Текст книги "Производные счастья (СИ)"

Автор книги: Светлана Чистякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4

Оставшееся до сна время они убирались в кухне. Машка как электровеник носилась от стола к мойке, подавая Наре посуду, на все лады расхваливая Северинцева.

– Маш, ты знаешь его каких-то три часа, с чего ты взяла, что он такой уж хороший?

Не хватало ещё, чтобы эта малолетняя дурёха влюбилась во взрослого мужчину.

– Он хороший! – убежденно сказала Маня, и Нара поняла, что девочка воспринимала профессора лишь с точки зрения недолюбленного взрослыми ребёнка, и её бесконечные «дядя Саша» недвусмысленно говорили о том, как ей не хватает именно отцовской заботы и ласки. – У него такие красивые руки, ты заметила, – Маша ловко подхватила очередную поданную тарелку.

– Если бы не твоя дурацкая привычка вечно грызть ногти, твои были бы ничуть не хуже, – возразила Нара, глазами показав на тоненькие девичьи пальчики с обкусанными ногтями.

– Да, – вздохнула Маша, рассматривая свои руки, – ну что же делать, если я когда злюсь или нервничаю, всегда их грызу.

– Погоди, вот будешь у нас работать… Юлия Сергеевна – старшая детского отделения, вмиг тебя от неё отучит.

– Как ты думаешь, дядя Саша снова придёт?

– Мань, откуда я знаю?!

– Думаю придёт, раз обещал.

– Слушай, Маша, я тебя умоляю, смени пластинку, ради Бога! Я про Северинцева уже просто слышать не могу. И вообще, пошли спать, завтра вставать рано.

– Ты плохо на него реагируешь. А это неправильно. Он классный! – снова упрямо повторила девушка.

– Ладно, ладно уговорила – классный, только умолкни, – сдалась Нара, подумав про себя, что распрекрасный профессор вообще-то сноб и самовлюблённый индюк, считающий, что весь мир должен прогнуться под его персону. Пусть очень симпатичный, но всё равно сноб.

Машка уже давно спала на пару с котёнком, пристроившимся у неё на груди, а Нара всё крутилась в кровати и никак не могла заснуть.

Большую половину работников кардиоцентра составляли женщины, посему слухи и сплетни процветали в нём пышным цветом, как и в любом бабьем царстве. Как говорится «на первом этаже чихнёшь, на пятом – будь здорова скажут», поэтому стоило хоть кому-то из персонала закрутить роман, на следующий же день об этом становилось известно и откуда что бралось, оставалось тайной за семью печатями. Но, ни разу за всё время работы в центре, Нара не слышала, чтобы хоть что-то сказали о Северинцеве. Никогда!

Не считать же розу, подаренную им покойной Полине, в преддверии праздника восьмое марта за проявление внимания. Это была простая обязаловка, навязанная ему кем-то из коллег-мужчин. Северинцев был холодным как айсберг, никогда не покупался на кокетливые женские взгляды и если бы не Наташка Волкова, супруга трансфузиолога Владимира Петровича, все бы уже давно решили, что профессор гей. И вдруг такой интерес к её скромной персоне!

Нара судорожно вздохнула.

Прожив на свете тридцать два года, она неплохо научилась разбираться в людях вообще и мужчинах в частности, поэтому была уверена, что недвусмысленные намёки профессора поняла правильно. Правда, оставалась вероятность, что это просто подсознание сыграло с ней злую шутку, выдав желаемое за действительность. Ведь положа руку на сердце, Машка была права, высказав тогда, что он ей нравится.

Когда на часах было уже три часа ночи, Нара всё же решила последовать народной мудрости, в которой утро вечера мудренее и заснуть, наконец. Что там будет дальше, время покажет, хотя она совершенно точно не собиралась падать в профессорские объятия, после первого откровенного намёка, как бы ей этого не хотелось. Тем более, что исключать вариант, что ей просто показалось тоже нельзя.

Однако на следующий день Северинцев даже головы не повернул в её сторону, когда они с анестезисткой шли по коридору в сторону детского блока.

В бригаде, работающей с детским кардиохирургом Лисовицким, Нара кроме анестезиологической медсестры Саши больше никого не знала. Так, видела несколько раз в переходах центра, вежливо здоровалась и проходила мимо, поэтому чувствовала себя сейчас неуютно. Ей не хватало жизнерадостного анестезиолога Вити, вечно весело напевающего что-то и анестезистки Ларочки. Даже не всегда неуместные шутки Василича были бы сейчас кстати – здесь не было такого чувства локтя как в бригаде Северинцева. Вместо них был хмурый Лисовицкий и анестезиолог Нина Аркадьевна– тихая и незаметная женщина, которую никто бы вообще всерьез не воспринимал, если бы не её профессионализм.

Северинцев появился в оперзале, когда синюшное тельце младенца уже было обложено стерильными салфетками, операционное поле обработано бетадином, а Лисовицкий взял в руки ретрактор.

Он молча ждал, пока Саша завяжет ему халат. Лицо закрывала маска, а в тёмно-карих глазах, обращённых казалось внутрь себя, были холодная сосредоточенность, спокойствие и предельная концентрация. Сейчас это был совершенно другой человек, а вчерашний визит казался просто необычным сном.

– У вас всё? – негромко спросил он, когда на него надели оптику.

А потом наступила тишина, прерываемая только негромкими переговорами двух кардиохирургов.

Нара услышала, что аорта сидит верхом на желудочках, что-то про гипертрофию, про полное закрытие легочной артерии и ещё про осложнение и «удивительно, что дожил», и это показалось страшней всего предыдущего.

«Бедный малыш, – с жалостью думала она, механически подавая инструменты, – только родился, а уже такие страсти».

– Мы не успеем, – в голосе Лисовицкого звучала досада.

– Сорока минут хватит.

Лисовицкий недоверчиво фыркнул.

– А у нас есть альтернатива? – тихо сказал Северинцев.

– Всё, я молчу, – Лисовицкий повернулся к перфузиологу, – Женя, готовь аппарат.

Когда был запущен АИК и сердце малыша остановилось, приступили к новому этапу операции.

«Господи, помоги этому крохе! – мысленно взмолилась Нара».

– Показатели? – негромко спросил Северинцев у Нины Аркадьевны.

– Устойчивые.

– Поехали…

Прозрачные трубки аппарата искусственного кровообращения налились тёмно-алым цветом: кровь из вены обогащалась кислородом и подавалась в аорту для циркуляции по телу. Анестезиолог впилась взглядом в показания мониторов. В тишине операционной слышались лишь вздохи аппарата и лязг инструментов, бросаемых в лоток. Наблюдая за ходом операции, Нара то и дело бросала взгляд на настенные часы – пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять, – профессор всё колдовал над беззащитной плотью младенца, щедро обложенной салфетками, обвешанной зажимами, в трубках аппарата по-прежнему циркулировала кровь. Наконец, когда секундная стрелка подобралась почти к сорока минутам, он разогнулся и посмотрел на часы:

– Тридцать девять минут, – самодовольно сказал он, с грохотом швыряя в кювету иглодержатель. – Он весь твой, Лис, – на пол полетели окровавленные перчатки – попадание в бак для мусора, его похоже не интересовало.

– Женя, мать твою, хватит ворон считать! – сердито крикнул Лисовицкий перфузиологу, – запускаем сердце! – и посмотрев на Северинцева покачал головой:

– Ну ты даёшь, Север. Сорок минут!

– Тридцать девять, Лисёнок. Тридцать девять, – довольно промурлыкал тот, сдирая с головы оптику.

– Всё выделываешься.

– Угу. Имею право.

Нара проводила его глазами: Северинцев вышел в предоперационную, снял халат и маску. Тыльной стороной ладони он устало потер лицо; на скулах остались полукруглые вдавленные отпечатки от микрохирургических очков. Она снова сосредоточилась на инструментах – операция была окончена, оставалось лишь зашить разрез.

В глубине души Нара чувствовала разочарование: ей показалось, что Северинцев колдовал над маленьким сердцем, чтобы похвастать своим искусством, а вовсе не из добрых чувств к ребенку.

«Бедный малыш, – расстроенно думала она, – для него ты не маленький человечек, а всего лишь очередной удавшийся эксперимент».

– Наш Димка теперь будет как огурец, – довольно сказал Лисовицкий, делая аккуратные шовчики.

– Вот и будешь его выхаживать теперь, – проворчала анестезиолог.

– Ну и выходим, куда ж деваться! И родителей ему найдём, правда маленький, – Лисовицкий обращался к ребёнку так, будто тот мог его услышать и Нара поняла – радикальная коррекция пентады Фалло прошла блестяще!

Нара шла по безлюдному переходу в сторону своего блока и думала о том, какая же всё-таки Северинцев бессердечная сволочь! На малыша ему было совершенно плевать, а вот удачная операция…

– По-моему вы всё принимаете слишком близко к сердцу, – раздался из-за плеча мелодичный голос.

Бесшумно подошедший сзади Северинцев заставил Нару подпрыгнуть от неожиданности.

– Зато Вы, похоже, ничего к нему не принимаете!

– Ну почему же. Вас вот, например, принимаю, – он обошёл её, загородив путь, – нужно уметь абстрагироваться, девочка моя, иначе вы слишком быстро сгорите. Если бы я испытывал хоть каплю жалости к своим пациентам, больше половины из них сейчас гнили бы в земле. А они живут!

– Всё равно так нельзя! Нельзя относится к людям будто они для вас ничто. И вообще, я не ваша девочка.

Первую часть Нариной пламенной речи, Северинцев проигнорировал, а вот вторую…

Он склонился к её уху и шепнул:

– Пока не моя. Но я думаю, что мы скоро исправим сие досадное недоразумение.

Затем круто развернулся и стремительно пошёл вперед, оставив Нару в полном раздрае посреди пустого перехода.

Из ступора её вывели голоса, приближающихся людей.

– Вот скотина! – покачала головой Нара, – ну это мы ещё посмотрим.

* * *

– Мотечка, миленький, ну поехали, пожалуйста! – Нара в двадцатый раз повернула ключ в замке зажигания.

«Мотя» к просьбам хозяйки оставался глух и трогаться с места категорически отказывался.

От больничной парковки, Нара успела отъехать лишь на полквартала, когда её малолитражка сначала начала чихать, потом дергаться и, преодолев рывками ещё пару метров, остановилась окончательно. Включив аварийку, она вот уже полчаса тщетно пыталась тронуться с места.

Машине было всего четыре года, ездила Нара немного и очень аккуратно, и что могло приключиться с автомобильчиком, она не имела ни малейшего понятия.

Вообще-то Нара хотела купить себе небольшую отечественную машинку, но её тогдашний любовник сказал, что они ненадёжные, и уговорил купить эту, предложив добавить недостающую сумму.

Со Славиком Щегловым она познакомилась, когда тот приехал в область на специализацию по урологии из районной больницы. Нара тогда работала в областном стационаре и только более-менее пришла в себя после гибели Гешки. Первое время, она была в жуткой депрессии, научилась курить, несмотря на истерические вопли родных и однажды, когда Гешка в очередной раз ей приснился, чуть не наложила на себя руки, попытавшись перерезать себе вены. Если бы отец, почуяв неладное, не вышиб дверь в ванную и до сей поры ни разу не тронувший даже пальцем, от всей души не отходил по щекам, её уже может и на свете– то не было.

Как ни странно, именно этот случай с суицидом, подействовал на Нару отрезвляюще, и она потихоньку стала возвращаться к себе прежней, хоть и съехала из отчего дома в доставшуюся по наследству бабушкину квартиру.

Вот тогда и нарисовался на её горизонте Славик – симпатичный разговорчивый блондин, чем-то отдалённо напоминающий покойного Гену. Роман начался бурно, уже через неделю Славик жил у неё и неизвестно чем бы всё закончилось, если бы не его законная супруга, о которой Нара понятия не имела. Узнав от неизвестных «доброжелателей», что муженёк помимо урологии ещё активно наставляет ей рога, дамочка примчалась прямо в стационар и закатила скандал. В результате, которого, Нара узнала о себе много нового, а ещё о том, что у Славика, клявшегося ей в вечной любви есть двое маленьких детишек.

Узнав правду, она выставила любовника за порог и несмотря на его причитания, мол жену не люблю, разведусь и всё такое, пригрозила вызвать ментов, если ещё раз сюда сунется.

В самый разгар их отношений Нара как раз собралась поменять машину и по Славкиному совету купила «Мотю». До сих пор он ни разу не подвёл хозяйку, но за пару дней до случившегося начал дергаться и глохнуть, но потом как-то успокаивался, и Нара всё откладывала визит в автомастерскую на потом. Дооткладывалась!

Нара вышла из машины, открыла капот, зачем – то заглянула туда, хотя в устройстве машин не разбиралась совершенно и тяжело вздохнула. Мимо проехал чёрный внедорожник, и вдруг свернув к правой обочине, остановился.

– Вот чёрт! – Нара почему-то даже не сомневалась, кто сейчас выйдет из машины.

– Можно узнать, что за идиот купил Вам это ведро с болтами? – Северинцев подошел к машине и тоже заглянул под капот.

– Любовник – огрызнулась злая как собака Нара.

– Печально. Передайте ему, что он жмот, коль денег пожалел на нормальную тачку.

– Обязательно! Как только будет оказия в район смотаться. И вообще, я её сама покупала. Профессорской зарплаты у меня нет, так что купила, на какую денег хватило.

– Тогда тем более жмот.

– Можно подумать, ваша женщина, разъезжает на «Мазератти». Хотя нет, скорее летает на метле, потому что с нормальной, Вы вряд ли уживётесь, – Нара понимала, что за такие слова в его адрес, может запросто вылететь с работы, но её просто колотило от его самодовольства.

Северинцев притворно вздохнул:

– Нет. К сожалению, пока ещё не моя женщина раскатывает в яичной скорлупке, нисколько не заботясь о собственной безопасности, – он достал из кармана сотовый и набрал номер. – Толик, привет. Эвакуатор пришли на Челюскинцев… Ага, я тут напротив банка стою… Нет. Не моя. У девочки машинка сломалась. Ага. Я через часок заеду, да, до встречи…

– Что это вы такое делаете?

– Эвакуатор вызвал, Вы разве не слышали? У вас коробка накрылась. Нужно менять.

– Какая ещё коробка?

– Коробка передач, – Северинцев закатил глаза, – вас вождению тоже любовник учил? Или всё же в школу ходили?

– Не ваше дело! Что вы ко мне прицепились, в конце концов! Я вас не просила никого вызывать! Поезжайте своей дорогой, ишь раскомандовались тут! – её просто разрывало от возмущения, а этот нахал стоял и улыбался.

– Как же вам идёт, когда вы злитесь! Ладно, не надо кипятиться, я просто хотел помочь.

– Без вас справлюсь! – Нара сердито смахнула каплю, упавшую ей на лицо, – Чёрт, дождь ещё этот!

– Вот и я о том же. Пошли лучше ко мне в машину. А то простудитесь не дай Бог. У нас завтра план большой.

– Спасибо, мне и здесь не дует, – она упрямо тряхнула головой и забралась в салон «Моти».

Северинцев обошёл машину, открыл пассажирскую дверь, и для удобства отодвинув сиденье, уселся рядом.

– Любуетесь собой, да? – Нара сердито на него покосилась, – то же мне, рыцарь нашелся!

– Забочусь о сохранности ценного сотрудника. Вдруг Вас украдут?

Нара махнула рукой, состязаться с ним в язвительности только себе нервы портить.

Она замолчала, профессор тоже и пока дожидались эвакуатор, просто сидели и слушали как в окна стучит дождь.

…– В машину ко мне быстро! – Северинцев повернул голову, заметив, как к его джипу подъехал эвакуатор, – и без возражений, пожалуйста! Я не кусаюсь, а на улице дождь стеной.

– Спасибо, но я лучше такси поймаю.

– Нарываетесь на путешествие в моих объятиях? Нет? Тогда вперёд!

– Хорошо, – вздохнула Нара, понимая, что он всё равно не отвяжется, вышла из машины и стрелой понеслась к джипу.

Дождь действительно лил как из ведра, и за каких – то пару минут, она вымокла до нитки. На Северинцева же когда он открыл дверь, вообще без смеха смотреть было невозможно.

Взъерошенный, в прилипшей к телу рубашке, сейчас он был похож не на профессора медицины, а на большую диковинную птицу.

– Уф! С вас полотенце и горячий кофе. Надеюсь, он у вас есть?

– Только растворимый, – Нара впервые за всё время улыбнулась ему.

– Тогда чай.

– Угу. С малиной.

– Лучше с мёдом.

– Договорились.

* * *

Когда они промокшие, появились на пороге, Маша развила бурную деятельность. Нару загнала в комнату переодеваться в сухое, а профессора – в ванную, притащив ему большое махровое полотенце. Потом, покопавшись в недрах стоявшего в прихожей шкафа, выудила оттуда старенькую, но чистую футболку Нариного отца, в которой тот делал ремонт в квартире дочери. Через полчаса все сидели в кухне и чинно пили горячий чай с мёдом, малиной, сушками и шоколадными конфетами, которые Северинцев достал из портфеля. Маша болтала без умолку, рассказывая свои сегодняшние хождения по медосмотру:

– Ой, у вас такие драконовские правила! Одних справок надо целую кучу собрать! Будто я не в санитарки поступаю, а в космос полететь готовлюсь.

– Что есть то есть, – Северинцев сунул в рот ложечку с мёдом и принялся со вкусом её облизывать, – но ничего не поделаешь, таковы правила. Вот поступишь в институт, тебя там замучают СанПином. Тебе что-нибудь уже удалось пройти? Я имею ввиду медосмотр.

– Уфу, я уше две спвафки повучива – от пфифоф и навколоха, – ответила Маша с набитым конфетами ртом.

– Маш, прожуй сначала, а то я ничегошеньки не понял.

– Говорю, психа и нарколога уже прошла, – Маша проглотила конфету, – и ещё из меня наверное целый литр крови выкачали на всякие там анализы.

– Фантазёрка!

– Ничего я не вру! Слава Богу, хоть палец не стали колоть, а то я боюсь до жути.

– Ну да, у нас кровь забирают только из вены.

– Что, даже на простой анализ?

– Даже. Только не на простой, а на общий. В наших лабораториях бельгийская аппаратура и компьютер считывает с мазков венозной крови все нужные показатели.

– Ух ты – здорово! А можно мне потом хоть одним глазком взглянуть на операцию?

– Посмотрим.

– Дядь Саш.

– Что?

– А вы откуда мою бабку знаете?

– Оттуда, что когда-то с твоим папой дружил.

Маша так удивилась, что даже про конфеты забыла, так и застыла с открытым ртом.

– Тебя это удивляет?

Но девчонка быстро пришла в себя и вопросы из неё посыпались как из рога изобилия, Северинцев едва успевал отвечать на них, не забывая, правда прихлёбывать чай и дразнить Нару, облизывая ложку.

– А маму мою, вы тоже знали?

– Было дело, – сказал Северинцев с такой непередаваемой интонацией, что у Нары появилось одно очень нехорошее подозрение, которое переросло в уверенность, после его ответа на следующий Машин вопрос.

– А какая она была? Хорошая?

– Очень. Добрая такая, никому ни в чём не отказывала. А уж трогательная какая! Просто ух! В общем классная была девчонка!

«Вот кобель! – мысленно восхитилась Нара, продолжая слушать трёп Северинцева – и ведь главное не врёт!»

– Правда?

– Чистая!

– А папа её любил?

– Ещё как! Просто жить без неё не мог.

– А вы?

– Я тоже эмм… кхм… любил, – чувствовалось, что он еле сдерживает смех, Нара тоже кусала губы, пряча улыбку.

– Вы оба были влюблены в одну девушку? В мою маму?! Вот круто!

– Эээм, Маш, понимаешь, я её просто… любил, а твой папа очень сильно, вот она и сделала свой выбор в его пользу.

– Жалко. Вы бы сейчас были моим папой. И все были бы живы, – грустно сказала Маша и профессор вмиг посерьезнел:

– Машунь, ты не расстраивайся, ладно? Что делать, так сложилась жизнь. Не всегда всё складывается так как хочется, но у тебя всё в жизни будет хорошо! Обязательно! Ты повзрослеешь, институт закончишь, станешь врачом как твой папа…

– Педиатром, – вставила Маня.

– Педиатром, – согласился он, – ты хорошая, добрая девочка, деткам нужны как раз такие доктора.

– Дедушка мне рассказывал, что папа был гемологом.

– А бабушка тебе разве ничего рассказывала?

– Она про них никогда не рассказывает. Только на маму всё время ругается, что она её сыночка загубила.

– Твой папа был гематологом. Ты немного неправильно называешь его профессию. Лечил заболевания крови. Ладно, девушки, спасибо за чай, за приют, поеду я пожалуй, – он встал, направляясь в прихожую. Маша, где моя рубашка?

– Сейчас принесу.

Маша умчалась в комнату и вернулась с уже почти сухой рубашкой Северинцева. Нара бросила взгляд на часы:

«Надо же, – изумилась она, – три часа почти прошло! Ничего себе чайку попили».

– Ну вы тут прощайтесь, я пошла телек смотреть, – заявила Машка, когда профессор вернулся из ванной, где переодевался, – там мой любимый сериал начался. До свидания, дядя Саша.

– Спокойной ночи, Маша.

Марья умчалась, а Северинцев открыл дверь, внезапно вытянув ничего не подозревающую Нару на площадку и припечатал спиной стене.

Его руки обвили её плечи, а тонкие прохладные губы впились в её рот. Боже! Целовался он так же виртуозно, как и оперировал! Неторопливо, наслаждаясь каждой секундой взаимного познания с терпкой смесью нежности и обещающей все звезды чувственности. Он будил в ней даже не желание – необходимость, стремительно нарастающую, грозящую смести собой все нравственные барьеры, и её саму в том числе, расплавившуюся, потерявшуюся в этом сладко пахнувшем мёдом маленьком безумии. Нара не помнила, как ухитрилась расстегнуть на нём рубашку, наслаждаясь ощущением гладкой кожи под своими пальцами.

– Поехали ко мне, – прозвучал в её ухе хриплый задыхающийся шёпот, выдергивая из опьяняющего дурмана, вызванного умопомрачительным поцелуем.

Воспитание маменьки, которая чуть ли не с отрочества твердила ей, что нельзя бросаться в объятия мужчины в первый же день знакомства, всё-таки поселило в Наре маленькую ханжу, которая так не вовремя вгрызлась в затуманенное удовольствием сознание. О том, что они знакомы почти два года, правда не столь тесно, ханжа напомнить забыла, потребовав уйти от следующего скользящего по её скуле лёгкого поцелуя и упереться руками в его грудь.

– Нет.

Следующие пять секунд показали, что не стоило возвращать Северинцева к реальности. Он отшатнулся и убрал руки, вследствие чего Нара, лишённая поддержки, едва не рухнула на пол. Ноги не держали её. Чувствуя, как пылают щёки, она рискнула поднять на него глаза.

Профессор был великолепен в своем желании! Припухшие от поцелуев губы, лихорадочный румянец на скулах, а глаза! Воротничок его морозно-белой рубашки, казалось вот-вот растает от их жаркого блеска. Вот только из глубины этих феерических глаз медленно поднималась волна холодной ярости:

– В чём дело, Нара Андреевна? Вы так боитесь потерять свою репутацию, что избегаете собственных желаний? Жаль! Я уж было подумал, что именно сейчас вы были настоящей…

– Да как вы…

– …смеете, – закончил за неё Северинцев, застегивая рубашку, – полагаю это врожденная наглость.

– Вы ничего обо мне не знаете, Александр Николаевич, – её голос срывался от возмущения, – и понятия не имеете, чего я хочу.

– Серьёзно? А кто же три минуты назад так охотно отвечал на мои поцелуи, стесняюсь я спросить? Ваш двойник? Вы отрицаете собственную чувственность, просто из чистой вредности или врождённым мазохизмом страдаете?

– Бывает, – Нара развела руками, – минутное помутнение рассудка. С каждым может случится.

– Даже так?

– Именно так.

– Ну что ж, счастливо оставаться. Можете и дальше наслаждаться своей репутацией снегурочки!

– Ага. Удачи вам в поисках знойной красотки, которая, я уверена, Вам ни в чём не откажет.

Профессор так зыркнул на неё, что сердце ухнуло куда-то вниз и не сказав больше ни слова, круто развернулся и скатился вниз по лестнице.

Нара открыла дверь и вошла в квартиру. Машка, едва успевшая отскочить от глазка, даже не попыталась сделать вид, что не подглядывала.

– Нарусик, ты ему нравишься! – торжественно объявила она, сначала повиснув у неё на шее, а затем принявшись прыгать по прихожей на одной ноге.

– С чего ты взяла? Ты вообще слышала, что он там нёс?

– Хм, а уж ты-то что несла?! Другой бы на его месте, после всего, что ты ему наговорила, задушил бы, наверное. А ты вон ничего, жива до сих пор.

– Ну спасибо!

– Да не на чем. Вот только я не знаю, как ты завтра с ним общаться будешь. После твоего сегодняшнего словесного поноса. Лучше бы вы с ним просто целовались.

– Ох ты ж блин! – Нара потерянно бухнулась на стул и обхватила голову руками. – Завтра же дежурство. И он тоже… дежурит.

– Не переживай, Нарусик, – ободрила Машка, по прежнему изображая из себя мячик, – к утру от твоих слов у него в голове уже ничего не останется.