Текст книги "Тишина (СИ)"
Автор книги: Света Сорока
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Ну, наконец-то! – он был так доволен, как будто я голыми руками передушила дюжину врагов, – теперь можно двигаться дальше.
– Нет, – всполошившись, я быстро выводила буквы в блокноте, – у меня еда не готова.
– Ася, что ты голову мне морочишь! Ты это Тэкэо скажешь, когда он мою группу отправит на задание? Или, может, будешь объяснять солдату Общества, когда он придёт тебя убивать? – муж стоял, уперев руки в бока, а его очи горели злым огнём, – милая моя, давай-ка возьми себя в руки! Даже если ты вечером заявишь, что пойдёшь жить в лесную глубинку, ты обязана уметь себя защитить! У тебя есть пять минут, чтобы попроклинать идею идти за мной к повстанцам, и продолжим, – он отвернулся и мягко ступая, как лесной кот, пошел к другому краю полянки, стараясь успокоиться.
Я, малодушно подумала, а не сбежать ли мне сейчас обратно в землянку, пока он ко мне спиной, но тут же отбросила эту идею, потому что, во-первых, он услышит, это только мне казалось, что я бесшумная, хитрая и изворотливая, на поверку оказалось-то не так, а во-вторых хоть удавись, но он прав. Я понуро поплелась за ним. На ходу изучая свои ноги на предмет появления в них какой-нибудь суперспособности, например, мощно брыкательной, я не заметила, как он остановился, и впечаталась в его спину.
– Ася, – простонал он с мольбой, – ну о чём ты думаешь? – я, печально глядя ему в лицо грустно пожала плечами. А о чём я думаю? Да обо всём и не о чём, но точно не о том, как мне завалить мужика в два раза больше себя. Мне совсем не хотелось, учится драться или быть сильной и жилистой, всё это было чуждо мне. Но я понимала, какое бы отвращение мне не внушала драка или оружие, это надо знать. Я могу надеяться только на любимого или на Риши, но они не смогут быть всё время рядом, а ещё я отвечаю за Кару, из которой уже не получится бойца.
– Так, потренируем другой захват, – прервал мои мысли супруг, – сразу оговорюсь, не кусаться, будешь этим пользоваться с врагом, когда уже не будет других вариантов. Наша цель научить тебя более замысловатым вещам.
Герман зашел мне за спину и взял за оба запястья. Я принялась крутиться как уж на сковородке, пытаясь выкрутить руки, но ничего не получалось. Посмотрев какое-то время на мои бесполезные мытарства, и тяжело вздохнув, он отпустил меня.
– Смотри. Держи меня, – я послушно выполнила указание, не прошло и секунды, как я оказалась опрокинутой навзничь придавленная коленом, нога и живот противно ныли, – поняла? – поинтересовался он, я отрицательно повозила черепушкой по земле, потому что встать не было никакой возможности.
Муж поднял меня и повернулся спиной. Второй раз, показывая уже медленнее, он двинулся вперёд, образовывая зазор между нами, легонько толкнул меня пяткой в живот, от чего дыхание сбилось, и я начала ослаблять хват, он так же легко, лягнул моё колено, и я завалилась на землю. Как ему, наверное, тяжело со мной, он же старался рассчитать удар, чтобы мне было не сильно больно, но, чтобы он возымел действие. Потом до ломоты в суставах я пыталась вывернуться и повалить его, сначала ударяя в пол силы, а потом лупася от души куда доставала, и не попадая, заваливалась вместе с ним, потому что попала туда, куда совсем не надо, в общем, допуская кучу ошибок. Только когда я окончательно перестала что-то соображать, он отпустил меня.
– Пошли делать твой обед, – с тяжелым вздохом он принялся распихивать обратно, по карманам, всё то, что он вытащил в начале, в поисках орудия нападения, – всё сверххреново, подруга моя.
Я шла за ним, еле волоча ноги от усталости, а в мозгах, наверное, не было не единой мысли. Когда мы спустились в землянку, Риши уже был там. Он, ковыряясь в шкафу, собирал вещь-мешок.
– Аська ты вообще мышей не ловишь… – завёл он, из-за двери шкафа, но стоило ему взглянуть на меня, как он сразу же насторожился, – что случилось?
– Да ничего, – недовольно буркнул супруг, – учил её, вот…
Муж подошел к кухонному столу и принялся чистить картошку, которую я взялась мыть. Я удивлённо вскинула на него взор, но он этого не заметил.
– Судя по вашим лицам всё отлично, – скептически заметил врач, бросив своё занятие и подойдя к нам.
– Как резать? – обратился ко мне Герман, я показала фалангу указательного пальца, он кивнул и принялся крошить почищенные клубни, – понимаешь, друг, она не сможет отбиться от стада зайцев, если они решаться её атаковать. Да, чёрт! – муж с размаху, с грохотом, положил нож на стол, я скосила глаза, потому что мне показалось, будто доска, на которой он кромсал клубень, раскололась, – даже если они так и не решаться нападать, она с ними не справится!
Вот это уже было враньё! Я схватила блокнот и, капая мокрыми пальцами на лист написала:
– Ага! Он большой и сильный дядя, а я никчёмная трухлявая гнилушка не способная шевельнуться! Ну, вот один вопрос, как я сюда добралась?
Риши ухмыльнулся, прочитав записку, а супруг вырвал её у друга и пробежался по ней взглядом. Его скулы побелели, а глаза метали молнии.
– Послушай, – он говорил тихо, но от злобы, слышавшейся в голосе, у меня аж заложило уши, – я, конечно, безмерно виноват, что не взял тебя сразу с собой. Но позволь напомнить, чем закончилось твоё путешествие? Вы оказались в Лагере и сами оттуда, уже, выбраться не могли. Имей ты хоть какие-то навыки выживания, возможно туда бы вы не попали.
Это уже был нечестный выпад, я от удивления открывала и закрывала рот, словно рыба.
– Я не уловила сути про Лагерь, объясни, пожалуйста, ещё раз, – когда писала, я чувствовала, как у меня заходили желваки.
Всё-таки хорошо ссориться на бумаге, пока один напишет, пока другой прочитает. Герман понял, что сморозил глупость, упомянув про Лагерь, ведь и сам он там, однажды, умудрился оказаться. Да тут две трети повстанцев, тренированные и матёрые, были из Лагеря. Он просто молча чистил и резал овощи, не продолжая разговор. Риши поспешил ретироваться еще, когда любимый начал на меня наезжать, и уже заканчивал паковать свои вещи.
Обед прошел в тягостном молчании, лишь, когда я собрала тарелки, мужчины заговорили:
– Когда уезжаешь? – Герман сидел с задумчивым видом, и чуть ли не в пол уха слушал ответ товарища.
– Вечером двинемся. Ли и Абра уже выходят. Мы пойдём позже, всё равно, пока суть да дело… в общем, сутки бездельничать.
– Сколько машин берёте?
– Да вроде парочку. Один тягач и грузовик-бегунок.
– Ужинать придёшь?
– Нет, милая, сегодня меня не будет на ужине, – врач скорчил рожицу, и муж усмехнулся, прогнав ненадолго с лица сумрачное выражение, – ну что ж, пойду я, – Риши встал, и они крепко обнялись с моим супругом. Затем он подошел ко мне, – слышь, подруга? Не убивай его до моего прихода, потерпи, я вернусь тогда хоть ножом пыряй. А то психанёшь, а потом жалеть будешь. Когда я буду под рукой, всё получится проще, ты – покалечила, я – подлатал, – он, подмигнув, заключил меня в медвежьи объятья.
– Я вам не мешаю? – притворно оскорбился любимый.
– Конечно, мешаешь, – откликнулся друг, разворачиваясь и не выпуская меня из объятий, приподнял как пушинку, коей я не была, – но ума не приложу, куда тебя деть. Ладно, ребят, – наконец, разомкнув руки, он пошел к выходу и уже у самой лестницы обернулся, – До встречи, – мы молча кивнули в ответ. У Риши было такое лицо, что трудно описать словами, на нём отражались, и беспокойство за свою судьбу, не желание уходить из этой спокойной и размеренной жизни, и тревога, и ещё много всего не поддающегося описанию, но как не странно, мы понимали, что он чувствует. Вот и закончился, коротенький эпизод в нашей судьбе и, хоть, он был заполнен переживаниями, это, пусть ненадолго, но была мирная жизнь. Каждый из нас, каким-то шестым чувством осознавал, что так у нас уже не будет, но в данный момент в это не верилось. Хотелось думать, что впереди только хорошее.
56
Когда стихли шаги врача, я вернулась к мытью посуды. Обида на мужа клокотала во мне с неутихающей силой. Как он мог такое сказать! Почему, стоило ему начать тренировать меня, он завел такие обидные речи? То я была молодец, что пошла за ним и таки оказалась здесь, теперь же я стала глупа и бесполезна, как подушка, набитая пухом. Её бьют, а она и защититься не может. Конечно, адекватно я понимала, навыков в драке у меня – никаких, из опыта обращения с оружием, только ружьё, да и то стреляла я из него пару раз, и справиться со мной не составит труда, но всё равно, нельзя бить по больным местам. Нельзя казнить человека, когда он выбрал единственно правильный путь. Я была настолько погружена в свои мысли, что, наверное, не заметила бы разверзнись земля у меня за спиной, куда уж услышать шаги. Поэтому почувствовав на своей макушке прикосновение губ, я вздрогнула.
– Ася, – позвал он почти шепотом, и его голос запутался в моих волосах становясь ещё глуше, я продолжила вытирать тарелки, стараясь не потерять той злости, которая норовила моментально испариться, стоило ему меня коснуться, – Ася, я дурак. Я самая большая бестолочь, которая только может быть, – борьба с собой мне явно не удавалась, решимость не прощать, таяла всё быстрее, с каждым словом, напоминая мартовский снег, согретый горячим весенним солнцем, – как мой язык только повернулся это произнести! Ты цветок, нежное создание, выросшее, не зная злобы и несправедливости. Откуда в тебе взяться умению воевать и агрессии. Ведь это из-за меня ты сейчас вынуждена постигать эту мерзкую, по своей сути, науку. Из-за меня учишься защищать себя, а чуть позже тебе придётся учиться убивать людей. Чёрт! Я так хотел бы оградить тебя от этого, чтобы ты не ведала ни боли, ни жестокости, но я только и могу, что научить всему, что умею. Почему я появился в твоей судьбе? Ей-богу мне было бы легче и спокойней, живи ты привычной жизнью в селе, чтобы даже не знала о моём существовании, чтобы твоё сердце не билось чаще, при мысли обо мне, – он взвыл со отчаяньем. Протянув руку, я, не оборачиваясь, погладила его по щеке, как знакомо мне было это чувство, когда готов вырвать себе сердце, лишь бы оградить любимого от всех бед. Как я хотела, когда шла сюда, сделать всё, чтобы его жизнь была легче, пусть даже я ему была бы не нужна. Это глупое, безотчётное желание счастья, близкому человеку, любой ценой. Мы как два озлобленных зверя сначала кусаем друг друга, а потом принимаемся зализывать нанесённые раны. Из-под моих ресниц покатились слёзы, одна из них предательски шлёпнулась на стол. супруг замер, заметив это.
– Милая, ты плачешь? – я замотала головой, разбрызгивая слёзы уже катившиеся градом. Он обошел меня и, наклонившись, заглянул в лицо, – Ася, – в его голосе было столько боли, будто это были не мои слёзы, а кровь из его свежей раны. Он опустился на колени, обхватив мои ноги и уткнулся лбом мне в живот, – любимая извини меня, – его голос стал безжизненным, как чудно, отстранённо подумалось мне, в закоулках сознания, его интонация и поведение меняется как погода осенью, на взморье. Я читала когда-то, что осенью на море может светить солнце, а через секунду небо заполоняют грозовые облака и начинается ливень. Вот и с любимым происходило так же, за последние полчаса я услыхала в его интонациях такую гамму эмоций: была и злость, и любовь, и отчаянье и вот отрешённость. Запустив пальцы в его непослушные вихры, я ласково перебирала их пальцами. Мне никогда не понять этого человека. Интересно, какой он был тогда, ещё до армии? Так ли быстро менялось его настроение? Я никогда не видела и не слышала, пока мы учились в школе, что б он был не в духе. Герман всегда улыбался, даже была шутка, рождённая отвергнутыми воздыхательницами: «улыбка до ушей – хоть завязочки пришей». Вот так мы и стояли, я, играя пальцами в его волосах, а он на коленях передо мной.
Наверное, я готова была так стоять вечность, но ноги заныли, напомнив о том, что находится долго без движения неудобно. Я, вытащив блокнот из кармана написала:
– Пошли, изверг. Надо дальше продолжать мою экзекуцию, – и примиряюще протянула ему записку. В ответ муж непонимающе уставился на меня.
– Или то, что ты показал мне с утра, было максимум твоего боевого мастерства? – от этой фразы, написанной на следующей бумажке, у него на губах заиграла весёлая мальчишеская улыбка.
– Давай, пожалуй, пойдём, постреляем. А то терпежа мне не хватает, тебя борьбе учить, а ведь ещё б с ножом надо выучить обращаться. Я наверно пока учить буду, поседею и облысею от нервов, – он встал и протянул мне ладонь, – моя хорошая, прости мои срывы, я, правда, очень за тебя боюсь.
Я, кивнув, послушно взяла протянутую кисть, а что тут ещё скажешь?
Стрельбище располагалось далеко от поселения, мы долго шли по лесу, наслаждаясь отступающим звуком человеческого жилья, в какой-то момент начало казаться, что в здесь больше никого нет, но это очарование быстро разрушилось громкими хлопками. Услышав их, сначала я даже вздрогнула, от неожиданности, Герман лишь крепче сжал мои пальцы. Мы вышли на редколесье, огороженное верёвкой, чтобы никто не полез, по незнанию или заплутавши, под пули. На деревьях хаотично были развешены мишени, какие-то высоко, какие-то на уровне человеческого роста, какие-то низко почти в траве.
– Тренируемся мы, стреляя краской, патронов не напасёшься, краску достать проще – тихо рассказывал мне муж, когда мы подходили, – наши умельцы постарались сделать так, чтобы и отдача от выстрела была как у обычной «пушки», но всё же погрешность существует. Настоящими патронами можно будет пристреляться, но только раз или два. Покамест будем тренироваться так.
На небольшой прогалине стояли два молодых парня, лет по семнадцать, и негромко спорили, похоже, это их выстрелы мы слышали. Рядом была крохотная, сколоченная из трухлявых досок, будка, призванная скорее просто защищать содержимое от природных катаклизмов, нежели быть настоящим складом оружия. В одной из стен зияла неровная дыра, при ближайшем рассмотрении стало понятно, что возникла она не по какой-то неведанной силе, а была предусмотрена строителями.
– Август, – позвал Герман, подходя. Из дыры высунулась физиономия без возраста – похоже, это был мужчина, заросший сизой бородой почти до маленьких, хитрых глаз.
– Чаво тебе? – осведомилось существо.
– Пострелять мне, – в тон ему ответил муж.
– Чаво стрелять-то?
– Всяво мне стрелять, – диалог становился всё страннее.
– Ох, боже-ж ты мой. Усё ты не угомонисси. Прям всяво? – голова исчезла, и последние слова доносились из недр оружейной.
– Не, ну на всяво меня не хватит. Давай пукалку и ружо.
– Ох, екарный бабай! Ну, на, – из дыры дулами чуть ли не в живот Герману высунулось оружие: один небольшой, но весьма необычный пистолет, насколько я могла его себе представить, и что-то похожее на смесь винтовки и ружья, это я определила по тому, что ружьё-то я видела.
– Ты б поаккуратнее, – пробурчал Герман, опуская оружие стволами в землю, – пристрелишь, не ровен час.
– От, тебя пристрелишь, шайтан. Ещё всех тут переживёшь, демон, – пробурчало откуда-то из дыры, после этого существо, обитающее в этом странном домике, зашлось громким каркающим кашлем.
– Вы отстрелялись? – поинтересовался муж, направившись куда-то за будку и поравнявшись с парнями. Они сдержанно кивнули. Я потрусила за супругом, не поспевая за его широкими шагами.
– Август у нас существо забавное, но не злобное, – даже Герман рассуждал о нём как о чём-то бесполом, – он почти всю жизнь прожил в уединённом доме в лесу, но в пылу очередного сражения, Общество спалило его халупу. И как они туда попали, а главное, зачем, остаётся для меня загадкой. Забавность Августа в том, что он изъясняется на весьма странном диалекте, как ты успела заметить, и наотрез отказывается понимать что-либо другое. Однажды кто-то попросил у него пистолет, старик перевернул всю свою клетушку, ругался и не мог найти. Просивший не выдержал и стал помогать. Когда Августу предъявили пистолет, он заявил, что: «Это ж пукалка!» и «Никто тут ни черта не знает!» попытки объяснить и переучить ничего не дали. Так до сих пор не понятно, куражится он или от природы такой дурной, но службу свою несёт ответственно и верно, если с ним общаться на его языке, – любимый остановился у пня и положил на него стволы, – смотри, вон там цель. Видишь? – я кивнула. Он взял пистолет и, прицелившись, нажал на курок. В центре мишени появилось круглое пятно, – ну, собственно, всё. Попробуй, – он протянул мне оружие.
Моя первая пуля, из-за отдачи, ушла в молоко. Последующие хотя бы попадали ближе к намеченому, это не могло не радовать, но я воочию убедилась, что та моя, удачная охота, была просто колоссальным везением. Стреляла я долго, Герман несколько раз заполнял ствол краской. На предложение пострелять из ружья, я отвечала отказом, во мне проснулась какая-то упёртость, вот уж в чего в себе не замечала. Я должна была научиться делать хоть что-то одно, но хорошо. К концу тренировки результаты улучшились.
– Хватит на сегодня, – сказал любимый, когда сумерки плотным покрывалом начали наползать на лес. Видимость пропала почти мгновенно, вот я вижу мишень, а вот уже только чернота перед глазами. И как повстанцы умудряются ходить, не вытягивая руки перед собой, чтобы во что-нибудь не врезаться?
Супруг собрал оружие и пошел к будке, я, уцепившись рукой за его ремень, дабы ни во что не врезаться, последовала за ним. Домик вырос перед нами будто из-под земли. В этот раз диалога, как такового, не получилось. Муж сунул стволы в дыру, оттуда, в ответ, что-то буркнули.
– Ну что, остались силы на Кару? – спросил он, когда мы двинулись дальше, я кивнула, а потом задумалась, как он спиной чувствует мой ответ? А ведь чувствует как-то.
Он безошибочно вышел к лечебнице и остановился:
– Я, пожалуй, подожду тебя здесь. Напомни Каре, что говорить лучше не громко, – он провел своей шероховатой, натруженной ладонью, по моей щеке, я улыбнулась ему и пошла в лечебницу.
Когда я вошла в палату подруга просияла, будто бы я была счастьем всей её жизни:
– Как дела? – написала я ей, присев на край кровати.
– Да как? Всё без изменений. Недавно заходил Риши – попрощаться. Считает, что меня через пару дней отпустят, всё-таки мне будет спокойнее рядом с тобой. А чем ты занималась, целый день? – я закрыла моську ладонями и покачала головой из стороны в сторону.
– Что случилось? – переполошилась мулатка.
– Это кошмар какой-то. Драться не получается – Герман бесится и перестаёт следить за языком. Стрелять тоже не удаётся толком, – взгляд девушки, читавшей записку, стал несчастным и скорбным
– Он тебя обижает?
– Да не то чтобы обижает. Скорее рвёт себе сердце. Выдаст что-то, а потом сам себя грызёт за это.
– А ты?
– А что я? Молчу, – когда я писала это, улыбка волей-неволей расползалась на моей моське, так глупо звучало это слово от меня, – да и что тут скажешь. Пожалеть его надо.
– Мне грустно, что так складывается.
– Не расстраивайся. Хорошо всё, мы же все люди. Да и скучно было б, если пришла и всё – рай. Человек же долго не может, если хорошо всё, сам себе беды придумывать начинает.
– Если так, то да, конечно, – подруга выглядела растерянной, обдумывая сказанное.
– Расскажи мне что-нибудь, а то у меня писать сил нет никаких, – передав ей записку я прикрыла глаза, неожиданно, тяжелым грузом, придавила меня усталость, казалось, что я окаменела, даже моргать было для меня непосильной работой.
– Да что рассказывать. Торчу тут одна, как сыч. Как сложно ничего не делать! Последние несколько лет ведь ни дня бездействия не было. Вот выпустят меня отсюда, буду хоть готовить вам, вон ты, какая усталая, а тебе ещё ужин сообразить надо, – голос мулатки звучал всё дальше и только перед тем как забыться сном, я вдруг поняла, что засыпаю, сегодняшний день был слишком богат на эмоции и физическую нагрузку.
57
Проснулась я от приглушенного разговора, сначала мне подумалось, что я задремала на диване во время ужина, но слишком уж у меня была не удобная поза – тело лежало на чём-то жестком и бугристом, а ноги свешивались, не доставая до пола. Затем я вслушалась в голоса:
– Да понимаешь, я рассказывала, и раз, она заснула. И встать позвать тебя не могу, и будить её жалко. Вон, какая она замаявшаяся, – это была Кара, даже со смеженными веками я могла вообразить её, когда она произносила эти слова, вот оно стало сначала озабоченным, а потом на нём проступила нежность и жалость.
– Да уж, загонял я её. А что поделаешь? Она ничего не умеет, – отвечал Герман громким шепотом, говорить совсем тихо у него не получалось.
– Ты бы с ней, по нежнее, что ль был, поласковее. Ей очень трудно. Но при всём притом, что происходит вокруг она не унывает, улыбается. Что будешь делать, если эта жизнь сломает ее, как и меня?
– Она выдержит, – неуверенно пробормотал муж.
– Ох, не знаю, – тяжело вздохнула Кара.
Тушка вся затекла, да и смысл было слушать их беседы? Когда я попыталась потянуться, ногу пронзила острая боль, слишком долго она лежала в неудобной позе, я выдохнула сквозь зубы и подняла веки, в тот же момент ко мне повернулись две озабоченных физиономии. Организм никак не желал вновь проявлять активность, всё ныло и болело, а глаза норовили закрыться:
– Эй, ты как? – любимый был очень озабочен, я вымучено улыбнулась и покачала кистью, как-бы говоря: «Так себе» и продолжила попытку встать.
Муж не стал дожидаться, пока я выиграю бой со своим туловищем и подхватил меня на руки.
– Ладно, пойдём мы. Ася придёт к тебе завтра утром, – попрощался он с Карой, я лишь махнула в прощальном жесте.
Как же хорошо и приятно оказывается, когда тебя на руках несёт любимый человек, прижимая к себе, будто сокровище. Ночная прохлада освежила меня, прогоняя прилипчивую сонливость, но я и не думала просить поставить меня на ноги, я эгоистично наслаждалась этим почти интимным моментом. Только в землянке он отпустил меня, укладывая на диване, всё во мне протестовало, но я понимала, что это я сыта эмоциями да впечатлениями, а он, наверное, голоден как лев. Тут же зашебуршившись на диване я вознамерилась идти готовить ужин.
– Сиди уж. Я всё-таки не первый день из-под маминого крылышка. Соображу нам как-нибудь поесть, – правильно расценил мою активность Герман.
Я довольно устроилась поудобнее и наблюдала как он, стоя ко мне спиной, что-то режет и мешает. Закончив, муж почти вплотную придвинул тумбу к софе и выставил на ней салат из консервированных овощей и тушенку.
– Не верх кулинарного искусства, конечно, но вкусно, – смущенно пробормотал он.
И только взяв тарелку, я поняла: как же хочу есть. Я уплетала ужин, словно не ела два дня, жмурясь от удовольствия – салат действительно оказался вкусным. За пару минут мы смели всё, что было и сыто откинулись на спинку дивана, перед тем как приняться за ужин супруг сел рядом. Как же было здорово, просто вот так сидеть, ни о чём не думать и ничего не говорить, блаженство. Самое опасное в таком состоянии заснуть, видимо к мужу дремота начала подкрадываться первой, потому что он встал, как бы отряхиваясь от паутины сна стремительно пытавшейся опутать его, собрал тарелки и пошел их мыть. Когда с уборкой было покончено, он аккуратно развернул меня, не столь стойкую к цепким лапкам дрёмы, и устроился рядом, положив мою голову к себе на грудь. Забавно, казалось бы, устроили поудобнее, спи – не хочу, но сон как рукой смело. Я лежала и слушала, как размеренно бьётся его сердце, чувствовала под своей щекой его горячее, даже через футболку, тело. Какой там спать, когда даже мысли бросились врассыпную от чувства, что вот он, рядом.
– Наверное, стоило пройти всё, ради того, чтоб можно было вот так обниматься, – промурлыкал он, голос его был низкий с хрипотцой, а может мне показалось, потому что я слушала его, прислонившись ухом к груди, но от этого тембра меня кинуло в жар.
Не в состоянии больше сдерживать себя я крадучись просунула ладонь под футболку. От осязания под своими пальцами его упругой кожи, на животе покрытой шелковыми волосками у меня потемнело в глазах. Никто не ведает, чего мне стоило не порвать зубами его одежду, дабы прильнуть всем телом, так мне хотелось ощутить его всего. Дыхание супруга изменилось, я страшилась посмотреть на него, понимая, что увижу во взгляде то же дикое сумасшествие, которое терзало и меня. Я зажмурилась от страха перед этим новым чувством и двинула руку вверх, лучше б я этого не делала. Память услужливо показала моему внутреннему взору грудь мужа, истерзанную по чьей-то злобной прихоти, но всё же прекрасную и пленяющую меня. Незамедлительно где-то в животе вспыхнула потребность смотреть не его тело, покрыть поцелуями застарелые шрамы, заменяя тяжелые воспоминания удовольствием. Я почувствовала, как он вытягивает мою ладонь из-под футболки.
– Что ж ты делаешь, коварная! – простонал он, подтягивая меня так, что моё лицо оказалось напротив его, и я увидела то, чего так боялась – его очи. В этот же момент исчезла та пугливая девочка Ася, которая возникала всегда, когда нас захлёстывал горячий тайфун вожделения и появилась новая: дикая, хищная и необузданная, словно пантера. Она уже поймала свою жертву и лишь игралась с ней, перед тем как дать поглотить себя и его этому шквальному огню.
Я приблизила своё лицо так, что тот воздух, который он выдыхал, вдыхала я и наоборот, ещё секунду он сражался с собой, но у всего есть свой предел, и предел самообладания пал под моим натиском. Герман впился в мои губы как умирающий от голода бросается к пище, я была его кислородом, едой и водой, жадные уста ласкали и требовали ответа в поцелуе. Мои и его руки перепутались, гладя друг друга, в этот момент даже под страхом смерти я не сумела бы сказать, где я, а где он. Мы стаскивали одежду, будто она горела на нас, причиняя нестерпимую боль. Только оказавшись обнаженными, в объятьях, таких крепких, что вздохнуть было трудно, мы немного пришли в себя, сжигающий дотла пламень страсти отхлынул, позволяя, насладится нежностью. Мы не в состоянии были отвести взгляд друг от друга, а наши пальцы блуждали по любимому, изучая, узнавая. Иногда возникало чувство, что наши организмы живут какой-то своей жизнью, а души тесно переплелись. Но затишье было недолгим, волна желания накрыла вновь нас неожиданно, сметая на своём пути все мысли и чувства, оставляя только ощущения. Я перестала понимать, что происходит, где любимый, а где я, я чувствовала его везде, его пальцы уступали место губам, а те в свою очередь сменялись пылающей кожей, его прикосновения обжигали и дарили наслаждение, сводя с ума, заставляя терять ощущение времени и пространства. Но и я не оставалась в долгу, казалось, все его тело мне было известно, хотя мои веки были смежены, я знала куда коснуться, чтобы из его уст вырвался шумный вздох, а иногда поистине звериный рык, но это лишь раззадоривало меня. Мне было мало, и я не представляла, чего же мне не хватало, но кто-то внутри меня ведал, что это только первые аккорды танца любви, который нас закружил.
Вдруг что-то, вонзаясь, взорвалось во мне, одновременно неся с собой боль и наслаждение. Наверное, я вздрогнула, или изменилась в лице, потому что Герман остановился, сквозь полуприкрытые ресницы я не наблюдала и следа той бешеной страсти, которая разрывала нас на части секунду назад. Его моська была испуганным и настороженной:
– Тебе больно? – мне почудилось, что вот сейчас он отстранится от меня и всё исчезнет. Я перепугано прижала его к себе ногами и руками и отрицательно замотала головой. Он нерешительно шевельнулся, только когда я осознала, что он понял меня и не уйдёт, я ослабила хватку, позволила себе закрыть глаза, отдалась ощущениям. Вновь нас закрутил вихрь эмоций, когда теряешь «я» и находишь «мы», древнее забытое людьми, но такое правильное и единственно настоящие. Мы были одним целым, знание этого заполнило меня, принося неземное наслаждение, раскрашивая мой мир необыкновенными красками, причудливыми узорами и вдруг всё вокруг взорвалось и исчезло. Не осталось ничего. Были я, и Герман две души без мыслей и предрассудков сплетённые в одну.
Когда я смогла слышать и видеть, в общем хоть как-то воспринимать окружающий мир я обнаружила, что всё стало каким-то другим. Вроде бы ничего не изменилось, но что-то неуловимо исчезло, и от этой потери не было грусти, только счастливое умиротворение. Любимый подмял меня по себя. Он всё ещё тяжело дышал, его кожа была покрыта бисеринками пота, а сердце бухало, как молот. Я провела пальцем по его ключице, любуясь, как капельки из крохотной бусинки превращаются в мокрую дорожку от моего прикосновения. Мне была так хорошо и спокойно. Наконец я могла наслаждаться, смотря на любимого мужчину, изучать каждый изгиб его тела, каждую венку под слегка загоревшей покрытой светлым пушком кожей это было так завораживающе. Думки проносились в моём мозгу быстро, проскальзывая и сменяясь новыми, столь же приятными.
Супруг устроился на боку, боясь придавить меня и подпёр щёку кулаком, чтобы столь же бесстыдно разглядывать меня. Но стоило этой мыслишке попасть мне в черепушку, как она разбередила временно забытое чувства стеснения, мне захотелось скрыть свой мягкий живот и полную грудь, ведь не смотря на скудное питание и постоянное движение я не была сухопарой как Кара, я все равно была пухлой словно сдобная булка. Укрыться было нечем, и я завозилась, пытаясь заползти обратно под любимого, так хоть меня невидно будет, да и тяжесть его тела была мне приятна, я чувствовала себя тогда маленькой и хрупкой, какой отродясь не была.
– Тебе холодно? – спросил Герман, но увидев мой бегающий взгляд и горящие ланиты, а они точно были алыми, я это чувствовала, он хищно улыбнулся, – э-не, я хочу тебя видеть. Ты самая необыкновенная женщина на свете. Как часто я представлял, какая ты, но моё скудное воображение не в состоянии было показать мне такое великолепие, – он ласково провёл ладонью по моему боку от груди до бедра, – это же совершенство!
Стыд смешивался с любопытством, удовольствие от его слов с неверием, рождая во мне сумбур, от которого засосало под ложечкой. А он продолжал смотреть на меня, касаясь то там, то здесь, теперь он был искуситель и соблазнитель, а я жертва. Когда я уже не знала, куда деться от смущения, он тихо засмеялся и прижал меня к себе:
– Я тебя люблю, – от его голоса у меня на затылке забегали мурашки, – ни в одном фантастическом сне я не сумел бы представить какая ты красивая и как с тобой хорошо. Замерзаешь?
Не дожидаясь ответа, он пошел к кровати, принёс одеяло и выключил светильник. Затем повернув меня к себе спиной укрыл нас и крепко обнял. Сейчас я была без прикрас самым счастливым человеком на свете. Мне было так спокойно, уютно и тепло лежать в его коконе объятий.
