Текст книги "Ошибка Либермана"

Автор книги: Стюарт Мелвин Камински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– На этой неделе парень заканчивает работу в полдесятого вечера, – сообщила она. – Он может прийти в любой момент до часа ночи, а то и позже.

– Мы будем на месте без четверти девять, – заверил ее Либерман.

– Напротив моего дома есть мотель с китайским рестораном, – сказала Эстральда. – Оттуда видны вход в дом и холл.

– Нам будет лучше видно из холла, – заметил Хэнраган.

– Но и вас будет лучше видно, – предположила она. – Я не хочу неприятностей с домовым комитетом. Мне еще продавать эту квартиру. Я была очень осторожна, а тут копы сидят в холле… Нет уж, спасибо. Кстати, из китайского ресторана вы сможете видеть мое окно, а из холла его не видно. Просто будьте рядом на случай, если вы мне понадобитесь. Позвоните мне, когда приедете на место. В любое время до половины десятого. Мой телефон у вас есть.

Либерман посмотрел на Хэнрагана, который глубоко вздохнул и кивнул. Либерман тоже кивнул Эстральде, хотя она и так уже поняла.

– Значит, заметано, – сказала она, вставая и широко улыбаясь Либерману. – Ты ведь не веришь, что я отправлюсь прямо в Техас, правда, viejo?

– Почему нет? – спросил Либерман.

– Может, и не отправлюсь, – добавила она, вздохнув, и, поднявшись, поправила тесное платье. – Я могу продавать только себя. Молодость ведь дается не навсегда, и мы живем не вечно, никто из нас не вечен, verdad [7]7
  Verdad – верно ( исп.).


[Закрыть]?

– Леди, – заявил Хэнраган, – что вы здесь морочите нам головы? Мы все знаем, что ты могла бы заплатить какому-нибудь наркоману с улицы четыре сотни, чтобы он отправил этого парня на тот свет.

– Нет, – возразила Эстральда, рассмеявшись, и сделала шаг в сторону двери. – Если бы я платила за убийство всех психов, с которыми общаюсь, я бы разорилась, а все вокруг было бы завалено трупами. Не опаздывай, viejo.

– Мы будем вовремя, – пообещал Либерман, и она вышла походкой, предназначенной специально для старых хрычей, смаковавших воспоминания.

Она еще не дошла до двери, когда за стойкой зазвонил телефон. Мэйш не спешил взять трубку, он сделал это только после того, как Эстральда скрылась из вида и старые хрычи начали разбор ее достоинств.

– Нам не нужен ее список, Эйб, – заявил Хэнраган, пересев на другое место в кабинке и повернув вентилятор так, чтобы тоже оказаться в поле его действия. – Нам повезет, если хотя бы половина этой истории про клиента Эстральды окажется правдой.

– Давай считать, что мы делаем прощальный подарок. Мы ей многим обязаны, – сказал Либерман.

– Эйб, – крикнул Мэйш, – тебя к телефону.

Либерман медленно поднялся, зная, что после часа, проведенного в одном положении, предупреждающая боль в пораженных артритом коленях неизбежна.

– Что за подружка, Эйбеле? – спросил старик в кепке, сидевший у стойки.

– Мэйш, – донесся от столика старых хрычей голос Гарри, – позвони Бесс. Скажи ей, что у Эйба шуры-муры с дочкой Риты Хейуорт, принцессой…

– …Кэролайн, – подсказал Хауи Чэнь.

– Джесмин, – закончил Сид Леван, который немного смахивал на Никиту Хрущева.

– Эйб? – произнес женский голос в трубке.

– Я тебя слушаю, Луиза.

– Только что поступил звонок, – сообщила Луиза Джексон из полицейского участка на Кларк-стрит. – Сын Хосе Руиса видел Дель Соля в ресторане «Чапультапек» меньше часа назад.

Эмилиано «Эль Перро» Дель Соль до полусмерти избил Сильвию Эстебан телефонной трубкой за то, что та разговаривала, когда по радио пел Хулио Иглесиас. Говорили, будто Эль Перро перерезал горло одному из братьев Варга, когда тот случайно наступил ему на ногу. Не один знакомец Либермана был в баре «Дос Эрманос» в ту ночь, когда Эль Перро избил до бесчувствия двух строителей, посмевших посмотреть на него, когда он медленно и с трудом сочинял письмо своей матери в Панаму. Эль Перро был главарем банды «Тентакулос» – «щупальца», и эти парни считали, что Норт-авеню принадлежит им.

– Спасибо, Луиза. Мы едем.

Либерман повесил трубку и кивнул Хэнрагану, выходившему из кабинки.

– Эль Перро, – сказал Либерман. – «Чапультапек» на Норт-авеню.

– Это будет тот еще денек, Эйб, – заметил Хэнраган, вздыхая.

– Будем надеяться, Отец Мэрфи [8]8
  Отец Мэрфи – персонаж популярного телесериала 1980-х гг., герой фронтира, переодевшись священником, помогает бедным сиротам.


[Закрыть], – ответил Либерман. – Мэйш, возможно, я еще заскочу попозже.

Мэйш пожал плечами, Гершл Розен, обнадеженный своей предыдущей попыткой сострить, бросил:

– Если вернешься без шлюшки, Чэнь выбросит тебя на улицу приемом кунг-фу. Правда, Чэнь?

– А то как же, – сказал Чэнь под общий хохот, и оба полицейских вышли на Девон-авеню.

Либерман и Хэнраган шли по тротуару к своей машине – «бьюик» цвета серый металлик, визжит при торможении, был припаркован перед магазином велосипедов Хинки. Последний, как и большинство евреев в этом районе, включая Либермана, тридцать лет назад перебрался в северную часть города из Уэст-Сайда в Олбани-парк. Белые бедняки-южане и индийцы вытеснили их еще дальше на север, в Роджерс-парк, а теперь и там стали заметны перемены. Восточную часть Роджерс-парка, от озера Мичиган до Ридж-роуд, уже уступили русским иммигрантам, вьетнамцам, латиноамериканцам и белым босякам. Западная часть, где жил Либерман, еще держалась. Китайцы и корейцы помогли стабилизировать ситуацию в этом районе, но исход евреев продолжался. Можно было перебраться в Скоки, если ты не мог позволить себе переехать еще дальше, в Уилметт или Хайленд-парк.

В Роджерс-парке на каждом шагу попадались как бы напоминания о добрых старых временах в Лондейле, который был «еврейским городом», пока туда не перебрались чернокожие. Надпись на вывеске Хинки маленькими белыми буквами гласила: «Раньше – на углу Рузвельт-роуд и Сентрал-парка». Хот-доги Сэма и Гарри на Уэстерн-авеню перещеголял Хинки. Посреди магазина висела копия указателя с названием улицы из старого района.

Либерман вел машину, понимая, как и Хэнраган, что тот придет в норму лишь после обеда.

Проступок Эль Перро на этот раз был небольшим. Он задолжал Сэму Резнику двести долларов. Резник, старый друг Либермана из Уэст-Сайда, был владельцем магазина скобяных изделий на Норт-авеню. Эль Перро приобрел разные инструменты и ножи «в кредит». Кредит был дан давно, и Резник понимал, что получить долг необходимо – иначе он потеряет уважение в районе, и тогда ему придется уехать. Угрозу для Резника представляла не столько сумма долга, сколько сам факт его существования. Формально магазин скобяных изделий Резника находился далеко за пределами участка Либермана. Раньше он заглядывал в этот район, но пять лет назад, благодаря возрасту, его перевели поближе к дому, хотя и не повысили.

– Жизнь нелегка, – сказал Хэнраган, глядя из окна машины на цепочку индийских ресторанчиков и лавок, где продавались сари, пока они ехали к Уэстерн-авеню.

– Другой и быть не может, – заметил Либерман. – Ты песню такую вспомнил или особенно остро чувствуешь себя отцом Мэрфи сегодня утром?

– Цены растут. Акции падают. Люди тырят что ни попадя, кто яблоко, кто банку помидоров. И так уже развалили все, – ворчал Хэнраган. – Святые не слышат молитв. А дети? Они бросают тебя в час, когда нужны больше всего. Когда будешь лежать на смертном одре, со свечками в изголовье и у ног, они окажутся тут как тут, станут просить твоего благословения, рыдать… Знаешь, что тогда им надо сказать? Что я им скажу?

– Нет, Билл, что ты им скажешь?

Либерман поправил очки на носу и повернул на юг, к Уэстерн. Запах из пышечной «Данкин донатс» проникал через открытые окна, и Либерман почувствовал тошноту.

– Пошли вон! Где вас носило, когда вы были нужны мне?

– Это ты кому? – спросил Либерман.

– Майклу, – со вздохом сказал Хэнраган. – Тому, что в Буффало. Собирался приехать на несколько недель, привезти с собой жену и ребенка. Знаешь, что они решили?

– Эмигрировать в Австралию, – предположил Либерман.

– Близко. Поехать в «Диснейуорлд». Рев музыки и роботы, похожие на зомби. Напугают ребенка до полусмерти. Если бы я мог лишить их какого-нибудь наследства… Сколько времени на твоих?

– Около половины третьего, – отозвался Либерман.

– Не хочешь заехать к Сайми по дороге? – спросил Хэнраган, глядя в окно на великолепный автосалон «Понтиак». – По гамбургеру и пивку?

– Не хочу упустить Эль Перро, – ответил Либерман.

– Понятно, – сказал Хэнраган, поднимая руку и страдальчески улыбаясь. – Понятно. С чего бы друзьям быть внимательней, чем дети? К чему выполнять обязательства и обещания? Ты знаешь, какой сегодня день?

– Пятница.

– Семь лет и шесть дней после химчистки, – напомнил Хэнраган.

– Ты не можешь знать, сколько дней, Мэрфи, – заметил Либерман.

– Плюс-минус день-два, Ребе. День-два.

Этот инцидент в шестиэтажном универмаге начался с обычного вызова. Перебранка, крики в помещении химчистки на Питерсен-стрит. Позвонили из соседней пиццерии, сказали, что крики отпугивают клиентов. Либерман и Хэнраган приняли вызов, когда ехали в машине с жертвой грабежа. Они добрались до химчистки в три с небольшим, услышали голоса за дверью – кто-то спорил. Либерман постучал. Ему не открыли.

Он постучал еще раз, и кто-то подошел открыть дверь. У этого человека в очень маленькой руке был очень большой пятизарядный пистолет тридцать восьмого калибра «Хопкинс энд Аллен». Ствол смотрел прямо на Либермана. Зрелище было комичное. Трясущийся человечек с курчавыми волосами и большим пистолетом, а за ним – чернокожий здоровяк в форме рассыльного.

– Опустите пистолет… – начал Либерман, но его прервал первый выстрел.

Он не понял, попали в него или промахнулись. Только подумал: «Интересно, кто этот тип, что собирается меня убить?»

Грохнул второй выстрел, но пуля прошила окно химчистки, и стекла брызнули на тротуар. Стрелявший промахнулся на добрых два метра: человечек с большой пушкой падал на пол с огромной дырой в груди от пули из табельного пистолета Хэнрагана.

Это было давно и одновременно как будто только что, но…

– Мы зайдем к Сайми после того, как повидаемся с Эль Перро, – предложил Либерман.

Хэнраган удовольствовался этим обещанием и остальную часть пути разглагольствовал о неблагодарности друзей и родственников. Либерман его не слушал, но время от времени кивал и вставлял словечко, как тот парень, который каждый год изображал Санта-Клауса по радио и отвечал на телефонные звонки детей. Санта-Клаус не давал обещаний, много смеялся и спрашивал звонивших мальчиков и девочек, хорошо ли они себя вели в прошедшем году.

Хэнраган много пил еще пятнадцать лет назад, когда стал напарником Либермана после того, как сменил Хавьера Флореса, ушедшего на пенсию. Однако это были цветочки по сравнению с тем, как Билл запил пять лет назад, когда от него ушла жена Морин, оставив его в пустом доме в Рейвенсвуде. О разводе речи не было – они были благочестивыми католиками. Не было и мысли о том, чтобы уехать из города. Либерман помог Морин получить работу в бухгалтерской компании Сола Шустера. Когда два сына Хэнрагана с семьями приезжали в город, Билл и Морин встречались в своем доме, устраивали праздничный обед, и Морин возвращалась в свою квартиру только после того, как все разъезжались.

Норт-авеню близ Кроуфорда была широкой, оживленной и полной парковок. Толстая женщина в голубом платье переложила хозяйственную сумку из одной руки в другую и что-то быстро говорила своей подруге или сестре, такой же толстухе. Когда Либерман и Хэнраган вышли из машины и заперли ее, женщины прошли мимо них, и Эйб почувствовал запах пота, который не был ни приятным, ни отталкивающим.

Ресторан «Чапультапек» находился на другой стороне улицы. Полицейские дошли до перекрестка, подождали, пока загорится зеленый сигнал светофора, и пересекли дорогу, не обращая внимания на визг тормозов. У тонированного окна «Чапультапека» они заметили тощего парнишку в черном. Тот внимательно следил за улицей – нет ли какой опасности. Присутствие этого парня доказывало, что Эмилиано в ресторане. Возможно, он выполнял функции системы раннего оповещения, но одновременно и сигнализировал врагу: «Если вы ищете Эль Перро, вы пришли туда, куда надо».

Эмилиано хотел обезопасить себя, но вместо этого подставлялся под удар. Он хотел нравиться людям, хотел, чтобы его любили, им восхищались, но причинял боль тем, кто оказывался слишком близко к нему, и сам смеялся над этой болью.

– Фернандес, – с усмешкой сказал Хэнраган парню. – Ну что, успел обрюхатить какую-нибудь двенадцатилетку за последний месяц?

Ответной улыбки не последовало – Фернандес пристально смотрел на Либермана, карие глаза изучали его с головы до ног и снова возвращались наверх. Он кивнул, и полицейские вошли в ресторан, окунувшись в кромешную тьму и громкую музыку.

Хулио Иглесиас пел песню, которую Либерман раньше не слышал.

Он не видел ничего, кроме неясных силуэтов, пока глаза не привыкли к желто-коричневому свету ламп на столиках и слабому мерцанию неоновой рекламы мексиканского пива на стене. Запах жареного, доносившийся из кухни, пробуждал воспоминания.

– Посмотрите-ка, кто пришел, – раздался голос Эль Пeppo. – Священник и Ребе. Это больше не твоя территория, приятель. Пришел изгнать беса?

– Эмилиано, – начал Либерман.

– Ш-ш-ш, – прошептал Эль Перро. – La cancion. Песня.

Глаза Либермана постепенно привыкли к темноте, и он начал различать фигуры и лица находившихся в помещении. Девять «щупалец», включая Эмилиано, сидели за столиками крошечного ресторанчика и слушали Хулио Иглесиаса. На каждом столике были тарелка с мясной нарезкой и горка мексиканского хлеба.

Эмилиано улыбнулся Либерману и Хэнрагану и кивнул на музыкальный автомат у окна. Хэнраган улыбнулся в ответ и уставился на Эль Перро. Долго смотреть на Эль Перро не стоило – такими жуткими шрамами было исполосовано его лицо. Один, полученный в Бог весть какой схватке, тянулся от правого глаза через нос к левой стороне рта. Он был грубый, красный, его, видно, полдня зашивали. Нос Эмилиано ломали несчетное число раз, там почти не осталось кости, а хряща совсем не было. Когда Эль Перро задумывался, что случалось редко и производило пугающее впечатление, он играл со своим носом, то расплющивая его большим пальцем, то задумчиво прижимая на одну сторону. Зубы у него были белые, но неровные, острый верхний клык торчал как зуб вампира. Черные волосы Эмилиано зачесывал назад.

Либерман подумал про себя, что в аду Эль Перро мог бы сойти за кинозвезду.

Песня кончилась, и Эмилиано глубоко вздохнул, вынул щетку для волос и поправил прическу.

– Хорошо поет парень, viejo, – сказал он. – Знаешь, я однажды с ним встречался.

– Ну, после этого чего же еще желать? – заметил Либерман.

– Да-а, – мечтательно протянул Эмилиано, водя щеткой по волосам. – Надо было с ним сфотографироваться, а, Пьедрас?

Низкий скрипучий голос ответил:

– Надо ты и он фотографировать.

– Да-а, – согласился Эмилиано, глядя на Эйба. – Ну, как я смотрюсь? Как Пэт Райли, баскетбольный, мать его, тренер «Лейкерс» по ящику?

– Есть сходство, – признал Либерман. Эль Перро нисколько не напоминал Пэта Райли, но Либерман был не самоубийца.

– Вот именно, твою мать, – серьезно заявил Эмилиано. – Все говорят, что я на него похож. Да ты что стоишь? Садись, парень.

Ресторан казался еще меньше, чем его помнил Либерман. Здесь был небольшой цветочный магазин, когда Альфонсо и Анжелика Наранита купили его и переоборудовали в ресторан. Анжелика хорошо готовила, но у четы Наранита не было честолюбивых устремлений. Дети выросли, и этот ресторанчик был достаточно хорош для них – по крайней мере, так было до тех пор, пока Эмилиано Дель Соль не решил назвать его своим вторым домом.

Наступила тишина. «Щупальца» спокойно ожидали команды Эль Перро – что им делать или думать в присутствии двух полицейских.

– Ты услышал, что я здесь, и решил навестить эти места, чтобы повидаться со старым амиго, – предположил Эмилиано, сложив кусок хлеба наподобие щипцов и опустив его в тарелку. Он ухватил кусок мяса с кровью и протянул Либерману. – Попробуй. Я велел Анжелике не жалеть сахара и положить и чуть больше соуса халапеньо.

Либерман откусил кусок. Во рту сладко жгло. Он жевал, зная, что потом это ему дорого обойдется. Эмилиано наблюдал за ним с благосклонной улыбкой. Хэнраган проглотил мясо с хлебом, не разжевывая.

– Ну что, вкусно?

– Пикантно, – оценил Либерман.

– Хочешь пива? – спросил Эмилиано и окунул хлеб в мясной соус, на этот раз для себя. Либерман не успел ответить, как черная рука с вытатуированным на ней скорпионом подала ему и Хэнрагану открытые бутылки.

Эмилиано наклонился к полицейским, и, дыша огнем, прошептал:

– Как говорится в рекламе – лучше этого вам не найти. А теперь скажите, зачем пришли?

– Скобяные товары Резника, – объяснил Либерман.

– Скобяные товары Резника, – повторил Эмилиано с набитым ртом.

– Ты задолжал Резнику, – сказал Эйб. – Ты должен ему двести долларов сорок центов.

– Интересно, – отметил Эмилиано, глядя на своих собратьев по банде, которым все это, по-видимому, не казалось уж очень интересным. – А если я скажу, что не буду платить двести долларов сорок центов?

– Тогда мы можем поторговаться, – сказал Либерман.

– Поторговаться насчет чего?

– Мы можем забыть про сорок центов, – ответил Либерман.

– Это щедро, – серьезно произнес Эль Перро, кивнув головой. – Очень щедро. Двести долларов – это туалетная бумага, чтобы подтереть мою nalga [9]9
  Nalga – задница ( исп.).


[Закрыть], – прошептал Эль Перро, лицо которого находилось теперь всего в нескольких сантиметрах от лица Либермана. Он сделал жест, как бы подтираясь.

Кто-то засмеялся, но это была неправильная реакция. Эль Перро покосился на темный угол, откуда донесся смех. Затем кто-то заворочался за столиком позади Либермана, и полицейский услышал, как этот кто-то встал и направился к ним. Большая фигура наклонилась, прошептала что-то на ухо Эмилиано и затем отошла.

– Пьедрас говорит, вам надо отрезать яйца и бросить обоих в пруд Гартфилд-парка, – сообщил полицейским Эль Перро, откидываясь на спинку стула. – Пьедрас хороший боец, но немного с приветом. Не хотелось бы отрезать вам яйца. Мы можем просто бросить вас в пруд. Там так много дерьма, что ты подавишься использованной резинкой, прежде чем выплывешь на поверхность. – Он повернулся к Пьедрасу, который сел за спинами полицейских, и заорал: – Ты слышал, что я только что сказал, Карлос? Я сказал, что ты умеешь драться, но ты псих, понятно? Нельзя убивать копов почем зря. Кроме того, Ребе – он особенный. Он – первый коп, который меня арестовал. Я был маленьким говнюком, лет, наверное, десяти, верно, Ребе?

– Маленьким говнюком, – согласился Либерман.

– Признайся, что ты псих, Карлос, – мягко произнес Эль Перро.

– Я псих, – не стал спорить Пьедрас.

– Репутация «щупалец» пострадает, если влезать в долги и не платить по ним, – заявил Либерман. – Ты заплатишь свои долги, ты заплатишь моему доброму другу Резнику, и в районе все будут говорить, что Эмилиано Дель Соль – истинный patron [10]10
  Patron – здесь: покровитель ( исп.).


[Закрыть].

Эль Перро осушил бутылку пива и оглядел помещение.

– Здесь нет женщин, – заметил он. – Как так вышло, что здесь нет женщин?

–  Las mujeres estan a la casa donde usted dija… [11]11
  Женщины дома, как вы им велели ( исп.).


[Закрыть]– начал кто-то.

– Да знаю, знаю, – произнес Эль Перро раздраженно. – Это была всего лишь… э-э… – Он посмотрел на Либермана, ожидая от него помощи.

– Фигура речи, – подсказал Либерман, хотя это было не совсем то, что нужно.

– Фигура речи, – повторил Эль Перро. – Карлос, заплати viejo. Ты настоящий мужик, старина. Все мошенники, карманники, воры и проститутки, промышляющие в этом районе с давних времен, уважают тебя, Ребе, потому что ты кладешь на угрозы. – Эль Перро повернулся к «щупальцам». – Э, да ведь пару лет назад этот старый коп с грустным лицом вошел в бар «Мазатлан» и прострелил руку Педро-Паровозу Рамиресу. Мой брат это сам видел. Рамирес ограбил тот бар во второй раз за месяц и наступал на этого копа с разбитой бутылкой из-под текилы. Меня там не было, но мой братишка, хотя ему там не место, мне все рассказал. Viejoперешагнул через тушу на полу, забрал разбитую бутылку, которую Рамирес сжимал окровавленными пальцами, потрепал его по щеке, вытащил у него из кармана бумажник, вынул оттуда все деньги и отдал их Мануэлю Ортеге, бармену «Мазатлана». Мой брат видел, как Ортега положил эти деньги не в кассу, а к себе в карман. Ты не знал этого, правда, Либерман?

– Этого я не знал, – подтвердил Либерман, делая вид, что отпивает из своей бутылки.

– Но viejoне арестовал Педро Рамиреса, – продолжал Эль Перро. – Как вам нравится эта история?

–  Виепо, – хором ответили голоса из темноты.

Эль Перро удовлетворенно ухмыльнулся и продолжал:

– Через несколько месяцев мертвецки пьяный Рамирес, все еще с забинтованной рукой, зарезал почтальона по фамилии Перес. Рамирес принял его за Мануэля Ортегу. Ну, в чем мораль?

– Вяжи их, если попались, – ответил Хэнраган.

– Я забуду эти твои слова, – заявил Эль Перро. – Тебе повезло, что застал меня в хороший день.

– Да уж, – согласился Хэнраган.

Над плечом Либермана появилась рука с двумя стодолларовыми банкнотами.

– У меня нет мелочи, – раздался голос Пьедраса.

– Кто-нибудь, дайте сорок центов, – приказал Эль Перро.

Со всех сторон потянулись руки, выкладывающие на стол монеты.

Эль Перро засмеялся. Засмеялись все, кто был в ресторане. Либерман отсчитал сорок центов и положил их в карман.

– Тебе не интересно, что мы сделали с товаром, который купили у твоего друга Резника? – спросил Эль Перро.

– Нет, – ответил Либерман, вставая.

Эль Перро пожал плечами и, когда Хэнраган допил свое пиво и тоже поднялся с места, спросил:

– «Кабс» победят в этом году?

– Они будут побеждать каждый год, – сказал Либерман. – Как же иначе.

– Им нужны хорошие подачи, – заметил Эль Перро. – Им нужен этот маленький толстячок.

– Валенсуэла, – уточнил Либерман. – Правда, он уже не тот, что раньше.

– Жаль, – сказал Эль Перро.

Через две минуты Либерман и Хэнраган снова были на улице.

– Я всерьез думал, не пристрелить ли мне этого маленького ублюдка, – признался Хэнраган, когда они вышли.

– Ну это вряд ли, – сказал Либерман.

– Трудно стрелять в человека, который угощает тебя холодным пивом в жаркий день, – заметил Хэнраган. – А я раньше не слышал этой истории – как ты прострелил руку мексиканцу в баре.

– Не было этого, – произнес Либерман, когда они шли по тротуару.

Улица пахла потом, бензином и мексиканской едой. При хорошем обонянии можно также унюхать запах польских сосисок с кровью и поджаривающихся колбасок. Запахи перемешивались, как и люди на улице, преимущественно темнокожие и латиноамериканцы, но было и несколько круглых бело-розовых лиц тучных людей постарше, которые не захотели или не смогли перебраться в другие места из своего района.

– Я раньше жил в нескольких кварталах отсюда, – сказал Хэнраган. – Ходил в церковь Святого Леонарда, что на другой стороне парка. Мама стыдила меня и заставляла ходить на службу в эту церковь, а там были эти молчаливые круглолицые ирландцы, они собирались справа от алтаря на первых пяти-шести рядах. Когда я был ребенком, всю правую сторону церкви заполняли эти розовые физиономии. С каждым годом их становилось все меньше, и с каждым годом они становились все старше. Отец Конлон, чей ирландский акцент был для поляков таким же необычным, как для моей мамы и других ирландцев, казалось, обращался больше к этим розовощеким старикам, чем к нам, но, по-моему, не потому, что отдавал им предпочтение, – он просто думал, что до них труднее достучаться.

Они миновали мясную лавку Словотного, где белым мелком было написано, что сегодня в продаже суп с кровью, и зашли в магазин скобяных товаров Резника.

Либерман сложил губы в подобие улыбки – а возможно, просто попытался справиться с отрыжкой. Он сунул руку в карман пиджака и вытащил маленькую бутылочку нейтрализатора кислотности «Тамс».

– Вот, – сказал он, выкладывая на прилавок перед Резником деньги, полученные от Эль Перро. Одна банкнота спланировала в маленькую пластиковую емкость для брелоков.

Резник лучезарно улыбнулся и забрал деньги, радостно глядя на полицейских. Веки полузакрытых глаз Либермана опустились еще ниже. Он жевал таблетку «Тамса».

– Как вам это удалось? – спросил Резник.

– Мы просто вежливо его попросили, – ответил Хэнраган. – Эйб и Эль Перро – старые приятели.

– А знать его – значит любить его [12]12
  Строка из популярной песни «То Know Him Is to Love Him» американского музыканта и продюсера Фила Спектора.


[Закрыть], – провозгласил Либерман.

Резник открыл кассу и спрятал деньги в ящик с двойным дном рядом с пистолетом 32 калибра, который, насколько было известно Либерману, там всегда лежал.

– Ну что мне на это сказать? – спросил Резник, улыбаясь Либерману. Тот почесал волосатое ухо и уставился на выставленные в витрине керамические чашки ярких расцветок. – Как насчет того, чтобы взять гаечный ключ или что-нибудь для дома?

– Закажешь нам пару чизбургеров от «Солли», когда мы сюда зайдем в следующий раз, – предложил Либерман.

Когда они снова оказались в машине и ехали в направлении озера, Либерман бросил в рот еще несколько таблеток «Тамса» и сказал:

– Вальдес.

– Хочешь, чтобы я взял ее на себя? – спросил Хэнраган.

– Сегодня пятница, – напомнил Либерман.

Хэнраган кивнул и заметил:

– У меня нет более интересных занятий.

– А я возьму на себя следующее дело, – пообещал Либерман.

– Будем решать проблемы по мере поступления, – сказал Хэнраган. – По мере поступления.