Текст книги "Дорога к Храму. Дилогия"

Автор книги: Светлана Нергина

– А ты сюда надолго? – поинтересовалась Лена, искоса кидая взгляд на почти полное блюдо с плюшками: взять булочку первой она не могла из соображений приличия, а хотелось. Знала бы она, куда ведьмы обычно посылают эти самые приличия…

– Едва ли. Вот соберемся все – и куда-нибудь поедем, – ответила я, беря плюшку и тем самым прекращая душевные терзания девушки, тут же вцепившейся в выпечку.

– А ваф фуфет фного? – профырчала она сквозь плюшку. Услышала себя, тут же смутилась и принялась усердно глотать недожеванное, чтобы повторить почетче. Но я и так все поняла.

– Нас будет трое. Три ведьмы. И вообще-то эти две должны были уже приехать, а не запугивать меня красочными описаниями всех пыток, коим меня подвергнут, если я опоздаю.

Лена сдавленно фыркнула сквозь плюшку:

– А после шабаша трех ведьм дом-то устоит?

– После шабаша – устоит, – успокоила девушку я. – А вот после разборок, кто опоздал и почему, – едва ли!

Лена понимающе хмыкнула и замолчала.

Я, неторопливо отхлебывая из чашки, исподволь рассматривала ее и гадала, что же такое неуловимо притягательное кроется за этой неброской внешностью и простотой. Что-то не поддающееся описанию, но почти материально ощутимое и безумно родное моей страннической натуре.

В конце концов, проводников тоже не абы как набирают…

– Иньярра?

– Ммм? – отозвалась я, легонько прихлебывая горячий чай.

Лена поколебалась, теребя в руках прядку волос, но все-таки спросила:

– А что ты будешь делать, если тебе… станет плохо? Грустно… Тоскливо…

Я медленно поставила чашку на стол и спокойно ответила:

– Пойду на Путь.

– Так ты и так, насколько я знаю, с него ни разу не уходила… – удивилась она.

Я с улыбкой пожала плечами:

– Значит, просто пойду дальше. А что тебя так заинтересовало?

Она растерянно отодвинула подальше блюдо с плюшками, подперла щеку рукой и грустно уставилась куда-то в стол:

– Не знаю. Просто лично я в таких случаях предпочитаю забиться в свою конуру и переждать – а там видно будет.

Я снова взяла чашку и, прежде чем сделать глоток, пояснила:

– Видишь ли, у меня словом «плохо» измеряется не обычная нервотрепка из-за сломавшегося ногтя, легко разрешаемая шоколадкой или чем-нибудь еще сладеньким, а что-то гораздо более серьезное и… страшное. Когда просыпаешься по утрам просто оттого, что наступил рассвет, и ложишься спать вечером исключительно потому, что за окнами темно. Ешь и пьешь просто по привычке, по инерции. И ничуть не страдаешь, если однажды забудешь об этом. Встаешь с постели с недоумевающей мыслью: «А зачем я вообще встала?» Чтобы весь день ходить как зомби, работать, разговаривать, давать с умным видом советы, а вечером приходить в свое гнездо и недоумевать: «Зачем я ложусь?» Жить, веселиться, грустить, но быть внутри… пустой, словно выпитой до дна. Согласись, такое не переждешь в гнезде, потому что это не день и не два, а месяц… год… пять лет…

Лена нахмурилась, перебирая пальцами по столешнице:

– Но ведь если тебе настолькоплохо, то тебя на Пути и убить могут!

– Могут, – согласно кивнула я. – Но, во-первых, сидеть на кладбище в засаде, выслеживая упыря, и рассуждать о смысле своей никчемной жизни – вещи малосовместимые. Как-то не до того!

Лена чуть улыбнулась:

– А «во-вторых»?

– Что – «во-вторых»? – не поняла я.

– Ну ты сказала «во-первых» – и про упыря. А что тогда «во-вторых»?

Я вздохнула, подбирая нужные слова:

– А во-вторых, за полвека я уже успела привыкнуть, что рано или поздно с Пути не вернусь. К тому же и возвращаться-то особо некуда…

Лена еще посидела, обдумывая услышанное, а потом тряхнула головой, вставая:

– Ну и Хранящие с ним! Ты еще чайку хочешь?

Я тихонько рассмеялась:

– Хочу!

Удивительный человек. Простой, светлый и добрый. Если она когда-нибудь кого-то обидит, то просто извинится и пойдет дальше, не терзая себе душу никчемными сомнениями.

Может быть, она мудрее меня. Но что счастливее – это точно.

Еще немного покрутившись по залу, Лена сказала, что гнездо на ночь переходит в мое полное распоряжение, и куда-то ушла.

Я резко чиркнула спичкой, и на кончике сердито вспыхнуло потревоженное пламя. Быстро запалив обе свечки, зашипела от боли, тряся кистью: огонь добрался уже до самых пальцев. Глухо хрупнув, спичка сломалась у меня в руках, выпачкав кончики пальцев черной золой. Можно, конечно, зажечь свечки магией, но я всегда любила чиркать спичкой о коробок. Сама не знаю, за что.

Робко затрепыхавшиеся на фитильках нежные лепестки тепло-розового пламени распустились трепещущим цветком, ласково оплавляя воск. Заплясали призрачные тени, отгороженные гранью огня, воздух подернулся прозрачным горячим маревом, таинственно колышущимся вокруг выхваченного светом пространства. По гладкому боку свечи быстро скользнула капля жидкого воска, оставляя за собой неровный след. Сами невысокие стебельки свеч казались полупрозрачными, озаренные неверным, пляшущим даже в неподвижном воздухе светом.

Комната на миг озарилась голубоватой вспышкой, за спиной глухо пророкотал гром. Стало жутковато. По пластиковому подоконнику сначала – тихо, потом – все громче и громче, словно сухой горох по днищу пустой кастрюли, забарабанил дождь. Пламя на неровно оплавленной свечке сердито затрепыхалось, призрачные тени яростно вскинулись, но не смогли пресечь огненной грани.

Наверное, вот в такие ночи некроманты обретают невиданную мощь…

На мою же магию разгул стихий не влиял: она не становилась сильнее, но и не ослабевала. Тем лучше, значит, можно спокойно «взять след».

Отсутствие Хранящих обеспокоило меня куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Где их йыр носит? Понятно, конечно, что едва ли Ильянту загрыз очередной (примерно – трехтысячный по счету) вурдалак, да и Таю так просто кворр убьешь, но в свете сотрясающих Древо, жутких по своему масштабу изменений отсутствие Хранящих выглядело очень и очень подозрительно. Так что лучше я тихонько узнаю, где они и что с ними, а там посмотрю, закатывать скандал за опоздание или обойтись.

Я закрыла глаза и очень четко представила себе Таирну. Миловидное лицо «сердечком», чуть раскосые глаза, темно-карие, вопреки светлой коже и длинным пепельным волосам до середины спины, черные угольные брови, родинка на левой щеке…

Нараспев, тихим, медленно возвышающимся голосом:

–  Стихия ее ветер, несущийся и беспокойный…

Уверенным, почти машинальным жестом начертила в воздухе Руну Вирт – символ ветра.

–  Суть ее–  Любовь, всевидящая и бесконечная…

Руна Креаль легко опустилась подле Вирт.

–  Имя же ей–  Таирна, светящаяся во мгле…

Светящийся контур легкой и воздушной руны Тай замкнул треугольник.

Свечки резко вспыхнули и погасли. В голове понеслись чужие мысли и ощущения.

Дождь, гроза… Сбитый портал… Грязная харчевня с ругающимися матом мужланами…

«Иньярра? Ты где?» – раздался в голове тихий встревоженный голос. Тая, ведьма с немалым опытом, всегда чувствовала, если ее кто-то «ловил».

– Я? На Миденме вообще-то, а вас почему никого нет?

«Я поставила портал, но он почему-то сбился. Связывалась с Ильянтой – у нее то же самое. Приедем к тебе завтра. А ты как? Нормально?»

– Да уж, в кои-то веки портал меня не подвел…

«Тогда хорошо. Жди нас!»

– А что мне еще остается?..

Тая осторожно, но непреклонно вытолкнула меня из своего сознания.

Что ж, по крайней мере, с ними все в порядке. Но скандал все равно устрою. Надо же, великие и ужасные Хранящие – и не смогли поставить путный портал? Позор!

Я достала из сумки два походных одеяла, одно постелила на стол, вторым накрылась. Можно было бы, конечно, переночевать в комнатке, но почему-то она меня совсем не привлекала. А то придет еще с утра какой-нибудь очень важный местный йыр – и закроет на замок. А ты потом доказывай, что ты не бездарный писатель, а ведьма, пришедшая в собственное гнездо.

– Вставай, вставай, вставай! – немилосердно орали в ухо, увлеченно сдирая с меня одеяло.

– Иди на кворр! – невежливо отозвалась я.

– Что?! – возмутилась Тая. – Никакого уважения к старшим!

– Ага, – сонно согласилась я, накрываясь отвоеванным одеялом с головой.

– Вставай! – возмущенно взвизгнула Тая.

– Жащема? – сквозь зевоту поинтересовалась я.

– Я тебя семь лет не видела!

– Ну вот и еще часок подождешь, – отрезала я, решительно накрывая голову подушкой.

– Вставай!

– Ты еще повыше возьми! – ехидно посоветовала я, высовывая нос наружу.

Зря я это сказала. Зря я это сказала…

Потому что для Сказительницы, тем паче – ведьмы-Сказительницы, слово «повыше» – все равно что красная тряпка быку. Помнится, еще в Храме при словах мастера: «А теперь – попробуй взять чуток выше!» – я злобно на него глядела («А вы уверены, что этого хотите?») и, набрав воздуха в легкие, со всей дури…

– ВСТАВАЙ!

Когда окна перестали звенеть, а голова – изображать из себя чугунный колокол, по которому с размаху шибанули кувалдой, я не вытерпела и «взяла ноту» в ответ:

– СЕЙЧАС!

Тая в ужасе зажала уши и попятилась.

– Кошмар! – потрясенно прошептала стоящая в дверях рыжеволосая девушка с серо-голубыми глазами. – Такого я еще от тебя никогда не слышала…

– Стараюсь, – скромно потупилась я.

Тая между тем со скептическим хмыканьем обошла меня со всех сторон, внимательно оглядела, точно мерку на саван снимая, без зазрения совести взяла за подбородок и развернула лицом к окну, из которого лился яркий утренний свет – от ночной грозы и следа не осталось.

– Абсолютно не меняешься! – авторитетно подвела итог она, со вздохом отпустив меня. – Только бледнеешь и худеешь временами. Иньярра, ну так же жить неинтересно! Каждое утро встаешь, а в зеркале – одно и то же!

– Ну знаешь ли, меня вполне устраивает, – обиженно отозвалась я. – По-твоему, лучше каждое утро, как подросток, подходить к зеркалу с дрожью в коленках: какую сегодня гадость подбросили гормоны?

– Хватит из-за ерунды спорить, – поморщилась Ильянта. Она у нас такая – как строгая мамка-гувернантка: не пикни, не вздохни.

– Есть, командор! – издевательски вскинула я руку к козырьку, за что и получила силовую волну под ноги.

– Ах так?! – Я возмущенно возопила, перепрыгивая через препятствие. – А где вселенское всепрощение и любовь к ближнему?

– Я тебе сейчас покажу всепрощение, – мрачно отозвалась Лия, перекидывая из руки в руку шэрит.

– А на кой вам в монастырях молятся, свечки ставят? – тщетно продолжала взывать я к их совести.

Хранящие переглянулись и одинаково скривились, как от зубной боли.

«Божественный» статус ни одну из них не радовал. А уж если я начинала порой из вредности перечислять их обязанности перед вверенным их заботам народом…

– Пошли лучше завтракать, Бесхрамная, – вздохнула Тая, отправляясь в маленькую комнатушку за чайником.

– Вот всегда так! Разбудят, одеяло отберут, гадостей наговорят – и ты же им в итоге завтрак готовь, – обиженно заворчала я, но слушать меня никто не стал, бессовестно роясь в моей сумке на предмет нахождения чего-нибудь съедобного.

– Всего три плюшки?! Ты куда их все дела?! – обвинительно нахмурилась Тая, дорвавшись наконец-то до кармана с продуктами.

– Съела! – мстительно усмехнулась я.

– Обжора! – с чувством припечатала та, бесцеремонно скидывая меня и одеяло со стола на пол и раскладывая на нем еду.

Я только вздохнула, поднимаясь с пола.

Все! Собралась шайка-лейка. Теперь осталось только повеситься…

– Итак, какие у кого планы на сегодняшний день? – жизнерадостно прощебетала Тая, проглотив плюшку и даже не заметив.

– Ну вообще-то… – начала было я.

– Какие бы ни были, все отменить! – еще более радостно перебила меня Тая. – Потому что мы идем гулять по городу!

– Гулять?! – не поверила я своим ушам.

Впрочем, судя по абсолютно не удивленной Ильянте, сговорились ведьмы еще по пути, так что моего мнения здесь никто не спрашивал – просто в известность поставили. Для галочки.

– Ведьмы, а вы в курсе, что творится в ваших Храмах, а? – осторожно поинтересовалась я.

Ильянта с усмешкой тряхнула волосами, а Тая, перегнувшись через стол, зажала мне рот рукой:

– Ни в коем случае. Все дела – завтра. А сегодня у нас шабаш по случаю встречи.

– Ладно-ладно, убедила, – сдалась я. – Только плюшку мою на место положи! Я голодная, между прочим! А когда я голодная – я злая. А когда я злая – то… хм, в общем, ты знаешь, что бывает, когда я злая…

Тая знала. Когда однажды трактирщик не хотел отдавать нам честно заработанный бессонной ночью гонорар, у его трактира снесло крышу, а я, как ни в чем не бывало, продолжала пить чернас, нервно барабаня пальцами по столу. Гонорар нам выплатили в двойном размере, не взяв ни сантэра за постой…

Тая горестно вздохнула, как будто я отобрала у нее не плюшку, а как минимум золотое кольцо с бриллиантом.

– И худа мы пойффем? – невнятно поинтересовалась я сквозь выпечку. Эх, хорошие плюшки были – жаль, кончились.

– Не знаю, – пожала плечами Тая. – Я здесь давно не была.

– Не так давно у них отремонтировали фонтан, – медленно и веско обронила Лия. – Можно сходить, посмотреть.

– Тогда чего ты раньше молчала? – мгновенно согласилась я, ожесточенно роясь в сумке в поисках какого-нибудь приличного платья… немятого платья… чистого платья… целого платья… просто платья… одежды…

Ильянта только высокомерно передернула плечами:

– А вы не спрашивали.

Я горестно вздохнула: к Лие надо привыкать. На первый взгляд она всегда кажется неразмеченным сухарем, утыканным принципами, как подушечка – иголками. А вот если пару дней потерпеть, то тогда…

– Ясно! Сейчас найду что-нибудь, что можно надеть, – и пойдем! – бодро ответила я.

Тая с большим скептицизмом рассмотрела кучу сваленной прямо посреди зала одежды и, вздохнув, достала из воздуха нежно-розовую длинную юбку-четырехклинку и белую полупрозрачную блузку. М-да, мне до такого еще учиться и учиться – достать именно то, что хочется, я не могу. Деньги, меч и сумка – это предел. Хотя и полутысячелетнего опыта за плечами у меня нет…

Я быстро влезла в предложенную одежду, пригладила волосы… и уставилась на то, что осталось от моих туфель…

– Ведьмы, у меня проблемы с обувью, – убито призналась я, кивая на туфлю и валяющийся в сажени от нее каблук.

– Не у тебя одной, – улыбнулась Тая, махнув рукой в сторону двери. У порога сиротливо притулились Лиины элегантные босоножки на шпильках… без шпилек…

Одна только Таирна никоим образом не пострадала от коварного замысла местного архитектора и теперь откровенно издевательски смотрела на приунывших нас с Лией.

– И что будем делать? – страдальчески протянула я.

– Идти босиком до ближайшего обувного магазина, – недовольно поморщилась Ильянта.

– Ага! Ты хоть раз носила обувь, сделанную на Миденме? – ехидно поинтересовалась я.

– Нет. А что?

– А то! Для этого нужны железные ноги и титановые нервы, – радостно просветила я подругу. – Иначе ты уже через тридцать минут плюнешь на нулевую температуру и пойдешь босиком.

– Почему?! – никак не могла взять в толк Лия.

– Потому что лично я стерла ноги в кровь через полсотни саженей.

– Но они же как-то их носят, – озадаченно проговорила она.

– Не знаю как, но мне их заранее искренне жаль. Потому что здесь любые кожаные туфли – прямая родня ими же выдуманным «испанским сапогам», – заявила я.

– И что мы будем делать? – жалобно протянула Лия.

– Вот это я уже спрашивала, – заметила я.

Тая, не выдержав двух просящих взглядов, постепенно наливающихся непреодолимой жаждой крови и туфель, вздохнула и наколдовала нам обувь.

– Это… что? – подозрительно спросила я, не сумев дойти до истины самостоятельно.

Обувь представляла собой подошву и три приклеенные к ней веревочки. Причем приклеенные очень некачественно и уже отклеивающиеся.

Тая пожала плечами:

– На Миденме их называют сабо. Очень модно.

– А как это надевать? – с содроганием поинтересовалась Лия, приподнимая один «саб» за веревочку. Она тут же отклеилась, и саб с чувством шлепнулся на пол.

– Не знаю! – заявила Тая. И, глянув на наши не обезображенные любовью к ближнему лица, тут же поспешно добавила: – Но сейчас придумаем!

Придумывали долго – минут двадцать. Веревочки привязывались ко всем возможным и невозможным местам (только до ушей не дотянулись – коротковаты), но держать подошву хотя бы в относительной близости к моей ступне отказывались. В итоге мы с Ильянтой плюнули на это дело, «приклеили» сабо к ступням магией и, декоративно повязав веревочки на боку, поклялись опустошить первую же попавшуюся мастерскую сапожника на следующей Ветке.

Небо хмурилось, изредка выпуская снопы теплых солнечных лучиков из плена тяжелых серых туч.

Мы медленно шли вдоль одной из центральных улиц города. Фонтан так и не нашли, но искренне надеялись, что рано или поздно он нам все равно встретится. Тем паче город не такой уж и большой, а уж для трех странниц, исходивших Древо вдоль и поперек…

Ведьмы с охотой отвечали на любые мои вопросы, кроме касавшихся того, что творится с Древом.

– Кстати, Лия, – рыжеволосая слегка поморщилась на мое обращение, но вслух протестовать против сокращения имени не стала, – а как там твой ученичок?

Три года назад, во время нашей с ней последней встречи, Ильянта повсюду таскала с собой тринадцатилетнего паренька, утверждая, что он – прирожденный странник (как будто не все мы – прирожденные), и что она не хочет отдавать его на обучение в Храм, чтобы он сразу учился не только магии, но и науке странствования. Паренек в восторге не был, но и не возражал.

– Ученичок? – криво усмехнулась ведьма. – Ученичок после трех недель ночевок на свежем воздухе и случайно встреченного ночью по пути в кустики упыря заревел, как девица перед свадьбой, и сбежал от меня в Храм. Пришлось еще и тайком провожать его, защищать и вообще – следить, как курица-наседка за недоделанным цыпленком! С тех пор я зареклась когда-нибудь пытаться единолично развивать чьи-то магические и страннические способности…

Я расхохоталась:

– Да уж, не приведи Хранящие мне в такое вляпаться!

– Приведем, приведем, – мрачно сказала Тая.

Впереди показалась набережная. За старинным резным парапетом начинался резкий склон, потом лежал неширокий ровный берег и – река. Серебристо-серая неширокая лента неспешно, ласково изгибалась вдоль пологих берегов, бросая в сырой, наполненный тихим шумом воды воздух сверкающие блики. Легкий ветерок поднимал чуть заметную рябь, сияющими чешуйками посверкивающую на поверхности. Неспешно шелестели тяжелые бархатные волны, спокойно, размеренно вдыхая движение жизни в холодный свинец глубин.

– Красиво, – вздохнула Ильянта.

Мы с Таей промолчали. Мы почти всегда молчали в такие моменты, растворяясь с природой, сливаясь с ней в едином, старом как Древо, ярком, как взметнувшееся пламя, легком, как перебирающий листву ветер, бесконечном, как текущая сквозь пальцы вода, танце Жизни. Потому что такое не выскажешь одним плоским словом «красиво», такое вообще сложно как-то передать на словах. Хотя на то мы и Сказительницы, чтобы говорить о том, чего другие порой даже и не видят…

– А пойдемте вниз! – вдруг предложила Тая.

– Каким образом? – скептически фыркнула я. – У кого как, а у меня лишней головы и десятка ненужных ребер как-то в запасе не имеется…

– Вообще-то там где-то есть лестница, – Ильянта неопределенно махнула рукой налево и, не успели мы устремить туда алкающие лестницы взгляды, неуверенно добавила: – Или – там, – и махнула уже направо.

– Предельно ясно! – сморщилась Тая. – Кто за то, чтобы искать лестницу?

Желающих не нашлось.

– Ну вот и чудненько! – хлопнула в ладоши пятисотлетняя ведьма и, как девчонка, смело перекинула ногу через парапет.

– Тая, ты чего? Ты вниз?! – ошарашенно спросила я.

– Нет, я вверх! – ответила та язвительно, благополучно спрыгнув на ту сторону. Присмотрелась получше к обрыву, судорожно сглотнула. – Ну не поминайте лихом – поминайте кагором!

И с визгом помчалась вниз.

– Я кагор не пью! – завопила я вслед.

– Значит, и на поминках бесплатных харчей не дождешься! – через несколько секунд донеслось снизу.

Я перегнулась через парапет, силясь разглядеть внизу то, что осталось от Таи. Осталась вреднющая ведьма, которую даже сила притяжения, инерции, ускорения, размазывания и утопления не проняла.

– Ты живая?! – возмущенно завопила я.

– Нет, я – всего лишь скорбный неупокоенный дух той, которую ты настолько достала при жизни, что она, бедняжка, даже упокоиться нормально не может, пока тебя до инфаркта не доведет. А уж потом, с чувством выполненного долга…

После такого я бы полетела вниз хотя бы для того, чтобы дать ей шэритом в лоб, и Тая прекрасно это знала. Специально издевалась.

– Так, дух! Не знаю, чего тебе в этой жизни от меня надо, но если ты меня не поймаешь, то от инфаркта скончаешься ты! – заявила я, одним тягучим движением перемахнув через парапет.

– Так я же бесплотный, – возмущенно донеслось снизу.

– А это уже твои проблемы, – отмахнулась я и повернулась к Ильянте: – Пойдем?

– Ты что, с ума сошла? Жить надоело?! – отшатнулась та.

Я только пожала плечами и разжала пальцы, судорожно вцепившиеся в стальные прутья решетки.

Бесподобные ощущения, врупт рааз квыров! Ветер свистел в ушах, волосы, кажется, остались где-то рядом с Ильянтой, не выдержав столь резкого старта, прямо по курсу мне в лицо летела узкая полоска гравия, по которой с воплями металась Тая. Сабо слетели с ног после трех первых шагов и теперь катились впереди меня, задавая маршрут. Ноги обжигала крапива, щедро растущая на склоне, прячась под лопухами. Равновесие сделало ручкой уже после первой сажени, так что дальше я неслась, уповая только на удачу.

БУХ! Вписавшись во что-то твердое, но спружинившее, я сообразила, что глаза уже можно открыть.

– Извини, но другого способа тебя остановить мне в голову не пришло! – извиняющимся голосом пролепетала Тая. – Ты как?

– Оооууэ… – невнятно ответила я, пытаясь отлепить себя от магической преграды. Новый способ торможения не пришелся мне по вкусу. Точнее – по ребрам…

Да нет, в общем-то, все было не так уж и плохо. По крайней мере, точно лучше, чем если бы я загремела в реку. А так потери ограничились только улетевшими куда-то сабо и кровоподтеком на скуле, растаявшим под пальцами Таирны прежде, чем я успела почувствовать боль. «Знахарка!» – с завистью подумала я.

Тая между тем озаботилась Ильянтой:

– Лия! Ты идешь или нет?

– Я что, сумасшедшая?! – возмущенно полетело сверху.

– Еще скажи, что нет! – тихонько сказала я, посылая голос к единственной рыжеволосой цели, неуверенно переминавшейся на набережной.

Ильянта наконец-то сообразила, что три Сказительницы вполне могут поговорить на расстоянии, и не привлекая нездорового внимания, и таким же посылом ответила:

– Я лучше лестницу поищу.

– Ты что, сдурела?! – не выдержали мы с Таей.

– Ага. Двести лет назад, – спокойно, непроницаемым тоном ответила Лия.

Раздался глубокий вздох, несколько слов, и Ильянта вышла из двери, открывшейся рядом с нами.

– Кошмар! Мы скоро, вместо того чтобы ходить, станем левитировать над землей! – презрительно прошипела я, разворачиваясь и направляясь к реке.

– Зато без дурацких воплей и визгов, – передернула плечами Хранящая, деактивируя портал.

Мы с Таирной только переглянулись и украдкой тяжело вздохнули.

Вода оказалась холодной, почти ледяной, а при ближайшем рассмотрении еще и грязной. По скользкой поверхности величаво дрейфовали пластиковые бутылки, листы бумаги, а многие сверкающие блики оказались блестящими на солнце конфетными фантиками. Про хранилище битой стеклотары на дне я предпочла не думать.

– Чтобы не разочаровываться, не нужно очаровываться, – философски заключила Таирна, с опаской трогая воду большим пальцем правой ноги.

Я пожала плечами и, задрав юбку почти до ушей, зашла по колено в воду.

– Да нет, ведьмы, не так уж и холодно. По крайней мере, я пока не чувствую…

– Это ты уже не чувствуешь, – мрачно пояснила Ильянта, на всякий случай отходя подальше от возмущенно начавшей брызгаться меня.

Тая же, осторожно пошевелив пальцами в воде и не увидев ничего особо ужасного, кроме всплывшего пучка водорослей, осмелилась зайти примерно по щиколотку.

– М-да, малопривлекательно… Может, все-таки поищем фонтан?

…За все надо платить… За весну тоже. Разводами грязи на розовой новой юбке и прилипшей к телу блузкой, скорее еще больше выставляющей напоказ то, что ей полагалось бы скрывать…

Причем чем старше ты становишься, тем с большей остротой это осознаешь. Записываться в старухи мне пока, конечно, рановато, а вот понять, что если обходить лужи, а не переть напролом, то юбку стирать не придется, уже получилось.

Эх, годы, годы… Как ни крути, а старость – не радость… Ну скажите, какое удовольствие от весны, если все твои мысли заняты тем, как бы в лужу не наступить?! Через восемь метров я поняла, что науку маневрирования мне не освоить, и плюнула на собственные жалкие потуги остаться хотя бы относительно чистой. Все одно – толку чуть, а нервов больше, чем на отлов упыря, изведешь.

Дождь ливанул внезапно: только мы порадовались распогодившемуся было небу, как задул сильный ветер и из невесть откуда взявшихся туч посыпался на землю крупный весенний дождь. Шаловливый, как и все в Цветне, [15]15
  Цветень – последний весенний месяц.


[Закрыть]он то бушевал, загоняя редких прохожих под зонты и крытые остановки, то затихал, чуть-чуть игриво шевеля поверхность темных луж. Вымокнув в первые же полминуты, мы даже не пытались уже как-то спасти одежду или волосы, а шли прямо по центру города босиком, с растекшейся по лицу тушью и прилипшей к телу одеждой, с жалостью глядя на пятьдесят человек, ютившихся под козырьком подъезда.

Глупые! Ну что такое промокшие туфли или сломавшаяся спица на зонте? Ерунда! А что такое крупные сладкие капли первого весеннего дождя, омывающие лицо, стекающие щекочущими струйками по спине и волосам, теплые, глубокие, мягкие лужи, в которых по щиколотку тонут босые ноги, и глубокое, льющееся прямо с неба чувство свежести, новизны, дикой свободы, тонким ручейком струящееся вдоль мокрой дороги, встряхивающееся на дереве расправляющей крылья птицей? Это – счастье, это – сила, это – жизнь.

Набережная вывела нас прямиком на главную городскую площадь, сплошь расчерченную «зеброй» и украшенную изваяниями в фуражках. Как выяснилось опытным путем, фигуры в фуражках оказались совсем даже не изваяниями, а обычными блюстителями порядка, уныло мокнущими под дождем с бравым видом опытных вояк, ибо вот-вот должна приехать какая-то в меру известная особа, так что уйти с постов они – ну никак не могут.

– Это кошмар какой-то! И не мог он приехать или уж часом раньше, или – позже! – жаловалось нам одно из изваяний. – А то уже, видят Хранящие (лица и впрямь все видевших Хранящих злобно перекосились), достал этот чертов дождь!

Воздух, наполненный энергией дождя, тоненько обиженно завибрировал, тут же вылив на обидчика тройную порцию влаги.

Мы с Хранящими переглянулись, обмениваясь понимающими улыбками.

– А вы закройте глаза, – проникновенным, «волшебным» голосом Сказительницы пропела я.

Мужик, как зачарованный, улыбнулся и послушно закрыл глаза. Лия тремя мягкими шагами зашла ему за спину, положила руки на плечи. Сквозь тонкие, полупрозрачные пальцы тонкими теплыми струйками полилась вода. Вода-сила. Вода-энергия. Вода-Жизнь. Чуть светящиеся, сияющие струйки спускались вниз по одежде, оплетали вычурной вязью сапоги, растворяясь в общем потоке устилающей площадь влаги.

– Вдохните. Глубоко-глубоко, словно в последний раз, – медленно выводила я, закрыв глаза и взявшись за руку Таирны. – Вдохните силу ветра, вдохните радость ливня, вдохните любовь жизни.

Сжатые кулаки расслабились, но не бессильно опустившись, а сознательно раскрывшись навстречу дождю, ветру, жизни, словам Сказительницы…

 
Я устала повторять:
Нет оружья лучше слова.
Я устала уверять:
Жизнь важней всего другого.
 
 
Надоело говорить
Своды правил и заветы.
Есть одно желанье: жить.
Хоть чуть-чуть, до края лета.
 
 
Распахнуть ворота в лес,
И смешной шальной девчонкой
Внутрь дупла на ясень влезть,
Рассмеяться трелью звонкой.
 
 
Прогуляться под дождем
В переулке деревенском –
Мы всегда чего-то ждем,
Хоть и знаем: бесполезно.
 
 
Рано утром, на рассвете
Шепчет мне сестра-весна
Тайну, ведомую детям:
Хочешь жить – живи сама!
 

Я обессиленно замолчала, отдав энергию до капли, до самого конца. Тая, быстро прошептав что-то, провела мне по лицу разом потеплевшими пальцами. Стало легче.

Лия убрала руки и встала рядом с нами. Мужик медленно открыл глаза и совсем по-другому оглядел все. Другими глазами другого человека. Потом повернулся к нам и благоговейно спросил:

– Вы кто?

Мы переглянулись и весело рассмеялись.

– А мы и сами толком не знаем! – ответила за всех Таирна.