Текст книги "Сумасбродные сочинения"

Автор книги: Стивен Батлер Ликок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Увы, меня не слушали. Взяв со стола бокал с коктейлем, Никербокер похотливо разглядывал танцующих на сцене девиц.

– Только посмотри на нее! – торопливо перебил меня он. – Вот на ту, последнюю в ряду… Ну, как она тебе? Фея, чаровница… – Никербокер осекся, потому что в эту самую минуту мы услышали шум: он доносился из конца улицы, но быстро приближался. Мой спутник тоже его уловил, тотчас сел прямо и, приложив руку к уху, обратился в слух. – Это на Бродвее! – проговорил он. – Слышишь? Что это за звук? Я и раньше его слышал! За два века я слышал все бродвейские звуки! Только что это? Кажется, узнаю!

Топот и разноголосые крики звучали все громче и отчетливее. Посетители ресторана повернулись к окнам и обратились в слух. Оркестр перестал играть. Едва официанты раздвинули тяжелые шторы, все как по команде бросились к окнам, дабы увидеть, в чем дело. Папаша Никербокер поднялся со своего места, но смотрел не на улицу, а в пустоту, точно у него снова случилось видение.

– Узнаю этот звук! – вскричал он. – Да, все было именно так… Видишь, видишь их? Это же массачусетские солдаты, они на юг, на войну спешат! Слышишь бой барабанов и визг дудок? Северяне идут первыми. Шестьдесят лет назад я видел их на этом самом месте… – Никербокер замер, воздев руки к потолку, и тут его лицо просветлело. – Теперь понимаю, понимаю, в чем дело! Вот почему меня тревожили эти звуки, эти пушечные залпы с моря и молящие о помощи голоса! Теперь я понимаю, в чем дело! Дело, сударь мой, в том, что…

Договорить помешал громкий вопль. Он прорвался сквозь окна и двери, эхом разнося по залу одно единственное слово «Война! Война!» «Президент объявил войну!»

– Война! – закричал Папаша Никербокер, выпрямил спину и расправил плечи. Величественный, суровый, он огласил громоподобным голосом обеденный зал. – Война! Война! Все по местам, живо! Хватит роскоши! Довольно блеска и излишеств! К черту размалеванных женщин и никчемных мужчин! Все по местам! В Баттери-парк, скорее! К оружию! В бой! За Америку! За Нью-Йорк! За наш Нью-Йорк…

Тут я проснулся. Сон развеялся, однако в ушах эхом раздавалось «Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Я по-прежнему сидел в вагоне с раскрытой книгой на коленях. Поезд прибыл на вокзал и носильщики, заглядывая в вагон, кричали: «Нью-Йорк! Нью-Йорк!»

Вокруг шумел и суетился большой вокзал, но все остальные звуки заглушал крик мальчишек, продающих газеты: «Война! Война! Президент объявил войну!»

Я понял: великая нация, отбросив лень и роскошь, готовится к борьбе за свободу и равенство во всем мире.

III. Пророк среди нас
(пер. А. Ахмеровой)

Непререкаемый Авторитет оглядел свою «аудиторию» – завсегдатаев клуба, рассевшихся вокруг него. Он рассказывал, нет, только собирался рассказать нам об исходе войны. Мы, глубоко и искренне заинтересованные, жадно ловили каждое его слово. Медленно, но мы все-таки начинали понимать, в чем суть.

– Я очень сомневаюсь, что Даунинг-стрит осознает, какое огромное влияние имеет набережная д’Орсе на Илдыз-киоск, – вещал Непререкаемый Авторитет.

– И я тоже, – признался я. – А в чем оно заключается?

Увы, мой вопрос остался неуслышанным.

– Следует помнить, – продолжал Непререкаемый Авторитет, – что Вильгельмштрассе для Илдыз-киоска – уже вчерашний день.

– Точно, – согласился я.

– Разумеется, Бальхаусплатц – другое дело.

– Совсем другое, – поддакнул я.

– И не стоит забывать, что Бальхаусплатц может значительно отдалиться от Квиринала, если пойдет на сближение с Ватиканом!

– Конечно, может! – согласился я, постаравшись вложить в коротенький ответ побольше удовлетворения. В конце концов, как еще Бальхаусплатц отдаляться от Квиринала?

Непререкаемый Авторитет глотнул чаю и взглянул на нас сквозь очки.

Поддерживать разговор приходилось в основном мне, потому что Непререкаемый Авторитет явился в клуб по моему приглашению. «Мы ждем его около пяти, – говорил я друзьям. – Приходите, и его послушаете, и чай попьете! Ни один человек на свете не расскажет о положении в Европе и вероятном развитии политической ситуации лучше него!» Разумеется, друзья пришли с удовольствием. Им, как и подавляющему большинству обывателей, хотелось выяснить, чем закончится война.

Я видел: друзья слегка озадачены, вероятно, даже разочарованы. Им, как и мне, хотелось задать пару простых вопросов, например, задавят ли итальянцы австрийцев? Получат ли по мозгам румыны? Сколько подводных лодок у Германии? Именно такие вопросы мы ежедневно задавали друг другу за ленчем и в поисках ответов штудировали утреннюю прессу. Пока встреча с Непререкаемым Авторитетом ожиданий не оправдывала.

Заговорить никто не решался – в гостиной воцарилась неловкая тишина. Первым осмелился прервать молчание мой друг Рэпли. Он занимается оптовой торговлей скобяными изделиями, довольно напорист и абсолютно раскрепощен. Именно он задал Непререкаемому Авторитету вопрос, который вертелся на языке у всех.

– Вот вы говорите о Бальхаусплатц… Что это?

– Да, прекрасно понимаю, о чем вы, – снисходительно улыбнулся Непререкаемый Авторитет. – Хотите выяснить, что такое Бальхаусплатц? Откровенно говоря, ответить на этот вопрос практически невозможно. Пожалуй, точнее всего определить его как движущую силу аусгляйха.

– Ясно, – вздохнул Рэпли.

– Тем не менее, очевидно, что после имбролио в Герцеговине Бальхаусплатц довольствуется ролью политического контрбалансира Вильгельмштрассе.

– Ага, – кивнул Рэпли.

– Разумеется, каждый знает, что отношениями Бальхаусплатц с Невским проспектом дирижирует Вильгельмштрассе.

Лично я об этом даже не подозревал, но вида не подал, равно как и мои друзья. Они продолжали курить с самым глубокомысленным видом.

– Не поймите меня превратно, – не унимался Непререкаемый Авторитет, – говоря о Невском проспекте, я не имею в виду Царское село.

– Нет, конечно, нет, – успокоили его мы.

– Конечно прежде невидимые щупальца Царского села проникали во все сферы без исключения.

Судя по нашей реакции, невидимые щупальца проникли в клуб и змеились по полу.

– Однако сейчас Царское село окончательно выведено из игры.

Мы вздохнули с облегчением: щупальцев можно больше не бояться! Я решил, что пора задать главный вопрос.

– Как по-вашему, – начал я, – война приведет к расколу Германии?

– Что именно вы имеете в виду, говоря о Германии: пруссачество или юнкеризм?

– Ни то и ни другое, – честно ответил я.

– Ясно, – мгновенно сориентировался Непререкаемый Авторитет, – речь о суверенитете, а конкретно о рейхсланде.

– Да, о нем самом, – кивнул я.

– Трудно ответить на ваш вопрос, не вдаваясь в сложные детали, но я попробую. Совершенно очевидно, что Миттель-Европа позволяет себе лишнее.

– Неужели позволяет?

– Безусловно! Дни Миттель-Европы сочтены. Я хотел сказать, все нынешние теории о Миттель-Европе – сущая фантасмагория, если учесть силу рейхсланда со времен К ёниггреца.

Авторитет обвел нас своим особенным испытующим взглядом. Мы дружно изобразили на лицах отвращение к фантасмагориям.

– В общем, можно не сомневаться: Миттель-Европе конец.

– Да, пожалуй, – осторожно проговорил я, не зная, нужно ли об этом сожалеть.

– Нет сомнений и в том, что с исчезновением Миттель-Европы исчезнет и теория Гроссдойчланд.

– Да, да, еще бы, – закивали мы.

– Ну, тогда ответ на ваш вопрос очевиден, – нарочито медленно начал Непререкаемый Авторитет, – в принципе, его подсказывает сама ситуация: единственно возможный вариант… – Он сделал эффектную паузу и закурил. Мы затаили дыхание: вот он момент истины! – Единственно возможный вариант – штатенбунд!

– Святые небеса, только не штатенбунд! – выпалил я.

– Иначе никак. – Непререкаемый Авторитет затянулся с таким спокойствием, точно даже будь в его силах остановить штатенбунд, он и пальцем бы не пошевелил, – все ведет к штатенбунду. Другими словами, мы вернулись туда, где находились до Венского конгресса. – Непререкаемый Авторитет усмехнулся, и мы захохотали: надо же, какая нелепость! Однако наш гость, человек благородный и искренне стремящийся распространять лишь достоверные сведения, решил, что немного сгустил краски.

– Имейте в виду, – сказал он, – что-то останется: цолльферайн – наверняка, и либо аусгляйх, либо его подобие.

Мы снова вздохнули с облегчением: хорошо, что останется хоть тень или какое-то подобие аусгляйха! А еще мы явно начинали понимать своего гостя. Чувствовалось, у моих друзей накопились вопросы, и их не терпится задать.

– А что с Румынией? – спросил Неллз. Он банкир и интересуется государственными облигациями. – Ей конец?

– Нет, – покачал головой Непререкаемый Авторитет, – конец не Румынии, а румынскому ирредентизму.

Неллза это устроило.

– А что с турками? – полюбопытствовал Рэпли.

– Полагаю, вас интересуют не турки, а османы? Вы ведь их имели в виду? – дождавшись кивка Рэпли, Непререкаемый Авторитет продолжил. – Мне лично кажется, с ними можно достичь окончательного перемирия. Если бы я составлял проект мирного договора и хотел, чтобы перемирие с османами было длительным, то включил бы в него три основных пункта, остальное неважно, – Непререкаемый Авторитет сделал паузу и, загибая пальцы левой руки, перечислил основные пункты. – Во-первых, освобождение Санджака, во-вторых, соблюдение «Капитуляций» 1740 года, и, в-третьих, реформирование внутренней политики в соответствии с фирманом Мидхата-паши.

Мы с друзьями одобрительно закивали: да, мол, конечно!

– Я вовсе не утверждаю, что не придется решать мелкие проблемы, но из-за них совершенно не беспокоюсь. Хотите оставить в албанской глубинке ля милис или хотя бы ля жандармери – пожалуйста. Хотите сохранить господство Порты над Кипром – пожалуйста, нет – я тоже не против. Подобные мелочи мне абсолютно безразличны.

Мы дружно сделали безразличные лица.

– А с Дарданеллами как? – спросил Рэпли. – Вы обязали бы османов пропускать через пролив корабли?

Рэпли – человек простой, но напористый, любит простые ответы. Что желал, то и получил.

– Дарданеллы легко денационализировать при четырехсторонней гарантии того, что во время заключения пактум федерис пролив станет парс материя, – проговорил Непререкаемый Авторитет.

– Османов это точно приструнит! – буркнул я.

Решив, что на карте Европы наведен порядок, Непререкаемый Авторитет поднялся и крепко пожал нам всем руки. Задерживать его мы не стали: воистину, нам, простакам, не стоит занимать драгоценное время этого великого человека!

– Ребята, хотите знать мое мнение? – спросил Рэпли, когда, проводив Непререкаемого Авторитета, мы удобно устроились в креслах. – Уверен, США и Англия Германию с Австрией одной левой побьют!

Кто-то спросил:

– Все-таки сколько у немцев подводных лодок?

И тут начались простые, обывательские, интереснейшие разговоры о войне, которые мы вели уже третий год.

Домой мы возвращались вместе с Рэпли.

– Здорово нам этот парень ситуацию в Европе объяснил, правда? – спросил он.

– Еще как здорово! – с жаром ответил я.

Ну и лгуны же мы!

IV. Похождения в мире духов
(пер. А. Андреева)

Публикуя нижеследующее, я вовсе не надеюсь кого-то убедить или обратить в свою веру. Мы, спириты (или спиритисты – у нас оба термина в ходу), не требуем верить нам на слово. Верите – замечательно. Нет – и ладно. Наш подход прост: факты говорят за себя. Верить или нет – дело ваше. Однажды вечером – мы беседовали с Аристотелем, Джоном Беньяном, [2]2
  Джон Беньян – английский писатель, протестантский проповедник XVII века.


[Закрыть]Джорджем Вашингтоном и другими – я так и сказал: с какой стати кто-то обязан нам верить? Аристотель, помнится, заявил, что желает одного: чтобы все знали, насколько он счастлив; Вашингтон отметил: знай люди, как все ясно и прекрасно там, где он сейчас, они с радостью отдали бы жалкий доллар – просто символическую плату – за разговор с ним. А Беньян – как сейчас помню – добавил, что он-то совершенно счастлив.

Однако, как уже было сказано, я не прошу принимать мои слова на веру; тем более, что и сам был когда-то закоренелым скептиком. Теперь-то я вижу, что находился во власти предубеждений. Сам факт, что за спиритические сеансы и услуги медиумов приходится платить, порочил в моих глазах всю затею. Я не понимал (теперь я стал мудрее), что медиум, как все, должен на что-то жить; иначе умрет и станет духом.

И уж конечно, я бы не предложил эти откровения вниманию широкой публики, не будь у меня уверенности, что в нынешней критической ситуации они послужат делу Антанты и союзников.

Впрочем, по порядку. Для меня толчком к обращению в спиритизм, как очень часто бывает, послужило пустяковое, на первый взгляд, замечание моего друга.

Застав меня в печальном и подавленном состоянии, мой друг спросил:

– Вы верите в спиритизм?

Спроси меня кто другой, я лишь отмахнулся бы с кривой усмешкой. Но сложилось так, что именно моему другу я очень многим обязан. Когда я мучился ревматизмом до такой степени, что не мог подпрыгнуть на полтора метра без резкой боли, именно он скромно спросил:

– Почему бы не попробовать «Пиро» от ревматизма?

Месяца не прошло, а я уже готов был прыгнуть на три метра в высоту (если бы, конечно, мог), не поморщившись. И тот же самый человек, услышав мое восклицание «О, как же мне удалить пятна с одежды!» – сказал мне тихо и просто:

– Почему бы не постирать с «Люксо»?

И он же, обратив внимание на мой кислый вид после завтрака, немедленно выспросил, что я ел; а затем с незабываемой простотой и открытостью сказал:

– Хотите ли попробовать на завтрак «Хампо»?

И как забыть тот случай, когда, услышав мой стон: «О, неужели нет способа исключить из углеродной диеты протеины и амигдалины, оставив только азотсодержащие животворные элементы!» – он схватил меня за руку и сказал проникновенно:

– Есть! Вот!

Думаю, читатель согласится: когда спрашивает такой человек, нельзя просто отмахнуться. И на вопрос о спиритизме я ответил с безукоризненной любезностью:

– Говоря совершенно откровенно, не верю.

Мы какое-то время молчали, а затем мой друг спросил:

– А вы хотя бы пробовали?

Я нашелся не сразу – мысль поразила меня новизной.

– Нет, – ответил я наконец, – говоря начистоту, не пробовал.

Мы помолчали – минут двадцать – и мой друг задал новый вопрос:

– Вы имеете что-то против?

Я немного подумал и признался:

– Да, имею.

Мой друг замолк, наверное, на полчаса. Затем продолжил:

– Что?

Какое-то время я собирался с мыслями. Потом сказал:

– Вот что: мне кажется, все это ради наживы. Ведь полная нелепость – вызвать покойного, например, прадедушку и платить деньги за разговор с ним.

– Именно, – подхватил мой друг без промедления. – Я так и думал. А теперь представьте, что я могу обеспечить вам связь с миром духов через медиума – или посредством иных способов – и ни слова о деньгах, не считая буквально символической платы; деньги, так сказать, не в счет – взнос, если так можно выразиться, pro forma [3]3
  для вида ( лат.).


[Закрыть]и ad interim. [4]4
  на время ( лат.).


[Закрыть]На таких условиях вы захотите принять участие в эксперименте?

Я поднялся и пожал моему другу руку.

– Дорогой мой, – сказал я. – Не только захочу, но и приму.

С этой беседы началось мое знакомство со спиритизмом, открывшим мне новый мир.

Вряд ли с моей стороны уместно приводить точный адрес агентства, куда меня направил мой друг, или описывать применяемые методы. В своих записях я стараюсь обойтись без рекламы. Тем более что объявление этого агентства всегда можно найти рядом со множеством других – несомненно, столь же честных и заслуживающих доверия, – на страницах любой ежедневной газеты. Методов, как всем известно, применяется множество. Столоверчение, ведьмина доска или голос погруженного в транс медиума – лишь малая толика способов, при помощи которых духи входят с нами в контакт. Мне же предложили метод не только необычайно простой, но и содержащий в себе доказательство собственной подлинности. Я говорил в трубку телефона, а голос духа звучал из наушника – как при обычном телефонном разговоре.

Естественно, памятуя собственное саркастическое высказывание, я начал со своего прадедушки. Никогда не забуду странную дрожь, охватившую меня, когда директор агентства сообщил, что сигнал вызова прадеда к телефону уже отправлен.

Прадедушка – надо отдать ему должное – не заставил себя ждать. Отозвался через три минуты. Не знаю, чем он занимается в мире духов – выяснить так и не удалось, – но прадедушка явно бросил все дела и поспешил к телефону. Пускай позже я испытал разочарование, тем не менее, позвольте заявить прямо и открыто: он хотя бы пунктуален. Сколько я ни звонил, прадед отвечал без заминки. Людям, склонным придираться к методам спиритов, стоит задуматься: подобная пунктуальность уже сама по себе неопровержимо свидетельствует о безукоризненной честности.

Беседуя с прадедушкой в первый раз, я был настолько потрясен мыслью о разделявшей нас пропасти времени и пространства, что, пожалуй, в своих вопросах проявил излишнюю бестактность.

– Ну, как ты, прадедушка? – спросил я.

Его голос звучал так отчетливо, словно он находился в соседней комнате:

– Я счастлив, очень счастлив. Поведай всем, что я счастлив.

– Прадедушка, – пообещал я, – можешь на меня рассчитывать. Я всем расскажу. А где ты, прадедушка?

– Тут, – ответил он, – за пределами.

– За пределами чего?

– Здесь, на той стороне.

– Стороне чего? – не понял я.

– Великой безбрежности, – пояснил он. – На том конце безграничности.

– Ага, понятно, – сказал я. – Вон ты, значит, где.

Мы немного помолчали. Поразительно, как трудно найти тему для разговора с собственным прадедом. Я только и смог выдавить:

– А как у вас с погодой?

– Здесь нет погоды, – ответил прадедушка. – Здесь всегда ясно и прекрасно.

– Ясно – значит, солнечно? – уточнил я.

– Здесь нет солнца, – возразил прадедушка.

– А тогда как же ты говоришь… – начал я.

Тут директор агентства похлопал меня по плечу, напоминая, что две минуты разговора, за которые я заплатил – чисто символически – пять долларов, истекли. Впрочем, агентство любезно уведомило меня, что за дополнительные пять долларов прадедушка будет говорить еще две минуты.

Я подумал и решил, что на первый раз хватит.

Не хочу сказать дурного слова о прадедушке, но в разговорах, проходивших в последующие дни, он показался мне – как бы точнее выразиться – неудовлетворительным. Прежде – по эту сторону, если пользоваться принятым у нас, спиритов, термином, – он был на редкость одаренный человек, английский судья; так, по крайней мере, мне всегда рассказывали. Однако на той стороне мозги прадедушки, похоже, серьезно повредились. Я так полагаю: живя постоянно на ясном солнце, прадедушка заработал солнечный удар. Впрочем, я могу ошибаться. Возможно, у него обычная локомоторная атаксия. Одно несомненно: он очень, очень счастлив. Прадедушка упирал на это при каждом разговоре. Впрочем, известно, что слабоумные часто бывают счастливы. Еще он говорил, что рад находиться там, где он есть; и я рад за него. Пару раз мне пришло в голову, что прадедушка счастлив, потому что выпил: что-то в его голосе, несмотря на великую пропасть, навело меня на эту мысль. Однако прадедушка сообщил, что там у них нет ни выпивки, ни жажды, потому что все ясно и прекрасно. Я поинтересовался, полный ли там «сушняк», как в Канзасе, или за большие деньги можно достать. Ответа не последовало.

А закончилось наше общение ссорой. Что говорить, я сам виноват, но мне вправду думалось, что прадедушка, один из крупнейших английских юристов своего времени, мог бы сказать что-нибудь полезное.

Вышло так: я поспорил – примерно в середине прошлой зимы – с приятелями в клубе насчет юридической трактовки Закона Адамсона. [5]5
  закон о 8-часовом рабочем дне на железной дороге (1916); открыл «новую эру государственного вмешательства».


[Закрыть]Спор разгорелся не на шутку.

– Я прав, – заявил я. – И докажу, если дадите время обратиться к специалистам.

– К прадедушке обратись! – фыркнул один из спорщиков.

– Именно, – ответил я. – Так и сделаю, – и направился через всю комнату прямо к телефону – звонить в агентство.

– Позовите моего прадедушку, – сказал я. – Это срочно.

Он ответил. Что за добрая душа! Вот она, пунктуальность, скажу я вам. Он ответил.

– Прадедушка, – начал я. – У нас возник спор по поводу конституционности Закона Адамсона и полномочий Конгресса согласно Конституции. Ты ведь должен помнить, как делали Конституцию. Этот закон – он тебе как?

Последовало молчание.

– Ну, прадедушка, как закон? – повторил я. – Не подкопаешься?

И тогда прадедушка заговорил.

– Здесь, – вещал он, – нет законов, нет членов Конгресса и нет Адамсов; здесь ясно и прекрасно, и…

– Ах, прадедушка, – сказал я, раздраженно повесив трубку, – какой же ты болван!

Больше я с ним не разговаривал. Все же мне жаль его старую хлипкую душу, порхающую в безграничности, всегда готовую мчаться к телефону, душу счастливую, бестолковую и любезную; если на то пошло – прадед стал лучше, чем был при жизни; и наверняка он одинок там, в Необозримости. Все равно, больше я ему не звонил. Он счастлив – да и пусть.

На том мое знакомство с миром духов и прекратилось бы, не приди снова на выручку мой друг.

– Ваш прадедушка кажется слегка заторможенным, слегка нудным? – спросил он. – Вам нужны ум, сила, энергия? Обратитесь к духам великих – выдающихся современников вашего прадеда!

– Ну, разумеется! – воскликнул я. – Вызову Наполеона Бонапарта, – и поспешил в агентство.

– Возможно ли, – спросил я, – вызвать императора Наполеона и поговорить с ним?

Возможно ли? Безусловно. Оказалось, нет ничего проще. Для Наполеона Бонапарта символическая плата составила десять долларов, а не пять; я рассудил, что если прадедушка стоил пять, то Наполеон Бонапарт за десятку – просто даром.

– А долго ждать? – уточнил я на всякий случай.

– Мы отправим сигнал вызова немедленно, – последовал ответ.

Как и прадедушка, Наполеон оказался пунктуален. В этом ему не откажешь. Пусть мое мнение о Наполеоне Бонапарте изменилось в худшую сторону, но охотно признаю: никогда не доводилось мне беседовать с человеком более пунктуальным, обязательным и любезным.

Он отозвался через две минуты.

– На линии, – сказали мне.

Я взял трубку дрожащей рукой.

– Привет! – сказал я. – Est-ce que c’est l’Empereur Napoleon a qui j’ai l’honneur de parler? [6]6
  Я имею честь говорить с императором Наполеоном? ( фр.).


[Закрыть]

– Это как? – спросил Наполеон.

– Je demande si je suis en communication avec l’Empereur Napoleon… [7]7
  Я спрашиваю, разговариваю ли я с императором Наполеоном… ( фр.).


[Закрыть]

– А, – отозвался Наполеон, – порядок, говорите по-английски.

– Как? – поразился я. – Вы говорите по-английски? Я всегда считал, что вы ни слова по-нашему не знаете.

Минуту он помолчал. Затем объяснил:

– Я здесь нахватался. Порядок. Валяйте.

– Ладно, – продолжил я. – Я всегда настолько восхищался вами, вашим превосходным умом и талантом, что счел необходимым узнать, как ваши дела.

– Счастлив, – ответил Наполеон. – Очень счастлив.

– Замечательно, – порадовался я. – Великолепно! А как у вас там вообще? Все ясно и прекрасно, а?

– Неописуемо прекрасно, – согласился император.

– А где вы сейчас? – продолжал я. – Где-то там, наверное, в Непередаваемом, да?

– Да, – ответил он, – тут, за пределами.

– Это хорошо, – сказал я. – Весьма счастливы, да?

– Очень счастлив, – подтвердил Наполеон. – Поведайте всем, как я счастлив.

– Знаю, – ответил я. – Я всем расскажу. А сейчас хотелось бы спросить вот о чем. У нас тут большая война – чуть ли не весь мир участвует, и я подумал, что несколько советов от такого человека, как вы…

Тут сотрудник агентства тронул меня за плечо.

– Ваше время истекло, – объявил он.

Я уже собрался оплатить еще две минуты, когда меня осенила блестящая идея. Говорить с Наполеоном? Этого мало. Созову целый Военный совет великих духов, опишу нынешний военный кризис – и величайшие мозги, когда-либо существовавшие в мире, решат, как выиграть войну.

Кого же взять? Посмотрим! Наполеон, понятное дело. Вызову его снова. По морским делам – по проблеме подводных лодок – Нельсон. Джордж Вашингтон, естественно, от Соединенных Штатов; из политиков, скажем, старый добрый Бен Франклин, мудрейший из всех, кто когда-либо ходил по американской земле, и остроумец; да, Франклин обязательно – хотя бы для того, чтобы он своим остроумием не дал Совету впасть в тоску; Линкольна – старого честного Эйба – позвать непременно. И еще кого-нибудь.

Я прикинул, что за консультацию с духами такого калибра десять долларов за штуку – поистине смехотворная цена. Их совет стоит миллионы – миллиарды! – в нашей ситуации.

Агентство предоставило их мне без особых затруднений. До чего же пунктуальный народ – там, по ту сторону Немыслимого.

Я собрал их и говорил с ними, со всеми и с каждым, заплатив – авансом – чисто символическую сумму, просто pro forma.

Передо мной лежат торопливые записи нашей беседы. Когда я оформлю их надлежащим образом, мы получим, не сомневаюсь, один из важнейших государственных документов военного времени.

Чисто по-человечески – вынужден признаться – они меня несколько разочаровали. Франклин, бедняга, явно растерял былое остроумие. Дух Линкольна словно бы позабыл собственные афоризмы. И еще: похоже, мы напрасно считали Дизраэли блестящим умом; теперь мне ясно, что он был скучен – я бы сказал, вылитый прадедушка. Вашингтон тоже оказался вовсе не таков, каким мы его представляли.

Впрочем, все это – личные впечатления. Они нисколько не умаляют исключительной ценности полученных советов, которые, по моему мнению, раз и навсегда отметают сомнения в необходимости общения с потусторонним миром.

Вот краткий конспект их советов.

Дух Нельсона на вопрос о проблеме подводных лодок ответил, что окажись все моряки подводных лодок там, где он сейчас, все стало бы ясно и прекрасно. Мне кажется, это бесценный намек. Остается только одно: отправить их всех туда.

Совет духа Наполеона относительно действий на суше мне показался, как ни странно, менее стоящим, чем совет Нельсона о морской кампании. Маловероятно, чтобы Наполеон забыл, где находится Марна. Впрочем, с тех времен многое изменилось. Словом, он сказал, что если русские перейдут Марну, все кончено. Мнение такого великого стратега заслуживает пристальнейшего внимания.

Франклин на вопрос «Правильно ли поступили Соединенные Штаты, вступив в войну» ответил «Да»; на вопрос, могла ли страна сохранить достоинство, оставшись в стороне, ответил «Нет». Тут есть о чем задуматься мыслящим людям любого уровня.

Линкольн счастлив находиться там, где он сейчас. И так же, к моему удивлению, счастлив Дизраэли. Собственно, было весьма отрадно узнать, что все опрошенные великие духи очень счастливы и желают всем поведать, как они счастливы. Чуть не забыл: там, где они сейчас, все ясно и прекрасно.

Не желая злоупотреблять их временем, я прервал расспросы еще до конца оговоренного срока.

Как я понимаю, у меня на счету в агентстве остался пятиминутный разговор с Наполеоном – доступный в любое время, также по пять минут с Франклином и Вашингтоном, не говоря уж про десять неиспользованных минут с прадедушкой.

Всех их я готов уступить – со скидкой – любому, кто еще скептически относится к существованию мира духов.