Текст книги "Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1"

Автор книги: Стюарт Хоум

Соавторы: Алексей Цветков,Крис Ней,Даниэль Герен,Лютер Блиссет,Рауль Ванейгем,Ги Дебор,Ноам Хомский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

***

В силу обстоятельств поэтическая энергия всегда либо отвергается, либо хоронится, как семя, в землю. Изолированные люди отказываются от своей индивидуальной воли, своей субъективности в попытке прорыва. Наградой им служат иллюзия единства общества и усиление воли к смерти. Отречение от собственной воли есть первый шаг на пути создания общества людей посредством механизма власти. Нет таких методов или идей, которые возникли бы не из воли к жизни, однако в мире официальном нет таких методов или идей, которые не вели бы нас к смерти. Истинный смысл поражений прошлого относится к той части истории, которая в большинстве своем остается нам неизвестной. Изучение их следов помогает нам ковать оружие тотальной трансцендентности. Где радикальное ядро, где качественное пространство? Этот вопрос в состоянии потрясти обыденное сознание и привычный уклад жизни, и у него есть своя роль в стратегии преодоления, в построении новой сети радикального сопротивления. Это может относиться к философии, где онтология свидетельствует об отречении от идеи бытия-как-становления. Это может относиться и к психоанализу, и к технике освобождения, которая призвана прежде всего «освобождать» нас от разрушительных по отношению к обществу тенденций. Это может относиться и ко всем мечтам и желаниям, попранным, похороненным или задушенным компромиссами. В основном, радикальный характер наших спонтанных действий подлежал осуждению с точки зрения наших устойчивых взглядов на мир и на самих себя. Что до игрового импульса, то его заключение в рамки разрешенных игр, от рулетки до войны, не оставляет места для истинной игры, которую мы призваны играть каждую секунду нашей жизни. А любовь, которая неотделима от революции, но так отрезана в действительности от радостной самоотдачи?! Уберите эти качества, и останется только отчаяние. Отчаяние есть продукт любой системы, допускающей убийство человека, системы иерархической власти: реформизма, фашизма, филистерского популизма, медиократии, активизма и пассивности, бойскаутства и идеологической мастурбации. Один из друзей Джойса вспоминал: «Я не помню, чтобы Джойс хоть раз говорил о Пуанкаре, Рузвельте, де Валера или Сталине, разве иногда поминал Женеву или Локарно, Абиссинию, Испанию, Китай, Японию...» И то правда, что бы он мог еще добавить к «Улиссу» или «Поминкам по Финнегану»? «Капитал» индивидуального творчества уже был написан, Леопольдам Блумам всего мира оставалось только объединиться, отбросить свои жалкие пережитки и сконцентрироваться на богатстве своих внутренних монологов в живой реальности их существования. Джойс никогда не был соратником Дурутти, он не сражался в одних рядах с астурийс-кими или венскими рабочими. Но он был достаточно благороден, чтобы не опускаться до обсуждения сиюминутных новостей, и он воздвиг «Улисса», этот «памятник культуры», как назвал его один критик, и тем самым увековечил себя, Джойса, человека тотальной субъективности. «Улисс» есть свидетель бесхребетности человека, букв и слов. Таким образом, революция и контрреволюция следуют друг за другом, наступая друг другу на пятки иногда в течение суток, даже в небогатые событиями дни. Но сознание радикального акта и отречения от него становится все более распространенным и разнообразным. Это неизбежно. Потому что сегодня выживание есть не трансцендентное, ставшее отжившим.

Глава 21. Господа без рабов

Власть – это социальная организация, которая дает возможность господам диктовать условия рабства. Бог, Государство, Организация – эти три слова достаточно красноречиво говорят о степени автономии, и здесь в полную силу вступает момент исторического детерминизма, три принципа власти, благополучно сплетшиеся в один клубок: доминирующий признак (феодальная власть), принцип эксплуатации (буржуазная власть) и организационный принцип (кибернетическая власть). Иерархическая социальная организация совершенствуется путем десакрализации и механизации, но при этом противоречия ее усугубляются. Она гуманизировала себя настолько, что начисто лишила людей их гуманной сущности. Она добилась автономии при помощи господ (хозяев); правители сохраняют контроль, но сами при этом являются марионетками. Сегодня те, кто у власти, стремятся навечно утвердить класс изнывающих от жажды рабов, тех, о ком Теогнис сказал, что «они рождены со склоненными головами» и даже утеряли нездоровое желание доминировать. Перед обществом господ-рабов стоит человек отказа, новый пролетариат, богатый революционными традициями. Эти господа-без-рабов и создадут новый, высший тип общества, в котором будут воскрешены детские мечты и осуществлены исторические проекты великих аристократов.

1

Платон писал: «Каждый человек хотел бы, если бы это было возможно, быть господином всех остальных людей. А лучше Богом». Убогие амбиции, принимая во внимание слабость господ и богов. Ибо если, в конечном счете, ограниченность рабов происходит из их преданности своим хозяевам, то ограниченность господ и самого Господа Бога происходит, по определению, из-за отсутствия хозяев над ними. Господин знает пределы своего господства, раб знает пределы своего рабства, полное господство в равной мере отрицается ими обоими. Как видит себя феодальный господин в подобной диалектике господ и рабов? Раб Божий и господин над людьми. Поскольку он есть раб Божий (если это мифическое лицо вообще существует), он осужден сочетать в себе отвращение с почтительным интересом к Богу, потому что именно Бог является тем Лицом, которому он подчиняется, и именно от Него он получает власть над людьми. Если кратко, то он воссоздает между собой и Богом тот тип отношений, который существует между дворянином и монархом. Что же такое монарх? Единственный избранный среди избранных, и при этом преемственность монархической власти осуществляется, в основном, как игра, в которой соревнуются равные. Феодальные сюзерены служат королю, но служат они ему как равные, они стоят вместе перед Богом, как соперники и конкуренты.

Можно понять, чего не хватало господам прошлых эпох. Через Бога они достигают положительного полюса отчуждения, через своих вассалов, отрицательного. Как господин может хотеть быть Богом, зная всю скуку положительного отдаления? И в то же время как может он не хотеть освободиться от Бога, этого стоящего над ним тирана? «Быть или не быть» великих людей заключается в неразрешимом вопросе: как отказаться от Бога и все же сохранить Его, свергнуть Его и достигнуть Его? История оставила нам свидетельства двух попыток такого свержения; одну из области мистики, другую – из «великого отрицания». Мастер Экхарт провозглашал: «Я молю Бога освободить меня от Бога». А упомянутые выше швабские еретики в 1270 г. заявляли, что они вознесли себя выше Бога, достигнув наивысшей степени божественного совершенства, они более не нуждаются в Нем[22]22
  Еретические движения, на которые ссылается Ванегейм, были преимущественно гностического толка, т.е. считали, что есть «мертвый Бог» Ветхого Завета – создавший материальную реальность злой демиург, и «живой Бог» Нового Завета – спаситель и источник всякого духа. Дух, вопреки воле «мертвого Бога», был тайно поселен в мире и людях «Богом живым». В такой оптике «мертвый Бог» – демиург должен быть преодолен, т.к. человек с искрой духа внутри потенциально выше демиурга. Через это преодоление и лежал для еретиков-гностиков путь к «живому Богу» и «спасению во Христе». – Прим. ред.


[Закрыть]. С другой стороны, стороны отрицательной, отдельные сильные личности вроде Гелиогабала, Жиля де Ре[23]23
  Жиль де Лаваль барон де Ре (1404-1440) был обвинен в убийстве на сексуальной почве 140 детей.


[Закрыть] и Эржебет Батори[24]24
  Батори Эржебет, графиня, прозванная Кровавая (ок. 1560-1614) – венгерская аристократка, возвращавшая себе молодость купанием в крови своих жертв.


[Закрыть]  боролись, как мы можем видеть, за то, чтобы достичь тотального господства над миром путем ликвидации всех посредников, тех, кто находился от них на положительном отдалении, – своих рабов. Они реализовывали идею тотального человека через тотальную бесчеловечность. «Противно Природе». Таким образом, страсть к неограниченному господству и абсолютный отказ от принуждения являют собой одну и ту же восходящую и нисходящую лестницу, на которой стоят плечом к плечу Калигула и Спартак, Жиль де Ре и Дьёрдь Дожа[25]25
  Руководитель восстания венгерских крестьян (1514 г.).


[Закрыть], все вместе, и все же каждый по отдельности. Однако недостаточно сказать, что всеобщий бунт рабов (я настаиваю на всеобщем бунте, а не на его неполных формах, будь то христианских, буржуазных или социалистических) стоит в одном ряду с экстремальным бунтом сюзеренов прошлого. Фактически стремление к отмене рабства и освобождению всех угнетаемых (пролетариата, слуг, покорного и пассивного народа) дает уникальный шанс реализации воли к управлению миром без ограничений, если не считать воссозданную природу и сопротивление материальных объектов при их трансформации. Этот шанс вписан в исторический процесс. История существует, пока существуют угнетенные. Борьба против природы и затем борьба против различных общественных организаций, борющихся с природой, это всегда борьба за человеческое освобождение, борьба за цельного человека. Отказ быть рабом – вот что действительно может изменить мир[26]26
  Противники всегда приписывали анархистам желание немедленно отменить всех начальников и хозяев, дальше традиционно следуют страшные слова «хаос», «непредсказуемость» и «смута». В реальности все усилия анархистов наоборот всегда сводились к тому, чтобы отменить подчиненных и принадлежащих. В ситуации, когда человек несет полную ответственность за все свои действия, начальникам и хозяевам, представителям и посредникам просто не остается места и преобладает самоорганизация и гармония. В этом смысл загадочного для многих афоризма «Анархия – мать порядка!» и часто повторяемого Ванейгемом лозунга «Господа без рабов!» – Прим. ред.


[Закрыть].

А какова же цель истории? История делается «в силу определенных условий» (Маркс) рабами против рабства... Таким образом, всегда преследуется одна и та же цель – низвержение господ. В свою очередь, господин всегда будет пытаться ускользнуть от истории, истребляя тех, кто делает эту самую историю в ущерб его интересам. Вот некоторые парадоксы:

Самый человечный аспект господ прошлого состоит в их притязании на абсолютное господство. Эта претензия предполагает абсолютную остановку исторического процесса, а следовательно, и однозначный отказ от освобождения. Это уже, так сказать, полная бесчеловечность.

Желание избежать истории делает вас уязвимым. Если вы пытаетесь убежать, вы открываете свой тыл, и вас проще атаковать; определенная неподвижность не может устоять под натиском живой реальности дольше, чем у нее на это хватит диалектики производительных сил. Господа – это священные жертвы истории. С высоты пирамиды сегодняшнего дня, оглядывая три тысячелетия истории, мы видим, что они полностью сметены историческим вихрем, будь то в пределах определенного плана, четкой программы либо линии силы, позволяющей понять Смысл Истории (конец мира рабов, феодального мира и буржуазного мира).

Из-за того, что господа пытаются избежать истории, они всеми силами стараются попасть в ее летописцы, они вступают в линейную временную эволюцию вопреки самим себе. С другой стороны, те, кто вершит историю, революционеры, рабы, опьяненные тотальной свободой, похоже, действуют «sub specie aeternitatis» (с точки зрения вечности), под знаком непреходящего, влекомые ненасытной жаждой цельной жизни, преследуя свои цели в самых разных исторических условиях. Возможно, философское понятие вечности напрямую связано с историческим опытом освобождения, и, может быть, это понятие когда-нибудь воплотится как философия теми, кто носит внутри себя тотальную свободу и конец традиционной истории.

 Превосходство отрицательного полюса отчуждения над положительным в том, что его всеобъемлющий бунт делает идею абсолютного господства единственно возможным решением. Рабы в своей борьбе за избавление от рабства достигают момента, через который история ликвидирует господ, а вне истории в этом проявляются возможности новой власти по отношению к тому, с чем они сталкиваются, – власти, которая более не захватывает объекты, захватывая людей. Но в ходе поступательного развития истории неизбежно наступает момент, когда господа, вместо того чтобы исчезнуть, начинают вырождаться, господ более не существует, есть только рабы – потребители власти, различающиеся между собой только по степени и количеству потребляемой власти. Изменение мира при помощи производительных сил неуклонно двигало его к созданию материальных условий для тотального освобождения, пройдя вначале через буржуазную стадию. Сегодня, когда автоматика и кибернетика, применяемые в гуманном ключе, могли бы позволить осуществить мечты и господ, и рабов всех времен, существует лишь бесформенная социальная магма, которая смешивает в каждом индивидууме микроскопические частицы господина и раба. Но именно из этой смеси эквивалентных величин и должны явиться новые господа – господа без рабов.

Здесь мимоходом я хотел бы отдать должное маркизу де Саду. Он, во многом благодаря как своему удачному появлению на поворотном этапе истории, так и своей яркой индивидуальности, является последним из великих аристократов бунта. Каким образом господа из Дворца Торговли заявляют о своем абсолютном господстве? Они устраивают резню всем своим рабам и этим жестом достигают вечности в наслаждении. Это предмет «120 дней Содома».

Маркиз и санкюлот, Д. А. Ф. де Сад соединяет совершенную логику гедонизма порочного гранд-сеньора и революционную жажду наслаждений без ограничений субъективностью, которая наконец-то высвободилась из рамок иерархии. Отчаянная попытка избежать как позитивного, так и негативного полюсов отчуждения, которую он предпринимает, сразу ставит его в один ряд с главными теоретиками цельного человека. Революционерам давно пора начать штудировать де Сада с тем же рвением, с которым они заглатывают Маркса. (О Марксе, как мы знаем, революционерам-профессионалам известно, в основном, то, что он писал под псевдонимом Сталин или, в лучшем случае, Ленин или Троцкий). Во всяком случае, никто из тех, кто стремится к радикальному изменению повседневной жизни, не может теперь игнорировать ни великих отрицателей власти, ни тех сюзеренов прошлого, что стали чувствовать себя стесненными той властью, которой наделил их Бог.

2

Буржазная власть питалась крохами со стола феодальной власти. Она сокрушила феодальную власть. Съеденная революционным критицизмом, растоптанная и сломленная (без этой ликвидации, когда-либо достигавшей своего логического завершения конца иерархической власти) аристократическая власть пережила гибель аристократии в форме пародии с перекошенной от боли усмешкой. Неуклюжие и закоснелые в своей фрагментарной власти, придавая своему фрагменту статус тотальности (а тоталитаризм весь в этом), буржуазные правители были вынуждены наблюдать, как трещит по всем швам их престиж, разъеденный гнилью театральности. Как только власть и ее мифы исчерпали лимит доверия, формой правления могли стать либо бурлескный террор, либо демократическая лабуда. Взгляните-ка на миленьких деток Наполеона! Луи-Филипп, Наполеон III, Тьер, Альфонс XIII, Гитлер, Муссолини, Сталин. Франко, Салазар, Насер, Мао, Де Голль... вездесущий Убю[27]27
  Король Убю (он же Папаша Убю) – персонаж абсурдистских кукольных пьес Альфреда Жарри, предтечи сюрреализма. Убю – гротескный садист, непредсказуемый диктатор и воплощение безграничной брутальности. – Прим. ред.


[Закрыть], во всех четырех сторонах света плодящий все более и более уродливые выкидыши. Только вчера они еще размахивали жезлами-прутиками своей власти, подобно олимпийским громовержцам; сегодня эти обезьяны власти подбирают на общественной сцене крохи сомнительного уважения. Разумеется, абсурдность Франко по-прежнему убийственна, навряд ли такое может выветриться из памяти, но мы не должны забывать, что тупость власти бывает более беспощадным убийцей, чем тупость у власти.

Этим спектаклем управляет мозгоскре-бущая машина нашей уголовной колонии. Господа-рабы сегодня ее верные слуги, статисты и постановщики. Кто захочет их осудить? Они будут настаивать на своей невиновности, и они действительно невиновны. Им требуется не столько цинизм, сколько внезапные признания, столько террора, сколько нужно для покладистых жертв, и столько силы, сколько имеется у кучки мазохистов. Оправданием власть имущих является малодушие тех, кем они управляют. Сегодня всеми правит и манипулирует как предметами некая абстрактная власть, организация-в-себе, чьи законы писаны самозваными правителями. Предметы нельзя судить, их можно только устранить, чтобы не надоедали.

В октябре 1963 г. мсье Фурасти пришел к следующему заключению по поводу лидера будущего: «Лидер потерял свою, почти магическую в прошлом, власть; он есть и останется человеком, способным на провокационные действия. В конце концов подготовка к принятию решений будет осуществляться рабочими группами. Лидер лишь займет должность председателя комиссии, который будет обобщать ее работу и принимать окончательное решение». Мы можем наблюдать три исторические стадии, характеризующие эволюцию господина:

Принцип доминирования, связанный с феодальным обществом.

Принцип эксплуатации, связанный с буржуазным обществом.

Принцип организации, связанный с кибернетическим обществом.

Фактически все три элемента неразделимы; никто не может доминировать, не будучи эксплуатируемым или управляемым, но степень важности этих элементов видоизменяется вместе с эпохой. При переходе от одной стадии к другой автономность и роль господина идут на убыль и ослабевают. Гуманность господина стремится к нулю, в то время как негуманность обезличенной власти стремится к бесконечности.

В соответствии с принципом доминирования, господин отказывает рабам во всем, что могло бы ограничить его собственную власть. По принципу эксплуатации босс допускает тот уровень свободы рабочих, который не мешает ему получать доходы и развивать производство. Принцип организации классифицирует индивидуумов по фракциям соответственно их организаторским или исполнительским способностям. (Например, заведующего магазином можно описать в результате длительных расчетов, касающихся результатов труда, его представительских функций и т.д., как: 56% руководящей роли, 40 % исполнительной и 4% неопределенности, как сказал бы Фурье.)

Доминирование – это право, эксплуатация, договор, организация, порядок вещей. Тиран доминирует в соответствии со своей волей к власти, капиталист эксплуатирует в соответсвии с законами прибыли, организатор планирует и сам подчиняется планированию. Первый желает быть деспотичным, второй – справедливым, третий – рациональным и объективным. Бесчеловечность аристократа – это человечность в поисках самой себя; бесчеловечность эксплуататора маскируется под гуманность, соблазняя техническим прогрессом, комфортом и борьбой с голодом и болезнями; кибернетическая бесчеловечность откровенно признается в своей бесчеловечности. Таким образом, бесчеловечность господина становится все более и более бесчеловечной. Концентрационный лагерь смерти – гораздо более ужасное явление, чем убийственная ярость феодальных баронов, внезапно бросающихся в военные авантюры. Но даже ужасы Освенцима покажутся сущей лирикой в сравнении с ледяными руками грядущей кибернетической эры. Не обольщайтесь: дело не в выборе между гуманностью lettre de cachet 9 (9 Королевский указ о заточении без суда и следствия (франц.).) и гуманностью промывания мозгов. Выбор только в том, быть повешенным или застреленным. Я просто имею в виду, что сомнительное удовольствие доминировать и попирать имеет тенденцию к исчезновению. Капитализм формально учредил необходимость эксплуатации человека человеком, не утверждая при этом, что она должна вызывать эстетическое наслаждение. Нет садизма, нет порочного удовольствия от причинения человеку боли, нет человеческой извращенности, нет даже «человека против природы». С властью вещей покончено. В своем отказе от гедонистических принципов господа отрекаются от господства. Задачей господ-без-рабов является коррекция этого самоотречения.

То, что было посеяно обществом производства, пожинает сегодня диктатура потребления. Ее принцип организации только совершенствует реальное господство мертвых вещей над человеком. Что бы власть ни оставляла владельцам средств производства, оно неизменно исчезает, как только их техника отчуждается от них и переходит под контроль техников, которые занимаются организацией их применения. Между тем самих организаторов постепенно поглощают те схемы и программы, над которыми они так самозабвенно трудились. Простая машина будет последним оправданием лидера, последним костылем, поддерживающим то, что осталось от его человеческой сущности. Кибернетическая организация производства и потребления должна обязательно контролировать, планировать и рационализировать повседневную жизнь. Специалисты, эти мини-господа, господа-рабы, сплошь кишат в современной жизни. Но не стоит беспокоиться по их поводу, у них нет шансов. Еще в 1867 году, на конгрессе в Базеле, Франкау, член Первого интернационала, провозглашал: «Нас слишком долго тянули на буксире дипломированные маркизы и ученые принцы. Давайте сами заботиться о своих делах, и как бы мы ни были глупы, мы не сможем сотворить большего беспорядка, чем они уже учинили от нашего имени». Зрелые слова мудрости, чье значение возрастает по мере того, как специалисты множатся и наполняют собой индивидуальную жизнь. Те, кто околдован магнетическим притяжением, исходящим от гигантского кафкианского кибернетического механизма, сильно отличаются от тех, кто следует своим собственным порывам и стремится этот механизм обойти стороной. Последние и являются хранителями гуманности, ибо отныне никто уже не может предъявить никаких прав от имени аристократов прошлого. С одной стороны, есть только вещи, имеющие одинаковую скорость падения в вакууме, а с другой стороны, вековые устремления рабов, опьяненных идеей тотальной свободы.

Глава 22. Пространство-время жизненного опыта

Диалектика увядания и замещения – это диалектика диссоциированного и унитарного пространства-времени. Новый пролетариат несет внутри себя реализацию детства, которое и является его пространством-временем. История разделений медленно разрешилась в конце «исторической» истории. Циклическое время и линейное время. Жизненное пространство-время есть пространство-время в трансформации, а ролевое пространство-время заключается в адаптации. Функция прошлого и его проекции в будущее заключаются в том, чтобы лишить прав настоящее. Историческая идеология – это экран, поставленный между волей к самореализации и волей к сотворению истории; она предохраняет их от слияния и смешивания. Настоящее – это пространство-время в процессе созидания; оно несет в себе коррекцию прошлого.

1

Пока специалисты озабочены выживанием своих детищ и составляют научные диаграммы с целью запрограммировать историю, повсюду среди людей растет стремление изменить жизнь, изменив само мироустройство. Каждый человек, как и все человечество в целом, стоит перед стеной вселенского отчаяния, за которой лежат забвение и вытеснение. Наступило время, когда вся эволюция истории в целом и история каждого индивидуума в отдельности стремятся к слиянию, поскольку у них общая цель, общее начальное зерно. Мы можем сказать, что история рода человеческого и мириады индивидуальных историй собираются вместе, чтобы либо умереть, либо начать все сначала. Прошлое вновь наступает на нас со своими эмбрионами смерти и семенами будущей жизни. Наше детство тоже участвует в этой встрече, напуганное участью Лота. Опасность предать детство дает, как мне хочется верить, толчок к вспышке бунта против отвратительного взросления, на которое обрекает нас принудительное потребление идеологий и рабство у машин. Я хочу подчеркнуть очевидную аналогию между мечтами и стремлениями, феодальной волей и субъективной волей детства. Реализуя детство, мы, зрелые люди технологической эры, богатые тем, о чем мечтают дети, и сильные там, где величайшие завоеватели были слабы, – разве мы не осуществляем стремления великих владык прошлого? Разве мы не можем понять смысл истории и личной судьбы лучше, чем Тамерлану и Гелиогабалу могло бы только пригрезиться в самых дерзких мечтах?

Превосходство жизни над пережитком есть историческое движение, которое уничтожит историю. «Построй повседневную жизнь и осуществи историю» – эти два призыва сегодня сливаются в один. В увядании и замещении (это является существенным противоречием нашей эпохи) и готовится переход к новой, высшей стадии истории. Каким образом будет построено и учреждено новое общество, как будет осуществляться ежедневная революция? Вырывая с корнем гнилое и отжившее и засеивая новые семена. Все, что не заменяет собой прогнившее, рискует быть задавленным гнилью. Так или иначе, все попытки преодоления, предпринимавшиеся в прошлом, являются частью поэзии сегодняшней обратной перспективы. Они сейчас с нами, преодолевая границы пространства и времени и сокрушая их. Очевидно, что конец разделения начинается там, где кончается разделение между пространством и временем. Из чего следует, что в воссоздании первоначального единства должен быть критический анализ пространства-времени детей, унитарных обществ и фрагментарных обществ, отживших и могущих быть воскрешенными сегодня.

2

Если молодой человек просто плывет по течению, то болезнь потребления быстро превращает его в изможденного старого Фауста, обремененного сожалениями о том, что он потерял свою молодость, не заметив ее. Лицо тинейджера уже бороздят первые морщины потребителя.

Немногое отличает его от шестидесятилетнего потребителя; потребляя все быстрее и быстрее, он зарабатывает преждевременную старость, соответственно ритму своих компромиссов с миром, живущим вне истины. Если он вдруг не опомнится, дверь прошлого захлопнется за его спиной, и он никогда не сможет вернуться к тому, что он делал, и попытаться это исправить. Как много отделяет его от детей, с которыми он только вчера играл. Он стал частью пошлого базара потребителей, обменяв поэзию, свободу и романтику детства на роль марионетки в социальном спектакле. Однако если бы он захотел, он смог бы стряхнуть с себя этот морок, и тогда враг потерял бы свою власть над ним. Мы увидели бы, как он бросает вызов дряхлому миру, противопоставив священные права своего детства самому грозному оружию, созданному маразматической технократией. Мы видели недавно, какие выдающиеся подвиги совершали «молодые африканские львы» в революции, вождем которой был Лумум-ба, несмотря на их смехотворное вооружение; так насколько же большего мы можем ожидать от поколения, которое в такой же степени угнетено, но имеет гораздо более эффективное оружие и при этом участвует во всех сферах современной жизни. Почти каждый аспект современной жизни был прожит в игровой форме в годы детства. Богатый запас событий, прожитых за несколько дней или даже часов, удлиняет ход времени. Два месяца каникул – это целая вечность. Для старика два месяца лишь несколько минут. Время взрослых пожирается страстями и мечтами, которые не поспевают за реальностью. Воспитатели наблюдают за ребенком в ожидании момента, когда он сможет присоединиться к их взрослой жизни и вольется в их временной цикл. Они хозяева времени. Поначалу ребенок воспринимает навязывание себе взрослого времени как иноземное вторжение, но рано или поздно, как правило, это заканчивается тем, что он уступает и смиряется с необходимостью стать взрослым. Не зная, как защититься, он попадает в расставленные сети, подобно молодому неопытному зверю. Когда же, наконец, он овладевает оружием критического анализа и знает, что сказать, чтобы защитить свое детство от насилия взрослого мира, годы уже унесли его далеко от цели. Но детство остается незаживающей раной его сердца. Во всех нас живет детство, но социальная организация научно убивает его. Психологи и социологи знают свое дело, и как только вчерашнее дитя вырастает, ему говорят: «Посмотри, какие миленькие зелененькие доллары!»

Наблюдая за детьми, я вижу, в чем главное преимущество детского времени перед моим (то, что я не заметил этого раньше, и послужило причиной моего падения): у детей есть возможность проживать многие события, в любой момент возобновляя их и переживая их опять и опять до бесконечности.

И вот теперь, в тот момент, когда жизнь ускользает от меня, только теперь я понимаю, что я потерял. Как случилось, что детский инстинкт не уберег меня от искушения фальшивыми ценностями взрослого мира, как я не понял раньше уроки истории и истинный смысл классовой борьбы! Новый пролетариат должен поставить своей целью реализацию детства во всей его первозданной чистоте и утвердить его приоритеты в мире взрослых. Мы, открыватели нового и в то же время уже известного мира, которому не хватает единства пространства и времени; мира, который все еще насквозь пронизан разделениями, все еще фрагментарен. Анализ наших телесных потребностей и спонтанность наших проявлений, детство, обогащенное знанием, открывают нам тайные ходы, которые никогда не были обнаружены за века аристократии и о которых буржуазия даже не подозревала. Теперь мы можем проникнуть в лабиринт погибших цивилизаций и всех попыток освобождения, похороненных историей. Заново открытые желания детства вновь открывают детство наших желаний. Из заповедных глубин прошлого выплывает всегда такая близкая, но никогда не удовлетворенная до конца новая география увлечений.

3

Мобильное внутри неподвижности время унитарных обществ циклично. Люди и вещи следуют своим курсом, двигаясь по окружности, в центре которой Бог. Эта точка вращения, неизменная везде и нигде, измеряет собой продолжительность вечной власти. Он служит сам себе стандартом, а также стандартом всему, что, притягиваясь на равном расстоянии к нему, развивается и возвращается, никогда по-настоящему не отдаляясь и никогда не оставаясь в полном покое. «Тринадцатый возвращается, и он снова первый».

Пространство унитарных обществ организовано как функция времени. И время, и пространство целиком принадлежат Богу. Пространство протягивается от центра к точке вращения, от неба к земле, от единого ко множеству. На первый взгляд время кажется ненужным, так как оно ни приближает нас к Богу, ни отдаляет нас от него. Пространство, с другой стороны, это путь к Богу, восходящая тропа духовного возвышения и иерархического продвижения. Время в действительности принадлежит единственно Богу, но человек, одаренный пространством, имеет специфически человеческий и непреодолимый характер. Фактически человек может возвышаться или опускаться, преуспевать в обществе или терпеть поражение, спастись или быть навеки проклятым. Пространство – это обитель человека, сфера его относительной свободы, и только время ограничивает его внутри этой сферы. И что такое Страшный суд, как не тот момент, когда Бог забирает назад свое время, центр, всасывающий в себя окружность и собирающий в этой нематериальной точке бесконечность пространства, ранее данного своим творениям? Аннигиляция материи человека (уничтожение его существования в пространстве) – это идея господина, который не может полностью владеть своим рабом и, таким образом, не может избежать участи быть частично в его власти. Протяженность крепко держит пространство в своих рамках, время толкает нас по направлению к смерти, пожирая пространство нашей жизни. Однако в ходе истории эти отличительные особенности нивелируются. Феодальное общество – это общество разделения в той же мере, что и буржуазное, поскольку разделение это определяется имущественным неравенством. Однако преимущество феодальных обществ перед буржуазными заключается в непререкаемом авторитете мифа, на котором они основаны. Властью мифа объединяются разрозненные элементы, заставляя их жить унитарно, пусть и под фальшивым предлогом. Но мир единого мифа – это мир, где божество, пусть и мифическое, едино по сути и единодушно принимается всем обществом, будь то племя, клан или королевство. Бог – это образ, символ слияния разобщенных пространства и времени, и любой, кто «живет в Боге», принимает участие в этом слиянии. Однако большинство может принимать участие только опосредованно, имея в виду, что в пространстве их повседневных жизней они, простые смертные, послушны Богу, священникам и вождям, организаторам существующего иерархического пространства. В награду за их покорность им обещана вечность вне пространства, гарантировано вневременное пребывание в Боге. Однако некоторые считают подобный обмен никудышной сделкой. Они мечтают достигнуть вечного настоящего времени, которое дарует абсолютное господство над миром. Поразительна аналогия между синхронизированным пространством-временем детей и волей к единству великих мистиков. Так, Григорий Палама (1341)[28]28
  Наиболее известный афонский исихаст (от «исихиа» – молчание) и главный авторитет этого движения внутри восточного христианства. Практика исихазма подразумевала перенос центра личности верующего из головы в сердце и внутреннее наслаждение спасительным светом на пути «обожения». В своих проповедях Палама призывал принять как братьев во Христе не только всех людей, но и всех остальных живых существ, а также вообще все сотворенные вещи видимого мира, как нуждающиеся и участвующие в спасении. В средневековье католики критиковали исихастов за отказ от рациональной теологии и склонность к «личному экстазу», а в наше время их практику чаще всего сравнивают с парадоксальным духовным путем адептов дзена и приверженцев трансцендентальной медитации. -Прим. ред.


[Закрыть] описывает озарение как некое нематериальное сознание единства: «Свет существует вне пространства и времени. Обретающий единство с божественной энергией сам становится Светом; он един со Светом, и в этом Свете он видит совершенным сознанием все то, что остается скрытым от тех, кто не получил такой милости». Эта робкая надежда, которая может быть только смутной и даже неописуемой, была популяризована и выражена более определенно в буржуазную эру. Буржуазная эпоха конкретизировала ее, уничтожив аристократию вместе с ее духовностью, но дала ей новый шанс к возрождению, приведя свое собственное загнивание к логическому завершению. История разделений медленно завершается в конце разделений. Феодальная унитарная иллюзия постепенно воплощается в свободное единство жизни, которую надлежит построить, но которая, однако, находится за пределами материально гарантированного выживания.