Текст книги "Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1"

Автор книги: Стюарт Хоум

Соавторы: Алексей Цветков,Крис Ней,Даниэль Герен,Лютер Блиссет,Рауль Ванейгем,Ги Дебор,Ноам Хомский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Одновременно с разграблением, раздолбыванием, разбиванием пар, разрушением и убийствами ОПУМ будет вести вербовку. ОПУМ, таким образом, будет состоять из вербовщиц, элитных формирований ядерных активисток (раздолбаек, грабительниц и разрушительниц) и самых элитных убийц.

Неучастие в системе не решает вопроса, только раздолбай поможет нам. Большинство женщин давно выпали из системы, строго говоря, они в ней и не были. Неучастие только умножает силы тех немногих, кто включен в систему; выпадение из системы – это именно то, чего хотят лидеры истеблишмента, это на руку нашим врагам, это усиливает систему, вместо того чтобы подрывать ее, поскольку система опирается на неучастие, пассивность, апатию и невключенность массы женщин. Однако неучастие является отличной стратегией для мужчин, и ОПУМ с энтузиазмом будет поддерживать эту стратегию.

Самокопание ради спасения, созерцание собственного пупа не является, как считают Неучаствующие, решением проблемы. Счастье находится вне нас, достигается через взаимодействие с другими. Целью должно стать самоотречение, а не самолюбование. Мужчина, способный только на последнее, считает добродетелью неизлечимые недостатки и выставляет самолюбование не только как добро, но как Философскую Добродетель, за что его считают глубокомысленным.

ОПУМ не будет устраивать пикеты, марши, демонстрации или забастовки для достижения своей цели. Эта тактика подходит только приличным, благовоспитанным дамам, которые старательно прибегают лишь к таким акциям, которые обречены на неуспех. Кроме того, только достойные, чистоплюйские, мужеженщины, натасканные на стадном принципе, действуют в толпах. ОПУМ состоит из личностей; ОПУМ – не сборище отбросов, не кучка грязи. ОПУМ делает работу в том количестве, которое нужно. Поэтому ОПУМ, хладнокровные и эгоистичные, не позволят себе получить по голове полицейской дубинкой; это участь приличных, «привилегированных образованных» обеспеченных дамочек, трогательно верящих в изначальную порядочность Папочки и полицейских. Если ОПУМ нанесет удар, то только по тупой, тошнотворной роже президента; если ОПУМ устроит демонстрацию, то это будет демонстрация острой шестидюймовой бритвы в темном переулке.

ОПУМ всегда будет действовать на криминальной основе, а не гражданским неповиновением, то есть не станет в открытую нарушать закон, чтобы попасть в тюрьму и тем самым привлечь внимание к несправедливости. Такая тактика признает правоту всей системы и используется для того, чтобы только модифицировать ее, изменить конкретные законы. ОПУМ выступает против всей системы, самой идеи законодательств и правительства. ОПУМ выступает с целью уничтожения системы, а не получения прав в ее рамках. Также ОПУМ, неизменно эгоистичное и хладнокровное, будет всегда стремиться избежать наказания. ОПУМ всегда будет вороватым, подлым, закулисным (хотя убийства от имени ОПУМ всегда будут известны как таковые). И разрушения, и убийства будут избирательными и узнаваемыми. ОПУМ против полубезумных, бессмысленных бунтов, лишенных идеи и цели, завершающихся арестом. ОПУМ никогда не станет подстрекать, поддерживать или участвовать ни в каких видах неопределенных мятежей или любых видах неоправданного разрушения. Хладнокровно и преднамеренно ОПУМ будет выслеживать своих жертв и подбираться к ним, чтобы убить. Для разрушения никогда не будут применяться такие методы, как перекрытие дорог, необходимых для доставки продуктов и других необходимых вещей, заражение или перекрытие водопроводов, блокирование улиц и движения так, чтобы не смог проехать медицинский транспорт или чтобы помешать работе больниц.

ОПУМ будет разрушать, грабить, портить и убивать до тех пор, пока не прекратит свое существование денежная система и не войдет в действие полная автоматизация или пока достаточное количество женщин не станет сотрудничать с ОПУМ, а насилие станет ненужным для достижения этих целей, то есть когда достаточно женщин будут имитировать работу или бросят работу, начнут грабить, оставлять мужчин и отказываться подчиняться всем законам, не соответствующим истинно цивилизованному обществу. Многие женщины вступят в ряды ОПУМ, но будут и такие, которые давно сдались на милость врага, кто настолько привык к животной жизни, ко всему мужскому, что им нравятся ограничения и запреты, кто не знает, что делать со свободой, согласны оставаться тряпками и лизоблюдами, подобно крестьянам, стоящим по колено в воде на рисовых полях при любом режиме. Некоторые из самых непостоянных будут хныкать и дуться, бросать на пол свои игрушки и бить посуду, но ОПУМ неумолимо будет давить их дорожным катком.

Полностью автоматизированное общество может быть построено очень просто и быстро, как только общество потребует этого. Уже существуют нужные чертежи, и его конструирование займет всего несколько недель, если этим займутся миллионы людей. Даже если денег не будет, каждый будет только рад включиться и начать строить автоматизированное общество; с этого момента начнется фантастическая новая эра, и праздничная атмосфера будет сопутствовать этой работе. Уничтожение денег и завершение установления автоматизации являются основой для всех других реформ ОПУМ; без этих двух условий остальное невозможно; при соблюдении их, все остальное произойдет очень быстро. Правительство рухнет автоматически. При полной автоматизации каждая женщина сможет напрямую голосовать на любую тему с помощью электронных устройств, установленных в доме. Поскольку правительство почти полностью занято регулированием экономики и изданием законов против абсолютно частных проблем, уничтожение денег, сопровождаемое уничтожением мужчин, которые стремятся узаконивать «мораль», будет означать почти полное отсутствие тем для голосования.

После исчезновения денег исчезнет необходимость в убийстве мужчин; они лишатся единственной власти, которую имеют над психологически зависимыми женщинами. Они смогут навязаться только тем половым тряпкам, которые любят, чтобы им навязывались. Остальные женщины будут заняты решением немногих проблем, оставшихся до того, чтобы планировать повестку дня Вечности и Утопии, полностью перекраивать образовательные программы, чтобы миллионы женщин могли за несколько месяцев освоить высокоинтеллектуальную работу, которая сегодня требует многолетнего обучения (этого очень легко достигнуть, поскольку нашей образовательной задачей будет обучение, а не создание и поддержание академической, интеллектуальной элиты); решать проблемы болезней, старости и смерти и полного реконструирования городов и жилья. Многие женщины некоторое время будут думать, что им нравятся мужчины, но привыкнув со временем к женскому обществу, постепенно увлекаясь своими проектами, они в результате поймут абсолютную бесполезность и банальность мужского рода.

Немногие оставшиеся мужчины могут влачить свое жалкое существование, погрязнув в наркотиках, прогуливаясь в женских платьях или пассивно наблюдая всевластие женщин в действии, реализуя себя как зрители, как суррогаты женщин, или размножаясь на коровьих лугах с подхалимками, или смогут отправиться в ближайший гостеприимный центр самоубийства, где их тихо, быстро и безболезненно усыпят газом.

До установления полной автоматизации, до замены мужчин машинами, мужские особи могут быть использованы женщинами, они будут служить им, исполнять их малейшие желания, подчиняться каждой их команде, стать их абсолютными рабами, существовать в совершенном подчинении их воле, в отличие от нынешней уродливой, дегенеративной ситуации, когда мужчины не только все еще существуют, заполонив мир своим недостойным присутствием, но и пользуются поддержкой и обслуживанием со стороны женских масс, и миллионы женщин поклоняются Золотому Тельцу, и собака ведет хозяина на поводке, тогда как в действительности мужчина, мало отличающийся от трансвестита, выглядит наименее жалким, когда признается его собачья сущность, к нему не предъявляют нереалистических требований, и абсолютно самоценная женщина задает всему тон. Разумные мужчины хотят, чтобы их унижали, наступали на них.

Больные, неразумные мужчины, те, кто пытается защищаться от собственной мерзости, завидев ОПУМ, надвигающийся на них, в страхе прижмутся к Большой Маме с Большими Теплыми Сиськами, но Сиськи не защитят их от ОПУМ; Большая Мама будет прижиматься к Большому Папочке, который будет сидеть в углу, наложив в свои могучие штаны. Однако те мужчины, которые разумны, не станут сопротивляться или бороться, поднимать шум, а просто будут, расслабившись, сидеть в уголке, наслаждаться зрелищем и плыть по течению к своей кончине.

Мюррей Букчин
ИЗ КНИГИ «ЭКОАНАРХИЗМ»

Общество и экология

Те проблемы, с которыми люди сталкиваются в процессе самоопределения, осознания себя как личности, порождают необходимость существования широкой психотерапевтический индустрии. Эти проблемы, безусловно, являются личными. Но это проблемы не только отдельных индивидуумов, но и всего современного общества в целом. Мы живем в полном непонимании того, какие социальные взаимоотношения существуют между нами. Мы страдаем не только как личности от отчуждения и неразберихи в наших мотивах и устремлениях; все наше общество, задуманное как единый организм, является весьма неопределенным в том, что касается его структуры и направления развития. Если раньше в обществе культивировалась вера в добродетельность сотрудничества и заботы о ближнем, то в современном обществе добродетелью являются соревнование и эгоизм, и, таким образом, не поощряются ассоциации любого рода, кроме тех, которые создаются ради наживы и безумного потребления.

Мы считаем, что раньше люди имели четкие представления о вере и надежде – ценностях, которые определяли их как людей, обладающих конкретными целями в общественной жизни. Мы называем средние века «Эрой Веры», а Просвещение – «Эрой Рассудка». Даже период между мировыми войнами и конец 40-х – начало 50-х годов кажутся нам привлекательным временем невинности и надежд, несмотря на Великую Депрессию и ужасающие конфликты, которые имели место в тот период. Эту мысль высказал один из персонажей недавнего достаточно хорошего фильма о шпионах: он сказал, что по сравнению со временем Второй мировой воины он утратил ту «чистоту» – чувство цели и идеализм, – которой он руководствовался тогда.

Эта «чистота» в наше время исчезла – ее заменили неопределенность и двусмысленность. Вера в то, что технологии и наука улучшат условия человеческого существования, была подорвана распространением ядерного оружия, массовым голодом в странах третьего мира и бедностью на Западе. Жаркая вера в триумф свободы над тиранией была уничтожена увеличением централизации государств и власти бюрократии, полиции и изощренных средств слежки за людьми. В демократических странах – не меньше, чем в явно авторитарных. Надежда на то, что мы создадим единый мир, сообщество различных народов, которые будут заботиться о своих ресурсах и улучшать жизнь повсюду, разбилась о рост национализма, расизма и бесчувственного местничества, которое порождает индифферентность по отношению к судьбам миллионов.

Мы считаем, что наши духовные ценности гораздо хуже, чем те, которые существовали всего лишь два-три поколения назад. Нынешнее поколение кажется более самовлюбленным, отчужденным и недоброжелательным по сравнению с предыдущим. У него нет таких систем поддержки, как большая семья, сообщество и обязательная взаимопомощь. (Борьба личности с обществом происходит в большей степени через бюрократические структуры, чем при помощи отзывчивых и доброжелательных людей.)

Этот недостаток социальной определенности и значимости становится еще более заметным при наших проблемах. Война – непременное условие нашего времени; экономическая нестабильность – всепроникающая реальность; человеческая солидарность – туманный миф. Совсем не последней угрозой является экологический апокалипсис – катастрофический выход из строя тех систем, которые обеспечивают стабильность на планете. Мы живем в постоянной опасности непоправимого уничтожения живого мира системой, помешавшейся на росте; она заменяет органическое неорганическим, почву – бетоном, лес – пустыней, разнообразие живых форм – упрощенной экосистемой, короче говоря, пытается повернуть экологическое время вспять, к более неорганическому минерализированному миру, который не может обеспечить существование сложных форм жизни, в том числе и человека.

Неуверенность в нашем существовании, предназначении и цели вызывает достаточно неожиданный вопрос: является ли общество бедой, наростом на древе жизни?

Появилось огромное количество литературы, привлекшей внимание миллионов читателей; в ней выражается «новый пессимизм» по отношению к цивилизации как таковой. В этих произведениях технология противопоставляется предположительно «девственной» природе, города – деревням, деревни – необжитым пространствам, наука – «почтению» к природе, рассудок – «невинности», интуиции и, наконец, человечество – остальной биосфере.

В наше время все больше и больше теряется вера во все человеческие способности – способность жить в мире, способность заботиться о других людях и остальных формах жизни. Этот пессимизм ежедневно подпитывается социобиологами, которые говорят, что наши недостатки заложены в нас генетически; антигуманистами, оплакивающими нашу «антиприродную» сущность; биоцентристами, принижающими наши уникальные свойства идеями, по которым мы в мире «первородного греха» ничем не отличаемся от муравьев. Короче говоря, идет широкое наступление на веру в способность разума, науки и технологии улучшить мир и для нас, и для жизни в целом.

«Вечная тема» о том, что цивилизация неизбежно противопоставит себя природе, что это произойдет по вине человеческой натуры, поднималась еще во времена Руссо и дожила до наших дней, когда нам особенно необходима действительно человечная и экологичная цивилизация, если мы хотим спасти планету и самих себя. Цивилизация, характеризуемая рациональностью и технологией, все больше рассматривается как еще одно несчастье. Более того, роль общества как необходимого фактора формирования человечества, рассматривается как нечто неестественное, вредное и изначально деструктивное.

Человечество по иронии судьбы в результате оказалось поругано самими людьми – как проклятая форма жизни, которая только разрушает мир и угрожает его целостности. К той путанице, которая существует в определении нашего сумасшедшего времени и наших личностей, добавился еще один аспект – представление человеческого существования как формы хаоса, созданного нашим стремлением к бессмысленному разрушению и нашей способностью увеличивать эффективность этого стремления, так как в нашем распоряжении имеются разум, наука и технология.

Однако стоит отметить, что немногие антигуманисты, биоцентристы и мизантропы, строящие подобные теории, идут до конца в своих логических построениях. Наиболее важно в этой смеси искусственных теорий и недодуманных мыслей почти полное игнорирование тех форм, институтов и отношений, которые формируют то, что мы называем обществом. Вместо этого мы используем расплывчатые понятия «общество» и «цивилизация», которые скрывают сильнейшее различие между свободными, неиерархичными и негосударственными обществами, с одной стороны, и в разной степени иерархичными, огосударствленными и авторитарными – с другой (так же, как мы используем широкие понятия типа «человечество» или зоологический термин «хомо сапиенс», за которыми скрываются огромные различия, даже жесткие антагонизмы, существующие между привилегированными белыми и цветными, мужчинами и женщинами, богатыми и бедными, угнетателями и угнетенными).

Зоология в результате заменяет социально ориентированную экологию. Огульные «природные законы», основывающиеся на колебании популяций у животных, подменяют противостоящие экономические и социальные интересы людей.

Простое противопоставление «общества» и «природы», «человечества» и «биосферы», «технологии», «знания», «науки» и менее развитых, часто примитивных форм человеческого взаимодействия с природой отвлекает нас от изучения очень сложных различий и разделений внутри общества, которые так необходимы для выявления наших проблем и поиска путей их решения.

Например, в древнем мире отношение к природе египтян сильно отличалось от вавилонян. Египтяне поклонялись сонму в массе своей ани-мистичных божеств, многие из которых и физически были полулюдьми-полуживотными, в то время как вавилоняне создали пантеон людей-богов, и при этом достаточно политичных. Но египетское государство было не менее иерархичным, чем вавилонское и так же, если не больше, подавляло человеческую индивидуальность. Некоторые охотничьи племена могут так же наносить вред природе, как и урбанистические общества, ограниченные в своей разрушительности разумностью. Когда мы называем все эти различные социальные формы одним словом «общество», мы оскорбляем мысль и рациональный подход. «Общество» само по себе становится чем-то неестественным. «Разум», «технология», «наука» характеризуются как «деструктивные», несмотря на те социальные факторы, которые обуславливают их использование. Попытки человека изменить окружающую среду опасны, так как наш «род» едва ли может сделать что-либо для улучшения жизни на планете в целом.

Конечно, мы так же относимся к животному миру, как и все другие млекопитающие, но мы являемся чем-то большим, чем стада, бродящие по африканским равнинам. То, чем мы отличаемся, то есть типами обществ, которые мы формируем, и то, как мы разделены на иерархии и классы, сильнейшим образом влияет на наше поведение и на результат наших действий в природном мире.

Наконец, так радикально отделяя человечество и общество от природы или наивно сводя людей к «роду» животных, мы затрудняем для себя понимание того, как человечество развилось из нечеловеческой природы, а социальная эволюция – из природной. Люди отчуждаются не только сами от себя в наш «век отчуждения», но и от природного мира, в котором находятся наши корни как сложной, мыслящей формы жизни.

Мы уже сыты по горло упреками защитников окружающей среды либерального и мизантропического толка в том, что «мы» как род ответственны за разрушение окружающей среды. Причем совершенно не обязательно ехать в Сан-Франциско, на территорию мистиков и гуру, чтобы обнаружить эту «родовую», асоциальную точку зрения на экологические проблемы и их источники. В Нью-Йорке таких людей тоже хватает. Я не скоро забуду «зеленую» презентацию, устроенную Нью-йоркским музеем естественной истории в 70-х годах, когда публике представили большую серию экспонатов, каждый из которых представлял собой пример загрязнения окружающей среды и экологического разрушения. Экспонат, закрывавший выставку, назывался «Самое опасное животное на земле». Это просто огромное зеркало, в котором каждый посетитель видел свое отражение. Я хорошо помню негритенка, стоявшего перед этим зеркалом, пока белый учитель пытался объяснить ему смысл этого «экспоната». Там не были показаны правления корпораций или директор, планирующий вырубить лес на склоне горы, или правительственные чиновники, действующие вместе с ними. Экспонат выражал в основе своей мизантропическую идею: люди как таковые, а не жадное общество и его богатые должностные лица, ответственны за разрушение окружающей среды – бедные не меньше, чем богатые, цветные – не меньше, чем привилегированные белые, женщины – не меньше, чем мужчины, угнетаемые – не меньше, чем угнетатели. Мифический человеческий «род» заменил классы, индивидуумы – иерархии, личные вкусы (многие из которых «причесаны» хищными средствами массовой коммуникации) – социальные отношения, а лишенные власти и живущие в нищете и изоляции люди – гигантские корпорации, обслуживающие сами себя бюрократии и жестокое государство собственности.

Отношение общества к природе

Кроме тех возмутительных выставок, организованных защитниками окружающей среды, на которых представлены привилегированные и непривилегированные классы в одинаковом свете, я считаю важным попробовать обсудить в этой главе еще одну существенную проблему, а именно проблему возвращения общества в общеэкологическую систему планеты. Больше чем когда-либо заслуживает внимания тот факт, что почти все экологические проблемы являются также и социальными, а не просто, или в первую очередь, результатом деятельности религиозных, духовных или политических идеологий. То, что эти идеологии могут взлелеять антиэкологические воззрения у всех слоев населения, вряд ли подлежит сомнению. Но гораздо важнее, чем просто оценивать идеологии так, как они того заслуживают, задать вопрос – откуда же они возникают и развиваются.

Очень часто экономические нужды заставляют людей действовать в несоответствии со своими собственными желаниями и даже сильными природными устремлениями. Дровосеки, нанятые для рубки прекрасного леса, обычно не испытывают ненависти к деревьям. У них просто так же нет выбора, как нет выбора у скотобоев – убивать или не убивать домашних животных. В каждом обществе имеются свои деструктивные и садистские индивидуумы, вроде защитников окружающей среды – мизантропов, желающих истребить человечество. Но для подавляющего большинства людей их работа, даже такая трудная, как, к примеру, у шахтеров, не является результатом их свободного выбора. Они просто борются с нуждой и к тому же являются продуктами социального устройства, над которым обыкновенные люди не имеют никакого контроля.

Чтобы понять современные проблемы – экологические так же, как экономические и политические, мы должны выявить их социальные причины и решить их социальными методами. «Глубинная», «духовная», антигуманистическая и мизантропическая экологии заводят нас в тупик, переключая наше внимание с социальных причин на социальные симптомы. Наша задача – увидеть изменения социальных отношений, для того чтобы понять наиболее важные экологические перемены. Эти же экологи ведут нас от общества к «духовным», «культурным» и неопределенным «традиционным» началам. Не библия породила европейский антинатурализм. Она лишь оправдывала антинатурализм, уже существовавший на континенте с языческих времен, несмотря на анимистические черты дохристианских религий.

Антинатурализм христианства стал особенно заметен с появлением капитализма. Мы должны не только рассматривать общество в контексте экологии, для того чтобы понять, почему люди являются сторонниками различных идей: одни – ярко натуралистических, другие – антинатуралистических. Нужно также исследовать более глубоко и само общество. Мы должны определить отношение общества к природе, понять, почему оно разрушает ее, и, напротив, почему оно должно и еще способно улучшить, углубить и сильно обогатить процесс естественной эволюции.

Пока мы говорим об «обществе» в абстрактном и общем смысле (а мы должны помнить, что каждое общество уникально и отличается от других многими веками своей истории), нам необходимо изучить то, что лучше назвать «обобществлением», а не просто «обществом». Общество – это определенный комплекс отношений, который мы часто воспринимаем как данность и изучаем в очень жестких рамках. Многие люди в наше время считают, что общество, основанное на рыночных отношениях – торговле и соревновании, существовало «всегда», но мы должны помнить, что существовали и дорыночные общества, основанные на безвозмездном сотрудничестве. Обобществление, с другой стороны, – такой же процесс, как и индивидуальная жизнь. Исторически процесс социализации людей можно назвать социальным бедствием, которое сопровождается болезненным переходом человечества к социальной зрелости.

Когда начинаешь рассматривать социализацию изнутри, поражает то, что само общество изначально имеет свои корни в природном мире. Любая социальная эволюция фактически является проекцией природной эволюции на человеческую сферу. Около двух тысяч лет назад Цицерон сказал: «С помощью своих рук мы существуем внутри Природы, нашей второй натуры».

Наблюдение Цицерона, однако, является недостаточным: первобытная, изначально не тронутая «природная сфера», или так называемая «первая натура», была переделана полностью или частично не только «нашими руками». Мысль, язык и сложные, чрезвычайно важные биологические перемены также играли большую, а иногда и решающую роль в развитии «второй натуры» внутри «первой».

Я употребил слово «переделана» для того, чтобы обратить ваше внимание на то, что «вторая натура» не просто явление, развивающееся отдельно от «первой». Отсюда и особое ударение на использование Цицероном выражения «внутри природной сферы».

Подчеркнуть то, что «вторая натура», или более точно общество (в самом широком смысле этого термина), появилось из первоначальной «природной сферы», – значит признать тот факт, что общество всегда существовало, так сказать, в «природном измерении», что общество и природа не были противопоставлены в нашем мышлении. Социальная экология четко указывает на то, что общество – это не внезапное «образование» на земле. Общественная жизнь не должна обязательно воспринимать природу как противника в беспощадной войне. Появление общества – природный факт, причины которого заключены в биологии человека.

Процесс человеческого обобществления, в течение которого образовалось человеческое общество в форме семей, групп, племен или более сложных типов человеческих отношений, имеет истоки в родственных отношениях матери и ребенка. Биологическая мать, конечно, может быть заменена различными заместителями: отцом, родственниками, наконец, всеми членами сообщества. Когда социальные родители и родственники, то есть члены сообщества, окружающего молодежь, начинают участвовать в системе опеки, которой обычно занимаются биологические родители, тогда по-настоящему начинает функционировать общество.

Общество, таким образом, развивается от простой репродуктивной группы к институциированным человеческим взаимоотношениям и превращается из связанного родственными узами животного сообщества в четкую социальную структуру. Похоже, что люди объединились во «второй натуре» все-таки в основном из-за застарелых материнских связей. Мы можем видеть, что во время образования структур и институтов, ознаменовавших превращение животного сообщества в подлинное общество, начали происходить большие перемены, в результате которых возникла социальная экология, изучающая их, – очень важная наука. Хорошо это или плохо, но общества развились в иерархии, классы и государственные формации. При этом воспроизведение потомства и забота о нем так же остались постоянным биологическим базисом любой формы общественной жизни, как фактор воспроизводства, наоборот, базис социализации молодежи и образования общества. Как отметил Роберт Бриффо в первой половине нашего века: «Известен единственный фактор, четко указывающий на различия между первыми человеческими сообществами и группами животных, – это наличие ассоциации матерей и их отпрысков, что является основой действительной, реальной общественной солидарности.

В классе млекопитающих, от утконосов до приматов, наблюдается рост продолжительности этой связи вследствие увеличения периода детской зависимости». Это увеличение Бриффо объясняет увеличением сроков беременности, а также интеллекта. Биологическое происхождение и истоки процесса человеческого обобществления, однако, не следует слишком выпячивать. Решающим фактором являются не только корни общества, лежащие в многовековой эволюции животных, но и ежедневная рекреация общества в нашей повседневной жизни. Всеобъемлющая забота, которую получает новорожденный ребенок, напоминает нам, что воспроизводится не только отдельный человек, но и само общество. По сравнению с другими видами, человек развивается медленно, в течение долгого периода времени. Живя в тесной связи с родителями, родственниками и постоянно расширяющимся кругом людей, он сохраняет гибкость ума, что способствует появлению индивидуумов и постоянному формированию различных социальных групп. Хотя животные имеют сходства с людьми по многим параметрам, они не создают «второй натуры», которая воплощает культурные традиции, не располагают сложным языком, разработанными концепциями силы и впечатляющей способностью преобразовывать окружающую среду в соответствии с собственными нуждами.

Шимпанзе, например, является ребенком в течение трех лет и молодым – в течение еще семи. К десяти годам это уже взрослое животное. Люди же считаются детьми до шести лет, а еще четырнадцать – подростками. Короче говоря, шимпанзе взрослеет в два раза быстрее человека, а его способности к обучению и, наконец, к мышлению ограничены по сравнению с человеческими, чьи умственные способности могут расширяться в течение декады. К тому же связи шимпанзе часто бывают характерными только для отдельной особи, являются идиосинкретическими и довольно ограниченными. Человеческие же связи являются постоянными, сильно институциирован-ными, характеризуются солидарностью и способностью к созидатель-ности, которой, насколько нам известно, животные не обладают.

Увеличенная гибкость человеческого ума, а также большая зависимость и социальная креативность позволяют сделать два важных вывода. Во-первых, ранние человеческие сообщества, видимо, взрастили сильную склонность к взаимозависимости среди их членов, а вовсе не к тому грубому индивидуализму, с которым у нас ассоциируется понятие «независимость». Подавляющее большинство антропологических свидетельств предполагает наличие таких добродетелей, как взаимопомощь, участие в делах друг друга, солидарность в ранних человеческих сообществах. Идея, что хорошая жизнь и даже выживание зависит от товарищей, возникала из-за удлиненного периода зависимости подростков. Идея независимости (не в значении соревнования) должна была казаться абсолютно чуждой и странной существу, многие годы прожившему в сильной зависимости от окружающих. Забота о других должна казаться идеальным выходом для окультуренного существа, которое в свою очередь нуждается в сильной заботе. Наша современная версия индивидуализма, а точнее, эгоизма, видимо, побила ростки ранней солидарности, взаимопомощи, – черт, без которых, я хотел бы добавить, такое физически слабое животное, как человек, вряд ли смогло бы выжить даже взрослым, не то что ребенком.

Во-вторых, человеческая взаимозависимость должна была иметь четкую структуру. Сейчас вряд ли можно найти людей, взаимодействующих друг с другом через те потерянные связи, которые мы можем наблюдать у наших ближайших родственников – приматов. Совершенно очевидно, что эти связи могли быть разрушены в период радикальных перемен и культурного кризиса. Но в относительно стабильные периоды человеческое сообщество никогда не было той «хордой», базисом рудиментарной социальной жизни, как предполагали антропологи последнего столетия. Наоборот, свидетельства, которыми мы располагаем, говорят о том, что все люди, даже, возможно, наши далекие предки, жили в некоторых структурированных группах, а потом в племенах, общинах и других сообществах. То есть их связывали не только эмоциональные и моральные узы, но также изобретательные, структурно четко определенные и достаточно постоянные институты.