Текст книги "Созвездие Чаши"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Светлана Дильдина
Созвездие Чаши

   Небо – зубная паста, неаккуратно размазанная по синему столу. Плоское, неживое. Фанерное. И – белесая дымка. Всегда. С ума можно сойти… так ведь ко всему привыкаешь. Гадость какая – ко всему…

   Там, наверху – мягкий искусственный ворс, камни, металл. Больше всего жаль, что нет зелени – травы разной, цветов. Настоящих.

   К колену прильнул стебелек ковыля, ломкий, доверчивый; лучше не трогать – опасно…

   Улыбка, короткая. А ведь так и станешь шарахаться от каждой травинки… когда кончится это все. Учиться придется долго. Зато здесь… большинство обучается быстро. Кто не может быстро – не живет.

   Вскидывает голову, щурясь, смотрит на едва различимое в мареве солнце – а свет от него все равно яркий…

   Под ногами проваливается земля.

Увертюра

   Больше всего на свете Сверчок любит ветер. Особенно – сидеть на крыше, подогнув ноги, ловить его губами, бросать вниз всякий мусор и слушать. Банки и бутылки – звенят разно и мелодично, бумага шуршит, и летит часто не вниз, а вверх. А косточки падают бесшумно, зато красиво рассыпаются, веером-дождиком. Только если попадешь в кого-нибудь с крыши – лучше скрывайся с глаз. А слушать можно и даже нужно – расфуфыренные дамочки ругаться не умеют совсем; правда, тут нарядные козочки редки, если и попадется подобная фифа, так смех один. Визгу больше, чем слов. Лучше всего ругаются подвыпившие рабочие. А на совсем пьяных занятно кидать бутылки, особенно если попадешь по черепу. Только не тяжелые, чтоб не убить.

   У Сверчка узкое лицо с острым подбородком и почти белые волосы. Заношенная куртка – летом в ней жарко, зимой вообще можно сдохнуть, настолько холодно – с красным футбольным мячом на груди. Куртка – самое ценное, что есть у Сверчка. Ну и обувь – без нее по городу не побродишь. О те же битые бутылки ноги порежешь.

   Улицы вообще-то убирают, но по тем улицам, где гуляет Сверчок, машина-уборщик проходит нечасто.

   – Привет, алкоголик! – говорит Сверчок сторожу, который позволяет ему ночевать на складах.

   – Твою… тудыть-растудыть..! – говорит сторож. Вот он ругаться умеет. Одно удовольствие свернуться на верхней пустой полке, сунуть под голову куртку и при свете засиженной мухами лампочки слушать, как ругается сторож.

   Накрапывает дождь, и Сверчок идет к себе на склад. Из подворотни выныривает тип в темном дождевике, оглядывается – и в момент оказывается подле Сверчка, пихает ему в руки что-то завернутое в тряпку, тяжелое. Подросток теряется – стоит и смотрит вслед быстро-быстро удирающему типу. Потом переводит взгляд на завернутое в тряпку нечто – а оно все в грязи и машинном масле, и Сверчок брезгливо кладет это нечто на тротуар, вытирает ладони о штаны. О куртку – ни за что, нельзя так с любимой вещью, с частью тебя самого.

   Машина тормозит подле Сверчка, обжигая радужку светом фар. Неприятно громкая, машина рвет сумерки. А из нее выбираются люди – проворные, только Сверчок умеет бегать на диво скоро. Но и те, из машины, умеют, оказывается. Они хватают Сверчка, выворачивают ему руки и тычут мордой в асфальт. Прямо носом. В мокрые, пахнущие пылью дождевые пятна. Обыскивают карманы. А нос мягкий, из него сразу начинает идти кровь.

   – У меня же нет ничего, мать вашу туда!! – кричит Сверчок. Его запихивают в машину и везут, везут, везут в бесконечность.

   Потом выволакивают, будто груз – это обидно. Сверчок снова пытается выругаться, но получает оплеуху, отчего унявшаяся было кровь снова начинает проситься наружу.

   Вообще-то ему почти все равно. Он пару раз попадался тем, кто хватает бродяг на улицах и привозит в приемник. Ну и подумаешь. Взять с него нечего, пихать куда-нибудь на работы тоже бессмысленно – какой из Сверчка работник? Как выражается сторож, соплей перешибешь. Хотя он неправ. Драться Сверчок умеет, только выглядит больно уж тощим. И как тут не выглядеть, при таком рационе, полбулки в день?

   Воришек, конечно, изолируют, это понятно. Но поди докажи, что Сверчок хоть что-то украл. А к родителям отправлять – морока еще та. В худшем случае по шее надают и отпустят.

   Сверчок насвистывает тихую песенку, стараясь не вдыхать глубоко – нос все же болит, а воздух жжется, и запах у воздуха соленый.

   В приемнике сухо и тепло. Стулья жесткие, обшарпанные. Нос болит, лицо залито кровью – она никак не желает остановиться, стоит вскинуть голову, и льется по-новой. Ммать… сколько же в человеке крови? Хочется спать. Сверчок вытирает лицо ладонью – рукавом проще, но жалко куртку.

   – Бродяга? – почти сочувственно спрашивает человек напротив, в коричнево-бурой форме – от Сверчка его отделяет деревянная перегородка по пояс.

   – Пошел ты, – говорит Сверчок вяло. Неохота быть вежливым – а что они, сразу – носом в асфальт? Ему наконец протягивают мокрое полотенце, и Сверчок сидит, прижав махровую ткань к лицу. На полотенце остаются алые и серые разводы.

   А человек жужжит и гудит, сытый, довольный и снисходительный.

   – Имя. Возраст. Родители. Место проживания.

   Врать тоже неохота. Он отвечает на все вопросы скучно, с нарастающим раздражением. Потом слушает, как коричневый говорит по селектору:

   – Да, да… Четырнадцать. Родители есть, пьют. Безработные… Сбежал из дома давно. Никто не хватился. Да, два года на улице. Нет, ни в чем таком не замешан – просто бродяга. – Оборачивается, оглядывает Сверчка, и снова в трубку: – Ничего, навскидку так – подойдет. Хиловат, но чуть подкормить, и нормально. Что? Слушаюсь.

   Потом оборачивается и расцветает в улыбке:

   – Ну, парень, больше тебе не придется бродяжить.

   – Мне милостей ваших не нужно, – на сей раз подчеркнуто вежливо говорит Сверчок. Когда надо, он умеет быть эдаким пай-мальчиком. Не зря в детстве соседки ахали – ай, чудо ребенок!

   Он сдувает со стены муху. Муха тощая и полудохлая.

   – Даже насекомое прокормить не можете, а туда же, чужую судьбу устраивать, – говорит Сверчок еще более вежливо. Человек в коричневой куртке смеется, похоже, ему и вправду весело. Они со Сверчком хохочут на пару. Потом Сверчок встает:

   – Ладно, теперь я пошел.

   Бурый мотает головой и все еще улыбается:

   – Нет, мальчик. Теперь уже не пойдешь. – И добавляет со вздохом: – Сам посуди, неужто мы отпустим бродягу на улицы?

   – Ну подыщите мне дом! – говорит Сверчок. Бурый обрадовано кивает:

   – Место тебе уже нашлось…

   За ним захлопывается светлая железная дверь, а потом еще одна. Провожатый, добродушный верзила с помятым лицом, тоже в коричневой форме, как тень следует за Сверчком. Даже в душе рядом стоит. Потом наблюдает, как Сверчок переодевается в пахнущие дезинфекцией казенные шмотки. А потом приводит в камеру-одиночку. Э, какая там камера! Комната. Даже обои на стенах, обшарпанные слегка, но вполне симпатичные, в зеленые ромбики. А нос уже не болит, и хочется спать.

   – Спи.

   Сверчку чудится, что его куда-то везут по морю, и палуба качается вверх-вниз, и прямо по борту выныривает и отдает честь дельфин.

   – Долго еще? – спрашивает сквозь сон, приоткрывает глаз и видит те же зеленые ромбы.

   – Успеешь все сны пересмотреть, – голос звучит добродушно. Сверчок наконец расслабляется и вытягивается во весь рост – впервые за много месяцев он сыт, лежит в тепле на мягкой постели.

   Ему снится красный бык, который гоняет по небу футбольный мяч-солнце. Солнце тоже алое, как мяч на куртке. «А куртку жаль», – думает он, и проваливается в сон окончательно.

Чаша

   В «ястребе» мальчишка летал впервые. Дух захватило, когда привезли на маленький аэродром… правда, где-то в области желудка неприятно заныло: бродяг на «ястребах» не катают.

   – Ну, и куда летим? – нарочито развязно спросил у похожей на симпатичную селедку дамочку в летной форме – пилот, что ли? Чудеса. Докатились – «ястребов» водят женщины…

   Та не отозвалась. А Сверчка двое в коричневой форме вежливо препроводили в салон и пристегнули ремнями. Сверчок понажимал немного на кнопку ремня, убедился, что та заблокирована.

   Ну и пёс с вами, подумал. Разбиваться будем, так и сдохну пристегнутым. Все равно парашюта нет. Потер затылок – перед отправкой на аэродром Сверчка подержали под какой-то лампой и сделали укол в основание черепа. Неприятно довольно-таки, но терпимо. Зато салон – сказка. Ничего лишнего, а смотрится дорого – не понять, то ли красное дерево, то ли пластик…

   «Ястреб» почти не гудел – так, успокаивающее бормотание. Набрал высоту.

   – Вот это дела… – Восхищенно сказал Сверчок, таращась на лежащее внизу белое поле, рыхлое, изборожденное синими полосами. – Облака, блин. – И оглянулся. Рядом никого не было, и он ощутил сожаление – не поделиться. Откинулся на мягкую спинку, немного поерзал, пытаясь каждой клеточкой ощутить, насколько удобно. За последний месяц привык к хорошей жизни. Много чего давали – бесплатно, ну, так на халяву сыр только в мышеловке бывает, известно. Еще понять бы, где она, эта самая мышеловка.

   А уж внимания Сверчок нахватался – полные горсти. То пожилой тип, то молодой сухощавый, в очках, то женщина с роскошной прической – сразу видно, парик. Толпа народу, в общем. И все чего-то хотели от Сверчка. То подсовывали бумажки, на которых надо было чертиков рисовать и всякую прочую мишуру, то велели на кнопочки жать. Даже в тренажерный зал притащили – заставили упражнения разные делать, отжиматься, прочую чушь – а сами подсчитывали, чего и сколько, давление мерили, глаза просвечивали, разве что черепную коробку не вскрыли.

   Сверчок переносил подобные процедуры кротко, будто ягненок. Порою злился, но больше смешно было. Кормили вдоволь, и вкусно, между прочим. Разговаривали учтиво. Эх…

   Он потянулся, снова покосился на облака. Вот прогуляться бы по такому полю – ширь необъятная, ни конца, ни края… Замечтался, задремал понемногу. Вскоре услышал:

   – Выходи, путешественник!

   Вышел, потянулся. По сторонам поглядел. Дышалось тут замечательно – свежий такой воздух, явно не городской, и тонкий аромат в воздухе – цветы какие-то южные… у той, в парике, были похожие духи…

   Впереди стена высилась, огроменная – с такой высоты ежели грохнуться, останется лужица. Странная такая стена, синяя – и широкая-преширокая. Из бетона, вроде как. Не просто забором – она изгибалась, будто описывая круг. Это какому ж умнику понадобилось подобной стеной территорию ограждать? Шорох тормозов, по звуку – остановилась дорогая машина; но это было неинтересно. А вот стена – забавней, намного.

   – Там что, цирк или стадион какой-нибудь? – спросил у провожатого. – Эй! – не дождавшись ответа, оглянулся – и хмыкнул.

   Рядом с ним стояла и растерянно улыбалась девчонка. У нее до талии свисала обалденная коса – черная, толщиной в руку. И глаза были круглые, синие.

   – А ты чего здесь? – спросил Сверчок, с любопытством разглядывая девчонку. Аккуратно одета… нет, эта не из бродяг. То есть, его тоже привели в человеческий вид, но по этой Синеглазке видно сразу – она привыкла к хорошей одежде, новенькой, а не двадцать раз перелатанной. И вся такая округлая, ухоженная. Тихое въедливое шипение не дало додумать.

   Сверчок поднял глаза и присвистнул. На подростков надвигалась вторая стена. Э, нет, машина с высоким бортом. Но цветом – один в один, такая же синяя, только с металлическим отблеском.

   – Прошу, – сверкнула зубами очередная дамочка, приглашая подняться по лесенке в кузов. Синеглазка шагнула было вперед – послушная девочка, но Сверчок ухватил ее за пояс.

   – Погоди. Эй, – крикнул «проводнице», – А поподробнее?

   Та вытаращилась, будто ни разу не видела говорящего подростка. И все улыбалась, а губы ее, ярко-алые, переливались, как на рекламной открытке.

   – Вам не о чем беспокоиться, – пропела «открытка». – Машина доставит вас в место, где вы будете жить. Там вы найдете новых друзей и занятие себе по душе.

   Синеглазка колебалась, готовая подчиняться напевному примурлыкиванию.

   – Слушай, – крикнул Сверчок. – Давай так. Пока не скажешь, что это за бесова стена, я и с места не двинусь. Бродяг на «ястребах» возят и на личной машине, ага, щас поверил.

   – Мальчик, ты совершенно напрасно тревожишься, – завела было «открытка», но сзади аккуратно так подхватили Сверчка и поставили на лестницу. Раз-два, по ступенькам.

   – Против грубой силы не попрешь, – буркнул Сверчок, оказываясь в кузове. А Синеглазка зашла сама, и села на лавку напротив Сверчка, ручки на коленях сложила, ресницами хлопает, умница.

   – Давай знакомиться, что ли, – дружелюбно сказал Сверчок.

   Та робко кивнула, всем видом выражая готовность дружить. Прямо щенок приблудный… еще бы косой завиляла.

   – Ну и как же тебя зовут, Синеглазка?

   – Я… Ой, я не помню, представляешь, – смущенно улыбнулась она.

   – Да ну? – весело отозвался Сверчок. – А меня вот – Сверчок, а имя… – он нахмурил брови, наморщил лоб. Э… голова, ау? – расхохотался, тоже несколько виновато: – Слушай, и я забыл! Это перелет действует, правда! Это из-за облаков и в голове туман!

   – А меня по дороге везли, – виновато сказала девчонка.

   – Откуда?

   – Я уже и не знаю теперь… Меня несколько раз перевозили с места на место. А раньше жила… – она погрустнела, – В Столице. Ты не спрашивай только, пожалуйста – голова болеть начинает, когда пытаюсь думать о прошлом.

   Машина ехала недолго. Скоро дверь перед подростками распахнулась, и их позвали:

   – Выходите, ребята.

   Сверчок вылез, невольно от яркого света сощурился – стекла в машине были тонированными, успел к полумраку привыкнуть. Осмотреться толком не дали – мельком: двор, клумбы, высокое здание – этажей пять, не меньше. Люди в светло-серой униформе с невиданными до сих пор нашивками пригласили – идите за нами. Раздвижные стеклянные двери, холл небольшой – светло-голубой мрамор и металл. Красиво… Сверчок, не стесняясь, вертел головой по сторонам. Потрогал лист раскидистой пальмы, мимо которой шли к лифту.

   Синеглазка скромно держалась позади мальчишки – шагала резво, но и перед глазами не мелькала. Воспитанная девочка.

   На какой этаж лифт приехал, мальчишка не разглядел – быстро… третий, четвертый или аж пятый? Служитель местный как нарочно стал так, чтобы кнопку закрыть. А в лифте, кстати, даже зеркало есть… не то что в старых домах, где Сверчок кататься любил. И пол – блестит, надраенный. Синеглазка незаметно какие-то прядки возле уха поправляет… девчонка, собственная рожица ей важнее всего. Ну, или надеется хорошее впечатление произвести…

   Приехали.

   Долго шли коридорами… Сверчок окончательно заблудился. Вроде бы прямо, то есть не совсем, а типа как по дуге… но двери какие-то, кстати, некоторые не просто так открывались – служитель карточку в щель совал.

   – Да вы тут что, оружие, что ли, храните? – не выдержал.

   – Наоборот, – улыбнулся служитель – и не очень понравилась эта улыбка. Нет, вполне себе хорошая… но излишне скупая, только губы и дернулись, а на лице радости не отобразилось.

   – Заходи, – сотрудник тутошний распахнул перед мальчишкой дверь.

   Сверчок уже привык, что водят по кабинетам – за истекший месяц и тестов напроходился по горлышко, и прочего разного. Приведший его протянул людям, что сидели в комнате за столами, бумаги – те подписали, печать сверху ляпнули – и пристально, дружелюбно, как показалось, оглядели мальчишку.

   – Ну вот, – сказал один из них, негромко и не очень понятно – будто к себе обращаясь.

   Подросток попытался было глянуть в бумаги – но ему не дали подойти к столу.

   Разделили с девчонкой. Не мешкая, переодели – темно– изумрудные штаны из легкой немнущейся ткани, такая же футболка. Одежда понравилась. Вдобавок вручили объемную сумку со сменным комплектом и мелочевкой.

   В коридоре столкнулся с Синеглазкой – она так и осталась в кружевной кофточке и юбке в сборку. Как есть кукла, где еще такие глазищи увидишь?

   – А ты чего? – кивнул, указывая на ее наряд.

   – Я попросила – можно не переодеваться? – почти шепотом ответила девчонка. – Мне разрешили, дали – вот… – она показала сумку, такую же, как у Сверчка.

   – Дай-ка… – повертел ее сумку в руках, это было удобней, чем снимать с плеча собственную. Серая, немаркая, серебристый ободок отделки. И ни одного знака – что за компания, или хоть ярлычок… ничего.

   – Ты не знаешь, куда нас? – спросила Синеглазка, опасливо озираясь.

   – Не бойся… я два года на улицах, ничего, выпутывался. Я тебя не брошу, – прибавил мальчишка, оглядываясь по сторонам – пригодится, дорогу заметить.

   Коридор, коридор, лифт… открытый выход – балкон. Э, нет. Не балкон. Что-то вроде платформы маленькой, с серебристыми ажурными перилами. А внизу… не разглядеть пока, слишком близко вторая стена.

   – Спуск в ад, – изрек мальчишка, думая позабавить Синеглазку. А проводник покосился на него… странно.

   Мягко так затормозила платформа – прибыли.

   – Идите, не бойтесь, – сказал провожатый – Сверчок пренебрежительно фыркнул, и Синеглазка испуганно замерла. Платформа поехала вверх.

   – Идем, ты чего? – потянул девчонку за руку.

   И они спустились по лесенке – четыре ступени.

   Площадка была – широкий квадрат. С трех сторон стены, с четвертой, похоже, обрыв. И даже парапета нет – так, возвышение крохотное. У одной стены – конструкция то ли каменная, то ли пластиковая, нечто вроде стены разноуровневой с выступами, встроенными кубиками всяческими. И все – синее, с уклоном то в серое, то в зелень.

   Сумасшедший дизайн какой-то, подумал Сверчок.

   На площадке волновалось карманных размеров море. Человеческое. Подростки, полураздетые или одетые примерно как и Сверчок… э, нет, в футболках были только девчонки. Некоторые – с короткой стрижкой, сразу и не сообразил.

   – Ай, парочка, два подарочка! – проорал какой-то встрепанный парнишка, выкатываясь прямо под ноги Сверчку и Синеглазке.

   – Не, ты глянь, какая коса. Что, правда настоящая? – то ли взаправду изумился, то ли с издевкой воскликнул другой, гибкий, легкий, будто танцор. Похоже, всерьез, вон как уставился.

   – Саиф, хочешь отрезать и себе пришить?

   – Ха-ха-ха!

   – Эй, не орите там! – буркнул кто-то с краю. Сверчок не успел разглядеть толком, но в том углу явно сидела как раз парочка… она расплелась, и подавший голос поднялся, пошел вперед.

   Глаза у него были совершенно кошачьи – неприятные, чуть раскосые, желто-зеленые. Смуглая кожа… кто-то из островитян? И лицо – наглое, некрасивое.

   – С приездом, золотые рыбки, – протянул он, чуть откидывая назад голову.

   Ай, плохо, подумал Сверчок. Может и драка быть… Вот уж чего не надо, их много, и по большей части мышцы очень даже вполне.

   – Здравствуй, – в свою очередь показал улыбчатые зубы, стараясь принять удобное положение. Вот, смотрите – я вас не боюсь, и не агрессивен совсем, и в глухую оборону не ухожу, и вообще рад познакомиться. А Синеглазка сжалась, улыбается виновато, вцепилась в ремень собственной сумки и притирается поближе к Сверчку.

   – Надолго к нам? – глумливо так спросил «островитянин».

   – Только одну ночку переночевать. Не прогоните, люди добрые, – сокрушенно сказал Сверчок.

   Смех подтвердил, что идет он по правильному пути. Можно и клоуном прикинуться ненадолго, главное не переборщить. Живо скатишься в самый низ.

   – Весельчак, значит, – прищурился желтоглазый. – Отлично. Как раз подойдешь.

   – Для чего? – насторожился мальчишка.

   – Для здешней жизни. Прислали тебя развлекать этих! – большим пальцем указал через плечо куда-то вверх. – Вот и будешь выделываться. А взамен – вкусно кушать и знать, что кто-то на тебе богатеет. Таки вот, рыбка. А не повезет – гордо и красиво помрешь, и отлетит твоя душа прямо на небо.

   – Вот уж нет! – возмутился. – Они не смеют…

   – И кто за тебя вступится? – насмешливо протянул, издевательски так.

   – Но я же… свободный человек, – сказал Сверчок слегка растерянно.

   – Ну и гордись этим. Толку-то. – Потянулся, прищурился: – И как же тебя зовут, человек?

   Хохот.

   – Я… – безуспешно пытался вспомнить, потирая давешнее место укола. Пока этот, с наглыми глазами, не ткнул пальцем в грудь над его левым соском.

   – Читай… человек.

   – Что читать? – вконец растерялся Сверчок.

   – Балда. Подними майку. А лучше сразу сними, пользы от нее…

   Сверчок не нашелся с ответом, не понимая, что это, шутка? Выставить себя шутом гороховым не хотелось. Но углядел какие-то буквы на груди у этого, местного. До этого все больше в лица вглядывался – надо ж понять, что за народ… Непроизвольно задрал футболку, скосил глаза; буквы – яркие, сочно-коричневые. Такие же, как у подростка напротив… Словно приклеенная пленка слюды. Попытался стереть, думая – краска; не поддавалась, тер все яростнее. Едва не содрал кожу. Пока тер, прочесть успел – и неважно, что вверх ногами.

   «Альхели».

   Услышал смешки, все более громкие по мере того, как он пытался стереть краску. Вот гадость… значит, поставили там, перед «ястребом», пока спал… То-то его по кабинетам гоняли, штуки всякие, датчики… как щенка, усыпили.

   Оглядел старожилов, пристальней, чем вначале. Раз говорят, а не бьют сразу, то можно. Имя, значит? Скорее готов был к прозвищу… порой такое могут приляпать – не отмоешься. А здешние… услышал смешки совсем откровенные, понял, что с минуту уже стоит неподвижно, таращится на припухшие буквы. А ничего так слово, и чужим как-то не кажется. Приятно даже звучит… Переключение? Снова коснулся места укола – тоже, наверное, обработка.

   Пусть…

   У этого, с наглыми глазами, на груди написано – Мирах. Перевел взгляд на остальных.

   Видел на своем веку разные сборища… одну вспоминать жутко – все в черном, а глаза белые, неподвижные. Травы перебрали ребята. Шли по улице, всё сметая – от бачков мусорных до голов. А эти вроде смотрят нормально, и не понять, вместе ли, по отдельности? И кто вожак? Мирах или тот, амбал здоровый? Тоже морда наглая. Связываться еще… лучше пока помалкивать и присматриваться. В меру, конечно, помалкивать – «тряпок» не любят нигде.

   – Как тут живут? Какие правила? – осторожно спросил.

   – Правила просты, – осклабился Мирах. – Делай, что хочешь. Если силенок хватит. Но помни… перегнешь палку – эти, – кивок в сторону и вверх, – Заставят ответить. Ну и еще об одном помни. Нас чаще выпускают парами, а то и командой. Кое-кто нехороший возвращался отдельно от головы. И мозгов в этой голове не находили потом – так и сжигали пустой черепок.

   Тоненько вскрикнула Синеглазка. Мирах обернулся к ней, смерил одобрительным взглядом.

   – Не дергайся, птичка. Спокойней. Ты из домашних, видать.

   – Я… моего отца обвинили в растрате, и меня…

   Даже сейчас речь ее звучала безукоризненно правильно. Сверчок ощутил острую жалость. Домашняя девочка. Вежливая. Добрая, по глазам видно. А остальные… Обвел взглядом площадку. Не все подошли. То есть подошли-то все, развлечение, как-никак, но потом часть разбрелась по своим делам. Никуда новички не денутся.

   Мать их туда… вспомнились причудливые ругательства сторожа-алкоголика. Какая команда? Какие мозги?!

   – Погоди, – ой, как противно похолодело в желудке. – Погоди-погоди. Ты о чем вообще? Как… развлекать?

   Тот вдруг кивнул понимающе.

   – Совсем ничего не знаешь? Ничего, объясним.

   Сверчок… Нет, Альхели еще раз обвел глазами тутошних. Старше шестнадцати вроде нет никого, хотя кто разберет. Мальчишки – в штанах синих, бледно-оранжевых, бежевых. И у всех – коричневые буквы на коже… не портят даже, будто украшение. Имена, так сказать. Приятно познакомиться.

   Этот – Мирах, запомнил уже. Не самый старший, но, видимо, та еще штучка.

   Маленький совсем, от силы двенадцать – Наос.

   Еще один, ровесник Наосу, только светленький – Сабик. Стоит, пряник жует.

   Высокий, темнокожий, молчаливый, с тонким лицом – Гамаль.

   Регор – из старших… сильный, похоже. Вон мышцы какие.

   Шедар… тоже из старших, красив. Модель, тоже, блин…

   Кто еще? Нунки, Табит… Саиф, гибкий, как лоза, сразу видно…

   А этот, с краю, напряженный весь – Нат… короче всех стриженный, почти ежик на голове.

   И это еще не все. Там еще двое, чем-то своим заняты, но вот поворачиваются; если зрение напрячь, разглядеть можно – Эниф, Хезе… Ладно, неважно. Повертел головой.

   И девчонки.

   Синеглазку он уже знал…

   – Эй, ты что, совсем!? – заорал он, видя, как Мирах шагнул к Синеглазке и бесцеремонно потянул за вырез блузки у нее на груди. Девчонка ойкнула, а в Альхели вцепились руки, не давая шевельнуться. Мирах дернул блузку сильнее, не жалея пуговиц, и верхние две оторвались, ворот отошел, обнажая грудь.

   – Ну вот, – сказал он удовлетворенно: – Читайте! – и отошел. Альхели, оторопев, стоял столбом и глядел, как Синеглазка плачет, закрыв руками лицо. А на коже ее красовались прихотливые яркие буквы. Он хотел отвернуться – не потому, что стеснялся, чего там – просто жаль стало девчонку. Но не удержался, пригляделся к буквам. Альриша. Риша, ей это больше подходит. Мягкое имя, домашнее.

   – Вы не брат и сестра? Не припомню, чтобы похожие имена выдавали сразу! – засмеялась какая-то рыжая дылда. Из проема в стене еще одна девчонка выбежала – в лифчике, ярком, как от купальника. Сразу видно – не нижнее белье. Ну и – вся грудь видна, считай. Значит, и так они ходят? Хотя вон у той, носатенькой, кучерявой, груди и в помине нет. Маленькая совсем, как и Наос…

   – Да какие они родственники! – вернул на землю голос Регора. – Вообще не похожи. А девочка сладкая…

   – Ты, верзила, попробуй только… – напрягся Альхели, но Мирах помотал головой:

   – Регор, замолкни. Ты чего на детей кидаешься? Она сейчас от испугу разрыв сердца схлопочет, – и махнул рукой кучерявой: – Ну, чего застряли все, забирайте, переоденьте и все такое.

   – Риша, постой! – дернулся было Альхели, но Шедар ненавязчиво взял его за руку сзади – не рыпнешься.

   – Тихо, тихо. Никто ее не обидит. Ее же к девочкам увели, дурачок. А ты не кипятись.

   Убедившись, что Синеглазка ушла благополучно, вспомнил:

   – Ты сказал – приносят отдельно от головы, – голос все-таки предал. – Это о чем?

   – Ты вряд ли слышал о Чаше, – Мирах спокойно кивнул и указал в сторону каменного дизайнерского безобразия, приглашая пойти и сесть там. За ним, кроме Альхели, последовал Шедар и еще трое подростков, остальные пренебрегли давно знакомыми сведениями.

   – Ты и не мог знать о Чаше – доходы не те, – так же невозмутимо проговорил Мирах, устроившись поудобней. Пошарил пальцами в поясе, вытащил белую горошину, положил под язык, блаженно зажмурился. Кто-то из подростков вздохнул завистливо. Альхели не понял, что было в поясе у Мираха, но понял – это была демонстрация для него, новичка. Что-то весьма ценное по их меркам. Наркотик? Вряд ли… Но понял одно – Мирах ему чрезвычайно не нравится. Даже больше Регора.

   А тот отвел за ухо волосы – длинные, почти до плеч – и продолжил.

   – Ты не жди, что я тебе тут лекцию разверну. Обойдешься. Мы здесь – как лошади на скачках, дорогие, хоть и беспородные, правда. Ешь, пей, отдыхай. Живи, пока не соскучатся по тебе эти, – уже знакомый жест. Причем «эти» он явно произносил с большой буквы. – А там – спустишься в Чашу, и будешь бегать, пока она не устанет.

   – Бегать?

   – Можно стоять. Можно спать, – продолжил под хохот окружающих – только Шедар не смеялся.

   – Иллюзии там, человек, понял? – отсмеявшись, продолжил Мирах, чем вызвал новый взрыв хохота.

   – Иллюзии? Ну и в пень их. Пусть мелькают…

   – Рыбка золотая, когда такая иллюзия подкрадется и схряпает тебя вместе с потрохами, тогда будешь доволен, верно? – усмехнулся Мирах, и продолжил серьезнее: – Ты пойми, я ведь шучу, конечно, только это взаправду. Иллюзии, да… только разные они в Чаше. Какие-то навроде миража – поплавают перед глазами, и ладно. А какие-то – смертельные, так что не расслабляйся. Со временем учатся определять. Доживешь – и ты разберешься. Только от них еще уберечься надо, вот так, человек Альхели. А происходит сие действо внизу – вниз ведет лестница, ее не убирают – вдруг найдутся желающие вне очереди погулять по придуманной травке? Своей-то нет, все синее, как нос у пьяницы.

   Он встал:

   – Лекция закончена.

   – Слушай, это что-то, – Альхели прижал пальцы ко лбу. – Ну это же бред. Какая Чаша? Зачем? Я не намерен кого-то там развлекать.

   Мирах склонил голову к плечу. Прищурился. Альхели уже готов был возненавидеть его за этот прищур:

   – Новички часто выпендриваются. Ну, или молчат. Посмотрим, что ты запоешь после первого выхода…

   Неожиданно Шедар встрял, обратился к сидящему рядом амбалу:

   – Регор, ты переселись в свободное «логово», или к Наосу, что ли… у меня есть пяток лишних горошин. Твои будут… Я новичка к себе заберу, объясню пока толком, что тут и как.

   – Вот еще, мне и на своем месте неплохо, – огрызнулся Регор. Но вяло, без особой агрессии. Переселится, подумал Альхели. Что-то ему такое ценное пообещали. И колесики в голове перещелкнули – Регор – бугай здоровый, но не вожак. Вожаков не покупают. А Шедар ничего вроде, глаза умные и незлые.

   Сейчас Сверчок готов был слушать хоть пса болотного, настолько было мерзко и муторно. Вскинул глаза – стены, тошнотворного синего цвета, всегда ненавидел, и разные – местами поблескивают, явно металл, а местами – матовые.

   – Чаша, значит, – промолвил, потирая буквы на коже. – Ну ладно…

   Если поначалу Сверчок недоумевал, что значит «логово», то теперь уж точно не осталось вопросов. Потому что иначе не назовешь. Что это за комната такая, с покатым потолком и странными кроватями-желобами в стене? Ничего так кровати, мягкие, правда. И все синее до омерзения… снаружи хоть посветлее, а тут – сочный такой цвет, довольно-таки темный. Ну и светильники – в форме не то звезд огромных, не то планет-спутников маленьких.

   Осмотрелся. Сказал с тоской:

   – Почему – синий?

   – Подавляет агрессию… А попросту говоря, успокаивает. Ничего, в Чаше цвета другие, и наверху, в гостевых и смотровых – тоже. Так что особо спокойным не станешь.

   Шедар на своей постели-желобе устроился – и принялся рассказывать. Вот что понял Сверчок: там, внизу, не поле и не арена, а котловина, место особое, называется Чаша. И Чаша эта – живая, скорее всего. Но, судя по всему, сумасшедшая. А может, откуда-то из дальней галактики, и обладает разумом, нормальному человеку непостижимым. В общем, она пейзажи создает по своему настроению. Полоса препятствий, так сказать. А специально отобранные подростки раз за разом эту полосу преодолевают.

   А очень и очень богатые люди смотрят на сие безобразие – не задаром, естественно. Да еще и ставки делают: пройдет-не пройдет, покалечится-не покалечится… самая замечательная ставка – выживет-не выживет. Красота, в общем. Скучать не приходится.