Текст книги "Операция "Раскол""

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

В реорганизованном после войны правительстве Коммунистического фронта Райк скоро выдвинулся как один из самых значительных и способных. В результате он вызвал страх и ненависть среди некоммунистов. В его фанатичной убежденности они видели намного большую опасность, чем в более циничном поведении его коллег. Они чувствовали его беспощадность и знали что он неподкупен. Наряду с этим они знали о настроениях народа: если Райк когда-либо одержит верх над скользким Ракоши, то благодаря его популярности коммунизм станет более приемлемым для нации.

Но коллеги Райка боялись и не доверяли ему, В противоположность другим высшим деятелям в правительстве и партии его политическое воспитание не очень устраивало Москву. Тем не менее, как это ни странно, он, по-видимому, доверял русским и верил в их добрые намерения больше, чем его коллеги-министры, прошедшие подготовку в Москве. Они были непосредственными очевидцами практики сталинизма и потеряли ту идеалистическую веру в намерения Советского Союза, которую еще в определенной степени сохраняли Райк и многие другие. К тому же советская власть ничего плохого ему не сделала. Ведь Венгрия, в общем, начала войну на стороне нацистов, имея фашистское правительство. Остатки этого режима все еще не были выкорчеваны, и без помощи Красной Армии венгерские коммунисты оказались бы в опасном одиночестве.

Правда, Райк полагал также, что такое положение вещей является временным, и не собирался соглашаться с тем, что Москва должна всегда отдавать приказы. Сотрудничество между Венгрией и Россией имело важное значение для благополучия государства. Но это должно было быть добровольным сотрудничеством, основанным на взаимном уважении и являющимся результатом совпадения интересов обеих стран. Он подозревал, что Матьяш Ракоши поступается венгерскими интересами перед Советами, когда они требуют этого, и он не скрывал своих подозрений.

В июле 1948 года Райка назначили министром иностранных дел. Немедленно было сделано предположение (до сих пор высказываемое некоторыми серьезными историками), что это был первый шаг на пути к его будущему отстранению от власти. Но это было не так. Райк одержал политическую победу (правда, временную) над своими коллегами. Даже Ракоши сказал в узком кругу: «Наконец-то во главе министерства иностранных дел будет стоять не учитель из детского сада». Райк считался (он и сам так думал) достаточно сильным для того, чтобы иметь дело с русскими в качестве министра иностранных дел – он будет способен отстоять суверенитет венгерского правительства и народа. Однако его назначение на пост министра иностранных дел не очень нравилось русским. Сталин сам постарался убедить Ракоши в том, что единственное, чего тот, достиг, – это создал для себя мощного соперника.

Одновременно ЦРУ делало все, чтобы дискредитировать Ласло Райка. Кампания по его компрометации в глазах Сталина и Ракоши началась в 1948 году. На пресс-конференциях в Государственном департаменте, на Кэ д'рсе и в Форин Оффисе в Лондоне о Райке говорили как о венгерском националисте, который решительно возражает против советизации своей страны. В западной прессе часто публиковались сообщения о ссорах между ним и Ракоши – большей частью неверные. Его назначение министром иностранных дел характеризовалось как немилость, в которую он впал в результате своих националистических настроений.

Между тем к нему шел поток писем из-за границы от венгерских националистов, знакомых с ним в студенческие годы по Испании или пересыльным лагерям, или от тех, кто выдавал себя за его знакомых. У всех этих писем были общие характерные черты: его поздравляли с правительственными назначениями, благодарили за то, что он настоящий венгерский патриот, напоминали некоторые его частные высказывания прежних дней, в которых, если их проанализировать, можно было обнаружить основательное отклонение к троцкизму. Было и другое сходство. Дело в том, что все эти письма были написаны одним и тем же человеком, в настоящее время профессором Джорджтаунского университета в Вашингтоне, который между 1947 и 1949 годами по указанию ЦРУ только и делал, что сочинял отравленные ядом письма от имени других людей, адресованные известным деятелям за «железным занавесом». Это делалось в расчете на то, что письма вскроет и прочитает тайная полиция. Примерно в то же время органами безопасности были перехвачены послания «Петеру от Вагнера». Полагали, что от имени Вагнера пишут и Аллен Даллес, и Ноэль Филд, а Петером является Сони. По крайней мере, в одном из писем был упомянут Райк как одна из связей.

Через три недели после ареста Ноэля Филда и через неделю после ареста Сони Ласло Райк стал обреченным человеком. Полученные у этих двух показания, а также свидетельства других арестованных указывали на наличие крупного заговора. В центре заговора находились югославы, а Райк являлся своего рода «палачом Тито» в Венгрии. К тому же Райк допустил одну ошибку. В октябре 1949 года, после назначения на пост министра иностранных дел, он согласился встретиться с титовским министром иностранных дел Александром Ранковичем. Встреча происходила секретно в старом охотничьем домике на венгерской стороне венгеро-югославской границы. На этих переговорах Райк рассчитывал убедить югославов занять более умеренную позицию по отношению к Москве. Он симпатизировал их политике, но считал, что, широко оповещая о ней, югославы играют на руку американцам. Ранкович просил венгров поддержать Югославию в Коминформе. Это была встреча министров двух соседних стран для переговоров и поисков выхода из тупика. В нормальные времена подобная инициатива была бы совершенно естественной, но эти времена не были нормальными, и Райк должен был знать об этом. Эта встреча была проявлением политической самонадеянности, за которую он никогда не был прощен. Переговоры с правительством, глава которого маршал Тито характеризовался московским радио и русской прессой такими эпитетами, как «жадная обезьяна», «болтливый попугай», «предатель», «бандит», «негодяй» и т. п., были больше, чем ошибка в оценке обстановки. Это был акт полнейшей безответственности. Райк, очевидно, не извлек уроков из своего пребывания на посту министра иностранных дел и не понял, какими безжалостными могут быть русские с теми, кого они считают действующими за их спиной.

В 1948 году Райк был вызван в Москву (его единственный визит в революционную столицу), где ему напомнили, в чем состоят его обязанности. Но в тот момент русские были настроены дружелюбно. Он, конечно, был молодым и самоуверенным, но не предателем.

Вечером 3 июня 1949 года Ласло Райк узнал, что это отношение изменилось. Он был дома рядом с женой Юлией, кормившей их пятинедельного сына. Раздался звонок, и теща пошла посмотреть, кто пришел. Потом она позвала Ласло, и он вышел в холл, где обнаружил четверых сотрудников венгерской политической полиции. Они сказали ему, что их начальник Габор Петер хочет немедленно его видеть. Райк начал возражать: если Петер хочет видеть его, он должен или прийти сам, или подождать до утра. Офицеры политической полиции не стали спорить. Они схватили его, потащили за собой и втиснули ногами вперед в большой черный «Бьюик», ожидавший на углу. Больше жена никогда его не видела. «Бьюик» подъехал к дому № 60 по ул. Андраши, где находилась штаб-квартира политической полиции. Все еще громко протестующего, его грубо втолкнули в богато обставленный кабинет печально известного Габора Петера. Петер без каких-либо вступлений тут же спросил, признается ли он в том, что он предатель и югославский агент. Райк потребовал свидания с Матьяшем Ракоши.

Его с размаху ударили по лицу: «Первый секретарь партии не разговаривает с предателями». Затем вновь потащили и повезли на большой скорости в одну из вилл, конфискованных политической полицией на окраинах Будапешта.

Другой заключенный, друг Райка по университету, который был арестован за несколько дней до него как «филдист», написал волнующий рассказ о том, как он встретился с Райком и тюрьме через 72 часа после его ареста:

«Я стоял у другого конца стола, имевшего форму буквы «Т» и смотрел на моего бывшего университетского товарища. Я даже не думал ни об этой удивительной обстановке, ни о том, что нас ожидало. Мое внимание было сконцентрировано на трех горизонтальных шрамах, изуродовавших его. Когда Габор Петер выкрикнул мое имя, я отвел глаза от лица Райка и посмотрел на Петера. Делая ударение на каждом слове, глава тайной полиции спросил меня: «Кто принял Ласло Райка в партию и кто установил контакт между ним и движением молодых рабочих?» «Иштван Штольте», – ответил я. Глаза Райка блуждали по комнате.

«Ласло Райк, вы признаете это?» Райк швырнул карандаш, который он держал в правой руке, на белый лист бумаги, лежавший на столе, и сказал низким голосом: «Я утверждаю, что это был Mешсарож», (Бела Сас. Добровольцы на виселицу. Лондон, 1970, с. 37.)

Направленность допроса после того, как прошло столько лет, имеет малое значение. Член партии периода 40-х годов Иштван Штольте был исключен за троцкистскую деятельность и пытался создать вместе с сыном Троцкого Седовым троцкистскую ячейку в Венгрии. Мешсарож был ортодоксальным коммунистом. Попытка связать Райка со Штольте была лишь одним звеном в сложной цепи обвинений, которые должны были погубить ого. Важно то, что человек, уже перенесший пытку (являющуюся специальностью Габора Петера) – битье по голым пяткам резиновой дубинкой, пока нога но опухала до чудовищных размеров – все еще являлся министром иностранных дел своей страны.

Протокол заседания венгерского совета министров от 8 июня показывает, что на нем обсуждался законопроект, представленный от имени тов. Райка. В то время тов. Райк находился в тюрьме уже неделю. Ни закон, ни что-нибудь другое не могли уже помочь ему.

ГЛАВА 9. НАРОДНЫЙ СУД ЗАСЕДАЕТ

Началась полоса знаменитых инсценированных судебных процессов 40-х и начала 50-х годов, ужаснувших весь мир своей жестокостью и приведших к расколу внутри Восточной Европы: раны того времени не залечены до сих пор.

Эти процессы должны были повергнуть весь коммунистический блок в состояние нервного шока, свести все политические дискуссии к простому выдвижению лозунгов и разрушить хотя бы на некоторое время и без того уже хрупкие надежды миллионов людей. Эти процессы создали именно ту обстановку, которую предвидел Аллен Даллес, когда он впервые сформулировал задачи операции «Раскол».

И в самом деле, через короткое время Сталин будет окончательно лишен последних остатков ореола «доброго отца», которым он был окружен после войны. Он оставит своим преемникам в наследство воспоминания о ненавистном тиране и проблему, как удержать в союзе враждебные народы, которые со стыдом оглядываются на свое недавнее прошлое и с тяжелыми предчувствиями ожидают будущего.

«Процесс Ласло Райка и его сообщников» начался в четверг 16 сентября 1949 года в скупо обставленном зале заседаний правления профсоюза работников металлургической промышленности в Будапеште. Заседания проходили спокойно и почти торжественно. Никто не мог подумать, что восемь обвиняемых борются за свою жизнь. По существу, они вовсе не боролись. Ни разу ни один из адвокатов не выступил в их защиту, лишь в самом конце адвокаты произнесли бледные речи, таким образом попросив о смягчении наказаний, но это мало чем отличалось от того, что требовал прокурор. Это не было судом, это было линчеванием. Народный суд состоял из судьи (д-р Петер Янко), журналиста, представлявшего интеллигенцию страны, трудящегося-крестьянина, представлявшего земледельцев, заводского рабочего и кожевенника, представлявших соответственно неквалифицированных и квалифицированных рабочих. На почетной галерее для гостей сидел представитель Польской Народной Республики полковник Йозеф Святло, начавший подготовку этого процесса 18 месяцев тому назад, теперь в награду получивший разрешение наблюдать за последним актом драмы, которую он помог развязать.

Это был момент, когда все составные части встали на свое место, когда операция «Раскол» стала, по понятиям политической разведки, чистой поэзией. В течение многих месяцев Аллен Даллес в Вашингтоне развертывал сложный клубок мистификаций, подобно мастеру магии, руки которого движутся так быстро, что утомляют глаза. И вдруг все нити этого клубка соединились в стройный узор, представший перед миром в самый подходящий момент. И даже тогда никто не заметил никакого подвоха. И поэтому американский агент – «человек Даллеса» – Святло сидел на скамье, отведенной для почетных гостей в суда этой народной демократии. А верные коммунисты и патриоты сидели на скамье подсудимых по обвинению в государственной измене.

И вот народный суд начал заседать. Восемью венгерскими обвиняемыми были министр иностранных дел Ласло Райк; заместитель министра обороны и начальник генерального штаба генерал-лейтенант Георгий Палфи; бывший поверенный в делах Югославии в Венгрии Лазар Бранков, перебежавший к венграм после раскола между Коминформом и Тито; секретарь ЦК партии по кадрам Тибор Сони; его заместитель Андраш Салаи; полковник Бела Коронци из тайной полиции; заместитель председателя венгерского комитета по радиовещанию Пауль Юстус; партийный работник Милан Огенович.

В обвинительном заключении говорилось, что «Ласло Райк и его сообщники создали и возглавили организацию, целью которой было насильственное свержение демократического строя». Все обвиняемые признали себя виновными, и процесс продолжался.

Райк, находившийся в тюрьме в течение последних четырех месяцев, был первым, кто подвергся на суде допросу. Он сделал самое невероятное признание в целом ряде преступлений. Он показал, что в 1931 году, будучи молодым коммунистом, был арестован полицией и освобожден на том условии, что будет доносить властям о деятельности коммунистической партии. Ему удалось сорвать забастовку строительных рабочих, созвав митинг и дав таким образом возможность полиции захватить руководителей. Он участвовал в гражданской войне в Испании, но фактически его специально послали туда, чтобы саботировать действия бригады Ракоши. «Чтобы избежать подозрений, – заявил он, – меня несколько раз арестовывали вместе с людьми, которых я предавал». Из Испании он бежал во французский пересыльный пункт, где установил первый контакт с югославскими коммунистами, которые уже тогда «имели троцкистские тенденции».

Затем следовало первое публичное упоминание о Ноэле Филде с того момента, как он исчез четыре месяца тому назад.

«Это произошло в пересыльном лагере в Берне. Американский гражданин по имени Филд, являющийся, насколько мне известно, главой американской разведывательной службы в Центральной и Восточной Европе, посетил меня. Он сказал мне, что с удовольствием направит меня домой, потому что я остался неразоблаченным агентом. Я должен буду работать в партии в соответствии с инструкциями, получаемыми от американцев, дезорганизовывать и разлагать партию, а по возможности даже добиваться перехода руководства партией в свои руки».

Дальше Райк описал, как он работал во время войны на гестапо, а затем стал шпионом Тито после того, как подвергся шантажу югославов, знавших о его предыдущей деятельности. Райк давал показания в холодной, сухой манере, как будто бы он говорил выученный наизусть текст. Впрочем, так и было в самом деле.

Это было великолепное представление, к которому нельзя было придраться. Каждое слово, каждый жест были отработаны заранее. Когда судья обнаруживал какую-нибудь неправильность, Райк просил не прерывать его, иначе нарушится ход его мысли. Он ни разу не добавил ни одного штриха в свою собственную защиту.

Показания других обвиняемых были по меньшей мере такими же, как у Райка. Показания Сони, о которых следует помнить, что они были подготовлены для него задолго до суда, выявили, насколько искусно Аллен Даллес использовал к своей выгоде то, что в свое время воспринималось им как его личная неудача: оказание помощи людям, подобным Сони, в возвращении после войны в Восточную Европу навстречу своей грядущей гибели. Они не очень честно вели себя с Даллесом. Их главная цель состояла не в продолжении борьбы против фашизма, а в обеспечении себе позиций для захвата власти сразу после победного окончания войны. Теперь он отплатил им той же самой монетой, но тысячекратно переоцененной. Вот что показывал Сони народному суду:

«…Во время войны в Швейцарии проживало большое число политических эмигрантов почти из всех стран Центральной и Восточной Европы. Среди них было много коммунистов. Среди всех этих левых политических эмигрантов активную работу проводили разведывательные органы Англии и особенно США. Американская военно-стратегическая разведка, так называемое Управление стратегических служб, имела свой европейский центр в Швейцарии. Его возглавлял Аллен Даллес. Летом 1944 года… стало очевидным, что часть стран Центральной и Восточной Европы будет освобождена советскими войсками. В то время американская разведывательная служба сосредоточила свое внимание на вербовке шпионов из числа эмигрантов, особенно из числа коммунистов. Целью всего этого была засылка этих людей на территории, освобожденные советскими войсками, для проведения там подпольной деятельности против коммунистических партий. Развив эту деятельность, шпионская организация установила контакт со мной. Главным помощником и ближайшим сотрудником Даллеса в вербовке шпионов из числа политических эмигрантов был Ноэль Филд. Официально он являлся главой американской организации помощи в Швейцарии… которая называлась Комиссия унитарных служб… В его обязанности, как главы организации помощи, входило оказание финансовой помощи политическим эмигрантам. Моя официальная вербовка как американского шпиона состоялась в конце ноября 1944 года в Берне. На этой встрече Даллес подробно объяснил мне свою политическую концепцию на период после войны. Он сказал мне, что коммунистические партии станут, по-видимому, правящими партиями в ряде восточных стран, которые будут освобождены советскими войсками. Поэтому работу в поддержку проамериканской ориентации и за проведение политики сотрудничества с США надо проводить прежде всего внутри коммунистических партий. Он спросил меня о моих возможностях проникнуть в коммунистическую партию Венгрии. После того, как я дал ему необходимую информацию, он поставил передо мной некоторые задачи. На этой встрече в конце ноября 1944 года между нами не было разногласий в вопросе о моем сотрудничестве, и я полностью был согласен с точкой зрения, изложенной Алленом Даллесом. Тем не менее он считал необходимым показать мне с целью запугивания мою расписку, данную ранее Ноэлю Филду… за полученную финансовую помощь. Я согласился, что после возвращения домой я буду сохранять с ним связь, причем моим псевдонимом будет имя «Петер», а его «Вагнер».

Сони далее рассказал, как он обнаружил, что Райк тоже является американским агентом, и установил с ним контакт: он рассказал также о планах, которые они вырабатывали с целью уничтожения народного демократического строя в Венгрии.

Заявление Сони осветило волшебным светом и операцию «Раскол», как она была запланирована американцами, и советскую реакцию на нее; оно показало, насколько хитро русские организуют судебные представления подобного рода. Собственно говоря, каждое показание, сделанное Сони, было правильным. Некоторые оттенки, которые он должен был придать своим словам, мотивировка, которую он приписывал себе и другим, – вот что превращало его рассказ из достоверного показания о том, что в действительности происходило, в клубок лжи.

Иностранные наблюдатели всегда были заинтригованы вопросом, как люди типа Райка или Сони могли приходить в суд и час за часом говорить о себе в самых презрительных выражениях, принижать все свои достижения, выставлять себя в качестве предателей родины, зная, что подобный акт самоотречения является нелепым поклепом на самих себя, свои семьи и в конечном счете на свои страны.

Один из чешских обвиняемых на более позднем процессе – бывший заместитель министра торговли Эуген Лёбль, человек высокой культуры, великолепный университетский лектор, экономист и писатель, прошедший через это испытание и каким-то образом оставшийся живым и невредимым к концу ужасной оргии, не мог как следует объяснить, почему он признался в длинном перечне невероятных преступлений. Он постарался описать, как это произошло:

«…Заранее был составлен диалог: в нем содержались все вопросы, которые судья и прокурор должны были задать мне, и мои ответы на эти вопросы. После того, как я выучил свои ответы наизусть, меня проверил один из чиновников по имени Дрозд. Он был моим «режиссером-постановщиком», указывал мне, достаточно ли громко я говорю, слишком медленно или быстро. Мне становится сейчас страшно, когда я думаю, что в то время до меня даже не доходило, в каком идиотском и унизительном положении я находился… Все, что человек унаследовал на протяжении веков, что он больше всего ценит и сделалось частью его натуры, что делает его действительно человеком, все это перестало во мне существовать… Я чувствую себя виновным в том, что не оказался достаточно сильным, чтобы устоять перед террором. Мне не было оправданий в том, что я действовал против своих идеалов, и я думаю, что до конца своих дней не смогу простить себе эту слабость… Я был вполне нормальной личностью, за исключением того факта, что перестал быть человеком». (Из книги Эугена Лёбля «Судимый и приговоренный».)

Артур Лондон, которого судили вместе с Лёблем и который тоже пережил это ужасное испытание, пишет следующее:

«За два или три дня до суда меня привели в комнату, где я оказался перед членом политбюро партии – министром государственной безопасности Каролем Бацилеком. Он стал мне объяснять, что партия обращается ко мне с призывом придерживаться моих признаний, как они были записаны до суда. Он говорил… что обстановка в стране крайне серьезная, существует угроза войны, и партия ожидает от меня, что я буду руководствоваться национальными и партийными интересами; если я поступлю так, то мое поведение будет учтено.

Это подтвердило мою уверенность в том, что если я буду отрицать что-нибудь перед судом, если стану доказывать свою невиновность, то никто не поверит мне и я буду повешен.

А кроме того, хотя вам известно, что вы являетесь невинной и бессильной жертвой в руках безжалостных преступников… вы все же знаете, что за пределами суда, за следователями, за советскими советниками существует партия с массой преданных членов. Советский Союз со своим народом, который принес так много жертв для дела коммунизма; существует лагерь мира, миллионы борцов, стремящихся к тому же идеалу, к социалистическому идеалу, которому вы посвятили свою жизнь. К тому же было известно, что международная обстановка действительно сложна, холодная война в разгаре, что империалисты могли использовать любой предлог, чтобы развязать новую войну, и как честный коммунист вы не в состоянии стать «объективным сообщником» империалистов.

И тогда вы решаете: поскольку все пропало, вы можете пренебречь своей невиновностью и признать себя виновным» (Лондон Артур. Перед судом. Лондон, 1970, с. 257-258).

Позднее, описывая первый день процесса Лондон писал: «У меня… было не больше человеческих реакций, чем у куска металла на конвейерной ленте перед доставкой под пресс».

Как и Лёбль, он чувствовал, что перестал быть человеком.

Хотя нигде не записано, как эти люди сделали свои признания, свидетельства других венгерских узников того времени показывают, что их допросы строились по классическим образцам. Метод допросов был выработан в течение многих лет в Советском Союзе. На первом этапе – жесткость, унижение человека (очевидно, тем более эффективно действующие, чем более высокопоставленным является подследственный), лишение его всякой надежды на освобождение. На этом этапе от человека будут требовать признания в самых невероятных преступлениях, и он обнаружит, что каждая деталь его биографии уже известна, а каждое его действие искажено до неузнаваемости. Ежедневно он будет заново писать свою автобиографию, и малейшее отличие одного варианта от другого будет использовано следователем. В конце концов под влиянием физических и умственных страданий человек перестает понимать, где же правда, его память начинает спотыкаться: если оказалось, что он ошибся в какой-то небольшой детали, то ведь он может ошибиться и в других деталях.

На втором этапе следователь меняется. На этот раз он предупредителен и вежлив. Может быть, арестованный и не намеревался работать на американцев, но разве его поведение не нанесло ущерба социализму, не привело к разногласиям внутри советского блока; а поэтому разве он, возможно, без умысла, не помог империалистам? Разве он не является виновным, хотя бы объективно? Благодарный за вежливое поведение следователя, приученный верить, что партия всегда права, готовый согласиться с тем, что нечаянно совершил проступки, которые, раз партия говорит, могли привести к катастрофическим последствиям, арестованный охотно признает свои действительные ошибки и ошибки, которых он не делал.

Затем на сцену выступает третий следователь – такой же злобный, как и первый. Что это за чепуха насчет объективной виновности? Как мог арестованный нанести такой вред партии и при этом утверждать, что он не знал об этом? Слишком поздно человек начинает понимать, что он попал в ловушку, которую сам же поставил; он пытается отречься от прежних признаний, но он уже их подписал. Более того, подписал тогда, когда с ним хорошо обращались. Совершенно растерявшись, узник соглашается со всем, лишь бы ему разрешили посидеть или поспать несколько часов.

Четвертый этап предназначен лишь для того чтобы полностью подавить волю. Ему говорят что у партии есть для него специальное поручение. Если он согласится его выполнить, это докажет, что он не только осколок прошлого; если он не согласится, это покажет, что он неисправимый предатель. Он должен добровольно признаться и тогда он получит легкое наказание, а в соответствующее время вернется в человеческое общество. Если он поступит иначе, то будет повешен. Отношение к его семье также будет зависеть от готовности сотрудничать: будет вести себя хорошо – партия позаботится о семье; устроит в суде представление – семья пострадает.

В отношении Райка на заключительном этапе следствия применялась особенно утонченная тактика. В тюремной камере его посетил хороший друг Янош Кадар, в то время министр внутренних дел Венгрии, которого во время войны спасла жена Райка. Кадар обещал Райку, что если он признает свою вину на суде, то смертный приговор, который будет ему вынесен, явится чистой фикцией. Он сможет остаток своей жизни прожить в Крыму. Райк совершил ошибку – поверил ему. (Кадар позднее сам был арестован, посажен в тюрьму и подвергнут пыткам. После того, как он был освобожден, а затем стал руководителем Венгрии, он посетил вдову Райка и спросил ее, может ли она простить его. Вдова ответила: «Я прощаю. Мой муж в любом случае был бы уничтожен. Но можете ли вы сами простить себя? Если вы хотите жить как порядочный человек, вы должны сказать миру то, что сказали мне». Янош Кадар никогда этого так и не сделал.)

Общественный обвинитель, подводя итоги, охарактеризовал Райка как «обычного шпиона, орудие иностранных держав, заговорщика, бандита, готовящего предательство». Описывая попытку Райка вступить в предательский заговор с югославами, обвинитель продолжал:

«…B свете этих грязных планов и обстоятельств, оскорбляющих нашу гордость, мы можем лучше понять попытку западной империалистической прессы и радио обрисовать Райка и его сообщников как представителей «национальной линии». Этим представителем «национальной линии», как об этом шумят правящие круги Лондона и Вашингтона и трубадуры британского и американского империализма, является человек, который в течение 18 лет был профессиональным шпионом и предателем, продававший свою родину оптом и в розницу иностранным империалистам и руководителям шпионажа, начиная от Ноэля Филда и кончая Алленом Даллесом, от второго бюро и гестапо до разведывательных служб Тито и Ранковича.

Уважаемый народный суд, логическим следствием того, что Райк и его сообщники планировали пожертвовать венгерской независимостью является тот факт, что они хотели оторвать нашу страну от мощного демократического лагеря мира и повернуть нас против Советского Союза».

В заключительной речи прокурора содержалось еще одно прямое подтверждение правильности плана операции «Раскол». Упомянув об опровержениях американских дипломатов, о которых во время процесса говорилось как об агентах ЦРУ, связанных с Райком или другими обвиняемыми, прокурор заявил:

«Как они могут отрицать, что м-р Аллен Даллес был связан со шпионской группой Тибора Сони? Ведь брат Аллена Даллеса – Джон Фостер Даллес объявил весной 1948 года о начале так называемой операции «Икс» по организации подпольных движений в странах народной демократии. Именно в это время Тито, Райк и К ⁰– активизировали свою деятельность.

Существо этой секретной операции было изложено в швейцарской газете «Ди Тат» в номере от 26 апреля 1949 года следующим образом: «Запад попытался прежде всего проникнуть в кадры и элиту господствующих классов стран народной демократии, и, как говорят, успех превзошел все ожидания…»

Итак, существо данного процесса изложено в этом признании из нескольких строчек. На этом процессе было разоблачено практическое осуществление плана, который американские империалисты назвали операция «Икс».

В заключение прокурор заявил: «Наш народ требует смерти предателям, и я, как представитель обвинения, солидаризируюсь с этим требованием… Приговор должен быть таким, чтобы любой американский шпион и предатель узнал, что его ожидает, если он посмеет поднять руку на нашу народную республику».

В заключительном слове до вынесения приговора Ласло Райк сказал:

«Прежде всего, до того, как народный суд вынесет свой приговор, я должен подчеркнуть, чтобы предотвратить всякое непонимание, что все свои признания я сделал по собственному решению после свободного размышления… В заключение я выражаю полное согласие с большинством заявлений прокурора. Конечно, я имею в виду не второстепенные или незначительные детали, а существо. Именно поэтому я заранее заявляю, что каким бы ни был приговор народного суда в отношении меня, я буду считать этот приговор справедливым».