Текст книги "Цена слова"

Автор книги: Степан Мазур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3 – Тень прошлого -

Утро. Ранее. 6:00. Как и предполагал. В голове звучит голос надзирателя, на грани пробуждения слышен лязг решётки. Хотя вокруг по-прежнему голые стены. Ни души.

Привычка.

Наверное, не сразу от неё избавлюсь. Тяжело это ломать годами установленный распорядок. Тяжело осознавать, что тобой никто больше не распоряжается.

Человек привыкает к подчинению. Мне ещё повезло, что пять лет, а не двадцать, не тридцать… Быстрее отойду.

Кряхтя, поднялся с пола. Сумка с деньгами под головой и покупки с одеждой под почки – всё, что смог придумать в этой странной ночи, вернувшись в квартиру с гостиницы. На большее сил не хватило.

Спать на полу – это далеко не сельский сеновал и даже не ночёвки на природе у костра. Холодный бетон проморозил поясницу. Разминаясь, трещал так, что должны были слышать все соседи. Жаль, в ванной мгла, так бы горячую ванну принял.

Вот и новый день на свободе. Нары с провисшей решёткой и смятой скаткой куда мягче, хоть и скрипят на всю камеру.

На балконе свежо. Душа радуется, глядя, как солнце поднимается из-за дальних домов, и весь мир озаряется расплавленным золотом. Вот оно – вдохновение жизни. Мир без решёток.

Мелодичный треск донёсся с кухни. Не сразу понял, что это телефон. И кто вообще сюда может звонить? Странно. Киллер пробивает, дома ли я? Что ж, приходи, потолкуем…

– Ало.

– Ало?! – прокричала в ответ трубка командирским голосом так, что я едва не выронил. – Кто это? Кто у телефона?

– Вы кому звоните, уважаемый? Зачем так кричать?

– Я… я… – человек на том конце провода на миг растерялся. Но только на миг. – Мирошниковым. Даниилу Сергеевичу в частности.

– Вы… вы не ошиблись. – Мне как в челюсть апперкотом прилетело. Мысли поплыли медленно, как сонные рыбы. Весь как в состоянии нокдауна.

– Я майор Васильев, прожженный атеист, каждый день в течение пяти лет молю Бога, чтобы кто-нибудь в этой квартире возьмёт трубку и объяснит, что же за кутерьма приключилась, что мой боевой товарищ, дважды спасший мне жизнь в Афгане, исчез. Совсем. Как и не было. Соседи молчат как рыбы, словно кто-то запугал, а знакомые… Да и нет у нас с Данилой общих знакомых.

– Наверное, Бог есть. Я… сын Данилы. – Ответил я каменным голосом.

– Игорь?!

– Он самый.

– Отец рассказывал про тебя.

– Вы тот самый старшина? – Едва не добавил: «Что помог нам с квартирой?». Зачем человека обижать? Он не виноват, что такой сосед попался.

– Да, я был его старшиной. Что случилось, Игорь?

– Мне неудобно рассказывать об этом по телефону. Может, встретимся где-нибудь?

– Безусловно. На бульваре, в офицерском кафе у площади в полдень можешь?

– Как вас узнать? По форме?

– Я в отпуске. Но официант меня знает, покажет.

– До встречи, майор.

– Жду, Игорь. Очень жду!

Я повесил трубку и сполз по стене. Минут пять сидел на корточках, тупо уставившись в одну точку. Кому надо постоянно выводить меня из состояния душевного равновесия?

Включил мозг… Что, Игорь, кусочек детства вернулся? Что-то слабоват старшина на мозги для майора, если не смог выяснить, что здесь произошло. Не «совершенно секретно» же. Не так ли, Игорь?

С другой стороны, Колчиков мог пригрозить соседям, чтобы держали язык за зубами, а полиции шепнул молчать об этом инциденте. Делов-то. Мы прожили-то здесь несколько месяцев, а не десятилетия, чтобы врезаться в память.

Опять же, зачем я, оправдываю его? Майор просто может быть подставным лицом, а в кафе меня будет ждать пуля.

Но вряд ли отец рассказывал Колчикову о своём боевом товарище. Он был не из болтливых. Хотя, был бы не из болтливых, так и работал бы на Колчикова молча.

Костяшки сжались до хруста. Я едва не взревел, теряя над собой контроль. Если б это сказал, кто из живых людей, сломал бы нос, а так… не знаю. Врезать самому себе за такие мысли?

Приходя в себя, крутанул ручку радио.

 
Есть в жизни только да или нет [29]29
  [29] Авторское


[Закрыть],
Долой безликое лукавство.
Вобрав в себя и тьму и свет,
Мы проникаем сквозь пространство
И так полны непостоянства —
Что ночью любим, утром нет.
 
 
Да или нет? Дай свой ответ!
В жизни твоей другой роли нет.
Эхо подхватит и бросит в ответ:
Да или нет? Да или нет…
 
 
Ответ, он вслух не выразимый,
И появляется незримо
Из звёздной пыли и комет.
И тихо, еле уловимо,
Сквозь сердце пролетает мимо,
Оставив там горящий след.
 

М-да, здорово, стоит купить новый плеер. А то зоновский шансон в печёнках сидит. Ненавижу блатные песни всей душой. Они прошли через меня, и вызывают только рвотный рефлекс. Блатная романтика? К чертям такую романтику. За пять лет всё, что связано с зоной, хочется забыть. Может, потому что не сломался или не смирился? Блатные песни больше слушают те, кто предвкушает ту «романтику», а не те, кто реально её испытал. Да, у авторитета малолетки я видел кипы дисков шансона, но Немец уже слушал… классику. Человек, проведший большую часть жизни за решёткой, тягу к прекрасному не потерял, наоборот, приобрел.

Когда ещё жаждешь глотка родниковой воды, как не во время жажды?

Да, есть и другое искусство, за решёткой, за пределами зоны. Искусство, эмоции, чувства, о которых почти забыл, заморозил каменной глыбой. Пора возвращать себя. Я не стану бежать с этой квартиры, потому что так надо Колчикову или потому, что площадка полна воспоминаний. Шагу не сделаю даже из-за косых взглядов «наслышанных» соседей. К чертям их всех! Я начну жизнь по-новому и всё-таки сдам выпускные экзамены, а затем окончу институт и найду нормальную работу.

Всё, вставай. У тебя ещё куча дел. Хватит раздумывать, пора действовать. Всё в твоих руках. Там, сидя, просто мечтал, а теперь могу. Всё могу! Пусть желания и возможности сольются во мне в одно целое и побудят к действию. Вперёд! Действовать!

* * *

Солнце припекает прохожих, а меня словно обходит стороной. Холодно, морозит, нервы. Это уже было. Лет пять назад. И почему на зоне так не страдал, как страдаю на воле? Вот и думай, где жизнь проще. Там цель была – выйти. Нервов не было. Вышел. Теперь цели нет. А нервничаю, как пацан перед первым свиданием.

Как тень, добрался до офицерского кафе. Всё чаще и чаще отмечаю, что мозг просто отключается. Тело бредёт само, само ловит такси, само бурчит водителю, даёт деньги, берёт сдачу, бурчит невпопад. Таксисты всё равно все клонированы из одного человека. Тот человек не брит и слушает шансон. Что-то вроде марки качества.

Я словно не здесь, мир в тумане. Очнулся просто перед вывеской кафе. Словно усыпили и только что растолкали.

Наверное, так и сходят с ума. Но куда дальше?

Приличное заведение, скрытое от солнца в помещении полуподвального типа. На стенах висят освежающие кондиционеры. Воздух чист, не ощущается сигаретного дыма, хотя компания офицеров в форме в углу дымят, как паровозы. Но вытяжка работает исправно. Тихое, уютное место. Жаль, солнца нет – светильники по стенам, но всё равно тепла лучей не ощущаю.

Официант, немолодой уже человек, в чистом, выглаженном костюме «с иголочки», вырос перед глазами. Кто их учит ходить бесшумно, не знаю, но этот точно в специальных войсках служил.

– Столик на одного?

– Нет, – буркнул я, приглядываясь к посетителям. Из десяти столиков занят был только одни, и тот с четырьмя довольно молодыми офицерами – лейтенантики. Майора я среди них разглядеть не мог. Не пришёл ещё? – Меня должен ждать друг. Майор Васильев. Где он обычно сидит?

Официант скис. Моментально. Как если бы в кофе с молоком добавили ломтик лимона. Придвинувшись, взял меня под руку и, молча, повёл к стойке бара.

– Саня, – обратился официант к бармену. – Налей человеку. Это его Васильев ждал.

ЖДАЛ?

Бармен вздохнул, и на стойке выросла стопка, полная конька, следом вторая и нарезочка лимонов с сахаром.

– Я не заказывал коньяк! Где Васильев? – Пить я не собирался, важный разговор на носу, но что-то внутри говорило, что он уже не состоится.

Бармен снова вздохнул, молча опрокинул содержимое стопки в рот и закусил лимончиком. Взгрустнувшие глаза смотрели прямо, безотрывно. Этот тоже каким-нибудь специальным агентом был. Только наши спецагенты могут работать на пенсии барменами, чтобы немного подзаработать на жизнь.

– Нет больше Васильева. Перенервничал старик. Обширный инфаркт. На моих глазах умер.

Четыре предложения. Четыре новых гвоздя в крышку гроба.

Рука сама потянулась за стопкой. Коньяк, обжигая, потёк по пищеводу. Желудок запротестовал – не пьющий же – но лимон сверху придавил алкоголь. Весь окружающий мир осточертел.

Рухнул задом за высокий стул и кивнул бармену добавить. Снова две стопки наполнились до краёв, и выпили молча, не чокаясь.

Армянский коньяк, пятизвёздочный. Поддельный, как и всё вокруг. Надеюсь, блевать не потянет. Атмосфера не та в офицерском клубе.

– Что случилось? – Подперев лбом стойку, глядя на туфли, спросил я.

Бармен закурил. Правила для него сегодня больше не действовали, да и клиентов пока не так много.

Рядом со мной сел официант, ответил за друга, глядя под потолок:

– Андрей Иванович пришёл довольно рано, мы только открывались. Нервный был, дёрганный весь. И настроение менялось каждую минуту. То сиял, как рождественская лампочка, то требовал коньяка. Говорил, запить горе. Или предчувствие. Что-то неопределённое его мучило. За час майор порядочно взял на грудь, но сидел трезвый, как стёклышко. Мне кажется, что-то его так терзало, что если б не пил, с ума бы сошёл, хотя ни при форме, говорил, что в отпуске. Какие в отпуске могут быть заморочки? Я его никогда таким не видел, сколько лет знаю; руки дрожат, глаза бегают, и не может сидеть на месте. То ходил, то курил. – Официант подхватил стопку бармена, опрокинул одним глотком, поморщился и, не закусывая, продолжил. – Где-то в половине двенадцатого смотрю, он за сердце держится. Говорю, что с тобой, Иваныч, может скорую вызвать? Он только отмахнулся. Через несколько минут слышу крик Кузьмича. Это бармен наш. – Официант кивнул на бармена. – Бегу с кухни, а Иваныч на полу валяется. Лицо синеет. Кузьмич ринулся первую помощь оказывать, да куда там – лопнуло сердечко от нервов тех. Я пока в скорую помощь позвонил, пока приехали с реанимации. Да поздно уже…

Втроем выпили, закусили.

– Он тебя ждал? – Буркнул Кузьмич.

– Меня.

– Зачем?

– Узнать о смерти боевого товарища.

– Не дождался, – подытожил официант. – Может оно и лучше… там сами свидятся.

Выпили, закусили.

– Семья у майора есть? – Пьяно буркнул я, ощущая, что мир вокруг приобретает лёгкость и физические законы больше не для меня, не для пьяного мозга.

– Нет. Жена умерла, детей не было, – буркнул официант. – Холостяк. Всю жизнь армии…

Выпили, закусили.

Я достал неполную пачку пятитысячных. Пачка легла на стойку, посмотрел в глаза Кузьмичу. Долго, безотрывно. Как он на меня в начале…

Из груди покатился какой-то гул:

– Мужики, похороните служивого по-человечески, по-офицерски. Оркестры, поминки для части, девять дней, сорок дней. Всё, как полагается, хорошо? Я не могу больше на кладбища смотреть. Острая непереносимость городов мёртвых.

Кузьмич вздохнул, едва заметно кивнул и убрал пачку под стойку. Выпили по последней, докончив бутылку. Не прощаясь, разбрелись по своим делам: бармен остался на месте, протирая стоку до зеркального блеска, официант исчез на кухне, а я, покачиваясь, побрёл на улицу.

На солнце, на ветер, на свободу.

Так глупо потерял единственного человека, которого хотя бы частично заботила моя судьба. Даже проклинать жизнь эмоций не осталось. Выгорел. Если осталось чему гореть.

Люди, люди. Человеческая река по улице вела меня куда-то вдоль центра. Я брёл, не замечая ничего вокруг, даже не «куда глаза глядят», а «куда ноги ведут». Алкоголь на солнце всё больше бил по голове.

Всё, не могу больше. Пулю в лоб пустить что ли?

Я закрыл глаза и невольно вспомнил васильковые глаза, длинные чёрные волосы, родинка на правой щеке. Ошибки быть не может – в больнице лежит Оксана. Любовь детства. А значит, мне ещё есть ради кого жить.

Я же когда-то боготворил её улыбку, она снилась мне ночью в самых радужных снах. И тут вдруг бац! Ожившее сновидение!

Осмотрелся. За спиной в десяти шагах стоял цветочный лоток. В голове заученные цифры. Алкоголь весь куда-то выветрился, словно с барменом пил родниковую воду. Достал новый сотовый. При себе с зоны было пару левых симок. Не пробьют.

Нет, надо подождать с неделю. Пусть придёт в себя.

* * *

– Оксана?

– Привет. – Её голос зацепил сердце, оно застучало быстрее, отказываясь помещаться в груди. Я попытался снова что-то сказать в сотовый телефон, но язык будто прирос к нёбу. Снова разволновался, как школьник на первом свидании.

Секунды потянулись сладкой жвачкой. Тишина обрушилась на обоих тяжёлым грузом. Верно, говорят – гора на плечи. Те же самые ощущения.

– Я знаю, что это ты. Не молчи, пожалуйста, – продолжила она, разрушая паузу. – Мне сделали операцию. Всё хорошо. Несколько швов только. Пуля навылет прошла в мягких тканях, царапина. Ничего серьезного. От антибиотиков только ослабела.

Я закашлялся:

– Царапина?

– Да. Забери меня, пожалуйста.

– Хорошо.

– Ты дурак! – Тут же заявила она, чуть повысив голос. – А если они рядом? Я скучала, но это не повод мне звонить!

– Почему? – Немного опешил я, в логической последовательности предполагавший, что звонят как раз когда скучают.

– Они могут тебя прослушивать! Это опасно! Ты весь город на уши поднял! По телевизору показывали! – Её взволнованный голос был музыкой для ушей.

– Да пусть… слушают.

– Герой, чёрт бы тебя побрал! – Вспылила подстреленная жертва моих разборок.

– Герой? Это вряд ли. Просто… человек.

– Ты… да ты… – она сбилась и снова развернула тему на сто восемьдесят градусов. – Когда ты меня заберёшь? Я хочу к тебе.

Я вздохнул, ощущая дикий порыв немедленно нестись к ней на всех доступных скоростях. Грузом на ногах были лишь обязательства по мести и прошлые «следы». От крови на руках нельзя было так просто отмыться. А значит, запачкает и её.

– Когда снимут швы?

– Да какие тут швы? Царапина, говорю же. Кости не задело, а мышцы уже в порядке. Я сама сейчас в коридоре хожу. Правда. Только забери меня! Ну, пожалуйста! Я не могу есть здешнюю еду. Готова убить за гамбургер! – Её голос звенел от радостного возбуждения. Она была как довольный ребёнок, получивший заветную игрушку.

– Не торопись убивать, – вздохнул я, дрожащей рукой помешивая ложкой в чашке свой кофе «экспрессо». Звонил из почти пустого кафе, сидя у самого окна и наблюдая за дождём за окном заведения.

– Ну, я же… я же так, просто говорю, – сразу расстроилась Оксанка.

Новая извиняющаяся интонация ухмыльнула. Девушка быстро меняла настроение. Слишком быстро. Я мог повлиять на разговор любым словом.

Неожиданно для себя расплылся в улыбке, впервые за последнее время ощущаю, что кому-то нужен. Отвык от этого ощущения. Как раньше без него обходился? При невольных мыслях о прошлом вдруг стало холодно, поспешил вернуться в реальность.

– Когда тебя забрать?

– Сейчас. – Протянула девушка. – А где не говори. Погоди, я закроюсь в ванной в отделении. – В трубке зашуршало, после чего послышался серьёзный, приглушённый голос. – Следователь выпрашивал о тебе всё, что мне известно.

Улыбка сползла с лица. Я вновь стал серьезным и сосредоточенным. Сладкий кофе с молоком вдруг стал горчить.

– И что тебе известно?

– Что мне ничего неизвестно. – Хихикнула она весьма мило и тут же добавила. – Я же знаю, что ты хороший. Я помню, как ты мне портфель таскал.

– Я?! – Непроизвольно взвизгнул. Тут же быстро осмотрелся, пытаясь сообразить, не привлёк ли лишнего внимания. Молодая официантка оглянулась на меня, улыбнулась, немного кокетничая перед респектабельным мужчиной, и поспешно отвела взгляд, делая вид, что занята работой и ей нет никакого дела.

– Ты. – Твёрдо продолжила Окси. – Я знаю, не спорь. Это мне моя интуиция говорит. Ты знаешь, ты лучше вообще никогда не спорь со мной. Хорошо?

– Договорились.

– Отличненько. Так, где ты меня заберешь?

– Через дорогу от больницы. – Я посмотрел на часы, прикидывая расстояние от кафе до больницы. Выходило, что не так уж и далеко. Тот же район. – Через сорок минут. Хватит времени на выписку?

– Выписку?! Ха-ха! Как будто мне нужна эта бумажка. Сейчас отвоюю вещи в гардеробе, оденусь, и буду ждать тебя на входе. Только не опаздывай сильно, а то я легко одета. А сегодня дождь.

– Хорошо.

– Только приходи обязательно. Осторожный ты мой. – Добавила она. – Я очень буду ждать.

– Я… приду. – Пообещал я и дождался гудка отключения.

Оставив на столике щедрые чаевые, поспешил на выход.

Она назвала меня «мой». Больше и намёков никаких не надо. Цветы! Нужны цветы. По розе за каждый день, что ждала. Сколько же прошло? Месяц? Тогда тридцать одну! Нет, тридцать три лучших розы. Безусловно – алых.

Плутая по улице, нашёл цветочный магазин и приобрёл роскошный букет…

Такси быстро домчало до больницы. Там на углу на улице напротив, переступая с ноги на ногу от нетерпения, уже стояла Оксанка.

Подошел и несколько минут наблюдал за ней со стороны. Ничего подозрительного. Подойдя ближе, шепнул ей на ухо.

– Не поворачивайся. Сейчас немного поплутаем. Иди до конца улицы, там свернёшь в переулок и войдешь во двор. Я буду ждать там.

Она кивнула.

Мы побрели врознь прочь от «людской реки», встретившись в местечке, где было менее оживлённо и можно спокойно поговорить.

Слежки не было. Вероятнее всего потому, что она сбежала с больницы без выписки.

– Здравствуй, принцесса моя.

Оксана, немного округлив глаза, приняла роскошный букет. Наверное, таких ей ещё не дарили.

– А почему принцесса? – Робко обронила она, возможно надеясь на продолжение комплиментов.

– А у неё в отличие от королевы всё впереди. Да и цветов больше дарят. По любви – точно.

– Принц дарит?

Я посмотрел на себя: итальянский костюм-тройка с золотыми запонками, лакированные туфли, фраерский галстук с золотым зажимом. Лицо должно быть аристократически белое, шрамы на скулах вроде как украшают, даже зубы все на месте, отполированы, сверкают жемчужинами. Наверное, думает, что работаю в офисе. Офисный принц… или киллер серьезной конторы.

– Принц, принц, – подтвердила сама себе Оксана. – Где твой конь?

– Стальной?

– С обычными сейчас проблемы.

– А какая тебя «порода» больше интересует?

– Что-нибудь помощнее.

– Тогда завтра же иду сдавать на права, а к концу месяца подберём коника под цвет твоих глаз.

Я обнял её. Она повисла на мне, выронив букет. Такая худенькая, лёгкая. Словно вообще ничего не весила.

– Я так ждала! Так скучала!

– Я… знаю. – Ощутив, как защемило в груди, ответил я. – Раньше не мог. Тебе нужно было подлечиться, а мне уладить дела с квартирой и посоветоваться с заказчиком. Следаки интересовались про меня?

– Ходили первые дни, выпрашивали всё про тебя. Я ничего не сказала. Молчала, как партизанка. Они отстали, списав всё на шок.

Я с явной неохотой отстранился, разжав объятья.

– Пойдём. Надо достать тебе одежды.

– Не, я не пойду в магазин с такой головой. Вообще никуда не пойду, пока не помою волосы. У меня на голове т а к о е твориться!

– Отвезти тебя домой?

– Нет… За неделю ко мне никто не пришёл. Разве это мать? Разве это друзья? Нет у меня никого. Некуда идти. – Она подняла букет и вдохнула запах роз.

– Не говори так.

– Какие красивые! Спасибо!

– Тогда… в гостиницу? – Как можно безразличным тоном предложил я.

– Едем! – Решительно ответила Оксана.

Глава 4 – Окси -

Мы разговаривали с моей первой любовью свободно, словно старые друзья, что не виделись какую-то неделю. Я часто ловил себя на мысли, что того стеснения, что испытывал в детстве, нет. Ничего нет. Лёгкая ностальгия. А девушка напротив меня ничем не отличается от миллионов других русских девушек. Но разве зеку во мне, отсидевшему пять лет, это объяснишь? Этот рыжий уголовник своего не упустит.

А мне и крыть было нечем – Ростиславы больше нет.

Гуляли по городу, пару раз забредая в кафешки. Ресторан будет под вечер, ещё не стемнело. Она рассказывала, как после девятого класса переехала к дяде в город, закончила старшую школу с красным дипломом, а сейчас переходит на пятый курс престижного университета. Ровная жизнь. С парнями только не везло до этого момента. А рыжего бойца в деревне каждый сверстник помнит, да и она, сколько слёз пролила, когда узнала, что я уехал.

Запомнили, значит?

А я сидел напротив, смотрел в васильковые глаза и думал: «Эх, Оксанка, думаешь, теперь повезло?»

Но, никаких больше шансов от жизни не упущу. Если судьба свела с любовью детства, значит, так оно и должно быть. Построим жизнь вместе. Всё плохое позади. Впереди только свет в конце туннеля. И очень надеюсь, что это не поезд навстречу…

После суеты в гостинице и похода по магазинам, под вечер пошли в тихий, уютный ресторан, где было не очень много людей, и царил приятный полумрак, играла спокойная, расслабляющая музыка.

Официант зажег две свечи на их столике и тихо удалился, позволяя читать меню в тишине. Глядя больше на Оксанку, чем на меню, я любовался её улыбкой и прической, она за всей спешкой умудрилась так красиво уложить волосы.

– Ну, ты чего? Меню смотри, а не на меня, – хихикнула Окси. – На меня ещё успеешь. Я никуда не денусь.

– Забыл алфавит, давай ты заказывай. – Захлопнув меню, в наглую сконцентрировал взгляд на ней.

Я когда-то тоже думал, что Ростислава никуда не денется. Так нет же. Делась. Ещё как делась.

– О, я сейчас поназаказываю, – она от усердия высунула язычок, принявшись активно листать страницы и отмечать для себя красивые картинки.

– Не страшно. – Подмигнул. – Заказывай всё, что хочешь. Тебе надо силы восстанавливать.

– Совсем не страшно?

Я прикинул оставшуюся сумму в кошельке и сумке.

– В ближайший месяц совсем… А потом надо будет заехать к бухгалтеру за зарплатой.

Заказали несколько блюд, которые, как надеялись по названию, должны были быть очень вкусными. Официант принёс и открыл красное сухое вино, галантно наполнил фужеры. Вишнёво-красная жидкость искрилась в отблесках огоньков свечей, и бокалы нежно зазвенели, соприкоснувшись.

Отхлебнул и быстро отставил бокал, наблюдая, как её изящные тонкие губы касаются краешка бокала. Она пробовала вино дольше. Оно оказалось приятно прохладным, чуть тёрпким и с очень нежным ароматом.

Оксана делала глоток, и словно сочная виноградинка проскользнула по язычку. Горячая волна прокатилась следом по всему телу. Девушка с удовольствием расслабилась.

Неторопливый разговор полился ручейком, постепенно превращаясь в быструю речку. Я больше слушал, восседая напротив очаровательной девушки и восхищенно рассматривая её новый наряд: маленькое чёрное платье с красивым декольте, чёрные чулочки и туфельки с острым носиком.

Чудо как хороша!

Нежно взял её за руку и своей ладонью накрыл её ладошку. Её пальчики мягкие, нежные.

– Игорюша… – протянула она, дыхание сбилось.

– Потанцуем? – предложил я.

– Давай.

Отодвинули стулья, поднимаясь. Обнялись невдалеке от стола, медленно двигаясь в такт романтичному саксофону. Она положила голову на плечо, едва слышно вздыхая ему на самое ухо.

– Я так тебя ждала.

Я не знал, что ответить. Молчал, вдыхая запах её тонких духов. Выложить ей всё, как на духу? Ведь ждёт же, пока сам всё расскажу, не терзает вопросами, за что так поступил со старлеем у клуба.

Умница.

После болтали, пили вино, непринужденно расправляясь с основными блюдами, и ждали десерта. Я позволял себе говорить лишь про то, как она красива, как ей идёт её платье, как очаровательно блестели глаза, как хрупкие плечики красиво очерчиваются. Она чуть смущенно смеялась, в который раз не веря и отмахиваясь от комплиментов.

Затем вновь была гостиница, продолжение дивного вечера. Продолжили объятья в джакузи, наполненной водой с ароматическим маслом. Оксанка устроила толстый слой пены, играя с ней в замки и веселясь как ребёнок. Ранка её заросла и не тревожила.

Глядя на её беззаботность, я не смог больше держать в себе тайны. Им стало слишком тесно внутри и полились откровения.

К утру Оксана знала всё.

* * *

Следующий день был мрачен. Небо заволокло серыми тучами. Сумрачная погода давила на психику. Спасались от тяжких дум долгой пешей прогулкой по площадям и набережным, паркам и аллеям.

– Ты так и собираешься просто так гулять с этим по городу? – В очередной раз спросила она, держа под руку.

– Не знаю, – скупо ответил я, пытаясь больше погрузиться в план последнего мщения, чем слушать собеседницу.

Оксана, конечно, придавала сил, но сбивала с мысли о какой-либо мести вообще. Под воздействием её женских чар я не мог понять, куда вообще девалась жажда мщения? Почему утекает из меня с каждым часом, что она проводит со мной. Может, так скоро вообще прошлого себя потеряю?! НО КОЛЧИОКОВ ТО ЕЩЁ ЖИВ!!!

Потому я пытался создать некое подобие барьера между нами, но выходило настолько скверно и неуместно, что стоило ей шепнуть что-нибудь жаркое на ушко, и я таял мороженным в жаркий летний день.

Собственное непостоянство ставило меня в двойственное положение. С одной стороны, на меня с неба смотрели укоряющие глаза родителей и Антона, с другой стороны, я больше не чувствовал в себе жажду крови, как бы это не звучало кощунственно для него самого некоторое время назад. И что-то говорило, что пора остановиться, и уйти с этой дороги мщения.

Может быть, это второй шанс всё начать сначала?

Оксана словно ощущала это колебание и лишь плотнее прижималась к плечу, беззаботно воркуя над ухом и всячески стараясь отвлекать от мрачных мыслей, увести с дороги мщения в тихую, беззаботную гавань любви.

– Игорюша, давай уедем в другой город или в обратно деревню. Я сыта этой городской жизнью по горло. А там и без паспортов можно работать. В некоторых местах со средневековья ничего не меняется.

– Я не могу уехать. Пока он жив, я не могу полностью стать прежним.

– Как раз можешь. Ты наоборот, не сможешь стать прежним, если доведёшь всё это до конца. – Она остановилась, развернув к себе и взволнованным голосом, с наворачивающимися на глаза слезами, продолжила. – Отпусти его, прошу тебя. Отпусти. Забудь про это всё, ну пожалуйста… ну ради меня. Давай начнём новую жизнь вместе вдали от всего этого. Забудем всё, как страшный сон. Чёрт с этим наркоторговцем и убийцей Антона. Остановись пока не поздно сейчас. Останься со мной.

И снова с одной стороны я почувствовал себя каменной глыбой. Ни внутреннего содержания, ни эмоций, ни желаний, лишь какая-то странная пометка «убить Колчикова» и больше ничего в этой статуе. А вот в новом Мирошникове, что появился на свет совсем недавно, возможно как раз за рулём того джипа у клуба, что-то желало согласиться. С её словами. Желало изо всех сил, крича, ревя внутрь его собственного я, терзая и без того уставшую душу.

Потому я был снова живой, потому ощущал дикую боль, в сотни раз сильнее физической. Физическую рану, даже ранение, можно терпеть, эту же душевную муку терпеть невозможно.

– Окси… – Обронил я строго.

Её глаза заблестели. Тут же растаял в её глазах.

– Оксанчик.

– Игорюша.

– Выходи за меня замуж.

Она прижалась, обнимая как родного. И что-то в каменном мне треснуло, и трещина пошла распространятся по нему, засыпая осколками.

Выбор сделан.

Три месяца спустя.

Мёртвая осень. В душе и на улице. Слякотно. Моросит холодный дождь. Сидишь на корточках перед могильным камнем и считаешь себя меченым, проклятым, а то и вовсе порабощённым злом. Всё, что внутри и всё, что снаружи – совпадает. Дождливая осень и плачущая душа рыдают в унисон.

Если Проведению было угодно сделать из меня чудовище, оно добилось своего. Отныне я Рыжий Дьявол и больше никто!

На гранитном обелиске серый улыбчивый портрет с родинкой и ямочкой и золотыми буквами расчерчено: «Чудинова Оксана Анатольевна». Цветы и ангелы вокруг этого имени.

Слёз нет. Высохли ещё лет в шестнадцать. Пить не могу – алкоголь не действует. Курить не умею. О наркотиках или ещё какой беготни от жизни и не думаю.

Мысли о другом. О той, что под камнем. Вновь и вновь переживаю эту ситуацию, а не бегу от неё в забытье. Говорить вслух не могу – нет слов.

Она и побыть то Чудиновой успела какие-то сорок минут. От загса до церкви. От росписи в свидетельстве о браке, до проповеди батюшки на венчании…

Свадьба. Родственники, друзья. Только её родня, моих нет. Родни не осталось, а времени заводить друзей как-то не было.

Ни времени, ни желания.

Вся её родня и родственники приняли меня. Всего несколько месяцев понадобилось, чтобы родители дрогнули, и подруги перестали тыкать её носом: «Он же сидел!».

Я не скрывал ничего. Рассказал Оксане всё. От момента, как уехал в город, и до момента, как вышел из офицерского кафе.

Но вместо того, чтобы бежать от меня, как от прокажённого, она стала со мной жить. Родители заартачились: «Как же так? Зэк в нашей семье? Никогда!». Я не стал спорить, просто забрал Оксану к себе, прописал в свою квартиру. Чёрт возьми, за какие-то недели мы из квартиры с голыми стенами свили такое любовное гнёздышко, что вся тоска и прошлые воспоминания выветрились, как дым сквозь форточку.

Она доучивалась в институте, готовясь к выпуску, я сдал на водительские права, купил машину, разгрёб бумаги, занялся банковскими вкладами, изучением мест, куда можно вложить средства, чтобы получить прибыль. Не позволял ей думать о финансах или в чём-то себе отказывать. Тем, кто вырос в деревне, надо не так уж и много.

Первыми сдались её подруги, присмотревшись к квартире, машине, оценив размах подарков и заботы, а так же мой цветущий вид. Перестали тыкать в моё прошлое, поверив, что человек способен меняться. Просто этого никто не хочет признавать, меряя всё теми же мерками, что и раньше. Если жил в деревне – деревеньщина, если сидел в тюрьме – зек навсегда, если убил – душегуб, что не имеет права. Никакого. Никому не хочется знать, отчего всё происходит. За деревьями не видят леса.

Потом меня признала её мать, а затем и вся прочая родня. Я хотел переселить семью Оксаны из деревни в город, поближе к ней, но старики отказались уезжать с родных мест в «цивилизацию». Грязь урбанизации? Экология? Что-то ещё…

Но родители не стали перечить и просить подождать, когда я попросил руки и сердца их дочери…

В итоге свадьба, невеста в роскошном платье, фате, море цветов. Мы оба в бежевом, я не стал заказывать чёрный костюм. Всё должно было быть светлым, ярким, счастливым. К чёрту традиции! Всё должно светиться счастьем. Никакого чёрного цвета.

Мы были счастливы!

Были…

Порыв ветра заставил поёжиться от воспоминаний и поплотнее закутаться в кожаный плащ. Я приподнялся и уткнулся в обелиск лбом. Вздохнул тяжело…

Нас расписали. Шампанское, поздравления, букет через голову подругам. При выходе из загса невеста на руках сияет, как бриллиант. Потом шафер возит по городу. Фотографии в самых живописных и памятных местах города.