Текст книги "Ошибка Либермана"

Автор книги: Стюарт Мелвин Камински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

9

Бесс вернулась чуть позже четырех, о чем была договоренность между всеми сторонами. Тодд уже ушел.

– Можно посмотреть новую серию «Пятницы, 13-е»? – спросил Барри, не успела закрыться входная дверь.

– Не хочу «Пятницу, 13-е», – сказала Мелисса.

– Никто не будет смотреть «Пятницу, 13-е», – крикнула Лайза из столовой, где пила шестую чашку кофе. Последние три были без кофеина, как и та, что стояла перед ней.

Бесс посмотрела на Либермана, который лениво прикрыл глаза, чтобы показать: он не знает, что было достигнуто, если вообще было достигнуто хоть что-нибудь. Бесс закрыла входную дверь и направилась к столу с пакетом.

– Халва, – объявила она. – Мраморная. Хотите?

Лайза равнодушно пожала плечами и продолжала пить кофе, уставившись на стол. Бесс посмотрела на Либермана, но он на этот раз не только закрыл глаза, но и едва заметно пожал плечами. Бесс пошла на кухню взять нож и деревянную доску для халвы.

– Кто завтра подающий? – спросил Барри.

– Сатклифф, – ответил Либерман. – На кого еще я повел бы тебя смотреть?

Барри понимающе улыбнулся.

– А я пойду с вами? – поинтересовалась Мелисса.

– Пойдешь, – ответил дед.

– А бабушка? – спросила Мелисса.

– Бабушка не ходит на бейсбол, – сказала Бесс, нарезая халву. Либерман схватил первый кусок, предложил его детям, которые отказались, и проглотил его в два приема. – Дело не в том, что бабушка не любит бейсбол. Просто она не может сидеть на жесткой скамейке или даже на скамейке с подушкой два или три часа.

– Давайте поиграем в охотников, истребляющих вредных животных за вознаграждение, – предложил Либерман. – Идите во двор и поищите змею. Доллар за штуку. Цент за червяка. О награде за других существ – кроме насекомых – можно договориться.

– Только не тащите их в дом, – предупредила Бесс.

Когда дети ушли, Либерман посмотрел на жену.

– Ну что? – сказала Бесс, усаживаясь за стол и в свою очередь протягивая руку за липким лакомством.

– Да ничего, – ответила Лайза. – Мы ни к чему не пришли.

– Мы договорились встретиться еще раз, – сказал Либерман. – Наметился прогресс. После часового разговора «нет» Лайзы стало менее категоричным, а обещания Тодда зазвучали более искренне.

– Папа, ты ошибаешься. – Лайза посмотрела на отца. – Ты теряешь свое время, мое время и делаешь все только сложнее – для меня, для детей, для мамы, для Тодда. Все кончено.

– Может быть, – сказал Либерман. – Вполне возможно. Но Тодд изъявил желание перейти в иудаизм.

– Я не хочу этого, – заявила Лайза. – Не знаю, откуда у него такое желание. Это не имеет никакого отношения к нашей проблеме. Лучше бы он сделал какой-нибудь грандиозный жест, который с ней связан.

– А в чем состоит проблема? – спросила Бесс. – Если дело не в…

– Мама, проблема тривиальная, – ответила Лайза, отодвигая чашку. – Даже говорить не хочется о таких обычных вещах: мне нужна свобода, нужно знать, что я могу идти, куда пожелаю, делать и говорить, что захочу, без чьего бы то ни было одобрения. Мама, Тодду нужно то же самое, хотя он этого не знает.

– А Барри и Мелисса?

– Это тоже тривиально, – вздохнула Лайза. – Для них же лучше, если мы станем жить счастливо врозь, чем если мы будем вместе и несчастны. И даже если детям не будет лучше, они все равно это переживут. Я готова все для них сделать, но не думаю, что должна ради них становиться несчастной. Я люблю детей. Я буду о них заботиться.

Дверь черного хода открылась, и вошла запыхавшаяся Мелисса.

– Дедушка, сколько за кошку?

– За живую? Я веду переговоры только о живых. За мертвых животных вы не получаете ничего, – сообщил Либерман, зевнув.

– За живую, – сказала Мелисса с нетерпением.

– Один доллар, если ты ее отпустишь, – объявил Либерман. – Это мое лучшее предложение. Если ты считаешь сумму недостаточной, тебе придется привлечь меня к судебной ответственности, но предупреждаю тебя – я знаю всех судей.

– Достаточно, – радостно согласилась Мелисса и убежала.

– Дамы, – произнес Либерман, вставая, – это момент, исполненный печали. Бесс, расскажи своей дочери, чего я никогда не делаю во второй половине дня.

– Ты хочешь, чтобы я…

– Нет, не это, – ответил Либерман, наклоняясь, чтобы поцеловать жену. – Я никогда не сплю днем. Никогда. Но сейчас собираюсь сделать именно это. Не знаю, является ли эта тяга к отдыху временным отступлением от правил или новым этапом в жизни. Если верно последнее и причиной тому возраст, обещаю вам, что не меньше недели буду пребывать в депрессии и требовать внимания. Моя речь окончена.

Он обошел вокруг стола и поцеловал дочь в щеку. Лайза его обняла:

– Спасибо за попытку, папа.

– Я не готов признать свое поражение, – сказал Либерман и пошел в спальню.

Хэнраган шесть раз менял намерение относительно того, что надеть на свидание с Айрис. У него было два костюма, один – в приличном состоянии, другой – измятый до невозможности. Однако костюм, возможно, слишком официальная одежда для обеда с последующим кино. Он примерил синие брюки и синий блейзер с белым свитером. Зеркало показало, что он слишком старается выглядеть щегольски. Отец Айрис может подумать, что он человек несерьезный. Хэнраган снял свитер и надел голубую рубашку и строгий галстук. Нет, все же слишком… Он переоделся в белую рубашку и солгал себе и зеркалу, пообещав сбросить десяток килограммов. У Хэнрагана было сильное искушение выпить немного виски. Даже трезвенники позволяют себе такое перед обедом. Но Уильям Хэнраган не мог обманывать себя. Он помнил, как Эстральда посмотрела на него перед смертью.

Хэнраган проверил замки и выключил свет: умелого вора не обманет оставленный гореть свет, он проникнет в дом, что бы Хэнраган ни сделал. А неумеха не найдет, где отключить сигнализацию, и сбежит, когда зазвучит сигнал тревоги.

Хэнраган еще раз проверил, достаточно ли хорошо выбрит. Да, все в полном порядке. Было еще светло, когда он отъехал от дома.

Он двигался медленно, не проезжал на желтый свет и думал о том, как ему следует себя вести, да и вообще, правильно ли он поступает, направляясь на эту встречу. К многоэтажному дому на Хойн-стрит, в котором жила Айрис, Хэнраган подъехал перед самым закатом.

Двое мальчиков лет восьми, один белый, другой китаец, смотрели, как Хэнраган подходит к двери и звонит. Хэнраган посмотрел на них и улыбнулся. Ответных улыбок не последовало. Щелкнул замок, Хэнраган толкнул внутреннюю дверь и вошел.

На противоположной стороне улицы припарковалась синяя «хонда». Она ехала за Хэнраганом от его дома. Водитель соблюдал осторожность, держался не слишком близко, не слишком далеко, всегда пропуская одну, две или три машины между собой и автомобилем Хэнрагана. Да уж, осторожности у него хватало.

Если бы все шло как обычно, то даже после нескольких порций спиртного – или, возможно, именно благодаря спиртному – Билл Хэнраган заметил бы слежку. Но это был не обычный вечер.

Мужчина в «хонде» бросил взгляд на двух мальчиков перед многоэтажным домом. Если бы они обратили на него внимание, он переставил бы машину или вышел из нее и завернул за угол. Но дети просто убежали.

Мужчина, сидевший в «хонде», откинулся на сиденье, надеясь, что еще до того, как Хэнраган выйдет из дома, на улице стемнеет. Он не хотел убивать полицейского, и, возможно, ему не придется этого делать. Убивать проституток – одно дело. Там все уляжется и забудется через несколько дней. Но убийство полицейского – совсем другое дело.

Мужчина наклонился вперед и открыл бардачок. Пистолет лежал там, смазанный, чистый. Он предпочитал – в случае необходимости – использовать именно пистолет. Но иногда, как с той женщиной, нельзя поступить так, как ты хочешь. И тогда приходится использовать то, что подвернулось под руку.

Он снова откинулся на сиденье, подавил искушение включить радио и, чтобы скоротать время, попытался вспомнить имена всех своих двоюродных братьев и сестер.

10

«Ригли Филд» – это гигантский прямоугольник, масса бетона, балок, поле за стенами, увитыми плющом, окруженное тридцатью с лишним тысячами деревянных сидений, где одни взрослые смотрят, как другие взрослые играют в мяч. Перед каждой игрой ворота «Ригли» открываются, как улыбка, обнажающая металлические зубы, и впускают толпы преданных болельщиков со всех концов страны – и из соседнего квартала, и из далекой Сарасоты, штат Флорида. «Ригли Филд» пахнет домом, настоящей травой, настоящим плющом и сияет ярким солнечным светом, хотя два года назад здесь установили мощные лампы.

Либерман любил «Ригли Филд» так же, как он любил «Кабс». Ему нравился запах свежевыкрашенных зеленой краской сидений в день открытия сезона. Ему нравились продавцы, разносившие пиво по проходам. Ему нравились болельщики на дешевых местах, которые неистово размахивали флагами и вопили, вдохновляя своих любимцев и сбивая с толку их противников.

Либерман приезжал насладиться бейсболом четыре-пять раз за лето, опускал солнцезащитный козырек на своей машине, чтобы продемонстрировать карточку «Полицейский на задании» и получить место для парковки, и отыскивал себе место. Одно место можно было найти почти всегда, даже когда трибуны переполнены, даже в последнюю минуту. Оги Слотсоу, который работал в «Ригли» охранником, всегда мог пристроить старого приятеля. У Либермана было только одно правило в отношении «Ригли» – он не ходил на вечерние матчи. Точка. Ни-ког-да. Вечерние матчи создавали ложное впечатление. Как будто играли не «Кабс». По вечерам трава казалась сине-зеленой, а игроки напоминали зомби. По вечерам они не лучились счастьем – бейсбол был для них работой. А днем это была игра, даже если ты зарабатывал два или три миллиона долларов в год.

На этот раз Либерман купил три билета. Места хорошие – в десятом ряду прямо за третьей базой. Он посадил Мелиссу рядом с собой, а Барри рядом с ней, предложил купить им обоим бейсболки с надписью «Кабс», но Барри сказал, что он уже слишком большой для этого. Мелисса согласилась. Либерман купил одну шапочку для себя и одну для Мелиссы.

Они пришли достаточно рано, чтобы успеть до начала игры выпить кока-колы и поесть хот-догов и земляных орехов. Они пришли достаточно рано, чтобы услышать, как четверо парней, сидевших перед ними, обмениваются мнениями об игре, которые – как достоверно знали Барри и Либерман – были ошибочными.

– Я всех здесь успел повидать, – сообщил Либерман внукам. – Когда я был еще в пеленках, мама взяла меня сюда посмотреть, как играет Малыш Рут. Он был в бостонской команде. По легенде, когда он промазал, мяч чуть не снес мне голову.

– Можно мне еще орехов? – спросила Мелисса.

– Позже, – ответил Либерман. – Я дам вам наесться до тошноты, если вы дождетесь последних иннингов. Договорились?

– А попить? – спросила она.

– И это тоже, – согласился он. – Я видел, как Билл Николсон, – продолжал Либерман, – засадил по мячу так, что он угодил прямо на крышу вон того здания. – Барри проследил взглядом, куда показывал дедушка, и снова стал смотреть на Сатклиффа, который появился на поле. – У Хэнка Зауэра как-то раз мяч полетел почти так же далеко, – сказал Либерман. – А Кайнер в конце своей карьеры ударил…

– Это Андре Доусон? – прокричала Мелисса.

«Кабс» выбежали на поле после того, как отзвучало «Знамя, усыпанное звездами» [39]39
  Национальный гимн США.


[Закрыть].

– Тихо, – сказал Барри. – Это не Доусон. Это Данстон.

– Как-то раз «Кабс» играли против Цинциннати. – Мелисса явно не понимала, о чем говорит Либерман. – Фонди был на первой базе, Тервилиджер на второй. Смоли был шорт-стоп. Бомхольц, скорее всего, был справа. Клузевски – великан, он рубашки на плечах разрезал, чтобы все видели его мускулы, – так он ударил почти…

– Кто играет? – спросил человек рядом с Либерманом.

Эйб даже не посмотрел на Эль Перро. С минуту назад на этом месте еще сидел маленький человечек с зеленым солнцезащитным козырьком на лбу.

– «Кабс» и Цинци, – ответил Либерман. – Хочешь земляных орехов?

– Нет, – сказал Эль Перро, оглядываясь вокруг с широкой улыбкой. В ярком солнечном свете он выглядел здесь неуместно. – Надо бы мне чаще сюда приходить, a, viejo?

– Надо бы, – согласился Либерман.

Барри и Мелисса посмотрели на человека, севшего рядом с их дедушкой. Тот тоже оглядел детей и ухмыльнулся. На нем были узкие черные кожаные штаны и жилет поверх рубашки с коротким рукавом. Шляпа тоже была черная, кожаная, с широкими полями.

– Вы Джокер? [40]40
  Джокер – здесь: отрицательный персонаж комиксов, главный враг Бэтмена.


[Закрыть]– спросила Мелисса.

– Его сосед слева, niña [41]41
  Детка ( исп.).


[Закрыть], – ответил Эль Перро. – А пиво здесь продают?

– Да, – сказал Либерман.

– Знаешь, Ребе, – заметил Эль Перро, – ты здорово смотришься в этой бейсболке.

– Я знаю, – сказал Либерман. – Хосе Мадера.

Сатклифф ударил мимо первого бэттера. Либерман счел это дурным знаком. Следующая подача была отбита в аут, а третий мяч бэттер послал в долгий полет до центра.

– Как ты думаешь, Ребе, почему Эль Перро оказался здесь рядом с тобой? – спросил Эмилиано. – Неужто я зашел сюда просто посмотреть на иннинг, понежиться на солнце и повидать старого друга?

– Вот что я тебе скажу. – Либерман наклонился к Эль Перро. – Ты слишком часто смотрел «Сокровище Сьерра-Мадре» [42]42
  «Сокровище Сьерра-Мадре» – фильм Джона Хьюстона (1948 г.), экранизация одноименного романа Бруно Травена.


[Закрыть].

– Ты так считаешь? Спасибо. Мне эта картина по душе. Могу я теперь кое-что тебе рассказать?

– Валяй, – разрешил Либерман.

– Я – человек покладистый, – прошептал Эль Перро. – Спроси любого. Хочу заключить сделку. Вчера ты арестовал моих братьев, родного и двоюродного. Они сейчас в каталажке. Вооруженное нападение на полицейского.

– Твой брат похож на Роберто Дюрана?

– Нет, это Эрнесто, мой двоюродный брат, – сообщил Эль Перро. – Знаешь, они еще дети. Они ничего плохого не хотели. Кроме того, твой приятель врезал ему по яйцам. Сними обвинения, а я отдам тебе Хосе Мадеру.

– Твой брат – невинная жертва социальной несправедливости, – провозгласил Либерман. – Он, твой двоюродный и их друг будут на свободе сегодня к вечеру.

– Я доверяю тебе, Ребе, – сказал Эль Перро. – Мадеру и его старушку сможешь найти здесь. – Он подал Либерману кусок картона, на котором был написан адрес. – Мадера – не мой человек, – вздохнул Эль Перро. – Чокнутый на всю голову.

– Из твоих уст это звучит похвалой.

– Ну спасибо, – сказал Эль Перро. – Так брат и другие парни выйдут к вечеру?

– Ага, готовые пустить кровь первому встречному при свете полной луны, – обещал Либерман.

– Я же говорю – ты здорово смотришься, Ребе, – сказал Эль Перро, вставая.

– Может, вы сядете? – попросила женщина, сидевшая позади него.

Эль Перро повернулся к ней, сияя улыбкой, и сказал:

– Солнышко светит. Настроение у меня отличное. Я только-только заключил с Ребе удачную сделку. По всему по этому я не стану отрезать тебе язык и не заставлю тебя его съесть.

Женщина широко открыла глаза и рот. Сидевший рядом с ней мужчина сделал вид, что полностью поглощен наблюдением за табло. Либерман повернулся к женщине и предупреждающе поднял брови. Она поняла и решила не развивать тему. Эль Перро поднялся по ступенькам и исчез.

– Кто был этот человек? – спросил Барри.

– Это по делу, – ответил Либерман. – Мне надо позвонить. Сейчас вернусь.

Доусон, по-видимому, удачно сыграл – Либерман понял это по шуму толпы, но не оглянулся. Он подошел к телефонам-автоматам напротив киоска, торговавшего хотдогами, и позвонил Хэнрагану в участок. Либерман дал Биллу адрес и сказал, что встретится с ним там в пять, после того как отвезет детей домой. Когда он вернулся на свое место, «Кабс» лидировали со счетом 2:0. Данстон промахнулся, принимая трудный мяч, и позволил раннеру попасть на вторую базу и совершить бросок, в результате которого мяч долетел до левой трибуны. Барри застонал.

Либерман снял свою бейсболку с надписью «Кабс» и отдал Барри, который тут же ее надел. Мелисса собиралась что-то сказать, но Либерман приложил палец к губам, и девочка кивнула очень по-взрослому: она не станет акцентировать внимание на том, что Барри изменил свою позицию по поводу бейсболки.

Вечер, подумал Либерман, обещает быть долгим.

Билл Хэнраган приехал не слишком рано, всего на сорок минут раньше срока. Он свернул от Огдена в пределах слышимости скоростной автомагистрали и припарковался напротив дома, указанного в адресе, который дал ему Либерман. Район был полностью латиноамериканским – главным образом мексиканским. Хэнраган здесь выделялся своей ирландской внешностью. Несмотря на это, он не обнаружил бы своего присутствия, если бы не открытая дверь.

Он сидел в машине четверть часа, думая об Айрис и прошлом вечере. День был жарким, а улица сравнительно пустой. Двое детей играли на тротуаре теннисным мячом. Три женщины, две полные, одна худая, сидели на ступеньках дома. Все дома – небольшие, внешне опрятные. Скудная ярко-зеленая трава в огороженных двориках – аккуратно подстрижена.

В дом, за которым он наблюдал, никто не входил и никто его не покидал, но дверь открыта, и три женщины на углу не сводили глаз с Хэнрагана. На улице было припарковано всего четыре машины. Вклиниться некуда.

Хэнраган вышел из машины, потянулся и стал оглядываться, как будто ищет дом по адресу. Из заднего кармана брюк он вынул записную книжку и сделал вид, что смотрит в нее, а потом повернулся к своей цели – дому с распахнутой дверью. Убрав записную книжку, Билл пересек улицу и поднялся по ступенькам ко входу.

Дом был одноэтажный, недавно выкрашенный в белый и зеленый цвета. Хэнраган позвонил и стал ждать, улыбаясь и глядя на трех женщин, сидевших на ступеньках. Одна из них, худая, сложила руку козырьком над глазами и, щурясь на солнце, смотрела в его сторону.

На звонок никто не вышел, чего Хэнраган не только ожидал, но и хотел. Он произнес «Здравствуйте» – достаточно громко, чтобы женщины на улице его услышали, и вошел в открытую дверь.

Хэнраган оказался в гостиной, тесно заставленной старой мебелью, чистой, с цветами на окнах. Большой постер в рамке – цветной снимок развалин замка, окруженных ярко-зеленым лесом, – висел над диваном. Надпись белыми буквами гласила, что это Гвадалахара.

– Есть кто-нибудь дома? – спросил Хэнраган.

Он решил представиться как полицейский, если кто-нибудь ответит. Если же дома никого нет и кто-нибудь застигнет его за осмотром помещения в отсутствие хозяев, Хэнраган все равно скажет, что служит в полиции и что ему показалось, будто в открытую дверь вошел подозрительный человек. Это никого не обманет, но никто в этом районе не станет подавать жалобу на полицейского за то, что тот вошел в открытую дверь.

– Есть кто-нибудь? – повторил Хэнраган.

Никто не ответил.

Он прошел через гостиную в маленькую столовую с темным деревянным столом, шестью стульями в том же стиле и низким буфетом, над которым висело изображение Иисуса Христа. Глаза Иисуса были обращены к потолку.

– Кто-нибудь дома? – в третий раз спросил Хэнраган, но уже потише.

На кухне, как и в остальных комнатах, было чисто. Пустая сушилка для посуды. Никаких следов еды на столике. Слабый запах специй напомнил Хэнрагану тетушку Айлин, сестру его матери, семейной поварихи, которая приехала в США в возрасте семи лет и вернулась в Дублин в семьдесят пять.

Хотелось выпить. Немного. Скажем, двойную порцию джина и виски – любимого напитка мужа тетушки Айлин. «Выпьешь джина с виски – замурлыкаешь, как киска», – говаривал этот веселый джентльмен.

Билл прошел через кухню. У небольшой ниши рядом с черным ходом было три двери, две из них были открыты. Одна вела в спальню – темная тесьма покрывала, на стенах – изображения Спасителя. Вторая – на лестницу в подвал. За третьей дверью его ждал успех. Хэнраган вошел в нее. Хотя шторы на окне были опущены, через них проникало достаточно света и Билл смог разглядеть, что оказался в комнате женщины, причем не старой, в отличие от соседней спальни с темной тесьмой и Иисусом. Полированная мебель в стиле ар-деко. Кровать овальной формы, покрытая розовым стеганым одеялом. На туалетном столике в углу, рядом с зеркалом от пола до потолка, стояло с десяток фотографий Эстральды Вальдес в разном возрасте. Почти на всех она была снята вместе с девушкой немного старше ее. Эстральда, даже семилетняя, держала руку на бедре и улыбалась многозначительной улыбкой. Снимки Эстральды и другой девушки заканчивались примерно двадцатилетним возрастом. Затем следовал перерыв, и два фото изображали Эстральду Вальдес в том виде, в каком ее знал Хэнраган. Это точно была Эстральда, загорелая, в солнцезащитных очках, почти без макияжа. Она обнимала крупную женщину постарше, которая щурилась на солнце.

Интересно, да, но еще интереснее был кукольный дом, стоявший на столе в углу, у окна.

– «Под домом в доме моей матери», – сказал Хэнраган и улыбнулся.

Он подошел к кукольному дому, который показался ему знакомым, – белый особняк высотой около полуметра. Подойдя к нему на расстояние вытянутой руки, Хэнраган надел очки.

– «Тара», – тихо прочел он надпись на пластинке над дверцей.

Хэнраган наклонился и заглянул в одно из окон кукольного дома, но сквозь опущенные шторы в комнату проникало недостаточно света, чтобы ясно разглядеть миниатюрную мебель. Пальцами левой руки он нащупал угол игрушечного домика и начал его поднимать. Домик оказался неожиданно тяжелым. Кроме того, он упрямо цеплялся за стол, словно моллюск «морское ушко», которого Хэнраган едва оторвал от скалы близ Мендичино тысячу лет назад во время их с Морин медового месяца. Моллюск оказался на редкость вкусным. Хэнраган надеялся, что и у того, что он найдет под кукольным домом, тоже будет собственный приятный вкус. Он потянул сильнее, и столешница неожиданно поддалась. Крошечная мебель со стуком раскатилась из-за рукотворного землетрясения.

Хэнраган поднял домик и правой рукой пошарил под ним. Ничего. Он ощупал края дома и – нашел. Это были края записной книжки в кожаном переплете. Он вытащил книжку и осторожно опустил дом. Держа ее в руке, он подошел к кровати и сел спиной к открытой двери. Он снял обложку, нашел пожелтевшую и порванную вырезку из газеты, посмотрел на фотографию во второй колонке, прочитал заголовок и начал было читать саму статью, но услышал какое-то движение у себя за спиной. Хэнраган начал поворачиваться, еще не зная точно, что скажет, и в этот момент пуля вошла ему сзади в шею чуть ниже головы. Он рухнул на пол лицом вниз.

Убийца Эстральды Вальдес положил пистолет в карман, обошел вокруг кровати, опустился на колени и вынул записную книжку из руки Хэнрагана. Из маленького входного отверстия, оставленного пулей на шее полицейского, сочилась кровь. Она также вытекала из выходного отверстия на горле Хэнрагана. Глаза его были закрыты. Мужчина осмотрел пол, пошарил пальцами. Надо бы побольше света – но он не мог рисковать. Ему понадобилось почти три минуты, чтобы найти пулю.

Вспотевшими пальцами он положил пулю и записную книжку в карман и медленно вышел из комнаты, одной рукой сжимая пистолет в правом кармане, а другой – книжку в левом. Он покинул дом через дверь черного хода, прошел через двор и оказался в переулке, где оставил свою машину.

Проезжая мимо дома Мадеры, он увидел, как за машиной полицейского остановился другой автомобиль. Из него вышел Либерман. Мужчина знал Либермана. На мгновенье он задумался, не вернуться ли в дом и не застрелить ли Либермана, когда тот войдет. Какая разница, один полицейский или два? Но решил не делать этого и продолжал движение, глядя на удаляющуюся фигуру Либермана, который поднимался по лестнице.

Мужчина заполучил то, что хотел, а возвращаться было рискованно. Риск невелик, но все же… Он слишком долго ждал, и слишком многое стояло на кону, чтобы идти даже на малейший риск.

Четыре часа спустя Эйб Либерман сидел в кабинете доктора Дипа в хирургическом отделении клиники Чикагского университета. Доктор Кулдип Сингх Далавал, известный своим друзьям, в том числе Либерману, как доктор Дип, только что прооперировал Хэнрагана.

– Главное – надо было все промыть, – сказал Дип, выйдя из операционной. Сына этого темнокожего низкорослого пакистанца дважды арестовывали за хранение кокаина. Либерман включил мальчишку в программу реабилитации наркоманов Калифорнии, которой руководил еще один его старый приятель. Это было пять лет назад. Мальчик уже стал молодым человеком и учится на втором курсе медицинского колледжа.

– Входное отверстие было чистым, – продолжал доктор Дип. – Пуля вошла под углом, с наклоном вправо. В пищевод не попала, но расщепила кость вот здесь. Существовала опасность, что он захлебнется кровью. Сейчас главную опасность представляет инфицирование раны, и мы намерены наблюдать за этим самым тщательным образом.

– Он будет жить? – спросил Либерман.

– Думаю, да, – ответил доктор Дип.

Дип предоставил в распоряжение Либермана свой кабинет. Либерман позвонил Бесс, которая хотела приехать в клинику, но он сказал ей, что этого делать не стоит, что Билл спит и, по-видимому, будет спать еще некоторое время. Бесс спорила, но Либерман сменил тему и стал расспрашивать жену о Лайзе, Тодде и детях.

– Мелисса говорит, что живот у нее не болит, – сообщила Бесс.

– И это значит…

– Никто ее об этом не спрашивал, – добавила Бесс. – Что привело меня к выводу, что…

– …живот у нее болит, и она хотела скрыть это, – заключил он.

– Но она также чувствовала себя виноватой и хотела, чтобы мы с ее мамой знали: она что-то скрывает. Что ты дал ей на бейсболе?

– Иллюзию самоограничения, – ответил Либерман, глядя на висевшие на противоположной стене медицинский диплом доктора Дипа и сертификат хирурга.

– Лайза и Тодд куда-то отправились, – сказала Бесс.

– Хорошо.

– Но не друг с другом, – добавила Бесс.

– А-а-а, – сказал Либерман, выкладывая порванную газетную вырезку на стол доктора Дипа и осторожно расправляя ее ладонью. Он вытащил эту вырезку из сжатой в кулак руки Хэнрагана, когда его перекладывали на каталку.

– Эйб, нет, – сказала Бесс. – Это не то, что ты мог подумать… Лайза пошла в кино с Йеттой и Мэйшем. А Тодд… Я не знаю, где он, хотя пыталась позвонить ему, как только они ушли. А сейчас готовлю обед для детей. Так что ты им там давал?

– Хот-доги, земляные орехи, победу «Кабс», – сообщил Либерман, в пятый раз перечитывая статью. В ней говорилось, что Хуан Эрнандес де Барселона убит двумя известными проститутками накануне ночью, что эти проститутки попытались представить дело так, будто Барселона застрелил другого мужчину, а тот, в свою очередь, застрелил его. В статье приводились слова детектива Ласаля, что человек, намеченный девушками на роль козла отпущения, успел рассказать полиции, что произошло, и сразу после этого умер. Автор статьи явно не хотел называть фамилию умершего «козла отпущения». Даты в вырезке не было, как и названия газеты. В статье даже не упоминался город. Либерман перевернул вырезку, и в это время Бесс произнесла: «…что делать?»

– Когда я приду домой, – ответил Либерман.

– Поешь что-нибудь, Эйб. А если собираешься там заночевать, позвони и сообщи об этом.

– Я люблю тебя, Бесс, – сказал Либерман.

– Я люблю тебя, Эйб, – сказала она.

Либерман повесил трубку и перевернул газетную вырезку. На обратной стороне он увидел обрывок рекламного объявления супермаркета – с адресом, но без названия. И в центре рекламы шли слова «Самые низкие цены в Корпус…» Конца не было.

Либерман снова перевернул газетную вырезку и посмотрел на фотографию сестер Мадера. И Хэнраган, и Либерман видели ту же самую фотографию меньше трех часов назад на туалетном столике в спальне Эстральды.

Эйб звонил по нужным номерам не торопясь, спокойно. Сначала жене Хэнрагана, Морин. Либерман знал, что ее телефона нет в списке ближайших родственников, но не даром он был полицейским. Она как раз возвращалась домой с работы.

– Морин, это Эйб Либерман, – сказал он, откладывая газетную вырезку и протягивая руку за карандашом, который лежал рядом с фотографией жены и четверых детей доктора Дипа.

– Да, Эйб, – ответила она сухо.

– Я хочу сообщить о Билле.

– Он умер, – сказала она без всякого выражения.

– Нет. Он ранен. Мы находимся в хирургическом отделении клиники Чикагского университета на Пятьдесят девятой. Знаешь, где это?

– Знаю, – ответила она и замолчала.

– Морин?

– Извини… Я думала, что случится нечто подобное, но все равно…

– Хочешь, чтобы я позвонил Майклу?

– Нет, – ответила она, – я сама. Я сама должна ему сказать, что его отец… Я позвоню… Странно, Эйб, мне казалось, что я буду… А мне только спать хочется. Я хочу пойти спать.

– Не такая уж плохая мысль, Морин.

– Время бежит, все забывается, Эйб, – сказала она, вздохнув. – Я позвоню Майклу и приеду.

Либерман сделал еще два звонка. Один – в церковь Святого Варфоломея. Шустрого Паркера не оказалось на месте, и Эйб оставил для него сообщение подошедшему к телефону старому священнику. Третий звонок был Айрис Хуанг в ресторан «Черная луна». Она была там, и Либерман рассказал ей, что произошло.

– Я приеду, – сказала Айрис.

– Вы скорее понадобитесь Биллу, когда он придет в сознание через день-два, – сказал Либерман, который не хотел иметь дело одновременно с Морин и Айрис.

– Да, – ответила она. – Но я все же приеду. Спасибо, что позвонили, детектив…

– Либерман, – подсказал он.

Эйб повесил трубку и заказал междугородному оператору номер телефона штаб-квартиры полиции в Корпус-Кристи, штат Техас.

– Полиция, – ответил мужчина с явным техасским произношением.

– Я тоже из полиции, – сказал Либерман. – У вас есть детектив по имени Ласаль?

– Ласаль? – переспросил полицейский. – Кэрол Ласаль?

– Думаю, да, – сказал Либерман.

– Он мэр, – сообщил мужчина. – Вы меня разыгрываете?

– Нет-нет, – ответил Либерман. – Спасибо.

Он снова позвонил в информационную службу и получил номер телефона мэрии Корпус-Кристи. Автоответчик сообщил, что мэрия закрыта, но дал номер экстренной службы. Эйб набрал этот номер, и ему ответил человек, назвавшийся Сконом Тайнаном. Либерман изложил суть дела и продиктовал номер телефона в кабинете доктора Дипа.

Через пять минут Либерману позвонил мэр Корпус-Кристи, штат Техас.