бы с вас деньги, значит, подрядился бы в услужение. А так, я – вольный человек, вы – вольные люди. Идем на равных. Просто мне с вами веселее, вам со мной удобнее... А на жизнь я зарабатываю по-всякому. По времени охочусь, но больше знахарям и лекарям помогаю. Тут на склонах, случается, такие травки и корешки попадаются, что не меньше ваших амулетов ценятся. Опять же, в горах у самых снегов целебная смола бывает.

– Мумиё, что ли?

– Ну да... Тоже денег стоит. Другим до нее не добраться, а я умею. Раньше я еще по золоту и серебру старался, но теперь бросил.

– Чего так?

– Грязное дело. И не то беда, что много труда, а то горе, что бед море. Прослывешь удачливым старателем, так тебя и соследить пытаются, и ночью в проулке прирезать. Раз я самородок сыскал с баранью голову величиной, так такое поднялось! Думал богатства огребу на сто лет, а сам еле ноги унес. Это не здесь было, а в других краях. В этих горах я и знать не хочу, что в земле лежит. Мне спокойнее, и земле чище.

– Привираешь ты малость, – заметил Дардейл. – Самородок с баранью голову, знаешь, сколько весит? Одному человеку такой не снести.

– Может, и привираю, – согласился Радим. – Старателю положено.

– Заковыристый ты человек... – усмехнулся Дардейл. – Тебя хоть самого на артефакты переделывай.

– Не дамся, – серьезно ответил Радим и, не дожидаясь отклика, размеренной поступью пошел вниз.

* * *

Последнее гадание, которое устроили странствующие маги, показало, что Радим все-таки вывел их к тому месту, куда они так стремились. Магические потоки скручивались здесь в немыслимые смерчи, так что не только волшебник, но и всякий не вполне загрубелый человек мог почувствовать их бурление. Обычная добыча колдунов, всевозможная колдовская шушера бежала из этих мест или, напротив, самоубийственно сползалась отовсюду, чтобы сгореть в той вспышке, которая могла произойти всякую минуту.

Радим подобрался и шел теперь целеустремленно, не отвлекаясь по сторонам и почти не обращая внимания на спутников. Видимо, и он был подхвачен ураганом, обещавшим сжечь всякого, кто окажется поблизости.

Маги переглядывались многозначительно, но ничего не произносили.

В последний день, не сговариваясь, остановились на луговом распадке у самого подножия пологого склона. Само собой было решено, что именно сюда и стремились все трое. Скинули невесомую поклажу, но не стали ни разводить костра, ни готовиться к ночлегу. Вместо этого Дардейл, поймав согласный кивок Влоха, подошел к Радиму и, глядя ему в глаза, произнес:

– Спасибо тебе. Довел. Вот только оставаться тебе здесь не надо.

– Ты, может быть, сам не понимаешь, что тебя сюда тащило, а мы видим. Тут с часу на час начнется что-то небывалое, и я тебе прямо говорю: ты не выживешь. Уходи, и как можно быстрее. Успеешь спрятаться за Увалами – останешься жив. Не успеешь... что ж, я тебя предупредил.

Влох молча стоял за спиной товарища, и весь его вид выражал согласие со сказанным.

– Чего это я должен уходить? – недоуменно спросил Радим. – Я в этом распадке тыщу раз бывал и никогда никакого зла не видел.

– Теперь увидишь, – хмуро произнес Влох. – Мы не знаем, что здесь случится, но это будет страшно. Уходи быстро.

– Вы-то уходить не собираетесь! А я чем хуже? Или вы сюда помирать пришли?

– У нас есть защита, – терпеливо объяснил Дардейл. – Нам ничего не будет. А на тебя защиты не хватит, даже если бы мы захотели поделиться.

– Что же, я сюда зря шел, что ли? У меня тут тоже дела. Это вы пришли на мои места, а не я к вам.

– Говорят тебе: сдохнешь ты тут! Может быть, уже завтра утром сдохнешь! И хоронить нечего будет. А так останешься жив, и мы потом тебя в городе отыщем и заплатим, как полагается.

– Нет, – Радим покачал головой. – Не пойду. И денег ваших мне не надо, я сюда сам по себе пришел.

– Ну, как знаешь. Мы тебя предупредили. Хочешь – оставайся. Только отойди малость, мы убежище будем строить, так нам не хотелось бы зашибить тебя прежде времени.

Радим согласно кивнул и, подхватив свою котомку, направился вверх по склону, в сторону противоположную от спасительных Увалов.

Влох крякнул недовольно и поднял руки, готовясь набросить на поляну первую сеть оборонительных заклятий.

– Ты же хотел ему магического пинка дать, чтобы он убежал, – напомнил Дардейл.

– Хотел, да расхотел, – не разжимая губ, произнес Влох. – Не нравится мне тут. Не то место, чтобы силу тратить впустую. Сегодня парня пожалеешь, а завтра сам ни с чем останешься. Не думал я, что в мире этакие страсти бывают...

Маги еще раз оглядели мирную поляну. Ничто вокруг не обещало близящейся бури и прочих страстей, разве что кузнечики, которым в это время года на песню исходить надо, замолкли, и кругом висела совершенно ноябрьская тишина.

Нити защитных заклинаний, легких, почти неощутимых, опустились на траву. Всякий боевой маг, всякое волшебное воздействие разорвет их, не заметив. Но поверх этих заклятий ложатся защитные заклинания иной природы, тоже непрочные на вид, но сплетающиеся с первыми в подобие паутины. А это уже преграда стократ прочнейшая, нежели первая. Раз за разом маги накидывали на будущее убежище слои колдовской защиты. Темные, светлые... светлые, темные... заклинания все более мощные и изощренные. Поодиночке даже они не могли бы противостоять тому, что копилось в окрестностях, но, сплетясь воедино, обратились в панцирь, какого не знали даже великие маги минувших тысячелетий. Назидательные сказки о непобедимости единства обретали прямой наглядный смысл.

Если смотреть снаружи, фигуры волшебников истаивали, становясь невидимыми и неощутимыми, скоро и магический взор не смог бы проникнуть под покров созданной защиты. Поляна пуста, никого здесь нет, лишь смутное беспокойство ощутил бы прохожий чародей, словно камень-глядун таращится из-под груды обычных валунов. Но даже камня сыскать не получится, колдуй – не колдуй. Нет никого на поляне. Когда-то были, да куда-то подевались.

Оказавшись в защитном коконе, маги уже не двигались, замерли в искусственной оцепенелости, готовясь ожидать сутки, двое или трое, сколько понадобится, чтобы дождаться того неведомого, что копилось в окрестностях. Оба чувствовали, что ожидание не будет слишком долгим, хотя и не могли сказать, что именно обрушится на, пустынную долину между Увалами и Изумрудным хребтом. Пророчества, как всегда невнятные, обещали последнюю битву между силами Света и Тьмы, воинством Добра и Зла. Хотя тому, кто умел понимать, было ясно, что никакого армагеддона не случится по той лишь причине, что магия вещного мира неуклонно слабеет, и давно уже на Земле нет никаких Света и Тьмы, никакого Добра и Зла, а есть лишь добро и зло, свет и тьма – понятия земные, не требующие особого придыхания от тех, кто произносит эти слова. И даже двое магов – светлый и темный – сумели прийти сюда не для того, чтобы вцепиться друг другу в глотку, но скромно желая поглядеть на небывалое зрелище и, может быть, попользоваться чем-нибудь.

Что поделать, время богов и демонов ушло, удивительные монстры – циклопы, ангелы и драконы – остались лишь в книгах, написанных библиотекарями, а в лесной глуши не встретишь никого волшебнее аюклы. И на зов великой битвы явится разве что деревенский дурачок Радим. А Темный Властелин, Пресветлая Владычица и их воинства останутся только в сказках и мечтах.

И все же Влох и Дардейл лежали, окаменев, обратившись в зрение и слух, ждали, боялись и надеялись.

Ожидание оказалось ненапрасным. Колдуны не успели соскучиться в заточении, когда, казалось, само мироздание хрустнуло, проломившись, как утренний ледок на лужах, и в свисте, грохоте, разрушении явилось исчадие минувших эпох, одетое в непробиваемую чешую, с острым гребнем вдоль спины, с крыльями нетопыря, до времени сложенными вдоль хребта. Оно стегнуло по камням шипастым хвостом, так что каменная крошка рассыпалась вперемешку с искрами, развернуло полотнища крыльев, черных, но словно тающих на периферии, отчего казалось, будто они сотканы из овеществленной антрацитовой мглы. Голова на короткой, но гибкой шее поворотилась, равнодушный взгляд раскосых глаз слепо скользнул по чародеям, сжавшимся в своем жалком убежище. Кокон, только что казавшийся несокрушимым, теперь не обещал никакой защиты. Но то ли дракон не заметил людишек, или жертва показалась слишком ничтожной, либо внимание чудовища привлек более достойный предмет, но смертельный взор не задержался на земле; дракон вскинул башку, гулко выдохнул в небесную синеву столб дымного пламени и безо всякого разбега прянул ввысь. И тут же оттуда, из бездонной синевы, где и жаворонку было бы не скрыться, ударил встречный огонь, ослепительно белый, подобный молнии, падающей на случайного путника, застигнутого грозой.

Вот когда пришлые ведуны пожалели, что не улеглись изначально ниц, и теперь, когда возможность двигаться покинула их, они вынуждены, не мигая, смотреть на то, чего человеческий взор вынести не в состоянии. Если бы не защитный кокон, они были бы давно мертвы, рассыпались пылью, серебристым пеплом, что остается на месте сожженных городов. Но кокон, сплетенный из враждебных сущностей, противостоял напряжению стихий, а прямого удара по укрытию возомнивших о себе магов никто наносить не пытался. Противоборствующим силам было не до того.

Ярчайшее порождение света, радужный феникс, сцепилось в схватке с огнедышащим драконом, и Вселенная корчилась в судорогах, словно в день сотворения. Зарницы освещали небосвод в самых дальних городах и странах, а в ближних поселениях люди прятались по подвалам или бежали сломя голову. Завсегдатаи «Карлового венца» высыпали из уютного заведения и кричали, размахивая руками. Одни полагали, что в горах проснулся вулкан, другие вполне обосновано утверждали, что началось светопреставление и бежать все равно не имеет смысла. Если уж подошел конец света, то встречать его лучше в теплой компании за пивом.

Древние хроники утверждают, будто некогда такие существа во множестве населяли Землю, и лишь случайность и вмешательство великих магов не позволили вселенной погибнуть. Кто знает, как оно было в действительности, но сейчас, когда великие маги ушли из жизни, битва света и тьмы началась. Вернее, началась схватка между одним драконом и единственным фениксом. Тьма и свет тоже измельчали и уже не могли собрать настоящего воинства. Армагеддон состоялся, но мир не погибнет и будет дряхлеть в бесконечной старости.

Пораженные глаза не могли разобрать, что именно творилось в вышине. На мгновение обозначались две фигуры, тут же сшибались грудью в грудь, и снова один слепящий огонь метался в небесах. Немного сумеют увидеть любопытствующие маги и еще меньше смогут понять. Знали бы, прятались за Увалами, а за добычей пришли бы, как и положено мародерам, по окончании битвы.

Последний раз грохнуло в небесах, последний раз дрогнула земля, и тишина вернулась в ущелье. Медленно погасло сияние, окружающее защитный кокон, а это значит, что магическая буря стихла, и ничто не рвет больше крепко переплетенные волокна. Можно прийти в чувство, подняться с земли и постараться вспомнить, кто ты такой, как и зачем очутился в этом краю.

– Живы... – выдохнул Дардейл.

Влох как обычно промолчал, но и он думал о том же.

– Кто мог предполагать, что такие существа еще есть на свете?..

– Были, – обронил слово Влох.

– Как ты думаешь, кто из них победил?

– По-моему, они убили друг друга.

– Я тоже так полагаю.

Волшебники двинулись вверх по ущелью, туда, где предположительно могло упасть то, что осталось от погибших бойцов.

Само ущелье почти не изменилось. Та же трава, местами выжженная огненным ударом, те же деревья, лишь в одном месте вывороченные, словно здесь узкой полосой прошел смерч. Божья коровка взобралась на травину, разломила испятнанную спинку и полетела, ничуть не беспокоясь о том, что несколько минут назад в этой же синеве сражались чудовища, превосходящие все мыслимые пределы. Казалось бы, ничего не изменилось... А вот раздувшееся тельце жабы валяется меж камней. Толстунья оказалась чувствительнее насекомых и погибла, хотя никто ее специально не убивал. И еще скрипит на зубах тонкая пыль, и воздух чуть заметно пахнет, как случается в старом склепе, куда сто лет никто не спускался. Магическая круговерть в пыль растерла тех, кто мог понять или хотя бы испугаться происходящего. В прах обратились мыши, птицы и смышленый дурачок Радим, пришедший на магический зов и сгинувший ни за понюх табаку.

А Влох и Дардейл живы. Они ничуть не пострадали и теперь ищут хотя бы малую толику, ничтожный остаточек бойцов, не сожженный колдовским пламенем. Тела дракона и феникса пропитаны магией, темной или светлой, для артефакта это не имеет значения. В одном перышке, в единой чешуйке магии больше, чем у любого колдуна из ныне живущих. Если, конечно, хоть что-то сохранилось нетронутым и будет найдено прежде, чем страшная сила бесследно рассеется. «Стухнет», – как сказал бы Радим.

Сейчас волшебники действовали как самые простые люди. Применять особые возможности не просто неосмотрительно, а смертельно опасно. Ищущие заклинания в данном случае не помощники, коснешься ненароком уцелевшего фрагмента, и истекающая энергия испепелит тебя, прежде чем успеешь сказать «Ой!». Поэтому колдуны просто прочесывали местность, особо внимательно оглядывая места, выжженные колдовским пламенем.

Находку они углядели почти одновременно. Изогнутый черный коготь почти пол-локтя длиной торчал из оплавленного камня. Должно быть, здесь бойцы ударились о землю, но еще нашли в себе силы подняться и продолжить бой в вышине. А коготь, случайно вонзившийся в камень, был оторван и потому уцелел.

Долгую минуту волшебники стояли возле находки, не смея поверить удаче. Стояли молча, хотя и понимали, что время идет, и сила истекает из будущего артефакта, бесцельно превращаясь в скверну. Сейчас надо извлечь коготь из камня, залечить рану, окутав туманом темных заклятий. Сверху лягут светлые заклинания, потом опять темные... Неутомимо, раз за разом, пока небывалый раритет не будет окончательно законсервирован. А потом придет время решать, как распорядиться немыслимой удачей. Только потом, ибо иначе коготь попросту изноет и бесследно исчезнет, как исчезла легендарная коллекция рыцаря Онеро, от которого не осталось ничего, кроме сказочных историй.

И все же колдуны стояли и думали о том, что произойдет после окончания совместного труда.

– Эту вещь отдавать на сторону нельзя, – произнес Влох.

– Согласен.

– И принадлежать она должна только одному.

– Так, – на этот раз Дардейл оказался лаконичнее товарища.

– Но сначала артефакт должен быть изготовлен.

– Это тоже верно.

– А потом...

– Потом наш договор будет расторгнут, и мы сразимся за право владеть когтем.

– Если победа окажется за мной, я постараюсь оставить тебя в живых.

– Не получится. Не знаю, кто из нас победит, но второй будет сражаться до конца и погибнет наверняка. Так что не стоит обольщать друг друга ложными надеждами. Все должно быть честно и договорено до конца.

– Хорошо. Пусть так и будет. А теперь – за дело!

Маги разошлись, встав по разные стороны от находки, и приготовились раскалывать камень.

Чужеродный звук привлек их внимание. В окружающей тишине, когда всякое существо крупнее божьей коровки, было мертво, человеческие шаги по каменистой осыпи звучали резко и угрожающе. Волшебники обернулись и увидели Радима, который неспешной походкой приближался к ним.

– Ты жив? – нелепо произнес кто-то.

– Сами, что ли, не видите? – переспросил Радим. – Чего мне умирать-то?

Он шагнул вперед, наклонился над когтем.

– Стой! – заорал Дардейл. – Сгоришь!..

– Это вы уже говорили... – возразил Радим и одним рывком выдернул впаявшийся в камень коготь.

– Верни назад... – на выдохе произнес Влох. – Это наше!

Радим медленно покачал головой.

– Ты хоть понимаешь, что это?! – выкрикнул Дардейл. – Это будет величайший из артефактов, если, конечно, не загубить его сейчас! Для тебя эта вещь бесполезна, а мы искали нечто подобное всю жизнь.

– Без этого когтя дракон не сможет ожить или воскреснет калекой, – негромко произнес Радим. – Неужто вы думаете, что ради ваших артефактов я пожертвую своим последним драконом? Корешки аюклы вы получили, а дракон останется у меня.

– Как это, твоим драконом? – выдавил Влох сквозь перехваченное горло.

Дардейл, понявший все раньше, медленно опустился на колени.

– Темный Властелин...

Радим, не отвечая, сел на горячий камень. Долго молчал, поникнув головой. Потом мучительно произнес:

– Какой я, к бесу, властелин... Над чем?.. Властелин должен быть во дворце, среди слуг и подданных. Музыка, яркий свет, красивые люди... А я – я один, уже не помню сколько времени. Всегда один, даже когда выхожу к людям. Раньше хотя бы была сила. Я создавал удивительных существ и отпускал их на свободу. Я создавал семена и расшвыривал их, не зная, что вырастет там, куда упало семя. Вы сами видели аюклу, она все еще растет, хотя я давно не занимаюсь подобными играми. Герои бились с моими созданиями и, случалось, побеждали их. Но сила возвращалась ко мне, чтобы я мог творить новое. Я думал, этому не будет конца. Я ошибался. Сила иссякла, и я не знаю, куда она делась. Может быть, ее сгубили твари вроде той, с которой сражался Гарр – так зовут моего последнего дракона. Не думайте, что его сейчас убили, я непременно оживлю его, и вы не сможете мне помешать. Ни единой чешуйки, ни одной искры вы не получите для своих амулетов. Вы поняли? А теперь уходите. Оба.

Волшебники, темный и светлый, на карачках отползали от человека, в котором и сейчас не могли прощупать никакой мощи. Но этот человек держал в руках коготь дракона, который испепелил бы всякого, кто коснется его, не прикрывшись магической броней, и правдиво рассуждал о вещах, о которых другие могут лишь сочинять сказки.

Радим не поднял головы, не глянул вслед убегавшим. Они ничего не стащили здесь, а, вернувшись к людям, будут молчать о том, что видели. Ну, так и пусть бегут. Они подобны полевкам, пришедшим по осени в жилой дом: шуршат за стеной, что-то грызут, что-то утаскивают в норку, но серьезного ущерба не приносят. Пускай уносят отгрызенные корешки и вспоминают единственное настоящее приключение в своей не слишком длинной жизни.

Коготь Гарра обжигал тело сквозь тонкую рубашку. Колдовская суть прекратила истекать из него, но он оставался горячим, словно живой. В округе все было залито темной силой, расплескавшейся из тела погибшего гиганта, но эту энергию можно собрать, придать ей прежнюю или какую-то иную форму. Если бы от дракона не осталось ни единой целой части, то о прежней форме можно было бы забыть. Но найденный коготь позволит восстановить не просто порождение тьмы, а именно Гарра, с которым Радим успел сродниться.

Между пятен мрака, расплывшихся по камням, тускло мерцали белесые лужи благодати, вылившейся из тела издыхающего феникса. Создание света не пережило своего противника и нашло здесь свой конец. Душные испарения благодати мешались с тонким ароматом зла. Не так просто будет разделить эту смесь, но он справится, и уже через неделю в ущелье не останется ничего. Можно представить, что здесь будет твориться, ежели в этом краю появятся люди. Люди должны быть злы или добры сами по себе, без помощи магических сущностей. Человек, напитавшийся благодатью, есть такое же чудовище, как и его собрат, исполненный скверны. Жаль, что Радим может собрать и унести только черную силу, а лужи бессмысленной светлой мощи останутся здесь навеки. Зато теперь ничто не сможет угрожать возрожденному Гарру. Впереди много труда, но потом можно будет жить спокойно.

Радим встал, направился вдоль берега речушки. Вода в ней только что кипела, но зелень по берегам оставалась свежей. Есть у мха и травы такая особенность: магический удар не вредит зеленой плоти. Будь иначе, никакая земная жизнь не сумела бы уцелеть в магических поединках прошлого. А так, ушли колдуны и гиганты, и могилы их укрыл зеленый ковер. Незабудки цветут на забытых могилах.

У самого уреза воды ярко светилось пятно. Глядеть на него было больно, и никак не удавалось сфокусировать глаза, чтобы рассмотреть, что же это там валяется. Радим прищурился, шагнул ближе... Золотая корона, погнутая, искореженная жаром драконьего пламени. Должно быть, она венчала голову феникса, а теперь валяется, закопченная и бессмысленная. Вот была бы находка для недавних Радимовых спутников! Силы в ней осталось, пожалуй, больше, чем в когте, и эту штуку Радим с удовольствием отдал бы собирателям падали. Жаль, что здесь, среди разливов скверны и благодати, Влох и Дардейл не смогли бы сохранить свою непрочную дружбу, и создание артефакта закончилось бы сварой за право владеть им. Так что пусть корона остается ненайденной. Чем скорее она стухнет, тем будет лучше.

Радим поддал золотую безделушку ногой. Корона отлетела на середину речки, солнечные блики, играющие на поверхности воды, скрыли ее, растворив золотое свечение.

Вот так. Теперь пора приниматься за дело. Ему предстоит отделять свет от тьмы, возвращать чистой сущности призрак жизни. Вряд ли кто-нибудь скажет, зачем это нужно, но другой задачи у него нет. Каждый живет, чем умеет.

Мелкая галька посыпалась по склону. Радим вскинул голову. К ручью, легко ступая по ноголомному бездорожью, спускалась девчонка. Нелепо она выглядела здесь, босая, в ветхом платьишке с чужого плеча. Распущенные волосы редкими прядями падали на плечи. Невыразительное лицо: глаза прищурены так, что цвета их не разобрать, тонкие, плотно сжатые губы, слишком длинный нос и брови, изломленные под нелепым трагическим углом.

– Ты... что... здесь... делаешь... – ломко, в четыре слова произнесла она.

– Это, что ты здесь делаешь? – потребовал ответа Радим, глядя в неприятное лицо.

Пожалуй, это все же не девчонка, а взрослая девушка, но оставшаяся недомерком, худая, с нездоровым цветом лица, с головой, втянутой в сутулые плечи, как бывает у служанок, ежеминутно ждущих тычка от недовольной хозяйки. Но каким чудом это домашнее животное, иначе его и не назвать, попало сюда, в безлюдную пустынь, где только что отгремела ужаснейшая битва? Как ее не разнесло в пыль, что до сих пор скрипит на зубах? Или она оказалась ничтожнее жабы и мальков форели, что кверху брюхом плывут по ручью?

– Так это ты убил Айра?

Радим сразу понял, о чем она говорит, но почему-то переспросил:

– Ты это чего?

– Сам знаешь! – огрызнулась девица. – Только учти, я его все равно воскрешу, и тогда тебе не поздоровится.

Она протянула руку, не глядя, зачерпнула опалесцирующую жижу благодати, пятнающую камни. Фигурка девушки, и без того не слишком плотная, стала едва ли не прозрачной, зато на ладошке возник сначала сияющий ореол, а затем крошечное существо со стрекозиными крыльями. Луговой эльф еще не успел сформироваться, когда незнакомка сжала кулак, остановив волшебство. Но и того, что Радим увидел, было достаточно. В девчонке и сейчас не заметно магической силы, вроде той, что тугими узлами сплеталась в душе Влоха, Дардейла и великого множества других чародеев, которых повидал на своем веку Радим, но мертвая благодать слушалась ее, услужливо подстраиваясь под самые причудливые фантазии. Хотя не слишком верилось, что замухрышка сподобится восстановить сожженного феникса. Если уж собственная способность к регенерации не спасла светлую птаху, ее ничто не восстановит.

– Дура ты, – почти ласково сказал Радим. – Во-первых, ничего у тебя не получится, а во-вторых, на черта ты возишься с этой грязью?

– Все у меня получится, потому что я всю жизнь с грязью вожусь! – сорванным голосом закричала девчонка. – Ты вон чистенький и ухоженный, мамочкин любимчик – что ты можешь знать? А я всю жизнь в услужении, в приживалках! И у кого? Хозяйка – дура, свинья самодовольная. У нее ни рода, ни души – одни червонцы! Это ее муженек пустил нашу семью по миру! Отец погиб, мама умерла, а эта свинья взяла меня в служанки... из жалости! Ты хоть знаешь, что это такое, терпеть придирки и ждать, когда ж появится кто-то добрый и прекрасный и заберет меня от них! Сперва я надеялась, что приедет кто-то из родных, а потом узнала, что весь род вымер и мне остается надеяться только на добрую фею. Знаешь, что это такое, когда в двенадцать лет не во что верить, кроме придуманной феи, потому что в настоящей жизни нет ничего, кроме выволочек и головомоек... Даже веру в бога эта тварь присвоила себе. Тебе когда-нибудь приходилось молиться под угрозой порки? Ты знаешь ли вообще, что такое порка?!

– Знаю, – Радим выпрямился и расправил сутулые плечи. – Это когда ты бегаешь, как проклятый, и вместо «спасибо» каждый норовит дать тебе подзатыльник. И за каждый просчет хозяин дерет вожжами. Не понимаю, с чего ты решила, будто я был мамочкиным любимчиком. Я не помню родителей и всю жизнь был в услужении. Мальчик на побегушках, на постоялом дворе – такое тебе не приходилось пробовать? День за днем пинки и колотушки, и никакой надежды даже на придуманную родню и добрую фею. Но я... – Радим наклонился, зачерпнул темную силу, и на ладони привычно возник источающий яд паук, – я создал из окружающей грязи вот таких пауков и отправил всех обидчиков туда, где они должны быть.

– А я, – тихо произнесла девушка, – создала из умершей благодати птицу и улетела от людей навсегда. Мне было нетрудно сделать птицу, ханжество разливалось вокруг нашего дома толстым слоем, словно взбитые сливки на хозяйкином пироге. Говорят, когда-то злые чародеи убили там архангела. Но ведь это страшно – жить там, где кого-то убили! А они стремились окунуться в чужую смерть и видели в том счастье. Даже если бы они не были столь бесчеловечны, я не смогла бы быть с ними рядом. Поэтому я улетела от людей, с тех пор живу одна и делаю из мертвого живое.

– Значит, ты Эстель, светлая владычица и мой главный враг, – произнес Радим.

– А ты – темный повелитель, чье имя неназываемо, – без тени боязни проговорила Эстель.

– Меня зовут Радим.

– Мне плевать, как тебя зовут. И мне плевать, как звали меня прежде те люди. Они давно умерли, их больше нет. А меня зовут Эстель, и я тебя не боюсь.

Она опустилась на корточки, провела ладонью над самой землей, собирая расплескавшуюся благодать – кровь погибшего феникса. В самой Эстель и сейчас не добавилось мощи, но Радим знал, что девушка, несчастная и забитая, может в любую секунду создать из собранного света нечто, способное справиться с любым врагом. Радим знал это потому, что сам мог выпустить на худенькую девчонку звероподобную тварь, напоенную темной силой.

– В мире не осталось чудесного света, – не поднимая головы, произнесла Эстель, – но я все равно воскрешу Айра, и тогда тебе придется худо.

– Я прежде оживлю Гарра, – возразил Радим, – и мы посмотрим, кому будет хуже.

Эстель не ответила. Возможно, она была полностью поглощена своим делом, а может, ей нечего было возразить. Коготь дракона в хозяйских руках излучал черное сияние, владычица света чувствовала его и понимала, что в гонке творения противник и впрямь обгонит ее.

Радим стоял, сверху вниз глядя на своего извечного врага. Потом отвернулся и ступил в реку. Теплую воду вместе с погибшей рыбой давно снесло течением, поток, берущий начало в ледниках, снова был до судорог холодным. Вода ощутимо сбивала с ног, идти приходилось очень осторожно. Радим зашел по колено, наклонился, нашарил на дне искореженную корону. Холодное золото жгло пальцы волшебным огнем, но Радим не выпустил находку и с короной в руках выбрался на берег.

– Вот, держи.

Эстель выхватила из рук Радима корону, прижала к груди. Потом медленно выдавила одно слово:

– Спасибо.

На этот раз не ответил Радим.

Некоторое время они молча занимались каждый своим делом. Свет и тьма, смешавшиеся в недавней битве так, что их, казалось, вовеки не разделить, почувствовав присутствие хозяев, незримыми потоками стремились каждый в свою сторону. Веками здесь было чисто: ни скверны, ни благодати. Так же чисто стало и теперь.

Можно уходить.

Радим последний раз окинул взглядом ущелье, потом приблизился к Эстель и спросил:

– Ты придешь сюда еще?

Эстель осталась неподвижна, только рука ее продолжала оглаживать камень, словно собирая остатки света.

– Я приду сюда завтра, – сказал Радим.

– До завтра я не успею воскресить Айра...

– Гарр тоже еще не успеет родиться. Но я все равно приду и буду ждать.