Текст книги "Операция "Раскол""

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

В список Ракоши были включены следующие чешские партийные деятели, пользующиеся уважением в международных кругах: Владимир Клементис, министр иностранных дел; Артур Лондон, заместитель министра иностранных дел; Отто Слинг, секретарь партийной организации Словакии; Эуген Лёбль, заместитель министра внешней торговли; Людвиг Рейка, председатель государственной плановой комиссии.

Проигнорировать это письмо означало бы для Готвальда и любого другого занять опасную позицию. Никто в тот момент не верил, что эти люди являются американскими агентами, но сделать вид, что подобные обвинения вообще не существуют, означало бы поставить под вопрос лояльность самого Готвальда и его коллег. Очевидно, надо было что-то предпринять. Некоторые из этих людей (но не самые крупные), поименованные в списке Ракоши, были вызваны для допросов. Но к негодованию поляков и венгров, все они были реабилитированы. К тому времени, когда начался процесс Райка, в Чехословакии в связи с делом Филда находилось в тюрьме лишь 6 человек: из них по меньшей мере трое в течение некоторого времени находились, вероятно, под наблюдением.

Однако в конце концов Готвальд капитулировал, и 16 сентября 1949 года он и секретарь партии Рудольф Сланский официально запросили русских прислать двух советских советников по вопросу безопасности. 23 сентября в Прагу прибыли Лихачев и Макаров. И немедленно обстановка изменилась. Набравшись сведений, содержавшихся в докладе Святло, о том, что примерно 100 человек, связанных с Филдом и арестованных в Польше, дали показания против ответственных чешских деятелей и что центр заговора врагов стран народной демократии следует искать в Праге, эти два советника приступили к выполнению своей задачи.

И вновь Святло постарался раздуть пламя. Он доложил президенту Беруту, что, несмотря на все предупреждения, сделанные им и венгерской службой безопасности, чехи преднамеренно прикрывают врагов партии в своей среде. Тот факт, что они совсем мало или ничего не сделали по этому вопросу, должен означать, что в правительстве Чехословакии имеются достаточно ответственные лица, защищающие шпионов и саботажников от законного возмездия.

В восточноевропейских странах было отмечено также, что чехи все еще в широких масштабах торгуют с Западом. Никто не хотел понять, что чешские министры находились в очень трудном положении. Ведь Чехословакия была самой промышленно развитой страной в блоке, она имела весьма широкие экономические связи с Западом в течение многих лет, и совершенно очевидно, что этого нельзя было сразу изменить, не нанеся тяжелого урона экономике Чехословакии в целом.

Чехи пытались оправдать свои действия, но тем не менее они подверглись тяжелой критике. Назревал вывод об экономическом саботаже с их стороны, чехи делали все возможное для того, чтобы договориться со своими коллегами. На сессии Совета Коминформа, хотя все еще подвергаясь критике, они были удостоены услышать в докладе Анастаса Микояна, что чешские товарищи и теперь понимают необходимость переориентировать свою продукцию для нужд других социалистических стран.

Следствием этой «переориентации» было дальнейшее снижение жизненного уровня населения, что усилило давление на партию и правительство внутри страны. Рудольф Сланский быстро принял меры для того, чтобы отвлечь огонь критики от правительства. Он искал повсюду козла отпущения: «Наш народ имеет большое терпение, – говорил он. – Когда изучаешь некоторые экономические недостатки, то видишь, что за этим стоит враг».

Все это должно было оказать глубокое воздействие на президента Готвальда. Там, где всего лишь несколько месяцев тому назад он был готов оказать сопротивление внешнему давлению, теперь он готов был выслушать любое обвинение, даже самое нелепое. Правда состояла в том, что между маем и декабрем 1949 года состояние его здоровья ухудшилось до такой степени, что он больше не контролировал ход событий или даже не знал, что происходит.

Яркой иллюстрацией несостоятельности Готвальда может служить дело Владимира Клементиса, изысканного и вызывающего симпатии чешского министра иностранных дел, высокоуважаемого в мире, который с самого начала был намечен в операции «Раскол» как легкая цель. Первоначально ставилась задача вызвать инсценированный процесс по его делу, как это было в случае с Райком, и привести его к решению перебежать на Запад. Это дало бы повод для широкой пропагандистской шумихи в пользу Запада и навлекло бы тяжелые подозрения на всех его сотрудников и друзей.

Кроме того, из этой истории можно было бы извлечь дополнительные выгоды. Клементис был словаком, а к тому времени были уже признаки, что словацкий народ проявляет все больше недовольства по мере того, как в стране назревает один кризис за другим. В результате раздражения, вызываемого господством чехов в Праге, словацкий национализм вновь стал усиливаться и многие словаки смотрели на Клементиса как на своего лидера. Если бы Даллесу удалось вызвать непоправимый раскол между чехами и словаками, то ничто не могло бы послужить лучше делу западных демократий. Поэтому Клементис стал следующей жертвой.

Но до того как заняться Клементисом, следовало убрать с дороги Отто Слинга – секретаря областной партийной организации Словакии. Он вступил в партию в возрасте 22 лет, участвовал в гражданской войне в Испании, а годы Второй мировой войны провел как эмигрант в Англии. Грубый сталинист, любивший организовывать свои местные инсценированные процессы и считавший тюрьму идеальным местом для своих критиков, он быстро прибрал власть к своим рукам. Его считали будущим первым секретарем партии (соперник для Сланского) и когда-нибудь даже президентом. В то же время он был безжалостным местным правителем, добивавшимся увеличения продукции внутри своей вотчины.

Он отличался нетерпеливым характером и не был склонен слушать кого бы то ни было, из-за чего допустил много ошибок и нажил много врагов. Многие считали его слишком непреклонным. В то же время его критиковали за то, что он не смог добиться назначения довоенных коммунистов на высокие посты, и за «нетвердость в использовании советского опыта». По иронии судьбы служба безопасности решила использовать против Слинга именно то, что она сама широко использовала в Праге: его обвинили в незаконных арестах, допросах и организации последующих процессов над членами партии. Был создан ряд комиссий, чтобы определить вину Слинга в использовании диктаторских методов и организации незаконных преследований старых членов партии. Однако на этот раз политики перехитрили службу безопасности: они не очень желали принести своего коллегу в жертву на основе обвинений, которые потом могут быть использованы против них самих.

Слинг едва спасся. Была создана специальная комиссия для изучения так называемого Брноского дела. Хотя комиссия представила для обсуждения в ЦК проект резолюции «Об ошибках в кадровой политике Брноского областного комитета партии», она не предложил никаких дисциплинарных мер, подтвердив таким образом правильность курса Слинга. Это было тяжелым ударом, потому что без Слинга невозможно было начать дело против Клементиса: ведь никто в Чехословакии не поверит тому, что Клементис является руководителем словацкого антигосударственного центра, если Слинг также не будет привлечен по этому делу.

Однако новый советский советник по вопросам безопасности Владимир Боярский дал ответ на этот вопрос и раздавил как Слинга, так и Клементиса. Благодаря ему было «открыто» письмо, написанное Слингом одному офицеру чешской разведки еще до войны. Это было простое послание офицеру разведки по имени Эмануэль Воска от 17 апреля 1939 года. В нем предлагалась помощь неопределенного характера. Будучи присоединено к другим обвинениям, выдвинутым против Слинга, оно стало единственным свидетельством, придающим определенную окраску его деятельности в прошлом.

Если прежде его поведение казалось ошибочным, то теперь могло рассматриваться, как предательское.

Боярский потребовал немедленные действий. Президент Готвальд доложил об этом деле президиуму ЦК, и 6 октября Слинг был арестован. Некоторые авторы, такие, как, например, Артур Лондон, в книге «На судебном процессе» заявляют, что Слинг был арестован в ноябре. Однако я считаю, что он был арестован 6 октября и что его арест держался некоторое время в тайне. Даже в чешских официальных документах нет указаний относительно точной даты его ареста. Слинг подвергался самым ужасным пыткам и сознался в шпионаже. 10-11 ноября областной партийный комитет исключил Слинга из партии, охарактеризовав его, по предложению самого президента Готвальда, как «вражеского агента».

В ночь на 11 ноября началась крупная облава. По всей области хватали друзей и сотрудников Слинга и бросали их в тюрьму, обвиняя в том, что получило название «слингизма», Всюду, где побывал Слинг, власти теперь находили врагов партии. Ни одному общественному сектору не удалось остаться в стороне, даже службе безопасности. Были арестованы руководящие военные деятели, такие, как генерал Буландер – начальник военного кабинета президента республики, и генерал Зденек Новак, командующий третьим военным округом. Но и это не удовлетворило Боярского. Он заявил, что у Слинга все еще имеются защитники, занимающие высшие партийные посты. И тогда началась самая главная чистка.

Все это сопровождалось широчайшей пропагандистской кампанией, когда-либо организованной в мирное время государством против одного из своих граждан. Ежедневные газеты по всей Чехословакии посвящали исключительно много места сообщениям и о разоблачении Слинга и его преступной клики. Каждому взрослому гражданину республики был послан экземпляр брошюры с речью президента Готвальда, в которой разоблачались Слинг и вся его деятельность.

Тем временем ЦРУ проводило работу по делу Клементиса. В октябре 1949 года Клементис присутствовал на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Немедленно он подвергся атаке по двум направлениям, целью которой было убедить его просить о политическом убежище. Эта атака направлялась ЦРУ – по каналам Государственного департамента и Интеллидженс сервис – по каналам Форин Оффиса. Высокие чиновники заявляли журналистам, что Клементис является одним из независимо мыслящих политических деятелей Восточной Европы: он борется против усиливающегося сталинского давления на Чехословакию; он выступает против людей типа Готвальда. Беседы Клементиса с западными политическими деятелями таким образом искажались, когда о них сообщалось журналистам, чтобы представить его как злобного антисоветчика.

Глубоко встревоженный происходящим, Клементис был вынужден почти ежедневно звонить по телефону Готвальду, чтобы опровергнуть очередное заявление по его адресу и извиниться за то необычное впечатление, которое он, видимо, производил.

Затем наступил второй этап заговора. На этот раз в одной швейцарской газете появилась статья, в которой заявлялось, что Клементис будет арестован сразу же после возвращения в Прагу. Готвальд, который в действительности не имел намерения сделать что-либо подобное, в свою очередь позвонил Клементису, отрицая то, что было написано в этой статье. В знак своего доверия к Клементису Готвальд направил в Нью-Йорк его жену Людмилу с личным письмом, в котором заверял своего большого и доброго друга в полнейшем уважении и поддержке. Присутствие Людмилы Клементис в Нью-Йорке побудило ЦРУ установить непосредственный контакт с Клементисом, но он, будучи фактически ни в чем не виновным, отверг предложение о переходе на Запад и возвратился в Прагу.

Готвальд не имел представления о том, насколько далеко зашло дело против Клементиса, до тех пор, пока этот словацкий деятель не был впервые обличен Ракоши как участник заговора Филда. Но сам Клементис узнал об этом сразу же по прибытии в Прагу.

13 марта 1950 года он был вызван в президентский дворец в Градчанах и снят со своего поста Готвальдом. Через 10 месяцев, в конце января 1951 года, он был арестован.

К тому времени словацкое дело разрослось по всей стране, как вирусная эпидемия. Немыслимое число – 169 тысяч членов Коммунистической партии Чехословакии, или 10 процентов всех ее членов, были уже арестованы. Это была одна из самых крупных политических чисток за все время. Из этих 169 тысяч значительно больше половины были словаками, которых обвиняли в новом преступлении: в словацком буржуазном национализме. В это же время пришло сообщение Йозефа Святло о том, что Мария Швермова была названа Германом Филдом как одна из его связей, после чего ее посадили в тюрьму. Это вызвало в Словакии еще больший шок, чем арест Слинга. Ведь Швермова была вдовой любимого национального героя Яна Шверма, убитого во время словацкого восстания: она являлась сестрой Карела Шваба – заместителя министра внутренних дел и главы службы безопасности. Вот насколько далеко зашло дело. 28 января 1951 года, примерно в то же время, что и Клементис, был арестован Артур Лондон. Слинг героически сопротивлялся, но в конце концов он признался во всем. После нескольких месяцев в тюрьме он был слишком сломлен, чтобы продолжать сопротивление. Он скомпрометировал почти всех, но главным образом Лондона и Клементиса. Вся страна начала деградировать под прессом этих политических преследований. В феврале 1951 года были вновь введены продовольственные карточки на хлеб, кондитерские изделия и муку, а цены на эти товары были повышены. Цены на промышленные товары достигли огромных размеров. Самый обычный радиоприемник стоил 15 тысяч крон, а средняя заработная плата составляла 5 тысяч крон в месяц. В конце ноября был отменен старый обычай выдавать к Рождеству премии, а продуктовые нормы вновь были сокращены.

Руководство совершенно очевидно рассчитывало на то, что разоблачения Слинга, Швермовой и Клементиса несколько отвлекут внимание от вызывающих раздражение экономических недостатков. Но это оправдалось лишь в отношении действительно преданных партийных работников.

Летом 1951 года обстановка в стране стала взрывоопасной. Почти всюду, даже в Праге, вспыхивали забастовки. Прекратили работу крупные заводы в Брно, и тысячи рабочих вышли на улицы на демонстрацию. Делегации из различных районов страны стекались в Прагу и резко выступали на общественных и партийных собраниях. В конце концов в протестах стали участвовать даже районные партийные работники, а в состав делегаций, направляемых в Прагу, входили секретари районных парторганизаций и члены местных президиумов.

Создалась революционная ситуация, в точности соответствовавшая тому, что было запланировано операцией «Раскол». Но сейчас она развивалась самостоятельно, не было никакой нужды в агентах-провокаторах. В Нюрнберге, в Германии, были подняты по тревоге свободные чешские силы, входившие в состав Интернациональной бригады – детища американской армии. Они должны были оказать помощь стихийному восстанию в Чехословакии, которое ожидалось каждую минуту, но все еще не начиналось.

Оно было так близко, что казалось: еще один толчок, еще один удар, и весь политический и государственный строй в Чехословакии развалится. Операция «Раскол» потеряла всякий интерес к ныне арестованному Владимиру Клементису. Аллен Даллес был накануне своего самого большого улова.

ГЛАВА 13. ВЕЛИКИЙ СОКРУШИТЕЛЬ

Рудольф Сланский был вторым человеком в Чехословакии после Готвальда к 1950 году, по мере того как Готвальд все больше замыкался в себе. Сланский, в сущности, стал руководить партией и страной. Власть не была тяжелым бременем для него, и хотя он держался несколько в тени, его всегда уважали и часто боялись. Он, несомненно, был сталинистом, и его действия совпадали с его словами: оппозицию надлежало уничтожить, выкорчевать и истребить, пусть лучше страдают 10 невинных жертв, чем один виновный останется на свободе.

Для Аллена Даллеса и ЦРУ Рудольф Сланский был единственным человеком, способным удержать Чехословакию в коммунистическом блоке. Только он способен был сдержать назревавший бунт. Сланский должен уйти. Его необходимо убрать при помощи тех же самых методов, которые Даллес так беспощадно использовал против других людей.

Сын богатого купца, крепкого телосложения, рыжий, с нависающими бровями, Сланский производил внушительное впечатление. С юных лет он участвовал в коммунистическом движении. Хотя коммунистическая партия находилась в Чехословакии на легальном положении, у нее постоянно были конфликты с полицией из-за подстрекания к забастовкам и разжигания недовольства.

Сланский легко мог занять видное и почетное положение одного из руководителей партии, но он предпочел более опасную и гораздо менее спокойную судьбу партийного активиста в низах. В 1936 году, спасаясь от полиции, он был вынужден покинуть страну и уехал в Советский Союз. Там во время войны Сланский снова показал, что у него нет недостатка в храбрости. В качестве одного из лидеров партии он мог играть в Москве важную роль, но он предпочел выброситься на парашюте на территорию Словакии, присоединился к словацким партизанам и воевал со словацкими партизанами против немцев. По масштабам Второй мировой войны эта борьба не была большой, но она ничуть не менее героическая, чем любая другая.

Те, кто хорошо знал Сланского, говорили, что в молодости он был общительным и веселым товарищем, но после того, как во время войны в Москве был таинственным образом похищен младший из его детей, Сланский совершенно изменился, стал замкнутым, жестким, грубым.

Но те, кому досталось от него после войны, вряд ли могли сделать скидку на это. Они видели в нем только душителя нации, человека, лишенного человечности или жалости. И американцы не сомневались в том, что Сланский заслуживает именно ту участь, которую они для него готовили.

Для любой хорошей тайной операции нужна удача, и эта удача сопутствовала Аллену Даллесу. Генералу Гелену удалось в свое время ввести немецкого агента, чешского Святло, в высшие сферы чешской службы безопасности. Хотя имя этого агента пока остается неизвестным, нет сомнения в том, что он действительно существовал. Он занимал настолько ответственное положение, что на одном из этапов операции даже преднамеренно игнорировал прямые указания Сталина.

Подарком для Даллеса явилось и то, что чешские «филдисты» упомянули имя Рудольфа Сланского на начальной стадии следствия. В конце концов именно Сланский назначил их на посты и отдавал им приказания. Многие из арестованных ссылались на указания Сланского, а также президента Готвальда, чтобы доказать беспочвенность выдвинутых против них обвинений, и полагали, что их невиновность будет восстановлена, если доказать, что проводившаяся ими линия, взятая ныне под подозрение, соответствовала указаниям Сланского.

До середины лета 1951 года правительство стремилось задержать начало показательного процесса с Отто Слингом (чешским Райком) в качестве главного обвиняемого. В феврале 1951 года служба безопасности предоставила ЦК полный доклад о Слинге и его преступлениях. «Жестокий и циничный шпион и убийца», «преступное чудовище», «подлый ренегат» и «злобный авантюрист» – так в докладе говорилось о Слинге. Он планировал убийство Готвальда и Сланского и захват власти. Но поскольку имя Рудольфа Сланского все больше и больше упоминалось в протоколах допросов Слинга и других арестованных, служба безопасности начала проявлять большой интерес к прошлому своего генерального секретаря. Слинг понимал, что если ему удастся отвлечь от себя внимание, то он сумеет спастись. И он стал преднамеренно обвинять Сланского. Сам президент Готвальд, узнав, какой оборот приняли допросы обвиняемых, запретил следователям упоминать имя Сланского. Но это не остановило службу безопасности.

Именно в этот момент вмешалась операция «Раскол». Два ответственных сотрудника службы безопасности майор Смола и Владимир Кагутек сообща решили, что информация, которой они располагают, является слишком важной, чтобы ее игнорировать. Поэтому ее следует довести до сведения соответствующих инстанций. И в июне 1951 года они убедили товарищей по работе направить материалы допросов не президенту Готвальду и даже не советским советникам, а прямо русскому послу в Праге. Это был акт неслыханной нелояльности по отношению к суверенному государству Чехословакия. Это было также прямым приглашением Сталину вмешаться в дело. Когда чешские партийные лидеры узнали об этом, они пришли в ярость, и по меньшей мере один из работников службы безопасности, который ходил в посольство, был арестован. Но дело было сделано.

Итак, давление продолжалось. Тщательно отредактированный советскими советниками доклад о разоблачении органами безопасности «еврейского буржуазного национализма», обвиняющий Сланского и Бедржиха Геминдера, заведующего международным отделом ЦК, был направлен президенту Готвальду и министру национальной безопасности Ладиславу Коприве. Под давлением Копривы Готвальд дал согласие разрешить расследование по этому вопросу с целью выяснения фактов. Но он не снял своего прежнего запрета относительно прямых вопросов о Рудольфе Сланском. Другими словами, если арестованные говорили о Сланском, то их показания могли быть зафиксированы; но спрашивать их о Сланском запрещалось. С учетом того, что происходило в то время в тюрьмах Чехословакии, это указание было бесполезным.

В июле вмешался Сталин. Советский посол в Праге верноподданнически уведомил Сталина об имеющихся подозрениях относительно Сланского. Может быть, начав подозревать, что эти показательные процессы спровоцированы американской разведкой, Сталин в 20-х числах июля направил Готвальду шифрованную депешу: «Мы получили компрометирующий материал на тов. Сланского и Геминдера, – писал он. – Мы считаем, что этот материал недостаточен для того, чтобы выдвигать против них обвинение. Отсюда следует, что в Праге недостаточно серьезно отнеслись к этой работе, и поэтому мы решили отозвать Боярского (главного советского советника) в Москву».

Готвальд в тот же день ответил на это послание: «Я совершенно с Вами согласен, что на основании имеющегося материала невозможно обвинить упомянутых в нем товарищей, а еще меньше – сделать какие-то выводы. Этот материал вдвойне сомнителен, поскольку заявления исходят от осужденных преступников. Таково было мое впечатление, как только я узнал об этом деле».

Сталин пригласил Готвальда в Москву для немедленного совещания. Но чешский президент извинился, сославшись на плохое здоровье, и направил в Москву доверенного помощника – заместителя премьер-министра Алексея Чепичку. Данный вопрос подвергся всестороннему обсуждению на заседании советского политбюро в полном составе 23 июля. Чепичка рассказал, как развивалось следствие, каким образом на нем всплыли имена Сланского и Геминдера.

Сталин снова стал защищать их. «Это, возможно, провокация со стороны врага», – сказал он и привел примеры, как «честные члены партии были ложно обвинены арестованными. Чтобы не допустить использования результатов работы следственных органов врагом в своих интересах, необходимо, чтобы эти органы находились под постоянным и строгим контролем; это нужно и для того, чтобы предотвратить распространение настроений недоверия по отношению к руководящим деятелям». Вспышка интуиции позволила ему проникнуть в замысел операции «Раскол», но он все еще не понимал, что такая операция существует. Он отослал Чепичку обратно с письмом к Готвальду: «Мы полагаем, как и раньше, что заявления осужденных лиц, не подтвержденные доказательствами, не могут служить основой для обвинений работников, хорошо известных партии своей положительной работой. Поэтому Вы правы, что проявляете осторожность и не доверяете опытным преступникам в том, что касается товарищей Сланского и Геминдера».

Но Сланский не получил полной реабилитации. Сталин порекомендовал снять Сланского с поста генерального секретаря, потому что тот допустил ошибки, предоставив высокие посты «враждебным элементам». И снова Сталин был прав: Сланский стал слишком деспотичным генеральным секретарем; и, безусловно, с партийной точки зрения многие из назначений, сделанных им вопреки советам других, были ошибочными. В партии, как и в правительстве, не все обстояло гладко, и Сланский в большой мере нес за это ответственность. Готвальд немедленно согласился с «организационными мерами, которые Вы рекомендуете по делу тов. Сланского… Мы намерены дать ему пост в правительстве».

Интересно, что Готвальд изменил своему истинному мнению, выраженному в проекте ответа, который никогда не был отослан Сталину. В этом проекте он полностью был на стороне Сланского и критиковал самого себя. Данный факт показывает, что Готвальд был слаб и нерешителен. Сланский являлся его ближайшим другом внутри партийной иерархии. И тем не менее, когда надо было об этом написать самому Сталину, Готвальд предпочел не выступить в защиту друга.

Через несколько дней вся Чехословакия отмечала 50-летие Сланского. В газетах печатались статьи и письма, восхваляющие его. За заслуги в строительстве социализма он был награжден высшей чехословацкой наградой – орденом Клемента Готвальда. Но самым главным (хотя он об этом не знал) было то, что министр внутренних дел дал директиву следственным органам, в которой, ссылаясь на Сталина и Готвальда, запрещал задавать какие-либо прямые вопросы относительно Сланского.

В сентябре 1951 года Сланский лишился своего могущественного положения как секретаря партии; он все еще оставался членом политбюро и заместителем премьер-министра. ЦК партии, удовлетворенный самокритичностью Сланского, отмечал, что он «признал свои ошибки с большевистской искренностью».

(Любопытная переписка между Сталиным и Готвальдом опубликована в книге «Чешские политические процессы 1950-1954 гг.». Лондон. Макдональд. В этой книге Иржи Пеликаном представлена версия доклада о процессах, составленного в 1968 году чешской правительственной комиссией. Этот доклад был уничтожен до того, как мог быть опубликован в Праге.) Интересно, что известие о смещении Сланского было встречено с удовлетворением по всей стране. Те, кто был настроен враждебно к партии и страшился, по понятным причинам, Сланского, полагали, что увольнение самого главного сторонника твердой линии должно означать ослабление всей той машины террора, которую он создал. Члены партии, у которых он никогда не пользовался особой популярностью, также горячо одобряли принятое решение. Даже самым фанатичным из них было ясно, что коммунистическое правительство отнюдь не оказалось тем благом, на которое они рассчитывали. Экономику сотрясал один кризис за другим. Средний рабочий был настроен враждебно. Теперь, когда высшее руководство признало, что были допущены ошибки, и сняло с занимаемого поста человека, ответственного за них, страна вздохнула с надеждой, а престиж Готвальда вырос еще больше. Каждый знал, что Сланский был его другом и ближайшим соратником. Но дружба не может помешать решениям, принимаемым честным правительством.

По оценке Даллеса, вмешательство Сталина не было характерным, к тому же оно натолкнулось на операцию, развивавшуюся успешно. Оно не могло остановить хода операции, поскольку сотрудники службы безопасности, вовлеченные в нее, в первую очередь западногерманский агент, игнорировали приказ и продолжали допрашивать своих арестованных о Сланском.

В августе, за месяц до смещения Сланского, эти люди решили, что у них есть достаточно доказательств против Сланского, оправдывающих их неподчинение приказам. Они вырвали у Карела Шваба, бывшего главы службы безопасности и заместителя министра внутренних дел, уже находившегося в тюрьме несколько месяцев, заявление, разоблачающее Сланского в шпионаже. Президент Готвальд отнесся к этому докладу с полной серьезностью и отказался от своих возражений против постановки на следствии прямых вопросов относительно Сланского.

Если первоначально надежды Даллеса усилились, то затем наступило разочарование, когда было объявлено о реорганизации чешского правительства и стало ясно, что Сланский все еще сохраняет сильные позиции в руководстве. Очевидно, что операция «Раскол» не сработала, как это было рассчитано и в Польше. Правда, Гомулка был арестован Святло в августе 1951 года, однако не было никаких гарантий, что его когда-нибудь отдадут под суд. Но он, по крайней мере, сидел в тюрьме. В Чехословакии же результаты операции казались катастрофическими. Из-за того, что компрометирующие данные на Сланского были доведены до русского посольства, операция лишь разбудила в сознании Сталина подозрение, что он является жертвой мистификации. Хотя Сланский и был унижен, его смещение скорее усилило, чем ослабило позиции партии в Чехословакии. Оказалось, что Сталин не намерен сразу же осудить Сланского, и было сомнительно, смогут ли новые доказательства убедить его изменить свое мнение. Готвальд был теперь достаточно слабым, чтобы уступить малейшему давлению со стороны своей службы безопасности. Он пожертвовал своим другом, но он вряд ли был способен травить его, взять на себя инициативу и убедить Сталина, что со Сланским будет покончено.

Операция «Раскол» так успешно действовала в прошлом, потому что простое обвинение оказывалось достаточным, чтобы уничтожить людей, относительно которых существовали политические сомнения. В Чехословакии работники службы безопасности утверждали, что Сланский был главой заговора с целью совершения государственного переворота. Политические же руководители считали, что Слинг возглавлял заговор с целью убийства Сланского.

Нет никаких сомнений, что определенную роль в аресте Сланского сыграло то обстоятельство, что он был евреем.

Сионизм по воле Сталина неожиданно превратился в такой же тяжкий грех, как титоизм, а еврей, занимающий высокий пост, будучи однажды назван сионистом, немедленно брался под подозрение. Чешские евреи были особенно уязвимы. Коммунистический блок первоначально поддержал создание Государства Израиль, но по мере увеличения в Израиле американского влияния эта позиция должна была измениться. Однако Чехословакия поддерживала израильтян гораздо более открыто, чем любая другая страна внутри блока – в политическом, военном и экономическом отношениях; она, возможно, с некоторым запозданием уяснила поворот Кремля в этом вопросе. Борьба против европейского ( публикатор: так у переводчика) буржуазного национализма и сионизма уже получила довольно уродливое отражение внутри Рузинской тюрьмы. В своей книге «На судебном процессе» Артур Лондон описывает, как майор Смола схватил его за горло, крича при этом: «Мы избавимся от вашей отвратительной расы! Вы все одинаковые. Гитлер не во всем был прав. Но он уничтожал евреев, и в этом он был прав. Слишком много вас избежало газовой камеры. Мы закончим то, что он начал. Мы похороним тебя и вашу отвратительную расу на глубине 10 ярдов».