Текст книги "Операция "Раскол""

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 7. ИСЧЕЗНУВШАЯ СЕМЬЯ

5 мая 1949 года рейсом «Эр-Франс» № 240 с парижского аэродрома Ле-Бурже Ноэль Филд вылетел в Прагу навстречу будущему, которое, казалось, вновь предвещало светлые перспективы. Возбужденный надеждами на интересную работу, счастливый, что всякие недоразумения с русскими, по-видимому, урегулированы, Ноэль на прощание поцеловал Герту, провожавшую его в аэропорту, и прошел иммиграционный контроль.

Не исключено, что если бы он не был так сильно возбужден, ему бы не понравилось, что предложение прибыть в Чехословакию для рассмотрения вопроса о его назначении лектором всемирно известного Пражского университета было сделано по телефону, а не в письменной форме. Точно так же он, возможно, удивился бы той легкости, с которой была получена чешская виза. Чешское посольство в Париже знало о нем все и проштемпелевало его паспорт в рекордно короткий срок. Более осторожный человек, возможно, встревожился бы, однако Ноэль Филд не заметил ни одной фальшивой ноты.

Друзья, которым он нанес прощальные визиты в Париже, не могли вспомнить, когда в последний раз видели его таким счастливым и здоровым. Все былые невзгоды, усугубленные за месяцы страха и отчаяния, испарились. Он снова был полон планов и надежд на будущее, и это было прекрасное чувство.

Герта тоже покинула Париж (они оба присутствовали там на конгрессе сторонников мира), чтобы забрать семейные вещи, находившиеся ы Женеве. Она должна была присоединиться к мужу в Праге, как только он там устроится. Они разговаривали по телефону 8 мая, и он просил ее приехать быстрее, потому что ищет квартиру, а главное, потому что не может питаться в ресторане из-за больного желудка. 10 мая они одновременно – Ноэль из Праги и Герта из Женевы – написали оптимистические письма о положении дел сестре Ноэля – Эльзе в США. На следующий день, 11 мая, два человека зашли к Филду в отель «Палас» – величественное здание, знавшее лучшие дни. Все трое ушли несколько позже. Филд выглядел беззаботным и спокойным. Как рассказывал потом администратор отеля, они направились к Вацлавской площади в центре города. Через несколько дней одному из приятелей Филда, зашедшему к нему в отель, было сказано, что Филд, по-видимому, находится с кратковременным визитом в Венгрии, но его номер все еще оплачивается. Через 48 часов администратор отеля получил от Филда телеграмму из Братиславы на чешско-венгерской границе. В телеграмме было сказано, что Филд желает освободить номер, а за его вещами зайдет Рене Киммел. По словам администратора, м-р Киммел действительно зашел в отель и забрал немногие вещи Филда, а затем наступило молчание.

В течение двух месяцев Герта Филд сохраняла спокойствие. Ей почему-то казалось, что Ноэль скоро должен появиться и ей не следует поднимать шума. Она не просила о помощи ни американское посольство, ни какую-либо официальную организацию. В июле она не могла больше этого выносить и полетела в Париж, чтобы встретиться с Германом – младшим братом Ноэля, который находился там по пути в Италию на конгресс архитекторов. Она сказала ему, что желает лететь в Прагу и попытается выяснить, что случилось. Герман согласился помочь ей и пообещал присоединиться к ней в Праге, как только конгресс закончится.

В Праге они избрали своей резиденцией тот же отель «Палас». Она напрасно исходила весь город в поисках информации. В правительственных учреждениях обещали навести справки, но каждый раз давали один и тот же ответ: о Ноэле нет никаких сведений.

Герману надо было поехать в Варшаву. Он обещал Герте навести справки там, затем вернуться в Прагу на один день, после чего был намерен полететь в США через Лондон, где он оставил свою жену – англичанку Кейт и двух детей. 22 августа друзья провожали его в варшавском аэропорту, откуда он должен был совершить двухчасовой перелет до Праги. Они видели, как он прошел паспортный контроль и помахал им, прежде чем исчез в последней комнате. Когда самолет приземлился в Праге, Германа Филда на борту не оказалось. На этот раз совершенно обезумевшая Герта обнаружила, что его имени не значилось даже в списке пассажиров.

Когда Кейт Филд, жена Германа, прибыла в лондонский аэропорт, чтобы встретить мужа, возвращавшегося из Праги, и обнаружила, что его не только не было в самолете, но он никак даже этого не оговорил, она сделала то, что, возможно, должно было быть сделано еще несколько месяцев назад: она пошла в американское посольство в Лондоне и сообщила, что Герман и Ноэль исчезли за «железным занавесом».

Одновременно и Герта наконец решила, что американское посольство в Праге – это последняя надежда. И 25 августа она сообщила туда обо всем. В посольстве обещали навести справки. 26 августа сотрудник посольства позвонил Герте в отель «Палас», ему было сказано, что она выписалась. Герта Филд исчезла.

Ровно год спустя красивая немецкая девушка 28 лет, Эрика Глазер-Уоллах, которую Ноэль и Герта разыскивали всю войну и о которой в прессе писали как об их приемной дочери (Ноэль сам называл ее «моя маленькая девочка»), приехала из Западной Германии в Восточный Берлин в надежде разыскать Ноэля, Германа и Герту. С любой точки зрения это казалось безнадежным делом, но Эрика Уоллах была необычной девушкой…

Эрика Глазер родилась в Шлаве, Померания, в северо-восточной части Германии, 19 февраля 1922 года. Ее отец, наполовину еврей, был доктором и активным антинацистом. У нее был брат – старше на три года, который отказался вступить в «гитлерюгенд» и был вынужден уехать в Англию для завершения образования. Позднее он вступил в английскую армию, где дослужился до чина капитана и был убит в 1945 году.

В декабре 1935 года ее отец и мать бежали из Германии в Испанию. Эрике тогда было 13 лет. В Испании ее отец, знавший местный язык и имевший лицензию на занятия медицинской практикой, начал новую жизнь. В период гражданской войны в Испании д-р Глазер, придерживавшийся левых убеждений, работал врачом первоначально в республиканской, а затем в коммунистической Интернациональной бригаде, в которой он служил в чине капитана до конца войны в 1939 году. Эрика и ее мать работали во время войны в Испании как медицинские сестры в госпитале Интернациональной бригады.

Д-р Глазер не был коммунистом, из-за чего имел неприятности. Позднее Эрика показывала в комиссии Конгресса:

«Он испытал в Испании много трудностей… потому что он не был коммунистом и никогда не мог держать язык за зубами: он говорил то, что думал. Трижды его снимали с поста начальника госпиталя по политическим причинам. Однажды его чуть было не расстреляли по обвинению в антикоммунизме, шпионаже против левых и т. п.».

Когда в 1939 году война в Испании подошла к концу, положение Глазеров стало поистине ужасным. Эрика, которой было 17 лет, болела тифом и подлежала эвакуации к французской границе. Неожиданно кто-то посетил ее и сказал, что супруги Филды, знавшие ее родителей, с которыми познакомились при посещении госпиталя в Испании, хотели бы удочерить ее и увезти в США.

Удивленная и пораженная этим предложением, Эрика пошла повидаться со своими родителями. Вот как она описывает это:

«Это было самое ужасное место, которое я когда-либо видела. Вы знаете, большой лагерь, люди лежат прямо на улице, в грязи, раненые… В конце концов я нашла свою мать в театре. В той деревне был маленький театр, и на сцене, в кровати, лежала моя полумертвая мать».

И вновь Эрика потеряла своих родителей во время Второй мировой войны. В течение шести лет Филды разыскивали ее. Она была ребенком, которого они никогда не имели.

Эрика сама была жертвой фашизма, к тому же ее приемным отцом был человек, являвшийся коммунистом, проявлявший заботу о ней и делавший много добра (она сама видела это) для тысяч людей. Поэтому вполне естественно, что она смотрела на коммунизм как на некое решение всех проблем мира, столь тяжело отразившихся на судьбе людей.

Говоря по-немецки и являясь членом семьи Филда, она познакомилась с руководящими немецкими коммунистами, ждавшими окончания войны в Швейцарии. Из-за этих контактов она непроизвольно стала участницей проводимой Филдом операции по тайной переброске коммунистов на оккупированные территории – главным образом немцев обратно в Германию. Многие из этих людей, к огорчению Даллеса, заняли в дальнейшем высокие посты в Восточногерманской коммунистической партии. Так что Даллес имел персональную причину, чтобы и на нее точить зубы.

Поскольку в конце войны Даллес все еще верил, что Ноэль Филд является уважаемым патриотом, Эрика получила работу в качестве секретаря одного из сотрудников даллесовского штаба – оперативного работника Управления стратегических служб по имени Герхард ван Аркель. Вместе с ним она выехала из Швейцарии в штаб-квартиру Управления стратегических служб в Висбаденe (Германия). Позже она вместе с ван Аркелем переехала в Берлин, где тот занимался вопросами, связанными с германским рабочим движением, а она носила американскую военную форму и жила в штаб-квартире управления.

Связавшись с немецкими коммунистами, Эрика сообщила им о своей готовности следить за американцем, у которого работала. По непонятным бюрократическим мотивам, столь характерным для партийного аппарата, ей было сказано, что она должна оставить работу в Управлении стратегических служб, прежде чем станет членом партии. В результате Эрика ушла из управления и стала секретарем коммунистической фракции в парламенте одной из немецких земель, а в январе 1947 года она стала редактором немецкого коммунистического журнала «Виссен унд тат», и ее имя появилось на обложке.

Даллес, который активно использовал ее в Швейцарии во время войны, давно уже подозревал, что она является коммунистическим агентом. Но публичное признание ею своей коммунистической веры было для него плевком в лицо, последним унизительным ударом в «саге о Филдах», начавшейся после войны.

Что касается Эрики, то она обладала слишком независимым характером, чтобы смиренно носить ту тесную одежду, которую норовила напялить на нее коммунистическая организация. И она быстро начала ссориться со своими хозяевами. Дело усугубилось тем, что она влюбилась и решила выйти замуж за молодого американского капитана Боба Уоллаха и в 1948 году написала в германский ЦК о выходе из партии.

Из-за ее коммунистических настроений и несомненной враждебности Даллеса к ней Эрике отказали в разрешении на въезд в США, несмотря на то, что Боб был военнослужащим и американским гражданином. Для него оказалось невозможным даже получить работу в какой-нибудь из американских организаций в Европе. Причиной стала политическая ориентация его жены. В конце концов в соответствии с Биллем о правах военнослужащих он поступил в качестве студента в Сорбонну.

Весной 1950 года Эрика решила, что настало время сделать что-нибудь для Ноэля и Герты, которых она любила и перед которыми чувствовала себя в долгу. Она связалась со своим старым другом Лео Бауэром (потом он был членом политбюро) в Восточной Германии и попросила его прибыть во Франкфурт-на-Майне для встречи с ней. Скоро от Бауэра пришел ответ, где говорилось, что их встреча «очень важна», но он не может прибыть во Франкфурт.

Эрика немедленно пошла в американское консульство в Женеве, заявив, что она едет в Берлин, чтобы получить информацию о Ноэле. Консульство согласилось с ее планом. Ей было сказано, что ввиду важности выяснения деталей случившегося с этой семьей американское посольство готово оплатить проезд и расходы. Она отказалась от этого, поскольку принятие подобного предложения могло скомпрометировать ее. Поэтому же она решила уехать, не поставив консульство в известность о своих планах.

Но во время всей поездки ЦРУ сопутствовало ей, потому что и она была задействована в операции «Раскол» как человек, которого коммунисты должны посчитать за крупного агента.

Эрика попыталась связаться с Бауэром по телефону из Западного Берлина, но секретарь ответила ей, что он отсутствует. Она позвонила женщине, занимавшей высокий партийный пост. Та ответила, что не знает адреса Бауэра, который можно получить, лишь приехав в ЦК компартии в Восточном Берлине.

Заперев деньги и документы в ящике письменного стола в своем номере в отеле, Эрика просто села в поезд метро и уехала по ту сторону «железного занавеса». В здании ЦК часовой у входа сказал, что ничего не знаёт о Бауэре, но упомянул о съезде партии, проходившем в городе. Она направилась туда, надеясь, что Бауэр является одним из делегатов. Случайно она повстречала одного знакомого, он сказал ей, что Бауэр уехал в Тюрингию за больной женой и утром, вероятно, возвратится в Берлин. Эрика рассказывает:

«Я собралась возвратиться обратно в отель и… написать открытку мужу… о том, что, к сожалению, у меня ничего не вышло и я должна остаться здесь до понедельника. Я думала о том, как я ему об этом напишу, как вдруг услышала шаги за собой. Я поняла, что это конец. Я не оборачивалась. Но через мгновение кто-то просто положил руку мне на плечо и сказал: «Криминальная полиция. Будьте любезны пройти с нами».

Итак, вся семья ушла в небытие. Операция «Раскол» поглотила Филдов.

ГЛАВА 8. ПЕТЕРУ ОТ ВАГНЕРА

В той степени, в какой это касалось Вашингтона, то, что произошло с Филдом, не имело значения. Ему было суждено стать лишь средством для достижения цели, Он должен был дать доказательства, которые в конце концом дискредитируют некоторых крупных деятелей Восточной Европы: Владислава Гомулку из Польши – первого секретаря партии; Ласло Райка из Венгрии – министра внутренних дел; Трайчо Костова из Болгарии – заместителя премьер-министра и многих других. Все они были коммунистами, твердыми и бескомпромиссными. Однако они считали, что Россия должна быть их союзником, а не хозяином. Они считали, что торговые переговоры между ними и русскими должны быть настоящими переговорами, а не простым согласием с советскими требованиями. Они считали, что им должно быть разрешено торговать с Западом в целях восстановления разрушенной экономики, Хотя они заявляли о поддержке принципов марксизма-ленинизма, они хотели приспособить коммунизм к специфическим нуждам своих стран и народов. Они были готовы стать союзниками Москвы и даже более того, но не колониями. В лучшем случае они были патриотами, в худшем – полагали, что не могут политически выжить, если сталинизму в его чистом виде будет разрешено диктовать, по какому пути должны развиваться их страны.

Именно по этим причинам Аллеи Даллес и ого коллеги разработали мероприятия с целью их уничтожения. Их модель коммунизма, которая, например, в случае с Польшей все еще позволяла крестьянам обладать землей, имела определенную привлекательность для класса земледельцев и могла быть переносимой интеллектуалами. Лишь средний класс и старая аристократия сочли бы ее неприемлемой; но средний класс или исчез, или принял бы ее, а аристократия давно дискредитировала себя как политическая сила. Цель Даллеса состояла в том, чтобы показать коммунизм таким ужасным, как он сам его себе представлял. Коммунисты-националисты делали коммунизм приемлемым для народа, и поэтому они подлежали устранению.

Первый шаг сделан. Люди, которые впоследствии скомпрометируют коммунистов-националистов, арестованы. Генерал-лейтенант Белкин доложил, что Венгрия – центр заговора, представляющего собой попытку вырвать Восточную Европу из-под влияния Советского Союза. Сталин согласился с анализом Белкина. Конечно, сердцевина заговора – в Венгрии, учитывая, что она имела целую дивизию Ракоши во время гражданской войны и Испании – целую армию людей, знавших Ноэля Филда. Эти люди работали вместе и во время послевоенных переговоров с Москвой отстаивали венгерский путь к коммунизму с такой настойчивостью, что это с самого начала выглядело подозрительным. Матьяш Ракоши, первый секретарь Венгерской компартии и председатель совета министров, попросил чехов, по приказу самого Сталина, осуществить арест Ноэля Филда. Первоначально чехи отказались. Ракоши связывал Филда с известным довоенным коммунистом адвокатом д-ром Гезой Павликом (позднее директор чехословацкого бюро путешествий). Но чешское партийное руководство уважало и любило Павлика. Он был известен как хороший приятель Ноэля Филда и был ответственным за деятельность комиссии унитарной службы помощи в Чехословакии после войны. В частности, он посылал периодические доклады о социальных и экономических условиях в районах, нуждающихся в помощи. Однако он согласовывал эти доклады с партийным руководством, которое поддерживало его деятельность. Более того, на партийное руководство в Чехословакии не произвели особого впечатления обвинения против Ноэля Филда. Проведенное ими несколько месяцев назад собственное расследование говорило о том, что если Филд и был американским агентом, то не слишком опасным; они не желали ставить под угрозу международный престиж Чехословакии, заманив Филда в Прагу, чтобы арестовать его там.

Однако события, вызванные к жизни операцией «Раскол», были значительно сильнее таких людей, как Инджих Веселый – глава чешской службы безопасности, который вначале отверг венгерское требование. Белкин, узнав о сопротивлении Веселого, прилетел в Прагу и лично изложил свои требования самому президенту Готвальду. Он настаивал, чтобы президент принял всерьез венгерское требование. Будучи корректно спрошенным, почему Венгрия не желает сделать эту грязную работу, Белкин терпеливо разъяснил, что Ноэль Филд никогда бы не согласился въехать в страну, где находилось сердце организуемого им заговора; зато Филд доверяет чехам. В конце концов Готвальд согласился и сказал Веселому: «Если и генерал Белкин проверил и выступает за это, то сделайте так, как они (венгры) хотят».

Так Филд был завлечен в Чехословакию обещанием работы в Пражском университете. Немедленно после прибытия он был взят под наблюдение, продолжавшееся до тех пор, пока два ответственных сотрудника венгерской тайной полиции смогли прибыть и арестовать его. Филда увезли в Будапешт и немедленно подвергли безжалостным круглосуточным допросам, которыми руководил страшный глава венгерской секретной полиции Габор Петер.

Что касается Германа Филда, то, когда он прибыл в Польшу, Сталина запросили, следует ли и его тоже арестовать. Ответ был утвердительным. Но в лучших традициях контрразведки Герману позволили оставаться на свободе и встречаться с поляками, которые могли привести службу безопасности к центру заговора. Решение арестовать его в момент, когда он собирался сесть в самолет, улетавший из Польши, было принято полковником Святло. Сам Святло поджидал его в аэропорту. (Он увез Германа в тюремную камеру.) Были приняты меры, чтобы и его «расколоть», но, в общем, Герман никогда не считался таким опасным, как его брат. К тому же допросы Ноэля Филда уже дали фантастические результаты.

Ноэль признался в своих контактах с Алленом Даллесом во время войны, а также в том, что представил нескольких ответственных коммунистов Даллесу, который помог им и их организациям деньгами, нередко это были очень большие суммы. Филд сказал, что югославские коммунисты выделялись во всех лагерях, которыми он руководил. Если венгры тяготели к венграм, а чехи к чехам, то югославы, возможно, из-за того, что в их стране разворачивалось активное движение Сопротивления, не знали национальных границ при выборе друзей и установлении контактов. Он показал, что при его поддержке многие венгры возвратились обратно в Венгрию через Югославию при активной помощи партизан Тито. Он признал, что был посредником между Тито и американцами, что другие коммунистические группы в Швейцарии относились к югославам с уважением и даже с любовью. Все это, конечно, он мог объяснить, но этого было мало. Никто тут не собирался считать его добропорядочным американским квакером, заблудшим коммунистом-идеалистом. Ну, а если с самого начала исходить из того, что все, что он когда-либо делал, можно рассматривать как подтверждение двойной жизни, то в руках опытных следователей у него не оставалось никаких шансов.

Он заявлял, что он убежденный коммунист; тогда почему он на протяжении многих лет сотрудничал с таким человеком, как Аллен Даллес, которого каждое правительство в Восточной Европе считает самым опасным врагом? Он утверждал, что в его связях и в связях его друзей с югославами во время войны не было ничего преступного; тогда почему за все эти годы они ни в чем не заподозрили Тито и его сторонников, которые так открыто готовили свой заговор?

Он отрицал, что служба унитариев по оказанию помощи была прикрытием для американского шпионажа; тогда как же получилось, что человек, взявший его на работу (Роберт Декстер), был постоянным сотрудником Управления стратегических служб? Разве не Декстер предложил, чтобы Филд и его друзья сотрудничали с Даллесом?

Разве можно действительно поверить в то, что во время войны Управление стратегических служб США могло бы упустить возможность внедрить человека с отличным прикрытием в вишистской Франции – в Марселе. Разве можно допустить, чтобы, внедрив своего человека – Декстера в организацию унитариев в качестве главы всей их европейской службы, Управление стратегических служб не позаботилось бы, чтобы его преемник Ноэль Филд также являлся ответственным сотрудником американской разведки; особенно если он размещался, как это было в действительности, в таком важном районе, как Швейцария.

Даже те случаи, когда Филд не выполнял своих обязанностей в организации унитариев ради выгоды коммунистов, использовались теперь против него с сокрушительным эффектом. Почему он изгонял некоммунистов из своих лагерей? Чтобы помочь членам партии? Но ведь ранее он заявлял, что гуманный долг выше политического, и кто мог отрицать это? Разве не был его интерес к коммунистам подозрительным? Разве не более вероятно, что Управление стратегических служб использовало этот метод оказания помощи коммунистам с тем, чтобы сделать их навсегда своими должниками, подкупать и шантажировать их впоследствии?

Неужели это чистая случайность, что он выбрал коммунистов из даллесовского списка для оказания помощи в их возвращении в Европу? Неужели он действительно полагает, что его следователи поверят, будто Даллес мог добровольно помогать людям, о которых он знал, что они враги? Или же Даллес при помощи Филда помогал возвращению только тех людей, которые уже тогда состояли на платной службе в американской разведке?

Через две недели Филд признался, что он американский агент, но, собравшись с силами, отказался от своего признания на следующий день и никогда больше не повторял его.

Впрочем, генералу Белкину это было безразлично. Доклады о допросах поступали ежедневно, и ни Белкин, ни Сталин не сомневались, что Филд действительно был тем, кем они его считали – американским агентом, который разложил или был уже близок к тому, чтобы разложить коммунистические партии советского блока. И в самом деле, в свете тех фактов, о которых Филд добровольно рассказывал, Сталину легче было поверить в то, что дело обстояло именно таким образом, а не иначе. Действительно, даже сегодня реальная история Филда вызывает некоторое сомнение. Учитывая же политическую атмосферу тех дней, вопрос о его вине был очевиден. Однако для Сталина Ноэль Филд представлял интерес, поскольку мог вывести на связанных с ним людей. Будь он просто американским шпионом, его бы расстреляли или обменяли в удобный момент на советского агента. Но Филд, Сталин был убежден в этом, гораздо более важное лицо: это резидент в центре разветвленной паутины, которая высасывала жизнь из доминионов Сталина.

Между тем во всей Восточной Европе огромное число людей, знавших, к своему несчастью, Ноэля и Германа Филдов, арестовывались и подвергались допросам. Поначалу это были в основном бойцы Интернациональной бригады, которые так отчаянно сражались в Испании против Франко. Ноэль Филд был знаком почти со всеми из них, помогал и заботился о них, когда после поражения они влачили жалкое существование во французских пересыльных лагерях. Многие из них воевали против нацистов, участвуя в движениях национального Сопротивления. Многие были схвачены фашистами, подвергнуты пыткам, брошены в концентрационные лагеря. Их здоровье было разрушено, но вера в коммунизм еще больше укрепилась после этих ужасных испытаний. Ноэль Филд помог им (больницами, медицинским обслуживанием) в восстановлении здоровья. Затем, или через Управление стратегическим служб и Аллена Даллеса, или каким-либо другим путем, он дал им возможность возвратиться в свои страны, к «новой жизни».

Это со всех точек зрения были отборные люди – мужчины и женщины, готовые пожертвовать комфортом, карьерой, здоровьем и, наконец, жизнями ради дела. Сейчас они вполне могли бы рассчитывать, что с уничтожением старых буржуазных партий и приходом к власти коммунистических правительств они – борцы, добывшие эту победу, – впервые в своей жизни смогут насладиться покоем в условиях политической безопасности. Никогда больше (при условии соблюдения гражданских законов страны) их не посадят в тюрьму, не будут пытать или морить голодом; никогда больше не станут они отвергнутыми обществом; никогда больше они не должны будут жертвовать комфортом, чтобы принадлежать нелегальной организации, преследуемой и выслеживаемой на каждом шагу.

Но из этих мечтаний ничего не вышло. В тот момент, когда они установили контакт в любой форме с одним из братьев Филдов, они уже были приговорены. Нетрудно представить, какими должны быть их отчаяние и ужас, когда они поняли, что пытки, которым они уже однажды подвергались и которые чудесным образом пережили, вновь обрушатся на них. Многие кончали жизнь самоубийством. Некоторые пришли в смятение (они знали, что во второй раз не выживут) и сделали неловкие попытки связаться с американским и английским посольствами в Венгрии, Польше и Чехословакии, прося об убежище. Поскольку их теперь считали «филдистами» – членами международного заговора со штаб-квартирами в Вашингтоне и Белграде, они лишь еще глубже вырыли яму для себя и своих друзей. Они уже потому были обречены, что обо всех их знал тов. Сталин.

Маленькие люди пострадали первыми. В Польше Анна Дурач, секретарша Бермана, была арестована почти немедленно. По иронии судьбы, самому Берману удалось пережить допросы, и позднее он оказался в состоянии дать свою версию того, что произошло:

«В деле Анны Дурач имело место непосредственное вмешательство Сталина. Я был до самого конца против ее ареста. Я глубоко убежден в ее невиновности. В то время я не знал, насколько правдоподобно обвинение против Филда. Товарищ Берут на протяжении ряда лет защищал меня от клеветнических обвинений в шпионаже. Он делал это с полной убежденностью и самопожертвованием, но обвинения постепенно выдвигались вновь… Мы очень хорошо знаем, какова была судьба тех, кого в 1949 году и в последующие годы обвиняли в связях с Филдом. Нет никакого сомнения в том, что если бы товарищ Берут так не защищал меня, то сегодня меня не было бы в живых».

Это заявление, сделанное перед ЦК Польши в 1956 году человеком, который, сам того не зная, находился в самом сердце этого дела, является ярким свидетельством той трагедии, которая начала медленно разворачиваться. Иосиф Сталин был настолько лично заинтересован в деле о заговоре Филда, что он нашел время для того, чтобы отвлечься от государственных дел и настоять на арестах и допросах многих польских партийных работников, начиная от самых незначительных и кончая занимавшими самые высокие партийные посты.

Генералу Белкину не понадобилось много времени для того, чтобы обнаружить главных заговорщиков. Как свидетельствуют чешские документы, 28 мая, после ареста Ноэля Филда, полковник Суке, высший чиновник венгерской службы безопасности, прибыл в Прагу и затребовал ареста Геза Павлика. Тибор Сони, руководитель отдела кадров ЦК Венгерской коммунистической партии, ответственный за все государственные и партийные назначения по стране, был арестован и дал показания, изобличающие Павлика в участии в заговоре Филда. Арест Сони был первым знаком того, как высоко зашел генерал Белкин, поскольку Сони в силу своего служебного положения занимал высокое положение в руководстве. Но арест Сони был вполне естественным. Подобно Ноэлю Филду, все его действия в 1944– 1945 гг., которые тогда выглядели вполне обычными и даже достойными награды, приобрели совсем иную окраску.

Для русских, которые теперь верили в заговор «филдистов», не было никакого сомнения, что Сони шпион. Он стоял во главе большой группы венгерских коммунистов в Швейцарии во время войны, Ноэль Филд в порядке помощи его группе выдал ему деньги, а он дал за них расписку. В 1945 году ему помогли возвратиться в Венгрию с подложными документами, которыми его снабдил работник Управления стратегических служб, югослав по национальности; по этим документам он являлся югославским офицером. Тогда же он получил от Даллеса через Ноэля Филда 4 тысячи швейцарских франков на расходы для своей группы. Наконец, что самое худшее, имелось его письмо в отдел Управления стратегических служб в Белграде. Это письмо свидетельствовало о доверительных отношениях между ним и американской организацией, у которой он просил помощи в деле возвращения в Венгрию.

Но и Сони не был главной целью. Его арест только расчищал путь. В тот момент, когда он был взят, не осталось никаких сомнений в том, что Сони скомпрометирует своего друга и наставника – Ласло Райка, одного из самых известных коммунистических лидеров Восточной Европы, первого коммунистического министра внутренних дел после войны, позднее министра иностранных дел, единственного реального соперника Матьяша Ракоши в партии.

Интересный мужчина в возрасте 40 лет, первоклассный оратор с острым умом, жизнелюб, Ласло Райк пользовался истинной популярностью среди народа. Он хорошо понимал дух времени и мог быть неимоверно грубым, когда это ему было нужно. Период его пребывания на посту министра внутренних дел был отмечен систематическим разрушением некоммунистических партий Венгрии, политическими процессами и убийствами.

Райк, конечно, поддерживал ортодоксальную и достаточно страшную идею коммунистических революционеров о том, что капитализм, являясь формой насилия против трудящихся классов, может быть ликвидирован только насильственным путем. И он не был одинок в этом убеждении. Если кто-либо принимает коммунизм как конечную истину, то он должен принять и эту идею – пусть даже как неправильную, но необходимую. Он сам пострадал от рук полиции в период довоенного фашистского режима в Венгрии, его несколько раз сажали в тюрьму и жестоко избивали. Он происходил из бедной семьи сапожника и стал коммунистом еще в студенчестве. Принимая активное участие в подпольной деятельности нелегальной компартии, он приобрел известность как своими интеллектуальными способностями, так и личной храбростью. Райк командовал батальоном интернациональной бригады во время гражданской войны в Испании, а после ее окончания находился во французском пересыльном лагере, где имел несчастье, как это потом обнаружилось, повстречаться и поговорить с Ноэлем Филдом. В 1942 году он с помощью югославских коммунистов возвратился в Венгрию и стал выдающейся личностью в антифашистском подполье.