Текст книги "Под крыльями — ночь"

Автор книги: Степан Швец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Где же вы теперь, друзья-однополчане?

Первая же медицинская комиссия вынесла мне суровый приговор: к летной службе не пригоден. Этот приговор был окончательным и, как говорится, обжалованию не подлежал. Все мои попытки остаться в авиации и продолжать летать не увенчались успехом. Врачи порекомендовали: Подальше от шума городского. Можете ухаживать за садиком, копаться на огородной грядке. Свежий воздух, покой, никаких волнений…

Но разве летчик может прожить без неба?

Часто можно услышать вопрос: «Что вас заставляет летать? Ведь каждый полег – это риск». В самом деле, что заставляет летать? Что влечет человека в авиацию? Ни с чем не сравнимая быстрота перемещения? А может быть, высота? Долгие века и то и другое для людей было неосуществимой мечтой.

Авиация в наше время имеет большое практическое применение. Но в своих мечтах, далеких мечтах, человек не думал об этом. Ему хотелось просто летать, парить над землей, обозревать дали, наслаждаться простором. Эти мечты человечества каждый из нас повторяет в свои детские годы. Лежишь, бывало, летом в степи на траве, смотришь в загадочную глубину неба, на кучевые облака причудливой формы. Снуют стрижи, доносится песня жаворонка, а сам он – как точка. Но тебе хочется побывать выше – выше птиц, выше фантастических облачных громад. Хочется испытать сладость полета, ощутить легкость, невесомость тела, посмотреть на землю с той недосягаемой высоты. Какова она сверху?

Но вот многовековая мечта человечества осуществлена. Человек поднялся в воздух, он полетел. И способность летать стала в наше время явлением обыкновенным.

Ощущение первого полета запоминается на всю жизнь. Но полет полету – рознь. Летают пассажиры – одно ощущение. Зачастую, не замечая прелести полета, многие из них ощущают тяжесть, укачивание и прибегают к полету именно с практическим расчетом: он для них – средство быстрого передвижения.

Летают члены экипажа самолета. Люди, связавшие свою судьбу с воздушной стихией. Для них это рабочее место, как для других станок, рабочий кабинет. Не лишенные прекрасных ощущений полета, они, тем не менее, ко всему привыкают, как и каждый к своей работе. Работа их связана с риском полета, они мастера своего дела, в трудную минуту быстро реагируют и принимают своевременно решения, но в остальном они тоже пассажиры.

Только человек, управляющий самолетом, обладает возможностью в полной мере ощущать полет. По-настоящему чувствует полет тот, кто слился с машиной, перестав различать, где кончается он сам, где начинается машина. Сила и мощь машины становятся как бы его собственной силой, человек преображается, делается смелее, сильней.

В сентябре 1946 года я демобилизовался и уехал к Крым. Труден был резкий переход от активной деятельности к полному покою. Нужно было перестраиваться на новый лад, приспосабливаться к неторопливому ритму будней отставника.

Но прошлое не отпускало. Одно лишь воспоминание о каком-нибудь трагическом эпизоде болью отзывалось в сердце и порой кончалось вызовом «скорой помощи».

Разбрелись, разъехались боевые друзья по городам и селам страны, увлеклись мирными делами.

Шли годы. Заживали со временем душевные раны. Но чем больше отдалялись события военных лет, тем ярче вырисовывались они в памяти.

Появилась острая необходимость увидеться с кем-нибудь из боевых друзей или хотя бы завязать переписку. Захотелось хоть что-нибудь узнать о штурманах Рогозине и Кириллове, о своем бессменном стрелке-радисте Максимове.

К тому времени мы с женой переехали в Днепропетровск. Однажды в воскресный летний день отправились за покупками. На проспекте Карла Маркса меня кто-то окликнул: «Степан Иванович!»

Кто бы это мог быть? У меня в городе пока мало знакомых. Оглядываюсь. Моложавый подтянутый офицер в звании подполковника смотрит на меня, чуть склонив голову, и улыбается.

– Робуль! Володя, дорогой, сколько не виделись…

Рядом стояла его жена Лена.

Они проводили отпуск, путешествуя по югу на своей машине, и теперь возвращались домой. Так случайно мы встретились через четырнадцать лет.

Разумеется, мы все тотчас отправились ко мне – ведь надо было столько рассказать друг другу! Я не видел Володю с тех пор, как он не вернулся с боевого задания. А за это время много воды утекло. Много было пережито…

Володя продолжал служить. Он был специалистом по технике пилотирования и теории полетов. Обучал и проверял летный состав. Ему поручались ответственные экспериментальные полеты.

Он почти не изменился – та же пленительная улыбка, тот же юмор. Только следы ожогов на лице и на руках, да еще просвечивающая временами в глубине глаз грусть в странном сочетании с оживленным выражением лица – свидетельства пережитого.

В том последнем полете его подбили. Штурман и стрелок-радист были убиты в воздухе. Робуль выпрыгнул с парашютом, попал в лапы к фашистам и был брошен в лагерь для военнопленных. Пытался бежать – неудачно. Второй побег оказался более удачным. В январе 1946 года перешел линию фронта. Подлечившись в госпитале, вернулся в часть и еще успел сделать несколько боевых вылетов…

Володя Робуль помог мне найти многих однополчан. Он сообщил мне адрес штурмана Рогозина Георгия Михайловича. Уже одно известие, что Георгий Михайлович, о котором я ничего не знал с 1944 года, жив, принесло в наш дом много радости. Г. М. Рогозин еще долго служил в рядах Советской Армии. Летал на реактивных самолетах. Закончил службу в звании полковника в 1960 году.

Рогозин, которому я написал, откликнулся незамедлительно. Благодаря ему удалось связаться с Шароновым Василием Васильевичем, летавшим когда-то в экипаже Александра Краснухина, «доктором штурманских наук», как называли его у нас, ветераном полка. До 1957 года Василий Васильевич служил в армии, потом обосновался в Смоленске.

В 1968 году я получил письмо от стрелка-радиста Василия Алексеевича Максимова, бессменного члена моего экипажа. Я относился к нему почти как к сыну – когда мы познакомились, он был совсем молодым парнишкой.

Теперь Василий Алексеевич жил в городе Новая Ладога и работал техником связи линейно-аппаратного зала Волго-Балтийской системы.

Ну, вот и в сборе мой старый боевой экипаж… Как-то спокойнее стало на душе.

Оставалось найти еще штурмана, парторга эскадрильи Кириллова Николая Николаевича, с которым я летал последнее время. Я помнил, что его родным городом был Калинин, до войны он жил там. Послал запрос в Калининский военкомат, но оттуда ответили, что на учете он не числится. Затерялись следы дорогого мне человека…

Многие однополчане оказались жителями Москвы. Один из них – мой боевой друг и старый товарищ, Герой Советского Союза Александр Михайлович Краснухин.

Саша Краснухин для меня был и остается примером стойкого мужества и глубокой верности воинскому долгу. В тяжелую для Редины годину он вел себя как настоящий советский человек, патриот и коммунист. Не обладал Саша крепким здоровьем, но редко когда обращался к врачам, редко кому жаловался. Только я знал и понимал, как ему порой было тяжело физически, но он продолжал летать. Темп его работы был равномерным и напряженным. Он летал, так сказать, ритмично, летал до самой Победы. И только по окончании войны Медицинская комиссия признала его по состоянию здоровья не годным к летной службе. Демобилизовавшись, он поступил на работу в аппарат Главного управления ГВФ.

Но не одни только радостные известия узнавались из переписки с однополчанами. Приходили вести и о тех, кто пал смертью храбрых.

Сложил свою голову молодой, но опытный в делах авиации, всеми нами уважаемый политработник майор А. Я. Соломко, награжденный орденом Ленина и другими правительственными наградами. В 1944 году при выполнении боевого задания он был сбит. Большую боль в душе оставило известие о трагической гибели при исполнении задания уже в мирное время Героя Советского Союза Дмитрия Васильевича Чумаченко, ветерана нашего полка, неутомимого боевого летчика…

Да пребудут имена павших вечно в наших сердцах и в памяти народной!

Поезд плавно тронулся с места и, набрав скорость, дробно застучал колесами на стыках рельсов. Мы с женой едем на встречу ветеранов бывших 2-го и 16-го гвардейских полков бывшей 1-й гвардейской дивизии авиации дальнего действия. Встреча приурочена к 25-летию Победы. Её организовали энтузиасты дивизии П. В. Григорьев, Ю. П. Павлов и неутомимый наш бывший комсорг 3-й эскадрильи, большой следопыт М. И. Цибизов.

Незадолго до отъезда я неожиданно получил письмо от Владимира Шабунина, боевого летчика моей эскадрильи. С тех пор, как он не вернулся с боевого задания, я ничего о нем не знал. И теперь он с женой встретит нас на вокзале.

Вот и Москва. Поезд мягко подходит к перрону. Тепло по-летнему. Толпы встречающих запрудили перрон. Я стою у окна и всматриваюсь в лица встречающих. Володя! Плотный, коренастый, такой же подтянутый, только возмужалый, раздавшийся в плечах, в летной форме гражданского летчика стоял Владимир Павлович с женой Ольгой Васильевной и уже показывал ей на меня.

На старенькой Володиной автомашине едем к нему домой в Люберцы.

Двадцать пять лет я не видел Москвы. Какая она стала красивая, нарядная! Проезжая по Ленинскому проспекту, через новый Арбат с его красивыми высотными зданиями, я вспоминал Москву сорок первого года – со стальными ежами на улицах, с бумажными крестами на стёклах окон, Москву, затемненную ночами, сражавшуюся, с зенитными пушками на земле и аэростатами заграждения в небе. Москва, Москва… Сколько ты пережила за свою многовековую историю, а всё хорошеешь.

Выехали за город, и на мгновение показалось, что не было этих двадцати пяти лет, прожитых после войны, что едем мы на подмосковный аэродром, как часто бывало в войну, что сегодня в ночь предстоит вылет на боевое задание, благо погода летная… Я поднял глаза к небу. Вдали пролетал самолет ТУ-104 – это вернуло меня к действительности. Четверть века прошло, а в памяти всё будто только вчера…

Дав нам отдохнуть с дороги, Володя повез нас смотреть столицу. Прежде всего, конечно, побывали в Мавзолее В. И. Ленина и у могилы Неизвестного солдата, Вечный огонь которой напоминает всем живым о тех, кто ценой своей жизни отстоял независимость нашей Родины в суровые годы войны. Большое впечатление произвели на нас новые проспекты, архитектурные ансамбли.

Потом я позвонил Александру Краснухину на работу в одно из управлений Министерства гражданской авиации. Мы хоть и переписывались, но друг друга не видели с 1946 года.

Он попросил меня и Шабунина, не теряя времени, прийти к нему с нашими женами.

Александр встретил нас в коридоре. Такой же стройный, подтянутый. Но годы свое берут. Поседел мой друг, постарел, две серьезные операции перенес, однако по-прежнему продолжает трудиться.

Мы сели рядом на диван, как сиживали когда-то, рассматривали друг друга, вспоминали о боевых друзьях, говорили о предстоящей встрече.

– Есть у меня какое-нибудь сходство с Александром Михайловичем? – спросил я у Шабуниных.

– Да вроде бы что-то есть, – отвечают, – но – мало.

– А в молодости мы были двойниками.

Мы посмеялись немного, потом я объяснил Шабунину:

– Александр Михайлович не только мой боевой друг, но и крестный. В свой первый боевой вылет я шел с ним как ведомый, с ним получил свое боевое крещение, помнишь, Саша?

– Да вроде что-то припоминаю.

Саша пригласил нас навестить его семью, условились о времени и распрощались.

Теперь все мысли были о завтрашнем дне. Завтра предстоит встреча ветеранов.

И вот наступило утро 9 Мая. Трудно передать словами те чувства, которые владели мной в то памятное утро. Да и не только мной.

Встреча назначена на 14.00, но мы не утерпели и выехали значительно раньше. К месту встречи – саду «Эрмитажа» – прибыли около полудня. Там уже были люди – такие же, наверно, как мы, нетерпеливые.

Владимир Шабунин – ярый фото– и кинолюбитель – заснял на пленку, как мы входили в ворота «Эрмитажа».

А вдали на веранде – группа людей. Направляемся туда.

– Наш командир идет, – послышалось с веранды.

– Вы слышите? – сказал Шабунин. – Наши!

Я попал в объятия высокого, плотного, седого, но еще крепкого мужчины в гражданском костюме. Обнялись, расцеловались.

Смотрим друг на друга.

– Не узнали?

– А вы кто?

– Баландюк я, Вениамин Васильевич.

Мы снова обнялись. Фамилия знакомая, но кем он работал – не вспомню.

– Ваш самолет обслуживал, – как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, сказал Вениамин Васильевич.

– Погодите, у меня техниками были Котов, Строгий, Лобанов.

– Ну, а я еще раньше их ваш самолет обслуживал.

Подошли другие товарищи. А я всё поглядываю на Баландюка и не могу вспомнить.

В какой-то момент он стал в профиль ко мне и, с кем-то разговаривая, улыбнулся. И по этой улыбке наконец я узнал его. Да, это он. Высокий, стройный, русоволосый красавец. Шутник и балагур. И строгий судья для ближних.

Если хочешь знать, кто ты, – узнай, что о тебе говорит Баландюк. Портрет будет точный.

– Вениамин Васильевич, можно вас на минутку? – Он подошел. – Скажите, пожалуйста, вы готовили мой самолет перед перелетом в… – я назвал наш тыловой город, который был местом назначения.

– Ну конечно, я.

– И были в самолете, когда мы упали после взлёта?

– Был. Вы еще спросили после падения: все остались живы?

– Ну, теперь здорово, дорогой! – И мы расцеловались, уже как старые друзья.

А люди всё прибывали. Многих узнавал сразу, других после объяснений.

Вот появился и мой воздушный телохранитель, почти бессменный член моего экипажа, бесстрашный стрелок-радист Василий Алексеевич Максимов. Благодаря его меткой стрельбе, смелости и находчивости сколько раз мы выходили победителями из, казалось бы, совсем безвыходного положения.

В те тяжелые годы я называл его сынком. И сейчас встретил его как родного сына. Жены наши, как мать и дочь, обнимаются, плачут.

Со всеми хочется поговорить, каждому пожать руку. Вот и Андреев Иван Федорович со своим штурманом Алейниковым Сергеем Петровичем, Писарюк Михаил Тимофеевич со своим штурманом Таченковым Павлом Андреевичем, штурманы Леонид Матвеевич Майоров, Василий Васильевич Шаронов, Иван Иванович Колесниченко, инженеры Александр Никитович Ткаченко, Алексей Васильевич Баронов, Лев Леонидович Кизин, Мефодий Федорович Плахотник, Иван Иванович Уткин, инженер Николай Антонович Турчин, с которым мы вместе летали на самолете ТБ-3 еще в 1934 году… И только нет ни одного из моих штурманов. Георгий Михайлович Рогозин не совсем здоров, не смог приехать, а о судьбе Николая Николаевича Кириллова я вообще ничего пока не знаю.

– Нашего полку прибыло, – шутливо встречают собравшиеся летчиков – Е. М. Гончарова, И. А. Седых, О. Д. Халмурадова, П. И. Шелудько, А. Е. Пастухова, И. В. Новикова, стрелков-радистов Л. К. Королева, Г. Г. Базилевского, П. Н. Наварнова, Н. Г. Петрова, М. И. Рогачева.

А вот появился и бывший командир дивизии, генерал-майор в отставке, Герой Советского Союза Иван Филиппович Балашов.

Он почти не изменился – такой же подтянутый, еще более добродушный.

Докладываю по форме:

– Товарищ гвардии генерал-майор! Командир 2-го гвардейского полка прибыл на встречу в полном здравии.

Мы крепко расцеловались.

Командир дивизии и один из командиров полков – на месте. Но вот появился и представитель вышестоящего командования. На встречу ветеранов дивизии прибыл бывший комиссар корпуса гвардии генерал-лейтенант Сергей Яковлевич Федоров. Это он своим партийным словом и личным примером в трудные периоды борьбы поддерживал дух бойцов, идущих на смертный бой с врагом. Генерал Федоров прибыл в военной форме – он продолжал служить в рядах Советской Армии.

Сначала все казались изменившимися, постаревшими, а потом пригляделись друг к другу, привыкли и стали словно такими же, какими были четверть века назад.

Около четырех часов провели мы в парке «Эрмитажа», и пролетели они, как четыре минуты.

Бывший заместитель командира дивизии гвардии полковник Омельченко подает личному составу команду к построению. Выстраиваемся в одну шеренгу – для солидности, ведь собралось всего около 180 человек.

Но это тоже большое достижение. Ведь когда наши энтузиасты решили организовать встречу впервые, в 1965 году, – они сумели собрать только 17 ветеранов дивизии. Обо всех остальных еще не было никаких сведений.

– Смирно! Товарищ гвардии генерал-майор! Бывшая первая гвардейская Краснознаменная Орловско-Берлинская дивизия выстроена. Докладывает гвардии полковник Омельченко.

– Здравствуйте, дорогие товарищи!

– Здравия желаем, товарищ генерал! – отвечает дружно строй.

– Поздравляю вас с двадцатипятилетием со дня победы над фашистской Германией!

– Ура! Ура! Ура!

Нет, не разучились старые бойцы военному церемониалу. После построения был товарищеский ужин. Генерал Балашов поздравил ветеранов и членов их семей с праздником, вспомнил тех, кто не дожил до этого торжества, кто отдал жизнь на поле брани за Родину, за счастье советского народа. Иван Филиппович предложил почтить минутой молчания память боевых товарищей, погибших в сражениях.

Все встали, склонили головы. И в памяти моей прошли длинной чередой образы тех, кто был рядом в грозные дни и кого уже никогда не будет с нами. И генерал Новодранов со своим заместителем и другом полковником Щеголеватых, и начальник штаба полка Филимонов, и техник самолета Котов, и боевые друзья Псарев, Лабонин, Хорпяков, Гаранин, Садовский, и комиссар Соломко, и многие, многие другие…

– Прошу садиться…

Затем был провозглашен тост за нашу победу в Великой Отечественной войне, за друзей, за встречу, за мирный созидательный труд нашего народа.

– Товарищ генерал, а про нас вы скажете что-нибудь? – обратилась к бывшему командиру дивизии моложавая женщина с приятным лицом, служившая в годы войны связисткой на телефонной станции, Маргарита Михайловна Баранова.

Иван Филиппович поднялся.

– А теперь, товарищи, воздадим честь нашим связистам. Большую службу сослужили они, скромные труженики, в годы войны, держа, образно выражаясь, на привязи боевые экипажи. Я помню случай, когда один экипаж после выполнения боевого задания растерялся, перепутал курс и полетел в сторону немцев.

Молодая девушка из телефонной станции, уважаемая участница сегодняшней встречи, звонит мне: – «Товарищ генерал, – говорит она дрожащим голосом, – что делать? С приводной передают: экипаж пеленгируется, а сам уходит всё дальше в сторону немца».

Там был опытный радист, и я приказал ему любой ценой привести самолет на свою базу. И радист привел. Думаю, что он сейчас представится вам.

Мы все смотрели с любопытством, кто же это такой находчивый.

И к моему большому удовольствию, поднимается… Василий Максимов. Ему аплодируют.

Связь. Этому виду общения людей во все времена человечество придавало большое значение. Особенно в военное время. Ну а радиосвязь – чудо из чудес. И что удивительно, что этим чудом в войну управляли молодые девушки на земле и парни в воздухе. Радистки, пеленгаторы, телефонистки, радиотехники, механики на земле и стрелки-радисты – в воздухе. Они все знакомы между собой и в работе друг друга узнают, как говорится, по почерку. Девушки-пеленгаторы знают, кто сегодня в воздухе и как идут дела. Первый рубеж, второй, третий, цель… Кульминационный пункт. Ждут, что дальше. Но вот третий рубеж… Значит, цел. Возвращается. Один, второй, пятый, десятый экипаж… Но вот кто-то замолчал. Связь прекратилась. Тревога…

Что такое рубеж, где он находится, какова цель – им знать не дано. Но они первые в курсе всех событий.

Как с родными и близкими, расстались друг с другом однополчане. Расставались как бы помолодевшими. Большая это сила – чувство фронтового братства. И радостно сознавать, что ты имеешь боевых друзей в разных концах необъятной Родины.

Прошло еще пять лет. Наша страна торжественно отпраздновала 30-летний юбилей Великой Победы советского народа над фашистской Германией в Вел икон Отечественной войне. Весь советский народ, готовясь к празднику, как бы отчитывался перед своей Родиной за то, чего достиг он за этот самый большой в истории пашей Родины период мирного созидательного труда.

Своего рода отчетом перед Родиной явилась и встреча ветеранов бывшей 1-й гвардейской Орловско-Берлинской Краснознаменной дивизии авиации дальнего действия, на которую собрались около 400 человек.

За редким исключением, все в меру своих сил и сейчас трудятся в народном хозяйстве. Одни остались преданными своей прежней профессии, другие избрали новую. Так, совершенствуясь в летном искусстве, Герои Советского Союза Василий Константинович Гречишкин и Николай Николаевич Харитонов стали заслуженными летчиками-испытателями СССР. Олег Дмитриевич Халмурадов, бывший летчик, – заслуженный нилот СССР, освоил 22 типа самолетов и летал на них, в том числе и на самых современных, побывал в 50 странах мира. Штурман Сергей Петрович Алейников и штурман в экипаже Харитонова Н. Н. Алексей Васильевич Черкасов – заслуженные штурманы-испытатели СССР Летчик 3-й эскадрильи Николай Филиппович Шатохин – тоже заслуженный летчик-испытатель СССР, а Владимир Павлович Шабунин, из той же эскадрильи, до сих пор водит воздушные корабли. К 50-летию ГВФ его наградили вторым орденом Ленина. Стрелок-радист Николай Афанасьевич Белоус – заслуженный штурман-испытатель СССР, а техник самолета Павел Александрович Тюрин ныне служит в ракетных войсках.

Механик вооружения 3-й эскадрильи Константин Иванович Синаев – доктор химических наук, профессор Казанского химико-технологического института, а радиомеханик из той же эскадрильи Михаил Павлович Лысенко – доктор геологических наук, профессор Ленинградского госуниверситета.

Владимир Алексеевич Зайцев, в войну нарисовавший стрелу на моем самолете, стал художником, ныне он член художественного совета мастерских управления культуры Московской области, а его друг Иван Андреевич Тюха, бывший механик 3-й эскадрильи, – заслуженный художник УССР, член Союза художников СССР.

Реваз Тарасович Чхаидзе, стрелок-радист из экипажа А. Я. Соломко, – директор Сухумского института субтропических культур, кандидат сельскохозяйственных наук, а электрик Алексей Михайлович Евреев – старший мастер ОТК на заводе, имеет своё личное клеймо.

Летчик Юрий Петрович Павлов ныне работает в дальней авиации, а начальник оперативного отдела гвардейского полка Михаил Семенович Турьянский – журналист. Комиссар корпуса Сергей Яковлевич Федоров – начальник музея ВВС, а штурман Алексей Павлович Белянцев – сотрудник музея АДД. Сыновья Белянцева А. П. и Максимова В. А. – боевые летчики первого класса.

Не стареют душой ветераны. Трудятся на всех участках народного хозяйства по принципу: пока я дышу – я живу, пока живу – я тружусь на благо нашей социалистической Родины.

Со дня окончания Великой Отечественной войны минуло тридцать лет. Столько же времени прошло с той поры, как я расстался с небом. Тяжкие испытания выпали на долю моего поколения. Но если бы можно было прожить жизнь сначала, я снова начал бы ее со службы в авиации.