Текст книги "Предрассветная тьма (ЛП)"

Автор книги: Стиви Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Ава? – его глубокий голос заставляет вернуться из моих размышлений и безопасного мира грёз, в реальность.

Макс лёгким касанием пальца убирает с моей щеки растрёпанный локон, и тепло от его руки посылает лёгкий электрический импульс, который пронзает моё тело. Возможно, это судьба. Мой разум отчаянно пытается найти смысл во всём происходящем, но я прекрасно понимаю, что он просто хватается за любую соломинку, пытаясь успокоить меня.

– Мне нужно, чтобы ты делала всё в точности так, как мы тебе говорим, – произнёс он голосом полным спокойствия, от чего моё сердце понемногу начинает успокаиваться. – Я не хочу, чтобы что-то плохое произошло с тобой. Я на самом деле не хочу этого, но если ты дальше будешь подобным образом разговаривать с Эрлом… – он разминает свою шею, наклоняя её из стороны в сторону. – Он не отличается терпением. Эрл убивает людей из-за такого дерьма, понятно?

Я киваю.

Затем поспешно ещё.

И ещё раз.

Потому что это всё, на что я способна.

– Пожалуйста… – я даже не представляю, о чём я говорю, и я стараюсь заткнуться, но не могу. – Пожалуйста, просто отпусти меня. Я обещаю, что никому ничего не скажу. Я никому не скажу ни слова. Не скажу моему отцу. Никому. Мне только девятнадцать. Пожалуйста, – и слёзы градом скатываются по моему лицу, всхлипы душат меня. Я так измотана и дезориентирована, что, когда немного прихожу в себя, обнаруживаю, что уткнулась в плечо Макса. Его футболка пропитана свежим ароматом Диор Саваж. Бронсон пользовался этим ароматом. И теперь я понимаю, что заливаюсь слезами ещё сильнее, безутешно рыдая у него на плече, в то время как он неподвижно и напряжённо сидит на месте.

Его большие ладони ложатся мне на плечи, и он медленно и аккуратно отталкивает меня от себя. Он скользит пальцами по моим рукам, а затем крепко хватает за связанные запястья, заставляя опуститься на колени.

– Чёрт бы побрал этого Эрла, – бормочет он себе под нос, когда берёт мои крепко связанные запястья в свои руки. Наклоняясь, мужчина тянется к штанине своих джинсов, а когда выпрямляется, то держит в руке охотничий нож. Страх всецело поглощает меня. От неистового прилива адреналина покалывание проходится волной по всему моему телу, голова идёт кругом. И прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать на его действия... он одним движением разрезает верёвку на моих запястьях. – Ты же не собираешься никуда бежать, ведь так? – спрашивает Макс.

Я поспешно опускаю руки на колени и пристально смотрю на багровые отметины на моих запястьях. В том месте, где верёвка особенно сильно впивалась в кожу, виднеется засохшая кровь. Мои пальцы выглядят отёкшими и синими. Спустя пару мгновений я чувствую покалывание в подушечках пальцев от того, что в пальцы вновь начала поступать кровь. И я обнаруживаю, что изо всех сил пытаюсь избавиться от этого неприятного ощущения, потирая и стряхивая руки.

– Что вы хотите со мной сделать? – спрашиваю я. – По крайней мере, просто скажи мне.

Его сочувствующая мягкая улыбка приподнимает уголки его губ.

– Поверь мне, ты бы не хотела знать этого, – произносит он, потирая затылок своей большой ладонью. – Я на самом деле всё это ненавижу, но ты же сама понимаешь, что это часть всего этого, ведь так?

– Нет, не понимаю. Почему бы тебе не объяснить мне? – и почему я вообще с ним разговариваю.

Лёгкая усмешка играет на его губах, когда он произносит:

– «От тех, которые оставляют стези прямые, чтобы ходить путями тьмы; от тех, которые радуются, делая зло, восхищаются злым развратом, которых пути кривы и которые блуждают на стезях своих…» Ну, понимаешь, всё такое и тому подобное дерьмо (прим. цитата из «Книги притчей Соломоновых». Притчи царя Соломона написаны, как обращение отца к сыну, обучающего сына мудрости жизни, какие поступки могут считаться угодными Богу, а какие – нет).

Я смотрю на него злым взглядом.

– Не смей цитировать Господа.

– Эти слова не принадлежат Господу. Вообще-то это Притчи.

Я смотрю на него потрясённым взглядом.

– Да?

– Плохие люди гораздо больше нуждаются в Господе, чем хорошие, тебе известно это? – говорит он, издавая тяжёлый вздох. – Мне жаль того, что случилось. Просто не зли больше Эрла. И если честно, то большую часть времени с тобой буду проводить я.

– Пожалуйста, – произношу я, вцепляясь в него своими свободными от верёвок руками. – Пожалуйста, просто отпусти меня. Я студентка Университета Алабамы и прохожу обучение на факультете микробиологии. Я хочу когда-нибудь выйти замуж и завести детей. Пожалуйста, не допускай, чтобы это была последняя вещь в моей жизни, которую я испытаю, – всхлип вырывается из моего горла. – Прошу тебя!

Он опускает подбородок и наклоняется, вставая на колени, освобождая свои руки из моей крепкой хватки.

– Просто делай всё, что они попросят, – говорит он.

Замок щёлкает, и дверные петли издают протяжный скрип, когда Эрл вновь проходит в комнату. В его руках разнообразные закуски, которые он высыпает на матрас.

– Вот. Вода, «Гаторейд», «Поп-тартс», злаковые батончики, «Твинки», пара упаковок овсяного печенья с кремом и ещё несколько протеиновых батончиков с орехами (прим. «Гаторейд» – общее название серии изотонических напитков, производимых компанией PepsiCo по заказу футбольной команды, с целью восстановления жидкости, теряемой организмом во время тренировок. «Твинки» – Американское пирожное с кремовым наполнителем).

– Какого хрена, Эрл? – Макс резким движением руки отталкивает сладкие батончики в сторону. – Ты что хочешь, чтобы она впала в диабетическую кому?

Эрл бросает сердитый взгляд на Макса.

– Ты сам сказал, умник, чтобы я принёс что-нибудь в упаковке. Ну, вот я и принёс.

Макс качает головой и поднимается на ноги. Он проходит мимо Эрла и ждёт его в дверном проёме. Взгляд Эрла мечется между мной и огромным количеством калорийных закусок.

– Эрл, давай же! – кричит Макс, заставляя Эрла подпрыгнуть от неожиданности. Не отводя своего взгляда, я пристально смотрю на край матраса. Наконец дверь закрывается, щёлкают замки. И я вновь остаюсь одна.

Одиночество. Я чувствую себя словно преступница, отбывающая пожизненный срок, потому что я уверена, что это будет именно так. Я буду находиться в этой комнате ровно до того момента, пока в конечном счёте у меня не отнимут мою жизнь.

Глава 7

Макс

Ава-грёбаная-Донован.

Я смотрю, раскрыв рот, на фотографию профиля в Фейсбуке, моя ладонь зависает над мышкой. Она дочь Фрэнка Донована. Гребаный ад, Эрл! Кто угодно в этом преступном мире узнал бы это имя. Он – грёбаный киллер! Этот мужчина безжалостный и жестокий. И он гениален в том, что делает. Даже ЦРУ не может до него добраться. А что касается остальных людей, кто никак не связан с преступным миром, для них Донован не больше, чем просто бизнесмен. У этого человека всё продумано, потому что он не кто иной, как хамелеон. Наиболее успешные безжалостные люди успешно примерят на себя маску обычного человека, и у него это отлично получается. Именно таких людей мы хотим видеть с нами за ужином, потому что они обладают головокружительным обаянием.

Фрэнк Донован.

Забавно, как судьба расставляет свою чертову извращённую паутину. Донован – я ненавижу всем сердцем его и всю его ублюдочную семью. Я барабаню пальцами по поверхности стола, капельки пота выступают на моём лбу, когда я вспоминаю то мгновение, в которое признал тёмную сторону, что живёт в каждом из нас. Я отчаянно противостою ей. Я стискиваю зубы, в попытке заставить мой разум остановиться, но словно мрачная пустота, заполненная тьмой, меня затягивает это воспоминание, увлекая в своё безмерное отчаяние. И в ту секунду, когда окончательно сдаюсь, я прикрываю глаза, растворяясь в боли прошлого.

Молоток кажется в моих руках более тяжелым, чем должен быть. Мои ладони влажные от пота, пульс в жилке на шее отчаянно бьётся. Каждый удар сердца отдаётся под моими прикрытыми веками, я распахиваю глаза, и моё видение практически заволакивает темнота. Я никогда не вёл себя, как сумасшедший, но теперь я понимаю людей, у которых случаются сердечные приступы от гнева и отчаяния, боли и ярости. Я стою в конце дивана, смотря на то, как этот ублюдок дышит. Грудь вздымается. Опускается. Вздымается. Опускается. Я желаю всем существом, чтобы эта чёртова грудь прекратила наполняться воздухом.

Этот мудак работает с моим отцом, и почти постоянно он напивается настолько сильно, что отрубается на нашем диване едва живой, как сейчас. Мне никогда он не нравился. Он заносчивый кусок дерьма, и у меня неоднократно возникало желание выбить ему грёбаные зубы, чтобы они застряли в его глотке и чтобы он от них задохнулся. Но то, что я услышал, о чём моя сестра рассказывала своей подруге ранее ,… я убью его за это. Она захлёбывалась рыданиями. Джонни Донован – кусок дерьма, что сейчас лежит на нашем диване – изнасиловал её. Ей, мать вашу, всего четырнадцать. Я прикрываю глаза, стараясь заставить себя дышать спокойно. Он дёргается во сне и поворачивается на диване, сбивая несколько жестяных банок из-под пива, которые падают на пол.

Моя челюсть напрягается, и я делаю решительный шаг к нему. Затем ещё один, останавливаясь только тогда, когда моя тень нависает над ним. Я говорю себе, что это не неправильно. Затем я резко вскидываю молоток и обрушиваю его на затылок этого мерзавца. Звук, который он издает, – не совсем хруст, возможно больше треск или хлопок; как когда вы разбиваете грёбаную тыкву. Он издаёт нечеловеческий крик, хватаясь за свой затылок, и разворачивается на диване. Что плохо для него, потому что следующий удар приходиться на его лицо. Кровь брызжет из его носа.

– Ты изнасиловал мою сестру, ты, извращённый говнюк!

– Прекрати, – стонет он, сплёвывая кровь изо рта.

Затем удар молотка опускается на его рот, и его зубы мгновенно разбиваются.

– А ты остановился, когда она тебя просила сделать это? – неистово кричу я. Тем самым ещё сильнее разжигая свою ярость, а такую ярость не так просто остановить.

Маленький дьявол внутри меня требует, чтобы я продолжал бить его молотком, чтобы я заставил заплатить его за всё, что он причинил моей сестре. Он борется, крутится на месте, стараясь укрыться от ударов, но я продолжаю обрушивать безжалостные удары на его лицо, один за другим, до того мгновения, пока я не ощущаю, что мои мышцы слишком изнурены, чтобы поднять свое оружие вновь. Я бросаю его на пол и смотрю на весь этот беспорядок. Кровь и кусочки окровавленной плоти повсюду. На стенах, на люстре, на мне – и даже небольшие брызги крови виднеются на потолке. Я провожу ладонью по лицу, стирая кровь, прежде чем подняться на ноги и направиться на кухню. Затем я возвращаюсь в комнату. И вот я сижу, пью воду и смотрю на то, что осталось от Джонни Д. Ну и к черту его.

Я прихожу в себя от воспоминания со злой улыбкой на губах.

Я никогда не знал ни одного человека, который был бы настолько безжалостен к другим людям, как я. У всех у нас внутри есть безжалостный монстр, который скрывается за нашей личиной, стремясь отчаянно вырваться наружу. В тот момент, когда я убил мужчину, мне было всего шестнадцать, это было похоже на то, как если бы прямо передо мной открылся кровавый ящик Пандоры. В тот момент я даже не мог представить, к чему приведут мои действия в будущем.

Мой отец пришёл домой час спустя. Он задал мне лишь единственный вопрос: «ПОЧЕМУ?» Я честно рассказал ему всё. Он кивнул, и мы вычистили весь беспорядок, избившись от тела Джонни, бросив его в реку Куса (прим. Куса – приток реки Алабама, протекает в американских штатах Алабама и Джорджия. Длина реки около 450 км. Река Куса начинается в месте слияния рек Устанаула и Этова в районе города Ром, штат Джорджия, и заканчивается на северо-востоке от столицы штата Алабама, Монтгомери).

Две недели спустя… Фрэнк Донован ворвался в мой дом и убил мою семью из мести, и теперь, мать вашу, любимая дочка Фрэнка Донована находится в запертом подвале. Забавно, как жизнь, сделав полный круг, вернула меня в исходную точку.

«О Господи, Эрл!» Мой пульс отчаянно стучит в висках, и я спешно тянусь к пачке сигарет, которая лежит на краю стола. Я выуживаю одну сигарету из пачки и сразу же прикуриваю. Делая несколько затяжек, мой взгляд останавливается на семейном фото, которое находиться на странице Авы, как главная фотография её профиля. Я поднимаюсь со стула и хожу по комнате взад-вперёд, выкуривая сигарету до фильтра, прежде чем затушить её в пепельнице. Ситуация дерьмо. Серьёзное дерьмо.

Я распахиваю дверь, направляясь вниз по ступенькам в гостиную. Эрл спит в кресле. Из его рта торчит потухшая сигарета, а в руке, которая спокойно лежит на колене, находится жестяная банка пива.

– Эрл! – кричу я, и он издает громкий храп, подпрыгивая и роняя на пол банку.

– Какого хрена, Макс?

– Фрэнк Донован…

Он проводит грязной рукой по лицу.

– Ага, – издает он стон. – Что в нём такого?

– Эта девчонка, которая здесь… – я указываю пальцем вниз на комнату, в которой её держат, – …она его чёртова дочь.

Его глаза сужаются практически до размера щёлок, когда он проводит рукой по своей щетине на лице.

– Стой, не говори, не говори, догадаюсь сам. Получается, Брендон – это её брат?

Вскидывая руки вверх, я начинаю метаться по комнате.

– Мне откуда, мать твою, знать.

– Ну, он и есть тот мелкий говнюк, который заказал мне грохнуть её.

– Её брат?

– Ага, именно он. Видимо, захотел прикарманить бабки по её страховому полису. Подозреваю, что он намерен грохнуть своих стариков и прибрать денежки к рукам. Жадный мелкий говнюк, – смеётся Эрл.

Я качаю головой и сжимаю кулаки.

– Да мне насрать, какого хрена хочет этот маленький говнюк. Её отец Фрэнк-мать твою-Донован, и когда он узнает о её местонахождении, а он точно узнает о нём, то могу тебе гарантировать, что даже сам дьявол убил бы нас не так жестоко, как этот мужчина.

Эрл никак не реагирует на мои слова. Он только лишь откидывается назад в кресло и пренебрежительно отмахивается от меня.

– Он не найдет её. Мы решим это всё, продав её какому-нибудь наивному придурку, а он уже будет сам разгребать дерьмо с Донованом.

Злость вскипает во мне, и, прежде чем понимаю, что делаю, я пробиваю дыру в гипсокартонной стене рядом с дверным проёмом кухни. Я трясу рукой, стараясь облегчить боль, когда направляюсь прямиком к раковине. Единственное, о чём я могу думать в данный момент, – насколько это всё гребаная катастрофа. Я включаю воду и пока смотрю, как кровь и грязная пыль от гипсокартона исчезают в сливе, я чувствую, что вся эта ситуация не поддаётся контролю. Некоторые вещи не могут быть простым совпадением. Итог некоторых обстоятельств, как бы ты не пытался их изменить, уже заранее предрешен.

Глава 8

Ава

Я мерею шагами комнату. Я хожу на протяжении многих часов и размышляю, пребывая в оглушительной тишине.

Тишина.

Тишина.

Меня накрывает тишина.

Я понятия не имею, сколько я уже нахожусь здесь. Такое ощущение, что целую вечность, но без наличия окон и истязаемая ужасной бессонницей, я не могу точно сказать. Из трубы, которая расположена под потолком, капает вода, судя по всему, она протекает. Постоянно капает, капает, капает, это сводит меня с ума. Я так слаба и дезориентирована, а моё тело истощено.

Я останавливаюсь.

– Стоп! – истошно кричу я, глядя на трубу над моей головой. – Просто, чёрт возьми, прекрати!

И снова я возобновляю ходьбу кругами в этой чёртовой комнате.

Я откашливаюсь, прочищая горло, затем внезапно останавливаюсь, чтобы почесать голову. Я чешу её сквозь грязные спутанные волосы, до того момента пока мне это не причиняет боль, затем начинаю чесать свои руки и ноги. Я начинаю чесаться везде. Я не мылась с того момента, как попала сюда, на мне до сих пор одета всё та же одежда с засохшей кровью Бронсона. Походив ещё немного, я внезапно начинаю плакать. Плач переходит в рыдания и всхлипы, словно кто-то в один момент щёлкнул выключателем, и в следующее мгновение гнев завладевает моим телом. Я истошно визжу. Кричу. Я проклинаю ублюдков, которые удерживают меня здесь до того момента, пока моё горло не начинает саднить от криков и я не теряю голос. Только это немного успокаивает отчаянное состояние. Я опускаюсь на пол и сижу в тишине, задаваясь вопросом, существует ли мир за пределами этой бетонной коробки.

Даже не смотря на то, насколько я чувствую себя истощенной, моё тело всё ещё пребывает в состояние борьбы или же в долбанном состоянии невесомости, я больше уже не могу разделить эти два понятия.

Я до сих пор не знаю, чего хотят от меня эти ублюдки, но тот факт, что они не предпринимают ничего на мой счёт, пугает меня ещё больше. Каждый раз, когда Эрл заходит в мою комнату, он говорит мне всегда одно и то же: «Если ты попытаешься сбежать, попытаешься предпринять хоть что-то, то я без раздумий убью тебя. Затем я вырежу всю твою семью. А твою шлюху-мать я изнасилую до того, как убью». После этого Эрл проходит в угол комнаты, прислоняется к стене и просто пялится на меня, и то, как он смотрит на меня, переворачивает и ужасает всё внутри меня. Это всё его глаза. Его взгляд всегда настолько хладнокровный и лишенный эмоций, но когда он смотрит на меня, то, как он скользит своим взглядом по моему телу, то, как он поправляет свой член в штанах, каким блеском наполняются его глаза... Я знаю, что он хочет сделать со мной, я понимаю, что рано или поздно он сделает это. Просто я не знаю, когда именно это произойдет. Из всех вещей, что могут с вами случиться, поверьте мне на слово, изнасилование, покушение на ваше тело – это самое худшее.

А знаете почему? Потому что боль – это то, что вы можете пережить, с болью можно справиться. Раны могут затянуться, но отвратительное ощущение, что вы были использованы грязным отродьем никогда не сотрется из памяти. Память – наше худшее оружие, потому что неизвестно, когда и в какое время она нанесёт свой удар. Когда само действие, которое подразумевающее собой любовь и безмерную заботу, становится олицетворением ненависти, власти и контроля – это меняет вас настолько, что произошедшее непросто забыть. Насилие над телом и личностью полностью изменяет восприятие себя, заставляя вас выискивать в себе недостатки и постоянно испытывать неуверенность в том, как вас видят остальные. Это ощущение никчемности, я просто не смогу пережить его вновь. Я не смогу…

Я уже миллион раз пыталась придумать, что я могу предложить этим ублюдкам, чтобы они отпустили меня, но что ужаснее всего, что я разбираюсь в преступных делах, потому как я выросла в окружении всего этого. В одном я уверена наверняка, даже больше чем в смерти, что эти мрази не отпустят меня до тех пор, пока не получат желаемого. И даже тогда – шансы уйти живой и невредимой очень призрачны. Они так же никогда не пытались скрыть свои лица и изменить голоса, а всё потому, что они никогда не воспринимали меня, как возможного свидетеля. Знаете почему? Потому что мёртвые девушки не могут ничего сказать.

Щелчок. Тихий звук открывающегося замка, и меня накрывает осознание того, что смерть является чем-то очень реальным на данный момент. Когда ржавые петли замка издают скрип, моё сердце отчаянно заходится.

Я сосредоточенно смотрю на свои ладони, ожидая пока Эрл бросит пару бутылок воды на матрас и пройдет в центр камеры, чтобы посмотреть на меня, прежде чем уйти. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он ушёл...»

– Ты принимала ванную? – раздаётся глубокий голос с нотками южного акцента, который принуждает меня отвести взгляд от моих ладоней, покорно лежащих на коленях.

Передо мной стоит Макс, его взгляд сосредоточен на моём лице. Дни полного одиночества и появления Эрла заставляют меня практически задохнуться от присутствия Макса. Его черты лица намного мягче, чем у Эрла. Моя голова идёт кругом только от одной мысли, насколько отчаянно я желаю прикоснуться к нему. Я хочу ощутить некоторое подобие человеческого контакта, даже несмотря на то, что я осознаю, насколько смехотворно может звучать желание о том, чтобы прикоснуться к тому, кто держит тебя в плену.

Макс подходит ближе, пока я не чувствую на своей коже жар, что волнами исходит от его мощного тела, и затем он присаживается на корточки, уперев локти в колени. Его взгляд сосредотачивается на мне. Его парфюм пахнет хорошо. Так свежо. Так знакомо. Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю аромат, представляя, что нахожусь не здесь.

– Ава, – раздается его голос вновь. Я открываю глаза. – Ты хотела бы принять ванну?

Я спешно киваю, и он поднимается на ноги, протягивая мне руку. Я принимаю её. Его ладонь гладкая, такая мягкая и тёплая. И ощущается такой человеческой. Это простое прикосновение практически ставит меня на колени. У меня наворачиваются слёзы и видение размывается. Горло сжимается. Что со мной не так?

– Сейчас… – он притягивает меня таким образом, чтобы я посмотрела ему в глаза, – ты должна мне пообещать, что ты не попытаешься сбежать.

Я киваю.

– Потому что если ты попытаешься сделать это, – говорит он, – я причиню тебе боль. А ты же не хочешь боли, ведь так? – я киваю еще раз. – Я должен связать твои руки, не потому что я не доверяю тебе, а потому что, когда ты окажешься снаружи этой комнаты, искушение сбежать может завладеть тобой даже против твоей воли, – я киваю ещё раз, потому как мне кажется, это всё, на что я способна. Макс тянется в свой задний карман и вытаскивает длинную верёвку. – Скрести руки перед собой, – я делаю в точности так, как он говорит, и он приступает к работе, связывая мои запястья. – Тебе же не больно, правда? – интересуется он, смотря на меня из-под бровей.

«Господи, его глаза...»

– Нет, – отвечаю я едва слышно.

– Ну и отлично, – захватывая мои связанные запястья, он ведёт меня по направлению к двери.

Мы проходим через подвал, затем поднимаемся вверх по деревянным ступенькам и входим в кухню. Полуденное солнце проникает сквозь окна, отбрасывая теплый свет на потертый и грязный линолеум. Я осматриваюсь вокруг в поисках Эрла или же Буббы, но никого нет.

– Они ушли, – говорит Макс так, как будто он прекрасно знает, о чем я думаю. От этой мысли мурашки пробегают по всему моему телу.

Я вижу дверь, но она закрыта на засов. Окно. Подставка для ножей на кухонной столешнице... Я запоминаю каждую мелочь, которую только могу, в попытке мысленно воссоздать расположение места на тот случай, если у меня появиться шанс сбежать отсюда. Хватка Макса на моих руках усиливается вновь, словно он знает все мысли, которые появляются у меня в голове.

Стены покрыты различными пятнами и грязью, мусор валятся в каждой комнате, через которую мы проходим. В то время, когда он меня ведёт через этот отвратительный дом, моё сердце неистово бьётся о рёбра, потому что у меня нет ни единого предположения, что может произойти со мной на самом деле. Всё, что я могу слышать, это мои поверхностные вздохи, и то, какой звук издают ботинки Макса, когда он проходит по деревянному полу в коридоре.

Он подводит меня к подножью изящно закручивающейся лестницы, которая располагается в коридоре.

– Смотри куда наступаешь, милая.

Я сосредоточенно смотрю на лестницу, кремовый ковёр отчаянно нуждается в чистке. Как только мы оказываемся на самом верху, Макс разворачивает меня вправо и ведёт по направлению к огромной, старинной ванне. Под зеркалом в золотистой раме располагается такой же старинный умывальник-стойка. Обои в ванной бежевого цвета с розами, располагающимися внутри геральдических лилий, кусками свисают со стен. У дальней стены расположена большая ванная на когтистых ножках с серой трещиной, тянущейся по всей её длине.

Макс закрывает ванную на ключ, поворачивая металлическую ручку, чтобы убедиться, что ванная закрыта. Его взгляд встречается с моим, когда он убирает ключ глубоко в карман джинсов, тем самым как бы безмолвно намекая, чтобы я даже не помышляла об этом.

– Иди и включи воду, – после этих слов его хватка на моих руках ослабевает.

Я неспешно подхожу к ванной, мой пульс сильно пульсирует, отдаваясь в висках с каждым следующим шагом. Я сглатываю. Верёвка, которая свободно болтается на моих запястьях, теперь впивается в мою израненную кожу, когда я поворачиваю фигурные золотистые ручки на кране ванной. Как только вода начинает течь по трубам, раздаётся громкий звук, полившись из крана, вода слегка окрашена в цвет ржавчины и ужасно воняет.

– Пусть вода немного сольётся. Трубы старые.

Через минуту или около того, вода становится чистой. Когда грязная вода полностью стекла, я затыкаю ванную пробкой и выпрямляюсь, но не поворачиваюсь.

– Ты что собираешься там стоять? – спрашиваю я.

– Да. Прости.

Разворачиваясь, я сердито смотрю на него. Часть меня хочет накричать на него, но сильная часть меня знает, что лучше молчать. Моя челюсть сжимается, и я отворачиваюсь от него, чтобы раздеться. Я пробую расстегнуть мои джинсы, но из-за связанных запястий у меня лишь получается расстегнуть на них пуговицу. Макс подходит ко мне, опускает свои ладони мне на плечи и резко разворачивает меня к себе лицом. Я не желаю смотреть ему в лицо, поэтому я сосредотачиваю свой взгляд на том, что располагается передо мной. На его покрытом щетиной горле.

– Я собираюсь раздеть тебя, – я наблюдаю за тем, как его горло дергается, когда он сглатывает. – Не потому что я хочу этого, ты меня понимаешь? – говорит он тихо. – А потому что ты просто не можешь раздеться сама.

Он тянется к краю моей футболки. Мои глаза скользят по его лицу. Он очень красивый, таких парней обычно не встретишь, прогуливаясь по улице. Его великолепное лицо заставит застыть на месте любую женщину. И знаете в чём ирония? Что именно поэтому он отличный хищник. Привлекательный. Такой мужчина с легкостью сможет заманить, и прежде чем ты даже сумеешь опомниться, он поглотит тебя без остатка.

Недовольное выражение искажает его прекрасные черты лица, когда он пялится на мои связанные руки.

– Футболка всё равно вся перепачкана кровью.

Быстрым движением рук он разрывает материал футболки, и она падает на пол. Затем, он расстёгивает молнию на моих джинсах. Макс нагибается, в то время пока стягивает их с моих ног, и как бы странно это не звучало, в его действиях есть что-то нежное.

В этой ситуации он может сорвать одежду с моего тела, схватить меня – он может сделать со мной всё, что ему заблагорассудиться, потому что я совершенно беспомощна, но в данный момент его взгляд устремлён в пол. И в первый раз в моей жизни, я на самом деле чувствую, что мужчина уважает меня. Мужчина, который на самом деле очень плохой, прогнивший до мозга костей. Мужчина, который удерживает меня против моего желания, уважает меня настолько, что предпочитает смотреть в пол, чтобы не смотреть на моё обнаженное тело. А эта ужасная, сломленная, извращённая часть меня говорит мне, что он делает это всё, потому что я недостаточно хороша для него. «И, правда, почему он должен хотеть смотреть на меня?» Я понимаю, что на самом деле хочу, чтобы он смотрел на меня. Я хочу, чтобы он не вёл себя уважительно по отношению ко мне, и за это, я презираю себя.

Я выступаю из джинсов, сначала одной ногой, затем другой. И эти тёмные глаза пробегаются по моему телу, прежде чем он поднимается на ноги, и на этот раз я тоже смотрю ему в глаза. Подушечки его пальцев касаются кожи на моём плече, затем скользят вниз и легким движением расстёгивают мой бюстгальтер, и, разорвав его, стягивают остатки с меня, позволяя ему упасть на пол. Часть меня хочет отчаянно прикрыть себя, но остальная часть жаждет его взгляда. Моя обнаженная грудь приподнимается от глубоких вздохов, мои соски практически касаются его футболки, но он не отводит взгляда с моего лица.

– Я не буду смотреть, – говорит он на выдохе.

– А если я хочу, чтобы ты смотрел? – спрашиваю я, и стыд заполняет меня с головы до ног.

Не обращая внимания на мои слова, его тёплые ладони касаются моих бёдер, пальцы подцепляют резинку моих трусиков и стягивают их вниз по моим ногам. С взглядом всё ещё прикованным к моему лицу, он делает быстрый шаг назад, а я в свою очередь спешно забираюсь в ванную. Вода обжигает, но мне плевать. Я погружаюсь под воду и закрываю глаза. Я слышу топот его ботинок и распахиваю глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он протягивает губку и мыло.

– Спасибо тебе, – шепчу я, смущённая тем, что всё, чего я хочу, чтобы он смотрел на меня.

Крошечная улыбка растягивается на его лице, прежде чем он поворачивается ко мне спиной. Он не должен привлекать меня, но он привлекает. В данный момент я желаю, чтобы Макс заметил меня, чтобы он посмотрел на меня так, будто отчаянно желает. Но ничего из этого неправильно.

Раздаётся скрип и шум. Я поднимаю взгляд и вижу, что открыто окно. Макс поворачивается в сторону, в то время как подносит к губам сигарету и прикуривает её. Его профиль такой резкий, но в то же время утонченный. Лучи солнца отбрасывают лёгкое свечение позади него, делая его похожим на святого, но в тот момент, когда он выдыхает густой дым через открытое окно, всё, о чём я могу думать, насколько он похож на дьявола. И я постепенно осознаю, всё, что касается этого мужчины, является противоречием. Он нежный, но в тоже время жесткий, уважительный, но в тоже время грубый, как порождение света и тьмы.

И чем дольше я смотрю, как он курит сигарету, тем сильнее начинает стучать моё сердце. Я теряю рассудок. Это место станет моей погибелью, морально или же физически, возможно, и то, и другое. Я не желаю, чтобы это произошло.

Он делает ещё одну медленную затяжку, затем потирает ладонью затылок и издаёт стон, я практически могу видеть, как перекатываются и напрягаются его мышцы. Затем ко мне на ум приходит единственная мысль – бежать. Насколько сложно будет выбраться из этой ванной и попытать удачу достать у него ключ? Но что потом? Я вся промокшая. Я бы поскользнулась и уронила ключ, прежде чем смогла бы добраться до двери. Затем он абсолютно точно пришел бы в ярость…

Я отвожу взгляд от него и стараюсь мыть себя так тщательно, как только это возможно. Макс стоит там же, спиной ко мне, его взгляд обращен на мир, который простирается за окном, выкуривая сигарету за сигаретой.

Я присаживаюсь в ванной и сижу там до того момента, пока вода не становится холодной, и даже тогда он не поворачивается ко мне. Я все так же продолжаю смотреть на его широкую спину, мои эмоции колеблются от злости до благодарности и останавливаются где-то между этими двумя эмоциями.

– Можно мне полотенце, пожалуйста? – спрашиваю я.

– Ты не хочешь, чтобы я потер тебе спину? – спрашивает Макс.

– Нет.

– Почему? – выдыхает он, его плечи опускаются. – Ты грязная, – он выбрасывает сигарету в окно и отталкивается от стены, но его ладони всё ещё прижаты к оконной раме. Он барабанит пальцами по дереву, в то время как его подборок опускается к груди. Тот факт, что он ещё не развернулся, заставляет меня по какой-то причине странно себя чувствовать. – Просто наклонись вперёд к своим коленям, – говорит он. – Я не буду смотреть, да даже если бы и посмотрел, то ничего не увижу. Не переживай.