Текст книги "Созвездие Чаши"
Автор книги: Светлана Дильдина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
А Шедар – никогда не пытался стать с ним приятелями, они просто помогали один другому.
Из тех, кто встретил Мираха в Чаше впервые, погибли почти все.
…А Ришу он взял, не интересуясь, хочет ли того она. Не потому, что глаза и коса… Сказал тогда, в первый день: если полезет кто, сразу ко мне. Грубо сказал, чтобы дошло…
Несколько дней назад она, считай, переселилась к нему. Тоже не спрашивая, желает ли того он.
Риша проснулась, привычно прижалась к нему.
– Мирах…
– Мм?
– Тут потолок, а там, снаружи… А ты думал когда-нибудь? Тут совсем нет звезд… даже в иллюзиях.
– Да? Я и не замечал.
Пристроила голову ему на плечо, так, чтоб обоим удобно.
– А говорят, из колодца и днем видно звезды…
– Не знаю.
– Мирах…
– Да, Риша.
– Я хочу, чтобы у нас были дети. Двое… или трое.
– Зачем? Ты сама еще ребенок.
– Ты ведь не умрешь?
– Нет.
– Врунишка…
– Когда-нибудь… постараюсь прожить подольше, – повернулся, поцеловал в уголок рта: – Спи…
Очень необычный был выход. Поначалу платформа спустилась с охранниками – серые такие, молчаливые, на валуны Чаши похожие. Быстро и слаженно оттеснили к лестнице шестерых – тех, кто первыми сделал вчера шаг вперед. Знали заранее, кого отправят – только после этого сигнал поступил, и шестеро привычно прижали пальцы к коричневым буквам. Невольный жест, вынужденный – а чем-то вроде салюта смотрелся. Приветствие Чаше.
Наос – единственный – растерялся, и стоял, приоткрыв рот, пока остальные спускались, у самых перил.
– Нет! – крикнул Альхели, – Идиоты, он же мальчишка, он просто…
Его оттолкнули.
Тихо и безнадежно:
– Он же по дури вперед шагнул…
– Он сам выбрал, – прошелестел сзади голос Наширы. – Не пытайся лишить его этого права.
– Выбрал что? Умереть? – еще немного, и врезал бы Нашире от души, и плевать, что девчонка.
– Отвечать. – И поманила: – Идемте. Это – будут передавать.
Подростки сбились в кучку перед экраном. Он ровно светился, показывая Чашу и полосу – хорошо работали автоматы, маленькие скарабеи, давно сброшенные в котловину. Все показывали беспристрастно.
Тихий и злой стон – в первую секунду подумал – Риша, но оказалось – Нашира.
А Риша уставилась неправдоподобно большими глазами в экран, и, кажется, не дышала.
– Уткнись мне в плечо, не смотри, – шепнула Шаула, притягивая подругу к себе. Та замотала головой, не отводя глаз от экрана.
Там подростки выстроились на полосе. Безопасней всего было в середине «крыльев» – не в центре, но и не с краю. В эти самые безопасные места поставили Наоса и Тайгету – эх, уговаривать ее пришлось, наверное! – подумал Сверчок. А после подумал – не пришлось. Она девчонка умная.
– Хорошо стали… – отметил Эниф.
– Ну, так это тебе не хвост собачий! – гордо сказал Хезе.
Лица показали крупным планом – и, когда очередь дошла до Мираха, тот будто почувствовал – камеры обращены на него… и сказал. Хорошо так, смачно – тем, кто пришел поглядеть на шоу. Насколько уж резок бывал, а такого себе не позволял никогда.
Подростки, замершие у экрана, восхищенно выдохнули, Шеат присвистнул.
– Сильно…
Вперед шагнули не так слаженно, как вчера. Но все же почти одновременно. С первого мига земля пошла буграми и трещинами. Ой, плохо, подумал Сверчок. Ему почудился сдавленный стон изнутри Чаши – может, она и убивать не хотела? Жаль ее стало на миг. Нечто из дальней дали прилетевшее, всему здесь чужое – а тут ей постоянно боль причиняют, используют не хуже, чем их самих…
Строй удержать не смогли – раскидало всех. Земля прямо-таки взрывалась разломами, валунами, хлыстами, и окрашено все было в ало-багровое. Никаких радуг. Только бьющие по глазам алые вспышки… каждая казалась тем самым сигналом. Но нет… это что-то кричала Чаша на своем языке.
Раскидало всех, и продолжало отшвыривать с общей линии. Но шестеро упорно стремились друг к другу – нет чтобы пытаться выкарабкаться в одиночку, может, и пронесет. Говорят, если водяное животное гидру на много мелких кусочков разрезать, они так стягиваются воедино.
Гамаль едва не сорвался с внезапно образовавшегося склона, а по нему еще и «лиана» хлестнула, с шипами – Шедар в нее вцепился, не жалея ладоней, удержал.
Мирах упал, не успел подняться – а валуны, два, покатились на него. Мирах уходил от них перекатом; его спасала только привычка к сумасшедшей скорости и чувство равновесия.
Все, подумал Сверчок. И не выдержал, зажмурился.
А Регор бежал вперед, наплевав на собственную безопасность, рядом, чуть ниже – крупным планом показали его лицо, и по губам можно было прочесть, как он заорал – давай!
Мирах кувырком рванулся вперед, рискуя сломать шею – или быть расплющенным валуном. Все равно, какую смерть выбирать.
Регор подхватил его, устояв на ногах. На единственном сейчас пятачке спокойной земли.
– Легкий ты, – хмыкнул, поддерживая приятеля. Тот на пару секунд буквально повис на Регоре – но собрался. Хотя дышал тяжело. Скомандовал, привычно-требовательно:
– Пошли.
И, прежде чем через расщелину перепрыгнуть, руку Регора сжал с благодарностью.
Тайгета на загривке тащила Наоса – сильная девчонка, ничего не скажешь. Тот что-то вопил, но особо не выдирался – умница, не хочет лишних хлопот создавать. Щиколотка его была в крови – при такой скачке камней немудрено пораниться.
Скоро перемешались все – подростки с камнями, «лианы» со вспышками. И не разобрать, кто и кого сколько раз поддержал.
Не сразу отключили изображение – сидящие на площадке видели, как зрители, «эти», едва не посшибав охрану, кинулись к шестерым. Если они и считали подростков фигурками заводными для развлечения, то не сейчас. Сейчас они сами смахивали на толпу верующих, к которым прямо на головы снизошло чудо – если бы на колени бухнулись, и то бы не удивился Сверчок. Не бухались, но рты разинутые, глаза вытаращенные, руки машущие… а вот вам, подавитесь, сукины дети!
Регор, единственный не получивший ни одной даже серьезной царапины, нес на руках самого младшего – идти Наос не мог. Но улыбался какой-то блаженной улыбкой, далекий сейчас от всего мира.
Тайгету подхватили врачи – она что-то выкрикивала, обращаясь к своим, встрепанная, с залитым кровью лицом, красивая и страшная, будто древняя жрица темных богов.
Ей кто-то кинул цветок – девушка его отшвырнула, смеясь, как безумная – не истерический смех, а ликующий.
И Сверчок смотрел во все глаза, как и все рядом с ним. Такого – никогда не было.
Такого больше не повторится.
Сегодня был их день. Их, а не тех, с золотыми кредитками… и «те», сверху, не жалели трат на подарки, лишь бы краешком прикоснуться – к чужому. Платформа спускалась, нагруженная коробками.
Плевать на коробки.
– Ее хотели оставить, – любовно сказал Наос, поглядывая на Тайгету, лицо которой было наполовину скрыто бинтами. – Она там устроила… уй. Я думал, все разнесет.
– Нога-то как, существо?
– Не болит!
Они свалили подарки в кучу, даже не рассмотрев, и хохотали, катаясь по площадке, живым ковром устилая ее – была веселая куча мала, когда без разницы, кому принадлежит рука или голова – все общее.
Регор оказался вплотную притиснут к Тайгете.
– Регор, это я тебе тренажер зациклила, – подмигнула девушка единственным видным сейчас глазом.
– Убью! – тот приподнялся было, но махнул рукой и упал обратно.
Ночью Альхели приснилась птица. Маленький голубь с розовой лентой на лапе. Сверчок кормил его с ладони… клюв щекотал кожу, порою не больно пощипывал. Голубь ворковал едва слышно… вот он расправил крылья, сделал круг над головой подростка и улетел на соседнюю крышу, затерялся среди маленьких сизых точек – таких же городских голубей…
Сверчок встал, провел рукой по лицу. Сердце стучало чересчур сильно. Хотелось воздуха, свежего… такой был хороший сон. Но не в Чаше.
Снаружи висел туман – неровный, будто слои в пироге. На площадке у лестницы, прислонившись спиной к блестящим перилам, сидел Нунки.
– Ты что?
– Шедар… ушел, – безразлично ответил тот.
– Как ушел?! Куда?
– Вниз. – Нунки указал на лестницу, выступавшую, будто хребет стены.
– Он что, свихнулся?! Так нельзя убежать, он сам говорил…
– Он и не думал бежать. Он ушел в Чашу совсем, умирать.
– То есть… как умирать? – одним губами произнес Альхели и сел.
– А так. Он сказал… Чаша сама поймет, что мне дать. Я не стану противиться.
– Но это же… Нунки! – отчаянно воззвал к нему Альхели. В голове не укладывалось – Шедар, спокойный, красивый, умница Шедар… он скоро должен был покинуть это место, если судить по крайнему сроку… он обычно возвращался из Чаши без единой царапины… Да и после недавнего триумфа – идти умирать?!
– Он девушку любил, – сказал Нунки, внимательно поглядев на растерянного, раздавленного Альхели. – Из тех… Да ты ее видел. Дочка магната. Красивая… Они около года любовниками были, долго очень. Ну вот.
– Послушай, нет… – Альхели не мог правильно построить слова, чувствуя абсурдность происходящего. – Она могла его выкупить! У нее деньги были!
– Ну и что? Значит, не захотела. А скорее всего, могла, и даже сделала бы – Шедар не предложил. Он ведь гордым был, ты знаешь. А сама она – не догадалась. А вчера… была там.
– Но умирать… зачем? – губы, казалось, двигались отдельно от лица. – Он ведь мог и… на свободу выйти.
– Ты никогда не был там, наверху, в гостевых, – Нунки посмотрел на него в упор. – Брезговал… даже просто дружески поболтать – брезговал, да? А вот Мирах получал у них горошины, и другое многое. Просто так, ему давали, как зверей в зоопарке кормят. А мне тоже многое перепадало, хоть вы и считали меня… А Шедар – любил. И гнить где-нибудь у беса на рогах, зная, что тебе могли помочь… могла, та, что была для тебя – единственной?
– Прости, – сказал Альхели все еще ватными губами.
– Мне-то за что…
После долгого молчания Нунки добавил:
– Он все мучился, не подумает ли она, что так, через ее постель, он пытается свободу себе купить. Может, так она и в самом деле думала…
Проще всего было покататься и повыть, стучась башкой о землю. Но где ее, землю, возьмешь? Сплошь камень, металл и пластик.
Разве что в Чаше.
А ведь не все тела доставали… Ната достали на третьи сутки, когда Чаша сама его милостиво вернула, до сего дня под валунами погребенного. Может, Шедара не найдут никогда.
И красной вспышки не будет.
А он… будет следить оттуда, изнутри, за отчаянными мальчишками и девчонками, не по своей воле сделавшими сумасшедшие заходы – смыслом жизни своей…
И помогать, поддерживать в трудную минуту.
Как же мы на Чашу настроены, думал Сверчок. А она – разве нет? Потому и не гибнем… то есть, держимся долго. То ли мы – ее дети приемные, то ли она зависит от нас.
– Я ненавижу тебя, – прошептал. И слова показались глупыми.
После завтрака шепнул Рише:
– Скажи Мираху – пусть соберет всех.
– А ты сам?
– Не хочу тратить время на пикировку… он ведь такой.
Когда собрались, как обычно, на кубиках, ветерок промчался по Чаше, ероша волосы, гладя кожу. Чаша заволновалась, подумал Сверчок. А потом сам над собой посмеялся – вот ведь, привык знаки выискивать. Мираха вспомнил, как тот сказал в первый день – не жди, что я тебе тут лекцию разверну.
Начал совсем уж скомкано:
– Я вот что подумал… Почему Чаша бесится, если в нее выходит много народу? Злится? Но она такое выдает… будто ей плохо. Я не один так считал… будто у нее жар и бред. Если мы выйдем все сразу – мы же настроены на нее… Если она не выдержит…
Замолк, понимая, что слова рассыпаются на молекулы и теряют всякий смысл. Но подростки уже откликнулись, голоса зазвучали – единый хор, и даже смотреть не надо, тембр голоса неважен, все равно можно понять, кто говорит:
– Это называется – массовое самоубийство.
– Ага, как лемминги, непонятно с чего бегут лавиной и кидаются в море с обрыва, – встрял Хезе.
– Заткнись, естествоиспытатель…
– Ну ты, блин, даешь…
– Снегирек, ты серьезно?
– Тихо! – оборвал разговоры Мирах. И повторил вопрос Шаулы: – Ты серьезно?
– Вполне.
– Но зачем, психи мы, что ли? – Регор аж приподнялся.
– А затем, что неохота здесь подыхать… кем бы мы не считали себя, хоть звездами мировыми…
– А то наружу не выходили! Вон, Нунки едва не отправили!
– Да вы что, ребята, – заволновалась Майя. – Если мы будем вместе держаться, ну, как вчера… мы все выйдем отсюда!
– Ну, допустим, продержимся все. Даже если нас всех чудом на свободу выпустят… Другие-то придут.
– Ты этим другим кто? Сват, брат? – спросил Регор.
– Может, и брат… если не больше. Нас Чаша связала. – И глянул на Ришу. Та покусывала кончик косы.
– Что бы ты понимал… – пробурчал Регор. – Без году неделя…
Необидно так пробурчал, сам сознавая, что огрызается для виду лишь.
Мирах потер пальцем уголок рта.
– Я не хочу умирать.
Подростки замолчали, переводя взгляд с Альхели на Мираха. Тот продолжал:
– Мы часто выходим командой в Чашу, и даже синяки не всегда получаем. Если и вправду – всем… пёс ее знает, может, Чаша и впрямь свихнется… или вовсе сдохнет. Только не думаю, что все целы останутся. Так, как вчера, вряд ли повезет. Но, если все поведут себя честно… то кто-то останется наверняка. Так что… я пойду.
Охнула Риша.
Нунки, и без того в последние дни бледный до зелени, побледнел еще больше, сказал едва слышно:
– Ты ведь все понимаешь. Ты хочешь разрушить то… где ты себя нашел? Лишь бы… – осекся.
Тот на удивление мирно спросил:
– Нунки, Снегирь наш не прав?
– Он… прав. Но ты…
– А тебе не пофиг, что думаю я, если тоже признаю – он говорит дело?
Порой птицы сидят себе спокойно на проводе или на ветке, и вдруг, подчиняясь неслышному и невидимому сигналу, взмывают ввысь и несутся, как оглашенные, расправив крылья, безмолвно или по-своему крича на лету.
Вот и взлетели.
– Если сложно сказать да… то есть, если вы думаете, что я прав… – сбился Альхели. – Ну, кто не согласен, скажите, что ли!
Хмыкнул Регор. И – тишина. Тогда воздуха в грудь набрал, будто не с вышки даже, а с края площадки прыгать собрался:
– Так девочки останутся, а мы…
– Нет, Сверчок, – неожиданно ласково сказала Нашира – вот ведь, уши… и прозвище разузнала. – Нет. Идти, так всем. Потому что если не выйдет, мы так и не поймем – может, сами виноваты, что разделились. И вас всего девять будет – мало для Чаши.
– Но ты же не станешь их заставлять, – тихо сказал Эниф. – Ну, ладно, Шаула, ты…
Тайгета хмыкнула, приникла к Гамалю.
– Не надо нас заставлять, – печально сказала Майя. – Мы все-таки вместе… одна команда. Это уж совсем назад отматывать надо, чтобы иначе… я не хочу.
– Риша, – обернулся Альхели, – Пожалуйста. Я очень хочу, чтобы ты осталась. Это ведь правильно – женщины всегда оставались… ждали дома.
– Нет у меня дома, Сверчок. Я тут живу, понимаешь?
Мира не вымолвила ни слова, хмуро чертила на плите непонятные знаки то указательным пальцем, то мизинцем.
– Но ведь надо, чтоб кто-то ждал…
– Не надо. Надо, чтобы кто-то был рядом. Иначе один не вернется, а другой будет ждать вечно. Ты сам это затеял, Сверчок. Ты умница… даже если нам не позволят спуститься в Чашу. Просто очень хорошо, когда – вместе.
Он обвел глазами подростков. Тайгета положила голову на колени Гамалю и тихо мурлыкала песенку, глядя в небо. Наос улыбался смущенно, глядя на Сверчка:
– Ну, ты чего?
«Что же я наделал», – подумал Сверчок. Но ни слова не произнес.
Это в сказках герои разводят лирику с прощаниями и взмахами платочков из окна. Только по-быстрому обнялись те, кто сроднился с другим – а некоторые и без того обошлись, все равно вместе. На сей раз не сорвали ни одного листика с заветного цветка Майи. Забыли, наверное…
Больше всего они опасались, что всем спуститься им не позволят – это одного не удержишь, не успеешь перехватить, а их – целых пятнадцать. Они не думали об осторожности – сыпались вниз горохом, едва не срываясь с перекладин.
Сирена взвыла, когда почти все уже стояли на кольце – а люди в серой форме лишь сейчас оказались наверху, на площадке.
Они успели.
Но что-то сказать уже времени не было.
А Чаша – проснулась.
«Шестерка» считалась самой опасной, для половины уж точно смертельной. А ведь прошли – и все целы остались, отделались пустяковыми травмами. Только в юности подобный бред придет в голову: шесть – опасно, семь – смертельно, и восемь смертельно… а вдруг пятнадцать прорвутся?
Чушь несусветная. Но когда же рисковать, как не в юности? Когда только за собственную жизнь отвечаешь, и, по чести сказать, не веришь, что можно ее потерять? Сколько бы слез ни пролил над товарищами, а в свою смерть – не верится.
Земля не просто ходуном ходила – она попросту уже была не землей, а чем-то чужим и безумным. Они бежали, и кто-то падал, и не все поднимались.
Мирах упал – позвоночник хрустнул, как сломанный пополам стебель; распахнутые глаза неподвижны, а ртом все пытается ухватить воздух, как можно больше. Риша поцеловала Мираха в лоб и побежала дальше, потому что помочь ему могла только так.
Небо давило на голову, распирало голову изнутри, и Сверчок уже не знал, кровь ли под пальцами – горячая, липкая – или рвется наружу мозг. На коленях стоя, оттолкнул Хезе – беги! И тот побежал.
Ох, прав был Сверчок, сказав – вместе. Или не прав? Пятнадцать новичков собери, и все лягут мгновенно. А тут – не новички; разве новичок Мирах, который капризы Чаши под себя переделывал? Или Тайгета, кошка красивая, уличная? И остальные не хуже. Кто сам не так давно пришел в котловину, отдавал свои силы товарищам. Или наоборот, тут уж как повезло.
А ты – существо живое; попробуй, выдержи, когда в мозгу твоем или сердце промчится такая орава…
Чаша умирала, корчилась в агонии. И агония эта ударяла по бегущим сильнее, чем «лианы» там или камни катящиеся. Но они все равно бежали, поднимаясь и падая. Так долго и прочно связаны были с Чашей – и, неблагодарные, убивали ее, жестокие, как все дети.
И последним дыханием Чаши была – вспышка. Не белая, не красная, не зеленая. У людей и слов-то для подобного цвета нет.
Охранники, которые полукольцом высыпали на полосу из металла, вместо привычной блеклой дымки наверху увидели – небо. Голубое, с перистыми облаками. И среди облаков – длинный белый след, дорожка от самолета. Четкая такая, высоко-высоко.
На неровной, искореженной, обыкновенной земле стоял человек.
Мальчишечья угловатая фигурка – но кто знает, что за монстр в ней таится? И без того Чаша пугала, непостижимая, а теперь и вовсе с ума сошла. Умерла ли? Или оставила после себя… нечто? Мигом стволы вскинули.
– Не надо, – тихо сказал Хезе. – Посмотрите, может, кто жив…
