Текст книги "Два берега"
Автор книги: Стелла Чиркова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 10
Три недели после увольнения с работы Мари не скучала. Они с Митей решили никуда не ездить, подождать нового года и отдохнуть сразу две-три недели, когда везде будет красиво, но своеобразный медовый месяц у них все же был. Митя больше времени проводил дома, по-прежнему нежно ласкал жену, охотно соглашался со всеми ее планами и проектами. Когда он был на работе, Мари порхала по подружкам и делилась своим счастьем – она могла рассказывать о Мите часами. Колечко Мари не снимала даже в ванной и на ночь, а в транспорте старалась положить руку так, чтобы оно бросалось в глаза всем пассажирам. Но лицо девушки сияло ярче новенького колечка.
Когда критические дни не наступили в срок (раньше организм Мари работал как часы), Мари обрадовалась. Боясь спугнуть свое большое, совсем неправдоподобное счастье, она купила целых три теста и каждое утро проверяла беременность. Беременность была на месте, проявляясь на каждой бумажке яркими, не вызывающими сомнений полосочками. Мари посоветовалась в Интернете, как лучше поразить чудесной новостью мужа, и сделала на заказ затейливую рамочку, под стеклом которой покоился на подушечке полосатый тест. Композиция венчалась надписью: «Наша дочка уже с нами». Планировалось торжественно вручить рамочку Мите в выходные после сюрприза с заказанным из ресторана ужином и новым красивым бельем (купить его только предстояло). Мари мучилась своей тайной и решила в четверг отправиться в гости к родителям и поделиться с ними, пока ее не разорвало от желания разболтать.
Митя совершенно спокойно отпустил жену одну (Мари боялась, что он, как обычно, будет настаивать на своем присутствии), попросил не засиживаться за полночь и звонить каждые два часа, и обязательно перед тем, как соберется выезжать, – он ее встретит или приедет за ней. Мари, распираемая оглушительной новостью, поцеловала его и практически побежала к метро.
У родителей в гостях неожиданно обнаружились Елизавета Аркадьевна, Анатолий Сергеевич, бабушка Катя и родня мамы, которую Мари знала хуже – по папиной линии родня была более дружная и сплоченная.
Мари находилась в такой эйфории от будущего материнства, что совершенно забыла о годовщине свадьбы родителей. Хорошо хоть цветы купить догадалась, пусть и не роскошные, но вполне приличные. Она позвонила Мите и предупредила, что задержится. Ей показалось, что у мужа рассеянный голос, во всяком случае, он совершенно не стал уговаривать ее вернуться побыстрее и даже не спросил о задержке. Думать над этим было некогда, да и потом, Мари знала, что беременные придают слишком много значения ерунде, раздувают из мухи слона и склонны к подозрениям. Она не хотела портить жизнь себе и Мите из-за бушующих гормонов, поэтому сказала: «Целую, родной, я тебя очень люблю», – и отправилась в гостиную, где накрыли стол.
– Мамочка, папочка, поздравляю, – защебетала Мари, быстро поняв свою оплошность, – желаю вам прожить вместе еще столько же и еще два, нет, три раза по столько же, оставаться такой же красивой, любящей, самой лучшей в мире парой! У меня есть для вас сюрприз – мы с Митей скоро подарим вам внучку!
– Ты беременна? – всплеснула руками Анна Аркадьевна.
– Да!
– Ты была у врача?
– Нет, я сделала несколько тестов – они положительные. К врачу пойду на следующей неделе, а в субботу обрадую Митю.
Анна Аркадьевна и Михаил Юрьевич перешли в легкое замешательство. Их смущало слишком быстрое развитие событий, хотя вроде бы и возраст, и условия вполне позволяли Мари родить.
– Не слишком вы быстро? – все-таки спросила мать.
– Нет. Мы еще до свадьбы договорились. Митя очень хочет ребеночка, дочку, и я тоже хочу. Чтобы на него была похожа.
Мари мечтательно закатила глаза, а Екатерина Михайловна воспользовалась моментом и провозгласила тост:
– Давайте выпьем за наших детей. Пусть у них все будет хорошо. И отдельно за Мари, пусть подарит мне правнука или правнучку!
Тишина рассосалась, гости зазвенели бокалами и вилками, а Елизавета Аркадьевна положила Мари на тарелку салат.
– Тетя Лиза, я не хочу, куда мне так много?
– Теперь, девочка моя, тебе нужно кушать много и хорошо. Потому что ты теперь не одна, ты должна не о фигуре думать, а ребеночка кормить, чтобы здоровеньким рос. А если увижу тебя курящую – уши надеру.
Мари курить не бросила и с ужасом спросила у тети:
– Тетя Лиза, а если я с субботы брошу, чтобы Митя пока не догадался, – это ребенку сильно повредит? Мне просто хочется сюрприз устроить, а если не буду курить, он сразу догадается. А я такую рамочку красивую заказала, тест на подушечке.
Елизавета Аркадьевна улыбнулась – Мари оставалась большим ребенком. Ребенок ждет ребенка – как это забавно. Неужели ее дочери тоже скоро сделают ее бабушкой? Как бежит время. Еще недавно Михаил и Аня советовались с ней, как купать маленькую Машеньку, а скоро они будут купать внука.
– Думаю, два дня ничего не решат. Но ты обязательно бросай.
– Конечно! – заверила Мари.
Она знала, что будет образцовой матерью. Правильное питание, отказ от алкоголя и курения, регулярные прогулки, своевременные посещения врачей, витамины – все, что положено. И никаких истерик, никаких вредных привычек, никакой безответственности.
«Как хорошо, что никуда не поехали. Теперь оставшиеся деньги от подаренных на свадьбу пойдут на ведение беременности», – подумала Мари.
И тут же ощутила острое чувство благодарности к Мите за то, что он настоял на ее увольнении. Если бы она работала – она бы ни за что не смогла соблюдать режим.
В порыве благодарности она еще раз позвонила мужу – сказать слова любви, и он опять показался ей рассеянным.
Домой Мари собралась только к полуночи. Вызвала такси и решила позвонить Мите, чтобы он ее не встречал. Мобильный был выключен. Домашний не отвечал. Мари ощутила смутную тревогу, но успокоила себя, решив, что муж просто уснул. Спал Митя очень крепко, не слышал никаких будильников, – спал здоровым сном человека с чистой совестью, как сам шутил по этому поводу.
Мари посмотрела от подъезда на окна. Свет не горел – значит, Митя действительно спал. Она тихонечко открыла дверь и попыталась неслышно пробраться в спальню, но споткнулась обо что-то и упала, больно ударившись коленкой. На ее вскрик никто не прибежал.
– Митя! – позвала Мари.
Тишина.
– Митя! – крикнула Мари уже громко и слегка испуганно, а потом встала и, прихрамывая, добралась до выключателя. Свет не зажигался. Мари нажала пульт подсветки.
То, что она увидела в гостиной, повергло ее в шок. Она на автопилоте прошла по квартире, зажигая везде подсветку и глядя вокруг абсолютно пустыми глазами. Потом на кухне достала бутылку вина, налила себе в бокал, выпила и набрала номер лучшей подруги.
– Наташ, – сказала она, – у меня в доме ничего не осталось. Ты можешь приехать?
Наташа смогла. Смогла приехать, смогла вызвать милицию, смогла сунуть милиционерам денег, чтобы они быстренько все расспросили и ушли, смогла напоить Мари валерьянкой и уложить спать. Не смогла только понять, что случилось.
Мари увидела в своем доме голые стены. Не было ни мебели, ни техники, ни даже занавесок. Вместо люстр с потолков свисали обрезанные провода. Осталась только новомодная подсветка по углам, сделанная по капризу Мари. Все украшения, которые Мари так любила, доставшиеся еще от прабабушек, все деньги, которые она хранила в банках, а не в банке, вся ее дорогая фирменная одежда и обувь, сумки, на которые она копила по полгода, – исчезли.
На полу в спальне было несколько пятен крови. Мари поняла, что грабителей встретил Митя, встретил, как мужчина, пытаясь защитить свое семейное гнездышко. И они убили ее мужа.
Когда Мари проснулась, Наташа, спавшая в соседней комнате прямо на полу, повела ее в милицию, объяснила, что звонил следователь и надо с ним встретиться, рассказать все подробно. Следователя звали Александром Сергеевичем, как Пушкина, и это показалось Мари добрым знаком. Менее суеверная, но более опытная Наташа намекнула сыщику в коридоре, что они с Мари в долгу не останутся и обязательно отблагодарят. Тезка великого поэта взялся за дело с немалым усердием, а с Мари был ласков, словно с родной дочерью.
– Когда вы ушли из дома?
– Где-то в двенадцать ноль-ноль. Может быть, в час. Но дома остался мой муж, которого убили.
– Подождите, пожалуйста, мы еще дойдем до этого.
– Но может быть, он еще жив. Может быть, они просто ранили его и увезли в багажнике, думая, что он мертвый. А потом бросили где-нибудь в лесу, и теперь он лежит там один, но его еще можно спасти!
– Все равно десять минут ничего не решат. Если мы разберемся в ситуации с самого начала, то не ошибемся, что нам надо делать.
– Хорошо. Я ушла в двенадцать с хвостиком, не позже часа.
– Дверь закрыли?
– Нет. Потому что муж оставался дома.
– Хорошо. А когда он ушел?
– Он не уходил.
– Почему вы так думаете?
– Я регулярно звонила ему.
– На домашний телефон?
– Да.
– Во сколько это было?
– Около двух часов, затем около шести и около десяти. Когда я позвонила ему в двадцать минут первого, телефон уже не отвечал. Но в десять он еще был дома.
– Когда вы разговаривали с мужем, не было слышно посторонних голосов?
– Нет.
– И ничего странного вы не заметили?
– Да нет… Правда, Митя был какой-то рассеянный, что ли…
– Давайте перейдем к вашему мужу. Его фамилия имя и отчество.
– Александров Дмитрий Алексеевич.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.
– Дата?
– Семнадцатое февраля.
– Ранее судим?
– Нет.
– Прописан где?
– В Москве.
– А адрес прописки?
– Где-то в Новогирееве, точно не помню.
– Вы давно женаты?
– Скоро месяц.
– А сколько вы его знаете?
– Почти три месяца.
– Где познакомились?
– В поезде. Москва – Ярославль.
Мари густо покраснела. Александр Сергеевич предложил ей проверить список украденного, составленный еще ночью со слов Наташи, и вышел в коридор. Верная подруга ждала на стуле, курила и стряхивала пепел прямо на пол. Александр Сергеевич поморщился – он не выносил беспорядка.
– Я скажу вам честно: скорее всего, муж вашей подруги – профессиональный вор. И женился он на ней именно с целью обогащения.
– Как??? – ахнула Наташа и уронила сигарету.
– Вот так. Для того чтобы так вычистить квартиру, нужно хотя бы два-три человека и не меньше пяти часов времени. Если в десять вечера потерпевшая говорила с мужем по телефону, а в час ночи уже вернулась домой, то очевидно, что ее муж участвовал в ограблении. За три часа никакие воры не успели бы все так обработать. Это раз. Далее: на замке нет следов взлома. Его открыли ключом. Поскольку Мария Михайловна говорит, что ключей было всего три комплекта – у нее, у домработницы и у мужа, то осталось только проверить домработницу (по телефону она сказала нам, что ключи не теряла), но похоже, что именно муж открыл ворам дверь, то есть все-таки они были его сообщники. А в-третьих, за те двадцать лет, что я в уголовном розыске, я навидался подобных дел. И мне очевидно, что опять сработал профессионал. Причем – высокого класса.
– А кровь? – не поверила Наташа.
– Крови пять капель. Возможно, у кого-то открылось кровотечение из носа. На убийство не тянет. Кровь даже не внутривенная, обычная, как из пальца. Может, порезался кто-то.
– Что же теперь делать??? Мари беременна.
– Мари?
– Ну, Мария Михайловна. Ее все называют Мари.
– Пока ничего ей не говорите. Может быть, все обойдется, и я не прав. Но настраивайтесь на то, что ей придется теперь крупно помогать. Родителям ее расскажите. Есть у нее родители?
– Да, есть, они очень хорошие.
Александр Сергеевич попросил Мари принести что-то из вещей, на которых есть отпечатки пальцев Мити. Она недоумевала, но Наташа убедила подругу, что это сильно поможет в поисках. Особенно если человека без сознания привезли в больницу, и узнать, что это Митя, можно будет только по отпечаткам. Мари на следующий же день принесла зажигалку.
– Она валялась на кухне, – сказала девушка следователю, – на ней, наверное, есть и мои отпечатки, но должны быть Митины. Это его зажигалка. Он даже в тот день от нее прикуривал.
У Мари тоже взяли отпечатки пальцев, а в милицейском туалете вода была только холодная, и Мари пришлось идти до дома с грязно-серыми ладонями. Состав почему-то плохо отмывался, норовил втереться в кожу и довольно неприятно пах.
Мари отказывалась пожить у родителей, у Кати с Лешей или у родителей Жанны. Она боялась, что Митя вернется домой и не застанет ее. Она проводила у телефона дни и ночи, принимала ванну с открытой дверью, чтобы не пропустить звонок, прислушивалась к шорохам на площадке. Мари ждала мужа. Он не мог умереть, он был такой молодой, красивый и полный жизни, поэтому он обязательно должен был вернуться. Тем более что Митя так любил свою жену – он обязан был вернуться даже через смерть.
И Мари ждала. Сначала она спала на полу, потом родители привезли ей диван. Она не покупала еду, и Жанне или Кате приходилось заезжать и привозить что-то, чтобы Мари поела. Она ничего не читала (да и нечего было читать), никуда не выходила, только целыми днями ждала Митю и перебирала в голове светлые воспоминания их встречи, совместной жизни, свадьбы. Рамочку с подарочным тестом на беременность унесли воры. Она лежала в дальнем ящике комода, прикрытая постельным бельем, – и ее украли вместе с комодом. Мари было до слез жаль рамочки – теперь ей нечего будет вручить мужу, когда он придет.
Образцовой матерью она не становилась. Ела, когда ее кормил кто-то из гостей, не гуляла, как положено, каждый день (кстати, в октябрьские дожди не очень-то и хотелось), не ходила к врачам, не сдавала анализы, не разговаривала с животиком, даже не заглядывала в энциклопедию, чтобы узнать, как уже выглядит ее ребеночек на этом сроке. Срока Мари тоже не знала точно. Она думала, что у нее шесть недель – если считать с той ночи, когда они с Митей решили сделать дочку. На самом деле, конечно, могло быть и меньше.
Через неделю после ограбления позвонил Александр Сергеевич. Попросил прийти к нему, желательно не одной, а с кем-нибудь из подруг или родителей. Мари специально пошла одна, чтобы никто не смел считать ее слабачкой.
– Есть результаты? – спросила девушка с порога. – Кстати, сестра мне сказала, что уже прошло нужное время, и я могу писать заявление о пропаже мужа. Вы же понимаете, мне важнее найти мужа, чем вещи. У нас будет дочка, а он до сих пор об этом не знает. – И Мари улыбнулась, пытаясь загнать слезы внутрь.
– Вы понимаете, – начал Александр Сергеевич и замялся, – в общем, тут выяснилось, что…
– Говорите же! – почти крикнула Мари. – Нет ничего хуже неизвестности! Он убит?
– Нет. В общем, я не случайно просил у вас отпечатки пальцев мужа. Нашлись интересные сведения о нем. Посмотрите на фотографии – это он?
Александр Сергеевич протянул Мари две довольно мутные фотографии, распечатанные с экрана старым принтером. Тем не менее Митино лицо Мари узнала сразу, только волосы были покороче и, кажется, возраст поменьше.
– Да, это он, Митя. Откуда у вас фотографии?
– Мария Михайловна…
– Называйте меня Мари, пожалуйста. Как все. А то я каждый раз плохо понимаю, к кому обращаются.
– Хорошо, – согласился следователь. – Мари, я вынужден сообщить вам неприятные сведения о вашем муже. Во-первых, на самом деле его зовут Игнатьев Дмитрий Сергеевич, и ему не тридцать шесть лет, а тридцать четыре года. Он родился шестого сентября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в городе Рязани. Прописка у него тоже рязанская, кстати. Никакой квартиры в Москве в Новогирееве у него нет.
– Но я видела его паспорт, – возразила Мари.
– Паспорт у него фальшивый. Такое с ним – не в первый раз. Паспорта он меняет как перчатки. Он трижды судим.
– За что? – спросила Мари, чувствуя, что перед глазами расплываются темные пятна.
– Все три раза за кражи, статья сто пятьдесят восьмая. Квартирные кражи. В последний раз получил пять лет, подал на апелляцию, пока дело пересматривали, вышла амнистия. Он был освобожден раньше, в июне две тысячи четвертого, отсидел только три года. Наказание отбывал в колонии под Ярославлем.
– То есть… то есть получается… он вышел из колонии…
– Двадцать второго июня две тысячи четвертого года.
– А двадцать пятого июня сел на поезд Ярославль – Москва, и мы с ним встретились?
– Да… а двадцать третьего в Ярославле была кража, в которой он подозревается. Есть версия, что кража была совершена по наводке соседа по камере и друга Дмитрия, который живет в городе и имеет неприязненные отношения с потерпевшими… Короче, как раз на билет до Москвы и карманные расходы вашему мужу хватило.
– Но… но… но это не может быть ошибкой?
– Что именно?
– Все эти… все эти кражи, все эти сведения?
– Нет. Простите, Мари, но отпечатки пальцев исключают такую возможность. Я сразу после кражи сказал вашей подруге, что уверен на девяносто девять процентов – вор именно ваш муж. Все указывало на это.
– Но он… он меня так любил, он хотел дочку, я ведь…
– Мари, к сожалению, это тоже обман. Обман все. От первого до последнего слова. Первую судимость Дмитрий получил в девятнадцать лет. Ограбил сожительницу, от которой имел четырехмесячного сына, она жила с ним еще со школы. Отделался двумя годами – она пыталась забрать заявление, уверяла, будто ребенок останется без кормильца, получила на Дмитрия хорошие характеристики на работе и в домоуправлении. Вторая судимость – в двадцать четыре года (в первый раз освобожден досрочно за хорошее поведение) – по паспорту на имя Смирнова Дмитрия Ивановича женился на богатой женщине сорока двух лет и ограбил ее квартиру, а заодно квартиру ее сестры. На этот раз был осужден на пять лет. Кстати, она заявление не подавала и тоже характеризовала его отлично, и тоже пыталась добиться для него сокращения срока, но было заявление сестры плюс большой материальный ущерб. Третья судимость – в тридцать лет. На это раз ограбил квартиру по наводке бывшего сокамерника. Получил довольно маленький срок – всего пять лет, потому что объявилась женщина с ребенком, его гражданская жена, и опять получилось, что он кормилец. Вдобавок в СИЗО Дмитрий заразился туберкулезом и теперь считался больным. А дальше вы знаете… Потом он вышел и тут же женился на вас, опять но фальшивому паспорту.
– Но это… но ведь… что мне теперь делать? – лепетала Мари, чувствуя, что ничего не понимает, а если окончательно поймет – то сразу ляжет и умрет.
– Пишите заявление. Объявим нашего красавца в федеральный розыск. Найдем и будем судить. Может быть, повезет, и что-то из ваших вещей он еще не продал или не потратил деньги – тогда они вернутся к вам. Потому что на возмещение ущерба в случае с Дмитрием надеяться бесполезно. Он больной, всю жизнь безработный – не с чего государству будет вычитать эти деньги, только с пособия по безработице. Вычитать придется в течение тысячи лет, не меньше, я же читал, какие у вас были украдены вещи.
– Писать заявление? – Мари растерянно посмотрела на стену. – Но что написать?
– Написать еще раз, как произошла кража, и написать, что подозреваете своего мужа. Дальше уже наша работа. Поймаем обязательно.
– А предыдущее заявление?
– Что – предыдущее?
– Можно я его посмотрю? Чтобы новое так же написать.
– Так же не обязательно.
– Все равно лучше посмотрю. А то плохо соображаю.
– Хорошо.
Александр Сергеевич достал первое заявление Мари, написанное еще в ночь ограбления. Мари взяла его, медленно перечитала и быстро разорвала пополам, потом еще пополам, а потом стала нервно рвать в мелкие клочья.
– Вы что делаете? – крикнул следователь.
Мари улыбнулась ему, как Мадонна на старой картине – ласково, спокойно и с легкой сумасшедшинкой во взгляде.
– Рву заявление. Его больше нет. Понимаете? Не было никакой кражи. Я просто сама продала и пропила все вещи и мебель из квартиры. За ложный вызов милиции готова ответить – назовите сумму штрафа или можете сразу посадить в камеру, не знаю, как положено делать. Не было кражи. Некого ловить. Некого судить. Есть только я и моя дочка. И мой муж – ее отец, который скоро вернется домой.
Мари встала и легкой походкой направилась к выходу. Александр Сергеевич догнал ее, резко схватил за локоть и развернул к себе.
– Больно, – пожаловалась Мари и попробовала освободиться.
– Извините, – следователь отпустил ее, – вы просто… Вы понимаете, что творите?
– Это мои вещи, и я сама решаю, нужны они мне или нет.
– Мари, кого вы защищаете? Он вор! Он крадет чужие деньги, он обманул уже не одну женщину, он бросает своих детей! Теперь он обворовал и бросил вас. На что вы будете жить вместе с ребенком? Вы же уволились с работы, а все сбережения хранили в украденных шкатулках и банках.
– Ничего, проживем. С голоду не умрем. Умрем – так не ваше дело.
Мари вышла на невысокое крыльцо здания РОВД, вдохнула прохладный воздух и почувствовала, что медленно сползает вниз. Ноги отказывались держать ставшее тяжелым тело, в голове звенели слова следователя: «Обман, все обман, обман, обман, обман».
Молоденький сержантик принес ее обратно в кабинет Александра Сергеевича на руках. Мари была совсем легкой. Ее маленькая, аккуратная головка с черными смоляными кудрями так наивно свесилась с руки сержанта, как будто девушка спала.
Александр Сергеевич вздохнул, велел положить Мари на диван и отправился звать коллегу-медика. Что делать с бесчувственными интеллигентными девицами, беременными от воров, он не знал. Раньше ему такие не попадались.
Мари пришла в себя от едкого, удушающего запаха, и первое, что она увидела, было обеспокоенное лицо Александра Сергеевича со сдвинутыми бровями и сосредоточенно сжатыми губами.
– Это опять вы? – пролепетала она. – Будете учить меня жить?
– Не буду, – мрачно пообещал следователь, – бесполезно. Всегда знал, что все бабы дуры. Потому что бабы.
– Я не баба, – запротестовала Мари слабым голосом и попыталась встать.
– Лежите уж, пока снова в обморок не грохнулись. Я дежурного послал за крепким и очень сладким чаем – будете сейчас пить.
– Я не люблю сладкий чай.
– Выпьете, как лекарство, не маленькая. Хоть бы о ребенке подумала, если себя не жалко.
– Не ваше дело, – огрызнулась Мари, но чай решила выпить и действительно полежать еще, голова сильно кружилась.
– На бабу обиделась? – догадался Александр Сергеевич, который вдруг перешел на «ты». – Ты думаешь, я тут из-за денег тебе все это рассказал? Старался, искал. Не в деньгах дело. Мне тебя жалко. Ты посмотри, до чего ты себя довела, а еще мать называется. Ехидна ты, а не мать, так обращаться с будущим ребенком. Ладно, голову свою не приставишь, мужика ты не рассмотрела вовремя – но то, что сейчас ты не хочешь попытаться найти и вернуть хоть что-нибудь… Кому нужны эти твои жертвы с порванными заявлениями? Ты думаешь, он это оценит? Он этого не узнает, а узнал бы – только посмеялся. У него таких дур, как ты, было вагон и будет еще вагон. И чем больше вы даете об себя ноги вытирать – тем меньше он вас уважает, тем больше наглеет.
– Не надо, прошу вас.
– Что – не надо? Правды не надо? Правда режет глаза и колет уши? А придется. Жизнь – это не принцы на белом коне, которых вы, сумасшедшие бабы, все ждете и ждете, бесплатный сыр только в мышеловке.
– Вас что, жена бросила? – спросила Мари.
Александр Сергеевич осекся. Помолчал, глядя на девушку.
– Да, бросила.
– Это давно было?
– А что?
– Просто интересно. Вы поэтому теперь всех женщин ненавидите, а еще больше ненавидите тех мужчин, ради которых женщины готовы на все.
– Ненавижу… да никого я не ненавижу. Жена, кстати, обратно потом хотела вернуться – я не пустил. Нахлебалась она со своим принцем. Поняла, что надо не принцев выдумывать, а с нормальным мужиком нормально жить, только поздно уже было. А вот мужчин… И что же такого в этом воре, если ради него ты готова на все? Уголовник, плохой муж, плохой отец, понаделал и побросал детей, обокрал несколько семей…
– Что бы вы понимали! Он… он… он прекрасен! – выпалила Мари, зажмурившись. – Он похож на Христа. У него изумительные глаза и точеные руки, руки, которые можно целовать бесконечно!
Следователь рассматривал девушку со странной смесью жалости, интереса и удивления.
– Ты, случайно, в детстве головой не падала? Ты понимаешь, что мужчину надо выбирать не по красоте его рук и не по цвету глаз, а по его мужским качествам? Чтобы он стал мужем и отцом, чтобы он был надежный, чтобы стал каменной стеной, чтобы на него можно было положиться? Красота – дело проходящее и малополезное.
– Не всему же быть полезным! – Мари раскраснелась. – Или менты в музеи не ходят, на картины не смотрят, стихов не читают, а ценят только хлеб с колбасой? И женщину оценивают по умению готовить, а мужчину по толщине кошелька?
Мари сама не заметила, как села и выпила практически весь чай. Она уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы уйти домой, но ее захватил разговор. Немолодой следователь, так низко оценивший ее любовь и жертвенность по отношению к столь дивному существу, как Митя, ее разозлил. Мари решила доказать свою правоту, а заодно и «уесть» противного мента, который посмел рассуждать о ее муже с позиции не низшего, не равного, а даже страшно подумать – высшего. Как будто он мог сравниться с Митенькой! Митенька, как Карамазов, мог воровать и предавать, но оставался прекрасен.
– Правильно от вас жена ушла, – откровенно объявила Мари, – я бы тоже ушла. Небось цветы раз в год дарили, а приходя домой, не «Здравствуй, родная, хочешь я прочитаю тебе стихи, которые написал сегодня, думая о нашей любви» – а «Жрать давай, почему еда еще не на столе?» – говорили.
– Зато я не только ничего у нее не украл, а, наоборот – при разводе многое оставил ей, что было мое. Чтобы она начала нормальную жизнь. И квартиру разменяли так, что ей досталась хорошая однокомнатная в зеленом районе, а себе взял комнату в коммуналке на паршивой окраине. Мебель всю отдал, почти всю технику. Были бы дети – вообще ничего бы не взял, ни единой мелочи, кроме своей одежды.
– Подумаешь, – буркнула Мари, но, если честно, возразить было нечего. – Я говорю, что женщину любить надо. Боготворить. А не делать из нее бесплатную прислугу.
– Как Митя твой? – ехидно поинтересовался Александр Сергеевич.
– Да, как мой Митя. За три месяца я ни разу не занималась никакой бытовухой, и никогда он меня не обидел. На руках носил, ласкал, целовал, и было очевидно, что любит.
– Ненадолго же его хватило, – хмыкнул следователь, а Мари неожиданно разрыдалась.
Она вытирала слезы ладонями, размазывая косметику по лицу и стала похожа на уличного мальчишку-гавроша.
– Тебе нельзя плакать, – смешно засуетился вокруг нее Александр Сергеевич, не зная, что делать. – Не плачь, ну, пожалуйста! Попей вот еще чаю…
Он сел рядом и совал Мари в руки чашку, а Мари никак не могла успокоиться, хотя очень старалась. Плакать перед представителем племени «козлов поганых», как называл их Митя, девушке было ужасно стыдно.
«Теперь он окончательно решит, что я баба и дура, – подумала Мари и тут же разозлилась на себя. – Какая разница, что он там подумает».
– Я же говорю, – произнесла Мари, когда слезы стало возможно контролировать, – правильно жена от вас ушла. Не умеете вы с женщинами обращаться. Хоть бы платочек, что ли, подали или какую-нибудь салфетку.
Александр Сергеевич достал из кармана огромный сине-желтый платок размером с маленькую скатерть и отдал Мари.
– И плачущих женщин утешать не умеете, – не унималась та. – Неласковый вы, короче. Недобрый, неромантичный и шовинист вдобавок. Поэтому и завидуете таким, как Митя, – их женщины обожают.
– Ага… завидую. Обзавидовался. Пойдем, домой тебя провожу, пока принца твоего уголовного рядом нет, я, неумеха, займусь его беременной женой.
– Спасибо, сама дойду.
Мари решила проявить гордость, удивляясь, что, несмотря на свою ледяную боль, ухитряется флиртовать с немолодым и некрасивым следователем почти на полном серьезе.
– До больницы ты дойдешь. Не выпендривайся, тебе о ребенке думать надо.
– Что вы заладили про ребенка да про ребенка. Не ваш.
– Без разницы. Ты сейчас не женщина, а ходячий инкубатор. Поэтому не о себе должна думать и беспокоиться. У меня машина, я довезу, куда надо. Позвони подруге, с которой приходила, поезжай к ней. Или к родителям.
– Сама разберусь. И поеду я домой. К нам домой.
– Ждать будешь?
– Конечно.
– Упрямая, да?
– Да, упрямая. Потому, что люблю своего мужа. И не хочу, чтобы он вернулся, а меня нет дома.
– Мари, ты же понимаешь, что он не вернется.
Мари промолчала. Так в молчании и сели в машину, довольно неплохую, кстати – «десятку». Мари вспомнила, как Дмитрий всегда обращал ее внимание на явное вранье – якобы зарплата у ментов по двести-триста долларов, а ездят они тем не менее не на велосипедах. И рыльце у каждого мента в пушку, ой в пушку.
– Точно не поедешь к родителям? Не стоит тебе одной быть.
– Вот вы со мной и побудьте, – заявила Мари. – Приглашаю. В гости. Поухаживаете лучше родной матери, – нараспев произнесла девушка, – и напоите, и накормите, и спать уложите на белы простыни. Заодно хоть с женщинами немного научитесь обращаться: о чем говорить, как еду подавать, как раздевать-разувать. Глядишь – и снова женитесь. Молодую возьмете, красивую, богатую – на вас все вешаться будут.
В принципе Мари понимала, что Александр Сергеевич ни в чем не виноват. То, что он узнал о Дмитрии, было его работой, за которую Наташа пообещала доплатить лично. С ней, с Мари, следователь обращался прекрасно – куда лучше, чем некоторые знакомые. Он на девушку не давил, был вежлив (хотя и перешел без разрешения на «ты»), превысил рамки служебных инструкций, и вот везет ее домой. Тем не менее Александр Сергеевич бесил ее тем, что он не был Митей. Пожалуй, Мари легко могла бы возненавидеть за это все мужское население – они не были Митей, но зачем-то жили, бродили по улицам, что-то говорили, с кем-то целовались, и это все после того, как Митя пропал.
Мари упорно цеплялась за версию, что Митя защищал квартиру от грабителей и его похитили. Но конечно, ему не могли нанести серьезных повреждений, поэтому он скоро вернется, и они купят новые вещи и вместе посмеются над зашоренным сознанием ментов, которые во всех сразу видят воров и уголовников.
Кстати, три Митиных судимости Мари не смущали. Она считала, что каждый имеет право на ошибку, и каждый может неожиданно духовно переродиться. Мари верила, что любовь способна изменить к лучшему и Раскольникова, и Митеньку Карамазова, и уж тем более ее Митеньку, который так прекрасен, что не может быть плох. Себя Мари мнила той женщиной, ради которой мужчина обязан воспарить в высшие сферы и стать принцем.
Пока Мари мечтала о воссоединении с мужем, Александр Сергеевич остановил машину возле ее подъезда.
