Текст книги "Операция "Раскол""

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Казалось, что даже президент Трумэн, ранее уверенный в своей победе на выборах, несмотря на результаты исследований общественного мнения, стал задумываться о возможности поражения. Проводя двухпартийную внешнюю политику, он согласился, что Аллен Даллес должен быть хорошо подготовлен на случай, если на него будет возложена та страшная ответственность, которая отводилась для него Дьюи. Поэтому он пригласил Даллеса участвовать в работе комитета, готовившего доклад об Акте национальной безопасности и работе различных правительственных разведывательных организаций. Тем самым Трумэн, по существу, дал Даллесу возможность в течение года изучать деятельность и методы учреждения, которое он должен был возглавить после вступления Дьюи в должность президента.

(Кроме Даллеса, членами этого комитета являлись два высших сотрудника американской разведки – Вильям X. Джексон, служивший во время войны в военной разведке, и Матиас Ф. Корреа, занимавший пост помощника военно-морского министра.)

Даллес отнюдь не скрывал свои политические симпатии. Даже участвуя в работе важного комитета и формально работая на президента Трумэна, изучая потенциально один из самых мощных органов американской внешней политики, он одновременно выполнял обязанности одного из главных советников генерала Дьюи и писал для него речи.

Учитывая возможности комитета, в котором ему приходилось работать, следует признать, что это была довольно пикантная ситуация, как раз в духе острого юмора, присущего Даллесу. Однако настолько все были уверены в неизбежном поражении Трумэна, что никого подобное не удивило. Считалось, что Дьюи вправе заранее готовить свою администрацию. То были опасные годы, без проявления чрезмерной щепетильности в политических играх.

Даллес отнесся к делу, порученному президентом, очень серьезно. Он увидел возможность навязать ни больше ни меньше как свое собственное мнение о будущем деле. Ведь через несколько месяцев управление будет в его руках, и оно должно быть способным выполнить ту роль, которую он отводил для него в этом расстроенном мире.

Доклад Даллеса остался строго засекреченным. Известны лишь его самые основные идеи. В нем заявлялось, что Советский Союз развязал во всем мире секретную войну и что США стоят перед опасностью ее проигрыша из-за своей пассивности. У США отсутствует эффективный орган по сбору и анализу даже открытой информации, не говоря уже об информации секретного характера из потенциально вражеской державы. В докладе утверждалось, что в той степени, в какой это касается США, такие традиционные функции разведки, как, например, добывание данных о вооруженных силах и похищение промышленных, научных секретов государства, имеют малое значение. Бессмысленно проводить дорогие опасные операции с тем, чтобы выявить, например, какова толщина брони последнего русского танка, если американцы создали снаряды, способные пробить любую броню.

В чем нуждаются США, так это в политической разведке. Они должны иметь службу, способную своевременно обнаружить политические тенденции, таящие военную угрозу, с тем чтобы достойно встретить вызов. Всеобъемлющую важность имеет оценка информации. А посему необходимо создать орган и выделить достаточно крупные средства для выполнения этой задачи.

Однако Центральное разведывательное управление не должно быть лишь пассивным получателем.разведывательных данных из-за «железного занавеса». Оно должно идти гораздо дальше и встретить коммунистическую угрозу на ее собственной территории. Оно должно располагать всем необходимым для проведения в широком масштабе глубоко продуманных скрытых политических операций с целью подрыва сталинского господства над странами-сателлитами и вытеснения коммунизма из них. Страны-сателлиты, все славянские страны следует вдохновить на восстание и свержение режима угнетателя. На ЦРУ должна быть возложена миссия создать условия, при которых все это было бы возможным. Директор ЦРУ, по мнению Даллеса, должен нести ответственность только перед президентом. Этот пост должен занимать высокопоставленный гражданский человек, уполномоченный на правах начальника штаба вооруженных сил вести секретную войну против врагов США.

Предложения Даллеса далеко выходили за рамки, установленные конгрессом, когда тот принял в июле 1947 года Акт о национальной безопасности, вызвавший к жизни ЦРУ. В соответствии с Актом о национальной безопасности, авторы которого опасались, что всемогущий директор ЦРУ сможет оказывать слишком большое влияние на политику США, был учрежден Национальный совет безопасности в составе президента, вице-президента, министра обороны и директора Управления чрезвычайного планирования. Этому совету и должен был подчиняться директор ЦРУ. Национальный совет безопасности, а не директор ЦРУ, должен определять задачи американской разведки. А главная функция нового ЦРУ определялась лишь как «координация разведывательной деятельности различных правительственных учреждений и агентств».

Несколько менее ясным было положение Акта о национальной безопасности, позволившее ЦРУ «выполнять такие другие функции и обязанности разведки, обеспечивающей национальную безопасность, какие Национальный совет безопасности может время от времени возлагать на него». После создания ЦРУ Национальный совет безопасности дал толкование этому положению, установив, что ЦРУ строго ограничено в своем праве «осуществлять подпольные операции», направляемые Национальным советом безопасности. При этом было подчеркнуто, что такие операции должны быть действительно подпольными, чтобы правительство США могло отречься от них. Все эти указания подняли ЦРУ до уровня оперативного центра, а не только центра по сбору информации и координации деятельности. Тем не менее те, кто формулировал первоначальный Акт о национальной безопасности, и те, кто формулировал последующие дополнения к нему, приняли меры, чтобы не только наделить Национальный совет безопасности правом вето, но сделать его органом, дающим оперативные директивы. Иными словами, директор ЦРУ не рассматривался как творец политики этого органа. Именно против такого положения и боролся сейчас Даллес. Ни одно секретное агентство, организованное на принципах, которые он считал необходимыми, не смогло бы работать, если бы его директор был настолько ограничен законом.

Конечно, в области шпионажа только те, кто располагает в высшей степени неограниченной и секретной информацией, способны делать правильные выводы о том, какой политический курс следует проводить с учетом новых разведывательных данных. Если директор ЦРУ, обязанный представлять Национальному совету безопасности информацию, на основе которой затем должны быть сделаны выводы, хоть немного изменит ее, то Национальный совет безопасности может принять решение, которое желает ЦРУ. Приведем не совсем недостоверный пример: директор ЦРУ хочет получить больше средств, чтобы усилить отдел, занимающийся Восточной Германией. Он убеждает Национальный совет безопасности, что Советы с непонятной целью наращивают силы в Восточном Берлине; и тогда именно Национальный совет безопасности предложит увеличить штаты и ассигнования, а не директор ЦРУ.

Но Даллес хотел большего, чем возможность подобным образом воздействовать на Национальный совет безопасности. Он считал, что директор ЦРУ должен быть свободен от всех легальных ограничений. Но он никогда не был заинтересован во власти ради власти. Он был терпимым в социальном смысле и профессионально честолюбив, но лишен мании величия. Однако он считал коммунизм всемирной угрозой и полагал, что лишь его – Даллеса – методами можно ликвидировать и разбить эту угрозу.

В 1948 году благодаря положению, которое он занимал в штабе по избранию Дьюи президентом, а также благодаря назначению председателем особого комитета по разработке Акта о национальной безопасности, он занимал исключительно важное положение. Аллен Даллес пользовался властью, но не нес никакой ответственности. Работа в комитете позволила ему проникнуть в каждый отдел ЦРУ. Он имел право знакомиться с делами, с деталями проводимых операций, беседовать с офицерами и агентами, присутствовать на служебных совещаниях. Еще более важным было то, что, поскольку его считали будущим директором, он мог воздействовать на важные решения. Большинство «молодых львов» внутри ЦРУ советовалось с Даллесом с глазу на глаз по каждому пункту готовящегося доклада. Они тоже желали активизации деятельности. Они разделяли энтузиазм Даллеса в отношении того, что он назвал грязными трюками. Как и он, они равнодушно относились к более прозаичным делам вроде оценки информации или администрирования. Многие из них знали его во время войны, когда он находился в Швейцарии, и вместе с ним возмущались отношением к директору Управления стратегических служб Доновану, который после войны был уволен в отставку и в настоящее время разъезжал по стране, предупреждая о красной опасности. Более того, Даллес и двое его коллег не смогли бы докладывать президенту о работе ЦРУ, если бы они сами не были бы активными штатными высшими сотрудниками американской разведывательной службы. Президент, может быть, даже председатель Объединенного комитета начальников штабов, министр обороны и государственный секретарь должны располагать разведывательной информацией. Но ниже она должна поступать только к небольшому, строго отобранному кругу лиц. Материал, докладываемый ЦРУ, имеет настолько особый характер, что никто из посторонних, каковы бы ни были его прошлые заслуги, не должен иметь к нему доступа.

Таким образом, Даллес являлся в то время и до конца своих дней активным оперативным работником разведки. В 40-х годах он действовал под прикрытием фирмы «Салливен и Кромвелл», а в 50-е годы – под прикрытием должности директора ЦРУ. (Я считаю, что это директорство было довольно прозрачным прикрытием его главной функции – руководителя специальных операций ЦРУ.)

Обо всем этом, конечно, было известно кадровым работникам британской Интеллидженс сервис. Они знали, что, имея дело с Даллесом, смогут добиться сотрудничества с американцами и в то же время сохранить все это дело на неофициальном уровне скорее, чем установив контакт с секретной службой или на правительственном уровне. Все это было сделано в духе, предпочитаемом разведывательными службами. В результате именно Аллен Даллес однажды сердечно приветствовал английского гостя в своем уставленном книгами кабинете на Уолл-стрит. Попыхивая трубкой, поблескивая глазами из-за стекол очков без оправы, одетый просто, хотя и не совсем по протоколу (жилет и домашние туфли), он был скорее похож на профессора колледжа, занимающегося далекими от реальной жизни вопросами средневекового английского реализма, а не на профессионального мастера шпионажа, каковым был в действительности.

Хотя Даллес старался не показывать этого, он никогда не любил англичан. Еще в ранней юности он опубликовал свою первую работу (о которой было сообщено в «Нью-Йорк тайме»), представлявшую собой резкую, правда, недостаточно хорошо сформулированную, критику английской политики по отношению к бурам во время южноафриканской войны. Подобно многим американцам своего поколения, он рассматривал Британскую империю как постоянную угрозу международной стабильности.

(Во время Второй мировой войны его деятельность в Берне часто раздражала местных представителей Интеллидженс сервис. Иногда его считали слишком симпатизирующим нацистам, с которыми он вел переговоры, а иногда, наоборот, коммунистом, бежавшим в Швейцарию из оккупированной Европы в поисках убежища. Он признавал, что Интеллидженс сервис обладает опытом и умением, которых не хватает американской разведке. Однако Даллес считал, что высшее руководство Интеллидженс сервис слишком наивно в политическом отношении, чтобы распорядиться с толком информацией, когда она получена. Он был склонен рассматривать сотрудничество с представителями Интеллидженс сервис как рискованное дело и в гневе называл их «букетом анютиных глазок», иронически повторяя эпитет, которым пользовался директор ФБР Эдгар Гувер, когда говорил о молодых сотрудниках самого Даллеса.)

Однако обычное пренебрежение Даллеса к своему союзнику быстро испарилось, когда гость из Интеллидженс сервис вручил ему досье на Святло и высказал предположение, что США, возможно, будут заинтересованы в том, чтобы взять польского перебежчика к себе на связь. Даллесу едва удалось скрыть свое возбуждение. Лишь за день-два до того он просматривал личные дела американских агентов, действовавших в странах Восточной Европы. Один был хуже другого: старый пограничник, несколько чиновников, сотрудничавших с американцами, чтобы пополнить свою жалкую зарплату, и это все… Сейф был обескураживающе, даже опасно пуст. Йозеф Святло, казалось, был послан самим богом.

(Тайная разведка не может быть создана за одну ночь. Мало операций с долговременными задачами имели успех, если заранее не был внедрен агент в лагерь противника, в его разведывательный аппарат. Более чем вероятно, что сегодня среди высокопоставленных чиновников ФБР и ЦРУ имеется активный русский агент, поставляющий материал для Москвы. Оба эти американских учреждения сознают подобный факт. В целях самозащиты в них установлен очень строгий порядок допуска к информации, чтобы уменьшить вред, который может такой агент причинить. Хотя с подобной ситуацией эти службы уже смирились.)

В то время США не имели ни одного такого агента. Тем не менее Даллес строил грандиозные планы деятельности американской разведки в послевоенном мире. Он был генералом без армии, стратегом, играющим на ящике с песком. Это его глубоко разочаровывало. А ведь уже имелись признаки трещин в советском монолите: в июне 1948 года Югославия была исключена из Коминформа за то, что маршал Тито отказался поступиться своим суверенитетом ради Советского Союза. Стоит правильно использовать случившееся, и, как полагал Даллес, можно будет убедить последовать за Тито и Чехословакию, Польшу, Болгарию, всех остальных. Это должно стать первейшей задачей американской разведки. ЦРУ должно создать условия, которые приведут к восстанию сателлитов и их освобождению из сталинского плена. Но для того чтобы начать подобную операцию, Даллес должен иметь людей, работающих на него внутри восточноевропейских стран, глубоко внедренных в правительственный аппарат и органы безопасности.

Он считал своей миссией осуществить давление, которое приведет к политическим изменениям в странах Восточной Европы. И он убедил Национальный совет безопасности, что это должно стать первоочередной задачей ЦРУ. Сейчас, основывая свой план первоначально на этом единственном человеке – Йозефе Святло, он получал возможность создать агентурную сеть. Вокруг Святло Даллес смог бы сколотить свою команду. Сегодня он располагает одним агентом, завтра их будет десять, а послезавтра он накроет ими Восточную Европу вдоль и поперек. Святло должен быть насажен на крючок.

В Варшаву был послан специальный курьер для переговоров с поляком! Это был опытный человек, который вел себя более умело, чем любой другой американский агент после окончания Второй мировой войны.

Святло попросили остаться на своем посту. Его безопасность гарантируется. Будет создана специальная организация, не имеющая никаких иных задач, кроме как находиться 24 часа в сутки в постоянной готовности к принятию необходимых мер по его спасению в случае чрезвычайных обстоятельств. Специальная сеть станет обеспечивать его всей необходимой помощью, начиная от денег и кончая средствами связи. Он получит щедрое вознаграждение – сразу и по окончании работы, когда ему обеспечат «транспорт» для переброски на Запад.

Йозеф Святло согласился. Самый удачливый западный агент за всю историю «холодной войны» был задействован. Но его работа только начиналась.

ГЛАВА 5. ПЕШКА В ИГРЕ

Ноэль Филд родился 23 января 1904 года в Лондоне. Школу он окончил в Цюрихе, в Швейцарии. Его мать была англичанкой. Отец, д-р Герберт Филд, известный биолог, был американцем. Он воспитывался в семье квакеров и по своему уму, образованию и связям отца мог рассчитывать на хорошую карьеру в Америке. Поступив на учебу в Гарвардский университет, он мог рассчитывать впоследствии на работу в государственном департаменте. Его убеждения сформировались не сразу, однако он всегда больше сочувствовал левым, особенно после казни Сакко и Ванцетти в 1927 году. Эти два несчастных итальянца были ложно обвинены в вооруженном ограблении и убийстве и приговорены к смертной казни. Дело было поднято на щит левыми силами, считавшими, что Сакко и Ванцетти судили за их убеждения. Оно было широко использовано Американской коммунистической партией и произвело неизгладимое впечатление на Ноэля Филда и многих его современников, до крайности обострив их радикальные убеждения. Сакко и Ванцетти олицетворяли собой бедняков, лишенных всех прав. 1 сентября 1926 года Ноэль Филд поступил на дипломатическую службу в государственный департамент. Но в течение нескольких лет его не посылали за границу, поскольку считали политически незрелым и требующим «шлифовки острых углов». В 1929 году при подготовке материалов для Лондонской конференции по вопросам военно-морского разоружения он познакомился и работал совместно с членом делегации Алленом Даллесом. Они оба были представителями одного класса, имели сходное происхождение и образование. Даллес был республиканцем и происходил из хорошо известной республиканской семьи. Филд же находился на гораздо более левых позициях, чем любая из основных американских политических партий. Несмотря на это, при обсуждении международных политических проблем они обычно соглашались друг с другом.

Тогда, как и сейчас, принадлежность к одному поколению оказывала на политические взгляды людей большее влияние, чем их принадлежность к политическим партиям. Такие молодые люди, как Филд и Даллес, выражали недовольство тем, что Америка не являлась членом Лиги Наций, расценивая это как полное и непростительное отречение от своей международной ответственности. Они, рассуждали о необходимости создания всемирного правительства и предпосылок для полного разоружения, считали, что американское правительство должно оказывать воздействие на мир, постоянно сотрясаемый беспокойными и неуживчивыми европейцами.

Однако Ноэль Филд пошел намного дальше. Он все активнее сотрудничал с левыми радикалами. В сравнительно терпимой политической атмосфере тех лет никому и в голову не могло прийти, что чиновник государственного департамента систематически сотрудничает с левыми. В государственном департаменте у него почти не было друзей, за исключением Лоуренса Даггана, который разделял его политические убеждения. С 1930 года Дагган поселился в одном доме с Филдом и его женой Гертой.

Быстро продвигаясь по служебной лестнице, Ноэль Филд к 1930 году стал старшим экономическим советником западноевропейского отдела государственного департамента. Он горячо увлекался своей работой. После победы Ф. Рузвельта на президентских выборах в 1933 году началась эпоха «нового курса», и Вашингтон превратился в прелестное место для жизни. Все казалось возможным. У Ноэля Филда появился новый друг – юрист из министерства сельского хозяйства Алджер Хисс. В своей книге «Человек, который исчез» Флора Льюис так описала эту дружбу:

«Двое молодых людей, Хисс и Филд, немедленно потянулись друг к другу. Алджеру Ноэль казался человеком английского типа, и это ему нравилось. Его привлекали спокойные солидные манеры и очевидная культура высокого и слегка сутулившегося Ноэля Филда. Очень быстро они подружились семьями. Жена Алджера Хисса – Присцилла быстро усвоила фамильярно-дружественную манеру общения квакеров друг с другом. Все четверо собирались на семейные обеды. Приходя в дом к Хиссам, Филды затевали возню с детьми, которых они обожали. Вместе с Дагганами, остававшимися лучшими друзьями Филдов, они образовали тесную и дружную группу, имевшую много общих интересов. Алджер был энергичным, остроумным человеком, везде чувствовавшим себя непринужденно. Ларри Дагган был человеком светлого ума, рассудительным, практичным и язвительным. Ноэль был импульсивной натурой, знающим, но не уверенным в себе человеком. Он всей душой льнул к своим друзьям, восхищаясь, как всегда, людьми, уверенными в себе. Всех их захватила идея переделки мира, популярная в Вашингтоне, они остро ощущали свою значимость как свидетелей рождения нового лучшего общества».

Конечно, левые не понимали Рузвельта и занимали все более крайние позиции. Для Ноэля Филда, который в тот период даже не думал о вступлении в коммунистическую партию, все могло кончиться, как и для тысяч других молодых людей, невинным флиртом с коммунистическими идеалами. Обстановка в мире была крайне сложная, казалось, что выбор может быть сделан лишь между уродливым капитализмом, фашизмом и воинствующим социализмом.

Многие молодые люди из привилегированных семей, особенно такие чувствительные, как Ноэль Филд, не могли удержаться от сравнения своего благосостояния с ужасами нищеты и экономической эксплуатации, которые они видели вокруг себя. Возможно, что Филда отличало от людей его класса лишь отсутствие здравого цинизма. Он был политическим ребенком в мире взрослых.

Это несколько ребяческое качество Филда временами такое привлекательное, стало приобретать более мрачный характер в середине 30-х годов. Подобно многим другим молодым людям, он был глубоко взволнован статьей Пауля Массинга в американском левом журнале «Ныо массиз» о злоключениях и пытках того в нацистской Германии. Эта история, рассказанная немецким коммунистом, была первым свидетельством очевидца о том, что из себя представляли гестапо и его трудовые лагеря. Оно подкрепляло утверждения левых в их пропаганде против нацистов.

Когда Ноэль узнал, что жена автора статьи находится в Нью-Йорке, он пригласил ее на обед. Он не мог знать, что Хедда Массинг была советским агентом, задачей которого было вербовать в качестве агентов представителей американской интеллигенции, особенно тех, кто работал в правительственных учреждениях. После случайного знакомства с Филдом было решено, что он должен стать ее главной целью. К 1935 году левые убеждения Филда фактически уже перебродили и он решил открыто вступить в Американскую коммунистическую партию. Первой задачей Хедды Массинг было постараться убедить его не делать этого. В качестве ответственного чиновника государственного департамента он имел огромные перспективы для использования его русскими. Вступив в коммунистическую партию, он должен был бы оставить свой пост и потерял бы какую– либо ценность как информатор. Имеетея доказательство, что Ноэль Филд подавал заявление о вступлении в партию, но оно было отклонено лидером партии Эрлом Браудером, как полагают, в соответствии с инструкциями из Москвы. Отклонение заявления глубоко ранило Филда, он никогда не мог простить Браудеру этого.

Тем временем Хедда Массинг и ее муж Поль, которому удалось перебраться в США из Германии, почти день и ночь работали с Филдом, убеждая его в необходимости остаться на своем посту, с тем чтобы содействовать успеху борьбы за «международный мир» путем передачи им секретной информации государственного департамента для последующего направления в Москву. Филд не соглашался. Он говорил о лояльности к своей стране, о доверии, которое питали к нему его руководители. Но в целом он был легкой добычей для такого опытного и хорошо подготовленного агента, как Хедда Массинг.

В 30-е годы довольно много людей, подобно Филду, придерживалось той точки зрения: фашизм настолько страшен, что любая мера оправдана для того, чтобы уничтожить его. Все «прогрессивные» свято верили, что однажды Гитлер нападет на Россию и что война между ними будет не чем иным, как борьбой за защиту самой цивилизации. В свете этого Ноэль Филд в конце концов пришел к выводу, что на него возложен более высокий долг, чем лояльность к государственному департаменту: долг перед всем человечеством. Этот сложный человек имел противоречивый характер. Он бегло говорил на иностранных языках и стремился к работе за границей: вместе с тем ощущал себя принадлежащим Америке, привязанным ко всему, что там происходило. Противоречия между своими метаниями, как он их понимал, он разрешил в типичной для него наивной манере. Он передавал Хедде Массинг документы, предварительно убедившись, что они не имеют важного значения и не могут повредить его стране. Складывалась ситуация, которая не могла продолжаться долго. Даже если бы он начал с передачи меню столовой, все равно он оказался бы в тисках порочного и подозрительного шпионского аппарата.

Однако Ноэль Филд неожиданно проявил твердость характера. Он быстро понял, что сделал первый шаг на пути к предательству, и, чтобы избежать в дальнейшем вреда дня своей страны, предпринял смелые шаги, которые нанесли вред и его карьере в государственном департаменте, и его отношениям с новыми русскими хозяевами. Последние никогда не простили ему этого.

В 1936 году перед ним открылись две возможности по работе. Первая состояла в том, что он мог стать работником секретариата Лиги Наций в Женеве, вторая – возглавить германский отдел государственного департамента. Хотя Филд страстно верил в миссию Лиги Наций, он понимал, что от нее скоро будет мало толку. Что же касается германского отдела, то назначение в него не только являлось большим выдвижением, но и предоставляло Филду возможность заняться той единственной страной, которую он считал угрозой цивилизации. Находясь в этом отделе, он смог бы оказывать влияние на американскую политику. Но он отказался от этой должности, как полагают, из-за того, что этот отдел был вовлечен в то время в подготовку нового американо-германского соглашения о торговле и должен был проявлять «дипломатичность» в отношениях с германскими дипломатами в Вашингтоне. А Филд на это органически был не способен. Трудно поверить, но подготовка, которую он получил в государственном департаменте, не оставила на нем своих следов; он был не способен выполнять публично обязанности, против которых внутренне все время восставал. Что же касается русских и Хедды Массинг, то для них не было сомнения в том, какую должность он должен выбрать. Русский агент, руководящий германским бюро в государственном департаменте, имел бы совершенно исключительное значение, принося невероятную пользу. Филд стал бы одним из самых важных агентов русских в западном мире. Поэтому на него было оказано чрезвычайно большое давление, чтобы вынудить его принять назначение. Однако в апреле 1936 года Ноэль Филд неожиданно заявил, что чувствует себя морально обязанным работать для Лиги Наций, упаковал чемоданы и уехал в Женеву. Не осталось никаких документов, объясняющих, какие мотивы на самом деле побудили его отказаться от германского отдела. Конечно, ему был свойствен крайний идеализм, но в данном случае факты свидетельствуют об ином. Ноэль Филд совершенно сознательно решил не допустить своего превращения в послушного русского агента. А он понимал, что, оставшись в тот период в Вашингтоне, он не смог бы этого избежать. Для него было невозможно оставаться лояльным и добросовестным чиновником государственного департамента, но точно так же для него было невозможно руководить германским отделом, передавая русским каждую конфиденциальную и секретную телеграмму, которая проходила бы через его руки. Он не был эмоционально подготовленным для того, чтобы выдержать конфликт с лояльностью, но он и не был настолько преступником, чтобы стать советским шпионом.

Не выполнив русских требований, Филд (который к тому времени должен был уже немного понимать, что из себя представляет советская власть) сознавал, что не подчинился приказам хозяина, который не прощает подобных вещей. В Швейцарии, в том числе в Лиге Наций, уже было достаточно русских агентов, и его появление там, в общем, оказалось для них почти бесполезным. Его просили, и он отверг просьбу. Русские ж ему никогда этого не простили, в то же время и американцы никогда не забывали о его предыдущей деятельности. Через всю жизнь он пронес на своих плечах тяжесть двойной вины: предательство и своей родины, и своего дела. Такому человеку, как Филд, нелегко было жить с такими мыслями.

Но, возможно, после всех этих лет он заслуживал сочувствия и некоторой признательности. Не многим людям, попавшим благодаря своей глупости, наивности или жадности в сети русской секретной службы, удалось благополучно вырваться и избежать крупного предательства. Филду это удалось. Это было с его стороны актом храбрости и лояльности по отношению к своей стране.

По всей вероятности, только человек, подобный Ноэлю Филду, мог увлечься работой умирающей Лиги Наций. Он с истинным увлечением стал работать, когда в 1938 году был назначен секретарем комиссии Лиги Наций по наблюдению за репатриацией иностранцев, участвовавших на стороне республиканцев в гражданской войне в Испании. На этой работе он столкнулся с реальной жизнью: фашизм против сил демократии. И Ноэль Филд, с большой горячностью отдававшийся делу оказания помощи участникам интернациональных бригад, был глубоко тронут тем, что он видел. Впервые он чувствовал себя по-настоящему полезным. Это была работа, которую он мог хорошо выполнить. Тучи войны сгущались, могла понадобиться помощь еще большему количеству беженцев. Ноэль Филд прибыл в Европу и обрел себя.

Когда разразилась война, еще один человек нашел свое дело. Аллен Даллес, с которым Филд встретился несколько лет назад, прибыл в Берн в 1942 году формально в качестве члена американской миссии, а фактически в качестве главы швейцарского отдела Управления стратегических служб важного разведывательного штаба в нейтральной стране, в центре раздираемой войной Европы. Даллес совершенно не беспокоился о том, чтобы его признавали в качестве дипломатического работника миссии, он упивался своей ролью американского шпиона и хотел, чтобы все знали об этом. В Швейцарии это стало его задачей – действовать открыто. Страна кишела шпионами. Там, например, находились представители всех германских группировок: нацисты, антинацисты, пронацисты, германские коммунисты, немцы, хотевшие вести разумные переговоры о мирном урегулировании, и другие, имевшие собственные идеи. И Даллес совершенно правильно считал, что он должен превратиться в магнит, притягивающий к себе все эти конфликтующие группы. А это было бы невозможным, если бы он оставался под прикрытием. В сущности, его роль была довольно курьезной: роль тайного агента, чья личность и работа были известны всем и каждому. Одновременно Даллес начиная с 1942 года вел переговоры на высшем уровне с немцами с гораздо большим успехом, чем кто-либо другой из представителей союзников.