Текст книги "Созвездие Чаши"

Автор книги: Светлана Дильдина

   По дороге никого особо не встретили. Альхели заметил несколько дверей, одна из них была приоткрыта и вела в коридор. Мальчишка собрался было нырнуть в нее, но «горилла» не вовремя обернулась.

   Пришли.

   Процедурный – обыкновенный; приборы какие-то, стерильная чистота, не то что в дешевых больницах. Обыкновенный, ничего себе – привык…

   Стянуть больничную распашонку, плюхнуться на обтянутую белой тканью лежанку, ощутить сначала прохладу, потом тепло этой ткани…

   Женщина в светло-желтом халате навела на затянувшуюся рану металлический конус, нажала на кнопку. Из конуса полился мягкий согревающий свет. Стало щекотно.

   Альхели не выдержал, зашевелился, улыбаясь.

   – Не делай так больше.

   – А? – удивленно вскинул глаза на женщину, потом сообразил – она говорила о ране, а не о том, что он вертится.

   – Почему же? – улыбнулся шире.

   – Тебе и без того хватит острых впечатлений.

   – А если не хватит?

   – Хватит. Хороший ты мальчишка, – она отвернулась. В голосе врача было нечто… человеческое, не служебное.

   – Хороший, так заберите меня отсюда, – крайне вежливым и немного наивным тоном сказал Сверчок.

   – Не могу. Моей кредитки плюс имущества целиком не хватит и на половину тебя.

   – Опа. Что же я так дорого стою? Неужто из-за того, что прошел несколько тестов? А раньше никому вроде не нужен был.

   – Не из-за тестов. Из-за этого, – она положила пальцы на коричневые буквы. – Весьма дорогая операция, мальчик. И никто не станет выбрасывать деньги на ветер.

   – По-моему, у нас запрещена торговля людьми, – язвительно буркнул он.

   Та лишь вздохнула.

   Когда Сверчок попрощался с ней – вежливо, но не чрезмерно – паясничать не хотелось; она ответила быстро и скупо.

   Зашагали обратно.

   На сей раз ему повезло – «гориллу» отвлек какой-то высокий «аист» – тип с тощей шеей и длинным красным носом. Альхели со всех ног кинулся дальше по коридору, нырнул в ту самую дверь – с облегчением увидел, что дверь запирается. Повернул ручку; завертел головой, пытаясь сообразить, что и как.

   Коридор был коротким, в конце переходил в комнату с широкими окнами. И – приятно, но не ко времени – кадки с какими-то кустистыми пальмами… Стоят себе, зеленые и довольные – пальмы то есть, не кадки. А за ними – небо… прочной слюдой отделенное от мальчишки. Он подбежал к окну, хотел выбить стекло – но сообразил, что стекла в подобных заведениях, как и в богатых домах – дорогие, их так просто не разобьешь.

   – Мммать…

   Дергал за все ручки подряд – одна поддалась, когда дверь уже выламывали.

   Альхели выбрался на козырек – внизу расстилался пустой двор, покрытый серыми бетонными плитами. Съехав вниз по опорному столбу, побежал вдоль стены. И вдруг остановился, едва не завыл. Знак… если и впрямь так дорого стоит… и даже в Чашу заставил спуститься… кретин! Его же найти – раз плюнуть!

   – Чееерт… – простонал шепотом. Но знак пока не горел. Не хватились, наверное… А может, он и гореть не должен – здесь, не над Чашей. Просто найдут, как по маячку. Если Сверчок до такого додумался, остальные вряд ли глупее.

   Несколько пустых машин недалеко от карниза – жуки доисторические, блестящие, выползли и греются на солнышке. Вон та, крайняя, едва не подмигивает синей не включенной фарой… значок на решетке радиатора – колибри в круге. Ничего себе марочка…

   И Сверчок был уверен – здесь машины не запирают. Попробовать можно. Водитель из него… хреновый, что ни говори. И к таким моделям кто бы его подпустил… Но он все же открыл дверцу, юркнул на сиденье.

   Когда несколько минут спустя сотрудники и охрана подбежали к стоянке, Альхели вылез из машины. Прищурился от яркого света, отдувая от лица льняные волосы – ветер…

   – Что, не умеешь? – спросил один из охранников.

   – Ну почему же. Непривычно, и все-таки разобраться можно.

   – Пошли, – кивнул в сторону дома один. – Бегаешь – значит, здоров.

   Молча кивнул в ответ и пошел следом, чувствуя на себе взгляды. Вот ведь придурок. Лучше не раскрывать рот – там, внизу, засмеют, если узнают: пока разбирался с кнопками, перед глазами стояла Риша. Жалко ее. Жалко… бросать.

   Сверчку доводилось ездить в закрытых лифтах – когда кабина вздрагивала и срывалась с места, либо проваливаясь вниз, либо уходя вверх, на краткий миг становилось страшно. Кто знает, что происходит снаружи? Вдруг кабина-коробка пробьет крышу и унесется куда-нибудь в черноту? Или – вниз, к сердцу планеты, где плещется лава… или попросту будет лететь себе и лететь – вечно, так и не растворив дверцы?

   Что-то подобное испытал, когда его в Чашу спускали – хоть платформа открытой была.

– Явился? – Мирах сидел на выступе и покачивал ногой. Хмуро так смотрел, не-по хорошему.

– Знаешь, а тебя плохо воспитывали, рыбка золотая.

– Хорошо меня воспитывали, – спокойно сказал Альхели, присаживаясь на тот же уступ на расстоянии чуть больше вытянутой руки. – Нат вернулся?

– Нет еще. Будет, куда он денется.

– Жаль.

– Да ну? Настолько не нравится? Или обиделся, что он тебя? – Мирах пятерней провел по горлу, изображая всего из себя порезанного Альхели.

– Это не он. Я ему «стекло» не доверил.

– А он – тоже сам?

– Тоже я.

– Хм… Хищная ты, рыбка, – усмехнулся Мирах. – Не страшно было – обратно?

– Не страшно. – Повернулся и посмотрел прямо ему в глаза, наглые, желто-зеленые. – Если ты спрашиваешь о том, какой прием вы могли мне устроить. А если о Чаше – да, страшно. И врет тот, кто скажет, что совсем ее не боится. Сколько бы гонору ни было – вот как у тебя.

Мирах кинул в рот белую «горошину». Снова покачал ногой, что-то мурлыкая себе под нос.

– Иди, рыбка. – Спокойно так. Дружелюбно почти.

Альхели поднялся, сделал несколько шагов, и тут Мирах окликнул его:

– Да, Регор на прежнее место вселился, там, с краю, ему больше нравится. Так что просись к кому-нибудь в «логово», или занимай пустое. Я бы на место Ната посоветовал падать – ну его, Энифа и Хезе он задолбал…

   Нат появился на следующий день – Альхели подозревал, его так долго продержали наверху только потому что Нат до последнего притворялся больным. Теперь его грудь и живот пересекал толстой розовой нитью кривой шрам. Сгладится…

   Подростки уходили в Чашу, спускаясь по блестящей металлической лестнице. Кто-то смеялся, большинство были серьезными.

   И возвращались, не считая, что приобщились к некоему таинству.

   А Сверчок смотрел на экран – и думал.

   Не бывает в жизни таких небес и земли – небес, меняющих цвет с кислотно-зеленых на ядовито-сиреневые, переливающихся, кольцами и волнами расходящихся. Земли, которая сама вряд ли знает, что выкинет – и будет кроткой, как усталый довольный щенок, или яростной, будто натасканный пес в яме для собачьих боев…

   Так и не получалось до конца осознать, что видел – не фильм, а самое настоящее. Благо, пока все заканчивалось хорошо. Но время тянулось, густое, даже вдыхал будто не воздух, а упругую плазму, если бывает такая.

   Полторы недели прошло – а будто полжизни.

   Он уже знал, что красно-розовый, пахнущий малиной гель хорошо заживляет царапины и не дает образовываться шрамам, кроме разве что самых серьезных. И те сглаживает понемножку.

Этот гель у подростков был всегда при себе – чтоб не звать врача в случае свары между своими…

   Конечно, ссоры были обычным явлением. Ладно если до драк не доходило. Теперь Сверчок понимал, почему на него в первый раз так дружно накинулась целая свора – скучно ребятам, а тут развлечение.

   А когда Наос и Нашира сцепились из-за пластиночки-книги, форменным образом готовы были друг друга съесть, Мирах вмешался, вырвал пластинку и шваркнул со всей силы об пол – только отлетевшая металлическая заклепка сверкнула.

   – Ой, – горестно прошептал Наос, присаживаясь на корточки возле искалеченного напрочь сокровища.

   А Нашира гордо и зло сверкнула глазами – и удалилась, как королева.

   А еще у них были приметы. Увидеть во сне птицу – готовься к смерти. А если перед выходом в Чашу успеешь отщипнуть перышко-лист с одного из цветов, росших тут давным-давно, еще до любительницы растений Майи – вернешься целым. Перышек было много, но Майя все равно огорчалась – весь цветок оборвали…

   Успевали не все – это ж ведь, когда знак о себе заявит, надо к девчонкам бежать. А заранее оторвать – не считается.

   Сверчок и сам порой удивлялся, как быстро он, городской мальчишка, приучился доверять приметам и всякой вроде бы дребедени; скоро поймал себя на том, что старательно вспоминает сны – не было ли знака?

   Белые горошины, рассасывались медленно, в голове от них становилось ясно, а тело наливалось легкостью необычайной. Поначалу Альхели думал – наркотик. Еще чего, подняли его на смех. И без того иллюзий хватает – по самую маковку. А это – прочищает мозги. Только в Чашу с такой вот горошиной все равно не выйдешь. Зато можно заранее запастись, так сказать…

   – А почему нельзя – в Чашу? – спросил.

   – Задолбал ты со своими вопросами, – беззлобно сказал Саиф. – Потому что мозги они прочищают, а на мышцы – обратно действуют, понял? Но голова ясной остается подольше…

   Саиф вызывал чувства смешанные. Змеисто-гибкий, высокомерный, задиристый, он был на удивление интересным собеседником. Кроме него разве что Шедар способен был собрать возле себя кружок благоговейно разинувших рты подростков… ну, и Тайгета, когда бывала в духе. Саиф знал все. О звездах, морях, небесных орбитах, даже о банковских операциях. А было ему – пятнадцать. Порой Альхели казалось, что он и собственное имя помнит, только скрывает.

   – Кем ты по ту сторону был? – спросил как-то Альхели.

   – По-разному… и красть приходилось – нормально, – хитро прищурился Саиф.

   – А знаешь-то все откуда?

   – Балда! Я и читать любил. И книги, и записи воровал, между прочим.

   Голос его, грудной, немного меланхоличный, был приятным для слуха – таким голосом хорошо рассказывать сказки для малышей.

   – А может, ты брешешь все? Ну, про самолеты и прочее…

   – Может, – Саиф хохотнул. – Только, скажи, разве плохо у меня подвешен язык? Тебе и Мираху в жизни такого не выдумать… а Регору – и не выговорить. Только чтобы складно плести, тоже многое знать надо.

   Он посерьезнел, сказал:

   – Только я ведь не вру… ну, почти. Я если отсюда выберусь, обязательно убегу и оттуда, куда отправят. Дело свое открою…

   – А где денег возьмешь?

   – Украду. Не впервой…

   Рядом сидели, едва не соприкасаясь плечами – в Чаше быстро привыкали делить общее пространство. Поскольку если от других шарахаться будешь, быстро отправишься на тот свет.

   – И откуда взялась эта Чаша?

– Лет сорок назад, – Саиф устроился поудобнее, – На нас грохнулась одна дура с неба. Ушла глубоко в землю. Говорят, это прозрачный, немного мутный кристалл. На месте удара образовалась воронка… ученые долго вертелись вокруг, но половина с ума посходила.

– Откуда ты знаешь? – спросил Альхели. – Все-таки врешь, я думаю…

– Нет, он не врет, – вступил незаметно подошедший Нунки, тонкокостный, русоголовый мальчишка лет четырнадцати, – Откуда узнал, это дело его… Только все правда. Изучать воронку пытались. А потом… ученые хотели вырыть кристалл из земли, или разрушить, правда, еще не придумали, как. Но несколько самых богатых людей собрались  и выкупили Чашу… кто-то придумал, как можно ее использовать.

– Сволочи… – обронил Альхели.

– Поначалу туда запускали нанятых за деньги, но охотники быстро перевелись. Потом – взрослых бродяг и преступников. А потом…

– Это тебе дядя сверху рассказал, которому ты постельку греешь? – резко спросил Саиф. Нунки не смутился, только посмотрел печально большими коровьими глазами:

– Да.

   Сверчок растерялся – о таком он еще не слышал. Но промолчал.

   – Зоопарк, – говорил Мирах. – День открытых дверей, п…! Приходите, дорогие посетители, пока наши зверушки причесанные и приглаженные! Только раз в неделю платформы сюда спускают… не пропустите шоу…

   Его резкое лицо и так-то недобрым было, а сейчас и вовсе – вылитый божок войны.

   – А те, на платформах, нас совсем не боятся?

– Не боятся, – сквозь зубы ответил Мирах. – С ними постоянно охрана, а если и останешься наедине, так мигом вызовут, ежели что.

– Ну и… можно успеть, – сказал Альхели, поражаясь собственной кровожадности. Но почему-то мысль об убийстве не вызывала никакого отвращения… впрочем, и радости – тоже.

– А смысл? – хмыкнул Мирах. – Пробовали, не думай. Башку разнесут на раз, охранники-то. Толку? Здесь… – он прикрыл глаза, постоял, подставив тусклому солнцу лицо. Сказал буднично:

– Я не хочу подыхать, как тупое мясо. Тут я – живу, понимаешь? Не в смысле – ем типа, дышу… я ЖИВУ. И эти все, кредитками увешанные, такого в сто лет не поймут.

   Платформы спускались, огражденные серебристыми перилами. Легкие, едва ли не воздушные – казались эдакими пирожными. В них были люди. Обычные, в костюмах, вечерних платьях. Не больше двадцати человек… они смеялись, перешептывались, выглядели дружелюбными и спокойными.

   И Сверчок понял, будто в мозг вставили иглу – пронзительно-больно, – что здесь, в Чаше, не скроешь ничего. Не от этих, нарядных, болтающих на платформах – от своих, с коричневыми буквами на груди. Ничего не скроешь, совсем, и не надо выпендриваться – и страхи твои, и гонор они поймут и увидят прекрасно. Так же, как сейчас сам Альхели видел Нунки, идущего к некоему пожилому типу в дорогом темно-сером костюме, и улыбку Нунки видел – заранее надетую, плохо пристроенную на тонких губах. Он хочет жить и выбраться отсюда, и потому идет.

   А эти, на платформах, так ничего и не поймут.

   А Шедару махала красивая, молодая совсем, с платье стоимостью, наверное, с пол-города, пушистом, рыжем, сияющем, и Шедар отвесил снисходительный изящный поклон и застыл на месте, а лицо его тоже было маской, еще хуже, чем улыбка у Нунки, потому что ему было больно по-настоящему.

   И Альхели не выдержал, отвернулся. А после кинулся со всех ног в «логово», не слушая окликов. И плевать, что ЭТИ хотели познакомиться с новичком.

   – Ну, вот, – Мирах вывалил в «желоб» богатый улов. Несколько пластиночек-книг, и, самое главное – пару новых записей фильмов. Книги тут же расхватали, но получили по рукам:

– Обратно, живо!

С неохотой кинув добычу на синюю поверхность желоба, Сабик сказал обиженно:

– Чего выпендриваешься-то? Отдашь все равно… Ты ж сам не читаешь почти.

– Нечего хватать все подряд, не сороки. Получите в свой черед. Вот еще, – он положил перед подростками плоскую коробку с золотыми буквами на крышке – нарядный такой логотип, броский. Белочка стилизованная. Компания, производящая видеоигры – весьма дорогие, кстати.

   – Мирах, ты божество!! – заорал Саиф, валясь перед ним на колени. – Девчонки, тащите ваши кактусы, будем ему благодарственный венок сооружать!

   – Придурок, – довольно хмыкнул Мирах.

   – Шедар говорил – не одобряется, – недоуменно спросил Сверчок у Хезе-Ушастика.

   – Верно.

   – А книги, записи – где Мирах их достает?

– Наверху, где же еще. У этих. Если не совсем явно, охрана терпит…

– Хм… – представить себе Мираха-попрошайку Альхели не мог, даже при всей неприязни к «островитянину».

А Хезе продолжил, уловив его сомнения:

– Э! Ты бы видел, как он с ними держится! Будто вот-вот плюнет кому-нибудь на лысину. А эти чудики прыгают рядом на задних лапках! Услужить всегда рады!

– Да, скажешь тоже! Кто они – и кто мы!

– Нет, ты и вправду никак не сообразишь, – рассмеялся Хезе. – Ты в зоопарке был? Там какой-нибудь верблюд плюнет на них, так они утираются и весь день ходят гордые. Кредитки есть, ума нет. Как же, зверушки, блин. Экзотика – если такая у тебя соизволит подарочек взять, еще и лапку пожмешь, и поклонишься, чтобы все видели – я, мол, любитель искусства, ценитель истинный!

   Значит, заходы в Чашу – искусство. А почему бы и нет?

   Удовольствием было смотреть, как пальцы Табита бегали по клавиатуре – невероятно быстро и точно. Он чуть наклонялся вперед в особо ответственные моменты, и покачивалась серебряная сережка-топорик.

   Саиф примостился рядом с приятелем, зачарованно глядя в экран, где летали, кувыркались, распадались на части и вновь собирались люди, чудовища и непонятные геометрические объекты.

   – Вот ведь насобачился! – не скрывая зависти, восторженно шипел Эниф. – Это кто ж ему такие штуки до Чаши подсовывал, а? Это ж игра дорогущая!

   – Мирах, дай поиграть! – канючил Наос, увиваясь вокруг старшего.

   – Дитё, ты сначала на кнопки жать научись, – беззлобно отвечал тот.

   Сверчок тоже засмотрелся на руки Табита и на кран – только и на Мираха поглядывать не забывал. Тот отошел в тень и посмеивался, показывая крепкие зубы. Только было пригасшая неприязнь усилилась – ведь лестно ему, что ребята на него едва ли не молятся, когда притаскивает подачки… Там, наверху, сам принимает подарки, как собачонка – кость, и хвалится перед другими. Берите, мол, мне не жалко… вам в жизни такого не получить. А захочу – поломаю у вас на глазах.

   Игра сразу потеряла всю свою привлекательность. Пусть там, как настоящий, герой кульбиты выделывает и палит из немыслимого оружия.

   Плевать…

   Мирах заметил, что Альхели отделился от кучки подростков и направился прочь.

Фильм собрались смотреть ближе к ночи.

   Экрана настоящего не было, и проектор установили перед блестящей темной стеной в одном из тренажерных залов. Ничего себе получилось… порой мешали смотреть блики, но это было совершенно неважно. На стене, прямо перед подростками, два идиота вели гоночный автомобиль прямо через курятник, колеса, утыканные перьями, возмущенно кудахтали и пытались взлететь, а идиоты ссорились прямо в машине, вырывая друг у друга руль.

Подростки хохотали, не в силах сидеть спокойно.

– Ой, не могу, – всхлипнула Тайгета, уткнулась в плечо Наширы, а та повалилась на Энифа.

– Не мешайте, вы, там! – возмущенно шипел Наос, вытягивая шею и периодически вцепляясь в закрывающие обзор шевелюры то Сабика, то Миры.

   – Выберусь отсюда, – говорил Хезе, – И посмотрю все это на стереоэкране.

   Комедия закончилась непростительно быстро, а спать не хотелось, и на Мираха насела толпа – вынь да положь второй фильм! Он отбивался, едва не рычал, но с толпой совладать не сумел.

   – Да подавитесь вы! – наконец просто взвыл он, и швырнул в Шедара второй кассетой.

   Второй фильм веселым был, конечно, только с моментами душещипательными – девчонки даже всхлипывать начали. Про собаку-ищейку, наркотики – ну и любовь, куда ж без нее. Момент, когда раненый пес лежал на быстро краснеющем снегу на фоне заката и Сверчка едва не заставил носом зашмыгать; а вот Наоса-таки проняло. Но конец оказался хорошим. Славный такой конец.

   – А ну живо пошли все спать! – зверствовал Мирах, разгоняя желающих пообщаться и обсудить увиденное. – Вон, уже глаза косые у всех! Завтра вызовут, и будете дохлые, как мухи зимой!

   И прибавил угрюмо:

   – И на мою помощь тогда не рассчитывайте!

   Риша на сей раз спокойно ушла вместе с девочками, и Сверчок облегченно вздохнул.

Утром за завтраком все вяло жевали, изредка обмениваясь впечатлениями о вчерашнем – острота ощущений еще не ушла, но досадно было, что самое интересное завершилось и теперь еще невесть сколько ждать нового.

   Наос подсел к Хезе и о чем-то горячо шептал ему. До слуха Сверчка донеслось возмущенное шипение Хезе:

   – Ты что, иди вон к девчонкам! Я не могу!

   Тот настаивал, и рожица у него была одновременно испуганная и довольная. Наконец Хезе поднялся, махнул рукой и скрылся в «логове»; Наос поспешил за ним; скоро оттуда послышались приглушенные, явно спорящие голоса – и смешки.

   Эниф попытался сунуть нос, но на него зашипели дружно оба.

   – Заговорщики, – обиженно произнес он, вернувшись и плюхнувшись на прежнее место.

   Младший «подопечный» Чаши появился не скоро – уже и Хезе уселся на любимое место, уже подростки интерес потеряли – подумаешь, секретное дело!

   Наос застыл у выхода из «логова», будто испуганный суслик – настороженный, лапки подняты, в лапках лист бумаги.

   – Мне вот тут Хезе помог…

   И смущенно лист поворачивает так и эдак, скручивает в трубочку. На бумаге разве что заметки писали, «памятки»; здесь такой хрусткий лист и подавно годится только чертиков рисовать да играть в «галактический бой» – а у Наоса в руках чуть не целый трактат. Мальчишка кашлянул.

   Сказал смущенно, и с легким вызовом:

   – А у меня собака была. Хорошая. Черный водолаз.

   И принялся читать – Сверчок с удивлением понял, что это стихи. Если бы у Наоса на голове раскрылся бутон, удивился бы меньше.

   Читал мальчишка весьма неплохо – голос отчего-то стал глуше и строже, и Сверчок в жизни бы не поверил, что слова произносит маленький Наос:

 
   Сосед мне говорил – да что за чушь – небеса?
   Холодные, и звезды там – прибитая жесть!
   А вот бы кто забрал меня в Созвездие Пса,
   Пусть Малого, неважно – лишь бы дали поесть.
   Как цепью ни греми, не разорвать тишину.
   Куда ловчей бежать и подыхать на ходу…
   А поутру собакам не повыть на луну,
   Вот разве что на собственную морду в пруду.
   А где-то плачет скрипка, заунывно-вольна:
   «Все ждешь, мол – а чего?» – да так, задаром сижу.
   Но вот однажды, раненая, лопнет струна,
   Как будто подавая мне сигнал к мятежу.
 

   Про мятеж прочитал – вроде голос воинственным должен был стать, а нет, напротив, стал виноватым. Наос еще и плечами смущенно пожал, извиняясь как будто:

 
   И на цепи сидеть уже никак не смогу —
   Ну, так не вой по мне, и носом землю не рой,
   Когда взойду Созвездиями Лап-На-Снегу
   Над мерзлой, опостылевшей моей конурой.
 

   Подростки притихли. И даже переглядываться начали не сразу.

   – Ребенок с ума сошел, – пошевелил бровями Регор. – Наос, ты буйный?

   Девочки сияли.

   Наос неловко спрятал в ладонях лист и направился к своему любимому месту.

   – Балда ты, ребенок, – Мирах ласково отвесил ему подзатыльник. – Спасибо, что поделился.

   – Пожалуйста, – багровея на глазах, довольно пробурчал Наос. – И сам-то ты кто? Тебе шестнадцать хоть есть?

   – А кто его знает… Мне как-то пофигу.

Прохладным выдался день – нечасто такое случалось. Белесое марево над котловиной слегка развеялось, и небо отливало синевой. Подростки, щурясь, вглядывались в него, и каждый ощущал приятную легкость – вот оно, небо, спускается, раздувает надоевшую пелену. Еще немного – и лети, не хочу.

   В Чашу вышла «тройка» – и оставшиеся подростки испытывали сожаление, едва ли не обиду за товарищей: для них там небо – не настоящее, искрящееся всеми цветами радуги… неживое.

Мира держалась поодаль – не по собственному желанию даже, просто земля в самом начале трещиной отделила ее от двух остальных подростков. И Сверчок, замирая, следил, как кувыркалась, падала и поднималась коротко стриженная черноволосая девушка в алом.

А по другую сторону разлома бежали Мирах и Нат. Мирах внимания на товарища не обращал – будто несся за ним щенок приблудный.

Вот Мирах упал, распластавшись, раскинув руки – и правильно сделал, земля дрогнула и вспучилась вбок – на ногах он бы не удержался. А так – переждал, скатился со склона, ловко приземлившись на ноги, и помчался дальше, будто одержимый желанием как можно скорей разделаться с полосой.

– Ненормальный, – тихо сказал Шедар. – Он задает такой темп… будто черти за ним гонятся. Если вдруг споткнется или не рассчитает…

Мирах рассчитывал все – или ему везло. А вот Нат пыхтел где-то сзади. Нат осторожничал. И отстать боялся, и двигаться слишком быстро.

Только ему повезло – камень, который он нечаянно оседлал, внезапно поехал вперед, и вынес подростка прямо на линию Мираха. Тот обернулся, и брови сошлись на миг. Потом он сделал шаг вперед – а Нат принялся поспешно слезать с валуна, цепляясь за малейшие выступы. И не успел. То есть слезть – успел, а вот на землю встать по-настоящему – нет. Почва под ногами разъехалась, будто Чаша зевала.

   Сверчок впился глазами в экран, уже понимая, насколько опасную штуку выкинула Чаша.

И видел, как Мирах остановился – и спокойно смотрел на сползающего по склону подростка. Звуков из Чаши не доносилось, и криков не было слышно. Но Сверчок не сомневался – Нат кричал… пока его пальцы не перестали цепляться за склон, пока он не полетел вниз вместе с осыпью – и валуны не сомкнулись над ним.

   Платформа, привозившая гостей, смотрелась серебристым пирожным… а возвращавшая на место своих – маленьким металлическим бутербродом, тяжелым и плоским.

   Мирах выглядел уставшим, но совершенно спокойным. Желто-зеленые глаза потускнели немного, и на лице отображалось безразличие ко всему. Но он улыбнулся, увидев подростков. Улыбнулся, будто ничего не произошло.

   Этого Сверчок не мог вынести. Он шагнул вперед, бледный, похолодевший, ощущая себя сжатой едва ли не в точку пружиной.

   – Ну? – бросил Мирах, останавливаясь перед ним.

   Гневные слова не на языке вертелись – скопились где-то в районе груди, мешали дышать. Альхели рад был бы закричать, но мог лишь по капле выдавливать:

   – Ты же… его убил.

   – Нет.

   – Мы же… все видели!

   – Протри глаза. – Он прошел на свое любимое место, сел, расслабился, отдыхая, опустил веки.

   Альхели не понимал одного – молчания вокруг. Он прошептал побелевшими губами:

   – Но ты… мог спасти Ната.

   – С какой стати? Он – трус, едва не угробил многих… и тебя, кстати, подставил бы – в другой раз.

   – Но ты мог… достаточно было сделать несколько шагов!

   – Ради большинства тут я бы эти несколько шагов сделал, можешь не сомневаться. А Нат был трусом. И все.

   Альхели яростно обернулся (это оказалось куда проще, чем говорить с Мирахом) – ну, вы – неужто смолчите?!

   Только на паре лиц мелькнула растерянность, на остальных – согласие безоговорочное.

   – Да прав Мирах, что ты, в самом деле, – махнул рукой Эниф. – Мы уже вытаскивали этого Ната, мы с Шедаром… он, верно, трус был, каких мало. Его вообще стоило прикончить… Чаша сама помогла.

* * *

Небо меняло цвета – с малинового на синее в бурых разводах. Дикая смена красок являлась еще одной прелестью Чаши… правда, краски бушевали отнюдь не всегда. Порой даже небо над головами было – обыкновенное, голубое, не привычно-белесое. Впрочем, не исключено, что и это – всего лишь иллюзия…

Сверчок сказал Рише еще до спуска – оставайся подле меня. Та бледной была, но держалась неплохо. Новенькая… почти сразу – в «четверку». У Сверчка самого-то поджилки тряслись, едва сумел успокоиться.

Нашира слышала его слова – только скривилась. Мол, сам без году неделя, а строит из себя помощника. Четвертым шел Регор – этот с самого начала оторвался от прочих. Альхели мог его понять. Тащить на загривке новеньких – себе дороже. А бросить беспомощных совесть не позволит… наверное. Вот и предпочел уйти сразу – выбирайтесь, мол, а я ни при чем.

Земля под ногами вяло покачивалась. То справа, то слева выстреливала «лианами» – нужно было мгновенно падать, или хоть пригибаться. Лиана выскочила прямо из-под ног Риши… Сверчок успел отдернуть девчонку назад.

Потом пришлось спуститься в овраг, и уже Риша держала товарища своего, когда тот замешкался и распластался на склоне, а из-под легких кроссовок сыпались камни.

У нее сильные руки, удивленно подумал Сверчок – потом.

А после Чаша как озверела – лианы пошли хлестать направо и налево, усеянные шипами и ядрами-утолщениями на конце, а под ногами кочки превращались в ямы и наоборот. Тут уж было не до размышлений – и все же Сверчок исхитрялся смотреть не только по сторонам, но и на мелькающую сбоку косу. Эта коса была маяком, стрелкой компаса… и ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы стрелка замерла навсегда.

Альхели пришел в себя лишь на металлической полосе – позади расстилалось спокойное поле, прикрытое бежевым маревом. Рядом стояла Риша, очень бледная, с перепачканными землей волосами, с царапинами на щеках – но спокойная. Только дышала неровно.

– Спасибо, сестренка, – тихо сказал он, глядя, как вспыхивает в небе зеленая звезда, возвещающая не о них.

А о Нашире.

   Что трансляцию их захода не вели, понял сразу – так подростки рванулись к платформе.

   А Мирах не рванулся, он эдак лениво подошел. Только Сверчок поклялся бы чем угодно – «островитянин» следил за теми, кто спускался, расширенными глазами… будто нечто важное зависло от того, что Мирах разглядит на платформе.

   И поручился бы – когда Ришу невредимой увидел, отвернулся, прищурился, какую-то циничную шуточку о новичках Регору бросил… В общем, обычный такой, нахальный. Нет бы похвалить девчонку, ей несладко пришлось. Как же, по-хозяйски положил руку на плечо Риши – и с косой ее развлекается.

   А Риша, дурочка, терпит… ну как объяснить, что отныне она и Мирах – равны?

   Так и не сообразил, как объяснить, чтоб хуже не сделать. Плюнул и отправился отдыхать.

   В компании Шары.

   Там, снаружи, у него не было девчонки. Один раз только… ей было шестнадцать, и она накурилась травы – кажется, и не совсем понимала, кто перед ней, четырнадцатилетний подросток или зеленый винтокрылый бегемот. Запах ее – дешевого сладкого дезодоранта и не очень чистого тела – он запомнил, и это было единственное, что не показалось приятным – но скоро перестало иметь значение.

   Здесь было совсем по-другому.

Шара пахла вкусным домашним мылом – запах из детства впечатался в память. Вроде и мылись они тут – одинаковым, а все равно, на коже этой мышки оставался особенный аромат. Пахло единственным, что связывалось в сознании с понятием «дом»… давнее-давнее, еще карапузом был Альхели – то есть не Альхели тогда, и даже не Сверчок. Хорошо… но отброшено за ненадобностью.

Шара была так себе, серединка наполовинку. Пользоваться можно, и ладно. Устраивала; остальные две, Майя и Мира, тоже порой составляли компанию – но эти по большей части с другими шли, Майя – потому что личико кукольное, покладистая – нарасхват, а Мира сама вытворяла такое… А Тайгета – красивая, только на нее разве облизываться оставалось – попробуй-ка, сунься ближе!

   Но в Чаше девчонки были на равных. Даже Майя и Шара – там, снаружи, при таких-то раскладах была бы мелочь для общего пользования, а тут – товарищи. Поди, разбери законы этой компании… И малышей – Сабика-сладкоежку и Наоса – не обижали, хотя верховодили, конечно, старшие, опытные. Интересно, а останься самым опытным такой вот Наос, думал Сверчок, он-то сможет считаться главным?

   Но чего не было в здешнем народе, так это мелочности. Ну, разве в Саифе немного, но так, слегка злило, не более. В остальном – хорошие вроде люди… с тараканами, кто же без них, но – вполне. Кроме Мираха разве что. Ну и Нат раздражал безумно… когда был жив. В остальном – хорошие люди.