Текст книги "Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)"
Автор книги: Светлана Кайдаш
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Дело о разводе Государыни Соломонии
(Эпизод из истории XVI века)
Памятники архитектуры: церкви, храмы. Мы определяем стиль, век, иногда – руну мастера. Любуемся силуэтом, восхищаемся красотой пропорций, соразмерностью... Но при этом чаще всего для нас остается закрытым то, что родило эти – для нас теперь памятники, а некогда современные здания, составлявшие часть живой жизни века.
Как разгадать ушедшую эту жизнь? Люди плакали и молились – о чем? Радовались – чему? Умирали случайно или в тяжелых болезнях. Завещали своим детям не только имущество, но и свое представление о добре и зле, о правде и несправедливости.
Суздальский Покровский монастырь на низком берегу реки Каменки, во Владимирской земле; стройный силуэт храма Вознесения в селе Коломенском – гордость русской архитектуры; Беклемишевская башня Кремлевской стены па берегу Москвы-реки; маленькая, но поразительно ладная и гармонически законченная церковка Трифона в Напрудном у Рижского вокзала, чудом уцелевшая от татаро-монгольских нашествий и погромов; остатки девичьего Рождественского монастыря, доживающего свой долгий век (он был основан еще матерью Дмитрия Донского) на одной из оживленных улиц Москвы (ныне ул. Жданова, прежде – Рождественка),– все это свидетели давней, запутанной и до сих пор по-настоящему не разгаданной истории XVI века.
В трагедии, разыгравшейся четыреста лет назад, сплелось все: величие и твердость духа одних, низость и тщеславие других, глубина незаслуженного несчастья и призрачность радости, свобода духа и подлое холуйство мысли, готовой пойти на любое услужение ради корысти и власти...
Итак, Москва начала XVI века... Последние годы царствования Ивана III, при котором закладывается основа единого централизованного государства и оно освобождается после двух с половиной веков от татаро-монгольского владычества. Россия, по выражению современного историка, вступает на порог нового времени.
Как всегда, сложные политические процессы сопровождаются напряженными идейными исканиями, которые в то время неизбежно обращены в сторону церкви и ее взаимоотношений с государством. Установление сильной великокняжеской власти рождает в обществе вопросы о пределе ее и правах, об обязанностях правителей перед своими подданными как людьми и современниками.
На что должен опираться великий князь – на старинный обычай, признанный всеми в государстве как право, или соображения непосредственной выгоды этого дня? Чему должна служить церковь – быть ли ей только помощницей государственной власти или пытаться жить обособленно, своей жизнью?
Все это вылилось в два сильных течения общественно– религиозной мысли, столкнувшихся в смертельной борьбе: «нестяжательство» и «иосифлянство». Эта борьба на многие годы определила характер идейной жизни того времени.
«Нестяжательство» и «иосифлянство»
Во главе «нестяжателей» стоял Нил Майков, прозванный Сорским, который жил в скиту на реке Соре в 15 верстах от Кириллова Белозерского монастыря.
Нил Сорский учил, что монахи должны жить только трудами рук своих – «рукоделием», монастыри не могут владеть землею и селами, ибо это «стяжание». «Дым есть житие се, пара, персть и попел»[43]43
Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.– Л., 1960, с. 48.
[Закрыть], – проповедовал Сорский.
Против учения Нила Сорского выступил не менее прославленный игумен основанного им Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий (в миру Иван Санин). Волоцкий мечтает сделать монастыри могущественными маленькими государствами, чтобы они были способны соперничать с мирской властью. Путь к этому только один: монастыри должны стать крупными землевладельцами.
Две страсти владеют этим сильным и умным человеком: доказать право монастырей на владение землею, которое отвергают «нестяжатели», и победить еретиков любой ценой – лучше всего физически их истребить.
Программа Волоцкого, воистину инквизиторская, изложена им в «Слове об осуждении еретиков», где он призывает отправлять еретиков па смертную казнь и оправдывает свою жестокость софизмом: убить еретика молитвою или оружием – одно и то же, разницы тут нет (разумеется, не для самого еретика, а для того, кто расправляется с ним).
Волоцкий добивается своих целей твердо и неукоснительно. В 1502 году состоялось свидание Иосифа Волоцкого с Иваном III, и тот по просьбе монаха обещает «по городам обыскивати еретиков да искоренити». И хотя осторожный Иван III не торопится с казнями, неусыпность Иосифа Волоцкого увенчалась успехом, и в 1504 году был созван церковный собор «на еретиков». Перед созывом собора Иосиф Волоцкий написал знаменитое «Послание архимандриту Митрофану Андрониковскому» – духовнику Ивана III, в котором, не страшась, укорял великого князя за мягкость и уступчивость: «Наш государь князь великий блюдется (боится.– С. К.) греха казнити еретиков. Вси благочестивии царие еретиков по проклятии в заточение посылали и казньми казнили». А я,– сокрушается Волоцкий, «бил есми челом великому князю на Москве о том, чтобы послал но городом да еретиков обыскал... А он, государь, не посылывал, а еретиков умножилося по всем городам, а христианство православное гинет от их ересей. И только бы государь восхотел их искоренити, ин бы вскоре искоренил, поймав дву или трех еретиков, и оне всех скажют»[44]44
Послания Иосифа Волоцкого. М., 1959, с. 178.
[Закрыть].
На соборе Иосиф Волоцкий выступает обличителем, и собор выносит смертный приговор еретикам. «Сожгоша в клетке диакона Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова декабря 27, а Некрасову Рукавову повелеша языка урезати и в Новегороде в Великом сожгоша его. То е же зимы архимандрита Касиана Юрьевского сожгоша и его брата и иных многих еретиков сожгоша, а иных в заточение послаша, а иных по монастырем»,– повествует об этих событиях летопись. Некоторые еретики, приговоренные к смерти, раскаялись, но, по настоянию Волоцкого, их раскаяние, как вынужденное страхом смерти, не было принято.
Победил Иосиф Волоцкий и в вопросе о праве монастырей владеть землями. На соборе митрополит «отвечал» Ивану III (не гнушавшемуся присвоить любые земли), что церковь «не благоволит отдать» свою землю и что даже татаро-монгольские ханы не покушались на церковные владения.
Эти два вопроса – о монастырских землях и об отношении к еретикам – надолго станут водораздельной грядой, обозначившей два течения в общественно-церковной публицистике XVI века.
В монашестве Вассиан
Великий князь Иван III был женат два раза: первым браком его, двенадцатилетнего мальчика, женили на девятилетней княжне тверской – Марии Борисовне, чтобы в брачном союзе сплотить двух могущественных соперников – Московское и Тверское княжества. Близкое родство с тверским князем не помешало, однако, Ивану III впоследствии завоевать и покорить Тверь, правда, уже после смерти жены, которая, как говорят, была отравлена.
Иван III женился вторично на родной племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог. Старший сын ее и Ивана III претендовал как наследник на русский престол. Однако настоящим законным преемником великого князя считали на Руси его внука – Димитрия, сына рано умершего Ивана Ивановича Молодого.
4 февраля 1498 года в Успенском соборе Московского Кремля, заново отстроенном несколько лет назад выписанным из Италии мастером Аристотелем Фиоравенти, состоялось торжественное венчание на царство внука Димитрия Ивановича по впервые введенному Иваном III обряду венчания на царство. Впоследствии по такому же обряду будут венчаться на царство Иван Грозный и остальные русские цари.
Иван III возложил бармы и шапку Мономаха на внука. Это было подлинное и высшее торжество в жизни Димитрия, которому судьба, казалось бы, уготовила царство, поманила им, как в русских сказках,– уж и в руки было взял! – но тут же отняла.
Вскоре, по выражению летописца, дед начал «нерадеть о внуке», и уже в апреле 1502 года он посадил внука Димитрия и мать его, свою невестку, Елену «за приставы» – то есть под стражу. Через три дня он благословил своего сына Гавриила на великое княжение Владимирское и Московское и всея Руси самодержцем.
Сын Софии Палеолог не стал венчаться на царство тем же венцом, которым был венчан Димитрий, и лишь переменил имя Гавриил на Василия. Под этим именем и известен в русской истории.
Димитрий умер в темнице в 1509 году, лишь на несколько лет пережив своего деспотического деда: по свидетельству барона Сигизмунда Герберштейна (посла австрийского императора, оставившего нам подробные «Записки о московитских делах») он был уморен голодом по повелению Василия III.
Конечно, выбор Ивана III не был лишь личной его прихотью. Димитрия поддерживали бояре, которые были недовольны Софьей Палеолог и ее сыном. И вступлению Василия III на престол предшествовала беспощадная опала известных бояр Патрикеевых, состоявших в прямом родстве с великокняжеским домом.
Иван Юрьевич Патрикеев, потомок литовского князя Гедимина, вместе со своим сыном Василием и зятем, знаменитым дипломатом, и военачальником князем Ряполовским-Стародубским по делу о преемнике Ивана III держали сторону внука его – Димитрия. Когда Иван III посадил своего венчанного на царство внука в темницу, он, несмотря на заслуги и знатность, приговорил Ряполовского и Патрикеева с двумя сыновьями к смертной казни. Он нашел в их желании отстаивать то, что еще вчера он и сам считал правым, измену.
Ряполовскому отрубили голову. Заступничество митрополита спасло жизнь Патрикеевым, но отец со старшим сыном должны были постричься в монахи. Василий Иванович принял в монашестве имя Вассиан (прозвище – Косой), под которым и вошел в русскую историю как один из ярких деятелей XVI века.
Летописи не говорят прямо, в чем состояла крамола Патрикеевых, но до наших дней сохранился наказ Ивана III послам, которых он отправлял к польскому королю. Наказ этот следующий:
«Чтоб во всем между вас было гладко, пили бы бережно, не допьяна; чтобы вашим небрежением нашему имени бесчестья не было; ...и вы бы во всем себя берегли, а не так бы делали, как князь Семен Ряполовский высокоумничал с князем Васильем, сыном Ивана Юрьевича».
Высокоумия Иван III не терпел. За высокоумие будет жестоко наказывать и сын его Василий и беспощадно казнить его внук Иван Грозный. Впоследствии Андрей Михайлович Курбский расскажет об истоках вражды Ивана Грозного к высокоумию. В переломный момент своей жизни, выздоровев после тяжелой болезни, царь посетит бывшего советника своего отца и задаст ему вопрос-искушение: «Как я должен царствовать, чтобы вельмож своих держать в послушании?» И бывший любимец его отца ответит царю: «Если хочешь быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех; если так будешь поступать, то будешь тверд на царстве и все будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то по необходимости будешь послушен им». Курбский считает, что, последовав этому совету, Иван Грозный и стал жестоким кровопийцей, начав преследовать, подобно отцу и деду своему, высокоумие как государственную крамолу.
С боярами Патрикеевыми народная легенда связала постройку в конце XV – начале XVI века церкви Трифона в подмосковном селе Напрудном (и поныне стоящей на Трифоновской улице). Этот белокаменный одностолиный храм с знаменитой фреской, изображавшей святого Трифона с соколом на руке (фреска находится ныне в Третьяковской галерее), по преданию, был выстроен по обету одним из бояр Патрикеевых, избежавшим смерти. И чудесное избавление от смерти Патрикеевых – отца и сына – и время строительства храма заставляют нас думать, что, вероятнее всего, он был построен Иваном Юрьевичем Патрикеевым и сыном его Василием после отмены им смертного приговора.
Неисповедимы судьбы людские. И порой то, что кажется несчастьем и карой, оказывается дорогой к иному, более высокому жребию и уделу. Был боярин, знатный князь, удачливый и богатый, а после опалы и вынужденного пострижения в монахи Россия получила писателя Вассиана Патрикеева, оставившего замечательные страницы в истории русской публицистики.
Мы не знаем точно, как происходило пострижение Патрикеевых. Но описание этого обряда дошло до нас в книге Флетчера, английского путешественника, посетившего Россию в самом конце XVI века (книга его вышла в Англии в 1591 году), почти сто лет спустя после интересующего нас события. Но для церковного ритуала, отличающегося редкой устойчивостью, этот срок не так уже велик. Поэтому обратимся к Флетчеру.
«Прежде всего игумен,– пишет Флетчер,– снимает с постригаемого светское или обыкновенное его платье, потом надевает на него белую фланелевую рубаху и сверх нее длинную мантию, висящую до земли, и опоясывает ее широким кожаным поясом.
Самая верхняя одежда его сделана из гарусной или шелковой материи и весьма похожа цветом и покроем па одежду заведывающих чисткою печных труб. Затем выстригает ему волосы на макушке шириною в ладонь пли более, до самой кожи, и в то самое время, когда игумен стрижет волосы, произносит он следующие или подобные слова: «Как эти волосы отнимаются от главы твоей, так точно принимаем мы теперь и совершенно отделяем тебя от мира и всех сует мирских и пр.». Окончив это, помазует он маковку головы его елеем, надевает на него рясу и таким образом принимает в число братии»[45]45
О государстве русском. Сочинение Д. Флетчера. Спб., 1900, с. 99.
[Закрыть].
Старший Патрикеев был пострижен в Троице-Сергиевом монастыре. Сын его, Василий Иванович, стал монахом северного Кириллова Белозерского монастыря, учеником и последователем Нила Сорского. Будучи насильно удален от страстей и распрей власти государственной, Вассиан оказался в гуще философско-религиозной, а в сущности, идейной борьбы своего времени.
В защиту нестяжательской идеологии, в защиту гуманного отношения к правам человеческой мысли, в том числе и праву человека ошибаться, не будучи немедленно казненным, блистательно выступил инок Кириллова Белозерского монастыря Вассиан Патрикеев. Вассиан пишет «Прение с Иосифом Волоцким» и «Слово ответно противу клевещущих истину евангельскую». Он обличает монастыри и монахов за их угодливость перед власть имущими, за жестокое обращение с крестьянами. «Мы же единаче сребролюбием и несытостью побеждены, живущая братия паша убогиа в селех наших»,– пишет Вассиан, порицая обычай украшать церкви дорогими вещами. Он с гневом опровергает необходимость казнить еретиков. Ирония Патрикеева ядовита: если убивать еретика молитвою и оружием «едино еси», то и порази его молитвою, обращается он к Иосифу Волоцкому.
Настоящий долг каждого христианина – быть милосердным к людям, убеждает Патрикеев.
«Еллинский книжник»
В 1503 году умирает София Палеолог. Овдовевший Иван III, и прежде озабоченный женитьбою своего наследника и преемника Василия, усиленно начинает поиски для него невесты. Сватовство к дочери датского короля было неудачным – король отказал. И Иван III решился выбрать невесту сыну из дочерей своих подданных.
До наших дней это событие дошло описанным несколькими иностранными путешественниками.
С общего совета,– рассказывает Герберштейн – были собраны в одно место дочери бояр, числом 1500, для того чтобы князь выбрал из них супругу по желанию.
«Московские государи,– пишет римский историк Павел Иовий Новокомский в своей «Книге о московитском посольстве»,– желая вступить в брак, повелевают избрать из всего царства девиц, отличающихся красотою и добродетелью, и представить их ко двору. Здесь поручают их освидетельствовать надежным сановникам и верным боярыням, так что самые сокровенные части тела не остаются без подробного рассмотрения. Наконец, после долгого и мучительного ожидания та, которая понравится царю, объявляется достойною брачного с ним соединения... Прочие же соперницы ее по красоте, стыдливости и скромности нередко в тот же самый день по милости царя обручаются с боярами и военными сановниками. Таким образом, московские государи, презирая знаменитые царские роды, подобно оттоманским султанам возводят на брачное ложе девиц большею частью низкого и незнатного происхождения, но отличающихся телесною красотой».
Франциск да Колло, посол императора Максимилиана, чей рассказ приводит в своей «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин, описывает следующее:
«Великий князь Василий, вздумав жениться (это было еще при его отце), обнародовал во всем государстве, чтобы для него выбрали самых прекраснейших девиц, знатных и незнатных, без всякого различия. Привезли их в Москву более пятисот; из них выбрали 300, из трехсот 200, после 100, наконец, только 10, осмотренных повивальными бабками, из сих десяти Василий избрал себе невесту и женился на ней».
Противоречие между цифрой 1500, приводимой Герберштейном, и 500 у Франциска да Колло, легко снимается, если, как пишет историк И. Е. Забелин, принять во внимание число всех невест, которые участвовали в смотре.
Грамоты с царским указом везли во все города доверенные люди с дьяками, и вместе с представителями местной власти они должны были пересмотреть всех девушек определенного возраста. До наших дней сохранилась грамота подобного рода, разосланная, правда, спустя четыре десятилетия сыном Василия, Иваном Грозным, когда он собрался жениться, но составленная, вероятно, по образцу тех, что рассылались для выбора невесты его отца. Грамота Ивана Грозного 1546 – 1547 годов содержала строгий наказ: «И как к вам эта грамота придет, и у которых у вас будут дочери девки, и вы б с ними часа того ехали в Великий Новгород; а дочерей бы у себя девок однолично не таили, повезли бы часу того не мешкая, а который из вас дочь девку у себя утаит и к боярам нашим не повезет, и тому от меня быть в великой опале и в казни. А грамоту посылайте меж себя сами, не издержав ни часа».
Разумеется, такие же грамоты были посланы не только в Великий Новгород, но и в другие города. Все выбранные красавицы вносились в список, а родителям их давался строгий наказ привезти дочерей в Москву, где невесту будет выбирать уже жених.
Василий выбрал дочь незнатного дворянина Юрия Константиновича Сабурова, который лишь после свадьбы дочери получил звание боярина. Звали ее Соломонией.
По более поздним описаниям обряда наречения царской невестой, мы знаем, что после избрания невесту вводили в царские хоромы и оставляли жить там до свадьбы под присмотром доверенных боярынь. На невесту возлагали царский девичий венец, иногда нарекали ей новое царское имя.
В сентябре 1505 года состоялась свадьба Василия с Соломонией Сабуровой, а в октябре того же года скончался Иван III, оставив сыну Василию престол и царство.
Правление Василия было долгим – 27 лет, и немало случилось за эти годы. Войны, пожары, военные и государственные победы (при Василии III к русскому государству были присоединены исконно русские города Псков и Смоленск), градостроительство, заботы об урожаях – основе благополучия каждого государства... Немало можно было бы рассказать о всех этих событиях, но у нас свои герои, своя историческая тропа, которая тоже ведет к пониманию далекого теперь для нас времени.
Нередко то, что представляется малозначительным, впоследствии будет выглядеть очень важным. И тогда окажется, что приглашение в Москву Василием III скромного греческого монаха для разборки книг великокняжеской библиотеки (в которой было немало греческих книг, привезенных его матерью Софьей Палеолог) и перевода с греческого на русский язык «Толковой Псалтыри» будет для русского просвещения событием значительным и серьезным по своим последствиям.
Звали монаха Максим Грек. Вернее, так его прозвали на Руси. Настоящее его имя было Михаил Триволис, и появился он на русской земле в 1518 году. Три года назад умер Иосиф Волоцкий, борьба которого с Вассианом Патрикеевым не утихала ни на минуту. Напротив того, она стала еще ожесточеннее с тех пор, когда после смерти в темнице венчанного на царство Димитрия, за поддержку которого и впали в опалу бояре Патрикеевы, Вассиан был возвращен великим князем из места своего изгнания и поселился в Москве в Симоновом монастыре, настоятелем которого недавно стал архимандрит Варлаам, сочувственно относившийся к «нестяжателям».
Очевидно, Патрикеев был умей и не прост, если сумел из опального инока стать доверенным лицом великого князя. (Небезынтересно припомнить, что и доселе бытующая у нас поговорка «Лиса Патрикеевна» как определение человека умного и хитрого восходит к образу предка Вассиана Патрикеева – литовскому князю Патрику Паримутовичу, который в XIV веке искусно перессорил новгородцев.)
Вскоре Патрикеев стал любимым собеседником великого князя, и современник вкладывает в уста Василия такое обращение к Вассиану: «Подпор державе моей, и умягчение сердцу моему, и утоление гневу моему, веселие беседы моея, снабденне души моей, ветрило скорбем моим, любви нелицемерной наставник, братолюбия проводитель». Однако не только обаяние, образованность и ум привлекали Василия в родовитом монахе. Как и отца его Ивана III, его манили многочисленные и богатые монастырские угодья, и проповедь «нестяжателя» Патрикеева, отвергавшего у монастырей право владеть землями, грело сердце потомка Калиты. В 1515 году Вассиан берется за главный труд своей жизни – составление новой «Кормчей книги», которая должна доказать нравственную невозможность для монастырей владеть селами. Вассиан уговаривает великого князя провести секуляризацию церковных земель, на которую тот все же не решается, хотя и ограничивает нрава монастырей.
Работу над «Кормчей книгой» Патрикеев делает за два года и вручает ее Василию III: отныне она будет храниться в казне, пока не пробьет судный час вольнодумца Вассиана. когда она станет одним из главных пунктов его обвинения.
Но время это еще не пришло. Смерть Иосифа Волоцкого, своим преклонением перед великокняжеской властью заслужившего еще при жизни ироническое прозвище «дворянин великого князя», что для крупного церковного иерарха было оскорблением, закрепила иосифлянское направление церковной политики. И после смерти Волоцкого заветы его останутся живы в его учениках, а детище его – Иосифов Волоколамский монастырь – станет центром, откуда выйдут большинство деятелей русской церкви, покорных государственной власти. (Иосиф Волоцкий, как, впрочем, и Нил Сорский, был впоследствии канонизирован русской церковью.) Именно Иосиф Волоцкий в последние годы своей жизни развивает теорию о том. что цари являются наместниками бога на земле.
По приезде в Москву Максима Грека главный надзор за его переводческой деятельностью поручается Вассиану Патрикееву. Так пересеклись и отныне пойдут рядом жизненные пути этих двух выдающихся людей. Максим Грек принадлежал к поколению, на чьих глазах совершился разгром турками Константинополя. Он родился в 1475 году в городе Арте, жил на острове Корфу, двадцатилетним юношей переехал в Италию, где учился у византийских гуманистов Иоанна Ласкариса и Марсилио Фичино, служил секретарем у Пико делла Мирандолы. Во Флоренции он усердно посещал проповеди знаменитого Савонаролы, отвергавшего собственность монахов и монастырей. Савонарола ввел общественную милостыню, предлагал освободить бедных от налогов, но ненавидел все, что приносило людям удовольствие,– музыку, живопись, статуи, стихи. Вдохновленные его проповедничеством флорентийские юноши составили нравственную полицию, которая на карнавалах сжигала музыкальные инструменты, портреты красавиц, ломала статуи.
В своих итальянских странствиях Максим посетил и знаменитого издателя греческих книг – Альда Мануция, оставившего в наследство мировому книгопечатанию изобретенные им шрифты и курсив. Именно в эти годы Максим получил обширное свое образование – знание трудов Гомера, Пифагора, Сократа, Платона, Аристотеля, Эпикура, Плутарха, которое он с полным блеском развернет в своих будущих трудах, написанных в далекой Московии.
В 1502 году он постригся в монашество в монастыре святого Марка, где прежде Савонарола был приором (к тому времени Савонарола был казнен). А вскоре вернулся на родину и поселился на Афоне в Ватопедском монастыре, приняв православие. Монахами этого монастыря были два византийских императора, а сам монастырь славился своими книжными сокровищами и ученостью иноков.
В Ватопедский монастырь и прибыл посланный Василием III человек с великокняжеской грамотой – просить прислать на время в Москву книжного переводчика. Так Максим оказался в Москве.
Максима Грека поселили в Чудовом монастыре, и Василий III открыл ему библиотеку своих родителей. Прямою обязанностью Грека был перевод с греческого «Толковой Псалтыри». Сначала он не знал русского языка (выучил его позднее), но отлично владел латинским, поэтому ему дали в помощники двух русских толмачей. Максим переводил с греческого на латинский язык, а двое русских толмачей – с латинского на славянский [46]46
Иконников В. С. Максим Грек и его время. Киев, 1915, с. 32.
[Закрыть].
Очень скоро в келье образованного монаха стал собираться кружок просвещенных русских людей: Иван Данилович Сабуров, дьяк Жареный, Петр Иванович Шуйский, Андрей Холмский, Иван Никитич Берсень-Беклемишев, так называемый боярин-западник Федор Иванович Карпов (ему принадлежат известные строки из обращения к Максиму Греку: «Не молчит во мне многоопытная мысль моя, хочет знать то, над чем она не властна, пытается найти то, что не теряла, хочет победить непобедимое») и, конечно, Вассиан Патрикеев. В особенности близко и часто встречались трое – Максим Грек, Вассиан Патрикеев и Иван Никитич Берсень-Беклемишев.
Думный дьяк Беклемишев (Берсень – прозвище за колкий язык и непокорный нрав, ведь берсенем наши предки звали крыжовник) был замечательным дипломатом. Еще Иван III высоко ценил его светлый ум и удачу в делах. Он ездил послом и в Польшу, и в Крым. Однако с Василием III у Беклемишева вышло столкновение: Берсень осмелился противоречить великому князю, и Василий сказал ему: «Поди прочь, смерд, ненадобен ми еси». Берсень исполнял должность объезжего головы в той части Москвы, что до сих пор сохраняет о нем память,– Берсеневская набережная Москвы-реки, Берсеневский переулок. На набережной Москвы-реки была в то время Берсенева решетка – ворота с решетчатыми затворами. На ночь решетка, охранявшая этот участок Москвы, запиралась, и у нее стоял караул. Охрана этой ближайшей к Кремлю части города и состояла в ведении Берсеня Беклемишева[47]47
Воспоминание о Берсеневой решетке хранится в названии церкви, стоящей тут доныне,– она называлась по-разному: «Церковь святого Николая на Берсеневке, что в Садовниках у Берсеневой решетки, за Москвою-рекою», «Великий чудотворец Никола за Берсеневой решеткой».
[Закрыть].
Двор же его находился в Кремле, вблизи угловой башни кремлевской стены, отчего и сама башня стала называться Беклемишевской. Видимо, после ссоры и последовавшей за ней немилости великого князя тот отнял у Берсеня кремлевское подворье и устроил в нем тюрьму. Однако ни опала одного, ни напряженная книжная работа другого не мешали Беклемишеву и Максиму Греку часто видеться друг с другом.
Вскоре перевод «Псалтыри» был окончен, Максим Грек преподносит его великому князю, призывая Василия помочь братьям по вере – грекам – освободиться от турецкого ига. Максим Грек просит наградить его помощников – толмачей Власа и Митяя, писарей Михаила Медоварцева и Сильвана, а ему и его спутникам позволить вернуться на Афон.
Однако Василию III жалко расставаться с умным и дельным работником, и он уговаривает Максима Грека остаться для новых трудов. Дела для знающего человека всегда много. Максим Грек соглашается на уговоры. Хотя и обвиненный впоследствии в волхвовании – «всеведении», он в этот миг, конечно же, не догадывается, что будущая судьба его предрешена его согласием, что никогда ему уже не увидеть родины, что впереди его ждут суды, тюрьмы, ссылка. Максим Грек напишет множество работ, и его имя навсегда войдет в историю русского просвещения и культуры, но заплатит он за это дорогой ценой. Жизнь будет долгая, но мученическая. А пока он делает опись богатой великокняжеской библиотеки, берется, по поручению Василия III, за исправление богослужебных книг – Триоди, Часослова, Минеи, Апостола.
Однако активный и страстный характер Максима Грека неизбежно втягивает его в гущу русских политических распрей. И вот мы уже видим ученика и последователя Савонаролы единомышленником «нестяжателя» Патрикеева.
А единомыслие вовлечет их в один и тот же водоворот событий, в который они неотвратимо будут затянуты вихрями времени.
