Текст книги "Кто нашел, берет себе"
Автор книги: Стивен Кинг
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
2010
Когда в пятницу в половине четвертого Линда Сауберс вернулась домой, Пит сидел на кухне и пил какао. Волосы его еще не высохли после душа. Повесив куртку на крючок у двери черного хода, она снова приложила запястья к его голове.
– Холодный! – Сообщила она. – Тебе лучше?
– Ага, – ответил он. – Когда Тина вернулась, я сделал ей крекеров с арахисовым маслом.
– Молодец, ты замечательный братик. А где она?
– В Эллен, где же ей еще быть?
Линда закатила глаза, и Пит рассмеялся.
– Матушка Божья, это что, сушилка гудит?
– Да. В корзине разную одежду лежал, и я решил его постирать. Ты не волнуйся, я сделал все, как написано в инструкции на дверце. Все хорошо отстиралось.
Она наклонилась и поцеловала его в висок.
– Ты моя маленькая пчелка.
– Я стараюсь, – сказал Пит, сжав правую руку, чтобы скрыть пузырь на ладони.
Первый конверт пришел снежного четверга, меньше чем за неделю. Адрес – «мистеру Томасу Сауберсу, Сикоморовая улица, дом 23» – был напечатаа. На правом верхнем углу была наклеена сорока четырехцентовая марка с Годом Тигра. В левом верхнем углу обратного адреса не было. Том – единственный член клана Сауберсов, находившийся в доме в это время, – раскрыл конверт в прихожей, ожидая увидеть какую-то рекламу или очередной счет за просроченный платеж. Бог свидетель, в последнее время таких приходило немало. Но это была не реклама и не просроченный платеж тоже.
Это были деньги.
Остальная почта – каталоги ценных товаров, которых они не могли себе позволить, и рекламные проспекты, адресованные «жильцу» – выпали из его рук и рассыпались у ног, но он этого даже не заметил. Низким голосом Том Сауберс произнес, почти прорычал:
– Что за чертовщина?
Когда вернулась домой Линда, деньги лежали посреди кухонного стола. Том сидел перед аккуратной маленькой кучкой, положив голову на сложенные руки. Он был похож на генерала, который обдумывает план сражения.
– Что это? – Спросила Линда.
– Пятьсот долларов. – Он не отрывал взгляда от купюр, восемь по пятьдесят, пять по двадцать. – Поступило почте.
– От кого?
– Не знаю.
Она поставила портфель, подошла к столу и взяла пачку денег. Перечислила и удивленно посмотрела на него.
– Господи, Томми, а что было сказано в письме?
– Письма не было. Только деньги.
– Но кто мог …
– Не знаю, Лина. Но я знаю одно.
– Что?
– Мы можем их тратить.
***
– Праздники, жопа, – сказал Пит, когда они рассказали ему. Он задержался в школе на волейбол и пришел почти на обед.
– Следи за языком, – сказала Линда, думая о чем-то своем. Деньги так же лежали на кухонном столе.
– А сколько здесь? – И, когда отец ответил: – От кого это?
– Хороший вопрос, – заметил Том. – Подойдет для второго тура телевикторины, когда можно проиграть все. – Это была первая шутка, которую услышал от него Пит за долгое время.
Вошла Тина.
– Я думаю, у папы есть фея-крестная. Папа, мама, смотрите, какие у меня ногти! Эллен подарили лак с блестками, и она со мной поделилась.
– Тебе очень идет, моя тыковка, – сказал Том.
Сначала шутка, потом комплимент. Больше Питу было и не нужно, чтобы понять, что он поступил правильно. Абсолютно правильно. Ведь они не могли отправить деньги назад, верно? В них же нет обратного адреса. И, кстати, когда папа в последний раз называл Тину Тыковка?
Линда пристально посмотрела на сына.
– Ты об этом что-то знаешь?
– Нет, но вы со мной поделитесь?
– Размечтался, – сказала она и повернулась к мужу, упершись руками в стороны. – Том, кто-то очевидно ошибся.
Том подумал, и, когда он заговорил, не было ни авки, ни гавки. Голос спокойный.
– Не похоже. – Он подвинул к ней конверт и постучал пальцем по своему имени и адресу.
– Да, но …
– Никаких но, Линда. Мы задолжали нефтяной компании, но сначала надо погасить долг по твоей «Мастер-кард», иначе у тебя ее отберут.
– Да, но …
– Потеряв карту, потеряешь кредитный рейтинг. – По-прежнему невозмутимо. Спокойно и рассудительно. И убедительно. Для Пита это звучало так, будто отец долго болел и сейчас болезнь впервые отступила. Он даже улыбнулся. Улыбнулся и коснулся ее руки. – Сейчас твой рейтинг единственное, что у нас есть, поэтому нам следует его защищать. Да и потом, вдруг Тина прав, и у меня действительно есть волшебная крестная.
«Нет, – подумал Питер. – У тебя есть волшебный крестный ».
Тина сказала:
– Ой, подождите, я знаю, от кого это.
Все вернулись к ней. Пит вдруг весь загорелся. Она не могла узнать, ведь так? Откуда ей знать? Только он сам, как дурак, сказал ей о сокровищах, и …
– От кого, дорогая? – Спросила Линда.
– От того фонда, папе помогал. Наверное, у них еще деньги нашлись, вот они их и раздают.
Пит беззвучно выдохнул, и только после этого понял, что не дышал.
Том погладил ее по волосам.
– Они бы не стали отправлять наличные, тыковка. Они шлют чеки. А еще кучу бланков для заполнения.
Пит подошел к плите.
– Сделаю какао. Кто желает?
Оказалось, все желают.
Конверты продолжали поступать.
Стоимость перевода увеличивалась, но сумма никогда не менялась. Ни много ни мало – лишние шесть тысяч долларов в год. Не бог весть, какие деньги, но без налогов и их именно хватало, чтобы семья Сауберсов НЕ погрязла в долгах.
Детям запретили об этом говорить.
– Тина все равно разболтает – одного вечера сказала Линда Питу. – Ты сам знаешь. Она расскажет своей чокнутой подружке Эллен, и та растрезвонит по всему миру.
Но Тина сохранила тайну, главным образом потому, что брат, которого она обожала, пригрозил больше не пускать ее в свою комнату, если она кому-то хоть слово скажет, но в основном из-за того, что слишком хорошо помнила про авки-гавки.
Пит сунул пачки денег в заросший паутиной отверстие под расшатанной доской в чулане. Примерно раз в четыре недели он брал пятьсот долларов и положил в свой рюкзак вместе с конвертом с напечатанным адресом. Несколько дюжин таких конвертов он заранее подготовил на школьном компьютере в кабинете коммерческого образования и распечатал их однажды поздно вечером, после школьной спортивной олимпиады, когда в кабинете никого не было.
Он использовал различные почтовые ящики, чтобы отсюда-латы конверты мистеру Томасу Сауберсу, Сикоморовая улица, дом 23, занимаясь семейной благотворительностью с мастерством опытного мошенника. Он до сих пор боялся, что мать когда-то обо всем узнает, станет запрещать (возможно, даже настойчиво), и снова все будет, как раньше. И сейчас все не идеально, авки-гавки иногда случались, но, думал он, наверное, нет таких семей, где бы все было идеально, разве только на этом старом канале «Ник эт Найт».
Теперь они смотрели и «Ник эт Найт», и «Картун никак Творк», и «Эм-Ти-Ви», потому что, леди и джентльмены, кабельное телевидение вернулось!
В мае случилась еще приятная новость: папа устроился на полставки в новое агентство недвижимости на должность, которая называлась что-то вроде «предпродажный исследователь». Что это такое, Пит не знал, и ему было плевать. Папа мог заниматься этим, сидя дома, по телефону или на компьютере, занятие это приносило немного денег, и все остальное было не важно.
А важны были две вещи, которые произошли в течение месяца после того, как начали поступать деньги. Во-первых, у папы стало лучше с ногами. В июне 2010 (когда, наконец, был пойман исполнитель так называемой «Бойни у Городского Центра») Том начал понемногу ходить без костылей и меньше употреблять лекарств. Вторую вещь объяснить было труднее, но Пит знал, что она состоялась. Тина тоже знала. Папа и мама почувствовали себя … якобы … благословенными, и теперь, когда ссорились, они выглядели не столько злыми, сколько какими-то пристыженными, как-будто ругали загадочное везение, что свалилось на них. Иногда они прекращали спорить и начинали говорить о других вещах. Нередко о деньгах и о том, кто бы мог его отправить. Эти разговоры ничего не давали, и это было хорошо.
Меня не поймают, говорил себе Пит. Меня не должны поймать и не поймают.
Однажды, в августе того же года, папа с мамой повезли Тину в зоопарк под названием «Хеппидейл Фарм». Пит терпеливо ждал удобного случая, и, как только они уехали, вернулся к ручью с двумя портфелями.
Убедившись, что вокруг никого, он выкопал сундук и перенес записные книжки из него в портфель. Затем снова закопал его, после чего вернулся домой с добычей. В коридоре наверху спустил лестницу и затянул портфеле на чердак. Это было маленькое, низкое помещение, холодное зимой и душное летом. Семья нечасто им пользовалась, свой хлам они, как и раньше, держали в гараже. Те немногие вещи, которые здесь хранились, вероятно, остались от прежних хозяев дома 23 на Сикоморовой улице. Грязная детская колыбель, кривая на одно колесо, торшер с тропическими птицами на абажуре, старые номера журналов «Ред бук» и «Гуд хаускипинг», перевязанные бечевкой, кипу вонючих, покрытых плесенью одеял.
Пит оставил записные книжки в дальнем углу и накрыл их одеялом, но сначала взял первый попавшийся, сел под одной из двух лампочек болтались под потолком, и раскрыл. Почерк был пожилой и довольно мелкий, но аккуратный и читабельным. Исправлений не было, что показалось Питу необычным. Хотя он смотрел на первую страницу, на ней наверху стоял, обведен в кружочек, номер 482, и это заставило его подумать, что такая нумерация длилась не после одной, а после полдюжины других записных книжек. Полдюжины, не меньше.
Подсобка «Дровер» выглядела так же, как пять лет назад; тот же застывший пивной запах, смешанный с запахом скотный двор и ощутимой примесью дизельного топлива из стоянок грузовиков, которые растянулись вдоль границы этой половины большой пустоты Небраски. Стью Логан тоже не изменился. Тот самый белый фартук, то же подозрительно черные волосы, а также и сама галстук с попугаями и пальмами взимает красную шею.
– Смотри, никак Джимми Голд нас посетил, – сказал он и ухмыльнулся своей старой неприязненной улыбкой, которая говорила: нам плевать друг на друга, но давай сделаем вид. – Пришел отдать должок?
– Да, – ответил Джимми и коснулся заднего кармана, в котором лежал пистолет. На ощупь он был маленький; штучка, способная – при правильном использовании и смелости – оплатить все долги.
– Тогда заходи, – предложил Логан. – Выпей, а то ты совсем пыльный.
– Да, – сказал Джимми. – А вместе с выпивкой я бы …»
С улицы донесся сигнал машины. Пит подскочил и начал виновато оглядываться, как будто не читал здесь, а занимался рукоблудством. Вдруг они вернулись домой из-за этой дурынды Эллен, которую укачало в машине? Вдруг они найдут его здесь с записными книжками? Весь план может провалиться.
Он положил блокнот под одеяла (фу, ну и вонь) и подполз к люку, бросив взгляд на портфели. Сейчас на них нет времени. Когда он спустился за резкой смены температуры от удушающей жары до обычного августовского тепла его начало лихорадить. Пит поспешно убрал лестницу, толкнул ее вверх и съежился, когда старый люк, скрипнув ржавой пружиной, с хлопаньем встал на место. Он пошел в ванную и выглянул на подъездные дорожки.
Нет. Ложная тревога.
Слава Богу
Пит вернулся на чердак и забрал портфели. Спрятал их в кладовке внизу, принял душ (и на этот раз не забыв после себя вымыть ванну), после чего надел чистое и лег в постель.
«Это роман, – думал он. – Если там так много страничек, что еще это может быть? И, может, даже не один, потому что роман не может занимать так много записных книжек. Даже Библии не хватило бы, чтобы их вместить».
И еще … это было интересно. У него возникло желание перелистать записные книжки и найти начало. Чтобы узнать, хороший ли роман. Потому что невозможно же сказать, хороший роман или нет с одной страницы.
Пит закрыл глаза и начал засыпать. Обычно он не спал днем, но утро сегодня был слишком насыщенным, в доме было пусто и тихо, и он решил расслабиться. Почему нет? Все было хорошо, по крайней мере сейчас, и это была его заслуга. Он заслужил отдых.
Но это имя – Джимми Голд …
Пит мог поклясться, что слышал его раньше. В школе, что ли? Миссис Свидровски рассказывала о каком писателе из тех, что они проходили? Возможно. Она любила это делать.
«Потом поищу в« Гугле », – подумал Пит. – Это я смогу. Смогу … »
Заснул.
1978
Моррис сидел на стальной постели, чувствуя пульсирующую боль в голове и спустив руки между бедрами в оранжевых штанах, вдыхая ядовитый воздух, насыщенный запахами мочи, рвоты и дезинфицирующего средства. Желудок его был как свинцовая пуля и разросся от промежности до кадыка. Глаза пульсировали в орбитах. Во рту стоял такой вкус, что туда высыпали контейнер с мусором. Живот болел, лицо саднило. Сосуды закупорились. Где хриплый и полный безысходности голос выводил: «Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у; мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у; мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у».
– Заткнись! – Закричал кто-то. – Ты меня сам с ума сводишь, подонок!
Тишина. Затем:
– Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
Свинец в желудке Морриса расплавился и забулькал. Он соскользнул с кровати, опустился на колени (новый приступ тупой боли в голове) и открыл рот над стальным унитазом. Сначала не было ничего. Затем внутри у него все съежилось, и он изверг нечто похожее на два галлона желтой зубной пасты. На мгновение боль в голове стал настолько невыносимым, что ему показалось, будто она вот-вот взорвется. И в тот момент Моррис надеялся на это. Что угодно, чтобы эта боль прекратилась.
Но он не умер, а снова начал блевать. На этот раз вышла пинта, а не галлон, но в сопровождении обжигая боли. Еще усилие – сухо. Стоп, не сухо. Толстые нити слизи свисали с губ, как паутина, покачиваясь со стороны в сторону. Пришлось вытереться.
– Кому хорошо! – Прокричал голос.
Гиканье и взрывы смеха ответили на эту шпильку.
Моррису это напомнило зоопарк. Так, наверное, и было, он оказался запертым в зоопарке, только в клетках здесь держали людей. Оранжевый комбинезон на нем подтверждение этого.
Как он попал сюда?
Вспомнить этого он не мог, так же, как не мог вспомнить, как попал в дом на Сахарном пригорке. Помнил он только свой дом на Сикоморовой. И сундук, конечно. Как его закапывал. В его кармане лежали деньги, две сотни из денег Джона Ротстайна, и он направился к «Зоне» выпить пива, потому что у него раскалывалась голова и ему было одиноко. Он разговаривал с кассиром, это ему хорошо запомнилось, а вот о чем был разговор, он вспомнить не мог. Бейсбол? Вряд ли. На нем была бейсболка с логотипом «Индейцев», но этим его интерес к этому виду спорта ограничивался. После этого почти ничего. Сомнения не вызывало лишь одно: случилось что-то крайне неприятное. Когда ты просыпаешься в оранжевом комбинезоне, подобный вывод напрашивается сам собой.
Он подполз назад к кровати, скорчился, подтянул колени к груди и обхватил их руками. В камере было холодно. Моррис задрожал.
Я мог спросить того кассира, у него любимый бар. Потом, наверное, я сел в автобус. И поехал туда, да? Приехал и напился. Несмотря на то, что знаю, как на меня это действует. К тому же безумно. В хлам.
Так, скорее всего так и было. Несмотря на то, что знал. Что очень плохо, но он не мог вспомнить именно буйство, которое за этим последовало, и это было хуже всего. После третьего бокала пива (иногда после второго) он проваливался в темную дыру, и не выкарабкивался из нее, пока не просыпался на похмелье, но трезвый. Пить до отключки – так это называлось. И при таких видах отключек его почти всегда тянуло на … Назовем это «приключения». После таких приключений он попал в колонию для несовершеннолетних «Ривервью» и, скорее всего, из них оказался здесь. Где бы ни находилось это здесь.
Приключения.
Приключения, мать их.
Моррис надеялся, что произошла классическая драка в баре, и обошлось без взломов и незаконных проникновений. Иначе говоря, без повторения его приключений на Сахарном Пригорке. Ведь он давно перестал быть несовершеннолетним, и на этот раз ни одной исправительной колонии не будет, к сожалению, сэр. И все же, он сильно отсидит свое, если совершил преступление, лишь бы это преступление не имел отношения к убийству одного гениального американского писателя. Если же нет, ему еще долго не придется почувствовать запах свободы. Возможно, никогда. Ведь там не один Ротстайн? И здесь память решила наконец заработать, ему вспомнилось, как Кертис Роджерс спрашивал, есть ли в Нью-Гемпшире смертная казнь.
Моррис прилег на кровать, дрожа, думая. Не может быть, что я здесь из-за этого. Не может быть!
Может ли?
Приходилось признать, что это возможно, и не только потому, что полицейские могли связать его с трупами у зоны отдыха. Сознание наглядно вырисовывала, как он, Моррис Беллами, студент-недоучка и самопровозглашенный исследователь американской литературы, в таком себе баре или стриптиз клубе хлещет бурбон и бесится. Кто-то вспоминает об убийстве Джона Ротстайна, великого писателя, американского гения-отшельника, и Моррис Беллами – пьян, горя той огромной яростью, которую ему обычно удается держать в себе, возвращается к «собеседника» и заявляет: «Что-то он не очень был похож на гения, когда я разнес ему голову».
– Я бы этого не сделал, – прошептал он. Головная боль уже стала просто невыносимой, к тому же что-то было не так с левой частью лица. Она пылала. Я бы никогда такого не сделал.
Только откуда такая уверенность? Когда он пил, могло произойти что угодно. Черный зверь срывался с цепи. В юношестве этот зверь бесился в том доме на Сахарном пригорке, устроив там настоящий ад. А когда сработала тайная сигнализация, и приехали полицейские, он дрался с ними, пока один не оглушил его дубинкой. После чего его обыскали и обнаружили, что карманы набиты драгоценностями, в основном обычными повседневными, но были там и другие, неосмотрительно оставленные вне сейфа хозяйки, очень ценные, даже роскошные: добрый день, как поживаете, мы отправляемся в Риверью, где напряжем наш нежный юный задок и найдем новых замечательных друзей.
Он подумал: «Человек, который устроил такое шоу с разбрасыванием дерьма, вполне способен пьянючий хвастаться убийством создателя Джимми Голда, и ты об этом знаешь».
Хотя, это могла быть и полиция. Если они его идентифицировали и разослали ориентировки. Такая вероятность есть.
– Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
– Заткнись!
На этот раз закричал сам Моррис, скорее, попытался закричать, но вместо крика выплеснулось какое-то блевательно-булькающее кряхтение. О, как невыносимо болит голова! И лицо! Он провел рукой по левой щеке и уставился в клочья засохшей крови, которые остались на ладони. Провел еще и почувствовал царапины, по меньшей мере, три. Следы от ногтей, к тому же глубокие. О чем это нам говорит? Ну, конечно, – хотя бывают и исключения – мужчины бьют, а женщины царапают. Женщины это делают ногтями, потому что обычно для царапанья у них есть красивые длинные ногти.
«Я попытался подцепить какую-то цацу, и она отказала мне за помощью ногтей?»
Моррис попытался что-то вспомнить и не смог. Он помнил дождь, пончо, свет фонаря на корнях. Он помнил кирку. Он, кажется, вспоминал что-то о баре с громкой музыкой и разговор с кассиром в «Зоне». После этого? Сплошная темнота.
Подумал: «Может, это машина? Чертов «Бискейн». Может, кто-то увидел, как она выезжала из зоны отдыха на Трассу 92 с радиатором и с правым боком в крови, а может, я что-то забыл в бардачке. Что-то с моим именем ».
Но это казалось маловероятным. Они купили «Шеви» у полупьяной шлюхи в какой-то забегаловке в Линни, платили все трое в складчину. Машину она переписала на некоего Гарольда Финмана, а это имя лучшего друга Джимми Голда в «Беглецы». Морриса Беллами она не видела, то предусмотрительно держался в стороне, пока укладывалось это соглашение. К тому же Моррис, оставляя машину возле торгового комплекса, сделал все, чтобы облегчить работу возможным похитителям, разве что не написал на лобовом стекле «Пожалуйста, похитит меня». Нет, «Бискейн» сейчас стоит на какой стоянке в центре города или возле озера, разобрана до самых колес.
«И все же, как я сюда попал? – Опять тот же вопрос, как крыса, бегает в колесе. – Если какая-то женщина украсила мне лицо ногтями, я ее ударил? Сломал челюсть? »
Под черной завесой забвения едва слышно звякнул звоночек. Если это так, его, предположительно, обвинят в насилии, и за это он может направиться в Вейнсвилли: путешествие в большом зеленом автобусе с проволочной сеткой на окнах. Тюрьма в Вейнсвилли, конечно, дело не из приятных, но, если придется, несколько лет за насилие можно и отсидеть. Насилие это же не убийство.
«Господи, только бы это был не Ротстайн, – подумал он. – Мне так много нужно прочитать, записные книжки ждут меня в надежном месте. Приятное дополнение к этому – у меня есть деньги, чтобы поддерживать себя, более двадцати тысяч долларов немеченого купюрами по двадцать пятьдесят долларов. Этого хватит надолго, если не разбрасываться. , Господи, лишь бы не убийство! »
– Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
– Еще один раз, подонок конченый, – закричал кто-то, – еще раз, и я вырву твою задницу тебе сквозь рот!
Моррис закрыл глаза.
Хотя до полудня Моррис почувствовал себя лучше, он отказался есть те помои, которые здесь выдавали за обед: лапша, что плавала в чем-то, похожем на кровяное соус. Затем, примерно в 14:00, четверо полицейских прошли по коридору между камер. Один держал в руках планшет с зажимом, второй выкрикивал фамилии:
– Беллами! Холлоуэй! Макгивер! Райли! Рузвельт! Тит-Гарден! Шаг вперед.
– Правильно, Тигарден, сэр, – сказал здоровенный ниггер в соседней с Моррисом камере.
– Да мне насрать, хоть Джон Гандон. Если хочешь поговорить с назначенным судом адвокатом, шаг вперед, если нет – сиди и жди своего времени.
Полдюжины названных сделали шаг вперед. Это были последние из тех, кто остался, по крайней мере, в этом коридоре. Остальные из тех, кого доставили вчера (слава Богу, и того парня, что издевался над песни Джона Мелленкампа), или отпустили, или отвели в суд на утреннее выдвижения обвинения. Все это были мелочи. Моррис знал, что днем выдвигаются обвинения по более серьезные дела. После его небольшой происшествия на Сахарном пригорке ему предъявили обвинения в тот же день. Судья Буковски, и еще сволочь.
Моррис молился Богу, в которого не верил, когда дверь его клетки открылась. Насилие, Боже, договорились? Это очень просто. Только не убийство. Боже, да они ничего не знают о том, что произошло в Нью-Гемпшире или в одной зоне отдыха в Нью-Йорке, хорошо? Ты не против?
– Выходим в коридор, мальчики, – сказал охранник с планшетом. – Выйти и вернуться справа. Держаться на расстоянии вытянутой руки от честного американца, стоит впереди. Не оборачиваться, не шутить. Не огорчает нас, и мы не будем огорчать вас. Они спустились на лифте, таким здоровенным, что в нем могло бы уместиться небольшое стадо коров, потом прошли другим коридором, а затем – черт его знает зачем, если они все были в сандалиях и комбинезонах без карманов, – сквозь металлоискатель. За ним располагалась комната для посетителей с восемью разделенными стенками кабинками, похожими на библиотечные. Охранник с планшетом велел Моррису идти к номеру 3. Моррис присел и посмотрел на назначенного ему судом адвоката сквозь плексигласовое стекло, которое часто загрязнялось и изредка мылось. На стороне свободы сидел ботан с плохой стрижкой и перхотью. Под одной ноздрей у него краснел герпес, потрепанный портфельчик стоял на коленях. На вид ему было лет девятнадцать.
«Вот такое я получил, – подумал Моррис. – Господи, вот что я получил ». Адвокат указал на телефон, который висел на стене кабинки Морриса, и открыл портфель. Из него он вытащил единственный лист бумаги и, разумеется, желтый адвокатский блокнот, куда же без него. Когда эти предметы легли перед ним на столик, он поставил портфель на пол и снял трубку телефона. Говорил он отнюдь не неуверенным молодым тенорком, а наоборот, уверенным, хрипловатым баритоном, который казался слишком мощным для достаточно чахлого телосложения, что скрывалась за странной на вид фиолетовой галстуком.
– Вы по уши в дерьме, мистер … – Он посмотрел на лист бумаги, который лежал сверху на адвокатском блокноте. – Беллами. Готовьтесь провести очень-очень долгое время в тюрьме штата. Если, конечно, вы ничего не хотите дать взамен.
Моррис задумался. Он говорит о записные книжки.
Холод прошелся по его рукам ножками злых фей. Если его взяли за Ротстайна, следовательно, его взяли и за Кертиса с Фредди. А это означает жизнь без надежды на помилование. У него уже не будет возможности вернуть сундук и узнать о судьбе Джимми Голда.
– Продолжайте, – сказал адвокат, словно отдал команду.
– Тогда скажите, с кем я разговариваю.
– Элмер Кафферти, временно к вашим услугам. Обвинение вам будет предъявлено по … – Он посмотрел на часы, «Таймекс», даже дешевле, чем его костюм. – Тридцать минут. Судья Буковски очень пунктуальная.
Голову Морриса пронзило болью, и не из-за похмелья.
– Нет! Только не она! Не может быть! Опять эта стерва!
Кафферти улыбнулся.
– Вижу, вам уже приходилось иметь дело с Великой Буковски.
– Посмотрите в своих бумагах, – обессилено сказал Моррис. Впрочем, возможно, там этого не было. Дело о Сахарном пригорке не подлежала огласке, о чем он и говорил Энди.
Чертов Энди Халлидей. Здесь больше его вины, чем моей.
– Гомик.
Кафферти нахмурился.
– Что вы сказали?
– Ничего. Продолжайте.
– В моих бумагах есть только отчет о вчерашнем задержании. Хорошая новость: когда дойдет до суда, вашу судьбу будет решать другой судья. Еще лучше новость, по крайней мере, для меня: к тому времени ваши интересы буду представлять не я, а кто-то другой. Мы с женой переезжаем в Денвер, и вы, мистер Беллами, превратитесь в память.
Денвер НЕ Денвер – Моррису было плевать.
– Скажите, в чем меня обвиняют.
– А вы не помните?
– Я был в отключке.
– Правда?
– Действительно, – ответил Моррис.
Возможно, ему все же придется отдать записные книжки, хотя об этом ему было больно даже думать. Но даже если бы он сделал такое предложение – или если бы Кафферти это сделал, – поймет прокурор ценность того, что в них содержится? Это казалось маловероятным. Юристы – неученые. В уме прокурора большая литература – это какой-нибудь Эрл Стэнли Гарднер. Даже если записные книжки – замечательные записные книжки в роскошных молескиновых переплетах – иметь какое-то значение для суда, он, Моррис, получит, отдав их? Один пожизненный срок вместо трех? Блестяще!
«Я все равно не смогу. Я не стану ».
Энди Халлидей, возможно, и был гомиком, ценителем «Инглиш Лезер», но о том, что именно двигало Моррисом, он не ошибся. Кертис и Фредди подписались за деньги; когда Моррис сказал, что старик мог хранить у себя тысяч сто, они поверили ему. Рукописи Ротстайна? В воображении двух Тупаков творчество Ротстайна с 1960 стояло каким маревом, что-то вроде заброшенной золотой шахты. Только для Морриса рукописи имели ценность. Если бы что-то пошло не так, он мог бы предложить Кертису и Фредди обменять свою денежную долю на написаные слова, и Моррис не сомневался, что те согласились. Если он отдаст записные книжки сейчас – тем более, что в них содержались саги о Джимми Голда, – значит, все было напрасно.
Кафферти постучал телефоном по плексигласу и снова приложил трубку к уху.
– Кафферти вызывает Беллами, Кафферти вызывает Беллами, прием.
– Простите. Задумался.
– Немного поздно задумываться, не так ли? Попробуйте, пожалуйста, не отвлекаться. Вы обвиняетесь по трем пунктами. Ваша задача, если вы согласны, – сделать заявление о своей невиновности по всем трем пунктам. И, бесспорно, когда будет суд, сможете признать себя виновным, если это будет в вашу пользу. О залоге даже не думайте, потому что Буковски не посмеивается, а хохочет, как и ведьма.
Моррис подумал: «Вот так наибольшие страхи становятся реальностью. Ротстайн, Доу и Роджерс. Три убийства первой степени ».
– Мистер Беллами? Время идет, и у меня прерывается терпение.
Телефонная трубка опустилась, и Моррису пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова приложить ее к уху. Теперь уже все было бесполезно, но адвокат с дружелюбным лицом Ричи Каннингема и неожиданным баритоном зрелого мужа продолжал лить слова в ухо, и какой-то момент он таки начал понимать, о чем идет речь.
– Они построят лестницу, мистер Беллами. Сначала к худшему. Ступенька первая: сопротивление аресту. На момент выдвижения обвинения важно, чтобы вы заявляли о невиновности. Ступенька друга: нападение с примением физического насилия – и не только в отношении женщины – вы успели изрядно поколотить полицейского, что первым прибыл на вызов, прежде чем он надел на вас наручники. Говорите, что невиновны. Ступенька третья: изнасилования при отягчающих обстоятельствах. Попытка убийства могут добавить позже, но пока это всего лишь изнасилования … Как что об изнасиловании вообще можно говорить «всего лишь». Говорите, что …
– Минуту, – сказал Моррис. Он коснулся царапин на щеке и почувствовал … надежду. – Я кого-то изнасиловал?
– О, да, – ответил Кафферти с довольным видом. Вероятно, потому что клиент наконец его услышал. – Мисс Кора Энн Хупер … – Он достал из портфеля лист бумаги и сверился. – Это произошло вскоре после того, как она вышла из закусочной, в которой работает официанткой. Она шла к автобусной остановке на Ловер-Марлборо. Говорит, что вы схватили ее и потащили в переулок рядом с баром «Шутерс», где вы до этого несколько часов пили «Джек Дэниелс» и ударили музыкальный автомат, после чего вас попросили уйти. У мисс Хупер в сумочке лежал электронное устройство для вызова полиции, и она сумела им воспользоваться. И она поцарапала вам лицо. Вы сломали ей нос, повалили на землю, подавили и начали вводить своего Джонса Хопкинса в ее Сару Лоуренс. Когда прибыл офицер Филипп Эллентон, вы были в процессе.
– Изнасилование. Зачем было мне …
Глупый вопрос. Зачем он три длинные часа разносил тот дом на Сахарной пригорке, сделав только один короткий перерыв, чтобы помочиться на абиссинский ковер?
– Понятия не имею, – сказал Кафферти. – Изнасилование чуждо для моего образа жизни.
«Для моего тоже, – подумал Моррис. – Обычно. Но я пил «Джек Дэниелс», и у меня сорвало крышу ».
– Сколько мне дадут?
– Обвинение будет просить пожизненное. Если на суде признаете вину и отдадите себя на милость судей, можете получить всего двадцать пять лет.
На суде Моррис признал себя виновным. Заявлял, что сожалеет о содеянном, винил во всем алкоголь и отдал себя на милость судей.
Дали ему пожизненное.