Текст книги "Предрассветная тьма (ЛП)"

Автор книги: Стиви Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Я несколько часов еду наобум, наконец, остановившись в каком-то маленьком кафе в Билокси.

– Ещё кофе, сэр?

Я поднимаю взгляд от пустой чашки на молодую официантку. Её тёмные волосы забраны в хвост, вокруг глаз слишком много теней. Она улыбается, держа дымящийся чайник с кофе. Я двигаю кружку по столу и киваю.

Она не уходит, когда наполняет ее, поэтому я снова поднимаю на неё взгляд.

– Ваши тату. Они горячие, – она кокетливо перебрасывает кончик хвоста на бок и улыбается.

– Спасибо, – моё внимание снова возвращается к кружке, и официантка наконец-то уходит.

Что, чёрт возьми, мне теперь делать со своей жизнью? У меня её нет. Возможно, я замёл следы, но всё же, я параноик. Все те женщины знают, как я выгляжу, но часть меня верит, что они всё ещё меня любят, всё ещё чувствуют глубокую преданность и защитят меня. Но на самом деле, какая разница?

Я закрываю глаза и всё, что я вижу, – Ава. Это чёртова боль, и я не понимаю её. Два месяца с ней – и это всё. Она просочилась в моё существование как неизлечимая болезнь. Все звуки вокруг меня стали еле слышны: стук посуды о столы, приглушенные разговоры, плач ребёнка. «Внутри меня тьма…» Я слышу, как она говорит это. Буквально слышу, как она говорит эти слова, как будто я слушаю запись этих слов. Разум загадочная и стрёмная штука. И мне интересно, как ты собираешься отпустить вещи, когда они занимают твой разум, когда ты этого не ждёшь. Её лицо, её запах, её кожа под моими ладонями – я хочу, чтобы эти воспоминания, мать твою, свалили, прежде чем они сведут меня с ума.

Официантка снова подходит ко мне, чтобы проверить, не надо ли мне чего, и я ловлю себя на том, что я смотрю на неё, думая, что её волосы того же цвета, что и у Авы, и интересно, как легко она сломается, размышляя, как сложно было бы раздеть её. И я понимаю, как я облажался.

Глава 34

Ава

День 68 – дома

– Стокгольмский синдром, – говорит доктор Барнес. – Ты уже прочла книгу по этой проблеме, которую я тебе дала?

– Я прочла первую главу, а это не то же самое.

Она вздыхает и качает головой.

– Те чувства, я не буду говорить, что их у тебя не было, но они были искажены. Это был способ для твоего разума справиться с травмой после плена. Он просто манипулировал тобой, – она наклоняется через стол из красного дерева, пристально смотря мне в глаза. – Манипулировал.

Я отвожу взгляд от её глаз. Я ненавижу это слово. Макс говорил мне, что в этом всё и дело, и никогда слова не были настолько близко к сути. Стокгольмский синдром – думаю, что для других в это легче поверить, потому что тогда появляется причина, по которой что-то настолько порочное казалось таким правильным.

– Всё было не так, – шепчу я.

– Хорошо, прочитай, пожалуйста, книгу. Я понимаю, что для тебя это сложно, Ава, правда, понимаю, но ты должна оставить это в прошлом. Думаю, что если ты позволишь органам делать их работу, возможно, тогда ты увидишь, какой он на самом деле, – доктор делает паузу, ожидая моего ответа, но мне нечего ей сказать. Я просто наблюдаю за секундной стрелкой на часах, ожидая, когда закончится этот долбаный час.

– Ава… – я поднимаю на неё свой взгляд. Она смотрит на меня с пониманием, и это заставляет меня ненавидеть её. Не должно, но так и есть.

У неё не может быть ко мне сочувствия, может быть, жалость, а не чёртово сочувствие.

– Дорогая, – говорит она. – Ты же понимаешь, что не помогаешь, не давая полиции никакой информации, верно?

Я смотрю на неё в упор. Я надеюсь, что она почувствует отвращение, которое выражает мой взгляд.

– Мне нечего им сказать. Я знаю только его имя. Я больше ничего не знаю.

– Но ты не скажешь им даже его имени.

– Я и вам его не скажу, так что хватит уже, ладно? – я встаю со стула и шагаю к окну, остановившись, чтобы сорвать несколько коричневых листьев с увядающего растения на подоконнике.

– Ава?

Я продолжаю обрывать цветок.

– Ава?

– Что? – я стону от раздражения.

– Я знаю, ты думаешь, что защищаешь его, но он преступник, он удерживал тебя в той комнате, он заставил тебя думать, что ты любила его…

– Он не заставлял меня любить его. Вы не поймёте.

Она вздыхает. Я всё ещё стою к ней спиной и слышу, как она стучит своей долбаной ручкой по столу. Так я понимаю, что она взволнована.

– Я слушаю тебя уже дважды в неделю в течение восьми недель. Шестнадцать сеансов, а мы ни на шаг не приблизились к решению этого с первого дня.

– Здесь нечего решать.

– Есть, но у тебя должно быть желание попытаться.

Я поворачиваюсь, у меня раздуваются ноздри. Я в гневе. Кровь пульсирует по венам, и всё, о чём я могу думать, – это как бы схватить её пенал и швырнуть его через комнату. И я знаю, что это неразумно, потому что внезапно я чувствую, как слёзы наворачиваются на глаза. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, и я разваливаюсь на части.

– Я пыталась. Правда, но вы не слушаете, что я говорю.

– Я слушаю…

– Хватит слушать меня своей степенью и послушайте сердцем. Я. Его. Любила. Я чувствовала это, и я ничем не могу доказать, что это существует. Не важно, насколько неправильным вы и любой, чёрт возьми, другой это считаете, или насколько, по вашему мнению, я ненормальная, это правда, – я пересекаю комнату по направлению к двери.

– Ава… вернись в реальность ко мне.

– Реальность? – фыркаю я. – Доктор Барнес, реальность охватывает всё, что существует, даже если эти вещи непонятны. И это чувство существует, – я открываю дверь и с шумом захлопываю её за собой, уходя из её офиса.

Когда я прихожу домой, мама сидит за столом в столовой, в очках, просматривая почту.

Она улыбается, когда я прохожу по прихожей.

– Кто-то звонил тебе насчёт… – говорит она.

– Дай угадаю, – я останавливаюсь у края стола. – Издательство, кинокомпания, и они хотят три интервью, – все хотят узнать эту историю, а я не хочу рассказывать её, чёрт возьми.

Мама морщится.

– Ты сделаешь это, только если захочешь, милая.

– Ну, я не хочу.

Она качает головой.

– Я тебя не виню. Пережить этот ад один раз было достаточно для всех нас. Как прошёл сеанс психотерапии?

– Дерьмово.

Мама вздыхает и сдвигает очки с переносицы вниз.

– Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе. Я в растерянности, Ава. Скажи, что мне сделать.

– Ничего, – я обхожу вокруг стола.

– Милая…

– Я просто хочу пойти спать, мам. Я просто устала. Я не хочу говорить об этом. Я хочу спать.

– Ава, ты пыталась убить себя. Я потеряла твоего брата, я не смогу вынести, если потеряю и тебя, снова.

И вот, снова, слова, которые она бросает мне в лицо всякий раз, когда она не понимает.

– Дерьмо случается, – мямлю я.

– Ава!

– Я не знаю, чего ты хочешь! Я пытаюсь! Пытаюсь…

– Я хочу, чтобы вернулась моя маленькая девочка, – мама встаёт из-за стола, и я направляюсь в прихожую. Я не хочу обсуждать это прямо сейчас. – Ава!

– В том-то и проблема, я не маленькая девочка. Ты не можешь вылечить меня грёбаным лейкопластырем, мам.

– Следи за языком, молодая леди!

Я никогда и слова грубого ей не сказала. Я закусываю губу, меня терзает вина.

– Прости. Мне не следовало… я просто… мне просто нужно побыть одной.

Я взбегаю по лестнице, шаги эхом раздаются под высоким потолком. Она всё ещё стоит у подножия лестницы, смотря на меня, когда я исчезаю в своей спальне и закрываю дверь. Я достаю телефон из кармана джинсов, ложусь на кровать и просматриваю страницу в «Фейсбуке», читая все светские посты. И затем телефон звонит: пришло сообщение. Заголовок гласит: «Я верю, что ты его любишь».

Я быстро открываю его и читаю:

Я верю, ты его любишь.

Дорогая Ава,

Я знаю, должно быть, у вас тысячи предложений, и, возможно, вы просто не готовы рассказать свою историю, но могу пообещать, что история, которую я хочу рассказать, на самом деле ваша. Я хочу жестокую правду из первых рук. Я хочу знать, почему вы любите его, поэтому можете называть меня романтиком, но я верю, что иногда любовь находят в самых необычных местах. Я прилагаю ссылки на другие детективные рассказы, которые я пересказала, поскольку думаю, что вы увидите, что я не люблю изображать общепринятую сторону вещей. Если вы заинтересованы обсудить это, я буду очень рада поговорить с вами.

С наилучшими пожеланиями,

Табита Стронг

Самый продаваемый автор детективов по версии Нью-Йорк Таймс

Пэддингтон Пресс

Я закрываю почту, неуверенная, свяжусь я с ней или нет, и погружаюсь в сон в середине дня, моля, чтобы мне приснилось, что я снова в той комнате жду его.

Глава 35

Ава

День 71 – дома

Спокойные ноты фортепьяно исчезают в темной комнате. Я убираю пальцы от клавиш и жду, когда тишина безмолвного дома окутает меня подобно шерстяному одеялу. Я перевожу взгляд к окну. Тьма кромешная. Сейчас два часа ночи, за окном темно, и это означает, что я не могу спать. С тех пор, как я вернулась, я сплю только днём. Ночи я провожу, думая, размышляя, скучая по нему, хотя мне и сказали, что не следует этого делать. Я боюсь, что настанет день, когда я забуду его лицо. У меня нет ни одной его фотографии, которая напоминала бы мне о нём, и иногда я думаю, что просто выдумала его. Что, возможно, я в буквальном смысле выжила из ума и все жалеют меня, поэтому они просто не мешают мне быть ненормальной, погруженной в мой собственный маленький мир тьмы и боли.

Мои пальцы скользят по гладким клавишам, и низкие ноты снова заполняют воздух. Я дома. Я должна быть счастливой. Все должно быть нормально, но, кажется, всё не так. Я не перестаю ждать, что услышу его голос. Увижу, как он входит в комнату. По правде говоря, без него я чувствую себя потерянной. Я перестаю играть «К Элизе» Бетховена и выдыхаю, прежде чем закрыть глаза. Лицо Макса – эти глаза – немедленно возникают в моей голове. И мной овладевает успокоение. Я сглатываю. В груди всё сжимается, и я едва сдерживаю рыдание.

– Я по тебе скучаю, – говорю я пустоте, потому что она не станет со мной об этом спорить.

Любовь…

Если вы думаете об этом, любовь – это сила, которая движет всем этим миром. Почти всё в жизни крутится вокруг любви. Большинство людей ищут её как наркоман, отчаянно ищет дозу. И теперь я знаю почему. Если вы когда-нибудь найдёте настоящую любовь, вы её ни с чем не спутаете. В тот момент, когда вы найдёте кого-то, чьё простое присутствие может успокоить вас, кто может заставить даже самые ужасные ситуации казаться обнадёживающими, терпимыми, ваша душа скажет: «И вот ты здесь». И когда это происходит, ничто – правильное или неправильное – не сможет заставить вас поверить, что вы им не принадлежите. В мире, где ничто не имеет смысла, где время от времени всё меняется, обладание чем-то, что вы знаете, останется неизменным в вашей жизни, пока вы не испустите последний вздох, ну, это то, что делает существование реальной жизнью.

Но мне сказали: этот человек мне не подходит.

Этот человек ужасен для меня.

Этот человек для меня плохой.

Если всё дело в этом, я бы лучше просто существовала. Для того чтобы знать ту любовь, которую даже Шекспир не мог описать, и неспособность владеть этой любовью, то есть смертью. Я могу уйти из этой комнаты, но всё равно буду пленницей, потому что с Максом осталась часть меня, которой никто никогда не будет обладать. И пока она с ним, я могу сидеть взаперти в подвале, потому что жизнь без него всё равно лишь существование. Это дымовая завеса свободы. И нет ничего более трагичного, чем быть вынужденным притворяться, что ты живёшь, когда едва можешь дышать.

Раздается громкий звук нот, когда я стучу по клавишам, и я закрываю лицо руками. Я хочу кричать, но вместо этого я провожу пальцами по своим волосам и плачу. Мне говорили, что это мучительное чувство потери всего лишь реакция на травму от всего этого. Что со временем я увижу его таким, какой он есть: преступником, манипулятором, ужасным человеком, который использовал меня.

Но я знаю, что это ложь.

Он убил ради меня.

Он меня любил.

Мои рыдания эхом отражаются от высокого потолка. Я пытаюсь контролировать себя, я пытаюсь успокоиться, потому что в жизни случаются вещи похуже. Так и есть… но эти вещи просто приходящие. Ужасные части вашей жизни – даже то дерьмо, которое я пережила в детстве, – были мимолётным моментом времени, но никогда больше не увидеть Макса, ну, это пожизненное заключение, так что, может быть, нет ничего хуже. Он живой человек, заключённый в фальшивую смерть. И я ненавижу это.

Над головой мигает свет. Я быстро вытираю слёзы со своих щёк и смотрю на дверь. Мама пробирается через большую комнату, завязывая пояс на халате. Она всё ещё в полусонном состоянии, её глаза на самом деле ещё закрыты.

– Дорогая, ты почему не спишь?

Я качаю головой и плачу ещё сильнее, мои плечи дрожат при каждом тяжёлом вдохе.

– Я не могу спать, – говорю я.

Её руки обнимают меня, и я придвигаюсь к ней. Это чувство комфорта, неугасающей любви можно найти только в объятиях матери, и я впитываю это чувство, слишком хорошо зная, что однажды не смогу больше этого сделать.

Кажется, это единственное, о чём я могу думать в последнее время – что однажды я потеряю всех, кого люблю. Макс уже потерял всех, кого любит…

– Милая… – она сжимает меня, и я вдыхаю её знакомый запах, от которого плачу ещё сильнее. – О, Ава, – шепчет она. – Я знаю, что всё это трудно понять. Я знаю, что это, должно быть, трудно. Мне тяжело, но… – она делает шаг назад и вытирает слёзы с моего лица. – Я много думала об этом, и дело в том… – на лице мамы появляется понимающая улыбка. – Ну, если ты любишь его, что ж, ты любишь его. Не так ли? И с этим ничего нельзя поделать.

Я киваю, зарываюсь лицом в её плечо. Мне девятнадцать лет, а я рыдаю на плече своей матери как семилетний ребенок со сломанной ногой, но ведь это то, в чём матери лучше всех, не так ли? Утешает тебя, когда никто другой не может. Понимает то, что никто не смог бы понять.

– И ты чувствуешь вину? – спрашивает она.

– Боже, да, – я сдерживаю слёзы, которые, кажется, никогда не прекратятся. – Потому что я не должна любить его, но ты права, я ничего не могу поделать. Я не хочу ничего с этим делать.

Она потирает мои плечи рукой и кивает, снова прижимая меня к своей груди и крепко обнимая меня.

– Нет, ты не можешь помочь тому, кого любишь. Любовь – это не то, что мы контролируем. Я верю в это каждой частичкой моей души. И ты не должна чувствовать себя виноватой за то, что не можешь контролировать.

– Он плохой человек.

– Может быть, но твой отец тоже, – шепчет она. – И сейчас мы обе любим его, не так ли? – я смотрю на стену, моя голова на её груди, её рука скользит по моей спине. – Ава, всё, что имеет значение, это если он плохой для тебя. Это может звучать эгоистично и неправильно во всех отношениях, но это действительно всё, что имеет значение в любви. Он плохой человек для тебя? Потому что единственное, что я поняла за сорок восемь лет своей жизни, это то, что у любви нет принципов, поэтому ты не можешь надеяться, что когда-нибудь тебе удастся объяснить это.

У любви нет принципов… Никогда не слышала более правдивого утверждения, потому что любви всё равно, обещан ли ты кому-то другому, молод ты или стар, проповедник ты или пленник, когда она вонзает свои изогнутые когти в твою плоть, что ж, это навсегда.

Глава 36

Макс

Свежий весенний утренний ветерок заставляет мурашки бегать по моей голой коже. Я потягиваюсь перед тем, как сесть на причал, опустив ноги в холодную воду, затем достаю последнюю сигарету из пачки и зажигаю её. Я сильно затягиваюсь и смотрю на безмятежное озеро, перекатывая тлеющую сигарету между пальцами. Скорее всего, она читает… или, быть может, она делала это только потому, что ей больше нечего было делать.

Я даже не знал её. На самом деле, не знал. Я знал оболочку человека, но это не меняет того факта, что меня тянуло к ней. Какие-то частички неё глубоко отражали мою собственную душу… но ничего из этого не имеет значения. Я разрушил её.

Ещё одна глубокая затяжка, никотин обволакивает мои лёгкие. Я смотрю, как дым поднимается от моих губ. В последнее время всё, что я могу делать, это размышлять о своей жизни. О том, кем я стал. О Лиле, обо всех девушках, которых я раздевал, о людях, которых я убил, но в основном об Аве. Я часто задавался вопросом, почему я? Но вскоре я понял, что ненависть к самому себе не поможет изменить ситуацию.

Я докуриваю сигарету, бросаю её в воду и наблюдаю, как рыба срывает ее с поверхности. Я неторопливо иду обратно к дому, наступаю на ветки и слышу, как они ломаются под моим весом. Когда я провожу рукой по изношенным деревянным перилам, ведущим к крыльцу, щепка вонзается мне в кожу, и я резко отдёргиваю руку, ругаясь про себя. Я беру кусок дерева из-под моей ладони и открываю входную дверь.

Свет здесь не горит. Тёплое летнее солнце льётся из окон, и я вижу пыль, кружащуюся в воздухе. Я делаю глубокий вдох и кашляю. Воздух здесь ещё спёртый и затхлый. Я пробыл здесь всего неделю, и у меня не было достаточно времени, чтобы убрать вонь из этого дома. Я пересекаю зал, иду в столовую и замираю в дверях. Мой взгляд останавливается на коврике под обеденным столом. Если бы я положил его назад, то дерево под ним всё равно осталось бы немного обесцвеченным, в том месте, где была смыта кровь.

Это дом, в котором были убиты мои отец и мать, и, хотя я уже много лет думаю его продать, я просто не могу этого сделать. Часть меня, наверное, суеверна, обеспокоена тем, что их души всё ещё блуждают где-то в этом доме. Возможно, именно поэтому я оставил его, или, может быть, есть какая-то болезненная часть меня, которая чувствует связь с этим местом. Возможно, мне нравится жить там, где играют скелеты и демоны. Честно говоря, на данный момент я сомневаюсь почти во всём в моей жизни.

Покачав головой, я исчезаю на кухне и беру шесть упаковок пива из холодильника, прежде чем отправиться в кабинет и развалиться на диване. Я открываю первую банку и с жадностью пью сразу половину. Со стоном я откидываю голову на подушку. Самое ужасное, это то, что я хотел бы быть на самом деле куском дерьма, потому что тогда я бы удержал Аву, и она была бы здесь со мной, её голова лежала бы у меня на коленях, а мои пальцы расчёсывали её густые волосы. Я бы сказал ей, что люблю её, но слова, которые она сказала бы мне в ответ, были бы бессмысленны.

Именно это я и делаю.

Каждый день.

Я сижу здесь и думаю обо всём, что я потерял в жизни, и с каждым прошедшим днём я осознаю, что из всего того, что я потерял, потерять Аву, на самом деле, труднее всего.

Глава 37

Ава

День 96 — дома

Влажный августовский воздух прилипает к моей коже, и я приветствую ветер, дующий по открытой лужайке. Я выбираю место на траве и плюхаюсь вниз. Между моими занятиями целый час перерыва, и это стало ритуалом – приходить сюда и сидеть, думать, писать.

Я расстёгиваю молнию на рюкзаке и вынимаю блокнот, который дал мне Макс. Ветер переворачивает несколько первых страниц. И как будто какой-то маленький Бог проводит пальцем по моим словам, листы перестают трепетать. Я смотрю на страницу, улыбаясь, и читаю слова:

День 24

Тьма и тишина прокрались в мои вены.

Где-то глубоко внутри я чувствую, что что-то меняется,

Я превращаюсь в создание мрака, в одного из мерзких вещей и грехов.

Я полюбила жить в логове дьявола,

Мерцание света, вспышка почерневшей чешуи.

Сказала бы всем, что ад прямо здесь,

Но когда ты входишь, в твоих глазах глубина.

И я знаю, что ты не тот человек, который позволил бы умереть падшему ангелу

Глубоко, глубоко в этом аду.

Хотя я зла и, возможно, слишком слаба,

Я всё ещё достаточно умна, чтобы осознать свою судьбу, когда она входит,

Даже если он окружен черной пеленой греха.

Некоторым существам место во мраке и холоде,

Я просто втайне жду, пока еще одна разбитая душа удержится.

Да, я пленница этой ночи, этого страха и этой комнаты,

Но больше всего, дорогой дьявол, я готова быть взятой в плен тобой.

Он зацепил меня ещё раньше, даже когда я думала, что он убьёт меня, глубоко внутри я знала, что он спасёт меня. Они могут говорить, что хотят, но то, что я чувствую к Максу, это правда. Это не результат манипулирования – и на самом деле, даже если это так, скажите мне, чем это отличается от любви? Любовь – это манипулирование сердцем и душой. И то, что каждый сделает для любви, – разве это не признак безумия? Нет разумного объяснения этой эмоции. Никакого. Эта одна эмоция сама по себе является манипулятором.

– Ава? – звук моего имени отвлекает меня от моих мыслей.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю Меган, единственного друга, которого мне удалось сохранить после всего, идущую ко мне с двумя чашками Starbucks в руке. Она опускает свой рюкзак, а затем протягивает мне одну из прозрачных пластиковых чашек и убирает свои светлые платиновые волосы со своего лица. – Ванильный латте со льдом, – улыбается она.

– Спасибо, – говорю я, закрывая книгу.

– Так странно видеть тебя с этой штукой, – её глаза поворачиваются к книге, и моё сердце подпрыгивает в груди. Я быстро расстегиваю сумку и запихиваю блокнот внутрь.

– Да, просто записанные мысли.

– Агаааа, – её взгляд сужается. – Ава, я беспокоюсь за тебя, – говорит девушка.

Вздохнув, я хватаю рюкзак за ремни, встаю с газона и направляюсь к гуманитарному зданию.

– Я в порядке, Мег. В самом деле. Просто отлично, – я не хочу это обсуждать. Мне надоело это обсуждать.

Она изо всех сил пытается догнать меня, прежде чем я уйду.

– Ава, подожди!

Я останавливаюсь на краю тротуара, люди чуть не сталкиваются со мной.

– У меня занятия, – говорю я, прикусывая язык.

– Через сорок пять минут.

Я продолжаю идти, проталкиваясь мимо людей.

– Ава?

Я злюсь. Я не должна, но я злюсь. Это происходит, то, что не должно беспокоить меня, раздражает меня до такой степени, что у меня повышается давление. Она волнуется – и хотя не должно, но меня это бесит. Почему? Потому что она должна беспокоиться? Я единственная, кто пережил какой-то испорченный фильм. Я единственная, кого все считают ненормальной из-за любви к мужчине, который держал её в плену. И она беспокоится. Беспокойство – это состояние тревоги… почему, чёрт возьми, другие люди беспокоятся о том, через что я прошла?

– Ава…

Я останавливаюсь и оборачиваюсь, стиснув челюсть.

– Что? – рычу я сквозь стиснутые зубы.

– Я просто подумала… – она примерзает к месту, нахмурив брови от замешательства.

– Ну, перестань думать! Я в порядке. Не о чем беспокоиться, – и моя ярость стихает ни с того, ни с сего. Мой пульс медленно возвращается в норму, и волна смущения накрывает меня. Я слишком остро отреагировала. – Извини, Мег. Прости, – говорю я, качая головой. – Я просто... Я не люблю говорить или думать об этом. Мне не нравится… я просто не хочу… я просто хочу забыть, – но я не могу. Я никогда его не забуду.

– Всё в порядке, – она кладёт руку мне на плечо и улыбается. – В абсолютном порядке.

И мы идём обратно к траве, чтобы сесть. Она читает помощника по анатомии, и я слышу только половину этого, потому что, как всегда, мой разум возвращается в ту комнату. Шестьдесят четыре дня – это даже не полпроцента моей жизни, но он сформировал меня больше, чем что-либо ещё. Я считала дни, когда была там, и теперь, ну, теперь я всё ещё считаю дни. Я считаю дни с тех пор, как в последний раз видела Макса. Сегодня девяносто шестой день.

Мне каким-то образом удаётся выбросить его из своих мыслей, и моё внимание возвращается к Мег.

– …ты должна увидеть, как он смотрит на меня, Ава. Я гарантирую, что смогу уложить его. Может быть, это то, что тебе нужно.

– А?

– Я о сексе, – смеётся она.

– О, да, нет. Я в порядке.

Она пожимает плечами и потягивает кофе.

– Дело твоё.

Девяносто шесть.

– Думаешь, что я сумасшедшая? – спрашиваю я Мег. Она морщит лоб, я думаю, из-за внезапности этого вопроса.

– Ну, то есть, нет… не то чтобы сумасшедшая или что-нибудь в этом духе.

– Из-за любви к нему.

– О, – обе её тонкие брови изгибаются. – Нет, я понимаю, – но она отводит от меня взгляд, потому что не понимает, просто не хочет этого признавать.

И я устала от людей, которые думают, что я безумна из-за любви к нему. Чёрное и белое. Мне нужно это в чёрно-белом цвете, всё вместе. Эмоции, правда. Итак, я достаю свой телефон из переднего кармана рюкзака, пролистываю все электронные письма и отвечаю на электронное письмо Табиты Стронг, которое она прислала несколько месяцев назад:

«Я хотела бы, чтобы вы рассказали мою историю».

Глава 38

Макс

Свет отражается от гладкой обложки книги. Она простая, правда. Чёрная, освещённая замочная скважина не по центру, «Любовь во тьме: история Авы Донован», белые буквы курсивом. Я поднимаю книгу, провожу пальцами по её имени и со стуком кладу её задней обложкой вниз.

«Ава Донован была похищена после того, как двое мужчин хладнокровно застрелили её парня.

Шестьдесят четыре дня в плену. Шестьдесят четыре дня на то, чтобы потерять себя или найти себя.

Постоянно гадая, когда и как ты умрёшь, это сказывается на тебе. На твоём взгляде. Но что ты делаешь, когда это влияет на твоё сердце? Что, чёрт возьми, ты делаешь, когда человек, держащий тебя в плену, кажется таким же сломленным, как и ты, когда его простое присутствие становится утешением, которого ты жаждешь – когда любишь его, хотя не должен бы? Ты улыбаешься и говоришь себе, что всё в порядке, потому что у любви нет принципов.

Это её история, рассказанная Табитой Стронг, признанным автором книг о настоящих преступлениях «Жена другого человека» и «Умереть, чтобы победить». Предупреждение: для тех, кто страдает от травматических событий, это может послужить спусковым крючком».

Я сглатываю. Жар охватывает мою грудь, шею и щёки. Я ловлю себя на том, что нервно поглядываю вокруг, боюсь, что выгляжу подозрительно – боюсь, что кто-то узнает, что я был этим человеком. Я тот самый человек, который держал её в плену. Я заставил её полюбить меня, и спустя полгода она всё ещё верит в это.

Я переворачиваю на первую страницу.

«В девятнадцать вы беспокоитесь о подготовке к экзаменам и о том, на какую вечеринку вы пойдёте вечером в пятницу. Но что до меня, мне следовало бы волноваться о том, что я оторвана от моей прекрасной жизни и заперта в подвале…»

Её жизнь не была идеальной.

«…но это было бы наименьшим из моих беспокойств, потому что то, что я пережила с тех пор, как меня отпустили, ну, это гораздо более жестоко, чем вы можете себе представить. Любить призрака, о котором все вам твердят, что он не что иное, как дьявол, это медленная форма пытки».

Когда я резко закрываю книгу, раздаётся громкий хлопок, поэтому женщина рядом со мной бросает на меня раздражённый взгляд. Я испытываю желание показать ей средний палец, но воздерживаюсь и, засунув книгу под мышку, иду к кассе.

Мои ладони блестят от пота, когда я жду, пока кассир пробьёт покупку. Она сканирует штрих-код, затем щёлкает жвачкой. Её взгляд сужается, и она смотрит на меня. Улыбается. Сканирует книгу снова, и сканер издаёт звуковые сигналы. Когда я оплачиваю книгу и забираю сумку у кассира, я чувствую, как пот стекает по моим вискам. Часть этой реакции – вина, паранойя, но часть – нечто совершенно иное. Это мысль о ней. Мысль о том, что она думает обо мне, любит меня, маленькая доля надежды, что наша связь – это правда.

***

Уже полночь, и вот я сижу и читаю историю, которую я слишком хорошо знаю. Вина поглощает меня с каждым грёбаным словом.

«Как бы странно это ни звучало, хотя я должна была быть напугана – даже в ужасе – в нём было что-то, что успокаивало меня. Что-то, что говорило моей душе, что я буду спасена, потому что, хотя он был плохим человеком, что-то говорило мне, что он никогда не будет плохим для меня. И разве это не то, что имеет значение? Любовь – это личное, и если он сделает меня своей королевой, независимо от того, будет это рай или ад, это всё, что имеет значение».

Как это ужасно любить того, кто думает, что любит тебя.

«В тот момент, когда я впервые увидела его – там уже что-то было. Мой терапевт сказал мне, что это видимость. Это потому, что я находилась в ситуации, продиктованной страхом, постоянным всплеском адреналина, этой постоянной лихорадкой – вот что дало мне ложное чувство любви. Очевидно, что порыв, который вы получаете от страха, может имитировать физиологические реакции любви. Поэтому я была вынуждена любить его. Мне говорили об этом снова и снова. То, что он был мастером-манипулятором, сначала изолируя меня, а затем, медленно заставляя меня доверять ему, делая вид, что он заботился, давая мне что-то, проводя время со мной.

– Манипулятор делает так, что вы не можете отделить правду ото лжи. И, Ава, это именно то, что этот человек сделал с тобой. Он заставил тебя поверить, что ты любила его, когда правда в том, что ты его ненавидишь.

Но я не ненавижу его.

– Ты его даже не знаешь. Ты знаешь только то, что он хотел, чтобы ты знала.

Иногда всё, что вам нужно знать, можно найти в одном взгляде, в одном прикосновении. Иногда есть люди, с которыми связаны наши души ещё до того, как мы их встретили, и поэтому я знаю, что я действительно люблю его. Не я решила любить его. Мой извращённый разум не хотел любить его. Моё сердце – оно не имеет к этому никакого отношения.

Нам не суждено понять все эти «почему» или «как». Нет, иногда мы должны просто понимать, что есть что. Иногда, каким бы злым и извращённым это ни казалось, мы просто должны верить в судьбу. Жизнь – это не сказка, и я бы не хотела, чтобы она была сказкой, потому что мы должны знать ненависть и боль, чтобы действительно знать, что такое любовь. Мне сказали, что он монстр, но это только потому, что большинство людей не знают, как любить то, чего не понимают. И никто никогда не поймёт этого.

Может быть, я жива. Возможно, я свободна, но я всё ещё заложница, способная дышать только сердцем призрака. Человек, фамилию которого я даже не знаю… а любовь – самый жестокий похититель. Я знаю, потому что я пережила один вид плена, но скажите мне, кто сможет жить, когда их сердце в плену?»

Ещё одна страница. И осмелюсь ли я перевернуть её, потому что это красиво, а я не хочу ничего испортить. Медленно, неохотно, я переворачиваю последнюю страницу.

«Моему похитителю:

Я мертва. Любовь убила меня, но самое смешное в этом виде смерти – это единственная смерть, которую ты проживаешь, чтобы чувствовать. Любовь – это то, что делает нас людьми, поэтому без тебя я ничто, лишь пустой сосуд. Я люблю тебя. И если ты любишь меня, ты найдешь меня.

Это правильно?

Может, и нет, но дело в том, что у любви нет принципов, но я верю, что есть.

Пожалуйста, спаси меня».

Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Меня никогда не заставляли видеть разрушение, которое остаётся, когда мёртвый человек ходит в живом теле. Я чувствовал это только потому, что много лет это было моё существование.