Текст книги "Производные счастья (СИ)"

Автор книги: Светлана Чистякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Пожалуйста! Мне нравится тебе готовить.

– Ладно, чудо моё, я поскакала.

– Счастливо.

Нара уже была в дверях, когда Маша окликнула её:

– Нарусик!

– Ммм.

– Ты не могла бы узнать там у себя, может вам санитарочки требуются?

– Маш, может ты лучше пока в медколледж поступишь?

– Неа. Я лучше год в санитарках пробегаю, а потом снова в универ буду пробовать. Хочу педиатром стать.

– Ладно, узнаю. Ты позвони мне, ага? Если бабушка отпустит, я за тобой заеду, чтобы помочь вещи перевезти.

– Замётано.

Дверь закрылась, и Нара помчалась вниз, на ходу размышляя, к кому обратиться, чтобы пристроить Маню на работу. В кардиоцентр с улицы не брали даже санитарочек.

* * *

Ночью Северинцеву приснился удивительно красочный и яркий сон. К нему явился темноволосый ангел с зелёными глазами и почему-то в шелковом цветастом халате. Ангел скользил по его лицу тоненькими чувственными пальчиками, обводя контуры скул и носа, спустился к губам, а затем склонился над ним, чтобы поцеловать. Поцелуй был настолько реальным, что он проснулся от собственного сладкого стона.

– Чччёрт! – Профессор заглянул под одеяло и попытался вспомнить, когда у него в последний раз был секс. Выходило, что зимой. – Да что за нафиг! Долбаная работа! Никакой личной жизни! – Он перевёл взгляд на будильник – полшестого утра. Вскочив с постели, он ринулся в душ. Весьма внушительная проблема требовала немедленного вмешательства. О том, что проблема была вызвана одной зеленоглазой особой, он счёл за лучшее не думать. Ну, или подумать об этом чуть позже.

В центр профессор явился за полчаса до начала работы, привычно отгородившись от окружающих маской язвительной сволочи, и ничто в его облике не напоминало о том, что снежный царь и бог местных операционных тоже может быть обычным человеком.

В центре его ждал весьма неприятный сюрприз. У входа стояли две полицейские машины, а в светлом холле толпилась целая куча людей при погонах и в штатском. Выяснилось, что полчаса назад в больничном парке был обнаружен труп. Убитой оказалась операционная медсестра Полина, ассистировавшая ему вчера допоздна в детском блоке.

К нему подошёл неопрятно одетый мужик и, представившись оперуполномоченным отдела убийств капитаном Хохловым, предложил ему ответить на несколько вопросов.

Опер, больше похожий на братка из девяностых, чем на служителя правопорядка, прошёл следом за ним в кабинет, огляделся и, пробормотав себе под нос что-то типа: «ну ни хера себе, живут же люди», плюхнулся в мягкое кожаное кресло.

Несмотря на сомнительную внешность и совковые замашки, капитан оказался весьма неглупым и дотошным человеком, вопросы задавал с подковырками, но ответами Северинцева остался доволен.

– Мы вам позвоним, если будут ещё вопросы, – вытянув из профессора всю информацию о вчерашнем вечере, опер поднялся из кресла, не сказав ни слова о самом происшествии. Когда Северинцев спросил его, что же всё-таки случилось, капитан зыркнул на него исподлобья:

– Ведётся следствие, – и откланялся.

Пришлось идти на пост, который гудел как потревоженный улей. Поначалу, завидев шефа, девчата притихли, но заметив проблеск любопытства в глазах сурового начальства, снова загомонили. По словам первой сплетницы отделения буфетчицы Валечки, которая знала всё, всегда и про всех, несчастную Полину нашли задушенной неподалёку от центрального входа в пышных кустах сирени. Она лежала со сложенными на груди руками, причём в одежде убитой был полный порядок и видимых следов насилия не наблюдалось. За ухо был заложен цветок розы, сорванный, по слухам, с куста, растущего в огромном вазоне в холле кардиоцентра.

Внезапно ожил висевший на стене сестринского поста громкоговоритель:

– Профессор Северинцев, вас ожидают в первой реанимации.

Он сорвался с места и понёсся к лифту.

– Что случилось? – через пять минут он уже стоял у постели очень пожилого мужчины.

– Послеинфарктное осложнение, – ответил кардиолог, – внутренний разрыв сердца. Депутат думы из соседней области. Вчера с самолёта сняли. Прямо на борту плохо стало.

– А чего в Москву не повезли?

– Он бы не доехал. Заднебоковой инфаркт. Пролапс. Сначала думали, что сами справимся. Ещё час назад всё было нормально. И вдруг резко – потеря сознания, цианоз…

– Тогда какого дьявола мы тут стоим и разглагольствуем? В операционную его. Срочно!

Пока пациенту давали наркоз и готовили к операции, он прошёл в детское отделение интенсивной терапии.

– Ну, как мы тут? – спросил он, подходя к кювезу, где боролся за жизнь его вчерашний маленький пациент.

– Да всё нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы, – сказал неонатолог и для верности перекрестился.

– Показатели?

– В норме.

– Кровь взяли?

– Да.

– Надо бы переливание провести. На всякий случай.

– Уже готовят.

– Хорошо.

Он развернулся и собрался было уже уходить, как вдруг его взгляд упал на соседнюю кроватку. Там лежал малыш. Он не спал. На синеватом бескровном личике жили одни глаза – широко раскрытые, страдающие и уже какие-то неземные, как глаза пришельца с другой планеты. Из маленького ротика тянулась трубка интубатора, крошечные запястья обёрнуты манжетами с электродами. Цыплячья грудка тяжело вздымалась – крохе было трудно дышать.

– Это Димочка, – неонатолог подошёл и встал рядом, – наш отказничок. Мать как узнала, сколько его выхаживать после операции, тут же отказ написала. Это если выживет, конечно. Пентада. Лисовицкий даже браться боится. Не знаю, сколько протянет.

– Отказник говоришь? Пентада? Ну-ка, историю дай.

Неонатолог принёс историю болезни мальчика. Северинцев пролистал её, посмотрел данные обследований и анализов и вернул обратно.

– На завтра в план его. Готовьте к операции, – он повернулся и склонился над ребёнком, – ну, что, Димка, дадим бой твоей пентаде? Ничего, малыш, мы ещё поборемся.

Он вышел из палаты и быстро пошёл в сторону лифта.

В операционной уже вовсю кипела работа. Два торакальника из его бригады, Василич и Коля Мезенцев, вскрывали грудную клетку, тихонько переговариваясь между собой:

– Рассекай шире, – донесся до Северинцева голос Василича, – а то Север опять разорётся.

– Угу. Скажет, что экспозиция недостаточная! – фыркнул Коля.

– Вообще-то я уже здесь и всё слышу, – крикнул он из предоперационной, сосредоточенно намыливая руки.

– Да мы и не сомневались, – хихикнул Василич, – ну давай, мой мальчик, пересекай рёберные хрящи. Таак. Нарочка?.. Умничка, моя!

«Вот придурки, – мельком подумал Северинцев, – вчера ещё с Полькой хихикали, а сегодня девчонка в морге. Ржут как кони…»

– Что мы имеем? – спросил его ассистент Антон, моясь у соседней раковины.

– Мы имеем свежий инфаркт задней стенки левого желудочка с отрывом задней папиллярной мышцы. Дрянь редкостная.

– Да уж…

Оба хирурга притихли, видимо, путь к сердцу депутата оказался труден и тернист:

– Ну вот, началось, – с неудовольствием сказал Мезенцев. – Сюрпризы в плевральной полости.

Василич наклонился над разрезом:

– Легкое припаяно к грудной стенке. Тут черт знает сколько времени спайки разделять.

– По-моему, зря мы тут корячимся.

– Коль, ты что самоубийца? – прошипел Василич, – Услышит ведь.

– Уже услышал, – Северинцев хищно улыбнулся.

– Да молчу я.

– Вот и молчи. Нехрен тут под руку каркать.

– Нас сегодня двенадцать, как апостолов, – раздался мелодичный баритон Логинова.

– Вить, не смешно, честно. Займись лучше делом.

Анестезиолог тонко улыбнулся и скрылся за стерильным барьером. Похоже, сегодня он был в отличном настроении. Не то что вчера, кидался на всех как собака.

– Даже не верится, что он еще здесь, – донёсся из-за экрана его голос. – Не кардиограмма, а пляска Святого Витта.

– Заткнись уже, а!

– Всё готово? – поинтересовался Северинцев.

– Да.

– Свет!

Фонари бестеневой лампы едва заметно повернулись в круглых гнездах.

– И это, по-вашему, хорошая экспозиция? – он наклонился и заглянул между пластинами ранорасширителя.

– Так и знал, – устало вздохнул Василич.

– Прежде, чем мы начнем, – сказал Северинцев, – я попрошу тех, кто считает, что этот пациент обречен, покинуть операционную прямо сейчас. Я жду.

Никто не пошевелился.

– Тогда поехали.

Наступила тишина. Северинцев пробирался к сердцу.

– Так, так, так, – через несколько минут донёсся из-под маски хриплый голос Северинцева. – Большое, однако, сердце у слуги народа. Левое предсердие как мешок. Угу. Угу. А желудочек-то! Прямо как у слона. И всё жиром заплыло. Фу.

– Север, что ты там потерял? – спросил Антон, наблюдая за его пальцем, запущенным в глубину сердца.

– Обручальное кольцо, – огрызнулся тот.

– Ну что там?

– Дрянь. Створки заизвесткованы. И струя бьёт прямо в палец.

– Рассчитывал своей излюбленной аннулопластикой обойтись?

– Какая к херам аннулопластика! Но если что-то можно сохранить… – он помолчал, продолжая ощупывать изнутри депутатское сердце. – Нет, нечего тут сохранять. Протезирование полное.

– Костик, подключаемся, – Антон махнул перфузиологу. – Начинаем охлаждение.

Все разогнули затекшие спины, пока Костя возился с искусственным кровообращением.

– Что вшивать будем? – поинтересовался Антон, – шведа или наш?

– Шведа, конечно, надо же их куда-то девать. Дорогущие, суки!

– А вдруг ему нечем платить?

– Издеваешься? Слуге народа, да нечем заплатить! Не смеши меня, Тоша. Это простой смертный, пока квоту дождётся, семь раз коньки отбросить успеет. А этот… Ничего, тряханёт мошной ради собственной жизни.

– Так-то да.

– Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.

– Двадцать три градуса. Фибрилляция, – объявил перфузиолог.

– Всё, харе трындеть, – они снова склонились над измученным сердцем.

– Рассекаем предсердие.

– Надо же, отсос приличный.

– Какой хозяин, такой и отсос.

– Север, ну ты сегодня в ударе… что там?

– Глохни. Вот оно, святое святых. Скиния Завета, блин.

– Ну и пакость ваша скиния. Одна известь.

– Не кощунствуй, Тоха. Кто там в скинию входит, первосвященник? Входит и видит: створки укорочены, жёсткие, скопления извести с полсантиметра в диаметре, щель не смыкается. Иссекаем, – сказал «первосвященник».

– Если тут кто и кощунствует… – Антон взял предусмотрительно протянутые Нарой зажимы. – Подожди, я створки захвачу. Отсекай, первосвященник.

Северинцев склонился ещё ниже, и через минуту в таз метко шлепнулись створки митрального клапана.

– Ну, а если продолжать пользоваться религиозной терминологией, как тогда протез назвать? – спросил Антон, передавая ему маленький круглый диск искусственного клапана.

– Ковчег Завета.

– И что бы ты ему завещал?

– Не воровать у народа. Всё, теперь помолчите.

В операционной наступила тишина, прерываемая негромким бряцаньем инструментов. Всё делалось синхронно, как в танце.

Идиллия изредка нарушалась бурчаньем Северинцева: вшивать клапан неудобно, повернуться инструментом негде, иглы тупые, и ловящий концы нитей Тоха – криворукий раздолбай. Члены бригады давно привыкли к этому и мужественно молчали.

– Ковчег на месте, – сказал, наконец, «первосвященник». – Тридцать швов, чтоб не уплыл. Какой гемолиз?

– На тридцатой минуте был двадцать.

– Угу.

– Что с папиллярными мышцами? По методу Карпентира?

– По моему методу.

– Ну-ну.

– Не юродствуй, – Северинцев повернулся к Наре. – Готовьте прокладки под шов.

– Ты этот метод уже… э-э… опробовал?

– Вот сейчас и опробуем. Суть проста: сближаем папиллярные мышцы П-образными швами по направлению к плоскости фиброзного кольца, формируем четыре неохорды из полимера, подтягиваем к кольцу, проводим через него нити и фиксируем. Всё. Работаем.

Прошло ещё сорок минут. Спина Северинцева затекла, ноги налились свинцом, но всё шло как надо.

– Аллес. Запускайте нагревание. Зашиваем… Стоп! Крупная фибрилляция.

– Сколько градусов?

– Тридцать четыре.

– Готовьте дефи… погодите-погодите…

– Всё нормально, пошло! – крикнул Логинов, смотрящий на монитор. – Хороший ритм!

– Видим, видим. Ну что, поехали дальше? Тош, удаляй дренаж, я затяну кисетный шов.

Антон аккуратно взялся за дренажную трубку и…

– Б…ь, – струя крови выстрелила вверх на полметра.

Тихо охнула Нара.

– Отсос! – Северинцев мгновенно заткнул дырку пальцем, – живо! Швы! На большой игле! Антон, давай, пока я держу!

– Прорезаются! Чёрт, не ткани, а кисель! Пень трухлявый. Нитки вообще не держатся!

– Заплатку «Биостар»! Быстро!

К всеобщему ужасу, заплатка не помогла: кровь хлынула из-под ее краев. Отсос не справлялся, кровь, стекающая через края раны, обагрила халаты хирургов и уже капала на пол.

– Большую заплату!

Новая заплата была почти с ладонь.

– Охлаждай, это всё дохлый номер.

– Да заткнись ты, ради Бога!.. Есть! Почти не кровит.

Все стояли молчаливые и отупевшие, словно не веря больше в благополучный исход.

– Вить, что там?

– Низкие зубцы. Миокард слабый.

– Потому и нитки прорезались. Ну, ничего. Осталось немного, – он снял зажим и опять сунул палец в сердечные недра. – Обратного тока нет.

– Подкачайте немного крови в артерию.

– Давление?

– Восемьдесят пять.

– Отключаем машину, шьем перикард и закрываем.

– Сань, ты можешь идти. Я сам зашью, – подал голос Антон.

– Я никуда не спешу.

– Эмболию караулишь?

– Иди ты…

Минут тридцать прошло в тишине.

– Открыл глаза! – вдруг выкрикнул из-за барьера Виктор.

Северинцев ринулся за ширму, словно не веря словам анестезиолога. Через минуту он вернулся к столу пружинистой кошачьей походкой.

– Эмболия, говоришь? – злорадно сказал он Антону. – А вот хренушки вам! У нас всё хорошо.

С этими словами он стянул с лица забрызганную маску, снял оптику и подмигнул оторопевшей Наре.

– Мы победили, девочка. Мы победили!

Глава 3

Переодевшись, Нара вышла из оперблока и направилась в сторону буфета. После такой нервотрёпки ей срочно требовался шоколад. По пути ещё нужно было завернуть в отдел кадров, справиться насчёт работы для Маши.

– Мест нет, – толстая кадровичка поджала накрашенные ярко-красной помадой губы.

Нара хотела было сказать, что в детскую реанимацию требуется санитарка, она точно знает. Но толстуха так зыркнула на неё, что пришлось отступить.

В буфете она купила большой сникерс и стаканчик кофе в автомате. Сидя за столом, Нара размышляла над северинцевским подмигиванием и его «девочкой». Интересно, почему он так назвал её? Да что там, назвал! Вообще впервые в жизни обратил на неё внимание на операции! К чему бы это?..

– Отравиться не боитесь? – раздался позади неё знакомый голос, – это не кофе, а раствор цианида.

Она вздрогнула и обернулась, во все глаза глядя на Северинцева, который отодвигал соседний стул:

– Вы позволите?

Нара кивнула и закашлялась – кусочек шоколадки попал не в то горло. Видимо, от крайней степени удивления.

Он аккуратно похлопал её по спине:

– Не спешите, барышня. Никто у Вас шоколад не отнимет. А то задохнётесь ещё, не хотелось бы терять столь ценного работника.

«Не иначе в лесу что-то крупное сдохло, – прокашлявшись подумала Нара, – он со мной разговаривает! Охренеть!»

А Северинцев продолжал как ни в чём не бывало:

– Как спасительница котят поживает? Нога не болит?

– Хорошо. Спасибо, – просипела она. Горло всё ещё саднило.

– Вы меня боитесь?

– Нет.

– И правильно. Я добрый. Иногда.

– Вы не сердитесь на Машу. Она не хотела. Честно!

Профессор вертел в руках бутылку неоткрытой минералки.

– Не сержусь. Вы её родственница?

– Подруга. У неё никого нет, кроме бабушки. Да и та вечно её обижает.

– Я знаю.

– Знаете?

– Я был дружен с её отцом в студенческие годы.

Нара честно попыталась представить Северинцева студентом, но фантазии не хватило. И тут ей на ум пришла совершенно дикая мысль, но она всё же её озвучила:

– Александр Николаевич, а вы не могли бы похлопотать за Машу? – поражаясь собственной храбрости, спросила она.

– В смысле?

– Понимаете, она хочет устроиться к нам на работу. Санитарочкой. А кадровичка сказала, что мест нет, хотя я точно знаю, что в детское требуются.

– Разве она не студентка?

– Нет, баллов не добрала. Но на следующий год обязательно будет пробовать снова.

– С бабушкой она не ладит, значит.

– Угу. Она теперь у меня жить будет. Бабка ей разрешила. Сказала, чтобы катилась на все четыре стороны. Вы ей поможете? – Нара умоляюще посмотрела на него.

– Хорошо, – он встал, так и не откупорив бутылку с водой, – я поговорю с заведующим реанимации. Завтра вы стоите со мной на пентаде Фалло. Я уже вписал вас в план. Всего хорошего.

– До свидания, – пробормотала Нара ему в спину.

* * *

Следующим в плане стояло шунтирование, что для профессора было проще, чем семечек пощёлкать. Моясь на операцию, он размышлял о том, какого чёрта его понесло в буфет. Здешнюю кухню Северинцев терпеть не мог, и уж если ему удавалось вырваться на обед, он предпочитал небольшой итальянский ресторанчик на соседней улице. Просто, выходя от Волкова, он заметил идущую по коридору Нару и неосознанно пошёл за ней. Стоп. Неосознанно ли? Это стоило обдумать.

Вопреки местным сплетницам, монахом Северинцев никогда не был и плотских удовольствий не чурался. Но он не мог завести длительные отношения с женщиной из-за постоянной загруженности. Или не хотел. К тому же у него было негласное правило – не заводить интрижек на рабочем месте. Не то чтобы он очень дорожил своей репутацией, чужое мнение его интересовало меньше всего, но дополнительный раздражитель, когда требовалась предельная концентрация, ему был без надобности.

Неудавшаяся семейная жизнь сказывалась опять же. Уехав после окончания института в Питер, гуляя по паркам Петродворца, он познакомился с симпатичной девушкой Леночкой. Девочка была серьёзной, и первое время они просто гуляли, держась за руки, посещали музеи и кинотеатры, причём девушка категорически отказывалась смотреть фильмы в последнем ряду. Строгая Леночка ему понравилась, и уже через неделю он думать ни о чём не мог, кроме того, как затащить её в койку. Поэтому, когда через месяц Леночка сдалась, он был на седьмом небе от счастья.

Страсть, ударившая ему в голову, мешала трезво оценить ситуацию, недотрога-Леночка быстро вошла во вкус новых отношений. И поначалу они использовали любую свободную минуту, и все подходящие для этого поверхности, чтобы побыть вместе. Так что женитьба на Леночке ничуть не испугала его, а когда в голове немного прояснилось – на безымянном пальце уже сверкало обручальное кольцо.

В придачу к жене, он получил ещё и тёщу, которая совала нос куда надо и не надо, включая постель, и его новоиспечённая супруга ничего не имела против. Более того, она выполняла все советы маменьки и жизнь Северинцева превратилась в кошмар. Леночка почему-то решила, что замужество даёт ей право не работать, переложив почётную обязанность по зарабатыванию денег на плечи мужа. Добро бы ещё домом занималась! Так нет, приходя домой после суточного дежурства, Северинцев заставал «любимую» упоённо болтающей по телефону с мамой или подругой, посреди бардака и в неубранной постели. В холодильнике, как обычно, были только обожаемые Леночкой пироги, принесённые опять же от мамы, которых лично он наелся до конца жизни. Такая пироговая диета не прошла даром для Леночкиной фигуры, и десять лишних килограммов осели на её боках уже через полгода. Это было последней каплей – толстух Саша терпеть не мог и его страсть погасла быстрее задутой спички. А то, что настоящей любви к Лене никогда и не было, он понял, едва отгремел марш Мендельсона. Тратить свою жизнь на нелюбимую, более того, нежеланную женщину, Северинцев не собирался, и уже стал было паковать чемоданы, но Леночка торжественно объявила ему о своей беременности. Нашла, кому по ушам ездить! Недоверчивый от природы Саня потащил её к врачу, где с Ленкой случилась истерика и она призналась, что это мама её подучила. Приехав к тёще, он закатил ей грандиозный скандал, высказав всё, что накипело за год брака, и сдав с рук на руки зарёванную супругу, хлопнул дверью, сказав, что подаёт на развод. На следующий день его сосед по общежитию привёз Леночке ключи, а Северинцев, получив через месяц развод, постарался забыть семейную жизнь как страшный сон.

С тех пор он избегал любых разговоров на брачную тему, подбирая себе адекватных подруг, не стремящихся тут же окольцевать его, а потом и вовсе ушёл в науку.

И вот сейчас, разглядывая через стекло Нару, раскладывающую на стерильном столе инструменты, он видел не операционную сестру, одетую в мятый бесформенный и потемневший от бесконечных автоклавирований халат, в шапочке-шарлотке, полностью скрывающей волосы, и маске, из-под которой блестели только зелёные глаза. А ту вчерашнюю женщину – босоногую и растрёпанную, в цветном шёлковом халатике, такую трогательную и милую.

Он видел её всего лишь несколько секунд, но цепкий взгляд хирурга отметил и стройные ножки, и крепкую грудь, и неплохую фигурку. Она не была чересчур худой, но и лишнего жира тоже не наблюдалось – всё было при ней, именно так, как он любил. И картинка эта настолько врезалась ему в память, что даже вызвала этот странный яркий сон про ангела, заставив испытать несколько приятных мгновений, после которых у него вроде даже сил прибавилось.

До вчерашнего дня он ценил в ней только высококлассного специалиста, никого другого в своей бригаде он бы не потерпел, которому не нужно было говорить, что требуется делать в данный момент. Она будто читала мысли, подавая ему и его ассистенту инструменты, ровно за секунду до того, как её об этом попросят. Она была не слишком разговорчивой, редко принимала участие в шутках и приколах торакальных хирургов, без которых не обходилась ни одна операция, а анестезиолога Витю Логинова считала слегка «двинутым», судя по тем взглядам, которые Нара на него бросала. Хотя в этом она была не одинока. Словом, за полчаса подготовки к операции, уже войдя в операционную и ожидая, когда на него наденут халат, перчатки и оптику, он понял, что вопреки собственному правилу, хотел бы узнать свою коллегу по опербригаде несколько ближе.

Как это сделать, следовало обдумать в более располагающей обстановке. А сейчас он прикрыл глаза, выбрасывая из головы все ненужные мысли, и подошёл к столу, где уже лежал зафиксированный и подготовленный пациент.

– Всё готово?

– Да.

– Тогда поехали.

* * *

– Мань, да держи ты его крепче!

– Ага, он царапается! И вырывается! Ну что ж ты возишься, давай уже быстрей, у меня на руках живого места скоро не останется.

– Сейчас, нужно немного подержать, а то эффекта не будет.

– Угу, это у меня скоро кожи не будет! Ты садистка, Нарка!

Нара и Маша мыли в раковине кота. По дороге домой Нара заехала в зоомагазин, накупив там шампуней, витаминов, кормов и много чего ещё, что нужно для нормального развития растущего кошачьего организма, подобрала у сквера ждущую её Марью, и теперь, не успев поужинать, они взялись за омовение Гешки. Котёнок мыться не хотел и отчаянно сопротивлялся, в кровь исцарапав Машке руки и окатив их водой с головы до ног. В самый разгар действа, когда намыленный противоблошным шампунем котик был завёрнут в кусок марли, в прихожей раздался звонок.

– Я открою, – Маша сунула в руки Нары замотанного котёнка и помчалась открывать дверь.

Через минуту она вернулась с круглыми глазами:

– Нар, там это… Вчерашний мужик стоит, ну, светило твоё медицинское.

Нара представила себя со стороны: мокрая, в прилипшем к телу халате, и ужаснулась:

– Машка! Не вздумай открыть ему!

– Дура что ли? Как же не открывать-то? Человек в гости пришёл, я просто тебя предупредить, чтобы ты в таком виде в комнату не вылезла. Давай, споласкивай Гешку и бегом переодеваться. А я пока отвлеку его.

– Марья! Нет!.. – но девчонка была на полпути к двери, – вот же зараза, блин!

– Добрый вечер, – донёсся до неё баритон Северинцева, пока она лихорадочно смывала шампунь с несчастного Гешки, – я тут мимо ехал, решил проведать пострадавших.

– Проходите, проходите, – в звонком голоске Машки гостеприимность просто зашкаливала, – вот сюда, в кухню. Нара сейчас придёт. Мы котёнку блох выводим.

За время, пока Нара вытирала котёнка, переодевалась в джинсы и футболку и пыталась привести в божеский вид бардак на голове, в кухне вовсю хозяйничала Машка.

Когда она вошла, Северинцев был уже, «дядей Сашей» (о, господи!), и сидел за щедро накрытым столом, причем половина того, что лежало на тарелках, судя по всему, было им же и принесено. Особенно впечатляла внушительная корзинка со спелой клубникой, вкусной даже на взгляд. Если бы не Манюнина непосредственность, неловкости было бы не избежать, всё-таки видеть Северинцева в нерабочей обстановке было непривычно, хотя выглядел профессор без своего обычного одеяния очень и очень неплохо. Даже сексуально. В жемчужно-сером тонком джемпере, выгодно подчеркивающем его поджарую фигуру и дизайнерских тёмно-синих джинсах. Ну, и конечно руки! Настоящие руки хирурга! С узкой кистью и длинными пальцами, сильными настолько, что он, в случае чего, спокойно пережимал аорту.

– Добрый вечер, Нара Андреевна, – в его глазах светилось лукавство пополам с самодовольством.

– Добрый. Вы решили навестить Машу? Как мило! Даже успели найти с ней общий язык, как я погляжу, а вот Гешку вам вряд ли удастся увидеть, он после помывки под диван спрятался.

– Но вы не переживайте, дядя Саша, – Нара мысленно содрогнулась, а Маша продолжала, – сегодня не вылезет, в следующий раз пообщаетесь. Вы ведь придёте ещё?

– Ну, если Нара Андреевна будет не против.

– Она не против. Вы не обращайте внимания. Обычно она не такая бука. Просто вы пришли неожиданно, вот она и растерялась.

– А я и не обращаю. Наоборот, растерянность ей к лицу. Обычно она очень серьёзная, – улыбнувшись, заявил он, и Нара отметила, что улыбка у него очень красивая. Вообще, в последнее время, Северинцев, который по её мнению считал её чем-то вроде живого приложения к операционному столу стал смотреть на неё несколько по-другому.

Они выпили чая, во время которого Машка выяснила, что гость предпочитает кофе, и пообещала к следующему разу сварить ему целый кофейник, съели принесённые Северинцевым йогуртовые пирожные и почти всю клубнику. Вернее, пирожные съела Маня, а Александру и Наре досталось одно на двоих. Потом Машка сказала «я сейчас!» и умчалась куда-то в комнату, оставив их наедине.

Профессор рассматривал её будто под микроскопом, и под его изучающим взглядом Нара чувствовала себя неуютно. Молчание грозило затянуться. Нара немного успела изучить его и в то, что он заботится о спасенной Мане не верилось. Такая показушная забота, ни каким боком не вписывалась в его образ. Вообще. Поэтому, она решила выяснить, что он здесь забыл.

«Была не была, – мысленно сказала она себе, – за спрос денег не берут, но будь я проклята, если он приехал сюда не с определённой целью.»

– Александр Николаевич, скажите прямо, зачем Вы здесь? – боясь поверить в собственную догадку, спросила она.

– Нара Андреевна, – в тон ей ответил он, – вы же умная женщина, за что я Вас очень ценю, неужели сами не догадываетесь? Маша, безусловно, занятная и непосредственная девчушка, но…

Он хотел добавить что-то ещё, но вернулась Машка, притащив привезённое с собой лото, и объявив, что они просто обязаны сыграть с ней хотя бы одну партию, и он замолчал. Хотя нужно было быть очень крупной идиоткой, чтобы не понять, что он хотел сказать этим своим «но».

Нара уже и забыла, когда в последний раз играла в лото, но Манюня уговорит и мёртвого подняться. В результате, они провели чудесный вечер втроём, и Северинцев засобирался домой только в одиннадцатом часу.

– Ох, совсем забыл! – он уже стоял в прихожей и собирался открыть дверь. – Маша, ты заговоришь кого угодно! Завтра в девять ты должна быть в отделе кадров нашего кардиоцентра. Напишешь заявление и возьмешь направление на медосмотр. Я договорился с заведующим детской реанимации. Тебя берут санитарочкой.

Взвизгнув от восторга, Маня сначала кинулась обалдевшему Северинцеву на шею, а потом на одной ноге поскакала в кухню, приговаривая:

– Меня взяли, меня взяли! Ура! Ура! Ура!

Профессор только головой покачал, но на его губах снова расцвела улыбка.

– До завтра, Нара Андреевна, – сказал он и вдруг протянул руку, чтобы провести пальцем по её губам. – Клубничный сок, – пояснил он, облизнув палец, – ммм, вкусно…

Подмигнув точно так же, как утром в операционной, он скрылся за дверями. Щёлкнул замок.

– Это невозможно! – простонала Нара, сползая по стене на пол. – Этого просто не может быть!

Только что профессор Северинцев едва ли не открытым текстом заявил о своих намерениях затащить её в постель.

– Это ужас! Нет, это самый ужасный ужас! Просто кошмар! И что самое смешное – я совершенно не против!