Текст книги "Созвездие Чаши"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

   – Ты тоже изменился, Сверчок.

* * *

   Есть такое деревце – гуарроба, Невеста Грома. Живет не одну сотню лет, и растет очень медленно. Можно его в горшке выращивать, долго-долго, лет пятьдесят, а оно едва человеческого роста достигнет. А у Майи деревце – до колена…

   В книжке, принесенной Мирахом, Эниф вычитал занятную штуку. И после этого все с Мирой шептался, давно ее из других девчонок выделял. А потом Майя свое деревце покалеченным нашла – одна ветвь отломана, а Эниф и Мира что-то увлеченно перетирают, смешивают и на каменке сушат. И запах – не сильно приятный, сладковато-терпкий, отдаленно на запах перегнившего сена похож.

   – Эй, химики недоделанные, вы что там творите? – первым не выдержал Регор.

   А когда ему объяснили, посмотрел уважительно и сказал:

   – Вещь!

   Мирах в последнее время все чаще уединялся – и без того занял отдельное «логово», да еще и днем порой туда нырял – и попробуй кто выдерни без веской причины! Огрызался на малейшую невинную шутку, если та чем-то приходилась не по нраву. Те, кто рискнул заглянуть в «логово», утверждали – он то сидит, то лежит, глядя куда-то перед собой.

   Вот после такого уединения Мирах и вышел.

   Увидел – подростки, радостные, развалились на кубиках – бреде архитектора, и смотрят осоловелыми глазами.

   – На, – протянул ему Эниф конвертик маленький. – Вдохни, и будет хорошо…

   Мирах конвертик взял, понюхал, потом поинтересовался:

   – Это кто ж такой мастер?

   – Мы с Мирой, – радостно ответил Эниф чуть заплетающимся языком. – Вот, видишь это… дерево с корой? Оно самое вот.

   – А… – металлическим каким-то голосом откликнулся Мирах, подошел к «дереву», выдрал его из горшка и, раскрутив, зашвырнул в Чашу подальше.

   – Ты это… что? – вскочили Эниф и Шеат; остальные приподнялись, ошарашенные.

   Мирах подошел к Энифу, улыбнулся очень нехорошо, подозвал:

   – Иди сюда, разговор есть.

   Тот подошел, нахохлившись, неуверенно ступая. Ничего плохого не ожидал. И Мирах ударил его – со всей силы. Потом еще и еще – намеренно жестоко, по сравнению с этим все прежние драки детским лепетом показались. Такого Альхели еще не видел. То есть здесь, в Чаше не видел – а в прошлом, на улицах, приходилось. Когда бьют, желая противника убить, но не сразу; неважно, кулаком, ногами или обрезком трубы. Подростки перепугались – никто не вмешался. Эниф уже на полу валялся, пытаясь закрыться, хоть голову – Мирах отвесил ему еще один полновесный пинок, и обернулся к Мире. Та побелела, но с места не двинулась. Уж какой невероятной мощности ураган промчался в голове Мираха, по лицу было видно – бешеный совершенно; а руку на девчонку он все же не поднял.

   Шедар вылетел из тренажерного, остановился у Мираха за спиной, готовый удар блокировать, если что – всего на полминуты опоздал.

   – За что? – прошептал Эниф, размазывая по лицу слезы и кровь. А глаза несчастными были – и полными недоумения. Ни следа наркотической поволоки.

   – Я же как лучше хотел…

   Мирах прикусил губу; первым склонился к Энифу, помогая тому подняться. Другие перехватили его, поддержали – Эниф дохромал до кубиков, а слезы все текли по щекам.

   – Я тоже успел прочесть эту книжку, – сказал Мирах, отходя немного от группы и присаживаясь на край одного из сидений. – И с наркоманами в одном притоне жил. И один из них сдох у меня на глазах… а дружок его – я видел, во что он превратился. Я не хочу выходить в Чашу с человеком, у которого мозги дурью сплющены… тем более подсаживаются на это – за здорово живешь. И мрут тоже. Блин, великие химики… Спасибо скажите, что живы еще! – рявкнул он.

   – Ну, а бить-то зачем? – спросила Шаула.

   – Чтобы дошло…

   – Чтобы показать, что кому-то здесь больше всех позволено! – вскинулся Сверчок, зазвенел голос. Поддерживал Энифа – тот все еще всхлипывал, согнувшись, держась то за ребра, то за бедро.

   Мирах присвистнул, спрыгнул с кубика и шагнул к Альхели. Остановился напротив.

   – У тебя штатная должность – в каждой бочке затычка?

   – Может, и так, – выпрямился, насколько мог, хоть и не встал – не бросать же Энифа.

   – То-то смотрю… встреваешь, куда язык дотянется…

   – А это уж не тебе решать. Мы здесь не твои подданные, и права у всех – одинаковые.

   Тогда Мирах вскинул на него наглые свои, яркие глаза и сказал негромко:

   – Слушай, ты мне надоел…

   Если стали бы спрашивать – может, и наврал бы Сверчок. А самому себе признавался, тут-то чего хитрить. Страшно, еще бы. И не только того боится, что может выкинуть Мирах – ну его, в самом деле, Сверчок не в первый раз Чашу проходит, были моменты, когда с жизнью прощался – а то страшно, что может и сам не сдержаться. Ведь это просто, когда рядом – враг, и требуется от тебя – малая малость. Всего-то руки не подать… в худшем случае – чуток подтолкнуть.

   А потом спать спокойно, и видеть во сне цветы, деревья и звезды. А тот, кто жизнь свою Чаше подарит – фантом, иллюзия, каких насмотрелся вдосталь.

   А то, что ощущаешь порой – незримые нити, от одного к другому протянутые – ерунда.

   А может, и не ерунда. Может, оборвешь эти ниточки, все до единой – и навсегда замолчит некий диковинный инструмент. Понять бы, что он играет? Толком неясно, а все же в юности подобные песни слышнее.

   Эх ты, Сверчок-невеличка. Фантазия почище чем у Хезе. Ничего, скоро будет, куда ее применить.

– Ну что, рыбка? – негромко спросил Мирах, когда стояли рядом, еще не вступая на землю Чаши. – Ты хотел со мной в паре пройти, так?

– Знаешь… – Сверчок невольно прищурился, глядя на солнце. – Пройдем, тогда и поговорим.

Тот улыбнулся. Широкая такая улыбка, недвусмысленная.

– Я очень надеюсь, что мне не придется спасать тебе жизнь. Ты будешь чувствовать себя препогано.

– А если наоборот?

– А наоборот – нос не дорос, рыбка-Снегирь.

   Сверчок уже знал манеру Мираха – тот словно старался измотать Чашу, не дать ей опомниться, хотя сам весьма пристально следил за тем, что происходит вокруг. Чашу он чувствовал, как никто другой – будто и сам творил окружающую действительность. Сумасшедший свой темп он не навязывал никому – партнеры сами начинали подстраиваться.

И, если шли след в след – обычно заканчивали проход без травм. Мирах и подхватить успевал, если что.

Вот и сейчас – глянул на Альхели со смешком, и рванулся вперед. Причем так, скотина эдакая, чтоб не избавиться от напарника, а маячить у него перед носом вроде морковки, которой ослика приманивают.

Сверчок постарался не злиться – и мысленно показал Мираху фигу. Уж что-что, а бегать он и сам умел.

   Только вот кувырки толком делать на бегу не успел научиться, а этот, впереди, мог и в сальто выйти, не сбавляя темпа. Покрасоваться, блин, перед зрителями… Чаша сердилась – не то что совсем, но заметно. Кляксы-рожи парящие с толку сбивали. То тут, то там в опасной близости выскакивали из земли острые камни, то на зубы похожие, то на бивни. На один такой бивень Сверчок едва грудью не напоролся – упал, окончательно сбив дыхание.

С некоторым злорадством отметил, что Мирах – в двух шагах, припал на колено и тоже тяжело дышит.

– Ну что, запас топлива кончился? – крикнул ему Сверчок.

– На себя посмотри, – огрызнулся тот, поднимаясь. Огляделся – впереди камни сходились и расходились. Мерзкая штука, в такой переделке Сверчку уже приходились бывать.

А тут еще земля под ногами шевелилась слегка.

А Мирах рванул вперед, как очумелый, крикнув на ходу:

– Ты что, заснул, идиот?!

Мчаться прямо за Мирахом было опасно – Альхели свернул вправо, выбрал момент, когда камни разъехались далеко – и нырнул в прогал.

   Увернулся от одного валуна, от второго – услышал короткий вскрик, на мгновение остановился. Опомнился вовремя – что бы там ни произошло, стоять столбом – верная смерть. Для обоих, возможно.

   Сверчок миновал полосу блуждающих глыб и увидел напарника – тот был невредим вроде как, хоть руку левую держал не очень естественно. Ну и смерил Сверчка таким взглядом, что все добрые намерения улетучились вмиг.

   Сверчок тоже дал маху – лодыжку потянул, бежал, заметно хромая.

   Только про ногу забыл – когда склон под ногами изогнулся горбом, едва не сбрасывая мальчишек на острые камни. Когда в долю секунды не мозгом – телом успел среагировать – тому, кто рядом нужна поддержка. Неважно, друг он или враг. И выбросил в сторону руку – невольно, так, падая, цепляешься за любую опору, так мать кидается вперед, защищая детеныша; и сообразил, что Мирах его жест отзеркалил.

   Полосу прошли чисто, шаг в шаг ступили на металлическое кольцо.

   И вот оба лежат на спине – рядом, глядят в небо и ждут, когда спустится «краб». И чувствуют себя препаршиво – и при этом обоим смешно.

   Такой Ришу не знал никто. Когда спрыгнула с кубиков, стала перед подростками – будто птичка, что защищает птенцов, раненой притворяясь, плещет в пыли ломкими крыльями. Сразу стала маленькой, но голос звенел, испуганный и решительный.

   – Вы хотите быть среди тех, кому можно довериться в Чаше, но скольким вы верите на самом деле? По-настоящему? Неужели вам не… не надоело, что умирают те, с кем вы живете бок о бок? И… и не просто живете!

   Она задыхалась, проглатывала слова, боясь не успеть договорить:

   – Скольких вы будете спасать, как самого себя? – повернулась к сидящей у стены паре. – Вот Гамаль и Тайгета… они уже год здесь, и живы, потому что они – как один человек… но все остальные им безразличны!

   Тайгета недовольно дернула головой. Риша умолкла – будто у нее кончилось дыхание. Подростки переглядывались, словно каждый ответственность на себя взять боялся – первым что-то сказать.

   – А что, очень пламенная речь получилась! – вполне искренне произнес Анка.

   Саиф склонил голову набок:

   – А это идея! Разбиться на парочки… Шеат, будешь моей подружкой?

   Тот сплюнул.

   Регор ухмыльнулся:

   – Мирах, ты намек понял? Твоя девочка хочет выжить!

   Риша прижала косу ко рту и со всех ног кинулась прочь.

   Мирах поднялся со своего места, неторопливо подошел к Регору, остановился. И ударил в лицо со всей силы, снизу вверх. Тот охнул – голова запрокинулась, из носа хлынула кровь.

   К пострадавшему тут же подскочили Майя и Мира, а Шаула флегматично сказала:

   – Ну вот и поговорили. Риша права. Дури в вас – немеряно просто, а толку мало.

   И неподражаемым тоном – не то учительницы, не то язвы записной – обратилась к Мираху:

   – Ну что, так и будешь тут торчать?

   Он повернулся послушно, будто примерный школьник, и шагнул в «логово» вслед за Ришей.

   Никто их не видел. А Мирах сидел на полу, подле Риши, которая с ногами устроилась в желобе. Она сняла резинку, стягивающую кончик косы, и задумчиво расплетала волосы, чтобы занять чем-то пальцы.

   – А сам ты… откуда?

   – Не надо, Риша. Знаешь ведь… в Чаше это неважно.

   Помолчав, сказал неохотно:

   – Отец у меня был. Дрался… я в восемь лет убежал – вернули. Избил, живого места не было. Потом еще… в общем, я прибился к бродягам, взрослым. Ничего… не обижали.

   На следующее утро сверху спустился Нунки. Бинты с него сняли, и виден был ярко-алый шрам, пересекающий левый висок и заканчивающийся посредине брови. По контрасту с ярким шрамом лицо подростка было зеленовато-бледным. Двигался он осторожно, будто шел по очень скользкому полу среди хрустальных предметов.

   Регор присвистнул, протянул:

   – Мдаа…

   Девчонки засуетились. А Мирах окинул Нунки внимательным взглядом – и больше на него внимания не обращал. Сверчку такой оборот не понравился очень – на сердце отчаянно заскреблись холодные лапки. Улучив момент, позвал «островитянина» в пустой зал:

   – Мирах… есть разговор.

   – Ну? – лениво спросил, откидываясь назад и разглядывая потолок, будто было там, что разглядывать.

   – Нунки.

   – Что он тебе?

   – Он мог уйти… он как-то убедил врачей, что сможет продолжать выходы.

   – Неужто? Врачей убедил? А то они такие тупые.

   – Я не думаю, что он врал мне, когда говорил… Так или иначе, он вернулся. Боюсь, его отпустили сюда умирать, – Сверчок сцепил пальцы, обхватил ими колено.

   – Тебе-то что? – снова спросил Мирах. – Нунки, врачи, Чаша – все в полном согласии, все в ажуре.

   – Жестокий ты, Мирах.

   – А меня жизнь не щадила. – Он подобрался, напрягся весь – будто не белобрысый тонколицый подросток рядом сидел, а громила-убийца. – Ты вроде уличный? Знаешь, каково получать по шее за то, что не так посмотрел? Засыпать на холоде, в мокром тряпье, зная, что тебя пинком разбудят? Риша вон, добренькая… ей никто кусок хлеба изо рта не вырывал!

   – Потому ты к ней и потянулся.

   – Да пошел ты, – ответил Мирах беззлобно даже. Как от комара отмахнулся.

   – А я думал, Риша все же нашла в тебе что-то, незаметное окружающим, – в сердцах сказал Сверчок, развернулся и ушел.

   Ночью на площадке не наступало полной темноты – тусклые продолговатые плафоны горели, превращая людей в призраков. Можно было и в «логовах» свет не выключать, но подростки никогда ночью не оставляли света. Синий цвет до того приедался, что ночью предпочитали полную темноту… пусть даже сны кошмарные снятся. Никто не спросит утром, отчего ты кричал.

   Фигурка выскользнула из одного «логова», остановилась у входа в другое.

   – Нунки, – прошептал подросток, стараясь не разбудить Саифа и Гамаля.

   Мальчишка не спал, видно – откликнулся сразу.

   – М?

   – Иди сюда. Тихо.

   Вышел, напряженный, настороженно глядя на Мираха.

   – Идем.

   Поманил за собой, в сторону от «логова», к душевым и тренажерным. Неуверенность Нунки спиной чувствовал. Понимал, что тот думает. Как же, не так давно такой вот ночью с площадки полетел Сабик… Правда, он сам. И своих здесь точно никто убивать не будет – для этого существует Чаша… Но порой и слова достаточно.

   Остановились у входа.

   Мирах смерил подростка внимательным взглядом. Ничего не изменилось – да и с чего стало бы меняться? Немного запавшие глаза – в полумраке круги под ними заметней, движения отнюдь не такие точные, как раньше. Со стороны – нормальный мальчишка, но Мирах слишком привык подмечать черточки, незаметные постороннему взгляду. Да что там, не он один – каждый из тутошних. Ничего не скрыть. Слишком сильно жизнь каждого зависела от каждого.

   – Болит голова?

   Нунки замялся, постарался отвернуться невзначай, уйти от ясного ответа:

   – По-разному…

   – Ты не виляй! – оборвал Мирах. – И не дергайся. Стал бы я с тобой разговаривать, если бы решил избавляться?

   – Болит… часто, волнами. Порой все плывет и качается, идти тяжело… и сосредоточиться не удается. – Он упорно разглядывал стену, губы сжал плотно.

   – … твою мать! – не сдержался Мирах. – И как тебя эти долбанные врачи отпустили?

   – Я им сказал – свое еще не отработал в Чаше, если сумеют вернуть, получат поощрение… Они сказали – отвечай за себя сам. Вот и все.

   – Зачем ты вернулся?

   Нунки пытался отмолчаться. Мирах взял его за плечо, встряхнул и сказал раздельно:

   – Зачем. Ты. Вернулся? Ты соображал, что делаешь?

   – Да. И Снегирь…

   – Тьфу ты. Опять этот… затычка!

   – Я одно понял, – губы едва шевелились, но голос стал звонче, серебряным даже, будто мальчишка что-то важное для себя решил: – Отсюда можно и нужно уходить только, когда кто-то ждет. Когда есть, к кому. Или – в самом начале, пока не видел смерти своих…

   – Ясно. Забей на лирику. – Поморщился Мирах, – Делать с тобой… Пошли.

   Тронул выключатель – коридор залил мягкий сероватый свет одного плафона. Лица подростков неестественными стали – серо-голубоватые, с четко обозначенными тенями. Дети Чаши, подумали оба, бросив взгляд друг на друга. Подлинное обличье…

   Мирах привел Нунки к тренажерам, распорядился:

   – Иди в кольцо.

   – Ты не… надолго его запустишь?

   – Зачем?! – Мирах едва сдерживался.

   Русоголовый подросток глянул на тренажер, будто на ядовитую змею, которую хочешь-не хочешь, а в руки брать придется:

   – Чтобы… все же отправить меня отсюда.

   – Умный, да? – буркнул Мирах, защелкивая на поясе, щиколотках и запястьях Нунки крепления. – Ничего я не буду делать. Хочу посмотреть, насколько тебя хватит. Почувствуешь, что больше не можешь… или нет – только станет плохо, сразу подай голос. Не строй из себя героя, хватит уже…

   Крутанул колесо, давая начальный импульс.

   Почти сразу услышал стон, остановил тренажер. Отстегнул крепления на руках – Нунки тут же прижал ладони ко рту, согнулся, зажмурился. Посидев так с полминуты, сказал жалко:

   – Темно так стало в глазах…

   Мирах достал карманный фонарик, включил, прямо в самые зрачки Нунки взглядом впился, рукой перед ними провел раз, другой. Снова тихо выругался. Сел на один из тренажеров, откинулся на спинку. Долго молчал. Нунки тихонько сидел неподалеку, ожидая приговора, и скоро ему начало казаться, что Мирах заснул. Но тот вздохнул, потянул рычаг – спинка отошла назад до предела, Мирах теперь почти лежал.

   – Хреново. Кое-что ты пройдешь… Но если камушки пойдут бегать – все.

   – Я постараюсь восстановиться быстрее, – тихо и виновато сказал Нунки.

   – Не выкручивай себя наизнанку. Надорвешься. Толку-то…

   – Мирах…

   – Ну?

   – Вот… ты все знаешь. Я пойду спать, мало ли, завтра…

   – Иди.

   Прибавил полным темного яда голосом:

   – А рыбке этой, Снегирю, передай…

   – Да он не виноват. Он меня отговаривал.

   – Значит, плохо отговаривал…! Везде лезет, а ни черта не умеет! – не сдержался Мирах, перестал обращать внимание на русоголового подростка, потянул вверх тяжелую перекладину, выжимая до отказа.

   Непонятное и неприятное нечто повисло в воздухе – все разговаривали, как прежде, шутили даже. И старательно прятали глаза при разговоре. Будто по соседству находилось такое, о чем говорить не стоит, да и опасно. Только Нунки не прятал взор – но держался поодаль. Пытался привести себя в форму – а под взглядами окружающих толком заниматься не мог. Все чаще сидел на краю площадки, глядя в белесое марево – или проводил время среди цветов Майи, поглаживал листья, возился с землей.

   На третий день его вызвали – в «тройке».

   Он спускался по лестнице почти весело, только глаза закрыл, когда перехватывал перекладины одну за другой – так было легче, голова не кружилась.

   И вот – выстроились все вызванные на блестящем плоском кольце, ждут сигнала.

   Мирах отозвал в сторону Гамаля, о чем-то пошептался с ним – оба поглядывали на Нунки. А тот стоял белый почти, губы закушены – но решительный – Сверчок никогда у него такого выражения не видел.

   Мирах шагнул к нему, заметил, как Нунки вздрогнул.

   – Не дергайся. Поддержим. Только нам трудностей не создавай.

   И, непонятно кому адресованное:

   – Суки…

   Чаша постаралась на славу – весь свой «троечный» ассортимент выдала щедро, ничего себе не оставила. И вот перед ними – валуны сходятся и расходятся, и все знают – эту преграду Нунки не преодолеть.

   – Держись за меня, – протянул руку Мирах.

   – Не надо! Вместе не выйдет.

   – Держись! – крикнул Мирах, злой, как ошпаренный кот, и вторая рука его дернулась – едва удержался, чтоб не отвесить затрещину. Кивнул Гамалю – иди, все нормально.

   И потащил за собой русоголового подростка – тот в ладонь Мираха вцепился, как утопающий в спасательный плотик. Камни боками стукались, будто зубы во рту отправились погулять, попутно кого-то жуя.

   Когда Нунки споткнулся-таки, «островитянин» схватил его в охапку и толкнул вперед, туда, где Гамаль подхватил. А сам со злостью треснул кулаком по валящемуся огромному камню – те, кто смотрел, ахнули. Вместо того, чтобы придавить к земле Мираха, камень застыл, будто подобной наглостью потрясенный.

   Обошлось. Целыми выбрались.

   Нунки все смотрел в сторону; когда на площадке встретили их, глаза опустил.

   – Прости, – шепнул. – Простите меня.

   – Ты цел? Ну и закрой варежку, – почти вежливо сказал Мирах. На плече его красовался огромный синяк – радужный, как небо в Чаше.

   За ужином Альхели кусок в горло не шел. Раньше всех закончил и направился к мойке. Проходя мимо Мираха, наклонился, шепнул:

   – Почему помог?

   – Не ради твоей просьбы, – издевательски подчеркнул слово. – Он наш. До последней жилки… он заслужил помощь. Не дать ему даже шанса… – Мирах нахмурился и мотнул головой, тихо добавил: – Посмотрим…

   Сверчок по-прежнему не испытывал желания знакомиться с «этими» – и названий-то для них не стоило подбирать… На платформах-пирожных спускались не все, лишь те, кто хотели в очередной – либо в первый раз взглянуть на быт подростков – или делали вид, что не могут затягивать ожидание встречи.

   Любой мог быть уверен – там, наверху, получит массу внимания – точь-в-точь как в зоопарке зверюшка, когда решает покинуть норку и появиться пред очи почтеннейшей публики.

   Противно было. Альхели единственный не поднимался наверх никогда. Даже Риша как-то отправилась туда вместе с Мирахом, хоть и плохо ей было потом.

   – Они же… как свора, им в радость: сразу подсмотрели, что мы… – так и не смогла договорить. Но плакать Риша перестала давно. Теперь просто отмалчивалась.

Сверху, из гостевых, Саиф пришел пасмурным, небо напоминал, каким то бывает перед самым ураганом. Молчал, а когда Наос слишком полез с расспросами – огрызнулся грубо, едва не ударил.

Сверчок заметил – он все поглядывает на подростков, время от времени облизывая губы, словно те пересыхали. Ушел к себе раньше всех, когда еще вся компания на площадке сидела, но не выдержал – вернулся, забился на самый верх «кубиков» и поглядывал оттуда, будто больная сова.

Лезть в душу тут было не принято, и мало-помалу подростки перестали обращать на него внимание. Тогда Саиф сам принялся заговаривать то с одним, то с другим… но разговор поддерживать не мог, отвлекался и терял интерес.

– Ты не заболел? – спросил его Мирах

– Нет, – вяло ответил тот.

Мирах хмыкнул, внимательно посмотрел – и, как отметил Сверчок, время от времени поглядывал в сторону Саифа.

   А тот вдруг переменился: отозвал в сторонку своего приятеля Табита, улыбчивым стал, анекдотами сыпал.

   Их двоих и вызвали на следующий день.

   На полосе обернулся к приятелю, глянул хмуро, встревожено:

   – Табит… ты…

   – Что? – не менее хмуро откликнулся тот, всячески избегая смотреть на напарника.

   Саиф поднял голову, будто пытаясь угадать – идет ли трансляция. Угадать это было невозможно, и он вздохнул, заметно сник, и сплетал-расплетал пальцы.

   Чаша вела себя примерно. Порой взбрыкивала, но тут же смирнела, да еще изображала нечто красочное на якобы небе, словно пытаясь вину загладить.

   Подростки держались на расстоянии вытянутой руки. Табит упорно вперед смотрел, Саиф – по сторонам. Особенно в сторону приятеля.

   По глазам шарахнула вспышка. Ахнул, успев в последнюю секунду уцепиться за камень. Шарил ногой, пытаясь нащупать опору; сумел встать на едва заметный выступ, отчаянно глянул вверх – валуны-то двигались.

   – Держись, – Табит склонился к нему, протягивая руку, и Саиф с благодарностью вцепился в нее. Отдышался, оказавшись наверху, спрыгнул с валуна.

   Если до сего места Чаша строила из себя примерную школьницу, то сейчас выкинула номер – такой коридор «глоткой» на языке подростков назывался. Сходящиеся стены… пробежать можно, только то справа, то слева «подарочки» из стены вылетают. А стороной не обойдешь, расщелины.

   Увидел, что Табит стоит совсем сумрачный, и о чем-то своем глубоко задумался; и будто забыл, что стоять в Чаше – опасно.

   Саиф качнулся к нему – и отпрянул, встретив угрюмый взгляд. Сделал один шаг вперед, другой… А Табит тоже вперед пошел, продвигаясь вдоль стены осторожно – на Саифа посмотрел еще раз исподлобья, и мрачнел с каждой минутой.

   Подростки все ближе сходились – и стены сходились, ладно хоть сами не двигались, просто коридор делался уже.

   Шорох раздался – Саиф мгновенно вскинулся, вгляделся попристальней в то, что их окружало. Прислушался к чему-то внутри себя. Обернулся – и с размаху толкнул напарника на острые выступившие из стены колья.

   Небо было белесым – но сквозь привычную пелену просвечивал нехороший, багровый оттенок. Будто кровь под бинтами – и не просочилась еще, и в то же время стремится наружу.

   Сверчку показалось – Мирах, как дирижер, держит в руке палочку, только невидимую. И к палочке этой привязан каждый… кроме Сверчка, но и его захватила эта беззвучная симфония, томительная и недобрая.

   Когда возвращавшая подростков домой платформа исчезла из виду, Мирах взмахнул своей палочкой.

   Саиф опомниться не успел – он не слышал беззвучной музыки, возбужденный и обессиленный внутренне тем, что произошло. Он рванулся, поняв, что симфония материализовалась. Теперь – услышал. Множество гибких рук вцепилось в него, и Саиф оказался стоящим на коленях; но все еще пытался сопротивляться.

   – Ну, вы чего? – пробормотал трясущимися губами.

   – Перестань воробушка строить, – возник прямо перед ним Мирах. – Табит – сдох, и все, да? А ты – жить будешь?

   – Но он… ему просто не повезло!

   – А то мы не видели, – флегматично заметил Шедар. – Показывали, мальчик, эту вашу прогулку показывали.

   – Но… б…х…! тот, сверху, нас освободить обещал! Обоим! То есть того, кто останется, я по глазам Табита и того гада понял, что он мне не соврал! Он заплатил, чтобы нас в пару поставили! Если б не я, Табит меня бы убил! Вы что, не соображаете, да?! – истерически захохотал Саиф, по-прежнему пытаясь выкрутиться из многорукой хватки.

   – Может, и был с ним сговор. Только Табит руку тебе протянул, когда ты по камням скользил. А хотел бы убить – ногой наподдал, и все, – сказал Мирах. И кивнул Регору: – Давай воду.

   Тот растянул губы в неприятной улыбке и широко зашагал к душевым.

   Саиф задрал голову и тоненько завыл.

   – Нет, Мирах! – кинулась было Риша, но тот нетерпеливо скомандовал: – Тайгета, забери ее. Нечего тут…

   – Вот еще! – окрысилась девушка, – Я этого подонка сама придушила бы! Никуда я не пойду!

   – Я отведу, – миролюбиво вмешалась Шаула, обняла Ришу за плечи, повела прочь мягко, но очень решительно. Риша слабо вырывалась и все время оглядывалась. Майя пристроилась рядом с ними, бледная и дрожащая.

   Регор явился, когда девушки скрылись.

   – Готово, тащите его!

   Над лоханью поднимался пар, вода едва только не бурлила.

   – Ну, это уж чересчур, – поморщился Мирах. – И держать неудобно.

   Шедар кивнул задумчиво. Регор взвился:

   – Удержим…мать! Нас что, мало, да?!

   – Ладно…

   Кто-то случайно плеснул водой на каменку – помещение заполнил белый пар.

   Тут Саиф заорал, так, что у Альхели заложило уши. Он и подумать не мог, что человек способен так орать. Непроизвольно шагнул вперед, поближе к Саифу, которого подтащили к лохани. Держали его Мирах, Шедар, Регор, Гамаль и даже Тайгета. Прочие стояли рядом, полукругом. Девчонки жались в углу.

   Вопль Саифа оборвался – лицо его скрылось в лохани; Альхели смотрел.

   Прошла вечность, пока держащие не разжали руки. Саиф так и остался лежать – голова свешивается вниз, в воду. Через пару минут Регор дернул его за волосы, вытаскиваю голову из лохани. Пинком перевернул тело.

   И, когда Альхели увидел то, что было лицом, его вырвало прямо тут. И, кажется, не его одного.

   Платформы снижались стремительно, и на них были только люди в форме – серой, с нашивками на рукавах. Один, высокий, широкоплечий, выступил вперед:

   – Прекрасно… Кто?! – рявкнул, так, что заложило уши.

   – А что, камер нет в душевой? – запоздало удивился Альхели.

   – Есть, но там же пара было много, – шепнула Мира.

   – Кто, мать вашу?!

   Шедар, Мирах, Тайгета, Гамаль и Регор шагнули вперед, будто в едином ритме дышали… спокойно и вызывающе, и рядом… Альхели едва не вскрикнул – рядом с Гамалем притулился Наос – куда лезет, мелкий, что, славы захотелось?!

   Чуть помедлив, вперед шагнула Шаула.

   – Ты что, курица?! – раздраженно спросил «форменный». Он не поверил. И тогда понемногу начали делать шаги вперед остальные – и, повинуясь непонятному для него самого зову, шагнул вперед и Альхели… и Риша. Риша?! Кроткая, добрая, она стояла, вся побелев, рядом с Тайгетой.

   «Форменный» недоверчиво оглядел стоящих прямо подростков. Уголок его рта пополз вверх, искривился, как подвыпившая запятая; глаз «форменный» не сводил с Шедара, который глядел на него спокойно и прямо.

   – Ладно… – смущение в голосе, значит, пошел на попятную; он делает шаг назад, и остальные, настороже, вслед за ним шагают на платформу, и та улетает высоко-высоко в небо.

   – Вот придурки, – говорит Тайгета громко, и начинает смеяться Шеат, и смех подхватывают все. Смех подхватывает всех. И только Шедар молчит и смотрит перед собой в пустоту.

   До самой ночи подростки были оживлены – чересчур, по мнению Сверчка. Смерть Саифа потрясла, но… ловил себя на мысли – то ли равнодушным стал, то ли попросту стукнуло слишком сильно. Тех, кто жался друг к другу, оживленно рассказывая анекдоты, тоже стукнуло. Иначе давно разошлись бы по спальням. Не обязательно в одиночку, подружка под боком очень хорошо отвлекает – но ведь даже не смотрят на девчонок как на девчонок. Не до того… Жмутся друг к другу, будто детеныши в круге света, за которым – темно и страшно. Сдвинуться в кучу, чтобы даже краешек круга не зацепить – и все хорошо, все вместе, главное в темноту не заглядывать.

   Все вместе.

   А Сверчку было… пусто.

   Он отошел от смеющейся группки, сел на краю площадки. Ощутил касание – прохладная мягкая ладонь. Не оборачиваясь, понял, кто это. Кто же еще?

   – Слишком быстро, – бесцветно сказал Сверчок. – Достаточно было  искры… все взорвалось.

– Не надо об этом.

– Думаешь, мы правы?

– Не знаю, – сказала Риша. – Но мы это уже сделали.

   По «логовам» они разошлись едва ли не перед рассветом. По двое-трое, как разместились давным-давно… в одиночестве оставаться никому не хотелось.

   Мирах только один жил. Но в одиночестве и он не остался.

   Шевельнулся, стараясь не разбудить лежащую рядом.

   Вспоминал…

   В Чашу Мирах попал, когда ему не было пятнадцати.

   C тестами и прочими заданиями при отборе он работал охотно. Сам хотел что-то поменять в жизни. Здесь, позже, узнал – добрая половина шла сюда с радостью… не зная, куда идут. Как-то подслушал разговор двух сотрудников пункта отбора – из кандидатов, мол, только тех брать, кто запоминается и облагает располагающей внешностью. Смешно стало. Когда его привезли сюда, сказали – вероятно, придется тут провести безвыходно год-два. Это что, тюрьма? – спросил; поспешили заверить – отнюдь.

   Подростки, встретившие его, показались недружелюбными – он был готов к дракам, готов был отстаивать право на место под солнцем. Только настоящего солнца в Чаше никто не видел – что же отстаивать? Когда рассказали, куда он попал – хмуро выслушал, и всю душу вложил в тренировки. Скоро его дружбы начали искать – ради самих себя. И девчонки… по-разному.