Текст книги "Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1"

Автор книги: Стюарт Хоум

Соавторы: Алексей Цветков,Крис Ней,Даниэль Герен,Лютер Блиссет,Рауль Ванейгем,Ги Дебор,Ноам Хомский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Валери Соланс
МАНИФЕСТ ОПУМ (ОБЩЕСТВА ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ МУЖЧИН)

Поскольку жизнь в этом обществе представляет в лучшем случае абсолютную тоску, и ни одна сфера общества не имеет отношения к женщинам, то им, сознательным гражданкам, ответственным, жаждущим приключений женщинам, остается только свергнуть правительства, разрушить денежную систему, внедрить полную автоматизацию и уничтожить мужской пол. Теперь стало технически возможным воспроизводить себе подобных без помощи мужчин (или, если угодно, женщин) и производить на свет только женщин. Мы должны немедленно приступить к этому. Сохранение мужчин не нужно даже для сомнительной задачи воспроизводства. Мужчина – это биологическая случайность: (мужской) ген Y – это недоделанный (женский) ген X, то есть несет в себе незаконченный набор хромосом. Другими словами, мужская особь – незавершенная женская особь, ходячий аборт, выкидыш на генной стадии. Быть мужчиной – значит быть дефектным, эмоционально ограниченным; принадлежность к мужскому полу – это дефективность, а мужчины – эмоциональные инвалиды.

Мужчина – абсолютный эгоцентрик, запертый в себе, неспособный на сопереживание или отождествление себя с другими, на любовь, дружбу, влечение или нежность. Он является абсолютно изолированной единицей, неспособной на взаимоотношения с кем-либо. Его реакции направлены внутрь, они не относятся к мыслительным процессам; его разум – просто инструмент для обслуживания собственных страстей и потребностей; он не способен к полету мысли, обмену идеями; он не соотносит себя ни с чем, кроме собственных физических ощущений. Он – полумертвая, ни на что не реагирующая масса, неспособная давать или получать удовольствие или счастье; соответственно, он в лучшем случае абсолютно скучное явление, безобидное пятно, поскольку только тот, кто способен воспринимать и принимать других, обладает очарованием. Он застрял на полпути в сумеречной зоне между человеком и обезьяной, но он гораздо хуже обезьяны, поскольку, в отличие от нее, способен испытывать множество негативных чувств: ненависть, ревность, позор, отвращение, вину, стыд, сомнение; более того, он осознает, что он такое и чего ему недостает.

Хотя он абсолютно физиологичен, мужчина не годится даже на роль жеребца. Даже овладев механической сноровкой, что дается немногим из них, он, во-первых, не способен жизнерадостно и страстно рвать плоть на куски, а вместо этого снедаем чувствами вины, стыда, страха и неуверенности – эмоциями, свойственными мужской природе, которые можно только сократить, но не искоренить просвещением и воспитанием. Во-вторых, физические ощущения, доступные ему, – сущая ерунда, и, в-третьих, он не сопереживает своим партнерам, но озабочен до предела тем, как это у него получается, насколько успешно он выполняет роль насоса. Назвать мужчину животным – значит польстить ему; он – всего лишь машина, ходячее дилдо.

Считается, что мужчины используют женщин. Используют для чего? Всяко, не для удовольствия. Обладая, если удается, едва заметными физическими ощущениями, мужчина, обуреваемый чувством вины, страхами, стыдом и неуверенностью, тем не менее полностью захвачен желанием ебаться; он переплывет море соплей, перейдет вброд глубокую лужу блевотины величиной в милю, если будет думать, что там его ждет любезная «киска». Он выберет женщину, которую презирает, любую беззубую ведьму, и даже заплатит за это. Почему? Снятие физического напряжения – это не ответ, поскольку для него достаточно мастурбации. Нельзя объяснить это и удовлетворением самолюбия, иначе они не ебали бы детей и трупы. Абсолютно эгоистичный, неспособный реагировать, сочувствовать, отождествлять себя с другими, наполненный до краев необъятной, всепроникающей, всепоглощающей сексуальностью, мужчина физически пассивен. Он ненавидит свою пассивность, поэтому считает, что она свойственна женщинам, а мужчины активны, и затем пытается доказать, что он существует («доказать, что он Мужчина»). Главный его способ доказать – это ебля (Большой Мужчина с Большим Хуем оторвал Большой Кусок). Поскольку он пытается доказать недоказуемое, ему приходится «доказывать» это снова и снова. Поэтому ебля для него – отчаянная, вынужденная попытка доказать, что он не пассивен, он не женщина; но он пассивен, и он хочет быть женщиной. Являясь неполноценной женщиной, мужчина тратит свою жизнь на то, чтобы стать полноценным, стать женщиной. В этих попытках он постоянно ищет женщину, пытается подружиться с ней, жить с ней, слиться с женщиной, поэтому приписывает себе женские качества: силу чувств и независимость, силу воли, динамичность, решительность, невозмутимость, объективность, настойчивость, смелость, цельность, витальность, энергичность, глубину натуры, крутизну и т.п., а женщинам – все мужские качества: тщеславие, поверхностность, банальность, слабость и т.п. Стоит сказать, однако, что у мужчины есть одна сфера, где он обладает ярчайшим преимуществом, – самореклама. (Он весьма преуспел в ней, убедив миллионы женщин, что мужчины – это женщины, а женщины – мужчины.) Мужчины утверждают, что женщины находят удовлетворение в материнстве и сексуальности, а это означает, что мужчины хотели бы стать женщинами.

Иными словами, у женщин нет зависти к пенису, это мужчины завидуют влагалищу. Когда мужчина приемлет свою пассивность, считает себя женщиной (мужской род, как и женский, считает, что мужчины – это женщины, а женщины – мужчины) и становится трансвеститом, он теряет желание ебаться (или делать что-либо подобное; он находит себя, переодевшись в женщину) и отрезает себе хуй. После этого он получает постоянные многообразные сексуальные ощущения от того, что «он женщина». Для мужчины ебля – это защита от желания обладать женщиной. Секс сам по себе – сублимация.

Из-за своего стремления компенсировать свою неженскость и неспособность сочувствовать и общаться мужской род превратил наш мир в кучу дерьма. Это они виноваты в том, что происходит.

Войны

Обычный мужской способ компенсировать то, что он не женщина, то есть вынимание своего Большого Пистолета, совершенно недостаточен, поскольку ему слишком редко приходится это делать; поэтому он вынимает его на массовом уровне и доказывает всему миру, что он «Мужчина». Так как он не способен сострадать или понимать, платой за доказательство его мужественности становятся многочисленные страдания и увечья, неисчислимое количество жизней, включая его собственную: его собственная жизнь обесценена, он скорее погибнет в сиянии славы, чем станет тянуть лямку и угрюмо пахать еще пятьдесят лет. Они в ответе за:

Порядочность, обходительность и достоинство

Каждый мужчина в глубине души знает, что он – никчемный кусок дерьма. Стараясь никак не проявить себя, скрыть от окружающих свою физиологичность, абсолютный эгоизм, ненависть и презрение, которые он испытывает к другим мужчинам, скрыть от себя ненависть и презрение, которое, как он думает, чувствуют к нему другие мужчины; имея грубую нервную систему, которая легко ломается от малейшего проявления чувств и эмоций, мужчина, обуреваемый животными чувствами и глубоко стыдящийся этого, стремится закрепить «социальные» коды, которые обеспечивают совершенную вежливость, незапятнанную мельчайшими следами чувств или неправильных точек зрения. Он, напыщенный, как шимпанзе в костюме, использует такие выражения, как «сношаться», «сексуальное соитие», «иметь отношения» (для мужчин «сексуальные отношения» звучит, как излишество).

Деньги, брак и проституция. Труд и предотвращение автоматизации

Не существует обоснованных человеческих причин для существования денег и для того, чтобы кто-либо работал более двух-трех часов в неделю. Все нетворческие виды труда (практически все виды работы сейчас уже сделаны) могли уже давно быть автоматизированы, а в обществе без денег каждая смогла бы иметь все самое самое в неограниченном количестве. Однако есть античеловеческие, мужские причины для сохранения системы «деньги-труд»:

Пизда

Презирая свое ничтожество, стремясь прилепиться к любой женской особи, в смутном желании осуществиться, мистически веря в то, что, прикоснувшись к золоту, он превратится в золото, мужчина, обуреваемый страхом и глубочайшим одиночеством в обществе собственного пустого «я», жаждет постоянного общества женщины. Общество самой недостойной женщины предпочтительнее его собственного или общества мужчин, которые лишь напоминают ему о собственной омерзительности. Но женщин, если они не слишком молоды или больны, необходимо подкупить, чтобы они согласились терпеть его рядом с собой. Иллюзорное ощущение собственной необходимости, предоставляемое бесчувственным мужчинам, возможность копать ямки и наполнять их чем угодно. Свободное время ужасает мужчину, которому ничего не останется делать, как осмысливать собственную нелепость. Неспособный на понимание или любовь, мужчина должен работать. Женщины тоскуют по всепоглощающей, эмоционально удовлетворяющей, значимой деятельности, но, не имея такой возможности или способности, они предпочитают безделье и тратят время по собственному выбору: спят, ходят по магазинам, играют в кегли и бильярд, в карты и другие игры, размножаются, читают, гуляют, мечтают, едят, мастурбируют, глотают таблетки, ходят в кино, к психоаналитику, путешествуют, заводят кошек и собак, валяются на пляже, плавают, смотрят телевизор, слушают музыку, обставляют квартиру, копаются в саду, шьют, ходят в клубы, танцуют, ходят в гости, «развивают мышление» (всякие курсы) и изучают «культуру» (лекции, спектакли, концерты, «элитные» фильмы).

Итак, многие женщины, даже в ситуации полного экономического равенства между полами, предпочтут жить с мужчинами или торговать собственной задницей на улице, оставляя тем самым больше времени для себя, тому, чтобы тратить много часов в день на выполнение скучной, никчемной, нетворческой работы для кого-то, хуже, чем животные, наподобие машин, или в лучшем случае если попадется «хорошая» работа соучаствовать в управлении кучи дерьма. Следовательно, женщин освободит от мужской власти именно уничтожение системы «день-ги-труд», а не достижение экономического равенства внутри этой системы.

Власть и контроль

Беспомощный в личных отношениях с женщинами, мужчина добивается власти надо всем, манипулируя деньгами и всем, что контролируется деньгами, иными словами, всем и всеми.

Суррогат любви

Неспособный на любовь и влечение, мужчина платит деньгами. Это дает ему ощущение материнской опеки. Мать дает молоко, он кормит хлебом. Он Кормилец.

У мужчины есть цель

Неспособный наслаждаться мгновением, мужчина хочет смотреть в будущее, и деньги обеспечивают ему вечную, постоянную цель. Только подумайте, что можно сделать с 80 триллионами долларов! Вложите их! И через три года у вас будет 300 триллионов долларов!!!

То что дает мужчине главную возможность контроля и манипуляции – это отцовство.

Отцовство и умственные расстройства (страх, трусость, застенчивость, робость, неуверенность, пассивность)

Мама хочет лучшего для своих детей; Папа хочет лучшего только для себя: тишины и покоя, потворства собственной иллюзии достоинства («уважения»), хорошего представления о самом себе (статус) и возможности контролировать и манипулировать или, если он «просвещенный» отец, «направлять» своих чад. Вдобавок он хочет свою дочь в сексуальном смысле, он передает ее руку во время брачной церемонии, другие ее части принадлежат ему. Отец, в отличие от Матери, никогда не уступает собственным детям, так как должен любой ценой сохранять иллюзию решительности, воли, вечной правоты и силы. Неспособность добиться своего приводит к неуверенности в себе в общении с окружающим миром и в пассивном приятии существующего положения вещей. Мать любит своих детей, и хотя временами злится на них, ее гнев быстро проходит, и даже в состоянии гнева любовь и понимание остаются. Эмоциональный калека Папа не любит детей; он одобряет их, если они «хорошие», то есть приличные, «почтительные», послушные, подчиняются его воле, спокойные и не позволяют себе проявлять вспыльчивость, которая может дурно повлиять на мужскую нервную систему, другими словами, если они пассивные овощи. Если же они «нехорошие», он не сердится на них, так как он современный, «цивилизованный» отец (предпочтительнее, однако старомодный, надутый, беснующийся грубиян, поскольку он настолько нелеп, что его легко презирать), он скорее выражает неодобрение, которое, в отличие от гнева, не вызывает ответной реакции и заставляет ребенка чувствовать свою никчемность и желать одобрения извне; результатом становится боязнь мыслить самостоятельно, поскольку это чревато неодобрением твоих представлений и образа жизни.

Чтобы получить одобрение Папы, ребенок должен уважать Папочку, но, являясь совершенно никчемным, Папа может добиться уважения только через равнодушие и отстраненность, действуя по принципу «фамильярность рождает презрение», что, разумеется, верно, если презрение заслуженно. Оставаясь холодным и равнодушным, он становится непонятным, загадочным и, таким образом, может внушать страх («уважение»).

Неодобрение эмоциональных «сцен» приводит к боязни сильных эмоций: боязни проявлений собственного гнева и ненависти, боязни принять действительность, поскольку признание действительности влечет за собой гнев и ненависть. Боязнь гнева и ненависти в сочетании с неуверенностью в себе в отношениях с окружающим миром, неспособностью изменять его или хоть немного повлиять на собственную судьбу заставляют верить, что весь мир и большинство людей хорошие и что самые банальные и тривиальные развлечения – настоящий кайф и огромное удовольствие. Отцовство предназначено для того, чтобы сделать из мальчиков «Мужчин», изо всех сил сопротивляющихся проявлениям пассивности, голубизны и желанию быть женщиной. Каждый мальчик хочет подражать своей матери, быть ею, слиться с нею, но Папа запрещает это, ведь именно он их мать; он может слиться с ней. Поэтому он говорит мальчику, напрямую или косвенно, что он не должен быть «девчонкой», он должен вести себя как «Мужчина». Мальчик, обосравшийся от страха и «уважающий» своего отца, следует его правилам и становится совсем как он: образцовым «Мужчиной», идеалом всей Америки, благовоспитанным гетеросексуальным болваном. Влияние отцовства на женщину заключается в том, чтобы сделать ее «мужчиной» – зависимой, пассивной, одомашненной, животной, милой, неуверенной, ищущей поощрения и защиты, трусливой, приниженной, «почтительной» к власти и мужчинам, скрытной, малочувствительной, полумертвой, банальной, серой, традиционной, расплющенной и абсолютно презренной. Папина Дочурка, всегда зажатая и запуганная, суетливая, неспособная к аналитическому мышлению, объективности, всегда ценит Папочку, а впоследствии других мужчин, несмотря на подспудный страх («уважение»), и не только не способна разглядеть пустое место за претенциозным фасадом, но и принимает самооценку мужчины как высшего существа, вроде женщины, а себя оценивает как низшую, то есть мужчину, которым она, благодаря Папочке, и является.

Именно разрастание отцовства, обусловленное расширением и увеличением отцовских потребностей для собственного процветания, породило общее увеличение оглупения среди женщин в Соединенных Штатах с 20-х годов. Ассоциация процветания с отцовством привела, главным образом, к появлению неправильных девочек, тех самых «привилегированных» обеспеченных девочек, получающих «образование». Влияние отцов в общем и целом заключалось в том, что все общество разъела ржавчина мужской сущности. Все мужское обладает негативной способностью Мидаса – все, чего оно касается, превращается в дерьмо.

Подавление индивидуальности, анимализм (одомашнивание и материнство), и функциональность

Мужская особь – всего лишь набор условных рефлексов, неспособных на свободомыслие; мужчина неотделим от того, чему его выдрессировали с детских лет, полностью зависим от своего прошлого. Его первые впечатления связаны с матерью, и с раннего детства он привязан к ней. Мужчина никогда не поймет окончательно, что он не часть своей матери, что он – это он, а она – это она. Его наивысшая потребность – слушать ее советы, прятаться под крыло, быть обожаемым Мамочкой (мужчины ждут от женщин того, что их самих приводит в трепет, – обожания себя), и, будучи совершенно физиологичным, он жаждет проводить все время (которое не проводит во «внешнем мире», тупо доказывая себе, что он не пассивен), предаваясь истинно животным радостям: поесть, поспать, посрать, отдохнуть и чтобы Мама приголубила. Пассивная, пустоголовая Папина Дочурка, всегда ждущая одобрения, поглаживания по головке, «уважения» от каждого ходячего куска отбросов, легко превращается в Маму – бездумную обслугу для удовлетворения физических потребностей с утешительной рукой на усталом обезьяньем лобике, подбадривающую мелкое самомнение, в готовую пожалеть ничтожного грелку с сиськами.

Низведение женщин до уровня животных в самой отсталой части общества в «привилегированном образованном» среднем классе, отстойнике человечества, там где Папочка – самый главный, зашло так далеко, что они считают обычным делом родовые муки и лежат пачками в середине двадцатого века в самой развитой стране мира с чавкающими у груди детками. Однако когда «эксперты» учат Маму, что она должна оставаться дома, опустившись до животного состояния, это делается вовсе не для детишек, но для Папочки; сиська для того, чтобы Папа мог за нее подержаться; родовые муки – чтобы Папа получил свой кайф вместо Мамы (полумертвый, он нуждается в сильной стимуляции). Превращение женщины в животное, в Мамочку, в мужчину нужно еще и по психологическим (не только практическим) основаниям: мужская особь есть просто часть вида, заменяемая на любую другую. Мужчина не обладает внутренней индивидуальностью, которая возникает оттого, что вас что-то интригует, увлекает вас извне, что-то вам нравится. Полностью занятые только собой, способные воспринимать только собственное тело и свои физические ощущения, мужчины различаются только в том, до какой степени и каким образом они пытаются защититься от собственной пассивности и желания быть женщиной. Женская индивидуальность, существование которой мужчина глубоко осознает, но которую не способен ни понять, ни воспринять, ни почувствовать эмоционально, путает, беспокоит его, наполняет его чувством зависти. Поэтому он отрицает ее и продолжает определять всех в понятиях его или ее функций и пользы, отводя себе, разумеется, самые главные функции доктора, президента, ученого. Обеспечивая, таким образом, если не индивидуальность, то собственную идентичность, он пытается убедить себя и женщин (ему особенно удается убеждать женщин) в том, что функция женщины – вынашивать и растить детей, а также ублажать, размягчать и поддерживать эго мужчины; что ее функции может заменить любая другая женщина. На самом же деле функция женщины – соотноситься с собой, любить себя, наслаждаться и быть собой, и никто не способен ее заменить в этом; мужская же функция – производить сперму. Теперь у нас уже есть банки спермы. Истинная функция женщин исследовать, открывать, изобретать, решать проблемы, шутить, писать музыку – все это с любовью. Другими словами, творить волшебный мир.

Недопущение частной жизни

Хотя мужчина стыдится самого себя и того, что он делает, и настаивает на закрытости и секретности частной жизни во всех ее аспектах, он не уделяет ей при этом должного внимания. Поскольку он пуст, не является полноценным, самостоятельным существом, не обладает своим «я», способным доставлять наслаждение, и постоянно нуждается в обществе женщины, он не видит ничего плохого в том, чтобы вторгаться в мысли любой женщины, даже совсем незнакомой, в любом месте и в любое время; он скорее возмущается и чувствует себя оскорбленным, когда ему запрещают это; он теряется, он не способен за всю свою жизнь понять, почему кто-то может предпочесть одну минуту одиночества обществу любого встречного мудака. Желая стать женщиной, он постоянно стремится быть рядом с ними, и чтобы достичь этого, он сотворил «общество», основанное на семье, состоящей из мужчины, женщины и их детей (как оправдания существования семьи), живущих практически друг на друге, и бессовестно ущемляет женщину в ее правах, а также частной жизни и сознании.

Изоляция, частные дома и запрет на человеческую общность

Наше общество – это не сообщество, а просто собрание отдельных семейных ячеек. Страшно неуверенный в себе, боящийся, что женщина покинет его, если у нее будет доступ к другим мужчинам или к чему-либо, напоминающему жизнь, мужчина стремится изолировать ее от других мужчин и от того, что считается цивилизацией, поэтому он вывозит ее в пригород, с частными домами, где проживают эти группы семейных пар со своими детьми, замкнутые на самих себе. Изоляция помогает ему делать вид, что он личность, поскольку он «закоренелый индивидуалист», одиночка, считающий нежелание сотрудничать и одиночество проявлением индивидуальности.

Есть еще причина для изолированности мужских особей: каждый мужчина – это остров – каждый. Запертый внутри себя, эмоционально изолированный, неспособный на отношения, мужчина испытывает ужас перед цивилизацией, людьми, городами, ситуациями, где требуется понимание и отношения с людьми. Поэтому, напуганный как кролик, он мчится, захватив с собой папашкину задницу, в леса, в пригороды, или (в случае с «хиппи») он скрывается на коровьих пастбищах, где вволю размножается, кувыркаясь в траве со своей флейтой и бусами. «Хиппи», чье желание быть «Мужчиной», «закоренелым индивидуалистом», не так сильно, как у среднего мужчины, и который вдобавок заводится от мысли иметь доступ ко многим женщинам, восстает против тягостей жизни Кормильца и однообразия одной женщины. Под видом соучастия и сотрудничества, он создает коммуну или племя, которые при всей их «совместности» и отчасти благодаря ей (коммуна – всего лишь разросшаяся семья, разросшееся посягательство на права, частную жизнь и сознание женщины) являются таким же сообществом, как и обыкновенное «общество».

Настоящее сообщество состоит из личностей (а не просто из представителей вида и не из пар), уважающих индивидуальность и частную жизнь друг друга, в то же время взаимодействующих интеллектуально и эмоционально, – свободных душ в свободных отношениях друг с другом, сотрудничающих друг с другом для общей цели. Традиционалисты говорят, что главная ячейка «общества» – семья; «хиппи» говорят, что это племя; никто не говорит, что это индивидуум.

«Хиппи» бубнит об индивидуальности, но имеет о ней не больше представления, чем любой другой мужчина. Он жаждет вернуться к Природе, к полям и лесам, к обиталищам пушистых зверьков, к которым сам принадлежит, – прочь от городов и мест , где, по крайней мере, прослеживаются зачатки цивилизации, а хочет жить на уровне вида и проводить время в простой, неинтеллектуальной деятельности, фермерстве, ебле, нанизывании бус. Самым главным занятием в коммуне, ее основой, является групповуха. «Хиппи» в коммуне привлекает, в основном, перспектива доступных пизд – главного доступного всем предмета потребления, – а также возможность получить, только попросив; но ослепленный жадностью, он не может принять ни других мужчин, с которыми должен делиться, ни ревность и собственничество самих пизд. Мужчины не способны сотрудничать для достижения общей цели, потому что цель каждого мужчины – пизда только для него самого. Следовательно, коммуна обречена на провал: каждый «хиппи» в панике схватит любую простушку, которая им восторгается, и как можно быстрее утащит ее в пригород. Мужчина не способен развиваться социально, – он просто мечется между изоляцией и групповухой.

Конформизм

Несмотря на то, что мужчина хочет быть индивидуальностью, он тем не менее боится всего того в себе, что хоть немного отличает его от других особей; это наводит его на подозрение, что он не настоящий «Мужчина», что он пассивен и абсолютно сексуален, а это очень неприятное предположение. Если мужчина – это «А», а он нет, тогда он не мужчина – он, наверное, пидар. Поэтому он старается подтвердить свою «Мужественность», пытаясь во всем походить на других мужчин. Непохожесть на других мужчин пугает его; это значит, что они пидары, которых нужно избегать всеми способами, поэтому он стремится сделать так, чтобы все другие мужчины подчинялись общим правилам. Мужская особь осмеливается быть непохожей до такой степени, что приемлет свою пассивность и свое желание быть женщиной, свою голубизну. Самый отдалившийся мужчина – трансвестит, но он также, несмотря на отличие от других мужчин, абсолютно похож на других трансвеститов; будучи функционалистом, он находит в этом свою идентификацию – он женского рода. Он пытается избавиться от своих тревог, но индивидуальности нет, как и не было. Неуверенный до конца, что он женщина, боясь успешно стать ею, он невольно подчиняется стереотипу мужского восприятия женщины, усваивая набор претенциозных ужимок. Чтобы удостовериться, что оно «Мужчина», мужское существо должно быть уверено, что женское существо – это «Женщина», противоположность «Мужчине», а значит женщина должна вести себя как трансвестит. И Папина Дочка, чьи женские инстинкты были искорежены в ней с малолетства, легко и послушно принимает эту роль.

Авторитеты и правительство

Не имея представления о добре и зле, совести, которая может происходить только от сопереживания другим ... не веря в свое несуществующее «я», неизбежно конкурентный и изначально неспособный на сотрудничество, мужчина нуждается в управлении извне и контроле. Для этого он создает авторитеты священников, экспертов, боссов, лидеров и т.п., а также правительство. Желая, чтобы женщина (Мама) направляла его, но не имея возможности признать этот факт (он ведь в конце концов МУЖЧИНА), желая играть роль Женщины, узурпировать ее функцию Наставницы и Защитницы, он старается сделать так, чтобы все авторитеты были мужского пола. Нет разумных причин, по которым общество, состоящее из разумных существ, способных на сочувствие друг к другу, цельных и не имеющих естественных причин для конкуренции, нуждалось бы в правительстве, законах, лидерах.

Философия, религия и мораль на основе секса

Мужская неспособность соотноситься с кем или чем-либо делает его жизнь бесцельной и бессмысленной (наивысшее мужское откровение – это то, что жизнь абсурдна), поэтому он изобрел философию и религию.

Пустой сам по себе, он смотрит вовне не только чтобы получить направление или управление, но для спасения и обретения смысла жизни. Поскольку счастье на земле для него невозможно, он придумал Рай.

Поскольку мужчина не способен сочувствовать другим и абсолютно сексуален, «зло» – это сексуальная «вседозволенность», а «деви-антные» («немужские») сексуальные практики не связаны с отказом от пассивности и абсолютной сексуальности, которая, если ей потакать, может разрушить «цивилизацию», поскольку «цивилизация» базируется исключительно на потребности мужчин защититься от этих определений. Для женщины (с позиции мужчин) «зло» – это любое поведение, которое вовлечет мужчину в сексуальную «вседозволенность», а также нежелание быть пидаром если, конечно, она не ставит потребности мужчины выше своих.

Религия не только обеспечивает мужчинам цель (Рай) и привязывает женщин к мужчинам, но предлагает ритуалы, через которые он может искупить вину и чувство стыда, которые он испытывает, если недостаточно сопротивляется своим сексуальным позывам, – то есть вину и стыд за то, что он мужчина. Большинство мужчин, трусливо перенося присущие им слабости на женщин, обозначая их как женские слабости, считают, что они обладают женской силой; многие философы, те, что не столь трусливы, признают тот факт, что мужчинам свойственны недостатки, но все же не могут признать, что они свойственны только мужчинам. Поэтому они называют мужские качества Человеческими Качествами и рассматривают проблему своей никчемности, которая их ужасает, как философскую дилемму. Мужчины придают значимость собственному скотству, а свою никчемность высокопарно именуют как «Проблему Идентичности» и продолжают высокопарно пиздеть о «кризисе индивидуальности», «сущности бытия», «экзистенции выше сущности», «экзистенциальных видах бытия» и т.д., и т.п. Женщина не только естественно приемлет свою идентичность и индивидуальность, но инстинктивно знает, что единственное зло – это причинение боли другим, а смысл жизни -это любовь.

Предрассудки (расовые, этнические, религиозные и т.п.)

Мужчина нуждается в козлах отпущения, на которых он может свалить свои неудачи и недостатки, обрушить свою неудовлетворенность тем, что он не женщина. В этом смысле большую практическую ценность имеют различные виды дискриминации, позволяющие увеличить количество пизд, доступных для стоящих у власти мужчин.

Конкуренция, престиж, статус, формальное образование, невежество и социальные и экономические классы

Обуреваемый непреодолимой жаждой женского обожания, но не обладая внутренней ценностью, мужской пол создает предельно искусственное общество, которое позволяет ему определять ценность с помощью денег, престижа, «высокого» общественного статуса, степени, профессионального положения и знания, а также «опуская» как можно больше мужчин в профессиональном, социальном, экономическом и образовательном смысле.

Целью «высшего» образования является не образование, но исключение наибольшего числа мужчин из множества профессий. Мужская особь, предельно физиологичная, неспособная на мыслительную деятельность, хотя и способная понимать и использовать знания и идеи, не способна, однако, соотноситься с ними, воспринимать их эмоционально; он не ценит знания и идеи в их сути (они лишь средства для достижения цели) и, следовательно, не нуждается в интеллектуальных партнерах, в развитии интеллектуального потенциала в других. Напротив, мужская особь втайне заинтересована в невежестве других; это дает немногим познавшим явное преимущество над несведущими, и, кроме того, мужчина знает, что просвещенное, понимающее женское общество означает его конец. Здоровая, самодостаточная женщина хочет общества равных, достойных уважения, тех, от кого можно словить кайф; мужчина и больная, неуверенная в себе мужеподобная женщина ищут всего лишь общества червей. Ни одна настоящая социальная революция не может осуществиться с помощью мужчин, поскольку все мужчины наверху блюдут статус-кво, а все опущенные мужчины хотят быть сверху. «Бунтарь» мужского рода – это фарс; все происходит в мужском «обществе», сделанном им самим, для его удовлетворения. Но нет ему удовлетворения, поскольку он не знает этой радости. В конечном счете он бунтует только против одного против того, что он мужчина. Мужское умирает только тогда, когда технология вынуждает его к этому, когда нет выбора, когда «общество» достигает того предела, где он должен измениться или умереть. Мы достигли этого порога; если женщины не начнут шевелиться, не поднимут задницу, нам, возможно, придется умереть.