Текст книги "Цепкие коготки счастья (СИ)"

Автор книги: Светлана Пригорницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– А сам догадаться ты не в состоянии?

– А-а-а, – растерялся мужчина. – Ты типа, про секс? Везёт тебе, старушка, такие мысли посещают.

Игорь несколько минут разглядывал полуобнажённое тело сидящей рядом женщины и, наконец, подняв на лоб очки, тихо прокомментировал:

– Слушай, я думал, что грудь опадает только у женщин, которые кормили детей... Хотя, годы берут своё. Корми – не корми, а после тридцати уже и целлюлит, и грудь, как ушки спаниеля...

Соня от неожиданности даже не знала, как вести себя, Выслушав подобное высказывание, глаза, отреагировавшие намного раньше мозга, тут же выпустили на волю огромные прозрачные слёзы.

– Ты что, серьёзно? Расстроилась? Сонь, прекрати. Ну, хочешь секса, будет тебе секс.

– Спасибо, Игорь. Я вообще-то любви хотела.

Сердце колотилось, швыряя кровь огромными неравномерными порциями, а ком подкатившийся к горлу никак не пропускал воздух в лёгкие. В душе Соня понимала, что Максим никогда не скажет ей ничего подобного, но задавленное, после того случая, чувства стыда за своё тело, взяло верх, не позволяя расслабиться. Губы Максима опускались всё ниже и ниже и по мере того, как горячая волна бурлящей рядом страсти наваливалась на неё, Соня всё сильнее и сильнее сжималась внутри, ожидая неприятных комментариев.

Максим, шестым или седьмым чувством, понял состояние женщины и взяв на руки её сжавшееся, как пружина, тело, понёс в сторону кровати. Не прекращая нежно покусывать её губы, парень уверенно справился с застёжкой бюстгальтера, и Соня застонала от давно забытых ощущений. Открыв глаза, женщина сквозь пелену, затуманившую взгляд, нашла глаза Максима и первый раз с тех пор, как они вошли в номер, вздохнула полной грудью. Глаза Максима без слов сказали ей, что для этого мальчика не существует женщины более прекрасной, чем она. Запустив пальцы в жёсткие волосы Максима. Соня медленно обвила полными целюлитными ножками его спину и триллер, портивший ей жизнь последние несколько месяцев, улетучился в небытие.

Через несколько часов, расслаблено засыпая рядом с Максимом, Соня отчаянно подумала, что не ночевать дома второй раз за неделю, пожалуй, попахивает скандальчиком.

– Соня, – тихо позвал Максим. – Тебе не показалась реакция твоих родственников на наш роман несколько неадекватной?

– Почему? – удивлённо потянулась женщина. – Они занервничали, оно и понятно. Всё-таки с Игорем мы уже четыре года живём, наверное, он им кажется более надёжным, чем юный студент.

– И тем не менее такой энтузиазм, бурная фантазия, а главное, мне кажется, твоя сестра, реально была готова на всё, только бы скомпрометировать меня в твоих глазах. Нет, столько сложностей ради сохранения семьи сестры, это чересчур.

– С Игорем им всё понятно. Он, скорее всего, никогда не женится на мне официально, не хочет иметь детей, а, следовательно, клан Лозовых никогда не потеряет столь ценного работника, да и лишних родственников с моей стороны не будет, а вот, что ты за экземпляр – неизвестно.

– А ты, действительно, настолько ценна, что замены нет.

– Получается, что так. Хотя, действительно, со стороны Агаши – перебор.

Разглядывая расслабившееся во сне лицо Максима, Соня взъерошила пальцем широкую бровь парня и скользнув по заросшей к ночи щеке, остановилась на детских припухших губах. Внутренности снова вздрогнули от игристой, шипящей, словно вскрытая бутылка шампанского, волны, прошедшей по всему телу. Грудь непривычно заныла, вспоминая жадные поцелуи парня и, чтобы не сорваться на третий круг, Софья тихо поднялась, доставая из сумки конверт с фотографиями. Действительно, столько телодвижений ради Игоря, которого Агаша терпеть не могла? Ради счастья сестры? Ещё абсурднее. Единственная ценность для Агаты – это она, любимая. И только ради своего блага сделала бы девушка то, что сделала. Как реагировать в таком случае? Наверное, вызвать ответ, который подскажет мотивы данного поступка.

Солнце, играя лучами, отчаянно пыталось оживить угнетающую тишину кабинета. Огромные окна выходили на шумный проспект, но до верхнего этажа, где расположился офис Лозового, не долетал ни шум проезжающих машин, ни крики протестующих, расположившихся с плакатами напротив соседнего банка. Жалюзи с утра не опустили, а после получения почты, присутствующие находились в таком шоке, что, казалось не замечали ничего вокруг. Кирилл, глядя как нервно дёргается глаз дочери, кусал губы, стараясь сдержать раздирающие изнутри эмоции. Игорь, спрятавшись в недрах огромного дивана, затравленно рассматривал переполненные злобой глаза Агаты и прятал усмешку, читая потаённые мысли девушки.

Ну, Сонечка, ну, сестрёнка подколодная, кто бы мог подумать, что тихая, скромная женщина преклонного возраста способна на подобную гадость. Хотя, если вспомнить, что папочка рассказывал о её девичьих шалостях, то не удивительно, опыт имеет конкретный, да и чьих родителей дочь учитывать надо. Эдгар Юозович накопил миллионное состояние не только умом и сообразительностью. Агата методично рвала фотографии на мелкие кусочки и швыряла разноцветные обрывки в мусорное ведро. Придумать же такое, прислать компрометирующие фотки отцу, нет, излишней стыдливостью Агата не страдала, но её героические потуги оседлать малознакомого парня, кажется произвели на окружающих неизгладимое впечатление. Папика точно чуть инфаркт не шлёпнул. Но самое унизительное, это образ юного денди, отбивающегося от нападающей с таким усердием, словно не молодая очаровательная леди пришла к нему в холуйское общежитие, а продукт пламенной любви Шрека и Фионы. Уже не первый раз Агата замечала, что в состоянии аффекта она получается не просто несимпатичной, но, если быть честной, откровенной уродиной. И ведь знала же, спрашивается, чего так завелась. Впрочем, это был первый раз, когда юноша не просто не захотел её, но и серьёзно испугался, а добиваться своего Агата привыкла с детских лет, вот и полезла напролом, не заботясь о том, как выйдет на снимках. Фотографии закончились и Агата взяла в руки конверт. Вот, сучка, ещё и смайлик прикрепила. Злоба окончательно захлестнула внутренности, но переведя глаза на прячущего ухмылку Игоря, девушка швырнула конверт следом за его содержимым и яростно прошипела:

– Ладно, признаю свою ошибку. Какие будут предложения.

– Можно завалить ему сессию и отправить служить в армию, – выдавил Игорь, пряча ехидную ухмылку.

– Сессию он уже сдал, а ждать до следующей не имеет смысла, – потёр рукой покрасневшую шею Кирилл и скрипнув зубами, процедил: – Я этого рогуля деревенского Расулу отдам. Там ему самое место.

Агата исподлобья взглянула на отца, да уж, наверное, здорово обидела Сонечка Кирилла Александровича, раз пошёл на такие кардинальные меры.

– Сонька знакома с Расулом, – подсказал Игорь, рассматривая безупречную форму ногтей. – Помнится ещё покойный Эдгар Юозович уважал нашего узбекского друга за умение быстро решать проблемы.

– Расул в первую очередь бизнесмен, а уж потом друг, товарищ и брат, поэтому будет рассказывать то, за что деньги получены. Конечно, информацию надо правильно подать, дескать, парнишка позарился на достаток, пытается увести из семьи славную девочку Соню. Ну, в общем, "дед плачет, бабка плачет, а курочка кудкудахчет".

Кирилл тяжело втянул воздух и, подойдя к окну, распахнул створки. Никогда не уважал все эти супернавороченные кондиционеры, в горле першит, сердце не выдерживает температурных перепадов, одни проблемы, то ли дело свежий воздух, даже такой загаженный, как в центре города, даже такой липкий и жаркий, как в середине июня, всё равно такой родной, напоминающий босоногое детство, непутёвую юность, всё то, что уже никогда не вернёшь, хотя, впрочем, и не надо. У каждого возраста свои радости и проблемы.

Высокий бородатый мужчина нервным движением отодвинул ткань, закрывающую вход в палатку и, войдя, опустил глаза на свернувшееся в углу тело девушки. Грубо выругавшись, он прижал пальцы к сонной артерии на её шее: девушка была мертва. Вынув из кармана кисет с табаком, вошедший привычным движением скрутил самокрутку и, закурив, выпустил в потолок струю серого, вонючего дыма. Как же ее звали? Ангелина? Нет, Ангелина, это та дура, что умерла до нее. Рита! Да, точно, Маргарита. Дольше всех продержалась... почти три года. Мужчина снова затянулся, вспомная всех пятерых. Красивые были девчонки, все как на подбор блондинки, ноги от ушей, грудь колесом... Жаль хлипкие оказались. Первой умерла Наташа, чересчур красивая была, мужики к ней в очередь выстраивались, к другим человек пять за вечер, а к Наташке нескончаемым потоком шли. И ведь ругал, целый день тренировки, спарринги, теоретические занятия, отдохнуть бы вечером, так нет, как мухи на говно лезли. Кто же такое выдержит. Через два месяца не проснулась. Потом Валерия с ума сошла, пришлось пристрелить. Следующей отошла Алла... Не девка была, принцесса-воин. Даже хоронили с почестями. Здесь цену смелости знают. Два раза убегала, за волосы назад в лагерь притаскивали, сопротивлялась до последнего, пока по почкам не получит, ноги не раздвинет, а там уж насилуй тело почти безжизненное. Полгода держалась, а потом у одного урода пистолет вытащила.... Пока пристрелили, троих с собой забрала. К Ангелине не любили ходить, только войдешь, а она в слезы. Дура и умерла по-дурацки: другим мужикам по барабану: ревет себе и ревет, а Рашид – больной, сказал «не вой», ну и замолчала бы, глядишь, живой бы осталась, а то разрыдалась, ну он её подушкой и придушил, чтобы не мешала процессу. В этом деле надо меру знать: кому повыть, кому поулыбаться. Вот в прошлый раз привезли девчонок, может и не такие красавицы, но уж умнее – это точно. И удовольствие получают, и подарки собирать не забывают. Мужик, он ведь как ребёнок, расскажи, какой он классный, он тебе с операции такие побрякушки привезет, мало не покажется. А Ритку жалко, хорошая была девчонка, уже даже язык начала осваивать, ну да видать не судьба. Мужчина еще раз прошелся взглядом по обнаженному телу: когда-то крупные округлые груди висели пустыми мешочками, белая кожа, без соответствующего ухода, быстро сгорела, тусклые волосы грязными космами обрамляли осунувшееся, усталое лицо и только огромные голубые глаза, словно открытые окошечки, через которые пять минут назад улетела в небо чистая добрая душа, отражали вечно белое солнце пустыни.

Еще раз вздохнув, мужчина прикрыл тело лежавшим неподалеку грязным покрывалом и вышел из палатки. Вдохнув полной грудью прохладный вечерний воздух, он вздрогнул всем телом и бодренько потрусил к зданию больницы. Медицинский персонал, выполняя требования главврача, строго следил за выполнением санитарных норм и запрещал несанкционированные посещения, потому легко раненные бойцы, чаще всего, страдали не столько от боли, сколько от недостатка общения. Молодые ребята грубо улыбались, лелея надежду, что вошедший остановится и перекинется парой слов о последних событиях, но мужчина, поздоровался на ходу и не останавливаясь, прошёл в лабораторию. Переодевшись в белый халат, натянув одноразовые бахилы и перчатки, он вошел в святая святых местных медиков и ещё с порога услышал громовой голос профессора Лазарева.

Когда профессор приезжал на полигон, полевой командир Алим Низамов старался, как можно реже попадаться ему на глаза, хотя именно профессор год назад помог избавиться от сопровождающего его всю жизнь ощущения холода. Сколько Алим себя помнил, холодно ему было всегда, и только горячая ванна помогала восстановить дисбаланс и возвращала хорошее настроение. Чего только не прописывали местные эскулапы, рассказывая, как близко у него находятся вены, что-то об узких артериях и еще какую-то чушь, но даже здесь, в солнечном Узбекистане, постоянное ощущение сибирского холода не покидало тело. До тех пор, пока не появился на полигоне круглый неприятный профессор.

– Мерзнете, господин командир? – вкрадчивым голосом спросил столичный светила.

"Не твое дело, – зло ответил внутренний голос Алима. Не отдавая себе отчет, мужчина с первого взгляда проникся неприязнью к приезжей знаменитости. – Даже имя какое-то приторное. Филипп Романович... Филипп, к жопе прилип. Круглый, липкий, как дешевый леденец на палочке". Наконец, подавив неприязнь, Алим мило улыбнулся:

– Мерзну, господин профессор. Медики говорят что-то о кровеносной системе...

– Может быть кровеносная система, а может быть, что-то другое. Зайдите ко мне в кабинет вечерком. Проведем с вами сеанс гипноза. – Видя замешательство в глазах собеседника, профессор приторно захихикал. – Приходите командир, не пожалеете. Много нового можете узнать.

Дружески похлопав нового знакомого по плечу, психиатр Филипп Лазарев вернулся в лабораторию.

Что нового он мог узнать о себе? Ни случаев амнезии, ни убойных ударов по голове в жизни не было, начиная лет с пяти и вот уже сорок девять лет он, бывший офицер Советской Армии и нынешний боевой командир, помнит с абсолютной точностью и, тем не менее, в семь часов вечера, мужчина неуверенно зашёл в кабинет профессора.

Как его погружали в гипноз, Алим не помнил, просто опустился в кресло, о чем-то поговорили и... клац... белое-белое поле, холод пробирает до костей, посреди зимнего, нетронутого человеком пейзажа катит небольшая чёрная повозка. Десятилетняя девочка зябко кутается в огромный, когда-то белый, оренбургский платок. "Сестренка, – изумленно подумал Алим. – Нет. У Регины глаза другие, восточные, как у отца". И вдруг девочка вздрогнула и личико её скривилось в жалобной улыбке. "Бабушка" выдохнул Алим, вспоминая папину мать, кутающуюся всю жизнь в оренбургские платки.

– Замерзла, Аделаида? – мужчина, сидевший рядом, попытался согреть руки девочки своим дыханием. – Лезь вниз, к Александру, там теплее.

Маленькая Ада скользнула вниз под огромное теплое покрывало, от резкой вони, забившей лёгкие, девочка автоматически высунула голову наружу, но через минуту организм приспособился и стал медленно согреваться. Младший брат провел теплой ручкой по её щеке, стирая холодные капли растаявшего снега и прижался поплотнее к ногам отца.

– Ничего, Сашенька, – шептала девочка, поглаживая братишку по закутанной до бровей голове, – скоро большевиков выгонят, вернемся домой, Глашенька растопит баньку, и мы целый день будем лежать в горячей ванне. Я вымою твои волосики французским душистым мылом, потом все вместе поедем в гости ко Льву Анатольевичу Касаткину и будем играть с Евгением и Зинаидой... как раньше.

Мерное покачивание повозки, убаюкивающее сопение уснувшего братишки, тихо журчит речь родителей...

Следующее видение перенесло Алима в теплый деревянный дом, повзрослевшая Аделаида притаилась за дверью, прислушиваясь к разговаривающим в большой комнате родителям.

– Спасибо за честь, Назарбек, только рановато ты пришел, Аделаиде только-только шестнадцать стукнуло.

– Так самый возраст и есть, чтобы замуж выдавать. В двадцать-то кому она будет нужна.

Отец девушки растерянно потёр аккуратно стриженную бороду и бросил взгляд на сидевшую у окна жену. Стальное лицо женщины, её сжатые в ниточку губы лучше любых слов говорили всё, что она думает об этом визите. Иголка, мелькнув в воздухе, втыкалась в ткань с такой ненавистью, словно это не рубашка, а голова назойливого посетителя лежала сейчас на её коленях.

– Обручена наша дочь, – не поднимая глаз, процедила графиня Невзорова. – С детства. Обязательства у нас перед госпо... товарищем Косаткиным. Евгений Львович – жених Аделаиды и через год они обвенчаются.

Гость прищурил и без того узкие глазки и сжав в кулак огромную нечёсаную бороду, с ненавистью сплюнул.

– Брезгуете, значит, графья хреновы. Били мы вас били, да видать мало. Вам нынче за счастье, что мой Салаватка на вашу голодранку засмотрелся. Она бы за ним, как сыр в масле каталась. Ну да и слава Богу. Таких засранок, как ваша у нас полдеревни бегает. Бери любую и рада будет.

Мужик, еще раз сплюнув, выскочил, зло хлопнув дверью. Отец девушки, устало поднялся с потемневшего от старости колченогого табурета и, подойдя, присел на корточки рядом с женой. Рассматривая заметно постаревшее за последние годы лицо любимой женщины, граф Невзоров, забрал из её рук старую штопаную рубашку и, повернув ладони вверх, долго целовал покрытые мозолями тонкие пальцы.

– Почему вы молчали? Почему не сказали этому мужлану, что дочь графа Невзорова никогда не станет женой товарища Низамова. Почему вы постоянно либеральничаете?

Женщина рывком подняла голову мужа и долго внимательно смотрела в серые, потускневшие от пережитых ужасов, глаза. Поднявшись, графиня по самое ушко вколола иголку в лежащий в плетёной корзинке клубок и, стараясь унять раздражение, резко прошлась по комнате.

– Успокойтесь mon sherri. По-моему, вашей реакции было более чем достаточно, чтобы высказаться за нас двоих. Я думаю, он все правильно понял. – Граф задумчиво наблюдал за метавшейся по ограниченному пространству маленькой комнаты женой и наконец, веско произнес: – Сегодня же отправлю письмо графу Касаткину и попрошу поторопиться со свадьбой.

Лицо девушки, стоявшей за дверью, озарилось счастливой улыбкой. Сделав реверанс, она довольно пропела: "Yui, papa" и на цыпочках выбежала во двор.

На следующий день молодая графиня Аделаида Андреевна Невзорова пропала. Так же исчез из села и сын директора меховой артели Салават Низамов.

Выйдя в тот день из домика, в котором квартировал профессор, Алим впервые за много лет вспомнил бабушку Аду. Среди всех своих внуков она выделяла именно его и только ему, пятилетнему бутузу, целовала пяточки, приговаривая: «Ну, какой ты Низамов. В тебе наша, голубая кровь и косточка тонкая и похож ты на дедушку своего, Андрея Васильевича, только черненький».

В тот год Алим взял отпуск и целый месяц просидел в архивах, отслеживая жизненный путь семьи графа Невзорова, репрессированного в тысяча девятьсот двадцатом году и высланного на Урал. Граф всю жизнь провел, воспитывая детей в сельской школе, в двадцать шестом году, после исчезновения старшей дочери, он долго рассылал запросы с просьбой помочь в розыске, но после того, как через три года в родильной горячке умерла жена, так и не произведя на свет сына, граф замкнулся и запил, но потом, с детства привитое чувство ответственности взяло верх и мужчина, переборов себя, продолжил воспитание маленького сына.

В этот месяц Алим, действительно, узнал очень много нового: и о существовании родственников по линии бабушки, и то, что троюродные братья и сестры выхлопотали себе в "Дворянском собрании" титулы, вернее, восстановили их и теперь имеют титулы "графов и графинь Невзоровых", и то, что в отличии от него, живут родственники на порядок лучше и добротнее... Где-то в глубине души поднял голову червячок зависти, может и ему предъявить права и стать графом Невзоровым-Низамовым. Вот мужики обхохочутся.

После окончания отпуска, Алим закрыл пухлую папку с материалами о своей семье и, выйдя из гостиницы, выбросил её в мусорный контейнер. Почему бабушка никогда не вернулась в семью и даже никогда не пыталась связаться с родственниками, так и осталось нераскрытой тайной. Впрочем, вспомнив вечно угрюмое лицо деда Салавата, нетрудно было догадаться.

Голос профессора Лазарева заставил Алима резко притормозить и даже трусливо оглянуться в поиске причины, по которой он смог бы перенести визит на будущее. Причина так и не появилась и, почесав бороду, полевой командир Алим Низамов взялся за ручку двери.

– Дорогой мой вундеркинд, если вы считаете свое открытие "ноу-хау", то спешу вас разочаровать. Зомбировали людей еще в двенадцатом веке на островах Гаити, в Бирме, в Нигерии. И должен заметить, специалисты были почище вас, в рыло плюнут и будешь и по собачьи выть, и убивать, и делать все, что прикажут. И программа МК-ультра, и Маньчжурский кандидат Юана Кемерона – это не фантастика, это реальные разработки, проводимые ЦРУ еще в середине прошлого века. Целые батальоны пичкали сергиновой кислотой, чтобы иметь возможность лишить врага способности сопротивляться, не убивая его. Что вы мне показываете результаты опытов над этими уродами, они и без вашего препарата полудохлые, у них же организм истощен от недоедания, от наркотиков, от ненормального образа жизни. Вы бы еще на баранах опыты проводили. – Послышался плеск воды и голос замолк на некоторое время. – Мне нужен нормальный человеческий материал, с нормальными мозгами, в которые можно игрегареально-матричными методами поставить зомбирующую программу и проследить за ее реализацией в реальных условиях.

В лаборатории повисло тяжелое молчание, изредка нарушаемое шуршанием бумаги и звоном лабораторных колб. Небольшое пространство лаборатории заполнил незнакомый химический запах и Алим непроизвольно поднял руку, защищая обоняние. Судя по сопению, профессор понял, что перегнул палку и теперь голос его звучал почти заискивающе.

– Вы не обижайтесь на меня, коллега. Ваши исследования, безусловно, перспективны, тем более что в данных условиях и в этом, конкретном, регионе, препарат получается на порядок дешевле его зарубежных аналогов, но пока мы не проведем эксперимент на здоровом молодом организме, не отягощённом негативными факторами, я не могу дать вашему препарату "красную дорожку". Так что действуйте, заказывайте молодого непьющего, некурящего мужчину и... если испытания пройдут успешно, я буду гордиться сотрудничеством с вами.

Алим скрипнул дверью и намеренно громко стуча сапогами прошел в глубь помещения. Мужчины, стоявшие около стола, заваленного бумагами, замолчали, повернув головы в сторону вошедшего. Профессор приторно улыбнулся, обнажая результат прекрасной работы высокооплачиваемых дантистов и помахал Алиму пухлой ручкой, затянутой в прозрачную резиновую перчатку. Стоявший спиной к двери молодой человек тоже повернулся в сторону вошедшего и, не здороваясь, опустил глаза в бумаги, словно боясь расплескать рвущееся наружу раздражение. Глядя на сжатые в тонкую ниточку, побелевшие губы Тимура, Алим, сочувственно покачал головой: "Надо вытаскивать парня отсюда, а то... молодой, горячий... Сорвется, ляпнет всё, что думает этому жабёнышу, потом ходи, мири их. Хотя, может пусть ляпнет. Он ведь, кажется, Гарипова родственник, ничего ему не сделают, а этот вампирёныш хоть раз в жизни услышит о себе правду. Хотя нет, не стоит".

– Здравствуйте, дорогой господин командир. А мы с коллегой только что о вас вспоминали. Включите, пожалуйста, в список заказов два молодых человека, не старше тридцати лет, желательно славянской внешности, без вредных привычек. И как можно скорее. Да, и личная просьба, – профессор доверительно взял Алима за рукав халата и, отведя в сторону, зашептал в самое ухо: – Вы ведь будете заказывать для нашего генерала девочку? Закажите две.

Теперь губы Алима сжались в тонкую белую ниточку, сдерживая рвущийся наружу здоровый русский мат. Ни для кого не было секретом, что, давно не юный, генерал питал нездоровое влечение к маленьким девочкам. Последняя сожительница, подбираясь почти к тринадцати годам начинала приобретать нормальные женские формы и, соответственно, терять привлекательность для старого привередника. И вот уже полгода, как генерал ненавязчиво намекал Алиму, что "его девушка превратилась в старушку и требует замены". Что ж, значит теперь у них одним извращенцем больше.

– Хорошо, Филипп Романович, я передам ваши пожелания, – буркнул Алим, внутренне вздрагивая, когда взгляд упёрся в глупо хихикающее лицо профессора. Отходя от собеседника, Алим затравленно посмотрел на бутылочку со спиртом, но продезинфицировать руку, которой прикасался к Лазареву, не решился. – Тимур, ты не поможешь мне разобраться с заказами из лаборатории и из больницы?

По-прежнему, не говоря ни слова, молодой химик прошёл мимо беседующих, снимая на ходу перчатки. Кивнув профессору в знак прощания, Алим последовал за парнем. Сидя на крылечке, Тимур дрожащими руками пытался вынуть сигарету из мятой пачки, но пергамент рвался, табак крошился, заставляя парня всё больше и больше нервничать. Наконец, закурив и выкинув пустую пачку, он зло повернул голову в сторону Алима.

– Ну, ты видел гниду? – Тимур нервно затянулся и сломав сигарету, отбросил её в сторону. – Этот неандерталец будет читать мне лекцию о своих соплеменниках с острова Гаити. Да у меня Московский химико-технологический за плечами. Ты слышал с какой иронией он меня "коллегой" называет? Про разработки ЦРУ мне рассказывает, словно я ПТУшник недоделанный.

– Это он от зависти, – Алим вынул из кармана кисет с табаком и протянул собеседнику.

– При чем тут зависть?

– Ну а как ты хотел? Ему ведь уже за шестьдесят, а что он в жизни хорошего сделал? А тебе сколько?

– Двадцать девять.

– Ну вот видишь, всего двадцать девять, а уже такие разработки. У тебя вся жизнь впереди.

Минут пять мужчины молча курили, разглядывая тренирующихся неподалеку боевиков. Тёплое июньское солнце собирало последние лучи перед тем, как опуститься за горизонт, серые облака захватывали потемневшее небо, угрожая завтрашним дождем, а редкие клочки пожухлой травы навевали грустное настроение.

– Как ты сюда попал? – спросил Алим, стараясь сбить волну напряжения.

– Дядя Расул, брат отца, предложил поработать. Ты ведь знаком с Расулом Гариповым? Согласился.

– Жалеешь?

– Нет. Здесь интересно, если бы не этот урод, работу можно было бы назвать шикарной. Я ведь после университета год в Барселоне работал, вернее, практиковался на косметической фабрике "Делиплюс". Меня даже приглашали остаться.

– Почему же не остался?

– Во-первых, конечно, деньги: здесь на тридцать три порядка больше платят, а во-вторых... не смог бы я там долго. Знаешь, они скучные. Это даже трудно объяснить. Вроде как все веселые, собираются каждую субботу огромными компаниями, пьют пиво, ходят в парк, но, как-то парень из нашей компании потерял работу и, если бы ты слышал, Алим, как его поддерживали, как дружно кричали, чтобы не переживал, что всё образуется, потом неделю звонили, оказывали моральную поддержку и при этом никто даже не подумал подойти к своему шефу и порекомендовать этого парня на работу или позвонить другим знакомым и спросить о вакансиях. Я как-то переезжал с одной квартиры на другую, ну и сказал этим амигам, что завтра буду перевозить вещи, у нас бы вся компания пришла помочь, а у этих даже не щелкнуло, так все сам и перетаскал. Они потом удивлялись, почему не заказал службу перевозок, а я, честно говоря, и не сообразил. В общем, пока ты на коне, друзей куча, когда в...

– Тебе парень еще двадцать девять, а вот доживешь до моих, почти пятидесяти, поймешь, что и у нас такого по самые... эти.

– Не знаю, – взгляд Тимура остановился на тяжелой кудрявой туче, медленно ползущей по серому небу. – В нашем понимании дружба – это нечто более ценное, а там не дружба, а одно трепание языками. Общий вывод: мужики там хреновые, бабы – анорэксики, еда – на любителя и я не есть этот любитель... Что еще?

– Экий ты капризуля. Значит и бабы тебе там не понравились

– Если честно – нет. Они чересчур упрощенные, без изюминки, в них трудно влюбиться с первого взгляда. У тебя есть жена?

– Нет. И никогда не было. Во всяком случае официально. Всю жизнь по гарнизонам, ни кола, ни двора. Накопил денег, думал квартиру, машину куплю, а они в дефолт, в девяностых годах, раз и исчезли. Вот так и остался: голый-босый-безволосый. Так что мне, когда предложили здесь поработать, надо было только штаны подтянуть и никаких прощаний.

– Неужели и не влюблялся никогда? – Тимур удивленно посмотрел на старшего товарища.

– А вот этого сколько угодно, особенно по молодости. Лет десять назад был у меня романчик... Мне тогда уже к сорока подгребало, хотя нет, лет тридцать шесть, не больше, из армии поперли, тогда вообще неразбериха была. Ну, в общем, остался без квартиры, из служебной выселили, без денег, но, хвала Аллаху и без обязательств. Снял комнату в коммуналке, устроился охранником к одному борову, вот тогда и познакомился с Милочкой, соседка моя по квартире. Мне тридцать шесть, ей двадцать три. Красавица. Идет по городу, все мужики штабелями укладываются, а она, глупышка, с меня глаз не сводит. А ко мне уже тогда начали ребятки бравые подкатывать с предложениями работы нехорошей. Как я её подставить мог? Объяснил как есть, чтобы нормального мужика искала да замуж выходила, а она – в слезы. Уехал я тогда, а через несколько месяцев не выдержал, позвонил, а там уже другие люди хозяйничают. Сказали, что расселили наш дом, а Милочка, вроде, на последнем месяце беременности была. Я потом года два подряд приезжал, искал её, только все зря. Сирота она, родственников нету. Выписать из квартиры – выписали, а куда дальше делась, никто не знает. Вот так живу и не знаю, может ходит где-то мой сын или дочь. Как-то даже в передачу "Жди меня" заявку подавал, но и там мне ничем помочь не смогли.

– Грустно, – Глаза Тимура сочувственно разглядывали сгорбившуюся фигуру Алима Низамова. – Слушай, дай мне данные твоей Милочки. Я попробую через интернет поискать.

– В "Одноклассниках", что ли?

Алим затушил о подошву окурок и, поднявшись с нагретого дневным солнцем крыльца, поправил ремень. Разговор начал раздражать, и мужчина постарался как можно скорее закруглить тяжёлую тему. Двенадцать лет прошло. Наверное, Милочка вышла удачно замуж, его сын или дочка считает отцом другого человека и вмешиваться в чужую жизнь Алим считал бестактным.

Соня собирала вещи, не обращая внимания на следующего за ней по пятам Игоря. Вальяжно улыбаясь, мужчина полчаса что-то пытался что-то объяснить, но Соня вот уже третий день ничего не слышала, не видела и не реагировала на раздражители. В голове холодным комом разрасталась только одна, не дающая расслабиться мысль: «что с Максимом». Телефон парня третий день был вне доступа, на лекции он не являлся и только сегодня с Соней связалась однокурсница Максима, Ира Марпл и рассказала, что парня похитили. Через пятнадцать минут женщины договорились встретиться в кафе около университета и Соня, не замечая ничего вокруг, отчаянно искала, в очередной раз куда-то запропастившиеся, очки.

– Если ты летишь на свидание к своему юному Ромео, то даже не мечтай, – зло бросил Игорь, становясь напротив двери. – Его, всё равно уже нет в живых.

– Что значит "нет в живых"? – испуганно прошептала женщина, выпуская из рук большую кожаную сумку. – Что ты знаешь?

Игорь понял, что впопыхах сказал лишнего и теперь стоял насупившись, пряча взгляд и кусая губы. Всё-таки, как говорила Агата никогда ему не стать бизнесменом, всё, что в голове сразу на язык лезет. Тем более, что даже не знает куда дели парня обиженные родственники, какую судьбу приготовил ему Расул Гарипов, но то, что месть Кирилла Лозового будет страшной, он знал точно.