Текст книги "Вадим"

Автор книги: Светлана Сачкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Часть третья

1

Вадим с самого утра не увидел пользы в том, чтобы думать.

Зато были ощущения, и можно было им следовать. За неимением лучшего.

Ощущение 1: вечером точно не хочется домой.

Ощущение 2: быть одному уже просто невыносимо.

Ощущение 3: мягкий, порядочный человек.

Подумаешь, что секретарь. И что банально и старо как мир.

Но она вдруг стала вести себя как-то иначе. В глаза избегает смотреть. Впрочем, чего еще ожидать – после увиденного ею на вечеринке. После того как ей стало понятно, что творится у него дома.

Вадим три раза подходил к двери, чтобы выйти из кабинета. Но каждый раз возвращался назад.

Затем все же взял себя в руки и отворил дверь:

– Лера, вы не поужинаете со мной сегодня?

Спросил естественно – как получилось. А получилась проникновенная просьба. Лера распахнула глаза, подавшись назад, и оправила складки джемпера.

– Конечно, Вадим Сергеевич.

– Спасибо.

Вернулся к себе. Конечно, Вадим Сергеевич. Не «Хорошо, Вадим Сергеевич». Не «Поужинаю, Вадим Сергеевич». А «конечно».

Пытался не предвкушать. Но предвкушал.

Первый раз за долгое время он будет наедине с женщиной. Хотя ничего такого не будет, но все же.

Высунулся:

– А вы какую кухню предпочитаете?

Лера заулыбалась:

– Мне все равно… Только чтоб есть не было сложно. Конец рабочего дня все-таки.

Правильно. Необходимо демократичное место. Без пристального внимания персонала.

Он посмотрел в зеркало. Ощутил себя молодым мужчиной в костюме. В элегантном костюме. Как минимум, молодым симпатичным мужчиной в дорогом элегантном костюме. Как максимум, привлекательным человеком с багажом знаний. И прочего.

К лифту они вышли вместе, но такое и раньше бывало. В машину сели вместе, но этого никто не увидел. Вадим ощутил спокойствие Леры: не профессиональное качество – а обыкновенное, человеческое. Она не размышляла о том, для чего они ехали ужинать. А если и размышляла, то не строила предположений, не забегала вперед. Оставляла финал открытым.

Тогда Вадиму тоже стало очень спокойно.

Они сели за столик в маленьком армянском ресторане; когда принесли меню, кто-то заиграл на дудуке.

Вадиму было легко и приятно разглядывать Леру. Лицо построено – ничего лишнего: высокие скулы, брови, красивый рот. И совершенно домашние глаза: теплые и свои.

За соседним столом обсуждали какой-то фильм. Лера спросила:

– Вы когда в последний раз были в кино?

Он задумался:

– Даже не вспомню. Год, два назад. Я дома иногда фильмы смотрю. Редко. А вы часто ходите?

– Да, я кино очень люблю. Просто так не хожу… Сначала читаю: кто что снимает. Выбираю задолго. Жду, пока выйдет.

– А какие фильмы вы любите?

– Очень разные. Я разное кино как бы с разными целями смотрю. Одни фильмы – из-за идей, другие – из-за того, как они сняты… Ну, если, предположим, форма какая-то новая, необычная… У некоторых сюжет просто нравится. А бывает, смотрю развлекательный фильм, если качественный. Не для того, чтобы как-то обогатиться, а просто отдохнуть. Притулиться так на диванчике с чашечкой чая и поплакать от умиления…

– Вроде «Титаника» что-нибудь?

– Нет, что-нибудь все же… потоньше. Скажем, психологический детектив.

Лера отпила из бокала. Понравилось, еще отпила.

– У меня неоднозначное отношение к американскому кино. И к тому, что вокруг него происходит. Все-таки что-то неправильное у них там происходит. Начиная с двадцатых годов… все это завоевание мира американским кино, мегазвезды. Что-то не то… Не знаю, как выразить…

Лера искала слова, наморщила лоб.

– Я родилась и выросла в Донецке…

– Я не знал, – удивился Вадим.

– Знаете, там все пьют. Да и как не пить: все в шахтах работают. У меня отец почти сорок лет ходит в забой… Каждый вечер, чуть задержался на двадцать минут – мама звонит: поднялся из шахты? Если поднялся – хорошо, сегодня живой. Пускай погуляет… А американцы месяц сидят в очереди, чтобы первыми билеты на «Звездные войны» купить. У кинотеатров разбивают палатки. Если об этом рассказать моей маме, она не поймет.

«А я? – подумал Вадим. – И меня она не поймет».

За рыбой сиг его осенило вдруг, что он понятия не имеет о возрасте Леры. Ей могло быть и двадцать, и тридцать.

– А в Москву вы одна переехали или с семьей?

– Одна. Давно уже, лет восемь назад. Когда я обосновалась, за мной подтянулась сестра. Год пожила и вернулась обратно. Там вышла замуж. Так что все мои там, а я их иногда навещаю.

– А сюда… маму с папой?

– Не хотят. У меня такой папа… Он без дела не может. А дела, кроме шахтерского, никакого не знает. Но у них ничего сейчас… Муж сестры хорошо зарабатывает, у него вроде как бизнес. Помогает.

– И вам не страшно одной?

Настолько дурацкого вопроса Вадим от себя не ожидал и покраснел. Во-первых, она, может, вовсе и не одна! Во-вторых, – глупее не скажешь. Как старая бабка.

– Извините, я чушь несу…

Лера заулыбалась:

– Да ничего. Я не одна живу.

Вот так тебе! Осел.

– Со мной уже год живет одна старушка, Гульнара Ильхамовна. Я буквально на улице подобрала ее, приютила. Она у меня вместо бабушки. Опекает меня, делает все по дому. И кошка Анфиса: тоже подобрала. Отмыла, лишаями переболела, но выходила… Умная – второй такой нет.

– В наше время людей с улицы подбирать… – мрачно пробормотал Вадим.

– Да во всякое время это опасно… Но я давно научилась определять людей по лицу. Как бы – мой человек или не мой. Я же по профессии – художник, столько портретов написала – не сосчитать…

– Ну и ну…

– Я на Арбате портреты писала, прилично зарабатывала. А один раз подходит мужчина – феномен был в своем роде. Я так поняла, он в спецслужбах работал. Заговорил со мной… не знаю, чем уж я ему приглянулась. А у меня фотографии стоят на этюднике – всяких моих знакомых. Он и давай по снимкам рассказывать: «Вот этот – непрошибаемый, как бревно. Но и надежный, тоже как бревно». И точно – это мой старый друг, в любой ситуации на него могу положиться. Но он такой… Не в себе слегка, странный… И женщины у него никогда не было. «Вот этот, говорит, извиняюсь – мудило капустное». Я говорю, почему капустное? А он говорит: «потому что один листик снимаешь, второй, третий, а внутри – все равно мудило». И так точно – точнее не скажешь.

– А вы с этим человеком общались дальше?

– Нет. Пару раз он еще приходил, но вот с ним-то как раз… как-то страшно было. Он будущее предвидел… Он так и сказал: люди со мной общаться не любят.

Они помолчали.

– А отчего же… Так и не удалось состояться как художнику?

– Не удалось… В то время, когда иностранцы все наше расхватывали, продала кое-что… Но я молодая была, совсем еще глупая… всякие страсти, любовь… ну, как обычно. К тому же я не шла на компромиссы – родители так воспитали. Не улыбалась, где надо, в глаза не заглядывала… Вот и осталась ни с чем. Потом было еще много профессий. Кондуктором в трамвае работала, официанткой, корректором в типографии. В конце концов закончила курсы и стала секретарем.

Вадим задумался. Оказывается, такой человек. Надо чем-то помочь, что-то сделать. Не быть же ей все время секретарем. Курсы повышения… Или… титулованный седовласый художник…

– Вы мне нарассказывали столько всего – неудобно даже… вы спрашивайте меня, если вам интересно… я тоже что-нибудь расскажу.

– Ну, расскажите свою историю – как вы оказались там, где вы сейчас.

– А вы не знаете? У нас в компании полно людей, которые знают… Я думал, что всем все известно.

– Да я как бы не очень тесно общаюсь с сотрудниками… Так что – не знаю.

Вадим и это взял на заметку. Положительно интересно.

– В общем-то, ничего примечательного… Роман об этом не напишешь. Рос без отца, денег едва хватало на жизнь. Мама покупала, например, яблоки – и давала только одно в день, не больше. Мама воспитала – ну, какой сама была, так и воспитала. С таким воспитанием не своруешь, не убьешь. Так что я вас понимаю… Приходилось хорошо учиться, заниматься в кружке информатики. Олимпиады всякие выигрывал, в институт взяли без экзаменов. Программировал, с первого курса подрабатывать начал. Писал программы для бизнесов, для научных лабораторий, просто для состоятельных людей… потом думаю, а что я один сделаю? Друг мой, Колян – помните его, бородатый? Он и его двоюродный брат тогда наследство получили от какого-то родственника. Часть денег мне дали, под честное слово. Я нашел людей, в подвале соседнего дома оборудовал помещение – двери там железные пришлось поставить… Собственно, и оттуда мы уже развивались. Деньги я Кольке и брату его вернул и стал, так сказать, на себя работать. Бандиты в то время, конечно же, возникали периодически. Но в своем районе я всех знал. Там как раз мои бывшие одноклассники группировку сформировали и нас охраняли. Не совсем безвозмездно, конечно. Смешно было с ними отношения поддерживать, да и страшновато… приходилось выпивать вместе. В таких кооперативных кафе, которых тогда было море. До сих пор помню вкус того шашлыка, салата «Столичный»… хлебницы помню почему-то пластиковые, белые с выпуклым узором, клеенки в красно-белую клетку. Девочки там все время были: синие тени до бровей, блузки с люрексом… пластмассовые серьги. И называли друг друга «мама» или «мать». Особенно курьезно это смотрелось, когда им лет по семнадцать было.

Лера засмеялась.

– Мне запомнился один сабантуй, мы ездили в дом отдыха под Москву… В Румянцево, кажется. Ранней весной. Погрузились в иномарки десятилетней давности – по тем временам круто, конечно… Я себе такую еще не мог позволить. Приехали в дом отдыха вечером, там как раз дискотека – со смеху помереть. Одни бабульки, от старости уже прозрачные, в бусах, и пионеры лет по двенадцать. Других людей в доме отдыха не было. На нас все вот такими глазами смотрят! А у моих приятелей там свой бар. Мы в этот бар напихались, закуски, водка – все с собой привезли. По номерам под утро только разошлись. Я все пытался пораньше спать пойти, да не пускали. А утром встаю – все наши спят. Со мной какая-то из «мамочек» ночует – я даже не помню, как она там оказалась. Одному не уехать без машины, да и обидятся. Выхожу на улицу, а там – лес, сосны вековые. Дух даже захватило. Снег лежит, как зимой, огромными сугробами… солнце светит, вокруг – ни души. Я вернулся за девочкой, которая у меня в номере спала. До такой степени поделиться с кем-то хотелось… А она не хочет просыпаться, сейчас-сейчас, говорит, малыш, встану – а сама даже глаз не открывает, тушь по всей щеке размазана. Я так и пошел один, бродил по лесу, смотрел. К полю вышел – а на поле, гладком от снега, группа женщин в народных костюмах русские песни поют. Может, съемки какие-то были – издалека не видно. Так я и бродил там… все уже встали и меня искать бросились. Обратно уезжать жалко было.

Вадим закончил и немного смутился. Но Лера смотрела внимательно.

– Вы продолжайте… Так хорошо вас слушать.

– Так… я уже рассказал все. Вы еще что-нибудь спросите…

Подали мороженое. Лера сказала:

– Я вот думаю об этом ребенке, которого мы на усыновление оформляем… Как вы его нашли?

Этот вопрос застал Вадима врасплох – он, признаться, совсем об этом ребенке забыл. Понятно, почему она о нем думает, хоть и не видела своими глазами, а спрашивает почему? Хочет больше узнать о ребенке или о нем самом?

– Случайно. Узнал, что есть такой интернат, поехал посмотреть, чем им помочь можно. Не из каких-то соображений, а так… пришло в голову… И увидел его там. Больше никого, только его. Вряд ли мне его нарочно показали. Понятно, что такое увидишь – уже не забудешь. Вот и… Как, кстати, с усыновлением?

– Две семьи уже получают визу, чтобы приехать. И уж как они там решат, будут оформлять. Фотографии мы им по Интернету послали – Мария мне его снимки передала.

– Какая Мария?

Лера коротко на него взглянула.

– Ваша жена… Она ездила ребенка фотографировать…

– Я не знал, – Вадим тоже не скрыл удивления. – Она мне ничего не говорила. Что, впрочем, неудивительно. Мы с ней по-другому общаемся… не так, как раньше.

Вот и нашли тему. А такой был вечер…

Принесли кофе; разговор больше не клеился. Пока совершенно не находилось причины рассказывать Лере об отношениях с женой. С другой стороны, без такого рассказа невозможно было представить дальнейшее развитие событий. Вадим выбрал закончить встречу. Кроме того, домой в любом случае нужно было вернуться.

– Я вас подвезу?

– Ой, лучше я машину поймаю… Хорошо? – И она улыбнулась, ища поддержки.

Вадим понял это ее «ой». В машине вдвойне неудобно сидеть молча.

Дома жена подтвердила его присутствие длинным взглядом. Приживалка – ничем.

2

Вадим шел по улице: спешил, даже один раз споткнулся. Стоял у наземного перехода, нетерпеливо барабанил по асфальту мыском ботинка. Светофор, по всей видимости, сломался: с обеих сторон Садового скопилось множество пешеходов. Они все прибывали и прибывали и не могли пересечь шоссе: горел красный, машины неслись сплошным потоком. Огромная, все уплотняющаяся толпа изнывала и колыхалась.

Сам того не желая, Вадим начал толпу разглядывать. Он вдруг обнаружил, что за последние десять лет лик ее не изменился. Те же макабрические, сизые физиономии, изуродованные злобой; та же однотонная, «инкубаторская», как говорили раньше в школе, одежда. Пустые глаза, перхоть, бородавки, засаленная, годами не стиранная материя.

А кто сказал, что люди непременно должны нравиться? Что ощущения от внешнего мира всегда должны быть приятными? Вот так обустроишь себе мирок из дорогих предметов и эксклюзивных пространств и не задумываешься больше над подобными вещами. А вот эти люди, из толпы. Они привыкли совсем к другому. У них в квартирах текут краны, на стенах – облупленная краска и плесень. Они ютятся в трех комнатах с тараканами, клопами и десятком ненавидимых родственников или соседей. Они слушают храп и ругань, плюют друг другу в кастрюли, моются в ванне после сифилитика, гремят тазами в коридорах. Такая жизнь им привычна. То, от чего у них возникают неприятные ощущения, трудно себе даже представить.

Между тем, будучи зажатым телами, вынужденным ощущать исторгаемое из их недр дыхание и кисловатые запахи немытости, Вадим все же подумал: а для чего такие люди живут на свете? Наверное, это для чего-нибудь нужно. Во всяком случае, они гармонируют с этим городом. С городом одиночества. Серым, пошлым, тщеславным, неумным, толстокожим и любимым. Источающим печаль, от которой щемит в груди и горько во рту.

Нетерпение и злость толпы достигли предела. Отдельные причитания и жалобы на дорожные службы переросли в общую ругань. Вадим стал пробираться вбок и назад, получать удары в спину и отборные проклятия. На углу у автомата, куда он сумел протиснуться, в некотором отдалении ото всех стояла некрасивая девушка в очках и набирала номер. Долго слушала гудки, затем заговорила нарочито оптимистичным тоном, быстро, не прерываясь, – видимо, на автоответчик, но при этом жестикулируя и улыбаясь, будто с живым человеком:

– Привет, это я. В общем, мне уже нужно уезжать. Жаль, что так и не увиделись. Я тебе, может быть, еще позвоню, все еще на что-то надеюсь. У меня тут были кое-какие события, в общем, все у меня хорошо. Если так и не поговорим до моего отъезда, я, конечно, переживу. Ладно, я пойду, желаю тебе всего, пока, крепко целую.

Вот тебе и на. Приехала в Москву, тешила себя какими-то надеждами. А он…

Набрав коллективный моментум, народ ломанулся так, прямо на красный свет. Машины притормозили и пропустили гигантскую человеческую массу. Вадим чуть ли не бегом заскочил в ресторан, опаздывая на встречу. У него совершенно вылетело из головы, с кем он встречается, – но было ощущение, что встреча важная. Он сел за столик, окинул взглядом зал: знакомых лиц не было. И заказал себе пиво.

Вскоре он обратил внимание на молодого человека, приближающегося со стороны входа. Худого, с темными волосами до плеч и большими глазами. В них читалась смесь застенчивости и самоуверенности – лицо было нестерпимо знакомым. Парень приблизился, размашисто снимая пиджак, и сел напротив Вадима:

– Извини, опоздал.

Улыбнулся. Вадим не мог расшифровать этой улыбки, выражающей крайнюю близость. Если бы это был фильм, то юноша оказался бы его молодым любовником. Вадим даже рот приоткрыл.

– Ты еще не заказывал? – спросил парень.

– Что? Нет еще.

Они стали читать меню, и юноша иногда взглядывал на него и улыбался ему краем рта. Вадиму хотелось обнять его.

Подошел официант. Молодой человек сказал:

– Мне салат из авокадо и стейк, средней прожарки. – Посмотрел на Вадима насмешливо: – Пап, ни в чем себе не отказывай, сегодня я плачу.

Вот тебе и раз… Пап…

– Мне то же самое, пожалуйста.

Официант ушел, а Вадим глотнул из бокала. Что сказать? Что сделать?

– Жаль, что так редко видимся, – произнес Илья. – Ты как, что поделываешь?

Вадим больше не знал, что он поделывал. Осторожно ответил:

– Да все по-старому… Работаю много…

– Как Женя?

– Нормально…

Кто такой Женя?! Или такая…

Помолчав, Вадим набрался решимости. Ему было страшно любопытно – кем стал Илья, чем занимается, почему редко видимся.

Так и спросил:

– А чем ты теперь занимаешься?

– Да всем понемножку… Статейки пописываю – вот, как раз гонорар получил… проекты разные с ребятами делаем…

– Получается?

– Ничего.

– Показал бы хоть что-нибудь…

– Покажу обязательно. Вот только будет что-то достойное…

Он пытливо посмотрел на Вадима и, прочитав в его глазах разочарование, улыбнулся. Он все время улыбался. На этот раз извиняющейся улыбкой. Взгляд его стремился что-то сообщить Вадиму, дать ему понять… Вадим не понимал. Тогда Илья полез в брезентовый портфель и вынул папку, положил на стол:

– Вот, если хочешь… кое-что… не суди строго, ладно… ну, так, вещица… ну, не понравится, так не понравится…

– Мне понравится… – пообещал Вадим.

Илья посмотрел в сторону:

– Это несерьезно.

Что сказать, что сделать? Мало опыта у него, чтобы общаться со взрослым сыном. Сам по себе, закрытый… Какой-то особенный, остро чувствует. Или все дети особенные?

– М-м… тебе помочь чем-нибудь?

– Нет, пап, все нормально.

Вадим машинально жевал салат и начал поддаваться неприятному чувству бессилия. Сделал последнюю попытку, заведомо неудачную:

– А это… девушка у тебя есть?

– Есть… но пока еще рано что-нибудь говорить.

Поздно. Поздно уже говорить. Вадим чувствовал, что выступает в роли допрашивающего, а Илья старается ответить повежливей, но как можно короче. Как это вышло? Когда стало поздно? Что он такого сделал?

Внезапно за соседним столом начали происходить странные вещи. Девушка в слишком узком для нее красном костюме громко отодвинула стул, встала, взяла со стола бокал и плеснула водой в своего визави, круглого господина с лысиной. Тот заморгал глазами, закашлялся, тонко при этом пискнув. Девушка удалилась, презрительно покачав головой. Официант, однако, не растерялся: кинулся к опозоренному господину с салфетками.

Вадим же вздохнул и занялся стейком. Он думал о том, что нужно было повести себя по-другому. Сын ведь спросил его «что поделываешь» – следовало что-нибудь рассказать, поделиться… Детей воспитывают примером.

А Илюша вдруг засмеялся.

– Пап, ты че загрузился? Ты публичные выражения эмоций не одобряешь, я знаю. Зато как посмотреть интересно… богатый человеческий материал, да? Значит, правду в книгах пишут – и такое бывает.

Вадим с готовностью поддержал, опасаясь заранее радоваться:

– Может, и бывает оттого, что книг поначитались. Теперь страсти разыгрывают. В этом смысле лучше меньше читать, а стоять за станком… тогда, по крайней мере, больше живешь собственной жизнью… Я вот, например, точно отравлен литературой… не до смерти, а так, до тошноты…

Илюша улыбался хитро. Потом вздохнул.

– Я в некотором смысле тебе завидую. Ты успел пожить в те времена, когда в культуре вообще, ну и в литературе в частности, еще можно было отличить массовое от элитарного. Сейчас эти категории практически слились. Непонятно теперь, как и что писать. Хотя это в своем роде неплохо, есть некий азарт. Типа, а удастся ли мне, смогу ли я что-нибудь… Чем сложнее задача, тем интереснее… То есть хочется и денег заработать, и написать что-нибудь такое, чтоб было не стыдно.

Машин сын, подумал Вадим. И сказал:

– Это же здорово: в наше время обоих зайцев убить было практически невозможно… Слушай, а что это значит, что категории слились? Значит, что люди в своей массе поумнели? Или наоборот?

– Трудно сказать… Новым поколениям всегда кажется, что они стали умнее. Просто информации становится больше… Категории людей тоже слились. У вас был народ – и были образованные. В наше время сплошные промежуточные варианты. Вот, ты представляешь, я перестал общаться с хорошим другом. Из-за, так сказать, идеологических разногласий. Классный парень, веселый, далеко не глупый. Спортсмен, профессиональный фотограф. Мы с ним давно уже общались. И как-то вдруг выяснилось: он вообще не понимает, что такое искусство, культура – ему это все чуждо. Был такой эпизод, когда мы начали спорить. И я ему – ему, а не слесарю дяде Васе – не сумел объяснить, что такое искусство и литература. Что их существование необходимо. Он мне говорит: вот ты, чего ты в жизни добился сам? Чему у тебя можно научиться? Мой сосед хоть звезд с неба не хватает, мороженым в палатке торгует… но знает много о жизни, опыт житейский. Мне с ним даже интереснее, чем с тобой.

Илья взглянул Вадиму в глаза. Вадим от такой откровенности даже вспотел.

– …Нормальный парень. Но мы с ним как будто на разных языках разговариваем. Я чувствую себя… ископаемым. Вот ты спрашивал насчет девушки. Я живу с девушкой и люблю ее. Но она тоже не понимает, чем я занимаюсь. С чем это вообще едят.

Вадим спасовал. С высоты непрожитых лет ему нечего было сказать, тем более вот так сразу. Он только пожал сыну руку, тихонько. Потом осторожно спросил:

– А что мама?

– Что мама… начинаешь с ней говорить, а она тут же пускается в длинные философские рассуждения… Она, конечно, умная женщина и уважаемый писатель. Но последние ее книжки – ты не читал? Такой бред… Надо все-таки уметь вовремя остановиться. Понять, что уже все, исписался, и закончить на этом. Заняться благотворительной деятельностью. Возглавить какой-нибудь фонд. Открыть собственный университет. Кстати, ты тоже мог бы: деньги ведь надо куда-то девать.

– А тебе они не понадобятся?

– Для этого и понадобятся. Не для того же, чтоб по всему миру домов себе накупить.

Молодой еще, подумал Вадим, зеленый. И сам себе удивился.

(Правдоподобно все это? Не факт.)

Вернувшись домой, Вадим находился в задумчивости и совсем позабыл об остальных обитателях квартиры. О пока еще трехлетием Илюшке, о его няне и стюардессе. Было тихо.

Сварив себе кофе, Вадим полез в холодильник за чем-нибудь сладким. Вынырнув из-за дверцы, он отшатнулся: вплотную к холодильнику стояла Маша. Как в фильмах ужасов. У нее были почти черные и очень внимательные глаза.

Выругавшись про себя, Вадим отошел и сел за барную стойку. Маша поместилась напротив; придвинула пепельницу, закурила. От ее взгляда по коже бежали мурашки. Вадим бы не удивился, если б она сейчас встала и спокойно вонзила ему в спину нож. В некотором роде, он этого и ожидал. Няня со стюардессой времени даром не теряли – наверняка уже ей, где надо, подкрутили мозги.

Маша тем временем безмятежно произнесла:

– Тебе не кажется, что пора уже все обсудить? Расставить все по местам?

Вадим вздрогнул. Тут же оценил, насколько по-идиотски это смотрелось со стороны. И ответил блеющим голосом, который подвел его в нужную минуту, зараза:

– Мм… а что обсуждать?

Маша не удивилась:

– Да… типично мужской ответ.

Вадим парировал:

– Должен же у нас в семействе быть хоть кто-то типичный. Ты у нас вся такая непредсказуемая. А что ты собралась расставлять по полочкам? На мой взгляд, все это не поддается никакой логике.

– Вот так всегда с тобой – логика! Опять типично мужское мышление. Жить надо, а не алгоритмы выстраивать. Пока будешь выстраивать, жизнь вся мимо пройдет.

Кажется, она уже и так проходит, подумал Вадим.

Маша выпустила дым и произнесла рассудительно:

– Хотя чем тебе не жизнь сейчас – по крайней мере, интересно… А у многих каждый день – рутина…

– Ах, извините – это ты для меня стараешься? Чтоб я со скуки не сдох? Можно было сначала у меня спросить. Вдруг меня больше рутина устраивает.

Вадим сказал это точно таким же тоном, равнодушным и прохладным. Пусть не думает, что он тут страдать будет из-за каких-то трех дур.

Маша взглянула на него с интересом. Закурила еще одну сигарету и обратилась в пространство:

– И почему мы так склонны привязываться к заимствованным представлениям? Как должно быть, как не должно… Неужели нельзя спонтанно двигаться во времени, принимать то, что приходит… В конечном счете, неизвестно, от чего выиграешь… Возможно, нужно лишь дать рассосаться каким-то своим обидам. И всему лишнему, наслоившемуся… И возникнет что-то новое и простое…

Понесло. Это надолго… Вадим подлил себе кофе и полез за добавочным пирожным. Снова сел напротив жены, но не смог сконцентрироваться на том, что она говорила. Мысль ее от него ускользала. Ему виделись цикламены, летящие в пропасть.