Текст книги "Ошибка Либермана"

Автор книги: Стюарт Мелвин Камински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

12

Она стояла перед домом с двумя чемоданами, глядя на Шеридан-роуд и ожидая, что оттуда покажется такси. Либерман поехал медленнее, свернул на подъездную аллею, обогнул фонтан и затормозил перед парадной дверью. Билли Тартон увидел Либермана и указал на женщину.

Женщина посмотрела на Либермана, который вышел из машины, открыл багажник, подошел к ней и взял чемоданы.

– Это такси? – спросила она, глядя на его машину, в то время как он поставил чемоданы в багажник и закрыл его. Голос был нежным, хотя давалось ей это с большим трудом. Она говорила так, будто вкрадчивость голоса и произношение были неестественными, хотя женщина очень старалась эту искусственность не обнаружить.

– Такси не придет. – Либерман подошел к машине со стороны пассажирского сиденья и открыл дверь.

– Это… Я позову полицию, – сказала женщина.

– Я сам полицейский, – заметил Либерман, вежливо придерживая дверь.

– Вы украли мои вещи, – запротестовала она. – Я могу предъявить иск вам, полицейскому управлению и городу Чикаго.

– Мадам, – устало произнес Либерман, – моего напарника ранили. Моя дочь на грани развода, а с четверть часа тому назад безумный молодой человек попытался протаранить головой мой живот. Так что угроза иска просто означает для меня возвращение к нормальной жизни. Мисс Моралес, сядьте, пожалуйста, в машину.

Секунд десять Никки Моралес стояла, глядя на Либермана, уперев руки в бока и надув полные красные губы. В поисках поддержки она повернулась к швейцару, но тот был занят телефонным разговором, в котором, Либерман не сомневался, собеседник на другом конце провода напрочь отсутствовал.

Эйб внимательно посмотрел на женщину. Примерно того же роста, что Эстральда Вальдес, красотка, но не такая, как Эстральда. Лицо у Никки было круглее, кожа светлее, фигура полнее.

Ее никак нельзя было принять за Эстральду. Она не могла надеть одежду убитой. К тому же Никки Моралес была на добрых – или не таких уж добрых – десять лет старше Эстральды. И она не была Гваделупе Мадерой, сестрой Эстральды.

– Мне надо в аэропорт, – заявила она, садясь в машину.

Либерман закрыл дверцу, обошел машину и сел в нее. Подъехав к высотке, он не глушил двигатель и не выключал радио.

Когда он выехал на Шеридан-роуд, мужской голос по радио проговорил: «А сейчас прослушайте в записи утреннюю прямую трансляцию передачи „Думай, что говоришь“ с участием психолога Джин Кайзер. Поскольку это запись, мы просим вас не звонить по бесплатному номеру, который будет объявлен во время передачи».

– Боже, – вздохнула Никки. – Очередная доктор Рут [46]46
  Доктор Рут (настоящее имя Рут Уэстхаймер) – сексопатолог, телеведущая, автор множества книг.


[Закрыть].

– Нет, – отозвался Либерман. – Я знаю этого психолога.

– Кайзер? – спросила Никки.

– Она начинала в Чикаго.

Джин начала говорить, и Либерман вслушался в звучание ее голоса. Она говорила как здравый, разумный и волевой человек. Эйб выключил радио.

– Эстральда Вальдес, – сказал Либерман, поворачивая на Фостер и направляясь на запад, к аэропорту О’Хара.

Никки Моралес смотрела в окно прямо перед собой.

– Видели фильм «Объезд»? – спросил Либерман. – Парень, которого играет Том Нил, сажает в машину женщину, и она не дает ему ехать, чуть ли не убивает его.

– Это она сажает его к себе в машину, – поправила Либермана Моралес. – Чего вы хотите?

– У вас будет такой же шанс добраться до аэропорта, как у Тома Нила, если вы не ответите на некоторые вопросы, – объяснил Либерман.

Они миновали Шведский мемориальный госпиталь и оставили позади Ривер-парк. Никки все еще молчала.

– Когда я доеду до Кедзи, – сказал Либерман, – то поверну и поеду назад к полицейскому участку. Вы позвоните адвокату. Мы вызовем вас как свидетеля по делу об убийстве. Судья…

– Убийстве?! – закричала она. Ее голосу не хватало естественности. – Я не знаю, кто ее убил.

Либерман посмотрел на Никки без выражения, подъехал к краю тротуара и припарковался напротив ларька с хот-догами.

– И не трудитесь говорить: «Откуда вы знаете, что была убита женщина?», как инспектор Коломбо. О том, что Эстральда убита, я узнала еще в пятницу. Эта новость разнеслась по дому.

– Почему вы собрали вещи и бросились бежать? – спросил Либерман. – Хотите хот-дог?

– Кошерный с кетчупом и жареным луком, – сказала Никки и покачала головой. – Мне нужен адвокат.

– Нет, он вам не нужен. Вам нужно съесть хот-дог и успеть на самолет, – Либерман вынул ключ зажигания и открыл дверь машины. – Подумайте об этом, пока я куплю хот-доги. Что будете пить?

– Все равно, только диетическое. Я на диете.

Либерман перешел через дорогу, вошел в ларек и заказал два хот-дога седому чернокожему продавцу, который был там один и занимался уборкой. В ларьке пахло лизолом, сосисками и жареным луком.

– Тебе не стоит появляться в этом районе так поздно, Эйб, – сказал продавец, отставляя швабру и вытирая руки о серый фартук. – Тут не посмотрят, что ты коп. Здесь все меняется.

– Как жизнь, Генри? – спросил Либерман. Он посмотрел в окно на Никки и убедился, что та смотрит на него.

– Меняется, – повторил продавец. – Что-нибудь из напитков?

– Две диетических пепси-колы.

Генри кивнул и проследил направление взгляда Либермана.

– Можешь рассказать о ней, Генри?

– Могу.

– Она в деле?

– Никки, – сказал продавец, возвращаясь за пепси-колой. – Не видел ее уже лет пять.

– Откуда ты ее знаешь? Жареный лук на оба. Один с горчицей, один с кетчупом.

– Она работала в клубах на Оук-стрит и на Раш, – сообщил Генри, доставая пластмассовыми щипцами из кипящей воды сосиски. – Я тогда работал в «Меллоуз» барменом. Никки и остальные приходили, когда дела шли не очень бойко.

– Она перебралась подальше от центра, – заметил Либерман. – Знаешь ее настоящее имя?

– Никки… – Генри завернул два хот-дога в вощеную бумагу. – Картошку?

– Не надо.

– Ее фамилия Хоффер, – сказал Генри, протягивая руку за пакетом. – Память уже слабеет, Эйб. Кажется, Хоффер. Вроде бы порезала задницу клиенту и отсидела, правда, недолго.

– Что-нибудь еще?

– Она говорит с балтиморским акцентом? – спросил Генри.

– С бостонским, – ответил Либерман, взял пакет с теплыми хот-догами и пепси и протянул Генри двадцатидолларовую банкноту. Тот нажал кнопку на кассовом аппарате, но двадцатку положил в карман.

– Хотела выглядеть леди. Всегда хотела. Летом восемьдесят шестого ударила ножом парня, который обошелся с ней уж слишком грубо, – сказал Генри, глядя в окно. – Тот подал жалобу, и ваши ребята пришли искать Джейн, но не нашли ту, что была им нужна. Такие сведения тебе пригодятся?

– Вполне, – ответил Либерман. – Увидимся, Генри.

– Всегда рад, – сказал Генри, обошел прилавок и направился к швабре.

– Как вас зовут? – спросила Никки, принимая из рук Либермана хот-дог, салфетку и диетическую пепси-колу с соломинкой.

– Либерман, – ответил он.

– Мой рейс в два, – сказала она. – Там есть мотель…

– Мисс Хоффер, – прервал ее Либерман. Никки замолчала. – У Эстральды Вальдес были глубокие раны. Вас искала полиция за удар ножом. За вами также непогашенная судимость – вы отхватили кусок белого мяса у клиента.

– Я ее не убивала, – заявила Моралес, проглотив кусок сосиски с булочкой.

– У вас оказался мой хот-дог, – заметил Либерман. – Он с горчицей.

– Я не стану меняться. Пусть все останется, как есть. Учитывая СПИД и все такое прочее…

Либерман решил не спорить и вернулся к своему хот-догу.

– Хорошо, – продолжала Никки. – Эстральда пыталась создать свое заведение – нанять двенадцать девушек, поселить их в квартирах в этом районе и работать по телефонным заказам, которые будет принимать только Эстральда. Она бы распределяла клиентов. Только Эстральда знала бы номера телефонов. Тогда, арестовав одну из нас, полиция не смогла бы найти других. И она сказала, что у нее есть связи в полиции – вы и ваш напарник.

– И что произошло? – спросил Либерман.

– Эстральда позвонила, сказала, что ко мне может прийти клиент, не местный, по имени Фрэнк. Платы с него велела не брать и ублажить по полной программе…

– В пятницу?

– Да, в пятницу, – ответила Никки, доедая свой хотдог. – Я ждала. Никто не приходил. А ближе к полуночи она звонит и говорит – забудь. Они, мол, позаботятся о Фрэнке.

– Они? – спросил Либерман.

– Эстральда с сестрой. Ее сестра была там в пятницу. А тот парень в ларьке с хот-догами, куда вы ходили, Генри Файвз, он ведь узнал меня, верно?

– Почему вы убегаете?

– Генри – сутенер, – сказала Никки.

– Был сутенером, – заметил Либерман. – Теперь он продает жареную картошку и моет полы. Так почему вы убегаете?

– Не хочу, чтобы меня арестовали. У Эстральды была записная книжка. Она, правда, говорила, что моего имени там нет, но так я ей и поверила. И потом, этот Фрэнк, который, может, ее и зарезал. Он-то знает мое имя и адрес, помните?

– Где живет сестра Эстральды? – спросил Либерман, забирая у Никки вощеную бумагу и засовывая ее в пакет, на котором проступили жирные пятна.

– Не знаю, – ответила она. – Несколько раз видела ее в нашем доме.

– Это все? – спросил Либерман.

– Это все, – подтвердила Никки.

– Никки?

– Что?

– Не боитесь язык прикусить, когда лжете? Известие об убийстве Эстральды не распространилось так быстро. Вы сложили вещи и уехали еще до того, как кто-либо, кроме полиции и убийцы, узнал, кого убили.

Никки чертыхнулась. Несколько минут они сидели молча, наблюдая за грузовиками, которые с громыханием проносились мимо по направленю к городу.

– Ладно, – заговорила она наконец. – Мне позвонила Лупе, сестра Эстральды, и сказала, что мне надо исчезнуть, потому что Фрэнк хочет со мной расправиться. Она плакала. Я даже не знала, что Эстральда мертва. Я сразу убежала, а в субботу прочитала об убийстве.

– Лететь вам сегодня не придется, уж извините, – сказал Либерман, включая зажигание.

Моралес тяжело откинулась на спинку сиденья.

– Хотите, чтобы я опознала Лупе, – предположила она.

Либерман развернулся.

– Да, – сказал он. – Еще хот-дог?

– Почему бы и нет?

К тому времени, как Либерман зарегистрировал Веронику Элис Хоффер в качестве важного свидетеля по делу об убийстве и весьма молодой человек из аппарата прокурора штата, утверждавший, что является юристом, выполнил всю бумажную работу, было уже почти три часа ночи. Либерман позвонил в клинику и узнал, что Хэнраган жив и Морин с Айрис все еще там.

В три тридцать Либерман вошел в дверь своего дома, снял туфли и стал медленно продвигаться к ванной, обходя спальный мешок, в котором спала Мелисса, сжимавшая в ручке почти лысую куклу, и огибая кровать, на которой в позе эмбриона лежал Барри и похрапывал из-за аденоидов. Либерман прокрался мимо открытой двери кухни, через которую было видно отражение желтого света ночника на плите. Наконец он добрался до ванной, закрыл дверь, включил свет и посмотрел в зеркало. Человек, отразившийся в нем, годился Либерману в дедушки, хотя его щеки покрывала только щетина, а не седая борода. Под красными влажными глазам повисли темные мешки.

– Такое вот наблюдение, – сообщил Либерман своему отражению вполголоса. – С годами мы не становимся такими, как наши родители. Мы становимся такими, как наши дедушки и бабушки.

Эйб медленно разделся и включил душ. Подождал, пока вода станет горячей, и привел в действие массажную насадку, которую им с Бесс подарил на Хануку сын Мэйша, Сэм, телепродюсер. Пока Либерман брился, вода массировала его колени, успокаивая боль, а он думал, стоит ли ложиться, если скоро рассветет.

Обнаружив, что клюет носом, слушая, как горячая струя бьет по коже, он выключил воду, вышел из душа, вытерся и надел пижаму. Либерман бросил белье, носки и рубашку в корзину для белья, повесил пиджак, брюки и галстук на одну руку, а кобуру и пистолет взял в другую и открыл дверь ванной. Даже в отсутствие внуков он запирал пистолет в ящик ночного столика, а ключ вешал на крючок над изголовьем. Он выключил свет в ванной и вышел в темный коридор, где услышал тихий мужской голос.

Либерман бросил пиджак, брюки и галстук на пол, при этом упала и кобура, и направил пистолет на голос, звучавший в темноте у двери в комнату Лайзы.

– Эйб, – снова произнес этот голос.

– Тодд?

Либерман вздохнул и поднял одежду и кобуру.

– «Все мысли разбежались, я растерян. Как мне заставить мозг трудиться, коль рушится мой дом?» – мечтательно проговорил Тодд. – «Агамемнон».

– Что ты пил? – шепотом спросил Либерман.

– Что в первой бутылке справа на полке над плитой?

– Э… «Бейлис», – сказал Либерман.

– Я выпил пару бокалов. Вкусно. Там немного осталось.

Теперь Тодд тоже говорил шепотом.

– Что происходит? – спросил Либерман.

– «Она же, храбрости набравшись, пустилась в дальний путь – ведь боги пророчили, что ей царицей быть», – продекламировал Тодд, входя в освещенное мягким светом пространство.

– Тодд, довольно греков.

– Это не греки, – запротестовал Тодд, рассмеявшись. – Я просто… Вы правы. Я ничего не могу с собой поделать. Лайза ушла. Мы продолжали ссориться, и она сказала, что мне следует взять на себя заботу о детях на некоторое время и что она возвращается домой. Она ушла. И… Бесс посоветовала мне остаться на ночь с детьми. Мы играли в «Путеводную нить». Я не помню, кто выиграл.

– Я поговорю с тобой утром, – пообещал Либерман. – Иди спать.

– Уже утро, – заметил Тодд.

– Иди спать, Тодд.

И Тодд пошел спать.

Было почти четыре утра, когда Либерман закрыл за собой дверь спальни, на ощупь пробрался к кровати, убрал пистолет, запер ящик и лег в постель.

– Как он? – спросила Бесс.

– Кто, Билл или Тодд?

– Так ты знаешь, что Тодд здесь, – вздохнув, сказала Бесс. – Я имела в виду Билла.

– Жив, – сообщил Либерман, потянувшись к жене в темноте. Легкий ветерок подул из окна, и занавески заколыхались.

– Хочешь знать о Тодде и Лайзе? – спросила Бесс.

– Определенно нет, – ответил Либерман.

В нескольких кварталах от дома, на Говард-стрит, прогрохотал грузовик. Либерману этот звук показался успокаивающим.

– Рабби Васс просил тебя позвонить ему утром, – сообщила она.

– Он сказал зачем? Нет, не отвечай. Я и этого знать не хочу.

– Твои колени в порядке, Эйб? – спросила Бесс. – Я слышала душ. Ты принял таблетку?

– Я в порядке, – ответил он. – Я принял таблетку. Дай мне руку.

Он взял жену за руку. Он понимал ее, чувствовал ее. Конечно, Бесс хотела что-то сказать, скорее всего о Лайзе и Тодде, но передумала и вместо этого повернулась на бок к нему лицом. Он прижал ее ладонь к своей щеке.

– Ты побрился, – прошептала она.

– Я был полон страсти и надежды, – проговорил он.

– Давай-ка посмотрим, – произнесла она, ощупывая его. – Ты действительно хочешь этого сейчас?

– А ты? – спросил он.

И они занялись любовью.

Для Либермана утра не было. Он проспал его, и Бесс не стала его будить. Она поднялась рано, выключила телефон в спальне, накормила Тодда завтраком и отправила его на работу. Когда проснулись Барри и Мелисса, она отвела их на кухню, велела вести себя тихо и накормила. Она также приняла три телефонных сообщения для Либермана, который встал только около двенадцати и, пошатываясь, пришел на кухню, стараясь сосредоточиться.

– Где дети? – спросил он.

– Йетта взяла их с собой по магазинам, – ответила Бесс, подавая Либерману чашку травяного чая. Она была одета – темная юбка, желтая блузка, на шее нитка жемчуга. Он попытался улыбнуться жене, понял, что улыбка получилась кривой, и поднес чашку к губам. Либерман не любил травяной чай, но взял себе за правило не начинать день с кофе. Горячий чай обманывал его нервную систему и желудок примерно на полчаса.

Он сел за кухонный стол и провел рукой по волосам.

– Забыл причесаться, – сказал он.

– Ты похож на Эйнштейна, – заметила Бесс с улыбкой.

Щелкнул тостер.

– Кто-нибудь звонил? Или мое отсутствие на службе прошло полностью незамеченным? Может быть, там просто решили, что я ушел на покой и переадресовал свою почту на приют для отставных полицейских? Это не пустячные вопросы – они важны и своевременны, – сказал Либерман.

– Ты хочешь узнать, кто тебе звонил, или ты хочешь пожалеть себя? – спросила Бесс и поставила перед мужем тарелку, на которой лежали два тоста, намазанные апельсиновым джемом.

– Я бы хотел еще пару минут себя пожалеть. Из клиники звонили?

Он откусил кусок тоста и почувствовал себя лучше.

– Звонила Морин, – сказала Бесс, садясь напротив и взяв себе тост.

– Ты же не любишь апельсиновый джем, – напомнил он.

– Что я, совершаю тяжкое уголовное преступление или нарушаю общественный порядок, а, Грязный Гарри? [47]47
  Грязный Гарри – герой одноименного фильма Дона Сигела (1971 г.), полицейский, получивший такое прозвище за то, что вынужден выполнять самую грязную и кровавую полицейскую работу.


[Закрыть]– спросила она. – Ты хочешь услышать, что сказала Морин, или ты хочешь жаловаться?

– Я могу делать и то, и другое.

– Она сказала, что Билл в сознании, а она дома и Айрис с ней. Кто такая Айрис?

– Новая подруга Билла, – объяснил Либерман. – Она китаянка.

Либерман макнул тост в чай и тут же понял, что сделал это напрасно.

– Звонил капитан Хьюз, сказал, чтобы я дала тебе поспать, но чтобы ты зашел к нему, как только придешь на работу.

Либерман бросил размокший тост на тарелку и встал. Ему казалось, что он мог с легкостью проспать еще дней пять. Вместо этого он собрал тарелки, выбросил остатки завтрака в пакет для мусора и выплеснул чай в раковину. Тарелки и чашку он поставил в посудомоечную машину и почувствовал некоторое удовлетворение. Домашняя работа была сделана, и обошлось без неприятных происшествий.

Зазвонил телефон. Либерман посмотрел на него. Бесс взяла трубку.

– Эйб, – сказала она. – Это рабби Васс. Он звонил вчера вечером. Я говорила тебе, помнишь?

– Помню.

Бесс прикрывала ладонью трубку.

– Что еще ты помнишь? – спросила она.

– Страсть. Знойную страсть, которой не было равных со времени Гейбла и Харлоу в «Красной пыли».

– Поговори, – сказала Бесс, улыбаясь и подавая телефон Либерману.

– Ребе, – сказал Либерман, – вы знаете, что мое прозвище – «Ребе»?

– Нет, я этого не знал, – ответил рабби Васс с некоторым смущением.

– Это к делу не относится. Чем я могу вам помочь?

– Очень многим, очень многим.

Такой ответ очень не понравился Абрахаму Мелвину Либерману.

– Чем же именно? – спросил Либерман без выражения, глядя на Бесс, которая продолжала улыбаться.

Она знает, чего он хочет, подумал Либерман, и ей это по душе.

– Совет, – начал рабби Васс, – то есть совет, и я, и некоторые весьма активные члены общины хотели бы видеть вас председателем синагоги Мир Шавот, когда в сентябре Исраэль Митковский переедет в Калифорнию.

– Я потрясен, – ответил Либерман, глядя на жену и думая, что здесь не обошлось без хрупкой руки Иды Кацман.

– Значит, вы согласны? – спросил Васс, чувствуя, что победа досталась слишком легко.

В сознании Либермана пронеслись картины: вот он проводит собрания, еженедельно посещает службы, читает Тору на своем спотыкающемся иврите, умасливает Ирвинга «Роммеля» Хамела, чтобы тот выступил на заседании мужского клуба в воскресенье утром.

– Я не заслуживаю этой чести, – сказал Либерман.

– Мы думаем, что заслуживаете, – возразил раввин.

– Ирвинг Хамел был бы более достойным председателем, – в голосе Либермана звучали нотки отчаяния, – он молод, он хочет…

– Он отказался, – грустно сообщил Васс. – Слишком занят. Он адвокат. Аврум, вы нам нужны. Это угодная Богу работа…

На Либермана не только оказывали давление, он, как выяснилось, был не первым, на ком остановили выбор. И тут у него возникла идея.

– У меня есть предложение получше, – сказал он.

– Вряд ли, – печально начал раввин, готовясь перечислить причины, по которым отказались Сид Леван или Гершл Розен.

– Моя жена, – предложил Либерман.

Бесс перестала улыбаться. Она застыла у кухонной раковины.

– Она женщина, – сказал Васс, доводя до сведения явно сбитого с толку Либермана этот непреложный факт.

– Мне это известно, рабби Васс.

– Занять пост председателя – большая честь.

– Которой моя жена в полной мере заслуживает, – перешел в наступление Либерман.

– Но у нас никогда не было женщины-председателя, – сказал Васс.

– Существуют же женщины-раввины, – возразил Либерман, глядя на удивленное лицо жены. – Я уверен, в других общинах есть и женщины-председатели. Уверен и в том, что Ида Кацман придет в восторг от этой идеи.

– Право, не думаю… – начал Васс.

– Ари, – сказал Либерман мягко. – Я намерен отклонить ваше предложение и сообщить общине, что вы не желаете рассмотреть кандидатуру женщины-председателя.

– Шантаж? – спросил раввин недоверчиво.

– Именно.

Васс от души рассмеялся – Эйб никогда прежде не слышал от раввина такого искреннего смеха.

– Что мне остается делать? – спросил Васс. – Я согласен. По секрету скажу: из вас вряд ли получился бы хороший председатель. Как говорят католики, я не думаю, что вы откликаетесь на глас свыше. А Бесс? Мне это нравится. Попросите ее прийти ко мне сегодня, если возможно. Шалом, Эйб.

– Шалом, рабби Васс, – ответил Либерман, и они оба положили трубки.

– Эйб, – позвала Бесс.

– Мадам председатель, – откликнулся Либерман, думая, что ему делать со своими волосами. – Ты хочешь получить эту работу?

– Да, – ответила она.

– Если б все жизненные проблемы решались также легко!