Текст книги "Иван-Царевич и С.Волк"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)
Конечно, фонтан был не всесилен, как пояснял Премьер-Магистр, уличающее преобразование через пару минут теряло силу, и приговоренный маг снова принимал человеческое обличие...
Только редкая жертва доживала до этого.
Чаще всего случалось, что нормальный облик пытались принять уже бездыханные неподвижные останки монстра, что неизменно вызывало у зевак бурю веселого негодования.
Вот и сегодня добрые горожане, позабросившие все свои дела и собравшиеся у фонтана поглазеть на казнь, безусловно, заслуживали своей доли развлечения.
И, тем более – вот и оно, самое главное везение – если при этом они еще и помогут избавить навсегда и ее, и Агассу от такого опасного и непредсказуемого конкурента, как этот слабоумный пришелец Иван...
* * *
...Со дня этой несостоявшейся казни прошло пятьдесят лет.
Что-то с тех пор изменилось.
Что-то осталось прежним.
И, возможно, только для историков Агассы теперь будет представлять интерес этот небольшой отрывок из путевого журнала путешественника по мирам Железного Роджера: "Сегодня мимоходом побывал в мире Агасса, как называют его аборигены. В следующий раз, если придется проходить мимо, надеюсь задержаться подольше. Этот мир населен прекрасными грациозными существами с гладкой красной чешуйчатой кожей, шестью сильными конечностями, гибким длинным хвостом и четырьмя раскосыми глазами цвета белого нефрита. Но самое примечательное и непонятное, что управляет ими отвратительная зеленокожая тварь по имени Змея, морщинистая и с отталкивающей неприятной наружностью, непонятно как попавшая в это завораживающее своей красотой и загадочностью чудесное место..."
* * *
Клубы горького зеленоватого дыма вперемешку с кислым красноватым паром моментально заполнили весь подвал, отчего пламя жаровни затрещало, задергалось и исчезло, чернила на пергаментах пошли синими пятнами и разводами, ритуальная посуда и принадлежности покрылись ржавой коростой, а жертвенные существа (приходится применять это нейтральное слово, ибо ни в один известный современной науке класс животных, растений и грибов они не входили ни одним корявым боком), удивленно всхрюкнув, быстренько издохли.
Вышибив крышку люка гудящей и зудящей головой, как межконтинентальная ракета шахтного базирования при запуске, Гагат выскочил наружу, хватая ртом, носом и даже ушами (хоть и безуспешно) чистый воздух .
Почти сразу же рядом с ним на теплую шершавую плитку пола, всхлипывая и раздирая грязными кулаками красные слезящиеся глаза, как лосось из водопада, выскочил Иудав, повалился на пол и застыл в позе жирафа, которому внушили, что он – ёж.
– Что... ты... опять... натворил... сын... верблюда?!.. – через пяток минут нашел, наконец, в себе силы и кислород Гагат.
– Тысамсказал... броситьперья... вкаменнуюкислоту... – умирающим воздушным шаром просипел второй колдун.
– Какие... перья... бросить...
– ПтицыРух...
– Идиот!.. И этот... репоголовый... мой брат... Дайте... мне... стакан окрошки... Я отравлюсь...
Иудав уже хотел, было, возмутиться и отреагировать адекватно, но ассиметрично, на пассаж о "сыне верблюда", осложненный "идиотом" и "репоголовым", но любопытство пересилило, и демарш оскорбленного достоинства был оставлен на потом.
– Чтотакое... "окрошка"?..
Блеснуть непонятным, но зловещим словечком Гагат умел и любил ровно настолько же, насколько ненавидел признаваться, что чего-то не знает.
– Сложносоставный... быстродействующий яд... избирательного действия... изобретенный... в незапамятные времена... какими-то дикими... северными... племенами... – авторитетно откашливаясь в процессе, пояснил он. – Поражает все... системы... организма... но только пришельцев... Для местных он безвреден... Они даже сложили... поговорку... "Что местному... хорошо... то пришельцу... полный... распад... телесной оболочки..."
– Откуда... тыэтознаешь... – озадаченно прохрипел Иудав.
– Помнишь... в седьмом классе... меня заставили... изображать ковер... на слете магов Сулеймании... и дружественных государств... за то, что я настоящий ковер... нечаянно превратил... в скорпиона... и он убежал... ужалив декана... и растоптав по дороге несколько верблюдов...
Задыхающийся от первых симптомов аллергии на жженые перья Рух Иудав прерывисто хихикнул.
– Оннаступилмненаногу... и я... месяц... неходилвшколу... Иподарил... тебезаэто... свой... перочинный... йэ-кхэ-кхэ-кхэй!.. Охй...
– Чтоб ты сдох... – автоматически произнес Гагат эквивалент Шатт-аль-Шейхских черных магов общечеловеческому "Будь здоров".
– Тебетогоже... – вежливо прокашлял в ответ его брат.
– Так я тебе сказал... какие перья... положить... – вернулся к больной теме Гагат.
– Какие?..
– Заморской птицы "вора бей", бестолковый!.. Они же... в рецептуре... нахождения вора... ясно прописаны... Мы же их вместе... утром покупали... Забыл?..
– Незабыл... Асколькоони... стоят... забыл?.. Ияподумал... Перо... оноиесть... перо...
– Болван... он и есть... болван... – раздраженно прошипел себе под нос Гагат.
А вслух сказал:
– Пока ты приходишь в себя... я спущусь вниз и посмотрю... может, что-нибудь все-таки... получилось... – и, набрав полную, еще саднившую и горевшую от пережитой газовой атаки, грудь воздуха, старший брат нырнул в подвал.
Через пять минут из подполья донесся его ворчливый, но довольный голос:
– Кончай чихать! Спускайся! По-моему, результаты есть!..
Осадок на дне реторт был, кажется, правильного цвета и консистенции, сама жидкость – приблизительно нужного запаха; кости, камни и пуговицы из пульсирующего сторожевого тридцатисемигранника разлетелись с каким-то значением, пусть пока и не очень понятным; жертвенные существа положили свои жизни на алтарь оккультных наук в почти нужном порядке, что доказали их селезенки... И если пренебречь небольшой погрешностью, встречающейся при каждой магической операции, как, вроде бы, учили их когда-то преподаватели, не к ночи будет помянуто... Словом, из тех данных, что им удалось получить за сегодняшнее гадание, вполне можно было определить, где находятся и куда движутся и кувшин, и похититель кувшина.
И братья, шумно примирившись, и поклявшись, что следующее гадание они уже будут проводить на внутренностях злосчастного вора, бросились наверх собираться в путь.
* * *
Вздохнув в последний раз ускользающей прохладой, ушло на покой утро, уступив место разгоряченному самодовольному дню, а Фарух все спал, и не подозревал, какие пронзительные краски и красоты рассвета он не увидел, какие чистые, радостные и звонкие птичьи голоса не услышал, какие головокружительные, пьянящие запахи моря, горных трав и цветов он пропустил, и приближение какого большого и хорошо вооруженного конного патруля он прозевал.
О последнем, вот уже через несколько минут, он будет жалеть больше всего из перечисленного выше.
Хотя птичье пение тоже было очень даже ничего.
А пока шесть всадников остановились в нескольких конских шагах от него и придирчиво, но недоверчиво оглядели.
– Это не наш, – наконец, уверенно заявил один из них.
– Это можно исправить, – не менее уверенно выразил свое мнение другой.
– Наверное, его купцы оставили, – предположил третий.
– И что?
– Ничего. Оставили – значит, не нужен.
– Не нужен им – сгодится нам, – подытожил всадник на самой большой лошади, по-видимому, командир конного патруля. – Амбабула, разбуди несчастного юношу.
– Будет сделано, о Секир-баши, – и самый молодой, но самый огромный солдат, прихватив моток веревки, соскочил на землю и, мягко ступая подкованными сапогами по белому песку, вразвалочку подошел к спящему.
Вывернуть ему руки за спину и связать их было для него делом нескольких секунд.
– А-а-а-а!!!.. Ой... – только и смог сказать по этому поводу начинающий купец.
– С добрым утром тебя, странник, – довольно ухмыляясь, приветствовал его Амбабула. – Не желаешь ли прогуляться с нами?
И он привязал свободный длинный конец веревки к своему седлу.
– Что?.. Как?.. Где?.. Зачем?.. Кто?.. – одуревший от неожиданной боли и неласкового пробуждения, Фарух, казалось, поставил себе целью перебрать за один прием весь мировой запас вопросительных слов.
– Я – охранник Амбабула. Это – наш великий и мудрый командир Секир-баши. Нам не интересно, как зовут тебя, но, главное, что ты должен запомнить, так это то, что ты теперь – раб его величества калифа Шатт-аль-Шейхского Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, и будешь работать в его копях и добывать изумруды, пока мы тебя не отпустим.
Несмотря на панику, смущение и страх, за последние слова Фарух ухватился, как утопающий – за акулу:
– А когда вы меня отпустите?
– Как всех отпускаем, так и тебя отпустим, – словно удивляясь непонятливости ребенка при самых очевидных фактах, пожал плечами Секир-баши.
– А как всех отпускаете?
– Не знаем. Пока еще ни разу никого не отпускали, – весело засмеялся собственным словам как какой-то удачной шутке тот.
– Но я протестую!.. Я – свободный человек!.. Я – купец!.. Я заплачу вам выкуп за свою свободу!
– Выкуп? – заинтересовались стражники. – Тысячу золотых? Две тысячи? Три?
– Четыре! Каждому! Как только вернусь в Шатт-аль-Шейх! – от ужаса Фарух не соображал, что делает или говорит.
– Договорились, – радостно оскалил зубы Секир-баши. – Только ты сначала напишешь письмо своим родным, и выкуп они должны будут прислать с кораблем сюда. А пока он не прибудет, ты будешь работать в копях. А если окажется, что никаких денег за тебя никто платить не собирается, то там и останешься навсегда, – насмешливо добавил он.
У Фаруха все поплыло перед глазами.
– Ну, побежали, – Амбабула вскочил в седло.
– Нет! – вдруг опомнился Фарух. – Мой кувшин!.. Я должен взять мой кувшин!..
– Кувшин? – снова заинтересовались стражники.
– Драгоценный?
– С золотом?
– Нет!.. Просто мой кувшин... обыкновенный... Это память... о моем... отце. Да, отце. О, мой бедный отец!.. Если бы он видел, какая жестокая участь постигла его единственного обожаемого сына, как бы увлажнились его старческие глаза, как бы...
– Короче, – рявкнул, как щелкнул кнутом, Секир-баши.
– Это единственная вещь, которая сохранилась у меня после того, как мой корабль потонул со всей командой и товаром, налетев на скалы! – быстро завершил свой так и не начавшийся трогательный рассказ молодой псевдокупец.
– Ну-ка, что это за вещичка? – вопросительно качнул головой командир, и Амбабула снова спешился и поднял с земли кувшин.
– Ерунда какая-то, – доложил он по уставу, брезгливо вертя посудину в руках. – Выбрасывают лучше. Может, лучше выбросить?
– Да ладно, оставь... Пусть держит в нем воду, – неожиданно милостиво соизволил Секир-баши.
Не обращая внимания на умоляющий взгляд пленника и беспомощно дернувшиеся скрученные руки, Амбабула засунул кувшин в свою седельную сумку и снова вскочил на коня.
– Иди впереди, – указал он кнутовищем в сторону гор. – Будешь отставать или жаловаться – побежишь сзади. Понял?
Фарух молча кивнул.
Так началась его недолгая карьера раба.
Кувшин ему так и не отдали.
Когда они добрались до места назначения, Амбабула, не спешиваясь, бросил свой конец веревки скучающему стражнику у пещеры с толстой железной решеткой, в которой, по-видимому, содержались невольники, крикнул: "Это твой", пришпорил коня и умчался догонять отряд.
На первый же робкий вопрос о своем кувшине несостоявшийся купец получил удар кулаком в ухо и совет сесть на землю и поменьше болтать, если не хочет повторения.
Повторения Фарух не хотел, советом воспользовался, и стал сугубо молча обдумывать план побега.
Но далеко додумать не успел, потому что подоспел еще один стражник. Он и повел его к месту работ.
Этот солдат, представившийся младшим охранником Багадулом, сказал, чтобы новичок постоял пока где-нибудь неподалеку, но не путаясь ни у кого под ногами, и подождал, пока не ударят в гонг и не начнется обед – тогда старший надсмотрщик всех пересчитает и определит его в какую-нибудь команду, где не хватает людей.
Пользуясь передышкой после двухчасовой пробежки перед конем Амбабулы, Фарух снова быстренько опустился на землю, но от всех неприятных или крамольных мыслей на этот раз его отвлекало открывшееся перед ним зрелище.
Изумрудные копи калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса представляли собой огромный котлован с отвесными стенами, то ли выдолбленный в скале, то ли естественного происхождения. Всю поверхность над ним ровными линеечками, как паутина гигантского, но не очень изобретательного паука, исчерчивали натянутые над пропастью канаты. На них держались подвесные мосты. На каждом мосту стояло по нескольку десятков рабов с двумя веревками в руках – человек по десять на одну пару. Свободные концы обеих веревок свисали в пропасть.
Озадачившись поначалу видом этой нелепой рыбалки, Фарух, осторожно приподнявшись и переместившись поближе к краю, скоро разглядел, что к каждой толстой веревке было привязано за хитроумную сбрую по невысокому худенькому человеку с корзиной в руках – сборщику, как пояснил Багадул. Этого сборщика десятка тягачей опускала вниз сквозь дыру в настиле моста и, по-видимому, ждала его сигнала, заинтересованно поглядывая в провал. Как только сборщик наполнял корзину изумрудами, ее вытягивали наверх за веревку потоньше.
"Десять бездельников вытаскивает одну корзину размером со средний арбуз... Надсмотрщикам что – людей некуда девать? Так отпустили бы лучше... Какой тупой и однообразный труд," – только и успел недоуменно подумать Фарух, как вдруг те десять тягачей, что были ближе всех к нему, заволновались, закричали, и начали все вместе нервно, рывками тянуть на себя веревку потолще, на другом конце которой где-то там, внизу, бродил с корзиной их сборщик. Было видно, что веревка шла туго, но потом внезапно все тягачи вскрикнули и попадали навзничь, а снизу, по инерции, вылетела и упала на них их веревка.
Раза в два короче, чем была.
И без каких-либо следов сборщика.
Фарух, позабыв про своего конвоира, проворно вскочил на ноги и кинулся к краю провала, чтобы понять, что же вдруг случилось, и только теперь увидел, что все дно его усеяно здоровенными каменными глыбами.
И одна из них, почти прямо под ним, старалась выплюнуть из пасти остатки измочаленной в щепки корзины.
Сборщика, старика в выгоревшей красной рубахе, видно нигде не было.
Фарух почувствовал, что если бы его голова не была бы обрита на лысо, волосы на ней сейчас зашевелились бы и встали во весь рост.
– Ч-то... это... – не отводя взгляда от ожившего валуна, с трудом выдавил он из себя.
– Это? Камнееды, – равнодушно пожав плечами, пояснил Багадул. – Они живут там, в пещерах, а сюда, на открытое пространство вылазят днем погреться на солнышке. Они очень медлительны... Когда никуда не торопятся. Да и, вообще-то, они не злые. Просто иногда почему-то взбрыкивают и хватают всех, кто есть рядом... Но потом скоро выплевывают. Я имею в виду, они не едят людей. Они питаются камнями. От людей у них то ли изжога, то ли гастрит, господин сотник Секир-баши объяснял... Но у них мозгов – меньше, чем у комара. Не могут запомнить, что людей им есть нельзя, и жрут кого ни попадя почем зря. А у нас – сплошные убытки. Корзина вот была почти полная. Комплект сбруи тоже не дешево стоит – шорники совсем совесть потеряли. Веревка, опять же...
Фаруха передернуло.
– А старик?!..
– А что – старик?.. На его место другой быстро найдется.
– Неужели на такую ужасную работу бывают добровольцы?!
Багадул посмотрел на нового раба как на умалишенного, и если бы ему не было так жарко и так лень, то обязательно покрутил бы пальцем у виска.
Фарух истолковал этот взгляд по-своему.
– Но его же... Они же... Их же...
– Ну, и что? Какой-то ты изнеженный... Ну, да ничего. Я, когда только тут служить начал, тоже такой впечатлительный был. Но после первой дюжины как-то привык.
– А разве нельзя этих чудовищ перебить как-нибудь?
– Перебить?!.. Да скорее мы всех вас тут перебьем! Ишь, чего придумал!.. Камнеедов перебить!.. Да знаешь ли ты, что здесь – единственное в мире место, где они выходят на поверхность! И то, что сборщики собирают там, внизу – изумруды – это их навоз!
– Навоз?.. Изумруды?.. Да не может быть!.. Изумруды же добываются... Добываются... – Фарух растеряно замолк. Как добываются изумруды или, если на то пошло, рубины, топазы и прочие бриллианты, он никогда не задумывался, но в его представлении это было связано с продолжительным копанием темных узких тоннелей или шахт под землей большим количеством немытых бородатых людей с кайлами, масляными лампами и канарейками. Более того, он был почти уверен, что и чалму изобрели именно такие люди, потому что каски в Сулеймании находились еще в единоличном пользовании солдат, и делиться ими они не хотели.
Конечно, он читал и слышал не раз, что великий Гарун аль-Марун утверждал, что богатство – это навоз, но начинающему купцу и голову не приходило, что это можно понимать буквально, и что компоненты в этом предложении можно поменять местами!..
– Но неужели так?.. Никогда про такое не слышал... – изумленно качая головой, пробормотал Фарух.
– И не ты один, – снисходительно успокоил его охранник.
– Но ведь, наверное, можно тогда собирать камни ночью, при свете факелов, когда эти монстры спят...
– Свет ночью их притягивает, бестолковый. А реакция в темноте у них такая, что по сравнению с камнеедом муха покажется черепахой!.. – и, с минуту помолчав и задумчиво почесав под шлемом, добавил:
– М-да-а... Значит, мы лишились одного сборщика... Я так думаю, наверное, ты после обеда встанешь на его место. Посмотри на себя – хоть ты и росту среднего, но весу в тебе, наверняка, не больше пятидесяти килограммов будет. Вон, как скулы выступают. Даже морить голодом специально тебя совсем немного придется.
– Меня?!.. Но я не хочу!.. Я не могу!.. Я не умею!.. Пожалуйста!..
Фарух в панике попытался вскочить, но тут же наткнулся на острый конец пики Багадула.
– Не хочешь на веревке – сбросим так. Выбирать тебе, – равнодушно пожал тот плечами, и красные кожаные доспехи зловеще заскрипели. – Ну-ка, дай-ка я тебя опять свяжу – что-то больно ты прыткий... – и стражник, вытащив из-за пояса кусок колючей веревки, ловко скрутил ему руки перед собой.
Фарух обмяк, обессилено опустился на камни и закрыл лицо связанными руками...
Когда солнце, утомленное созерцанием пыльных испуганных людишек, копошащихся зачем-то на самом дне большой ямы, стало опускаться за горизонт, а темнота, потягиваясь, вылезать из различных пещер и расселин, куда она уходила отдыхать на светлое время суток, прозвучали гулкие удары гонга, и тягачи вытащили на поверхность своих сборщиков в последний на сегодня раз.
За все послеобеденное время отчаянно трусивший и чуть ли не подпрыгивающий при каждом подозрительном шорохе и стуке Фарух смог набрать только четверть небольшой корзины, и старшина его десятки, едва заглянув в нее, с уверенностью угрюмо бросил:
– Сегодня оставят без ужина. А если завтра до обеда не наберешь хотя бы две – то и без обеда. И нас с тобой заодно.
Понурившись, Фарух отвязал веревку, закинул корзину за плечи и, осторожно переступая с доски на досочку, зашагал по шаткому мостику на твердую землю.
У самого края сборщиков его моста уже поджидал надсмотрщик с большой, чуть ли не в рост человека, корзиной.
Сунув свой толстый короткий нос в корзинку Фаруха, он презрительно скривился и небрежно высыпал ее небогатое содержимое в свою.
– Без ужина, – как и предрекал старшина, небрежно объявил приговор он, поставив какую-то отметку у себя на пергаменте. – Следующий!..
Сзади уже толкали и напирали рабы из другой команды.
Топот копыт возник из ниоткуда – и вот из-за поворота вылетел конный патруль, в недобрый час нашедший юного купца-неудачника сегодня утром на своем пути.
Самый здоровенный всадник, завидев Фаруха, резко остановил коня – только галька из-под копыт полетела в разные стороны.
– Ну, как работка? – посмеиваясь в тоненькие, аккуратно подстриженные усики, весело поинтересовался он.
– Это ты! – обрадовался ему Фарух, как родному. – Охранник Амбабула! Это ты!.. У тебя остался мой кувшин! Ты положил его в седельную сумку, помнишь?.. Отдай мне его, пожалуйста!..
– Кувшин? – деланно удивился солдат. – Какой такой кувшин? Не помню никакого кувшина!
– Старый кувшин! Мой! Тебе твой командир велел его вернуть мне!.. Он ведь у тебя еще?.. Ты его не потерял? Не выбросил? – Фарух смотрел на него так, как будто решался вопрос его жизни и смерти.
– Ах, этот... Ах, командир... Ах, вернуть... – ухмыляясь, закивал головой развеселенный такой нелепой настойчивостью Амбабула. – А ты ничего не путаешь?
– Нет-нет!..
– А, по-моему, он приказал его выбросить...
– Нет!.. Я умоляю тебя – отдай его мне!.. Я награжу тебя!.. Что пожелаешь!..
– Когда придет твой корабль с золотом? – расхохотался охранник. – Не-а. Больно долго ждать. Выброшу-ка я его лучше, пожалуй...
Кто-то из остановившегося поодаль отряда позвал Амбабулу, или ему просто надоело играть с юношей, который был явно не себе, но он вдруг махнул рукой, и достал из сумки заветный кувшин Фаруха.
– Поймаешь – будет твой, – подмигнул он и легко и мощно запустил сосудом в сторону назойливого раба.
Фарух, не раздумывая, отбросил пустую корзину и, высоко подпрыгнув, успел мертвой хваткой схватить кувшин прежде, чем он упадет в пропасть.
Но когда он приземлялся, под ногу ему попался небольшой, но совершенно тут не нужный камушек.
Лодыжка его неловко подломилась, он болезненно охнул, упал на бок, пересчитав ребрами все другие оказавшиеся под ним камни, перекатился несколько раз и внезапно обнаружил, что земля коварно и без предупреждения кончилась, а вниз теперь уже летит он сам, вместе с кувшином...
Его последнее отчаянное "а-а-а-а-а-а..." быстро оборвалось, и до застывших от неожиданности свидетелей этой сцены донесся лишь слабый прощальный звон ударившейся о далекое скалистое дно котлована злосчастной посудины.
* * *
Заплатив гостевую подать стражникам у городских ворот, братья быстро водрузились обратно на своих утомленных пыльных верблюдов, и караван тронулся дальше.
Коричневым шерстяным, пахнущим верблюжьим потом, пряностями и дорогой ручейком караван плавно тек по узкому желобу белесых, выгоревших на солнце глиняных дувалов, пока не влился в другой такой же усталый ручей, источавший амбре свежевыкрашенных тканей и дубленой кожи, а потом в третий, везущий заморские лекарственные травы и чай, четвертый – с сандаловыми досками, пятый – с сушеными фруктами и вяленой рыбой, шестой, седьмой... И вся эта пахучая, ревущая, звенящая криками погонщиков и колокольцами сбруи река неторопливо и неотвратимо вливалась в распахнутые ворота огромного Западного караван-сарая, где их уже поджидали носильщики, повара, водоносы, цирюльники, купцы, воришки, сборщики налогов и прочая разномастная публика, всегда находимая в изобилии в любом городе вокруг таких мест.
Гагата и Иудава не ждал никто.
Поспешно спешившись в последний раз и торопливо расплатившись с караван-баши, они закинули за плечи тощие дорожные мешки и без остатка растворились в гудящей и источающей ароматы ремесел и товаров толпе.
– Так где, ты говоришь, эта кофейня? – уже, наверное, в сотый раз за утро спросил Иудав брата.
Гагат раздраженно отмахнулся:
– Потерпи. Сейчас дойдем.
– А ты точно уверен, что это именно она?
– Я хорошо запомнил, не волнуйся.
– Ее хозяина точно звать Толстый Мансур?
– Точно.
– А про табличку ты ничего не напутал?
– Нет.
– И что написано на ней, ты помнишь?
– Да!!! – не выдержал, наконец, Гагат. – И можешь ты помолчать хоть пять минут, а?! У меня от тебя уже голова раскалывается! В следующий раз лучше я буду стоять на страже, пока ты гадаешь!
– Если бы ты выбрал звезды или кости, мне не пришлось бы стоять на страже вообще!!!
– Если бы я послушал тебя и выбрал звезды или кости, мы бы сейчас были в каком-нибудь Шайтан-Бархане, а не в Аджафе, где мы, в конце концов, перехватим вора и получим то, что по праву принадлежит нам!
– Это еще не известно!
– Мозги не врут!
– Врут толкователи!
– Так что это ты хочешь сказать?! Что я не умею... – Гагат остановился, упер руки в боки, набрал полную грудь воздуха и приготовился дохнуть пламенем.
Иудав закрыл голову руками, присел и...
– Что мы, кажется, пришли, брат, – взгляд его уперся куда-то за спину Гагата. – Вон, тот толстяк под навесом этой кофейни, с ведерной джезвой в руках... Его только что кто-то назвал Мансуром, если мне не послышалось. А вон и табличка: "Чисто не там, где метут, а там, где не сорят".
– Ха!.. Еще бы! Кто бы сомневался!..
– Вообще-то, лично я бы сформулировал эту надпись немного по-иному. Я бы ска...
– Я ПРО СВОЕ ГАДАНИЕ ГОВОРЮ!!!.. А не про эту дурацкую писульку!!!..
– А-а-а... Ну, так бы и объяснил...
– Объясняю, – и длинный кривой указательный палец Гагата с изъеденным зельями ногтем потыкался в грудь Иудава, не оставляя сомнений, в чей адрес эти объяснения предназначались. – Мы нашли ее. Сейчас зайдем туда, сядем, и будем ждать хоть до вечера. Сегодня он обязательно должен появиться здесь, и от нас теперь ему так просто не уйти, – немного успокоившись, Гагат препротивненько захихикал и гадостно потер ручки.
– А кого мы будем там изображать? Нашего брата в Аджафе, кажется, не слишком любят, – заосторожничал вдруг Иудав.
– С чего ты взял?
– Когда мы въезжали в город, я видел, что на городской стене у ворот были на пиках выставлены головы, и под ними надпись – "Смерть злым чародеям". А на нас уже прохожие нехорошо косятся почему-то.
– А разве мы злые? – искренне удивился Гагат. – Они не встречались с Ахурабаном Зловещим, Джамалем Коварным или Кровавым Хамзой! Или деканом Юсуфом Неспящим после контрольной!..
Иудав с сомнением покачал головой:
– Я, например, после всей этой истории с вором и почти недельного пути по пустыне, ночевок во всяких клоповниках и костлявых спин этих мерзких верблюдов чувствую себя довольно-таки злым. Или даже, я бы сказал, изрядно злым. А, точнее выражаясь, просто убийственно-свирепым.
Гагат тут же прислушался к своим собственным ощущениям по этому поводу и обреченно вздохнул.
– Так кого, говоришь, мы будем изображать?
Иудав пожал плечами:
– Давай, декхан. Декхане – это самое простое. Любой может изобразить декханина.
– А что надо делать? – настороженно нахмурился брат. – Только я сразу предупреждаю – я в сельском хозяйстве ничего не понимаю!..
– А ничего понимать и не надо! Я один раз видел! Все, что декхане делают – это говорят о кальянах, одалисках, верблюжьих бегах и играют в кости!
На лице старшего брата отразилось настороженное непонимание.
– А чем они тогда отличаются от нас?
– Кхм... Н-ну... Я думаю... По-моему... Ты знаешь...
– Понятно. О чем они еще могут говорить?..
– Н-ну... Э-э-э...
– Соображай быстрее!.. На нас и впрямь начинают как-то неприятно поглядывать! Еще не хватало, чтобы пришлось устроить здесь шум раньше времени и спугнуть вора!..
– Н-ну-у... – наконец, решился Иудав. – Давай попробуем так...
Двое декхан уже три часа сидели на мягких подушках в самой глубокой тени навеса кофейни толстого Мансура. Они потягивали самый лучший кофе из узорчатых серебряных чашек, покуривали ароматный кальян, изящно сплевывая на пол и стараясь попасть во фруктовые косточки, огрызки, мух или пробегающих собак, как это делали другие посетители, и неторопливо вели глубокомысленную беседу:
– ...А как ты думаешь, Абу, виды на урожай урюка в этом году, по сравнению с прошлым, хороши будут, или не очень?
– Озимые дыни дружно взошли, Али, значит, центнеров по восемь с гектара скосим через год, как пить дать.
– Главное, Абу, чтобы поставки твердых отходов жизнедеятельности крупного и мелкого рогатого скота проходили по согласованному графику.
– Твердых?.. Каких твер... А, твердых... Не волнуйся, Али – я уже закупил четыре ящика. На первые полгода должно хватить. Если расходовать экономно.
– М-да-а-а... Навоз нынче дорог...
Вокруг них непроизвольно, но быстро образовалось широкое пустое пространство, внутри которого беспрепятственно разгуливал теплый (кто бы сомневался, как сказал бы Гагат) беззаботный ветерок, игриво раздувающий их черные шелковые плащи, вышитые серебряными и золотыми костями и черепами ...
Медленно, но неуклонно темнело.
Собрались и разошлись завсегдатаи.
Пришел и ушел посыльный из кофейной лавки.
Слуга многозначительно взбил опустевшие подушки, надраил кальян и погасил все, кроме одной, самой дальней, лампы.
Служанка, усердно не обращая на них внимания и создавая пыльную бурю локального масштаба, подмела пол веранды, сметя весь мусор им под ноги.
Прокрался мимо толстомордый кот на ночную охоту.
Прошумел на прощание и отправился спать знакомый ветерок...
Вора с кувшином не было.
Гагат, взъерошенный и нахмуренный, исподлобья, не отрываясь, смотрел прямо перед собой, как будто взгляд его зацепился за ставни лавки напротив, да так и застрял.
Иудав из чувства самосохранения от комментариев воздерживался.
Толстый Мансур, первым не выдержав в этом противостоянии, предстал перед засидевшимися клиентами.
– Мы закрываемся, – нелюбезно сообщил он, изо всех сил стараясь не смотреть на их плащи, от чего его попытки делались еще более очевидными. – Если вам нужны комнаты – я сдаю их по пять динаров за ночь. Белье отдельно. Еще пять. Веревка из конского волоса – десять.
– Зачем? – Иудав, искоса глянув на брата, поспешил ухватиться за безопасную тему для разговора.
– От тарантулов. И скорпионов.
– У вас есть тарантулы и скорпионы? – изумился он.
– Есть. Для не заплативших за веревку из конского волоса.
– Итого – двадцать? – уточнил Иудав.
– Сорок. С двоих.
– Сколько???!!! – если бы глаза Иудава вытаращились еще хоть чуть-чуть, они бы упали на заплеванный пол и закатились бы под подушки.
– Если уважаемые гости неплатежеспособны, я позову стражников, и они помогут... – любезно начал Толстый Мансур.
– Нет-нет-нет! Все нормально! – поспешил его заверить Иудав.
– Я так и думал, – резиново улыбнулся хозяин.
– А сколько с нас за кофе? Надеюсь, не так много?
Мансур, не прекращая улыбаться, стал загибать пальцы и быстро шевелить губами.
– У вас же на стене написано, что в вашем заведении чашка кофе идет по цене чашки воды. У вас такой дешевый кофе? – все еще надеясь на благополучное окончание финансового дня, но уже понимая, что старается убедить не столько хозяина, сколько себя, спросил Иудав.
– Нет. Такая дорогая вода. Вы выпили сорок три чашки. Одна чашка стоит два динара. Считайте.
Братья быстро посчитали.
Добавив еще три динара, толстый Мансур мог купить запас кофейных зерен на пять лет.
– Вот этого хватит? – Гагат, мрачнее ночи, не глядя, стащил с пальца и протянул Мансуру тяжелое золотое кольцо с огромным изумрудом.
