Текст книги "Дороже жизни (СИ)"
Автор книги: Светлана Дениженко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 28
День застал его внезапно. Солнце пробежало мягкими лучами по траве, дотронулось до сомкнутых век спящего мужчины, Алексей открыл глаза. Он ненадолго задремал тут, у холма, уткнувшись в мягкую мураву. Потер руками лицо, пробуждаясь, зевнул и, потянувшись, подкатил к себе коляску. Опираясь на нее рукой, смог встать и, усевшись удобнее, поехал в поселок. Непростой сегодня предстоял ему день. Но необходимо было пережить его. И сейчас Горний Доктор верил, что справится, сможет. Вернувшись в хижину, где оставил спящим сына, увидел, что Хасан уже на ногах.
– Доктор? Почему не спал? – удивленно уставился на него парнишка.
– Тише, Хасан, сына разбудишь, – ответил Алексей шепотом, потом добавил, – К Дариде ходил.
– Опять?
– Ты же знаешь, Хасан. Все знаешь. Зачем тогда вопросы задаешь? – доктор переглянулся с парнишкой и они оба помолчали, каждый о своем.
Потом, поправив одеяло в люльке, Алексей обернулся к выходу, но остановился, будто не решаясь покинуть пределы хижины, спросил:
– Где Селима?
– Она с женой того, которого ты вчера лечил, к реке пошла, утром…
– Значит, разминулись, – угрюмо промолвил Горний, – Ты последи за Антошкой, я должен поговорить с ними, понимаешь?
– Да, Доктор, хорошо. А Селимее что сказать?
– Скажи, пусть будет с сыном. Я вернусь, но не скоро, – ответил Вешняков, выезжая за порог.
Лохматый Джин – пес, которого из-за старости не брали с собой уже на пастбище горцы, оставляли в поселке – подбежал, чуть прихрамывая, к Горнему и потерся об ноги.
– Привет, друг, – провел Алексей рукой по чуть жестковатой шерсти пса, улыбнулся, внимательно уставившимся на него глазам, – Все хорошо, Джин, все хорошо.
Но собаку не провести. Да и на сердце у Алексея было слишком не спокойно. Страх? Да, наверное, именно его чувствовал сейчас Горний Доктор, направляясь к друзьям. Будучи мальчишкой, он редко чувствовал по-настоящему холодный, бросающий в пот страх. Тогда казалось, что все можно преодолеть и все можно перебороть в жизни, если очень этого хотеть и верить в успех. И, как правило, у него получалось победить себя, перешагнуть через неуверенность и справиться с сомнениями и боязнью. В детстве все кажется простым и понятным. Почему же потом, становясь взрослыми людьми, теряется вера и появляется страх? Как легко можно было бы избавиться от многих ошибок и неприятностей, если бы оставалась в сердце детская вера в справедливость, честность в то, что все получится, если постараться. Сейчас же все его старания сводились только к одному – не дать уговорить себя на возвращение к прошлой жизни.
Тогда, в далеком беззаботном детстве, спасая дрозда, ребята связали себя узами дружбы на долгие годы. Они были больше, чем друзья. Скорее родными, очень близкими людьми. Несмотря на расстояние, разделяющее их, чувствовали боль и радость друг друга.
В солнечный светлый, непривычно теплый осенний день они с Ликой, Шутом и Конаном встретились после обеда на их месте – небольшой беседке в углу школьного сада и долго обсуждали судьбу птицы. Радовались победе над злом, а через несколько дней забрали дрозда из лечебницы и устроили в классе живой уголок. Дрозд вначале боялся и вздрагивал, когда кто-то из ребят пытался просунуть руку в клетку, чтобы поменять воду или корм, потом привык. Весной они выпустили птицу на волю.
Со слезами на глазах Лика долго махала рукой на прощание радостно стрекочущему дрозду. Тот вначале уселся на сосну и, пощелкав клювом, пропел что-то коротенькое звонким голосом, а потом, сделав круг над головой детей, скрылся за деревьями, улетел в лес, налаживать собственную жизнь.
Дядя Слава тогда сказал:
– Вы молодцы. Вон, как он обрадовался свободе. Вроде бы птаха, мелочь – а радуется жизни так, что иной раз и человеку бы не грех поучиться.
Сейчас отчего-то вспомнились эти слова сторожа и Алексей вздохнул. Он и так пытался радоваться каждому дню, каждому мгновению, что дарила судьба…, даже когда понял, что его жизнь изменилась до неузнаваемости. И страшила его сейчас не встреча с друзьями, а неизвестность, которую он не мог ни предугадать, ни обойти. Именно она и тревожила и мешала жить, как прежде. Чувство будто перед экзаменом. И вроде бы понимаешь, что сдашь, а вот на какую оценку, пока остается тайной.
Горний осторожно въехал в собственный дом, где очень боялся встречи с Ликой, хотя сейчас был уверен, что её там нет. Александр спал или же просто не открывал пока глаз, находился в полусне. Доктор проверил пульс у пациента и приготовил лекарства, ожидая, когда тот проснется.
Алексей сидел возле друга, вспоминая и детство и юность, как будто это все было только вчера. Александр, верно, почувствовал пристальный взгляд, его веки дрогнули и вот он уже смотрит на Алексея. В его глазах застыл вопрос и непонимание.
– Да, это я Саша. Люк, – первым нарушил молчание Доктор.
– Но почему же…
– Я не хотел, чтобы ты меня узнал. Как видишь, я теперь совсем не тот Алексей, которого ты знал когда-то.
– Лешка, друг! Это ли важно?! Важно, что ты жив. Понимаешь? – Александр сделал попытку встать, но застонал. Боль напомнила о себе.
Побледневший, прикусив до крови губу, он вновь упал на подушки.
– Тише. Ну и прыткий же ты у меня, – проворчал Алексей, вводя другу внутривенно обезболивающее, – Потерпи немного, сейчас легче станет.
Все еще не разжимая губ, борясь с болью, Александр выдавил из себя мучающий его вопрос:
– Почему…, почему ты ничего не сообщил, Лике?
Он медленно повернул голову и, поймав на себе взгляд Алексея, тяжело дыша, добавил:
– Она же любит тебя…
– Меня ли? Зря ты привез её в горы, Саша. Ни к чему хорошему это не приведет. Я не хотел бы встречаться ни с тобой, ни с ней. Жизнь разделила нас, пусть так все и остается. Я нужен здесь, этим людям. А вы…, вы – проживете и без своего Люка, – тихо, почти без эмоций проговорил Алексей.
И удивился тому, что может быть настолько сдержанным в таком непростом разговоре. Но друг не спешил сдаваться. И не смотря на то, что ему все еще трудно было разговаривать, ухватившись рукой за рубашку Люка, словно боялся, что тот исчезнет, чуть привстав, горячо зашептал:
– Лешка, ты же ничего не знаешь. Мы надеялись, что ты выжил после той аварии. Дрозды – они обладают самосохранением и мы верили, что у тебя, если с тобой был дрозд – имелись шансы на спасение. Мы искали тебя…, мы так долго искали тебя! – Шут выбившись из сил, вновь откинулся на подушку. Его волосы намокли от пота, а ладонь медленно разжалась, выпуская рубашку Алексея.
– Зачем? Неужели Лика не похоронила меня, став твоей женой?
– Кем? Кто сказал тебе эту глупость?!
– Это не так важно. Ты не думай, Саша, я не осуждаю вас. Жизнь все расставила по местам, и я даже рад, что все так, как есть. Ты всегда любил Лику и она, наверное, тоже, – не глядя на Александра, Доктор отъехал от него к столу, закрыл холодильник, выбросил использованный шприц. Пытаясь справиться с волнением, не оборачиваясь, посоветовал, – Уезжайте отсюда, как только сможете. Увези Лику. Я не хочу, чтобы она догадалась обо мне. Она не узнала меня, а я постараюсь больше не показываться ей на глаза.
– Дурак ты, Лешка, и не лечишься. Послушай меня: ЛИКА мне НЕ ЖЕНА, – с расстановкой и нажимом в голосе попытался Александр оказаться услышанным.
Вешняков медленно развернулся к другу. У того, по всей видимости, начиналась лихорадка и беспокоясь о его самочувствии, Алексей, поспешил подъехать поближе. Дотронулся рукой до лба Шута, тот горел, словно угли в печи.
– Да у тебя жар! Ну-ка, вот – выпей…, – протянул ему на ладони две таблетки аспирина и, зачерпнув железной кружкой воду из ведра(что всегда стояло возле рукомойника), вернулся, придержал голову Александру, помогая пить. Про себя же подумал, что, вероятнее всего, не скоро теперь расстанется со своим пациентом.
Справившись с лекарством, Шут повторил, как заклинание, едва справляясь с дрожью в голосе:
– Она мне не жена…, не жена, – и потерял сознание.
– Теперь это уже не имеет никакого значения, – ответил ему, вздыхая, Люк. Он смочил в воде полотенце и положил на лоб Александру, а сам поехал разыскивать Селиму, чтобы приставить её к больному. Его друг не мог оставаться без присмотра, самому же Доктору сидеть тут целый день было без надобности, ему хотелось увидеться с сыном и в тоже время избежать встречи с Ликой. Укол он поставил, лекарства дал, теперь оставалось рассчитывать на выносливость организма Александра, который должен был справиться самостоятельно с травмой и перейти к выздоровлению.
Доктор не успел приступить к поискам старухи, как она сама его нашла. Почти выбежала навстречу. Он даже испугался, подумал, что с Ликой случилась беда, ведь женщин с утра видели вместе.
– Что, Селима? Что случилось?
– Доктор, там…, там…, – она перевела дух и выдохнула, – Кружельников плох совсем.
– А с ним-то что?!
– Еле дышит, бледный весь, стонет…
– Хорошо, уже иду. Селима, ты с Александром побудь, хорошо? У него жар. И мне принеси, будь добра, тот холодильник, что поменьше. Пойду Кружельникова лечить.
– Да, да… я сейчас, – спешно закивала женщина и побежала в его хижину, появилась через мгновение. Передала лекарства и снова скрылась за пологом.
За Александра Доктор теперь был спокоен. Селима опытная сиделка.
– Ну, и денек сегодня, – проворчал Алексей, направляясь к хижине Рашида, в которой горцы приютили Кружельникова.
Глава 29
В этот раз она спала без сновидений. Такое с Ликой случалось редко, обычно когда сильно уставала. Проснулась от толчка, словно кто-то резко ударил по спине кулаком. Женщина открыла глаза, огляделась. Она не сразу сообразила, где находится, но когда вспомнила прошедший день, метнулась к другу. Александр тихо спал, дыхание было спокойным, и женщина облегченно выдохнула. Лика дотронулась губами до лба мужчины и, убедившись, что с температурой у него все в порядке, позволила себе выйти за пределы хижины. День еще только-только начинался, рассвет едва рассеивал ночную тьму. Поежившись, женщина почему-то не вернулась назад, а пошла к реке, словно кто-то позвал за собой. Не спеша, но довольно уверенно она шла за невидимым проводником. И вышла в этот раз совсем не туда, где была вечером. Узкий мост вел на другую сторону через реку. Лика оглянулась (ей показалось, что кто-то смотрит на нее со спины, но она никого не заметила среди полумрака просыпающегося утра) и осторожно перешла на противоположный берег реки. Узкая тропинка уводила в сторону, но Лика пошла не по ней, а сделала шаг за куст шиповника, и спустилась под большую корягу, спугнув несколько мотыльков, обогнула ее и вышла к невысокому холму. Там, обнявшись с тонкой осинкой, спал человек. Рядом с ним стояла инвалидная коляска.
– Надо же, спит на земле и не боится простудиться, – Лика подошла и присела рядом. Отчего-то сердце сжалось в комочек и гулко забилось в груди, – Да это же Горний Доктор…
Она узнала незнакомца, повстречавшегося у хижины прошлым вечером. Тогда Анжелика спешила к Александру, и у нее не было и секунды, чтобы рассмотреть его. Сейчас этот мужчина, от умений которого зависела жизнь её друга, был так близко от нее, что можно было только руку протянуть, чтобы дотронуться до курчавых черных волос. Что-то до боли знакомое в его облике затронуло душу и сдавило дыхание Лики, а по её щекам вдруг сами собой потекли слезы.
Мужчина заворочался во сне, и теперь она увидела его лицо, на которое даже не взглянула в первую встречу.
– А-ле-шень-ка… – в первый миг ей показалось, что сейчас она лишится чувств. Голова пошла кругом.
"Как? Почему? Ничего не сказал, не сообщил? Почему спрятался?" – завертелись мысли, но потом её взгляд упал на кресло, что стояло поодаль. Вот ответ. Один на все вопросы. Её Лешка не смог смириться со своим увечьем. Не смог найти в себе силы, чтобы признаться ей в том, что стал инвалидом. Сильный и гордый, такой независимый… и оказался заложником своего страха. Думал, что она не поймет, думал, что любимая станет его жалеть. Первым порывом было – это разбудить его, кинуться на шею, сказать, что любит и все сможет испытать и выдержать, а потом вспомнился сон. И она поняла, что нельзя так. Алексей оттолкнет, не позволит заботиться о себе. Не позволит быть рядом. Если кинуться к нему сейчас, он испугается за них обоих. Если уйти, она не сможет жить без него. Лучшее, что она могла сделать, это пока не обнаруживать себя. Не говорить с ним, выждать время. Лика ласково дотронулась рукой до любимого лица, но побоялась, что разбудит его, легко поднялась и, осторожно ступая, вернулась к реке. Там, давая волю чувствам, она разрыдалась от счастья. Смывая соленые слезы холодной речной водой, Лика повторяла про себя одно: "Живой, живой, живой!"
Сияющая она выскочила навстречу Селиме.
– О, уже не спите? Как он?
– Саша? Хорошо. Спит. Селима, а можно немного воды согреть, я помыться хочу.
– Я сейчас ведро поставлю, – согласилась старуха, – И сведу тебя, где у нас женщины моются. Там вода – теплая.
– Спасибо! – обрадовалась Лика и быстренько сбегала за чистыми вещами и полотенцем.
Спустя некоторое время, женщины спустились к реке. Лика с удовольствием скинула с себя пропахшую потом одежду. Окунулась в воду и взвизгнула от неожиданности. Все-таки та была намного прохладнее, чем Лика могла предположить.
– Холодная? Ты не спеши, щас согреется. Эта запруда, видишь? Давай-ка я тебе помогу, – предложила Селима, пристраивая на берегу ведро с дымящейся водой.
– Н-нет, не надо. С-спасибо, я сама, – ответила Лика, покрываясь мурашками.
– Ну, тогда я пойду, тут наши мужчины не ходят, так что – не бойся, а потом ведро принеси.
– Хорошо, – ответила Лика, намыливая волосы куском туалетного мыла.
Она, и правда, согрелась и теперь вода не казалась такой уж холодной, как в первый миг погружения в нее. Очищаясь от невзгод, Лика думала только о том, как же и что сказать при встрече Алексею, чтобы поверил ей. Раз и навсегда. Чтобы не оттолкнул от себя. Её супруг был упрямым с детства, если уж что-то решит для себя, то не переубедишь.
***
Егор находился между былью и небылью. Образы, темные видения, бесчисленные коридоры, в которых он заблудился и никак не мог найти выход. Он метался. Его – то бросало в жар, то он обливался холодным потом.
– Иди, иди же за мной, дитя! – тихий вкрадчивый голос звал за собой, – Я открою для тебя все двери, покажу все тайны Мира.
И он делал шаг, еще один и тут же упал в пропасть – темную и бесконечную. Дыхание захватывало от падения, а сердце выпрыгивало из груди. Над ним несся зловещий хохот, такой, что хотелось поскорее проснуться и прижаться к отцу или матери.
Чтобы они помогли избавиться от ночного кошмара.
– Отец! Мама! – кричал Егор, но никто не отзывался.
– Никто-никто тебе не поможет, мой мальчик! Никому-то ты не нужен, – издевался все тот же голос, – Только мне!
– Кто ты?
– Твой друг, – ответил голос, потом раздумав, добавил со вздохом, – Или враг…
В ушах раздался визг такой силы, что казалось – голова сейчас лопнет от него. Егор упал на что-то твердое, перекатился по липкому дну – в полной темноте было не разобрать, где он находится. Но вдруг зажегся свет – ударил в глаза и ослепил.
– Ну, наконец-то, Егор Вячеславович, – раздался знакомый мужской голос где-то рядом с ним, – С возвращением.
– Кто здесь? – спросил Егор, все еще не совсем осознавая, где он и что от него хотят, попытался принять вертикальное положение.
– Не бойтесь, я Горний Доктор. Вспомнили?
– Да. Доктор, что со мной? – постепенно к Егору возвращалось зрение, и теперь он увидел перед собой врача. Тот, нахмурившись, слушал Кружельникова через стетоскоп*. Рядом лежал еще не свернутый тонометр*.
– Давление слишком высокое у вас. Что же вы не предупредили, что страдаете гипертонией?
– Чем? – искренне удивился Егор.
– Гипертонией.
– Но я никогда раньше…
– Не страдали? Да, такое возможно. Быть может это просто переутомление. Не спешите вставать. Вам может стать плохо.
Доктор свернул приборы и убрал их в медицинский чемоданчик. Затем обратился к Кружельникову:
– Я дал вам лекарство, оно должно помочь, но все-таки пока не вставайте, сегодня лучше далеко от постели вам не отходить. Я пришлю к вам кого-нибудь Селиму или Хасана, или кого-то из женщин.
– Не надо, Доктор.
– Надо, Егор Вячеславович. Было бы не надо, не стал бы настаивать на этом. У меня не так уж и много помощников, чтобы ими разбрасываться.
– Спасибо. Побольше бы таких врачей, как вы! Тогда, наверное, больных было бы гораздо меньше.
– Может, когда-нибудь так и будет, – подмигнул доктор Кружельникову, – Выздоравливайте.
Горний уже развернулся к выходу, когда его вновь остановил Егор:
– Доктор, подождите.
– Да?
– Если в комнате нет дверей, можно ли найти из нее выход? Как, по-вашему? – задал Кружельников вопрос, сам не понимая почему, крутящийся уже некоторое время у него в голове.
– Знаете…, выход можно найти всегда, было бы желание, – ответил медленно врач.
Не оглядываясь, он выехал за пределы хижины, оставив Кружельникова в одиночестве отвечать на вопросы. Горний не знал, отчего Егор Вячеславович так сильно хотел заглянуть в его душу. Почему старался стать ближе, чем надо бы? Да и по какой причине тот интересовался судьбой Алексея Вешнякова, когда они ни разу с ним до встречи в горах не виделись? Рашид передал свой разговор с Кружельниковым Горнему Доктору слово в слово. И тогда и сейчас врач не мог найти ответ на этот вопрос: зачем он нужен Егору Вячеславовичу? Но ведь нужен, осталось выяснить причину. Только пока на это не хотелось тратить свои силы. Сейчас Алексей спешил повидаться с сыном. Он старался уделять мальчонке каждую свободную секунду до того момента, как еще кто-нибудь не отберет время доктора для себя.
*Стетоскоп – прибор для выслушивания шумов внутренних органов.
*Тонометр – прибор для измерения артериального давления.
Глава 30
– Брр! – выбравшись из воды, Лика снова покрылась мурашками и наскоро вытерлась полотенцем. Оделась в чистое и улыбнулась прыгающим по веткам ивы пичугам. Вот кого уж точно не тревожат никакие не прошеные мысли. Она так и не придумала, что скажет Алексею. Да и нужно ли будет что-то говорить? Вдруг он вообще не захочет её видеть? Хотя, с чего бы?
С тревогой в душе и мыслями, вразнобой скачущими в голове, Лика поднялась по тропинке к жилищу Селимы. В тесном дворике было чисто и пусто, если не считать привязанную у плетня козу. Та недоверчиво покосилась на женщину и, перетаптываясь, постаралась отодвинуться от нее подальше.
– Да, не бойся меня. Я не за молоком к тебе пришла. А где хозяйка? – спросила Анжелика у козы, поставив рядом с ней пустое ведро, и положила на невысокую скамью пакет со своими вещами. Не особо рассчитывая на ответ, женщина огляделась и сделала пару шагов по направлению к хижине. Из-за полога, прикрывающего вход, вдруг раздался пронзительный плач младенца. Лика остановилась в нерешительности, а потом все-таки вошла в жилище. Глаза с непривычки какое-то время отказывались видеть, а потом в рассеянном свете хижины, она увидела парнишку, который приносил им с Сашкой ужин. Он держал на руках орущий сверток и пытался успокоить малыша, потом переложил его в люльку.
– А-а-а! Спи-и-и! – качал парнишка кроху, но тот отчего-то кричал все сильнее.
– Можно мне? – робко спросила Лика, дотронувшись рукой до плеча паренька. Тот вздрогнул, встретился с ней взглядом, узнал.
– А, это вы? А умеете?
– Попробую, – пожала женщина плечами, поднимая младенца на руки и прижимая к себе, – Чи-чи-чи…
Малыш замолчал, посмотрел на нее внимательно большими, черными глазенками. Лика подхватила чистую пеленку и накрыла ею кроху, подвернула под него и чуть-чуть прижала к себе.
– Ой, замолчал, – улыбнулся паренек.
– А почему он так плакал?
– Да я-то почем знаю?! Проснулся, как всегда, покушал, сделал все свои дела, – указал парнишка головой на использованную пеленку, – И давай кричать. Никак не хотел успокаиваться.
– Ну, и что мы плакали, маленький? Все хорошо ведь, правда? – заговорила Лика с малышом, – Ну? Ох, ты и разбойник. Всех тут строишь, да? Ну-ну, не хмурься, не надо, мой хороший. Мы, наверное, спать хотим? Вон, как зеваем, – улыбнулась Лика, легонько покачивая ребенка.
– Хорошо у вас получается. Может, вы с ним немножко посидите? А я скоро приду, а? – спросил шепотом паренек, заглядывая через её плечо на малыша.
– Я? Ой, я даже… не знаю, – растерялась Лика. – А ты куда?
– Я тут выйду ненадолго и вернусь, – заверил тот женщину, подхватил пеленку и направился к выходу.
– Эй, подожди, как тебя…
– Хасан, – обернулся он.
– Хасан, ты мне бутылочку и соску для него оставь. Вдруг он пить захочет?
– Соска в люльке, а вода вон на стуле, – ответил паренек и выбежал во двор.
– Наверное, и правда, куда – то спешит твой Хасан, – подмигнула Лика младенцу, который совсем притих у нее на руках, – Ну, что, будем спать или ты еще погулять хочешь?
Малыш нахмурился и снова заголосил.
– Ой, какой ты у меня строгий. Ну-ну…спать, так спать. Чи-чи-чи…., – покачивая на руках кричащего младенца, Лика пыталась вспомнить хоть какую-то колыбельную. Она отыскала в люльке пустышку и, ополоснув в чайнике, вставила её в ротик ребенку. Тот успокоился, но все еще продолжал хмуриться.
– Что же тебе спеть-то? А, вспомнила! Слушай: пе-ла мышка песню в нор-ке, спи, мышонок, за-мол-чи! Дам те-бе я хлеб-ной корки…. чи-чи-чи! – качала Лика ребенка, прохаживаясь по комнате, а малыш успокаивался и засыпал, закрывая постепенно глазки, – Ля-ля-ля-ля…
Медленно напевая в такт покачиваниям одно и то же в разных вариациях, она добилась того, что младенец уснул, уткнувшись носиком в её футболку. Лика смотрела на это маленькое счастье, что сейчас спало на ее руках и такие противоречивые чувства раздирали собой её сердце.
"Лешин сынок, темные волосики – вьются, как у отца, а вот глаза совсем не его, а той другой женщины, что заменила ему меня. Почему? Господи, почему так несправедливо?! Почему этот малыш не мой?"
От сына Алексея пахло молоком и еще чем-то чужим, запахом его матери, той женщины, что дала ему жизнь. Цепкими пальчиками малыш ухватился за Ликиного дрозда. Чтобы освободить украшение, женщина осторожно погладила маленький, но крепкий кулачок ребенка, попробовала разжать пальчики. Они тут же ухватились за её указательный палец, крепко сдавили его. Лика почувствовала прилив нежности к этому крохотному существу, оставшемуся без мамы чуть ли не в первую же минуту своего появления на свет. Женщина вспомнила рассказ Селимы и поцеловала мальчика в лобик, прижала его к груди, как самое дорогое и самое хрупкое, что только может быть на свете.
Темный, пасмурный день, с утра обливающийся слезами дождя. Друзья засиделись в библиотеке, а потом, спускаясь на первый этаж, завели непростой разговор о жизни. Обсуждая судьбу Оливера Твиста и то, как нелегко ему приходилось без родителей. Они увлеклись и совсем забыли о Косте, а он вдруг замедлил ход и совсем остановился в пролете между этажами.
– Конан, ты чего? Идем! – обернулся к нему Шут, а потом и Лика с Люком.
– Мамка умерла, а папка без нее много пил, потом попал в аварию…, – почти прошептал Костя, каждое слово давалось ему будто с усилием, – а меня в дет. дом отдали. Бабка старенькая сильно, не разрешили с ней меня оставить, – рассказывал Костя ребятам, будто вскрывал больной мозоль. Со слезами в глазах и с сжатыми кулаками, делился о том, как остался без родителей, впервые раскрывал перед друзьями свою беду.
Лику и тогда поразила его боль, и сейчас вспоминая об этом, той же болью пронзало душу. Неужели и этот малыш вырастет без материнского тепла и заботы, как Костя?
Алексей, позволит ли он ей остаться рядом с ним и его сыном? А она? Сможет ли полюбить чужого ребенка, как своего собственного? – думая об этом Лика совсем не заметила, что в хижине они уже не одни.
***
Горний Доктор спешил повидаться с сыном. Во дворе он встретил Хасана. Тот медленно прохаживался, потягивался и жмурился на солнце.
– Антон, спит? – спросил Доктор, сам не понимая, отчего так сильно волнуется, до дрожи в руках.
– Наверное.
– Кто с ним? – въехал Горний во двор, повернулся к входу в хижину.
– Твой сын громко кричал, никак не хотел успокаиваться, а потом пришла женщина…
– К-какая женщина? – Доктор сжал подлокотники кресла с такой силой, что побелели костяшки на его руках.
– Такая маленькая, белая. Она его успокоила…
Дальше Алексей не стал слушать Хасана, а устремился к сыну и замер на пороге. В первое мгновение он опешил от уведенной сцены, и какое-то время не знал, куда себя деть. Анжелика держала на руках его сына, и нежно прижимая к груди, укачивала малыша, как родная мать. Они очень хорошо смотрелись вместе. В первый миг Алексей хотел убраться восвояси, но от себя не убежишь. И сколько можно уже бегать? Пора все прояснить и поставить все точки на свои места. Но эту идиллию, он не хотел прерывать. Лика, его Лика сейчас была здесь так близко и в то же время так далеко. Сможет ли простить она его малодушие, трусость и, наконец, измену?
Он так стремился избежать этой встречи, но Анжелика сама пришла в его дом, и теперь отступать было уже поздно. Алексей откровенно любовался женщиной, той, о которой мечтал каждую минуту своей жизни. В белой широкой футболке и синих джинсах, с мокрыми завитками светлых волос и легкой улыбкой – такая же, как раньше, до разлуки – была сейчас здесь, с ним. Вдруг она, будто что-то почувствовала, медленно повернулась к нему и замерла, как неживая. Точно сон, или видение. Алексей даже зажмурился, а потом тряхнул головой, но Лика никуда не исчезла. Она смотрела на него глазами полными слез. И было в них столько всего – отчаяние, надежда, боль и недоверие и… прощение.
Алексей видел и чувствовал, что она готова простить ему всё. Если он только сам это ей позволит. Он боялся стать для Лики обузой, но оттолкнуть её сейчас от себя – не смог бы. Это все равно, что воткнуть себе в сердце нож и повернуть его там. Боль была бы равнозначной, а рана – смертельной. Он это знал, а она, наверное, догадывалась, поэтому боялась делать первой шаг навстречу, не хотела быть его болью. Так и смотрели друг другу в глаза – умоляя и прощая все и навсегда.
– Что же ты стоишь, любовь моя… – нарушил он первым молчание и отвел взгляд, – Или такой я тебе… не нужен?
У Лики все внутри оборвалось от его слов. Голос такой родной и такой далекий, как будто во сне, она видела своего Алексея почти прежним, но все-таки другим. В потертых серых брюках, помятых старых туфлях, темно-зеленой рубахе с закатанными рукавами, весь заросший щетиной – в таком виде он меньше всего напоминал её мужа. Не стриженые лохмы его волос топорщились и скатывались по широким плечам, но глаза…, его глаза она не спутала бы, ни с чьими другими.
– Алешенька…, – сделала несмелый шаг и кинулась к нему, упала на колени, прижимая малыша к груди, – Я так искала тебя, так искала… Любимый мой!
– Тсс! Тише, тише, тише, – поднял он её и усадил к себе на колени, – Все будет хорошо, не плачь…, сына разбудишь.
– Алешенька, живой! Любимый мой, живой… – шептала она, целуя его в небритые, колючие щеки, веря и не веря себе. Своему нереальному счастью.
Каждый из них эту встречу продумывал сотни, тысячи раз, подбирал слова, думал о том, что скажет супруг или как ответит, но эмоции захлестнули обоих. Им так много нужно было сказать друг другу. Столько всего…
Поэтому Антона они оставили снова на Хасана, а сами пошли подальше от поселка, чтобы никто не мог помешать им насладиться общением друг с другом.
Тропинка вывела к реке, а там перебравшись через мостик, они снова оказались у той, утренней осинки. За время пути не проронили ни слова. Каждый из Вешняковых был погружен в собственные мысли и чувства.
– Вот, пришли, – сказал Алексей и после некоторого молчания, посмотрел на Анжелику.
– Я была сегодня здесь утром, видела тебя, но не посмела разбудить, – произнесла Лика первое, что пришло на ум.
– Странно, – почесал он за ухом указательным пальцем.
Очень знакомый жест, от которого у Лики защемило сердце. Она вновь узнавала мужа и постепенно начинала верить в происходящее. Все еще немного ошеломленная от встречи с ним, постепенно осознавала – её любимый – жив!
– Что? Что странно? – она поправила рукой прическу. Её волосы почти высохли, завернулись в тугие светлые кольца, в которых теперь путался ветер.
– Мне показалось, что ты сидишь рядом, а когда я проснулся, никого не увидел… Знаешь, раньше я здесь видел только Дариду. Это её… могила, – последнее слово далось ему нелегко, а потом его словно прорвало, потянуло выговориться, – Я не смог её спасти. Она истекала кровью, а я ничего не мог сделать… Ничего! – он удалил кулаком по коляске, словно та виновата в том, что случилось.
Анжелика подумала, что, наверное, Лешка в чем-то прав. Будь у него здоровые ноги, шанс на спасение у Дариды, наверняка, имелся бы.
Она дотронулась до его непослушных волос, нежно провела рукой, спросила то, что мучило её все эти дни:
– Ты очень любил её… свою Дариду?
Алексей помолчал, а потом ответил:
– Как можно не любить ветер? Небо? Море? Звезды? Она была удивительным явлением, нежным и добрым. Её нельзя было не любить.
– Расскажи мне о ней и о тебе. Я хочу знать все, что было с тобой без меня, – тихо попросила Лика и присела у его ног.
На нее как-то сразу навалилась усталость. Алексей медленно начал свой рассказ о том, как прожил целый год, в который уместилось столько, сколько у некоторых и за всю жизнь не наберется. Лика слушала, не перебивая и ни о чем не спрашивая. Она словно сама проживала вместе с ним каждое мгновение, примеряя на себя все, что он чувствовал и все, что он думал. Когда он закончил, надолго повисла тишина, которую Лика прервала осторожным вопросом:
– Ты думаешь, что Рашид… он и, правда, убил бы вас?
– Не знаю…, тогда так показалось, – Алексей развернул её к себе, заглянул в глаза, полные невысказанной боли, – Я хочу, чтобы ты знала, я всегда думал о тебе и любил только тебя. Дарида заняла часть моего сердца только после своей смерти. Понимаешь?
– У тебя сын. Её сын, – печально вздохнула Лика и поднялась с мягкой травы. – Что ты решил, Алешенька? Ты ведь что-то уже решил?
Она слишком хорошо знала Алексея, поэтому предполагала, что все для него уже давно решено, еще до их сегодняшней встречи. Он изменился, стал другим и дело не в его увечье, а в отношении к жизни. Внутри него поселилась боль и вина. Ничего хорошего от такого соседства не бывает и рано или поздно эти две подруги уводят человека от всего и всех, кто ему дорог. Лика это знала, но собственная обида, мешала ей сейчас утешать супруга. Хотелось сначала немного разобраться в собственных чувствах. Год, тот срок, что они делили вдалеке друг от друга – стал стеной между ними. Внутри Анжелики кипели эмоции, и сейчас многое зависело от того, что ей ответит Алексей. Он молчал. Лика обернулась к нему.
