Текст книги "Бедовая ведьмица, или приключения на мой хвост (СИ)"

Автор книги: Светлана Калинникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 3. Что было – быльем поросло.

Староград – моя Родина, я там родилась и выросла, и не была уже тринадцать лет.

Когда мне исполнился годик, мои родители узнали, что в их семье родилась истинная ведьма. Таких еще называют урожденными. Ведьмы, которым магия передается вместе с даром от старшей ведьмы в семье – матери или бабушки, относятся к потомственным. На фотографии с мамой и папой сидит милейшая девочка в розовеньком платьице, улыбка которой демонстрирует три зуба. Помимо этого у девочки есть хвостик, его не видно, естественно. Хорошенький такой хвостик, как у поросеночка.

Мама рассказывала всегда с волнением, что однажды утром обнаружила у меня на копчике задорный отросток, и упала в обморок. Вечером же его не было, а утром – появился. Я могу себе только представить, какой ужас она пережила, если и спустя двадцать лет говорила об этом с глицином во рту.

Она никому ни о чем не сказала и повела меня к врачу. «Поздравляю, у вас ведьма родилась!» – сказала врач, объяснив, что нужно идти не в поликлинику, а в Общину ведьм. Мама не могла поверить, потому что в нашем роду людей с магическими способностями никогда не было.

Каким-то образом, она договорилась с хирургом, который за определенное вознаграждение хвостик у меня ампутировал. Но на следующий день он вырос опять. Мама снова договорилась с хирургом. Противный хвост не унимался, он снова появился у меня поутру. Мама сдалась и рассказала об этом папе и бабушкам.

Обе мои бабули привели маму в чувство и с гордостью понесли меня в колдовскую Общину. Осмотревшие девочку ведьмы – урожденные и потомственные (получившие колдовские способности вместе с даром) – подтвердили, что в семье Колесниковых родилась ведьма. Родителям выдали справку о появлении на свет «урожденной ведьмицы возрастом один год и три месяца». Основанием для выдачи документа указали хвост.

В свидетельстве магических способностей Реестр магических лиц это продублировали.

Этот странный отросток мне никак не портил жизнь, я вообще его не замечала, приняла как родного. Но всю свою жизнь я покупаю нижнее белье с пометкой «ДСИВ» – Для Сокрытия Истинных Ведьм, потому что его нужно удобно и безопасно уложить, сделать незаметным. С купальниками ситуация аналогичная.

Я ходила в обычную школу, дополнительно посещая школу молодых ведьм и колдовскую Общину. Я умела высекать пламя пальцами рук, прожигать взглядом бумагу – обращать в пепел, от злости «сглазить» недругов и делать уйму бесполезных и не очень хороших, я бы сказала, скверных штук. В Общине с моим вредительством боролись порой физическими наказаниями. «Хорошую ведьму поркой не испортишь» – говаривали там и отвешивали подзатыльник. Древние традиции говорят о том, что вымоченные розги напрочь отбивают желание пакостить. Мне внушили, что особый дар дан во благо мне и людям. Правда, розги не применяются, но на столе ведьмы-наставницы лежат.

В три года я совершила свой первый полет в ступе вместе с опытной ведьмой, а потом с удовольствием летала на метле. Сущность ведьмы дает большие преимущества, как сейчас говорят – «плюшки».

Время бежало, из ведьмицы я выросла в довольно симпатичную молодую ведьму, поступила в местный институт на юрфак и была готова покорять этот мир.

Но даже подзатыльники в Общине меня не подготовили к тому, что случилось потом. Ничего магического – просто жизнь, такая, какой она есть с ее широким ассортиментом добра и коварства, лжи и неудобной правды.

Я помню этот июньский день настолько ясно, будто это был вчера. Есть события, которые хочешь стереть как ластиком карандашные наброски на бумаге. Я получила диплом в деканате, и направилась на работу к отцу в его строительную фирму. На выпускном мне дали подержать диплом и сказали прийти за ним через неделю, извинившись, что в суматохе неправильно указали мое отчество.

Я припарковалась около кафе, которое очень любили в нашем городке. Оно было выдержано в стиле старой гостиницы на первом этаже которой и располагалось. До папиной работы было метров сто, и я решила принести ему сладкий подарок.

Он выходил из гостиницы, придерживая за талию своего секретаря Лену. Папа улыбался, а Лена остановилась и поцеловала его в губы.

Все во мне заметалось, черными волнами поднялась злость и ведьмовская сила. Я уже подняла руку, чтобы испепелить обоих. Ни одной мысли о том, что меня не только лишат магической силы, но еще и отправят в места не столь отдаленные, не мелькнуло. Только ярость и боль.

Мимо пронесся парень на велосипеде и неосторожно толкнул в плечо. Рука дрогнула и ни одна искра не высеклась мною. Меня, несомненно, хранил Бог. Отца и Лену, видимо, тоже.

Я подбежала к ним и, схватив отца за руку, закричала:

– Ты что творишь? Папа, ты что творишь? Ты предатель, предатель, предатель!

Лена отскочила в сторону. Она прижала к груди руки и открывала рот как пойманная рыба на берегу. Развернувшись к ней, я прорычала: «Не ходить тебе по зеленой траве, а скитаться по земле как вдове, вовек ключевой воды не испить, в черноте и жить».

Лена взвизгнула, поняв, что я читаю заговОр. Не обладая колдовскими знаниями, она сообразила быстро, что слова «вдова» и «чернота» ей ничего хорошего не сулят.

– Отстань, ведьма, – она стала показывать мне кукиш прямо в лицо, по-житейски рассуждая, что сможет со мной совладать народными средствами. Вычитала же где-то!

– Твои речи тебе в плечи! – верещала эта девица не отягощенная моралью. Можно подумать на ведьминские проклятья или порчи это как-то повлияет. У нее же мозгов меньше, чем у курицы.

Отец никогда не поднимал на меня руку. Пощечина, которую он мне залепил, была болезненной и обидной.

– Предатель! – не унималась я.

– Идиотка, – прорычал он и потащил меня в гостиницу. Я сопротивлялась: кусалась, била его по рукам и обзывала «козлом» и «уродом». Он затащил меня в какой-то номер и с силой бросил на пол.

Меня колотило, я ненавидела его в эту минуту, забыв, что передо мной мой отец. Враг и мерзавец стоял передо мной.

Отец склонился и еще раз ударил меня. Родительская рука никогда не поднималась на меня в наказании. Ни за один проступок – безобидный ли, жестокий ли. Лицо горело, холодными ладонями я трогала его, но пожар не стихал. Этой мой папа? Боже, что происходит?

– Иначе ты не перестанешь истерить, – объяснил папа. Спокойно и жестко.

Отец закрыл дверь, налил воды в стакан и подал мне. Папа всегда невозмутим и надежен. Я знала его таким. Каким же человеком он проявит себя сейчас?

– Во-первых, ты снимешь проклятье с Лены, – приказал он. – Во-вторых, все, что произошло, сегодня никогда не станет известно маме.

– Вспомнил о маме? А как же твоя любовница?

– Даша! Я никогда не бил тебя и не повышал голос. Я люблю тебя, но отчитываться перед тобой не собираюсь. Оставь нашу жизнь с матерью – нам.

– Мама любит тебя, а ты…

– Я люблю твою маму. Любовь меняется со временем, так бывает. Но спокойствие твоей мамы и нашу с ней жизнь я нарушить не позволю даже тебе. Она моя жена, ею и останется. И потому, что я люблю тебя и ее, я не хотел, чтобы вы знали о некоторых моих слабостях. Так вышло. С Леной я разберусь, но от тебя требую: ты снимаешь проклятье с нее и ни слова не говоришь маме.

«Если хотел, чтобы мы не знали, зачем пошел в гостиницу недалеко от работы?» – пронеслось в голове.

– А иначе, папочка, что ты мне сделаешь?

– Ничего. Но ты разобьешь сердце мамы и не получишь новой машины.

Разочарование и горе мамы стали действенным аргументом.

Я не сняла порчу, отложив ее действие на пятнадцать лет. «Не сейчас, а потом, когда все порастет быльем» – сказала я. Отец и не понял этого.

Папа, в самом деле, купил мне новую «ауди», разочаровав меня окончательно. Подкуп – как легко и пошло. Как только он пригнал ее к нам домой, я на глазах мамы разбила в ней все стекла. Отцовский молоток, лежавший среди инструментов, разносил на осколки проклятую машину – плату за предательство.

«Тридцать серебряников, тридцать серебряников», – твердила я, размахивая молотком.

Я сдержала только одно обещание: ничего не сказала маме. Ее теплые карие глаза – вишни – смотрели на меня с укором: «Дочка, что с тобой?» Она говорила папе, что мне нужно записаться к психологу.

А через несколько дней мама погибла. Она попала под машину, когда переходила перекресток под «красный» сигнал светофоры. Скорее всего, мама спешила к отцу, потому что на другой стороне улицы была его строительная фирма. Водитель не был виноват по сути, но все равно был осужден. Как говорится, таков закон.

Но самое интересное, в другом – последний звонок в своей жизни мама сделала абоненту «Сереженька муж». Отец был занят и не ответил ей.

Мы никогда не обсуждали с папой все, что было связано с ее гибелью. Для нас обоих было очевидно, что мама узнала правду. Кто был тем «доброжелателем» – для нас так и осталось загадкой. Мамы не стало, и какое это уже имело значение?

Я видела, как отец плакал на похоронах, как вечером пил в гостиной до состояния, которое в народе зовется «в дрова».

А я будто очерствела – мне не было его жаль. Я с отвращением ждала, как вдовец, отбыв сорокадневный срок, притащит в дом эту… тварь. «Грязь, какая грязь», – думала я.

Мы почти не разговаривали, горюя поодиночке. Даже сестра отца, тетя Юля, ни разу не поинтересовалась мной. Зато она напомнила нам, что нужно вступить в наследство.

Мне было все равно. Юность легка и беззаботна, ярка в проявлении радости и счастья, но настолько же неистова в горе. И, хотя у меня была своя квартира, я жила в родительском доме.

Нотариус забрала от нас с отцом заявления, но вскоре выяснилось, что, в общем-то, наследовать нечего. Наш дом оказался не нашим, а домом тети Юли. Мама и папа полгода назад подарили. Почему-то. Родительские машины числились за фирмой. А квартира, которая считалась моей, принадлежала моему двоюродному брату. Беспредел, не правда ли? Как такое возможно?

Все, что мы с папой наследовали – мамин счет в банке. По сравнению с тем, что должно было войти в наследственную массу, – копейки. Сущие. Но для меня тогда, как у Пушкина, «все были жребии» равны.

В несчастье человек постигает покорность. А несправедливость становится уроком борьбы. Я говорю вам это с убеждением человека, прошедшего через боль трагедии и сопротивления лицемерию и лжи.

ГЛАВА 4. Расплата.

Когда-то я проходила практику в отцовской фирме. И теперь, когда я собиралась устроиться на работу в Магический Трибунал, у меня поинтересовались характеристикой.

«Придется напрячь вдовца. Создать ему беспокойство, не дожидаясь сороковин», – думала я. Машины у меня не было, и я добралась на такси.

На правах дочери, я не записалась на прием и не предупредила о приходе. В его просторной приемной сидела женщина с низкой социальной ответственностью – Лена. Я себя со стороны тогда не видела, но, не удивлюсь, если у меня глаз задергался или завращался со страшной скоростью. Гадюка свила себе здесь гнездо, не иначе. Зря я отложила все-таки действие порчи.

Ой, как дорого мне моя доброта обходится – потерей нервных клеток и всплеском ненависти.

– Я к отцу, – шла я, не сбавляя темпа.

– Серё… Сергея Владимировича сейчас нет. Ты можешь подождать здесь, – пропищала наглая девка.

Она чуть не сказала «Серёжи»! Ну почему, почему таких мерзавок земля носит. Угробили мамочку! Наверное, в мечтах платье свадебное примеряет и в наш дом въезжает. Ах да, он же теткин по документам.

– Ага, обязательно, – ответила я, – здесь на диване и сяду. Я дочь генерального директора, у меня право заходить без стука и доклада по родству, а не по праву ночного обслуживания. Поняла?

Вслед я услышала: «Ночная кукушка всегда дневную перекукует».

Она еще и рот свой открывает! Эх! Навести бы заклятье немоты, сколько бы ушей от произносимых ею тупостей уберегла!

– Смотри, чтобы я тебе перья не ощипала, кукушка! Кстати, где соболезнования? А?

Я обернулась и поймала ее взгляд. Лена смотрела на меня с ненавистью. Конечно, она не соболезновала. Стерва не могла открыто ликовать из-за вдовства любовника, но перспектива «окольцевать» моего папочку манила и волновала.

Я закрыла за собой дверь и привычно расположилась на отцовском диване. На столе у генерального директора всегда порядок. Папа очень дисциплинированный и аккуратный. Иногда мне кажется, что он жалеет, что после армии не продолжил службу. Зря, может, там бы ему внушили, что бить женщину нельзя. Даже, чтобы остановить истерику. Но в стране ситуация была сложная, и мой дедушка настаивал на передаче ему своих дел. Да, у нас семейное дело.

Через пять минут мне стало скучновато. Я подошла к столу, где стояла фотография. Какими мы здесь выглядим счастливыми: мама, папа и я между ними. Она обнимают меня, а я держу в руках воздушные шарики. Мне здесь пятнадцать лет. Мама сияет счастьем, а папа непривычно расслаблен и добродушен. Как это забыть?

Дверь открылась и с какой-то папкой, ухмыляясь, вошла Лена.

– Я думала, ты мне кофе принесла, – я просто выплевывала ей слова.

Она положила папку на стол, а потом с обращенной ко мне улыбкой сбросила нашу семейную фотографию со стола.

– Упс! – развела руками мерзавка, – Какая беда. Семейка разбилась. Правда, недавно мамочка Богу душу отдала, а дочурочка понапрасну папочке жизнь отравляет. Не знаешь, как дочке доступно объяснить, что она лишняя в его планах на будущее?

– Гадина! – закричала я.

– Я избавила тебя от иллюзий, – тоненьким голоском сообщила Лена. – Ты никто и звать тебя никак.

Осколки от стеклянной рамы лежали на полу, а ранили меня в сердце. Разве не этого добивалась Лена? Я что-то думала про недопустимость рукоприкладства? Забудьте. Она разбудила во мне такой гнев, что, не помня себя, я подскочила к ней и двумя руками схватила за волосы. Я воспользовалась преимуществом своего роста, коротышка Лена не могла дотянуться до меня. Она верещала, пыталась устоять на каблуках, но я повалила ее на пол и, удерживая одной рукой за волосы, ударила по щеке. Лена жутко выла, кричала: «Помогите!» Мое гневное помутнение не рассеялось, я распалялась больше и больше. Мне удалось перевернуть Лену на живот, и я провезла ее лицом по полу несколько раз.

Я действовала четко и осознанно – расправлялась с врагом.

Потом меня кто-то легко поднял и как собачонку кинул на диван. Я вскочила и уже бросилась на отца, который поднимал Лену. Папа снова отшвырнул меня, а подоспевшие охранники не дали подняться с дивана.

Его секретарша ревела и выла, на лице были красные полосы, одежда была не просто в беспорядке, а местами разорвана и смята.

Лену увели. Я слышала, как папа велел меня отвезти домой, а Лену доставить к врачу.

Уходя, я сказала ему: «Она разбила нашу фотографию». А отец молчал. Он провел рукой по лицу, как будто стирал усталость и злость, и с презрением посмотрел на меня.

– Уведите ее, – бросил охране и отвернулся.

Вспоминая эти насыщенные событиями дни, я удивляюсь, как не потеряла рассудок. Я ведь все время была одна. Мои подруги, поддержавшие меня после похорон мамы, разъехались либо на отдых, либо были заняты хлопотами выпускниц ВУЗов – искали работу. Тетушка будто испарилась, друзья семьи как будто вычеркнули меня из памяти.

После той драки отец перестал ночевать дома, он позвонил мне и сказал, что мое прощение будет зависеть от его секретаря. «За все нужно платить, Даша», – твердо сказал он и бросил трубку.

И вот через несколько дней, когда я пришла в себя, раздался звонок. Из полиции. Отцовская любовница написала заявление, указав, что я побила ее.

– Ознакомьтесь, – в полиции сказал мне молодой лейтенант. Я прочла ее заявление. Она написала, что я беспричинно избила, когда предложила мне выпить кофе. Я ударила ее, и она, пытаясь удержаться за стол, смахнула фотографию со стола. По версии Лены после этого я окончательно «озверела».

Там же был протокол допроса моего папули. Он сухо написал, что видел, как дочь избивала его секретаря, и о причинах моего поведения ничего сказать не может. Возможно, дочь все еще находится в угнетенном состоянии после смерти матери.

Я прочитала заключение эксперта, согласно которому у Малиной Е.В. выявлены телесные повреждения и множественные кровоподтеки в области головы, туловища и конечностей. Канцелярским языком было указано, что повреждения могли образоваться от воздействия тупого твердого предмета (предметов) с приложением действующей силы в зону локализации телесных повреждений и не повлекли вреда здоровью.

– Это квалифицируется как побои. Административное правонарушение,– объяснил лейтенант и стал меня допрашивать.

Я честно рассказала, как все было.

– Наверное, сожалеете, что так произошло?

– Неа, – засмеялась я, – если только о том, что не выбила ей зубы.

Парень не ожидал от меня такой наглости. Что же поделать, если я не раскаивалась? Со всей горячностью и ведьминским темпераментом, я воспринимала случившееся как мою месть за предательство мамы. Прости меня Боже, я и сейчас не жалею! Что это была за драка… Ммм… Но повторять такое на четвертом десятке лет – моветон. Зарекаюсь.

– Вас ждет суд. Поскольку дело не касается применения вами магических способностей, а только физических сил как человека, в Магический Трибунал дело не направляем.

Наивный лейтенант, обнаружил удивительную деликатность при прощании со мной, осторожно намекнув, что советует поговорить с отцом.

Не удивительно, почему полиция так оперативно сработала: папочка вступился за честь любовницы, желая поскорее поквитаться со мной.

Пару месяцев назад я и представить себе не могла, что моя жизнь так стремительно пойдет под откос. Я мечтала устроиться на работу в Магический Трибунал, перед этим съездить на отдых за границу. Влюбиться, в конце концов! Моей единственной досадой было отсутствие в моей жизни постоянного кавалера.

Будто попав в королевство кривых зеркал, я видел изъяны и измененное состояние той реальности, в которой я жила. У меня образное мышление, я вижу и чувствую силуэтами, фигурами, запахами, вкусами. Кроме страны с кривым отображением жизни я вспоминала еще и Алису в стране чудес. Сюрреализм, сумасшествие и боль. Горечь и снова боль.

В суде Лена плакала, просила наказать меня строже, показывала фотографии после избиения. Фотографии были отличные – синюшное лицо с красными пятнами. Я мысленно похвалила себя – от души эту дрянь разукрасила.

С Леной был адвокат. Он никак себя не демонстрировал, поддерживал во всем Лену и коротко говорил об очевидности моих действий.

Свидетель Колесников Сергей Владимирович, несмотря на разъяснение, что он может не свидетельствовать против меня, объяснил, что желает дать показания. Судья оказалась чрезвычайно чуткой женщиной. «Дочь все-таки», – сказала она.

Ах, папа-папа! Мой любимый папа, наш семейный оплот и наша гордость! Когда ты определил меня в стан неприятелей? Ведь так ты расправлялся только с конкурентами? А я твоя дочь. За что?

Судья выслушала всех, старалась подвести меня под раскаяние, но даже ее опыт не переломил мое упрямство и уверенность в собственной правоте.

Она прямо спросил Лену, какие отношения связывают ее и отца. Адвокат резво вскочил, возмутился и сказал, что секретарь – это как доверенное лицо. Он начал так вдохновенно врать о том, что они с моей мамой были чуть ли не подругами, что я фыркнула от смеха. В этом перфомансе, вообще, дно можно найти? Есть еще, куда падать?

– Может на вас повлияла смерть мамы? – участливо и осторожно спросила судья.

– Скоро сорок дней, – ответила я.

Все закончилось быстро, мне назначили штраф, и мы стали расходиться.

– Пап, за что? – спросила я его на пороге суда. – Хорошо, я согласна, не нужно было бить ее. Я не права. Но, папа, она свалила на моих глазах нашу семейную фотографию. Господи, какие слова она говорила! Я не могла сдержаться. Ты же понимаешь меня? Но ты же мог не доводить все до суда?

– За все, Даша, нужно платить. Жизнь всегда выставляет счет, – ответил он.

Папа закурил и в абсолютном спокойствии продолжил:

–Тебе нужно освободить дом и переехать в квартиру, которую мы покупали. На время.

– А что потом? Из моей квартиры ты меня тоже выставишь?

– Она не твоя, а Вадима. Не думаю, что твоему двоюродному брату понравится долгое проживание постороннего человека.

Так я узнала, что жилья у меня тоже нет. После назначения штрафа за административный поступок я распрощалась с мечтой о работе в Трибунале.

Смерч сметал мою жизнь, бил наотмашь и не останавливался. Я позвонила тете Юле накануне сороковин. Тетка сказала, что она полностью их организует, а отец берет на себя все материальные расходы.

– Тетя Юля, давайте встретимся, поговорите со мной. Я словно в страшный сон попала. Что вообще происходит? Мне кажется, что я изгой, что меня просто выкинули из семьи?

– С отцом разговаривай, Даша. Ко мне это никакого отношения не имеет. За все свои поступки надо отвечать, ты уже давно взрослая.

– Господи, да за что? Штраф я оплатила. Или вы не про Лену?

– Даша, через месяц нужно освободить квартиру, Вадим будет там жить со своей девушкой.

Вот и поговорили.

Точка была поставлена в тот момент, когда Лена подала иск о взыскании с меня морального вреда. Отец сопровождал ее в суде с адвокатом.

Я была измотана физически и моральна. Я молилась у фотографии мамы и просила дать мне сил. Меня уничтожали как человека, не как ведьму. Использовать свои магические силы я могла, но считала неправильным. Суд присудил любовнице отца компенсацию не очень большую, но для меня существенную.

– За свои поступки, Даша, нужно уметь нести ответственность, – снова сказал отец.

Было нужно где-то взять деньги, и я позвонила маминой подруге. Анна Николаевна дала мне денег, даже больше, чем требовалось.

– Не возвращай мне их, Даша. Пусть это будет моей помощью тебе в память о Верочке.

Я рассказала ей все, как есть. Плакала и искала понимания. Анна Николаевна была потрясена тем, что я осталась без средств к существованию и в буквальном смысле на улице.

– Если они переписали имущество на родственников, значит, чего-то опасались? Что-то с бизнесом? Но Вера никогда не рассказывала об этом. Я в растерянности. Сергей как с ума сошел. Он так любил твою маму, что я слов не нахожу, чтобы объяснить все произошедшее.

– Вы знали, что он изменял маме?

Она стушевалась, и отвечать не стала. «Знала. В дурах были только мы с мамой», – поняла я.

Анна Николаевна посоветовала мне уехать из города.

– Начни все сначала. Знаешь, как бывает? Нет старых знакомых, неприятных тебе людей, и есть только новые события. Дождись получения наследства и бросай здесь все.

Через полгода я уехала в Лесовск, который дал мне дом, работу, друзей. Я распрощалась со Староградом без сожаления. Простившись с мамой, прямо с кладбища я поехала на вокзал с одним небольшим чемоданом. Моя юность была убита самым близким мне человеком. Я стала взрослой.