Текст книги "Рядовой авиации (Документальная повесть)"

Автор книги: Степан Швец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Чкаловский почерк

В 1940 году студия «Ленфильм» приступила к съемкам картины «Валерий Чкалов».

Чкалов, как известно, в свое время на самолете И-3 пролетел под аркой Троицкого моста на Неве. Этот случай в истории авиации почти уникален, и, создавая кинофильм о Чкалове, не показать этот захватывающий трюк на киноэкране значило бы расписаться в несостоятельности, беспомощности. Поэтому было решено строго придерживаться сценария, показать необычный полет в картине. Но кто может повторить Чкалова?

Многих летчиков приглашала студия, но никто из них не принял этого рискованного предложения. Работники «Ленфильма» обратились за. помощью в Главное управление ГВФ. Там развели руками и сказали: «Если летчик Борисенко не согласится, то вам тогда придется отказаться от этого эпизода. Чкалов неповторим, на то он и Чкалов».

И вот однажды к Евгению Ивановичу пожаловала целая делегация во главе с режиссером-постановщиком Михаилом Калатозовым.

– Евгений Иванович, не откажите, смилуйтесь, на вас единственная надежда. Вот даже письменное разрешение Главного управления ГВФ. Слово за вами. – И они изложили суть своей просьбы.

Борисенко не удивился необычности этой просьбы. Он хорошо помнил тот случай с пролетом под мостом, по-дружески завидовал высокому мастерству Чкалова, и ему порой так хотелось попробовать свои силы в подобном полете, но он прекрасно понимал, что такой полет во все времена будет считаться тягчайшим нарушением всех летных инструкций и наставлений даже для тех летчиков, которым разрешается летать «в любую погоду и вне трассы».

Самолюбие настоящего летчика никогда не позволяло ому отказываться от любого задания, каким бы сложным оно ни было. Читатель в этом убедился. Но данное предложение не было заданием. Просто трюк. Но трюк необычный – чкаловский. А к Чкалову, к его памяти Борисенко относился с глубоким уважением, с благоговением. Но то же самолюбие не позволяло ему «бросаться в омут очертя голову». Вот и сейчас он молча вышагивал по комнате, а гости ждали.

– Вообще это не мой стиль работы – летать под мостами, и я бы никогда не согласился на такой трюк, но поскольку это связано с именем человека, которого я от души уважаю, с которым был лично знаком, желанным гостем считал его в своем доме, я не могу отказаться от вашего предложения. Я сочту даже за честь, что мне доведется таким образом увековечить память великого летчика нашего времени Валерия Чкалова. Я к вашим услугам! Когда прикажете приступить к работе?

И они обсудили план работы во всех деталях. На следующий день рано утром Борисенко уже был у моста. Он обошел его со всех сторон. Прошел вдоль берегов Невы, присматривался, примеривался, прикидывал. Затем измерил параметры пролетов. Плотновато! Часа три ходил вокруг моста. На него уже начали обращать внимание прохожие… Полеты были намечены на следующий день.

Осматривая машину и готовясь к полету, Евгений был молчалив и сосредоточен. Рядом стоял, хмуро наблюдая за ним, оператор Александр Гинцбург. Ему предстояло– лететь вместе с Борисенко для съемок с самолета. Заметив грусть на лице, оператора, Евгений улыбнулся и, сделав выразительный жест, шутливо произнес:

– Пожалуйте в кабину!

– Мне говорили, что вы большой мастер своего дела, – сказал Гинцбург.

– Это хорошо, что вы все-таки осведомились, кому вручаете свою судьбу…

Пилот медленно, не торопясь прогрел мотор, проверил управление самолета, осмотрелся и пошел на взлет.

Подлетая к мосту, летчик обратил внимание оператора на толпы людей по обоим берегам Невы. Как оказалось, их привлекла киноаппаратура, расставленная вблизи моста. А вездесущие мальчишки даже знали, какие здесь будут киносъемки, чем еще больше разожгли страсти. А тут появился и самолет. Он сделал небольшой круг, затем прошел вдоль реки, примериваясь и определяя снос. И уже потом, на следующем заходе, снизившись к самой воде, Борисенко направил самолет под арку…

К тому времени здесь образовалась такая «пробка» из любителей сенсаций, что остановилось движение транспорта. Люди вышли из трамваев, автобусов, и все спешили занять места поближе к мосту в ожидании чуда.

И чудо не заставило себя ждать. Самолет пролетел вдоль реки у самой воды и… прямо под мост… Многие закрыли глаза от ужаса, полагая, что самолет неминуемо врежется в мост. Вот самолет вошел под арку. Грохот мотора, многократно усиленный резонансом, на миг оглушил экипаж. Мгновение – и самолет вынырнул с другой стороны моста. Чудо свершилось. Толпа ахнула, а затем, будто очнувшись, зааплодировала, восторженно закричала. Но тот, кому адресовались эти восторги, ничего не слышал, да, пожалуй, и не видел. Он был занят работой. Самолет, вырвавшись из тесного пролета, ловко взмыл в небо.

Согласно намеченному плану режиссера, предстояло повторить рискованный эксперимент (киношники любят дубли, повторы), но уже с другой стороны. Развернувшись, Борисенко снизился и повел снова самолет под арку. При подлете к мосту он заметил, что его сильно сносит в сторону. Видимо, «возмущенный» предыдущим пролетом, воздух еще не успел успокоиться, прийти в первоначальное состояние. Создалось критическое положение: отвернуть в сторону или взмыть и пролететь над мостом – уже не успеть. Единственное спасение – только под арку! Самолет явно тянет на опору моста. Летчику стоило неимоверных усилий отвернуть от опоры и как-то боком, левым крылом вперед втиснуть его под арку. Вырвавшись на простор, самолет снова взмыл в небо.

– Я не мог понять, в чем дело, – рассказывал потом оператор Гинцбург. – Евгений манипулирует рулями управления, а самолет упрямо несет на опору. Казалось, вот-вот… Как ему удалось избежать столкновения с опорой, не могу понять. Видимо, в этом и кроется большое мастерство.

После посадки Евгений, улыбаясь, похлопал оператора по плечу:

– Жив, дружище!

– Вашими молитвами и мастерством, дорогой.

– А вы, Саша, оказывается, отчаянный человек! И как вас только жена терпит?

– А вас, Женя?

– Моя привыкла.

– Моя тоже. И потом, что мне оставалось делать? Прыгать в воду? Холодновато – осень, да и не успеть…

– Иногда приходится прыгать, и не спрашивая – тепло там, куда прыгаешь, или холодно.

Они уже успели так подружиться, что позволяли себе шутки, остроты, а это помогало порой снимать излишнее напряжение.

– Ну вот и все, дорогой друг, слава нам, – сказал на прощание Борисенко своему пассажиру Гинцбургу, – еще одно испытание на прочность позади. Теперь можно спокойно отдохнуть, а завтра на привычную работу.

Ан не тут-то было!

После проявления пленки оказалось, что во время съемок была небольшая дымка, и кадры получились нечеткими. На следующий день рано утром прямо на квартиру к Борисенко приехал директор картины и от имени режиссера, всех сотрудников студии просил повторить съемки.

Повторить! Легко сказать! Видимо, товарищи не совсем представляют себе, чего стоят летчику эти полеты.

Как тяжело снова настраиваться на это рискованное предприятие. Тяжелее, пожалуй, чем вначале. Но делать нечего, как говорят, взялся за гуж… К тому же Евгений подружился со всем съемочным коллективом, и ему не хотелось омрачать эту дружбу, подводить людей, усложнять их работу.

Повторный полет назначили на завтра, на 14 часов. К этому времени дымка, как правило, рассеивается, но может усилиться ветер, и, не дай бог, боковой…

Борисенко снова отправился к Троицкому мосту. И снова обмеры, расчеты, изучение ориентиров, направлений, овала арки.

Повторные съемки состоялись на второй день. И снова толпы людей, и снова восторженные возгласы, аплодисменты собравшихся у моста. Но на сей раз все прошло удачней, чем в первый раз. Сделано два полета под мостом: с одной и с другой стороны, и оба без всяких приключений.

По окончании съемок оператор Гинцбург попросил летчика высадить его поближе к студии «Ленфнльм». Следует напомнить читателю, что самолет Ш-2 является амфибией: он может производить посадку как на воду, так и на землю. Чтобы высадить оператора, летчик должен был приводниться у Петропавловской крепости, после чего отправиться на свой сухопутный аэродром.

От Зимнего дворца Борисенко прошел на бреющем полете над поверхностью реки. Не обнаружив никаких препятствий и помех, он зашел вторично и стал приводняться. Наступали сумерки, видимость ухудшилась, надо торопиться.

Самолет мягко коснулся воды, все было спокойно, как вдруг раздался сильный треск, удар, брызги, и машина нырнула в Неву, выставив наружу только хвост.

Дело происходило недалеко от места съемок, на виду у толпы, следившей за полетом под мостом.

Толпа ахнула, пришла в смятение. Среди зрителей находилась и жена Евгения – Елизавета Васильевна, она покачнулась и потеряла сознание. Катер с врачом и еще какая-то моторная лодка устремились к месту аварии.

Неожиданно для всех из воды вынырнул Борисенко. Ухватившись за хвост, он осмотрелся по сторонам. Убедившись, что Гинцбурга нет, он сбросил с себя кожанку, швырнул ее на хвост и снова нырнул.

Через некоторое время он вынырнул вместе с оператором. Оба они, по пояс в воде, устроились на затонувших поплавках, держась за хвост. В этот момент их и зафиксировал фотограф из съемочной группы, прибывший раньше катера на лодке.

– Ну как, Саша, холодновато? – шутливо спросил Евгений.

– Ничего, Женя, терпеть можно.

Гинцбург влез на катер, а Борисенко пришвартовал тросом хвост самолета к катеру и тоже забрался в него. Самолет отбуксировали к берегу.

Расследовавшая причины аварии комиссия установила, что на Неве плавало скрытое под водой бревно, так называемый топляк, оно-то и явилось причиной происшедшего.

Проявленная пленка оказалась вполне удовлетворительной и была вмонтирована в кинокартину «Валерий Чкалов», и теперь легендарный полет Чкалова под Троицким мостом на Неве, воспроизведенный отважным и не менее легендарным летчиком Евгением Ивановичем Борисенко, смотрит весь мир.

По окончании этих съемок, провожая летчика и пожимая ему руку, режиссер-постановщик восхищенно произнес:

– Да, Евгений Иванович, почерк у вас чкаловский.

Лучшей оценки для Борисенко и быть не могло.

Немного времени работал Евгений в съемочном коллективе, но память о себе оставил. Спустя тридцать лег после съемок режиссер-постановщик фильма «Валерии Чкалов» Михаил Константинович Калатозов писал:

«Я отчетливо помню удивительно человечески приятного, скромного и храброго Евгения Ивановича. Он был любимцем всей нашей группы, и очень сожалею, что больше не пришлось с ним встретиться».

Евгений Борисенко вскоре после чкаловского пролета под мостом был призван в Красную Армию. Шел февраль 1941 года.

Часть вторая
ВОЙНА

Первые неудачи

Евгения разбудил телефонный звонок. Что такое? Неужели уже шесть? Он включил свет. Часы показывали 4 часа. Поднял трубку:

– Слушаю вас.

– Боевая тревога, – громко объявил кто-то в трубку, и тут же послышались частые гудки.

– В воскресенье! И в такую рань! – ворчал Евгений, а сам потихоньку одевался, как и договорились, в парадное. В дверь постучали.

– Кто там?

– Боевая тревога, товарищ командир!

– Значит, продублировали, – ворчал Евгений, – по всем правилам. И сирена завыла.

Проснулись жена и дочка. Но вставать с постели не хочется. Выходной ведь. Да и рано.

– В общем так, – распорядился глава семьи. – Все остается, как и договорились. Тревога эта на отработку сбора и построения. Долго она продолжаться не будет, дадут отбой, потом разбор. На разборе мы не останемся, отпросимся. Начальство ведь знает, что по плану у нас сегодня выезд за город.

Ни Борисенко, ни его семья, ни многие советские люди не знали, что эта тревога затянется надолго и что отбой дадут только через три года, десять месяцев и семнадцать дней.

Как и оказалось, боевая тревога отработана хорошо, все собрались быстро, уложились в лимит. И все – в парадной форме. Но вот сирена по-прежнему не прекращает свой противный вой.

– Что у них, заело, что ли?

– Наверное, дежурный пошел досыпать.

– Черта с два под этот звук уснешь. Скорее всего, заело.

А сирена продолжала волнообразно выть.

Домой никого не отпустили. В 11.30 на предельно короткое время разрешили сходить в столовую на завтрак, после чего – снова на построение. В это время радио заставило всех насторожиться.

«Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза. Через несколько минут будет передано важное правительственное сообщение!»

Весь авиагородок был радиофицирован, на столбах установлены мощные громкоговорители. Через несколько минут вся страна узнала страшную весть. Растоптав все правовые международные нормы, на нашу Родину вероломно напала фашистская Германия.

Жену и дочь летчик Борисенко больше в этот день и не увидел. В памяти запечатлелся вчерашний вечер: красивые, нарядные, счастливые… Потом он узнал, что их отправили в Москву, а где они там будут жить – понятия не имел.

Полк рассредоточили на полевые аэродромы поэскадрильно. Эскадрилья, в которой служил Борисенко, перебазировалась в Починок, рядом с Ельней. Евгений Иванович к этому времени был заместителем командира эскадрильи.

24 июня 1941 года три девятки самолетов-бомбардировщиков из состава 212-го авиаполка получили задание разгромить вражескую мотомехколонну, двигавшуюся по Брестскому шоссе на восток. Вел строй самолетов заместитель командира полка майор Филиппов. Третью эскадрилью возглавлял командир эскадрильи капитан Лизунов. Борисенко находился в третьем звене. Девятки шли клином с небольшим интервалом друг от друга. Перед целью перестроились в колонну звеньев. Полет проходил в ясную, безоблачную погоду днем на высоте 1700 метров.

При подходе к цели было отчетливо видно, как колонны боевой техники и живой силы врага беспрепятственно двигались на восток по шоссе, по его обочинам и просто по полям, Голова колонны отчетливо просматривалась, а хвост ее терялся в густом мареве поднятой гусеницами танков пыли. Борисенко был полностью уверен в эффективном бомбометании прямо с ходу под углом 30 градусов к потоку вражеских войск.

Почуяв опасность, плотные колонны начали расползаться во все стороны, образуя теперь площадь цель.

«Эх, сбросить бы теперь разом весь груз по площади и развернуться на обратный курс. И эффективность удара была бы большей!» – так размышлял Борисенко. Но не так думал командир. По заданию бомбометание нужно произвести в несколько заходов. Роковая ошибка!

При подходе к цели заработала вражеская мелкокалиберная зенитная артиллерия. В воздухе от разрывов снарядов оставались характерные дымовые комочки. «Комочков» становилось видимо-невидимо. Теперь уже вокруг: и спереди, и сзади, и справа, и слева, и сверху, и снизу.

Сбросили по паре бомб. Прицеливался каждый, строй не нарушался. Попадания были хорошие, но жидковато для такой цели. Вот если бы все сразу! Командир повел строй на второй заход. Уйма времени ушла, пока такая махина развернулась и пошла снова на цель, и это не прошло безнаказанно.

Только впереди идущие легли на боевой курс, как огонь зениток внезапно прекратился и, откуда ни возьмись, налетела армада истребителей – более шестидесяти стервятников, и началась настоящая воздушная баталия. Бомбардировщики, отбиваясь и держась ведущего, не сворачивали с боевого курса, бомбы впереди идущих ложились в цель. Но перевес в воздухе на стороне противника. Да и что могли пулеметы ШКАС против крупнокалиберных пулеметов и пушек немецких истребителей. Один за другим загорались бомбардировщики и огненными факелами падали вниз, оставляя в воздухе зловещие черные дымовые шлейфы. Падали и взрывались в гуще рассредоточившихся вражеских войск!

Борисенко видел, как целая группа атаковала ведущего, когда тот, сбросив бомбы, разворачивался от цели, как загорелся и пошел вниз один из атакующих истребителей противника и как потом загорелся ведущий и от очередной атаки взорвался в воздухе.

Самолет Борисенко оказался над целью. И только, сбросив бомбы, начал разворачиваться, как на него навалилось несколько истребителей. Стрелок Нечаев мастерски отстреливался короткими прицельными очередями. Сбил одного истребителя, тот, загоревшись, пошел вниз. Окрыленный удачей, Нечаев в восторге закричал:

– Вот тебе, гад проклятый!

А тут сверху атакуют два сразу.

– За Родину, за… – Послышалась короткая очередь. Пулемет умолк.

«Значит, все, теперь мы безоружны, – успел подумать Борисенко, – стрелок убит».

Фашисты расстреливали самолет безнаказанно. Загорелся правый мотор. Борисенко спешит увести машину подальше от места сражения. Но вот загорелся левый мотор. Штурман Фетисов ранен. Делает знаки, что будет прыгать. Борисенко – качает головой, прыгать не советует: все равно фашистские гады расстреляют в воздухе. Но штурман не послушался, открыл люк, приготовился к прыжку, а в это время летчик заметил атакующего справа немецкого истребителя. Накренив горящий самолет влево, он прикрылся мотором, но фашист прошил самолет длинной пулеметной очередью, и Фетисов свалился на пол замертво.

Горели оба мотора, загорелась кабина. От приборной доски остались одни клочья, крылья в рваных пробоинах… Как только держится самолет в воздухе! У Борисенко лицо и руки обгорели, правый глаз отек, ничего не видит. Он задыхается. Решил открыть колпак. Его тут же обдало пламенем-, и он снова закрыл его.

Избегая очередной атаки, летчик ввел самолет в крутое пике и на полном газу ринулся к земле-матушке, надеясь, что это может спасти его от расстрела, от верной гибели. Одним глазом заметил, как, закрывая горизонт, на самолет наплывала земля. Пора выводить. Ведь еще последует просадка самолета при выводе из пике. Это потребовало неимоверных, физических усилий, тем более что самолет данной конструкции не рассчитан на крутое пике.

Борисенко определил, что самолет находится почти в горизонтальном положении и быстро приближается к земле. Он выключил зажигание и тут же на большой скорости с грохотом приземлил самолет на вспаханную землю. Точнее будет сказать, самолет упал на брюхо, но, благодаря большой скорости, удар пришелся как бы по касательной, и это смягчило его.

Все вокруг затихало, только потрескивали остывающие моторы. Летчик остался жив. Он открыл колпак. Поскорее теперь выбраться из этого пекла! Но как? Правое крыло горит. Посмотрел: левое тоже горит. На летчике теплый комбинезон – он тоже горит, хотя и предохраняет тело от ожогов. Лицо обожжено, один глаз ничего не видит.

Как выбраться? Куда лучше прыгать? Решил – только вперед. И он прыгнул. Но, зацепившись йогой за борт кабины, потому что – сапоги обгорели и у них задрались носки, угодил между горящим мотором и фюзеляжем. Попал прямо в огненную ловушку. Дым, гарь, дышать нечем…

«Нет-нет! Только не смерть. Этого допустить нельзя! Обидно ведь! Выйти живым из такого неравного сражения, буквально из-под расстрела – и так нелепо погибнуть!»

Силы стали сдавать, тело слабеть. На какой-то миг появилось чувство обреченности.

И вдруг в памяти возник образ дочурки, веселой, жизнерадостной. В том праздничном платьице с воланами, с бантом на головке, улыбающимся розовым личиком и с ямочками на щечках. А рядом улыбающаяся жена в белой кофточке в синий горошек и голубой юбке.

В груди что-то затрепетало, словно птица, спрятанная за пазухой, к горлу подступил комок. Летчик в порыве отчаяния рванулся и закричал, или ему показалось, что закричал:

– Нет!..

Силы будто удесятерились, он снова рванулся и на одном дыхании, а точнее, без дыхания, преодолел огненный барьер, вырвался на свободу. Глоток свежего воздуха вернул ему надежду. Огляделся.

Позади пойма какой-то речушки, слева, недалеко, одинокое кряжистое дерево. За ним – жиденький кустарник. Справа на горизонте виднелся лес или лесопосадочная полоса.

Оглядел себя. Комбинезон тлел в нескольких местах. Повернувшись, чтобы потушить тлевшее место, он вдруг обратил внимание на то, что на нем парашют. Он-то и мешал ему выбраться из ловушки. Скинул его и по привычке поднял глаза к небу. Летчик никогда не оставляет небо без внимания. И вдруг он заметил, что на него пикирует немецкий истребитель. Он мигом бросился к дереву, спрятался за его ствол, и тут же дерево прошила пулеметная очередь, посыпались сбитые листья, и рядом взревел выходящий из пике немецкий самолет.

– Тебе еще мало, гадина фашистская! – сжимая кулаки и потрясая ими в сторону уходящего самолета, закричал летчик.

В приступе не свойственной ему ярости Борисенко поднял кулаки к небу и кричал:

– Подождите, гады, придет час расплаты! Придет! Клянусь! Буду мстить до конца! До последнего!

Этот крик освободил его от сильного перенапряжения и как бы прибавил сил, уверенности в действиях. Теперь нужно обезопасить себя. Не исключено, что фашисты могут нагрянуть и сюда.

Самолет продолжал гореть, но не взрывался. Должно быть, этому препятствовал углекислый газ в бензобаках. Еще в воздухе, когда загорелся мотор, летчик открыл полностью кран баллона с углекислым газом, чтобы воспрепятствовать взрыву бензобаков.

Борисенко подошел к горящему самолету, бросил в кабину на сиденье парашют, затем сиял с себя продолжающий тлеть комбинезон и тоже бросил в кабину. Подумав немного, снял ремень, гимнастерку, хромовые сапоги и все это бросил в огонь, предварительно освободив карманы. Разные бумажки, документы, которые он счел теперь ненужными, тоже бросил в огонь. В руках остался партбилет. Он засунул его глубоко в карман брюк. С этим партбилетом № 4519008 Евгений Иванович прошел всю войну до самого обмена партдокументов.

Потом Борисенко забрался в кустарник и замаскировался, чтоб отсидеться до вечера. И только он спрятался, как увидел, что к его самолету приближается легковая машина. Он вынул пистолет, снял с предохранителя и приготовился отдать жизнь подороже.

Не доезжая до самолета, немцы вышли из машины и через заболоченное русло реки направились к догоравшему самолету. Их было трое. Осмотрев останки самолета и убедившись, что весь экипаж погиб, они вернулись к автомашине и уехали.

Напряжение спало. До сих пор Борисенко находился в состоянии активной деятельности, и у него не было времени для анализа сегодняшних событий. Теперь же, в ожидании темноты, оставалось время для размышлений и раздумий. Он почувствовал нестерпимую боль в обожженных местах на руках и лице. Лопались пузыри, мучила адская боль. Болело тело. Но еще сильнее болела душа. Очень было обидно. За себя, за павших в неравном бою товарищей. Почему нас не сопровождали истребители? Где они? Почему на наших бомбардировщиках установлены мелкокалиберные пулеметы ШКАС, а у немцев пушки и крупнокалиберные пулеметы? Почему?

На многие вопросы он не мог найти ответа. От боли, от одиночества, тоски и беспомощности, от пережитых сегодняшних событий Борисенко заплакал. Плакал он по-мужски, молча, скупыми, но горькими слезами. И не от слабости, нет. От горечи поражения.

С наступлением сумерек Борисенко выбрался из укрытия, подошел к искореженным останкам своего самолета, чтобы проститься с прахом боевых друзей – штурманом Фетисовым, у которого в день начала войны, 22 июня 1941 года, родился сын, и стрелком Нечаевым. Простился и еще раз, уже в спокойном состоянии, повторил свою клятву мстить коварному врагу за всех боевых товарищей.

Обычно у людей принято, отправляясь в путь, что-то иметь в руках узелок, сумку, портфель, чемодан, на худой конец, хотя бы палку. Трогаясь в путь, Евгений по привычке осмотрел, ощупал себя и пошел… В носках, в военных брюках и в нательной рубашке, с обожженными, опухшими лицом и руками. Очень трудно было идти без привычки в носках, но о сапогах жалеть не стоило. Они обгорели, съежились, сильно жали…

Борисенко взял направление на северо-восток, шел по шоссе, но готов был при первом же шорохе свернуть с дороги в сторону. Страдания его усиливались. Обожженная кожа болела. Один глаз закрыт, другой видит чуть-чуть. Все кажется, что впереди какое-то препятствие, а ты его не видишь.

Вокруг тишина. На дороге – никого. По времени вроде ночь. Но какая в июне ночь? До полуночи видно от вечерней зари, с полуночи от утренней. Шел Борисенко, и разные чувства одолевали его, разные мысли лезли в голову. С одной стороны, хорошо, рассуждал он, что, несмотря на все горести, вот остался жив, а с другой – что толку вообще, что я один остался жив, когда все остались там, пали смертью храбрых…

Впереди показались какие-то строения, на дороге стоял человек. Он остановился, видимо, ждал приближавшегося путника. Борисенко тоже остановился.

– Иди, иди, добрый человек, не бойся. Фашисты ночью в одиночку не ходят, поэтому и я тебя не боюсь.

Говор крестьянский, белорусский. Евгений подошел. Крестьянин, бегло осмотрев пришельца, крутнул головой.

– Чи не оттудова? – спросил он, неопределенно, кивком головы показывая вверх и в сторону.

– Оттуда.

– Видел, видел. Ой, батюшки, что творилось, не доведи господь!.. Небось устал, и без обувки? Пойдем ко мне, здесь недалеко.

Вошли в дом.

– Жена, встречай гостя..

Появилась хозяйка, присмотрелась, запричитала:

– Господи, обожженный, алеи, скорее алеи.

Обтерли загрязненные места, смазали постным маслом. Раны сильно болели.

– Доктора бы мне, врача, понимаете?

– Понимаю, да где его взять? Я сейчас.

Он вышел, а через минуту вернулся с бутылкой.

– На вот, выпей, полегшает.

– Что это?

– Водка, крепкая.

– Не пью я водку. Непьющий я.

– Это теперь для тебя лекарство, а не водка.

– Все равно не могу, врача бы мне.

– Сведи его в санаторий, – вмешалась жена, – там же лекари, наверное, есть.

На окраине села размещался какой-то санаторий или дом отдыха, и сердобольный хозяин повел туда Евгения. Да, это был санаторий, но никого из отдыхающих не было видно. В одной из комнат оказался перепуганный медперсонал. Человек десять в белых халатах – мужчины и женщины.

– Докторы, окажите помощь сбитому летчику, – обратился крестьянин к медикам. Но, странное дело, никто на просьбу не отозвался. То ли они их приняли за диверсантов, то ли так были перепуганы налетом немецкой авиации.

Спустя несколько минут подошли двое, начали обрабатывать обожженные места. Все как следует. Закончив обработку, так же молча отошли в сторону, тем самым показывая, что работа закончена.

– Все, пошли, – сказал крестьянин, взяв за плечи Евгения.

– Спасибо за помощь! – поблагодарил Борисенко. – И вот вам мой совет: топайте вы на восток, придут немцы – всех перестреляют. Прощайте!

– Пошли теперь, поешь, заночуешь, а завтра…

– Завтра здесь будут фашисты. Нет, дорогой, за все спасибо, а я пошел, пока ночь. Днем мне путешествовать в таком виде небезопасно.

– Тогда вот что… – И крестьянин дал совет, по какой дороге идти, направил в село, где жила его сестра, рассказал, как ее найти, и Борисенко снова тронулся в путь. Это было где-то в районе населенного пункта Картуз-Березы.

На пути лежало село. В один из домов он постучался, отрекомендовался. Его пригласили. Там какой-то сержант спал на полу в соломе.

– Кто это?

– Танкист. Как и вы, обгорелый. Спасся один из горящего танка.

– Надо разбудить его, вместе будем добираться.

– Пусть поспит пока, а вы поешьте, небось голодны?

И только сейчас Борисенко вспомнил, что он уже почти сутки ничего не ел. И есть не хотелось. Да и не может есть. Лицо распухло, рот не раскрывался, а жевательные движения вызывали нестерпимую боль. Кое-как с помощью хозяйки – руки тоже обожжены и забинтованы – он утолил голод, попив молока, разбудил танкиста, и они вдвоем тронулись в путь. Светало. До полудня шли по шоссе, никого не встретили. Шли молча, потому что и тому и другому больно было разговаривать. Но вот из леса послышалось: «Стой, кто идет?»

Оказалось, здесь расположилась потрепанная в бою пулеметная рота, которая, потеряв всякую связь со своей частью, двигалась на восток. Танкист куда-то исчез, а летчика чуть было не застрелил сержант, приняв его за диверсанта. Он уже вытянул пистолет из кобуры; Борисенко, преодолевая боль, тоже держался в кармане за пистолет, который был все время на боевом взводе.

Но до стрельбы не дошло. На пути стал комвзвода.

– Ты что, одурел? Тебе теперь все кажутся диверсантами! Не видишь, что человек наш, к тому же раненный. Держись меня, парень!

Евгений послушался, пошел рядом с комвзвода, а сержант еще долго ворчал, косо поглядывая на пришельца.

Выбрались на шоссе. Борисенко осмотрелся. На восток двигались несколько подвод с пулеметами. Не прошли и километра, как по ним с противоположной стороны шоссе открыли огонь. Падали раненые, убитые, завязалась перестрелка. Рота отступила в лес. Стрельба продолжалась. На пути – какая-то яма. Борисенко свалился в нее. Сверху на него – комвзвода. Но вражеская пуля опередила его, он свалился замертво. Бой утих. Сержанта не слышно, видимо, тоже погиб. Порядок нарушен. Но движение на восток продолжалось. Шли лесом, набрели на тропку, которая привела к речушке, через нее – полуразрушенный мостик. Люди начали в спешке перебираться через мост, и опять застрекотали фашистские автоматы. Люди с моста попадали в воду, а другие залегли и открыли ответный огонь.

Бой утих внезапно, как и начался. Рота как боевая единица перестала существовать, остатки ее действовали разрозненно.

К вечеру подошли к Барановичам. Город весь в огне. Только что группа вражеских бомбардировщиков в сопровождении истребителей бомбила город. Бомбардировщики бомбят, а истребители их прикрывают. От кого? В небе ни одного нашего истребителя.

Сделав свое подлое дело, бомбардировщики отошли, а истребители, пикируя, расстреливали все то, что не уничтожили бомбардировщики. Ад кромешный. Глазами летчика наблюдал все это Борисенко. Нет, думал он в ожесточении, я сам себя перестану уважать, если не испытаю удовлетворения от того, как от моих бомб будут гореть фашистские города. Мстить, уничтожать фашистскую гадину за поруганную родную землю – в этом теперь смысл жизни!

Фашистские стервятники улетели, город продолжал гореть, а жизнь пошла своим чередом. Появились люди, машины, грузили раненых. В одну из машин посадили и Борисенко. Машина тронулась в путь, на восток. На Минск.

Недалеко от Барановичей натолкнулись на танк с крестом. Шофер не растерялся, обогнал его и на полном газу погнал машину по шоссе. Дорога извилистая, стрелять из танка неудобно, на это и рассчитывал шофер. Танк не стрелял. Он решил раздавить грузовик и пошел за ним вдогонку. Дорога не совсем ровная, на ухабах грузовик подбрасывает, а в кузове ведь раненые. Они страдают, но понимают и молчат.

Танк стал отставать и наконец прекратил погоню. Тяжело перенесли раненые эту тряску, но зато остались живы.

В Минск не поехали. Город был разрушен и горел. Свернули на Пуховичи. Города объезжали, двигались по проселочным дорогам, так как в Пуховичах и еще в каком-то. крупном пункте попали под сильную бомбежку и еле выбрались. Наконец каким-то образом оказались в Сухиничах. Здесь было относительно безопасно. Затем был получен приказ направить машины с ранеными в Смоленск. Борисенко сошел с машины, остался в Сухиничах. Здесь узнал, что скоро прибудет из Киева поезд на Москву. Что делать? Мелькнула спасительная мысль: добраться до Москвы, а там все под рукой, и в свою часть можно быстрее попасть. И вот к вокзалу подошел поезд. Борисенко быстро отыскал начальника поезда, отрекомендовался, и попросил довезти его до Москвы.