Текст книги "Призраки"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Не одну?

– Конечно. Ведь тебя тоже заберут туда. А когда они уничтожат меня, следующим на очереди опять же будешь ты. Добро пожаловать в обезьянник, дружок! Ты рад, что попал сюда?

– О, весьма, рад, – серьезно ответил Гард, и тут они вдруг весело расхохотались.

Когда смех утих, Гард почувствовал, что атмосфера разрядилась.

Андерсон спросила:

– Как ты думаешь, что случится с кораблем, если до него доберется полиция Далласа?

– Ты когда-нибудь слышала об ангаре N_18?

– Нет.

– В соответствии с легендой, ангар N_18 находится на одной из военно-воздушных баз на Дейтоне. Или где то еще. Словом, в США. Именно там, по слухам, хранятся в строжайшей тайне тела пятерых малюток с рыбьими головами и жабрами вместо легких. Может, с этим местом случится то же самое. В любом случае, это означает конец.

Они проговорили до полудня, иногда соглашаясь друг с другом, но по большей части азартно споря. Андерсон за это время несколько раз перекусила; Гарднер от еды отказался, но после долгих уговоров выпил рюмку виски, за ней – вторую.

После обеда Бобби захотелось вздремнуть. Гард вышел в сад, сел на скамейку и стал размышлять.

Настало время принимать решения.

Корабль в земле – это важный факт, и от него нельзя отмахнуться. Он не может способствовать благоденствию одной Бобби или только Хейвена. С учетом характера его воздействия на Бобби, корабль должен принадлежать не правительственным службам. Он должен принадлежать народу. Гарднер был достаточно активным гражданином своей страны. Он входил во многие комитеты, участвовал в маршах мира и протеста. Он выступал за закрытие атомных электростанций, против войны во Вьетнаме, он входил в "Гринпис" то есть беспокоился о благоденствии общества. Сейчас...

Прежде чем что-то решить, спроси себя, дружок, кому нужно менять этот мир? Жестокий, бесчеловечный, равнодушный мир. Родителям африканских детишек, умирающих с голоду? Неграм Южной Африки? Людям типа Теда-Энергетика? Да никому! Ни Теду, ни русскому Политбюро, ни израильскому кнессету, ни Президенту Соединенных Штатов, ни Ксероксу, ни Барри Манилову.

Вспомни, как обошлись с тобой в полицейском участке, дружок, когда тебя арестовали на демонстрации и обнаружили пистолет в кармане. А ведь ты даже не помнил, как пистолет оказался там! Этот корабль – тот же пистолет, только большого калибра. Неужели история ничему не научила тебя?

Бобби лежала на кушетке, но не спала. Она улавливала обрывки мыслей Гарда. По этим обрывкам было ясно, что он хочет принять решение... а когда он примет его, Андерсон узнает о нем.

Если решение будет неправильным, она намеревалась оглушить его, а потом отрубить голову и закопать тело в саду. Ей не хотелось этого делать, но это была бы суровая необходимость.

Андерсон ждала.

И ждать ей оставалось недолго.

Он вернулся в дом, и Бобби удачно имитировала, что только что проснулась. Без всякой подготовки Гард задал ей мучивший его вопрос:

– Тебе не кажется, что от твоего корабля исходит какое-то отравляющее вещество, например ядовитый газ?

– Ядовитый газ? – задумчиво повторила Бобби. – Нет, не ядовитый газ. Если хочешь как-то это назвать, воспользуйся словом флюиды. Это даже и не флюиды, хотя и похоже на них. Думаю, никакие приборы не смогли бы их уловить. В физическом смысле слова их не существует.

– И ты считаешь это возможным? – тихо спросил Гарднер.

– Да. Не спрашивай, откуда мне это известно, потому что я и сама не знаю, но я уверена, что получила ударную дозу облучения этими... флюидами. Какую-то дозу получили и жители Хейвена, хотя, конечно, гораздо меньшую, да и ты, Гард, тоже...

Разговор сам собой прервался, и больше до вечера оба они не проронили ни слова.

Ночью Гарднеру приснился сон... очень простой сон. Будто он стоит в темноте возле сарая. Слева в саду припаркован трактор. Гард подходит к окну сарая и заглядывает внутрь. И что же он видит? Ну конечно же, призраки. Но он не боится. Вместо страха его охватывает какое-то радостное чувство. Потому что призраки нисколько не похожи на монстров или каннибалов. Они скорее напоминают эльфов из сказки. Он заворожено следит через окно за ними и видит, что они сидят за длинным столом, собирают какой-то усилитель, какие-то телевизоры и антигравитационные устройства... Они смеются, глядя на экраны этих телевизоров, потому что там показывают не обычные фильмы, а фильмы, созданные подсознанием.

Он хочет войти в сарай, и внезапно все вокруг освещается тем странным зеленым светом, который он видел, когда Бобби демонстрировала ему действие пишущей машинки, только этот свет не мягкий, а ужасный, ярко-зеленый. Он струится из всех щелей из дверей и окон и зажигает на земле какие-то точки, горящие, как глаза дьявольской кошки. Теперь Гарду страшно, потому что этот свет дышит враждебностью; если раковая опухоль может иметь цвет, то это именно вот такой ужасный зеленый цвет.

Но он все же подходит ближе, потому что во сне не всегда принимаются правильные решения. Он входит в облако света, и внезапно в его голове опять начинает звучать дикая музыкальная какофония, парализующая мозг. И страх, страх! Страх перед призраками в сарае Бобби. Он слышит их, почти физически ощущая их присутствие по странному электрическому запаху, напоминающему смесь крови и озона.

И... О, эти щелкающие, шипящие звуки! Они даже заглушают музыку в его голове. Так жужжит старая стиральная машина, но звуки – это не шум воды; это плохой, плохой, плохой звук!

И вот он приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть в сарай, а его лицо, залитое этим ужасным зеленым светом... И тут он просыпается!

Очнувшись от сна на старой кровати в спальне Бобби, весь мокрый от пота, Гарднер долго не мог унять дрожь в руках. Он лежал и думал: Боже! Чтобы отделаться от этого кошмара, нужно будет утром заглянуть в сарай! Расслабиться и постараться уснуть!

Он ждал сна, а сон все не шел.

На следующий день он присоединился к раскопкам Бобби.

КНИГА ВТОРАЯ

А потом он бежал в город и,

не переставая, кричал:

"Оно упало с неба!"

"Оно упало с неба". "Криденс"

1. ГОРОД

До того как стать Хейвеном, город сменил четыре разных названия.

Он возник в 1816 году и был зафиксирован в различных муниципальных документах как Плантация Монтвилль. Им владел тогда человек по имени Хьюго Крейн, который участвовал в Гражданской войне и носил чин лейтенанта.

Владения Хьюго составляли двадцать две тысячи акров. Плантация Монтвилль стала сто девяносто третьим городом провинции Мэн в Массачусетсе, всего в двадцати милях от городка протекала река Дерри, впадающая в море, и земли здесь хорошо плодоносили.

Покупка обошлась Хьюго в тысячу восемьсот фунтов.

Хотя в те дни фунт, конечно же, стоил гораздо дороже.

Хьюго Крейн умер в 1826 году. На Плантации тогда жили сто три жителя. Большая часть жителей, кроме стариков, работала лесорубами. Стариками считались мужчины после двадцати пяти лет.

В 1826 году городок, который потом будет известен как Хейвен Виллидж, начал разрастаться по обе стороны дороги, ведущей в Дерри, куда местные лесорубы два раза в месяц отправлялись пропить и проиграть в карты свою зарплату. Серьезные покупки они делали в большом городе, а мелочь просаживали в какой-нибудь таверне. В 1828 году в городке открылись два первых магазина. Их владельцами были братья Хирам и Джорж Кудер.

Так в 1831 году Монтвилль стал Кудерсвиллем.

И это никого не удивило.

Кудерсвиллем город назывался до 1864 года, когда его название опять переменилось. Теперь он назывался Монтгомери, в честь местного мальчика Эллиса Монтгомери, поступившего учиться в Геттисбургский университет. Смена названия была кстати, потому что последний оставшийся к тому времени в городе Кудер вконец разорился и за два года до описываемого нами момента покончил жизнь самоубийством.

После Гражданской войны город потряс кризис, в результате которого появилось новое название. Тогда было модно давать маленьким городкам классические названия – Спарта, Афины и, конечно же, Троя. В 1878 году Монтгомери стал Элладой. По этому поводу миссис Монтгомери, мать героя, которой только что исполнилось семьдесят лет, весьма скептически высказалась на церковном собрании. Так или иначе, переименование состоялось.

Монтгомери стал Элладой.

Прошло двадцать два года.

Однажды проповедник по имени Кольсон по неизвестным причинам проезжал Элладу. Кстати, местный историк Миртл Дюплесси почему-то решил, что настоящее имя Кольсона было Кудер и что он был незаконнорожденным сыном Альбиона Кудера, последнего из Кудеров.

Кем бы он ни был, он завоевал сердца большинства христиан города собственной версией веры в то, что зерно готово к посеву, к неудовольствию мистера Хартли, главы методистской церкви Эллады и Трои, и мистера Кроувелла, пастыря местных баптистов. Но их голоса не возымели действия. Учение преподобного Кольсона поразило городок подобно эпидемии холеры. Тогда-то и произошла следующая, на сей раз окончательная, смена названия.

В жаркий августовский вечер Кольсон выступил перед своими прихожанами.

Шел 1900 год.

Проповедник произнес блистательную речь. Он назвал город "благословленным местом", на котором лежит печать Господня. "Обладание Господом", – он несколько раз повторил это [игра слов: haven (англ.) обладание]. Уже на следующий день жители Эллады стали поговаривать о переименовании города в Хейвен. Преподобные мистер Кроувелл и мистер Хартли категорически возражали против этого. Муниципалитет отнесся к идее равнодушно. Единственное, что смутило чиновников, – необходимость изыскать сорок долларов, чтобы переделать въездной знак.

Процедура переименования состоялась двадцать седьмого марта 1901 года. Общественный комитет устроил пышный праздник с танцами и фейерверком. Кольсон стал героем дня.

И только преподобный Хартли переживал переименование как личную драму. Зачем они сделали это? Зачем? – вопрошал он себя, стоя островком отчаяния и одиночества в океане человеческого веселья.

Внезапно на его плечо легла чья-то сильная теплая рука. Оглянувшись, он увидел своего старинного друга Фреда Перри. Лицо Фреда настолько вытянулось от удивления, что Хартли помимо собственной воли улыбнулся.

– Харт, с тобой все в порядке? – встревожено спросил Фред Перри.

– Да. Просто на минутку закружилась голова.

– Пошли со всеми, Харт. Сейчас начнется фейерверк.

– Иди. А я еще побуду здесь и поразмышляю о сложностях человеческой природы. – Он сделал паузу и с нажимом спросил: – Ты понимаешь, Фред? Понимаешь, зачем они это сделали? Ты, который почти на десять лет старше меня? Понимаешь?

И Фред Перри покачал головой: нет. Он не понимает. Он поддерживает преподобного мистера Хартли. Он солидарен с преподобным мистером Хартли. А этот пройдоха Кольсон...

Нет, Фред Перри не понимал человеческую природу. Совсем не понимал.

2. БЕККИ ПАУЛЬСОН

Ребекка Б.Паульсон была замужем за Джо Паульсоном, одним из трех хейвенских почтальонов. Джо обманывал свою жену. Бекки Паульсон знала это. Она узнала это три дня назад. Иисус сказал ей это. В последние три дня Иисус рассказал ей множество ужасных вещей, из-за чего она потеряла аппетит и совсем перестала спать... но как это было захватывающе! Она просто не могла наслушаться Его, насмотреться на Него...

Иисус стоял на телевизоре в доме Паульсонов. Он находился там уже шесть лет. Изображение Его подарила сестра Бекки, Карина, живущая в Портсмуте. Джо попытался что-то сострить по поводу такого странного подарка, но Бекки быстро заставила его заткнуться.

Джо не раз пытался переставить картинку, но Иисус неизменно оказывался на прежнем месте. Джо пытался мотивировать свое желание тем, что его партнеры по покеру, приходящие к нему играть по четвергам, недовольны: никому не нравится, если кто-то, пусть даже сам Иисус Христос, подсматривает в твои карты.

– Карты – дьявольская утеха, вот поэтому им и неуютно, – отрезала Бекки.

Джо, прекрасный игрок в покер, счел разумным оставить без внимания этот выпад, просто на время прихода друзей в дом он стал отворачивать Иисуса лицом к стене, а потом вновь поворачивать обратно.

Но сейчас Бекки точно знала, почему он так не любит Его изображение. Он не может не чувствовать, что картинка обладает магическими свойствами. Иными словами, она чудотворная. Если бы не картинка, Бекки еще долго пребывала бы в неведении...

О, ей казалось, что она всегда знала, что что-то происходит. Он перестал спать с ней в одной постели, перестал настаивать на занятиях сексом. Бекки к этому была совершенно равнодушна, но считала секс неотъемлемой частью любого супружества. Его воротничок частенько попахивал духами. Но она могла бы не заметить очевидного, если бы седьмого июля изображение Иисуса на телевизоре не начало говорить. В противном случае она не заметила бы даже такой важный фактор, как то, что коллегой Джо по работе была некая Нэнси Восс, приехавшая в Хейвен из Августины. Бекки казалось, что эта Восс (про себя наша героиня называла ее просто "Гусыня") лет на пять старше Джо и ее самой, то есть ей около пятидесяти. Но для своих лет она была в хорошей форме. Гусыня, судя по ее собственным словам, была предрасположена к сексу от природы и даже принимала участие в каком-то съезде таких же, как и она, поклонников постельных утех. И все равно Бекки могла бы ничего не заметить, если бы изображение Иисуса не заговорило.

В первый раз это произошло днем в четверг. Бекки с коктейлем в руках вошла из кухни в гостиную. Она намеревалась включить телевизор и уже протянула руку к выключателю, как Иисус вдруг сказал:

– Бекки, Джо и Гусыня каждый день мнут друг другу бока под одеялом во время обеда. И это еще не все. – Иисус на картинке вдруг сдвинулся с места и начал прохаживаться на фоне изображенного там пейзажа. Он с улыбкой смотрел на нее. – В Хейвене вообще творится много интересного. Ты даже не поверишь, когда узнаешь.

Бекки ойкнула и рухнула на колени.

– О мой Бог! – восклицала она. – О мой Бог! О мой Бог!

Испуганный странным поведением хозяйки, кот Оззи умчался на кухню, где и пробыл до вечера, пожирая мясо, которое Бекки забыла спрятать.

– Что ж, никто из Паульсонов многого не заслуживает, – вздохнул Иисус. – Дедушка Джо, как тебе, Бекки, должно быть известно, был убийцей. Убил свою жену, своего сына, а напоследок – и себя самого. А когда его душа попала на небо, то знаешь, что Мы сказали ей? Тебе нет здесь места, сказали Мы. Убирайся, – сказали Мы. И никогда не смей возвращаться, сказали Мы. – Иисус вдруг подмигнул Бекки... и это переполнило чашу: Бекки с дикими воплями бросилась прочь из дома.

Она остановилась на заднем дворе, тяжело дыша. Волосы свисали на лицо, а сердце, казалось, так и хотело выскочить из груди. Спасибо Господу, ее крики не привлекли ничьего внимания: они с Джо жили довольно далеко от дороги, а их ближайшие соседи Бродские жили в миле от них в старом вагончике. Это было хорошо. Любой, кто услышал бы эти крики, решил бы, что она сошла с ума.

А разве нет? Если у тебя картинка начала разговаривать, то ты и впрямь сумасшедшая. Перекрестись и запомни: картинки не разговаривают.

Другой внутренний голос перебил первый: Бекки, я не знаю, как тебе это удается... откуда ты это умеешь... но это случилось. Ты сама, своей волей заставила изображение Иисуса разговаривать с тобой.

Эта мысль еще больше испугала ее, чем возможность говорящей картинки. Она, наверное, все-таки сходит с ума. Кажется, сумасшедшие часто слышит разные голоса.

– Нет, – прошептала Бекки, отгоняя от себя кошмар, – я не слышу никаких голосов.

Она стояла на заднем дворе собственного дома, глядя на темнеющий вдалеке лес. Менее чем в четверти мили отсюда, там, в лесу, Бобби Андерсон и Джим Гарднер подобно кротам терпеливо выкапывали гигантский корабль из земли.

Идиотка, – раздался в ее голосе незабываемый голос покойного папаши. – Кретинка. Да и что с тебя взять? Ты всегда была такой.

– Я не слышу никаких голосов, – простонала Бекки. – Эта картинка на самом деле разговаривала со мной. Я это ясно слышала!

Пусть лучше картинка. Если картинки разговаривают, то это называется мираж. Миражи скорее от бога, чем от дьявола. Но мираж еще не означает, что человек начинает сходить с ума. А вот голоса в голове или уверенность, что ты можешь читать чьи-то мысли...

Бекки оглядела себя. По колену струилась кровь. Она бросилась в дом, чтобы позвонить доктору, медсестре, кому-нибудь, кому угодно... Влетев в гостиную, она бросилась к телефону, и тут Иисус с картины произнес:

– Ты порезалась осколком от стакана, когда падала на колени.

Телефонная трубка глухо ударилась о крышку стола. Бекки уставилась на телевизор. Иисус на картине сидел на камне. Удивительно, но он здорово был похож на ее отца... только отец был готов в любой момент разозлиться, а Он смотрел на нее спокойно и дружелюбно.

– Рассмотри порез, и ты убедишься, что я прав.

Она осторожно прикоснулась к колену, но ничего не нащупала. Тогда она провела рукой по полу. О, да вот и осколок!

– Кстати, – продолжал Иисус, – ты что-то там придумала насчет голосов в голове и сумасшествия. Это не голоса. Это Я. Иногда мне хочется с кем-нибудь поговорить.

– Мой Господь! – прошептала восхищенно Бекки.

На следующий день, в воскресенье, Джо Паульсон спал днем в гамаке на заднем дворе. На животе у него дремал Оззи. Бекки из гостиной сквозь занавеску смотрела на мужа, спящего в гамаке. Ему, наверное, снится сейчас его Гусыня, которую сегодня ему не удалось навестить.

Бекки придерживала занавеску левой рукой, потому что в кулаке правой зажимала несколько девятивольтовых батареек. Батарейки она взяла на кухне, где только что что-то мастерила. Ее научил этому Иисус. Она, правда, говорила ему, что у нее никогда не поучались никакие поделки, сделанные руками, но Иисус велел ей не глупить, если она точно выполнит все его указания, то все получится. Она с удивлением обнаружила, что Он был абсолютно прав. Все оказалось до смешного просто. И забавно. Гораздо приятнее, чем готовить. Она начала мастерить эту маленькую штучку вчера. Ей понадобились всякие вещи – топор, мотор от старого пылесоса, а также множество деталей из дополнительного радиоприемника. Она решила, что до пробуждения Джо успеет еще немало. Он собирался проснуться в два и посмотреть по телевизору бейсбольный матч.

Бекки взяла факел и спичкой зажгла его. Если бы неделю назад кто-нибудь сказал ей, что она будет возиться с факелом, она бы рассмеялась говорящему в лицо. Но это было просто. Еще ей было нужно подвести, как посоветовал Иисус, провода от старого приемника к электронной панели.

Последние три дня Иисус говорил ей не только об этом. Он рассказывал ей ужасные вещи, и она слушала его, затаив дыхание. Она узнала много интересного о хорошо знакомых ей жителях Хейвена.

В 1973 году Мосс Харлинген, один из партнеров Джо по покеру, убил своего отца. Произошло это во время охоты, и случай мог бы быть истолкован как случайная трагедия, но в убийстве Абеля Харлингена не было ничего случайного. Сам Мосс считал, что убил отца из-за денег. Отец как-то отказал ему в денежной помощи, когда Мосс в ней очень нуждался. На самом же деле мотивы были совершенно иными. Когда-то давно, когда Моссу было десять, а его младшему братишке Эмору семь лет, жена Абеля на всю зиму уехала на Роуд Айленд, потому что ее брат внезапно умер и нужно было поддержать его вдову. За время ее отсутствия произошло несколько инцидентов, которые прекратились с ее возвращением и никогда больше не повторялись. Дело в том, что отец, напившись, сдирал одного из мальчиков с кровати и начинал зверски избивать. Конечно, дети легко забывают, и Мосс почти все забыл, но затаенная ненависть к отцу осталась, вот и нашелся для нее выход.

Элис Кимбэлл, местная учительница младших классов, была лесбиянкой. Иисус рассказал это Бекки в пятницу, когда дама собственной персоной прибыла поинтересоваться, нет ли для нее писем.

Дарли Гейнс, прелестная семнадцатилетняя девушка, купившая воскресную газету, была настоящей проституткой и большую часть дня проводила в постели. Она с парнями курила марихуану, а потом ее сразу же тянуло "занять горизонтальное положение", как они это называли. Это происходило почти каждый день, потому что родители Дарли работали на обувной фабрике и возвращались домой не раньше пяти.

Хэнк Бак, еще один карточный партнер Джо, работал в большом супермаркете в Бангоре. Он настолько ненавидел своего босса, что однажды подложил ему в стол бомбу. Она взорвалась, но босс, слава Богу, в это время обедал. Тем не менее, Хэнк, вспоминая об этом случае, всегда весело смеялся.

Бекки все это казалось странной игрой воображения. И еще: Иисус рассказывал ей что-нибудь плохое о каждом, с кем она общалась.

Она не могла жить с такой тяжестью на душе.

Но без этих новых знаний она тоже не могла жить.

Одно было ясно: она должна что-то делать со всем этим.

Иисус был с ней согласен. Он все больше напоминал отца.

Джо проснулся в без четверти два, потянулся, стряхнул кошачью шерсть с рубашки и направился в дом. "Янки" и "Красные орлы". Замечательно. Сейчас он включит телевизор...

Он подумал о Нэнси Восс. Завтра понедельник, и они смогут...

Ему всегда это нравилось, еще с восемнадцати лет, да и ей тоже. Тем более, что у него для нее есть подарок. На прошлой неделе он выиграл у одного растяпы почти пятьсот баксов, о которых Бекки ничего не знает. Они с Нэнси прокутят их в свое удовольствие. Ох уж эта Нэнси! Если его жена фригидна, как лягушка, то Нэнси – просто сгусток страсти. А какая выдумщица!

Нет, жизнь положительно прекрасна, и глуп тот, кто этого не замечает!

Когда Джо вошел в гостиную, Бекки сидела в кресле со свежей газетой в руках. За десять минут до прихода мужа она закончила делать приспособление, которое Иисус велел ей прикрепить к задней стенке телевизора. Она даже не поинтересовалась, что именно он научил ее сделать и как оно должно действовать.

Телевизор был выключен, и Джо нетерпеливо сказал:

– Ну, включай же его поскорей, не тяни!

– Думаю, ты еще не разучился делать это сам, – холодно ответила Бекки.

Джо удивленно взглянул на не, но ругаться ему сейчас не хотелось. Поэтому он просто ответил:

– Думаю, что нет, – и это было последнее, что он смог сказать своей жене.

Он нажал кнопку выключателя, и его внезапно пронизал ток силой не менее двух тысяч вольт. В комнате запахло паленым.

– Ааааааааа, – закричала она. Его лицо почернело и обуглилось. От волос и ушей поднимался сизый дым. Его палец все еще прижимал кнопку выключателя.

Экран засветился, и перед глазами изумленной Бекки возникла картинка: ее муж гладит бедро Нэнси Восс, а она увлекает его на пол. Их сменил Мосс Харлинген, который держал в руке ружье и кричал:

– Ненавижу! Ненавижу!

Затем появились мужчина и женщина, что-то выкапывающие в лесу. Перед ними на земле лежал странный предмет. Он напоминал тарелку, но почему-то сверкал металлическим блеском в лучах солнца.

Одежду Джо Паульсона охватило пламя.

Гостиную заполнили запахи электричества и пива. Изображение Иисуса на картинке внезапно исчезло.

Бекки вдруг поняла, что, нравится ей это или нет, это ее вина: она убила собственного мужа.

Она подошла к нему, схватила за руку – и тут же вспыхнула сама.

Боже, спаси его, спаси меня, спаси нас обоих, – думала она, когда по ее телу пробежал ток. Последнее, что она слышала, был голос ее отца, звучавший в мозгу: Ну, разве не дура? Дуру учить – зря время тратить!

Телевизор загорелся синим пламенем. Бекки упала на пол, увлекая за собой Джо, который был уже мертв.

Когда в комнате загорелись обои, Бекки Паульсон тоже была мертва.

3. ХИЛЛИ БРАУН

Карьера Хиллмена Брауна как самодеятельного фокусника достигла своего апогея 17 июля, в воскресенье, ровно за неделю до того, как городской зал Хейвена взлетел на воздух. Успех необычайно поразил и самого Хиллмена Брауна. Ну, да ему ведь было только десять лет.

Его имя выбрала мать, Хиллмен была ее девичья фамилия. Муж не возражал против этого выбора. Уже через неделю после рождения все называли малыша Хилли.

Хилли рос нервным, впечатлительным ребенком. Его нужно было постоянно укачивать в коляске, пока он был младенцем, да и потом, позже, взрослых неизменно поражала его любовь к комфорту.

Впрочем, много других странностей встречалось в его поведении.

Когда ему исполнилось восемь лет – спустя два года после рождения брата Давида – он принес из школы домой записку, приглашавшую родителей посетить родительское собрание. Брауны шли на собрание не без внутреннего трепета, зная, что незадолго до этого у школьников выявляли коэффициент интеллектуальности – Ай Кью, и они боялись, что у сына он ниже нормы.

Каково же было их изумление, когда учительница, отозвав их в сторону, сообщила, что уровень интеллекта Хилли приближается к гениальности и им следовало бы повезти мальчика в научный институт, чтобы выяснить его реальные способности.

Мэри и Брайен Браун обсудили это предложение... и решили пока ничего не предпринимать. Им не хотелось знать наверняка, какими способностями обладает их старший сын... Достаточно и того, что они сами знали о нем: да, он странный, необычный ребенок.

Хилли отличался одной особенностью: он искренне любил младшего братишку.

Все это продолжалось до семнадцатого июля, пока Хилли не показал свой главный фокус.

Хилли Браун частенько чувствовал, что существует в воображаемом мире чудес. Мир прекрасен и удивителен, как хрустальный шар, который его родители каждый год вешают под потолок на Рождество. Мир занимателен, как кубик Рубика, который ему подарили на девятилетие (кубик изучался мальчиком две недели, после чего он мог моментально собрать его). Он мечтал показывать фокусы. Фокусы были как бы придуманы для Хилли Брауна. К несчастью, Хилли Браун не был создан для фокусов.

Выбирая подарок сыну к десятилетнему юбилею – первой в его жизни "круглой" дате, – отец принес из магазина большой набор всяких принадлежностей для фокусов, упакованный в красивую коробку. "Тридцать новых фокусов!" – гласила надпись на коробке. "Для 8-12 лет" – было написано ниже. Более удачного подарка, по собственному мнению, Брайен не смог бы придумать.

Хилли тут же занялся изучением содержимого коробки. Давид, не обладавший и малой частью способностей брата, как завороженный, молча смотрел на то, что делает Хилли, забыв о прогулках и играх.

Хилли готовился к своему дню рождения. Он удивит всех гостей! Он покажет им все возможные фокусы, и они скажут:

– Да, Хилли будет великим фокусником, может быть, равным Гудини!

Триумф состоялся. Гости были в восторге, родители тоже. Недоволен был только Хилли Браун. С какого-то момента он начал понимать, что показать фокус, пользуясь инструкцией и приготовленным кем-то набором атрибутов, может каждый. Он хотел создавать свои собственные фокусы и свои собственные атрибуты, но чувствовал, что для этого у него не хватает способностей и сообразительности.

О, если бы взрослые подходили к себе с такими же строгими мерками, как десятилетний Хилли Браун!

Дело было четвертого июля. Давид вошел в комнату Хилли и увидел, что тот опять занят набором для фокусов. Он разложил перед собой множество различных атрибутов и кое-что еще... кажется, батарейки. Ну конечно же, батарейки. Батарейки из большого папиного приемника, – подумал Давид.

– Что ты делаешь, Хилли?

Лицо брата потемнело. Он вскочил на ноги и вытолкал Давида из комнаты с такой силой, что малыш упал на ковер. Это было настолько необычно, что Давид заплакал.

– Вон! – кричал Хилли. – Не смей подсматривать! В семействе Медичи людей убивали, если они подсматривали за подготовкой фокусника к выступлению!

С этими словами Хилли захлопнул дверь перед самым носом Давида. Давид поплакал еще немного, но безрезультатно. Поведение брата было очень странным. Давид спустился вниз, включил телевизор и плакал, пока не уснул прямо на полу гостиной.

Интерес Хилли к фокусам проснулся почти тогда же, когда изображение Иисуса Христа заговорило с Бекки Паульсон.

Теперь мальчик решил, что займется механическими фокусами. Это интереснее, чем манипулировать платочками, шляпами и шариками.

Вскоре он почувствовал, что способен что-то изобретать.

И у него появились различные идеи.

Методы создания новых фокусов стали ясными, как стекло.

Великие фокусы, – думал он, пробуя по-разному комбинировать различные предметы. Но кое-чего ему явно не хватало, и он попросил мать, которая собиралась поехать в большой магазин в Августу, купить ему кое-что из радиодеталей. Он дал ей список и собственные сэкономленные восемь долларов. Мари выполнила его просьбу, немного удивленная таким странным, с ее точки зрения, поручением.

Она даже попыталась выяснить у Давида, известно ли ему, чем занят сейчас его старший брат.

– Он готовит много новых фокусов, – глядя под ноги, сказал Давид.

– И как тебе кажется, они будут хорошими?

– Не знаю.

Давид вспомнил, как грубо выгнал его из комнаты Хилли, и решил воздержаться от комментариев.

Он выглянул в окно и увидел Джастина Харда, распахивающего свое поле на тракторе. Распахивать в середине июля? На мгновение мысли сорокадвухлетнего Джастина Харда стали открытой книгой для четырехлетнего Давида Брауна, и Давид понял, что Джастин собирается вскопать весь сад, разбить его на квадраты и посадить горох. Джастин Хард считал, что сейчас май. Май 1951 года. Джастин Хард сошел с ума.

– Не думаю, что эти фокусы будут хороши, – подытожил Давид.

На показе новых фокусов присутствовали семь человек: мать и отец Хилли, дедушка по материнской линии, Давид, Барни Аппельгейт (которому, как и Хилли, было десять лет), миссис Креншоу из деревни (приятельница его матери) и сам Хилли.

Аудитория разговаривала о чем-то постороннем. Аудитория смеялась и перешептывалась. Аудитория не ждала ничего выдающегося.

Погода начала меняться. Небо потемнело, и на нем зловеще сверкало почти скрытое за тучами солнце. Мисс Креншоу с тревогой посматривала вверх, опасаясь града. Этот мальчик на сцене... в черном костюме... готовящийся к выступлению... Миссис Креншоу на мгновение захотелось убить его.

Хилли показывал фокусы. Он показывал их лучше, чем в прошлый раз, но зрителей, казалось, это совсем не трогало. Его отец сидел с видом человека готового уйти в любую минуту. Это огорчило Хилли, который больше всего мечтал поразить отца.

Чего им нужно? – раздраженно думал он. – Я все делаю прекрасно, даже лучше, чем Гудини, но они не смеются, не поражаются, не восхищаются. Почему? Что же я сделал не так?

В центре импровизированной сцены стоял небольшой помост, под которым Хилли спрятал свое изобретение, работающее на батарейках. Это изобретение делало так, что вещи исчезали, а потом опять появлялись.