Текст книги "Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)"

Автор книги: Светлана Кайдаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Дело семейное

Таким водоворотом явилось дело семейное, хотя и государственное, поскольку касалось оно великого князя: развод Василия Ивановича со своей супругой Соломонией Юрьевной. Вопрос, казалось бы, довольно частный, но в нем неожиданно скрестилось многое. «Нестяжательство» и «иосифлянство», взгляды на природу и пределы высшей государственной власти, на права и обязанности государей перед народом, которым они правят, и образованных людей перед обществом, в котором они живут, защита прав человека, прав закона и самовластие силы, оправдывающей себя высшей необходимостью,– все это сплелось в тугой узел, казалось бы, неразрешимых противоречий. Впрочем, жизнь всегда полна противоречий, и часто будущее – в виде крупных политических событий и поворотов – уже предопределено, казалось бы, умозрительной победой или поражением прагматиков «над книжниками». Так было и тогда.

Почти двадцать лет прожили в добром согласии и любви великий князь Василий III и Соломония, но наследников у них не было. Немало они ездили по святым местам, немало сделали вкладов и пожертвований, немало было выстроено церквей в молении о детях. (Так, в 1518 году Василий III на свои вклады отстраивает три церкви Покровского монастыря в Суздале, куда впоследствии сошлет свою жену.) Но все было напрасно. И тогда Василий III решает развестись с «неплодной женой». Бояре согласились.

Летописец угодливо рассказывает, как великий князь «едучи однажды на позлащенной колеснице, вне города, увидел на дереве птичье гнездо, заплакал и сказал: «Горе мне, на кого я похож? И на птиц небесных непохож, потому что и они плодовиты, и на воды не похож, потому что и воды плодовиты; волны их утешают, рыбы веселят. Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время». Бояре отвечали: «Государь, неплодную смоковницу посекают, на ея месте садят иную в вертограде».

Однако не все были столь раболепны, что готовы были немедля отказаться от права иметь свои представления о справедливости, о добром или дурном поступке – пусть даже великого князя. Против незаконности его намерений, своевольного желания попрать церковный и человеческий закон восстали Берсень Беклемишев, Максим Грек, Вассиан Патрикеев и старик Семен Курбский, знаменитый воевода, покоритель Югорского края (князь Андрей Курбский, обличитель Ивана Грозного, приходился двоюродным внуком этому упрямому и твердому в своих убеждениях военачальнику).

Они единодушно осудили стремление Василия III развестись с законной своей супругой. Как известно, с царями плохо вздорить. А Василий III меньше всего подходил под исключение из этого правила. Герберштейн пишет о его нетерпимости к тем, кто осмеливался ему противоречить: «Из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласиться с ним или дать ему отпор в каком-либо деле...»

Василий III к этому времени уже оставил свои симпатии к «нестяжателям» и окончательно решил для себя, что отобрать земельные угодья у церкви, даже с помощью «нестяжателей», все равно невозможно. Гораздо больше выгод можно извлечь из дружбы с «иосифлянами», которые хотя и не отдают земель, но зато готовы ради сохранения своего положения на любые компромиссы. А эта готовность в конечном счете важнее любых богатств.

Ставка Василия III на «иосифлян» была тем поворотом, который многое изменил в его судьбе. Однако прежде «иосифляне» должны были доказать, что они готовы покориться воле великого князя. Случай не замедлил представиться.

Василий III давно решил покончить со своим недругом – удельным князем Новгород-Северского княжества Василием Шемячичем. Но тщетно он зазывал его в Москву. Осторожный Шемячич не хотел появляться в столице без «охранной грамоты» митрополита, гарантирующей ему полную безопасность. Тщетно Василий просил митрополита Варлаама, «нестяжателя» по своим убеждениям, пойти на обман и дать ложную клятву Шемячичу. Варлаам упорствовал и поплатился за это. По настоянию великого князя он покинул митрополию, а потом был сослан в монастырь. В феврале 1522 года на его место был поставлен митрополитом всея Руси игумен Волоколамского монастыря «иосифлянин» Даниил – одной только волею великого князя, даже без участия церковного собора. Даниил согласился быть клятвопреступником в угоду великому князю – для духовного лица XVI века поступок, пожалуй, доказывающий не только нравственную неразборчивость, но и безверие.

Даниил выдал «охранную митрополичью грамоту» Шемячичу, который, по въезде своем в Москву, был немедленно схвачен и посажен в темницу, где и кончил свои дни. Вся эта история произвела тяжелое впечатление на современников.

После клятвопреступления с Шемячичем просьба великого князя о разрешении на развод не составила для Даниила никакого затруднения.

Митрополит Даниил

До наших дней дошли, хотя и в неполном виде, два замечательных памятника тех лет – «Выпись из государевой грамоты, что прислана к великому князю Василью Ивановичу о сочетании второго брака и о разлучении первого брака чадородия ради, творение Паисеино, старца Ферапонтова монастыря» и «Список судного дела. Прение Даниила, митрополита Московского и всея Руси, со иноком Максимом Святогорцем». Из них мы знаем многие перипетии этого затянувшегося на несколько лет дела.

Автор «Выписи» передает нам беседу великого князя с митрополитом Даниилом. Василий III пишет в Константинополь просьбу о разрешении на развод и получает патриарший отказ.

Тогда Даниил все взял на себя и сам разрешил Василию III развод и вторичный брак. (Это не помешало ему написать три поучения, в которых он отвергал возможность развода для христианина.) Даниил для своего времени был не просто человеком образованным – он был автором почти трех десятков произведений, признанным церковным писателем. Так же сильно, как и его учитель Иосиф Волоцкий, он ненавидел еретиков, но был более гибок, менее фанатичен, и поэтому советовал уничтожать только самых упорных из них, а остальных – ссорить друг с другом.

И тот же Даниил отстаивал необходимость грамотности для женщин: не служит ли одно это доказательством передовых его взглядов, как мы сейчас сказали бы? Сохранившиеся до наших дней талантливые его проповеди сатирически живо рисуют безнравственную, праздную жизнь духовенства и боярства. Тем удивительнее, что высокое образование и писательский талант были поставлены у этого человека на службу беспринципности, холуйству, откровенному, не знающему стеснения цинизму.

Впрочем, неверно было бы думать, что цинизм всегда связан с невежеством, а беспринципность – с бездарностью. Но особенно горько видеть ум, образованность и одаренность в плену у тщеславия, жажды власти и честолюбия.

Своей деятельностью, направленной на выполнение любой – пусть даже самой беззаконной волн самодержца, Даниил сделал крупный вклад по превращению церкви в служанку государственной власти, послушную исполнительницу не знающего преград своеволия.

Гибель Берсеня Беклемишева

С восхождением на кафедру митрополита Даниила участь Соломонии была предрешена, как и судьба ее защитников. Но не сразу, не в одни год наступила расправа.

Первой слетела голова Берсеня Беклемишева. Слетела не за ошибки в управлении государством и не за измену. Берсень Беклемишев был казнен за несогласие со своим государем, за свое «высокоумно», за свое «мнение», которое, по выражению древнерусского летописца, «всем бедам мати». Берсень, как и Вассиан Патрикеев, как и Максим Грек, был противником развода великого князя. А это означало, что все они были и политическими его врагами. За это Берсень и был наказан смертью. Однако и дело Беклемишева, и будущие процессы над его единомышленниками-вольнодумцами поражают нас искусным лицемерием и фарисейством их организаторов: нигде и никем не названы истинные причины опалы и гонений, которым были подвергнуты эти люди. Лицедейство судей умело подставлять одну вину вместо другой, не называя главной.

В феврале 1525 года началось следствие но делу Беклемишева, а заодно и против Максима Грека, одного из главных противников развода великого князя и, что самое опасное, очень авторитетного и уважаемого в русском обществе человека. Келейный монах Максима дал показания о тех, кто «прихожи были к Максиму» и «спиралися меж себя о книжном».

Однако главные показания против Беклемишева дал сам Максим Грек. Он рассказал, что Берсень был недоволен политикой великого князя: «Которая земля переставливает обычаи свои, и та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычаи великий князь переменил, то какого добра нам чаяти»,– говорил Беклемишев. Когда Берсень спросил Максима, собирается ли великий князь отпустить его на Афон, и тот горестно сознался: «Прошуся много, и он меня не отпускает», то Берсень ответил: «Не бывать тебе от нас... Держит на тебя мнения, пришел еси сюда, а человек еси разумный, и ты здесь уведал наши добрые и лихая, и придя туда будешь все сказывать».

Осуждал Берсень Максиму клятвопреступника Даниила, великого князя и даже мать его гречанку Софью, печалился, что на Руси «правды» нет. Обо всех речах Берсеня Максим подробно показал на следствии, вероятно, думая своей откровенностью заслужить себе милость.

Беклемишев же сначала упорно все отрицал, но затем, уличенный своим другом, вынужден был сознаться. Беклемишеву отрубили голову на Москве-реке – «казнили главною казнью», как сообщает летописец.

Если случится вам проходить по Берсеневской набережной мимо церкви Николы па Берсеневке, которая стоит тут нерушимо с середины XVII века[48]48
  Церковь стоит рядом с сохранившимися палатами думного дьяка Аверкия Кириллова, убитого в Кремле во время стрелецкого бунта в конце XVII века.


[Закрыть], вспомните вольнодумца Берсеня Беклемишева: может быть, голову за «высокоумие» ему срубили неподалеку от этой церкви.

Сообщнику Беклемишева дьяку Жареному «вырезали язык за охульные слова». Савва и Максим Грек были сосланы в Иосифов монастырь, так как Василий III, «над грекы показал милость». Но ненадолго.

Суд над Максимом Греком

В апреле-мае по приказанию великого князя был созван церковный суд – собор, на котором Максим Грек был осужден за ересь.

Ни на суде над Беклемишевым, ни на церковном соборе по делу ереси греческого монаха ни слова не было сказано о дерзких попытках противоречить Василию III в его решимости развестись с женой. Тем одержимее и строже были судьи, доказывая ересь Максима Грека.

Недавний главный «книжник» государства, исправлявший богослужебные книги, ныне обвинялся в богохульстве как еретик.

Правда, для успешного осуждения собором Максима Грека митрополиту Даниилу пришлось сменить несколько высоких чипов духовенства: епископы «нестяжатели» были заменены «иосифлянами». Только когда состав Освященного собора был подготовлен для того, чтобы он мог не рассуждать, а выносить угодное великому князю постановление, перед ним был поставлен Максим Грек. Ему были предъявлены обвинения в том, что он отрицал право русских самим выбирать себе митрополита вместо поставленного Константинополем, в том, что «многая развращенная и пагубная глаголяше», в том, что поджигал Россию на войну с Турцией.

В заседаниях собора принимал участие сам Василий III и его братья, и Максим Грек был осужден. Его сослали в Иосифов Волоколамский монастырь – к врагам «иосифлянам» – «обращения ради и покаяния и исправления», без права «писати или писание составляти или посылати к кому или принимати от кого», то есть без права писать и переписываться: для писателя, пожалуй, наказание самое жестокое.

Пострижение Соломонии

После казни Берсеня Беклемишева и осуждения Максима Грека развод Василия III с Соломонией был делом легким и быстрым Однако по свойственной Василию осторожности и умению заранее все подготовить он, осудив защитников Соломонии, не брезгует прежде официального объявления развода опорочить ее в общественном мнении.

Так появляется розыск о «неплодстве», от которого до наших дней дошли показания брата Соломонии, как она пыталась излечиться с помощью знахарок. Великая княгиня, доносил на сестру И. Ю. Сабуров, просила меня, что есть «жонка Стефанидою зовут, рязанка, а ныне на Москве, и ты ее добуди да ко мне пришли». Стефанида была у великой княгини, «наговаривала воду» и велела этой водой обтираться, чтобы «великий князь любил», а также «коли понесут к великому князю сорочьку и порты и чехол, и она велела из рукомойника тою водою смочив руку, да охватывати сорочку и порты и чехол и иное которое платье белое». Кроме того, «черница наговаривала не помню масло, не помню мед пресный, а велела ей тем гертися от того ж, чтобы ее великий князь любил, да и детей деля».

Всякое знахарство осуждалось как колдовство. Сразу же после розыска о «неплодстве» в ноябре 1525 года Соломонии, по приказанию великого князя, была насильственно пострижена в монахини в соборе московского Рождественского монастыря. На предложение мужа постричься добровольно Соломония ответила отказом.

Со слов Герберштейна мы знаем, что Соломонию постригли насильно, что она сбросила с себя клобук и начала топтать его ногами, а Иван Шигона, доверенный слуга великого князя, ударил ее плетью, и разгневанная (еще государыня!) крикнула ему: «Как ты смеешь?!» – и тот ответил: «Именем государя». При этих словах Соломония затихла, залилась слезами и позволила надеть на себя монашескую одежду. При этом она будто бы сказала: «Бог видит и отомстит моему гонителю».

В Соломонии привыкли уважать не только ее великокняжеский сан, но и личные высокие достоинства. Доброта Соломонии, ее заступничество перед Василием за обиженных или виноватых, ее щедрость составляли выгодный для нее контраст с высокомерием и надменностью матери Василия – Софьи Палеолог. И вот теперь вчерашняя государыня, как последняя холопка, терпит не только несправедливость мужа, но и побои слуги, еще вчера склонявшегося перед ней в раболепии.

Москва была потрясена.

Некоторые летописцы, скорее всего из неверно понятой своей роли перед потомством и в желании оправдать любые поступки царя, не гнушаясь даже ложью – качеством, казалось бы, для летописца невозможным,– пишут о том, что Соломония была согласна постричься, так как хорошо понимала свой гражданский долг – уступить место той, которая обеспечит престол наследником. Однако один из первых наших историков князь Щербатов в «Истории Российской от древнейших времен» (издана в Санкт-Петербурге в 1783 году) справедливо догадывается: «Если бы не неволею она была пострижена, то чего же ради ее отсылать из Москвы; а могла она и в сем престольном граде в каком монастыре, без отлучения от своих родственников, пребывать».

Князь Щербатов так рассуждает по поводу этих событий: «К нещастию рода человеческого истории света нам часто показуют, что благо государства был токмо вид, прямая же причина деяний или славолюбие или собственное какое пристрастие Государей. По крайней мере скорое вступление во второй брак Великого князя нам подает сумнение, не было ли тут окроме причины бездетствия какого и пристрастия: ибо в ноябре Великий князь по стриг свою супругу, а тоя же зимы, что я мню быть в генваре месяце, женился на другой. Сия вторая супруга Князя Василия Иоанновича была княжна Елена, дочь князя Василия Львовича Глинского, племянница же родная князю Михайлу Львовичу Глинскому». Соломонию постригли под именем Софьи. Вскоре состоялась царская свадьба.

С точки зрения русского человека XVI века, второй брак великого князя был делом противозаконным, так как по церковному уставу не мог второй раз жениться муж, если с его ведома и согласия жена постригается в монахини. Он сам тоже должен был принять монашеский сан. Выбор же невесты привел современников в недоумение и негодование. Князь Михаил Львович Глинский, известный европейский авантюрист, человек несомненно талантливый, но совершенно безнравственный и корыстный, уже несколько лет сидел в русской тюрьме за измену в военном деле – он попытался сдать обратно Литве Смоленск, когда посчитал, что Василий III недостаточно наградил его. И выбор Василием III в жены его племянницы, иноземки-польки, не мог обрадовать русское общество.

С неодобрением говорили и о том, что великий князь в угоду молодой жене сбрил свою бороду (вспомним остервенелую борьбу Петра I с боярскими бородами двести лет спустя).

Еще не стихли в стенах Рождественского монастыря над рекой Неглинной рыдания Соломонии, как в Москве была отпразднована с небывалой доселе роскошью и торжественностью свадьба великого князя с Еленой Глинской. Казалось, помпезностью и царским величием этого свадебного обряда великий князь стремился доказать его законность. До нас дошло полное и подробное описание этой свадьбы, которое составляет теперь одну из достопримечательностей в истории русского свадебного чина. Было издано специальное постановление, в котором по разрядам были распределены все участники трехдневного свадебного действа, где принимались во внимание родовитость фамилии, степень ее близости к великому князю, заслуги и прочее.

Картина свадебного поезда поразила даже бывалых москвичей, видевших и торжественные приемы заморских послов, и византийскую пышность венчания Софьи Палеолог. Поезд к венчанию в Успенском соборе состоял из бояр и детей боярских, одни сопровождали сани невесты, другие ехали впереди жениха. Особо приближенный к великому князю исполнял должность конюшего. Он привел царского коня к крыльцу дворца, и Василий верхом последовал к Успенскому собору. Жениха и невесту сопровождали свечники, которые несли огромные женихову и невестину свечи в 2 – 3 пуда весом каждая, обернутые соболями. Фонарщики шли со свечами, заправленными в фонари. Каравайники несли на специальных носилках караваи, испеченные особо доверенными боярынями[49]49
  Свадьба вторая великого князя Василия Иоанновича с княжною Еленою Васильевною Глинскою, в 1526 году.– Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым. Спб., 1849, т. II, кн. 7, с. 11 – 100.


[Закрыть], носильщики расстилали перед женихом и невестой ковер. Во время венчания конюший стерег у дверей собора коня, ясельничий – сани невесты, никому не позволяя пересекать пути между санями Елены и конем Василия III. После венчания в Успенском соборе были пиры в Грановитой палате.

Сын Соломонии?

А через несколько месяцев по Москве поползли слухи – Соломония в монастыре родила сына. Герберштейн передал их в своей книге достаточно подробно: «Вдруг возникает молва, что Саломея беременна и даже скоро разрешится. Этот слух подтверждали две почтенные женщины, супруги первостепенных советников, казнохранителя Георгия Малого и постельничего Якова Мазура, и уверяли, что они слышали из уст самой Саломеи признание в том, что она беременна и скоро разрешится. Услышав это, государь сильно разгневался и удалил от себя обеих женщин, а одну, супругу Георгия, велел даже подвергнуть бичеванию за то, что она своевременно не донесла об этом. Затем, желая узнать с достоверностью, он посылает в монастырь, где содержалась Саломея, советника Феодорика Рака и некоего секретаря Потата и поручает им тщательно расследовать правдивость этого слуха. Во время нашего тогдашнего пребывания в Московии некоторые утверждали нам за непреложную истину, что Саломея родила сына, по имени Георгия, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней присланы были некия лица для расследования истины, то она, говорят, отвечала им, что они недостойны того, чтобы их глаза видели ребенка, а когда он облечется в Величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, будто она родила»[50]50
  Барон Сигизмунд Герберштейн. Записки о московитских делах. Павел Новый Новокомский. Книга о московитском посольстве. Спб., 1908, с. 38-39.


[Закрыть]. Таково, в сущности, едва ли не единственное свидетельство современника о волнениях, взбудораживших в то время русское общество.

Где граница вымысла и истины? Вероятно, мы уже никогда не узнаем правды. Легенды, рожденные этой молвою, продолжают и доныне смущать воображение историков. Мы не знаем достоверно, как реагировал Василий III на грозное известие о рождении у него сына. Пробудилось ли в его душе сожаление о своей жестокости пли родилось ожесточение против Соломонии? Известно лишь одно: осенью 1526 года он подарил инокине Софье из Покровского Суздальского монастыря богатое село.

В 1934 году при раскопках в Суздальском Покровском монастыре, где долгие годы прожила монахиней Софьей развенчанная великая княгиня Соломония, искусствовед А. Варганов вскрыл маленькую могилу, находившуюся рядом с гробницей Соломонии, где, по преданию, был похоронен малолетний ее сын, родившийся в монастыре. Каково же было удивление Варганова, когда он обнаружил там куклу, наряженную в дорогую шелковую рубашку. Никаких следов скелета в могиле не оказалось. Точная датировка одежды из погребения, установленная опытным реставратором по тканям, позволила сказать: она относится к началу XVI века. В это же время была сделана, но всем приметам, и надгробная плита[51]51
  Видонова Е. С. Детская одежда начала XVI века из усыпальниц Покровского монастыря в Суздале.– Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. Вып. 36. Л., 1951, с. 68-75.


[Закрыть].

Не доказывает ли фиктивность этого погребения правдивость слухов, приводимых Герберштейном? Для чего понадобилось монахиням «идти на грех» – устраивать ложную могилу? Вероятно, это случилось, когда появилась опасность для жизни ребенка. Значит, он все-таки существовал?

Нам остается лишь строить предположения, как долго жила среди русских людей XVI века эта легенда о сыне, родившемся в монастыре у незаслуженно обиженной по церковному, государственному и человеческому закону государыни, и как она отвечала оскорбленному чувству справедливости у современников.

Злорадство современников подогревалось еще, несомненно, и тем, что и от Елены у Василия III долго не было детей. Знаменитую шатровую церковь Иоанна Предтечи в селе Дьяково близ Коломенского, как считают некоторые исследователи, Василий III заложил в конце 1520-х годов, вновь вымаливая у бога наследника. Имя Иван (Иоанн) передавалось из поколения в поколение наследниками Калиты и считалось принадлежностью великокняжеского дома. Лишь спустя четыре с лишним года после свадьбы Елена наконец-то забеременела. Сохранилось предание, что юродивый предсказал Елене, будто она родит сына – «Тита широкого ума». Предсказание его сбылось. Действительно, 25 августа, в день памяти святого Тита, Елена Глинская подарила супругу долгожданного наследника – будущего Ивана IV Грозного[52]52
  Карамзин Н. М. История государства Российского, т. VII. Спб., 1817, с. 154.


[Закрыть].

Говорят, в минуты его рождения разразилась жестокая гроза, все сотрясалось от ударов грома, небо раскалывалось молниями. Не кровавое ли будущее царствование призраком встало у детской колыбели новорожденного?

В честь этого события в селе Коломенском был заложен шатровый храм Вознесения – гордость русской архитектуры и до сего дня. «Бе жа та церковь велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преж сего в Руси»,– пишет летописец. Впоследствии Иван Грозный всегда будет выстаивать в этом храме службы в дни своего рождения и именин. Церковь торжественно освятили 3 сентября 1532 года в присутствии царской семьи, а через несколько недель у Василия III родился и второй сын – Юрий, ребенок слабоумный, как оказалось позднее, «несмыслен и прост».

На радостях в Кремле к башне Ивана Великого начали пристраивать церковь и звонницу, для которой был отлит большой знаменитый колокол в 1000 пудов – «благовестник».