Текст книги "Вадим"

Автор книги: Светлана Сачкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

6

В следующий раз Вадим обнаружил себя на Страшном Суде. То, что это был именно Страшный Суд, он уяснил не из антуража, а просто – знал, потому как должен был знать. Чувствовал он себя гнусно, тем более что страдал похмельем, и пробовал анализировать некоторую фальшь ситуации. Бог пристально разглядывал его с возвышения. Всевышний был его собственной женой Машей, только изысканно чернокожей. В антикварном шифоновом платье двадцатых годов и туфлях Прада из новой коллекции.

Все это находилось нигде. Не удавалось определить, на чем стоят ноги; перспектива терялась в дымке. Было скорее темно, чем светло, холодно, нежели жарко, и пахло не очень приятно – каким-то вековым потом, засаленным тряпьем – в общем, древностью. Вадим разглядывал любопытнейших персонажей. Ангел, пузатый рыжий мужик, весь покрытый кудряшками и абсолютно голый, щурил маленькие глазенки, облизываясь, и выглядел так, будто только что съел жареную курицу. Шуршали полами длинных одеяний старики с клюками и немытыми бородами. Две несовершеннолетние девицы в мини-юбках громко хихикали в стороне. Одна рассказывала, что ее пудель Вася любит кушать веревки и целлофановые пакеты, и потом их приходится вытягивать у него из одного места. А недавно она вывела его погулять, сама стоит с ребятами, вся такая крутая, они от нее прямо тащатся, и вдруг замечают, что у Васи из жопы что-то торчит. А он, видимо, в прошлый раз съел где-то под окнами презерватив, и теперь этот презерватив, весь коричневый, болтается чуть ли не до земли. Ребята как начали ржать, и теперь уже во дворе, наверное, год нельзя появиться. А то со стыда можно будет подохнуть.

Девушки считали подобные разговоры вполне уместными, а Вадим устыдился и больше не поднимал глаз. Богу, наверное, не полагалось по статусу пытаться привлечь внимание, и он выжидал. Вадим же, со своей стороны, порядков не знал и чувствовал дискомфорт, готов был даже провалиться сквозь землю или что там у них имелось в качестве пола.

Постояв таким образом, он решил как можно естественнее обратиться к Всевышнему. Очевидным являлось одно: распорядком была запланирована Вадимова аудиенция. Затем ему пришло в голову, что для Бога все эти сомнения и уловки должны быть прозрачны. Удивительным было то, что Вадим совершенно не мог подумать о Создателе в женском роде.

Наконец он набрал в легкие воздуха и взглянул Богу в глаза, составив при этом задумчиво-отрешенную мину.

Всевышний ответил долгим укоряющим взглядом и оправил на себе платье. Затем спросил приятным глубоким голосом:

– Ну и что Вы можете сказать в свое оправдание?

Вадима поразила изысканная вежливость интонации. Зубы у Бога были ослепительно белыми, а на плече Вадим заметил тонкую лямку бюстгальтера. Он прокашлялся и вместо ответа осведомился:

– Простите, а в чем мне следует оправдаться?

Вадим почувствовал гордость: оттого что не теряется и в таких ситуациях. Выставил одну ногу вперед. Не обнаружил карманов и тогда положил правую руку поверх бедра, а левую руку – на правую. Поза его вышла деланной и героической. В другом месте оказалась бы пафосной и неподходящей мужчине с традиционной ориентацией, а здесь почему-то – вполне уместной.

У Творца на лице проскользнула улыбка. Прозвучала мелодичная фраза:

– Вы ведь не верили в Бога…

Вадим с готовностью поддержал беседу:

– Собственно, я бы рад… да только вот не было оснований.

Мини-юбочные девицы замолкли и начали слушать. Вообще, окружающие заинтересовались. Ангел приоткрыл рот, выпучил глазки и почесал в промежности.

Стало ясно через какое-то время, что Всевышний собирался сказать что-нибудь умное, но так и не смог ничего придумать. Вадим хотел было ему помочь, но в голову как назло ничего не лезло. Тогда старикашка с клюкой, немного пошамкав ртом, произнес:

– Э-э… А вы какую кухню предпочитаете?

– Японскую, – ответил Вадим.

Все опять замолчали.

– Да вы присаживайтесь, – посоветовал кто-то. Вадим не понял, кто именно, но присел на небольшой пуфик. Затем встал: сидеть ему не понравилось. Бог спросил:

– А каких оснований вы бы желали для веры?

В прекрасные зеленые глаза Бога больно было смотреть. Но Вадим прищурился и смотрел все равно. Впросак он попасть не хотел. Сменив ногу, он начал искренним тоном:

– Если честно, то я бы их не желал. Это честно. А поверил бы, если б мне было… ну, недвусмысленное явление. Если б своими глазами увидел – вот как сейчас… В крайнем случае, я бы поверил, если бы мир был устроен так, что его никак нельзя было б вообразить без Бога.

После чего Господь положил ногу на ногу, свесил туфлю и начал балансировать ее на мыске. Затем сказал дружелюбно:

– Некоторые считают, что никак нельзя вообразить, будто такой сложный и многообразный мир мог существовать сам по себе, без участия высшего разума.

– Ну… это же некоторые. Все зависит от восприятия…

Вадим вдруг заметил, что небо вдалеке стало светлым, будто бы предзакатным, нежного розово-желтого цвета. С краю клубились белейшие облака, быстро меняя формы. Иногда от них отрывался тонкий кусочек, проносился через всю панораму и рассасывался, не достигнув противоположного края. Кроме того, на розовом фоне возникали полупрозрачные буквы и фразы и тоже пропадали стремительно. Вадим решил за ними следить. Он продолжил:

– Мне сама сложность и многообразие кажутся лишь подтверждением: того, что этого никто бы не смог придумать. Возможно, сама концепция разума у меня такова, что разум всегда для меня конечен.

Подумав, добавил:

– Вообще, Бог как теоретическая фигура мне всегда виделся лишним звеном. Вопрос: откуда он взялся. Самоорганизовался. Если может существовать такая сложнейшая первопричина, как Бог, то почему же вселенная, тоже сложнейшая, не может быть этой первопричиной?

Теперь он увидел, что на небе выписывались его собственные слова. Стенографировались.

«Вот тебе раз. Так и запишут в скрижалях…»

Всевышний воскликнул, не скрывая своего удовольствия:

– Всякая организация требует организатора. Это следует даже из вашего опыта.

– Но тот же опыт показывает, что еще не было организатора, который создал бы себя сам – из ничего. Вообще, это глупо – взывать к житейскому опыту, чтобы доказать нечто заведомо выходящее за рамки этого опыта.

Бог смотрел на Вадима с нескрываемым любопытством.

– А еще некоторым достаточно… Библии.

Вадим помолчал. Все-таки сел и тоже положил ногу на ногу. При этом ему почудился Машин голос, как будто бы в ухе: «Зайчик, веди себя поприличнее. Здесь же люди. Что тебя так колбасит?»

Он отмахнулся и выразил мнение:

– Библия – это сложная, бессистемная книга, абсолютно неясная… продукт многих умов, мест и времен… Вы знаете, мне в этом плане нравится Римская церковь. Католики знают, что Библия не является словом Божьим. И считают, что Библия без церкви – бессмысленна. Церковь нужна, чтобы интерпретировать книгу, и обладает первичным значением. Она пытается дать людям веру с наименьшими трудностями и конфликтами.

Бог выслушал благосклонно.

– А вы интересный человек… Пришли сюда и ведете богословские диспуты.

– Я, конечно, прошу прощения. Опять надо оправдываться?

Господь улыбнулся – ирония была принята.

Вадим добавил задумчиво:

– Просто в последнее время это единственный, пожалуй, вопрос, по которому мне есть что сказать. К сожалению, вы вот все больше молчите. А то и я бы узнал, интересный ли вы… собеседник…

Рыжий мужик хмыкнул:

– Во дает…

Вадим действительно обнаглел. Маша нестерпимо защекоталась у него в ухе. Вадим поковырял ее пальцем.

– Это я такой смелый, потому что ада пока не видел. Подозреваю, что его нет. То есть ад у каждого свой. Но я также подозреваю, что в рамках мировой справедливости я человек в целом хороший. И наказывать меня не за что.

– Ну… в общем, да. У многих проблемы серьезнее… У вас есть вопросы?

Вадим понял: ему выдался единственный шанс узнать что-то важное. И, как назло, в голове было пусто.

Тут Маша нашептала ему своей обычной галиматьи. Вадим пробовал отмахнуться, но больше спросить все равно было нечего. Немного стесняясь, он произнес:

– Как вы думаете, почему столько секса в современной литературе? Почему на нем все зациклились?

Создатель задумался.

– Возможно, это единственное, что осталось из связующего человека с природой. А почему вы задали этот вопрос? Вы этим интересуетесь?

– Да нет… – смутился Вадим. – Жена…

– Жена у вас странная женщина… Бога нет, секса нет… что же тогда есть?

– Литература… – пробормотал Вадим и насупился.

Окружающие посмеивались. У стариков тряслись бороды, а девицы в мини-юбках лучились улыбками и строили ему глазки. Рыжий прикрыл рот толстой ладошкой и хрюкал.

Наконец Вадим нашел хоть один стоящий вопрос:

– А вы и аллах тоже? То есть вы все-таки один-единственный? Или нет?

Бог отвел свои зеленые глаза вдаль, затем принялся разглядывать маникюр. Это было, конечно, не очень вежливо, и тогда один из стариков прокряхтел:

– А то.

Дождавшись, когда Бог изучит маникюр досконально, Вадим осторожно развил тему:

– А можно спросить, почему вы выглядите именно так?

Здесь он умудрился доставить Всевышнему удовольствие. Тот заулыбался и стал объяснять:

– Все дело в том, что, как вы совершенно верно отметили, у вас есть собственные концепции, за рамки которых вы выйти не в состоянии. Таким образом, вы являетесь заложником как раз конечности своего разума. Вы можете себе представить, что я был бы, скажем, собакой? Или облачком? Манной кашей, наконец?

Он даже хихикнул. С достоинством.

Вадим поразмыслил и разочаровался:

– То есть вы не на самом деле так выглядите?

Все посочувствовали. Довольный Бог произнес:

– Вы считаете, что увидели меня сейчас своими глазами. Строго говоря, ничего вы не видели. Я не выгляжу никак. Я на самом деле и не здесь. То есть, конечно же, не только здесь. Много ведь всего происходит, так? Вы же не такой исключительный человек, чтобы я вам одному посвятил столько времени?

– Справедливо, – согласился Вадим.

Затем подумал:

– Зачем было вообще меня сюда приводить… И обстановочка так себе… Глупо.

– Я все слышал, – предупредил Бог.

Улыбнулся белозубой улыбкой и испарился.

От этого происшествия у Вадима осталось приятное впечатление. Встретились культурные люди и пообщались.

Очутившись на диване у себя дома, он сидел без движения и изумлялся. Вскоре Маша спустилась вниз. Встала напротив, скрестила руки. Посмотрела Вадиму в глаза и спросила:

– Ну как?

Взгляд ее был как взгляд с того света. Во всяком случае, таким он показался Вадиму. В этот момент он готов был поклясться, что она знала происшедшее с ним до мельчайших деталей.

Он не стал уточнять, что именно она имела в виду. В принципе, она могла иметь в виду что угодно. Возможно, Марина и няня заметили его тогда в коридоре и все-таки доложили. Вместо ответа Вадим сказал:

– Я хотел бы поехать завтра на дачу. А ты?

Она ответила, глядя теперь мимо него.

– Вообще-то, у меня свои планы… Может, в следующие выходные? Или, знаешь, возьми Илюшку и съезди сам. У меня тут как раз такие дела начинаются, очень важные, я тебе потом расскажу.

– Хорошо.

– Тогда я пойду приготовлю Илюшкины вещи. Резиновые сапоги, наверное, надо сложить?

– Да, наверное.

Маша встала и пошла вверх по лестнице. Это была уже совершенно чужая женщина.

7

– Что это за тетя? – спросил с детского сиденья Илюшка.

– Это очень хорошая тетя, ее зовут Лера.

Лера закрыла за собой дверцу.

– Доброе утро.

Просияла глазами и сразу обернулась к ребенку, протянула руку:

– Здравствуй, я Лера. А тебя как зовут?

Илюшка застеснялся.

– Ну ничего, ты мне потом скажешь, по секрету, ладно? Держи.

И протянула ему игрушку.

– Что надо сказать? – поинтересовался Вадим, отъезжая от тротуара.

– Спасибо…

Илюшка зашуршал пакетом.

Какое-то время они молчали; иногда смотрели друг на друга и улыбались. Светло-голубое небо плыло и дрожало, пронизанное лучами солнца.

Лера как будто снилась Вадиму. Глаза ее ускользали. Блестящие волосы спадали на плечи аккуратными локонами. Вадим сразу представил ее руки, как она всего лишь час или полчаса назад снимала бигуди: осторожно раскручивала, складывала в тумбочку в ванной. Или в большую прозрачную косметичку. Или в вазу, которая, может быть, стоит на столике, а под ней – вязаная крючком белая салфетка… Вадим помнил бигуди с детства. Ему не хватало бигудей. Давно.

В окнах мелькали неброские подмосковные пейзажи: желто-синяя «ИКЕА» с диваном за 2999 рублей, грязные автомобили, тетки в трикотиновых юбках, безжизненные кусты, ржавые гаражи и белые пластиковые кафе – клоаки, в которых зачаточное общение к вечеру произрастало в более яркие формы… Ему было легко.

– Вадим Сергеевич… – сказала Лера, и он засмеялся.

– Думаю, можно уже на «ты» и без отчества. После того, что случилось.

Лера покосилась в Илюшкину сторону.

– Он еще такого не понимает. Годам к пяти, может быть.

Она улыбнулась, избегая смотреть на Вадима:

– А я потом думала: может быть, то, что случилось, мне померещилось?

– Если вы, Валерия Евгеньевна, не против, мы можем это поправить. Чтоб потом уже точно знать, что не померещилось.

Вадим сам себе удивился. На самом деле он не умел так разговаривать с женщинами.

Лера несмело потянулась к нему рукой и погладила по щеке. Он взял ее руку, поднес к губам. На запястье ее содрогался пульсом сосуд.

Вадиму было так хорошо, что на секунду появилось желание все испортить, как в детстве, – плюнуть вдруг или заорать во все горло. Будто подчеркнуть таким образом хрупкость и скоротечность момента, нарушить установленный кем-то порядок, выразить свой протест.

Им пришлось затормозить в пробке. Дачный сезон официально считать открытым… Из соседних машин любопытные лица беззастенчиво их разглядывали. У обочины бабульки продавали цветы; стояли ветераны в орденах и медалях. Один из них, в роговых очках, замахивался увесистой палкой на грязного белобрысого мальчика. Свирепое лицо его отвратительно дергалось, седой зачес развевался по ветру, и капли слюны падали на потертый пиджак. Лера наблюдала за ним, закусив губу. А затем сказала:

– Ветеранов надо вроде бы уважать. Но мне все-таки кажется, что это испорченное поколение. И следующее, которое было за ним.

Вадим ответил вопросительным взглядом. Лера продолжила:

– Вы в метро, конечно, не ездите… Ну а я постоянно. И вот как-то раз еду, уставшая, как собака. Место освободилось, я села. Причем вокруг меня сидят как на подбор – десяток молодых мужиков. А на следующей остановке заходит дед, такой высокий довольно, крепкий – и сразу ко мне. И давай меня клюкой своей по ноге стучать – вставай, мол, уступай быстро. Я встаю, пристраиваюсь где-то в сторонке. И думаю вдруг: постойте… что это происходит? Столько сидит мужиков, а у этого старого идиота даже мысли не возникло к ним подойти – он сразу к женщине. Привык, что всю жизнь его бабы обслуживают, всегда на них выезжает. И сидит с таким выражением на лице – чуть ли не выполненного долга.

– Это не единичный случай, я правильно понимаю?

– Естественно…

Лера откинула со лба прядь волос. Они наконец двинулись вместе с потоком машин.

– Я, конечно, не феминистка. Но я никогда не забуду, что в детстве мне говорила тетя. А она была темная женщина, из деревни… и я до сих пор удивляюсь, как она оказалась способной так все понять, проанализировать… Она говорила: это только у нас в совдепии мужики избалованные. С работы придут – и на диван газету читать. А жена после работы пробежится по магазинам, еду приготовит, выучит уроки с детьми… все перемоет, перестирает, а потом без сил валится. И все для того, чтоб ее драгоценный не перетрудился.

Лера развязала шейный платок, затем завязала.

– Тетя сказала, что все это началось после войны. Выжившие мужчины вернулись, их мало осталось. Их, как могли, берегли. Мол, они воевали, они заслужили отдых… Вот жены и начали из сил выбиваться. Мало того, практически у всех мужиков были любовницы. На это сквозь пальцы смотрели… Потому как мужиков мало, а надо детей рожать. Вот жены со всем и мирились, лишь бы муж был доволен и счастлив. И сыновей потом в таком же духе растили: это – защитники Родины…

– Да… – Вадим резко вывернул руль: его подрезали. – У нас бы феминизм не возник. Нашим бы женщинам это и в голову не пришло – они и так всегда наравне с мужиками трудились.

Вадим оглянулся на сына. Илюшка пил из бутылки.

– В детстве я об этом не думал… но теперь понимаю, как матери тяжело приходилось. У нее ни сил, ни времени не оставалось вообще ни на что. Друзей совсем не было… У меня вот тоже не осталось настоящих друзей – таких, с кем я мог бы расслабиться полностью. Не бояться ударить лицом в грязь. Не иметь задних мыслей – а вдруг то, а вдруг это… Быть самим собой, в общем.

– Поэтому люди и перестают быть самими собой. Им просто негде… все в обществе устроено так, чтобы человек пытался натянуть на себя другую личину.

Лера вдруг оживилась:

– У меня несколько лет назад была близкая подруга, художница. Но она от безденежья пошла работать в «Макдоналдс» и впоследствии дослужилась до какой-то высокой позиции… Так вот, она показала мне как-то раз распечатанную анкету, которую один тип заполнил, нанимаясь к ним на работу.

Лера наморщила лоб, вспоминая.

– В общем, сначала имя, фамилия, стандартная информация. Дальше идут вопросы на выявление личностных качеств. Ну, на американский манер… Какую позицию вы бы желали занять? Этот товарищ пишет: «Полулежачую. А если серьезно, то я не в положении выбирать, иначе я бы не подавал сюда заявление». Ваше наибольшее достижение? «Моя великолепная коллекция краденых ручек». Есть ли у вас какие-то особые навыки? «Да, но они больше подходят к интимной обстановке». Что бы вы хотели делать через пять лет? «Жить на Багамах с супермоделью. Вообще-то, я бы хотел делать это прямо сейчас».

Лера прыснула. Вадим любовался ею и тоже смеялся.

– Молодец парень…

– Причем его на работу взяли! Потому что сумел выделиться. Но, естественно, если каждый начнет говорить то, что думает…

– О чем и речь…

Они подъехали к дому. Его было видно издалека: он стоял на лугу в окружении сотни цветущих яблонь. (Несколько лет назад Маша сказала: «Как бы хотелось встать утром и распахнуть ставни – а за окнами сад…» Типичная мечта русского литератора.) Совсем близко подкрадывался лес. За забором бродила коза.

– Козел, козел! – закричал Илюшка.

Огромная собака Снежок подбежала радостно, громко залаяла. Лидия Александровна, седая, растрепанная, в ситцевом платье в мелкий цветок, схватила Илюшку, затискав, как настоящая бабушка, которой у него, в общем-то, не было (американские родственники не в счет).

Лидия Александровна не отреагировала на присутствие посторонней красивой женщины. Молодец. Муж ее уехал в город по хозяйственным нуждам, и она одна суетилась, бегала и устраивала. Водила показывать огород:

– Тут посадили клубничку… Илюшенька будет клубничку кушать… тут смородина, вишня – вон как цветет, красота… Кабачки, морковка, редис… Все родниковой водой поливаем, никаких удобрений – только крапива перебродившая… Нечего малышу всякую гадость кушать…

Осмотрев дом и передохнув, они отправились на прогулку.

Забрели далеко; нашли пионерлагерь – заброшенный, поросший бурьяном, усыпанный прошлогодними листьями. Приземистые постройки пятидесятых годов: грязнобордовые и цвета кабачковой икры. Краска на них растрескалась и свисала причудливыми лоскутами.

Потом добрались до речки и сели на берегу; Илюшка взял длинную палку и побежал к воде. Берег был весь усеян раковинами от мидий: большинство из них были пустыми, и лишь отдельные – нераскрытыми, сгнившими.

– Это нутрии их наловили, – объяснил Лере Вадим. – Некоторые не сумели разгрызть.

Наигравшись с водой, Илюшка сел рядом и начал возиться в траве с жуками. В какой-то момент он внезапно застыл: смотрел в одну точку и, очевидно, отсутствовал. Где были его мысли? Что он там видел?

Лера прошептала, посмеиваясь:

– Моя бабка в таких случаях говорила: «Черт жопу показывает».

Илюшка сидел так довольно долго, пока Вадим не отвлек его:

– Посмотри, шмель!

Они встали и подошли к шмелю, копошащемуся в цветке. Лера погладила его мохнатую спину пальцем. При этом насекомое стало отталкивать палец какими-то средними лапами, не занятыми добычей провизии, с явно разгневанным видом: «Уйдите, отстаньте». Они засмеялись.

– Важный, – сказал Илюшка, – да, пап? Не оглянулся.

– У него голова не поворачивается, – пояснил Вадим. – Насекомые не умеют крутить головой. Наверное, ему очень вкусно. Я когда вкусное ем, меня тоже не оторвешь.

– А когда я была в пионерлагере, – начала рассказывать Лера, – у нас ребята шмелям вырывали жала и привязывали их на ниточку. И водили как бы на поводках.

– Как? – изумился Илюшка.

– А вот так. Идешь, держишь ниточку, а шмель рядом летит.

– Здорово! – Илюшка начал искать глазами шмеля.

– Не очень здорово, – строго сказал Вадим. – Они без жала не могут жить. И умирают быстро. Не жалко?

– А мне, – продолжила Лера, – мальчишки как-то раз дали шмеля без крыльев. Его звали Федя, и он жил у меня в коробочке. Я его выпускала в траву гулять, и он не убегал никогда. Только однажды мы с девчонками заигрались, я про него забыла и потом не нашла.

Обратно они пошли через лес. Лера с Илюшей собирали букет: незабудки, фиалки, «барашки», лютики.

– Ой, грибы! – вдруг воскликнула Лера и побежала разбрасывать листья.

– Что-то их покорежило…

– Просто это сморчки – вкусные необычайно.

Насобирали целый пакет – больше складывать было некуда.

Лидия Александровна ахнула:

– Вот молодцы, сколько грибов набрали! Да, Илюш? Они по всему лесу не водятся, вы не думайте… Можно весь день ходить и ни одного не найти… Только бывалые грибники знают места… А вы раз – и нашли! Значит, везунчики…

– Новичкам ведь всегда везет…

– Садитесь за стол, я щавелевый суп сварила. А грибы сейчас с луком зажарю – объедение будет…

Стол установили на воздухе, под деревьями. С яблонь в суп падали лепестки.

Когда Илюшку уложили спать на террасе и посадили Снежка охранять, Вадим и Лера уединились в мансарде. Через окно струились лучи, и пылинки медленно двигались в них, будто крошечные кораблики. Возможно, на них совершали плавание пылевые клещи. Дубовая кровать была застелена простыней в синий бутон. Далеко в углу сидел здоровенный паук и любопытно присматривался. Лера буквально трепетала у Вадима в руках, с трудом доверяя своему счастью. От нее пахло хлебом – сладкой булкой или ватрушкой. Секс, однако, оставил щемящее чувство чего-то невыраженного. Когда Вадим стал одеваться, у Леры было такое лицо, как будто она собиралась заплакать.