Текст книги "Магия остролиста"

Автор книги: Стеф Энн Холм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Юль и Тайд взяли по лопате и принялись копать яму посреди двора. Позади них стояли корзины с песком, предназначенным для закрепления дерева в вертикальном положении.

Копая, оба великана переговаривались между собой на иностранном языке, на котором изъяснялся с ними и сам Беллами. Затем они подошли к машине и сняли ель с крыши. Чтобы подл нять такую тяжесть, потребовалось бы человек десять мужчин обычного телосложения. Эти же справились вдвоем.

Когда елка была воздвигнута, Беллами захлопал в ладоши, tt люди в толпе один за другим тоже начали аплодировать.

Захлопала и Изабель.

Джон стоял неподвижно. Его сумрачный взгляд был прикован к Беллами.

– Да что с тобой? – спросила она шепотом. Мрачный как туча, Джон процедил сквозь зубы:

– Не нравится мне этот тип.

– Почему? Мне он кажется милым.

– Этакий Санта-Клаус! Просто цирк какой-то. Не хватает еще толстой тети.

Тут из-за спины Беллами показалась седовласая дама в очках. Ее необъятную талию прикрывал фартук, надетый поверх платья.

– Ну что, папочка? Начнем украшать нашу елочку? Джон всплеснул руками в бессильной злобе.

– Вот вам, пожалуйста. Это же фарс. Паршивая комедия. Он повернулся и пошел прочь. Изабель очень хотелось досмотреть все до конца, но она чувствовала, что должна сейчас быть Джоном.

С трудом пробившись сквозь обступившую ее толпу, она дог-зала его на середине Главной улицы.

– Забудь об этом, Изабель. Пора тебе все объяснить. Беллами – сумасбродный старик. И у него есть бредовый клуб.

– Что у него есть?

– Бредовый гольф-клуб. У старикана голова напичкана бредятиной, такой, как, например, клуб, который он содержит. Мне не довелось поиграть в эту игру. Твой Санта-Клаус швырял в меня мячики.

Изабель приходилось шагать очень быстро, чтобы не отстать Джона.

– Хм. Правда?.. Я не думаю, что он намеренно кидал в тебя. Он выглядит таким… безобидным.

– Ага, безобидный как кирка.

– А что, если у него и впрямь есть деньги на приз? – Урезонивала Изабель. – Мы не должны допустить, чтобы они ушли в чужие руки.

Он остановился и посмотрел на нее.

– Изабель! Нет никаких денег. Старикашка остался без гроша после того, как потратился на восстановление дома. Конкурс «Магия остролиста» – чистейшей воды обман.

Ей был понятен скептицизм Джона. В глубине души у нее тоже роились сомнения. Но на другой чаше весов стоял и смотрел на нее проникновенным взором сам Беллами: бездонные, как небо, голубые глаза с лучистыми морщинками по углам; жизнерадостно-румяные щеки; брюшко, которое так забавно подпрыгивало, когда он смеялся.

– Мы должны верить, что Беллами Никлаус – не обманщик, – твердо сказала она. – Его конкурс – наша единственная надежда!

Джон ткнул указательным пальцем в сторону дома на углу Девятой и Мельничной улиц.

– Этот тип мне кого-то напоминает.

– Мне тоже, – призналась она. – Но я не могу понять кого.

– Да… у меня такое чувство, как будто я знал его в детстве.

– Верно.

Почесывая щетину на скулах, он принялся размышлять вслух:

– Когда я был ребенком, в Техас заносило много разных Мошенников и проходимцев. Может, Беллами один из них, а конкурс – его новый трюк?

– Сомнительно. Я выросла в Лос-Анджелесе и уверена, что видела его там… Кажется, мама и папа показывали мне его фотографию… Но зачем и почему – не могу вспомнить.

– Жалко, что в Лимонеро нет телефона. Ты могла бы позвонить своим родителям и спросить у «их про Беллами Никлауса. Слезы вдруг навернулись ей на глаза.

– Мой папа умер десять лет назад, а мама вот уже три года с ним.

Джон тяжело вздохнул и положил руку ей на плечо.

– Слушай… прости.

– Ты не виноват, ты же не знал. – Она заморгала, пытаясь сдержать рыдания. Матери уже не было в живых, когда Изабель развелась. Страшно подумать, какое это было бы для нее потрясение, даже несмотря на то что не Изабель бросила мужа, а он ее. Мама всю жизнь оставалась верна старым представлениям. Для нее брак был неоспоримой святыней, что бы ни произошло.

Изабель давно распростилась с романтическими иллюзиями. Но это не значило, что она навсегда отказалась от любви. Она не теряла надежды, что в один прекрасный день повстречает мужчину, который даст ей все, чего не сумел дать первый муж. Джон легонько сжал пальцами ее плечо и опустил руку.

– Ладно. Будем и дальше собирать ягоды. Благодарная улыбка осветила лицо Изабель. Джон продолжал:

– Но если Беллами обманет, я заставлю шерифа засадить его за решетку.

– Он сдержит свое слово. Я знаю наверняка.

– Ну хорошо. Собирайся, мы поедем на всю ночь в Мачехин приют… Как только управимся с поливкой.

Волосы на затылке и шее Джона все еще топорщились, как у ощетинившегося пса, когда они проезжали по дну узкого ущелья. Беллами Никлаус таки добился своего, насквозь взглядом пробуравил, прямо душу из него вынул.

Джон знал Беллами.

Когда-то в прошлом он пережил сильное разочарование по его вине.

Но что именно, Джон не мог вспомнить. Слишком давно все это было. Слишком давно. Но одна сцена все же застряла у него в голове.

Ему тогда было лет пять или шесть. Утро после Рождества. В праздничную ночь отец не вернулся домой, хотя, должно быть, обещал матери, потому что она глаз не сомкнула, дожидаясь его у окна. Там и застали ее Джон с Томом, когда пришли посмотреть, какие подарки положил для них под елку Санта-Клаус.

Никаких.

Мать постаралась приподнять мальчикам настроение тем, что испекла на завтрак имбирных пряников. Потом пришел отец, и они с матерью принялись браниться; после долгой и шумной ссоры отец, хлопнув дверью, ушел жить в конюшню.

С того дня Джон больше не верил, что свистульки, заводных медвежат и марионеток привозит детям какой-то добрый волшебник. Все эти подарки покупал отец. А в тот раз он пропил все деньги в баре «Удачный вечерок». Тогда Джон решил раз и навсегда, что Рождество – глупая выдумка для мечтателей.

Изредка пришпоривая лошадь, он ехал и вспоминал свою жизнь после того зимнего дня. Он сильно изменился за это время. В отличие от брата, который всегда был жизнерадостным и открытым, Джон вырос ожесточенным молодым человеком. Он с детства усвоил, что в этом мире не приходится рассчитывать ни на кого, кроме себя. Обнаружив в себе талант находить подземные воды при помощи ивового прута, он время от времени зарабатывал немного денег.

Но в основном ему приходилось работать на полях вместе с отцом, с которым он разговаривал только в случае крайней необходимости. Довольно скоро ремесло пахаря стало ненавистно ему, и однажды он объявил, что сыт по горло и что в жизни больше не возьмется за плуг.

Покинув Тексаркану, он начал жить сам по себе, без всякой поддержки. Зарабатывал ровно столько, сколько тратил. Пристрастился к картам. Полюбил спиртное. Познал все радости, которые может подарить молодое, упругое женское тело.

Досада обуяла Джона. Как вышло, что он стал так похож на своего отца? Почему он не вырос таким, как его младший брат, Том, который оказался достаточно честолюбив и настойчив, чтобы открыть свой собственный спортивный магазин? Он скопил изрядную сумму, откладывая из заработка, и Джон то и дело просил у него в долг. И тот ни разу не отказал. Когда же он, Том, наконец поумнеет и поймет, что возврата денег ему не дождаться никогда?

Джон жил как птичка божья. Запах бьющей фонтаном нефти удерживал его в Лимонеро. Но что у него оставалось после стольких лет работы на «Калько ойл»? Ровным счетом ничего.

С того момента как взгляд Беллами проник в его душу, в голове не переставая вертелось одно-единственное словечко, отравляя сознание дурными предчувствиями:

Изменись. Изменись. Изменись.

Чего этот Никлаус от него хочет? Чтобы он изменил свой образ жизни? Разве он может? Ему потребовалось тридцать четыре года, чтобы стать тем, что он есть. Доходя до всего своим умом, набивая свои собственные шишки, Джон постепенно проторил себе колею, по которой его жизнь катилась ни шатко ни валко, и иного не искал.

Изменись. Изменись. Изменись.

Порой всадникам приходилось продираться сквозь нависшие над землей ветви дубов, разбросанных в живописном беспорядке по долине. Весь этот нефтяной край – владения «Калько ойл». Вид огромных сланцевых равнин, на поверхности которых, как роса, проступали блестящие черные капельки, и оврагов, по склонам которых сочилась вода, наводил Джона на размышления. Если бы только было можно собрать достаточно денег и купить клочок земли… он стал бы бурить для себя самого, сделался бы богачом, смог бы обеспечить достойную жизнь женщине.

Такой, как Изабель.

Джону стало не по себе, когда он осознал, куда занеслись его мысли. Ведь он даже не знал о ней ничего, кроме того, что она не боится тяжелого труда, что ей можно доверять, что смотреть на нее доставляет большую радость, чем созерцать закат на побережье в Вентуре. А он ничего так не любил, как тот час, когда солнце незаметно соскальзывает в безбрежную гладь океана.

– Далеко еще? – спросила Изабель, повернувшись к нему вполоборота.

– Да не очень. За перевалом на той стороне ручья. – Он протянул руку, и ее взгляд проследовал в указанном направлении.

Холмистую местность бесконечной лентой пересекал трубопровод. Он был проложен лет пять назад и с тех пор экономил «Калько» расходы на транспортировку по железной дороге. Это было просто чудом предприимчивости: прямо из скважин нефть текла в порт Санта-Барбары.

Внезапно до слуха Джона донесся стук копыт нескольких лошадей, несущихся галопом. Воздух был неподвижен, однако скалы и дубовая рощица приглушали звук, и, значит, всадники, кто бы они ни были, успели уже довольно далеко углубиться в лощину, раз Джон их услышал. Они были близко. Совсем близко. Он не хотел ни с кем конкурировать и поэтому поспешил догнать Изабель.

– Пересечем ручей здесь. – Он направил лошадь к спуску, и Изабель последовала следом.

Стайка канюков взмыла в воздух, когда Джон легким галопом подъехал к воде. Хищники принялись кружить невысоко над землей в ожидании ветра, который перенес бы их через перевал. Но здесь, на дне лощины, только пыль взлетала из-под копыт да горячий воздух поднимался от земли. Даже низко нависшие свинцовые тучи не приносили прохлады. Один лишь дождь был бы спасением. И как только Джон подумал об этом» несколько крупных капель упало ему на лицо и руки. Он знал, что находиться вблизи ручья во время проливного дождя опасно. Ливневый паводок сметет – не заметишь как.

Он резко пришпорил лошадь и погнал ее вверх по склону, но так, чтобы Изабель не отстала. На расстоянии мили за ними по каньону образовался грязевой водоворот, однако всадников Джон так и не увидел. Ясно было одно – другие собиратели ягод совсем недалеко.

Изабель поравнялась с Джоном, и они поехали бок о бок под сплошным ливнем.

– Как ты думаешь, за нами гонятся?

– Не гонятся. Просто рядом с Лимонеро уже не осталось ягод на кустах. Люди стараются отъехать подальше. К тому же после той речи, которую произнес Беллами, думаю, сумасшедших в городе поприбавилось.

Хотя Джон и не слышал всего сказанного Никлаусом, но был уверен, что речь этого проникновенного оратора способна заразить город безумием и превратить его в подобие встревоженного улья. Проезжая сегодня по Главной улице, они с Изабель во всех витринах видели таблички, обещающие обменять товар на ягоды по курсу пенни за штуку. Находились и такие азартные торгаши, что предлагали два пенни за ягоду. Но всех превзошла «Республика», приравнивавшая одну ягоду к трем центам.

Люди отправлялись за город на поиски ягод, а те, что оставались, заводили жаркие споры. Одни говорили, будто Беллами дает за выигрыш пятьсот долларов золотом. Другие утверждали, что тысячу, но в купюрах. Третьи божились, что приз – это ключ от дома Беллами. Полемика распаляла умы и подогревала страсти вокруг конкурса.

Принимая это во внимание, Джон счел благоразумным носить в кобуре на поясе заряженный «ремингтон». Он бы не хотел быть подстреленным из-за ягод. Еще меньше он хотел, чтобы что-то случилось с Изабель.

Чувство ответственности за ее безопасность поселилось в нем, и это ему нравилось. Нравилось сознавать, что теперь в его жизни появились вещи поважнее, чем постоянное пьянство в «Республике». Нечто достойное называться смыслом существования.

Через несколько миль пути подъем стал круче, а дубы уступили место вечнозеленой растительности. Впереди них показался зеленый луг, и на его мокрой блестящей траве Джон решил устроить привал до тех пор, пока не кончится ливень.

Выбрав удобное место, Джон спешился и, ведя лошадь под уздцы, подошел, чтобы помочь Изабель. Она показалась ему легкой как перышко, когда, позволив поддержать себя за талию, спрыгнула на землю. Если бы не надо было спешить с установкой навеса, он бы, наверное, так и стоял, не выпуская ее из рук.

– Стреножь лошадей, – скомандовал он, в то время как взгляд его скользил по ее губам и щекам, по которым тоненькими струйками стекала вода.

Она принялась выполнять приказание.

Джон нарубил кольев и, стараясь делать все как можно быстрее, вбил их в землю. Когда все было готово, на обоих уже не осталось ни единой сухой нитки.

Они залезли под навес, и Джон укутал плечи Изабель полосатой мексиканской накидкой.

– Холодно? – спросил он.

– Нет. Дождь-то теплый.

Шнурок, которым она стягивала волосы, развязался. Она выпростала их наружу из-под накидки, и они блестящей черной волной легли у нее на спине. Джон пожалел, что не имел привычки носить с собой расчески… а как ему хотелось провести гребешком от макушки до самых кончиков этих волос.

Она сидела, по-турецки скрестив ноги, и в печальной задумчивости смотрела на луг в прореху между двумя половинками дерюги.

Блаженно щурясь, Джон наслаждался прекрасным зрелищем, которое она собой представляла. Затем он вдруг задал ей вопрос, какого не задавал еще ни одной женщине, потому что это его не интересовало… до сих пор.

– О чем ты думаешь, Изабель?

Она мягко улыбнулась.

– Я думала о том, как попала сюда.

Сначала он был озадачен, но потом понял, что она говорила в более широком смысле. Не то, как она очутилась здесь, на лугу, служило поводом для ее раздумий, а те события, которые привели ее в Лимонеро.

– Ты сожалеешь?..

– Ну… – Она облизнула губы. На ее ресницах хрустальной бахромой сверкали мельчайшие дождевые капельки. – Я хотела быть современной женщиной. Собиралась стать учительницей. – Она мельком взглянула на него, пытаясь определить его реакцию.

Ее признание не вызвало в нем протеста. Он уважал учительское ремесло. Только он не мог представить себе Изабель, которая всю оставшуюся жизнь прятала бы свою божественную фигуру под черным бесформенным платьем, а шелковистые волосы собирала бы в строгий тугой пучок.

– И еще, – продолжала она, – я мечтала, что буду отказывать себе во всем, чтобы каждое лето путешествовать по Европе. На римских площадях буду писать стихи. Потом в английской деревушке в маленьком домике начну большой роман. – Ее лицо вдруг омрачилось, блеск в глазах потух. – И мне никогда не придется ломать себя в угоду мужчине… потому что я буду независимой и счастливой.

При этих словах у Джона исчезла всякая надежда на их совместную будущность. Ломким от разочарования голосом он спросил:

– Что же случилось?

Она медленно повернулась к нему лицом.

– Я вышла замуж.

Глава 5

У Изабель не было причин рассказывать Джону о своем браке, за исключением того, что ей хотелось знать, не станет ли он презирать ее за это и не покажется ли она ему менее привлекательной, после того как он все узнает. Она старалась скрыть от себя чувства, вспыхнувшие в ее душе после того случая в лощине Ригби, когда он чуть не поцеловал ее. Тогда она ждала поцелуя. Ждала и сейчас…

Но он должен знать, кто она такая.

Большинству мужчин разведенные женщины внушают антипатию. Разумеется, большинству мужчин она не рассказывала о себе. В сущности, Джон был вторым посвященным. Первым в ту незабвенную ночь на кухне «Бутона» стал Дастер.

– А где сейчас твой муж? – спросил Джон. Следовало ожидать этого вопроса.

– Не знаю. Где угодно. Последний раз я слышала, что он поселился в Сан-Диего.

– Ты все еще его жена?

– Нет. Я… мне дали развод в его отсутствие. – Она нервно подергивала бахрому пестрой накидки. – У меня было полное право… Впрочем, это ничего не меняет. Я разведенная женщина.

Она ждала, что сейчас начнет проявляться его презрение – холодок, с которым он воспримет ее признание, невидимая дистанция, которую он установит между ними. Но последовавший за ее словами вопрос не имел ничего общего с той реакцией, какую она от него ожидала.

– Как ты с ним познакомилась?

Изабель потупилась, разглядывая свои колени, потом посмотрела сквозь щелку полога на луг, по которому барабанили крупные капли.

– Я работала оператором в телефонной компании. Он звонил по одним и тем же телефонам с утра до вечера, и поэтому мне чаще всего приходилось отвечать на его звонки. Через неделю он стал упрашивать меня встретиться с ним. Я влюбилась в его голос еще до того, как увидела его. – Последнее предложение ей следовало бы опустить, но это была чистая правда. – С самого начала наш брак оказался неудачным. Звонил он, как выяснилось, своим партнерам – незаконным дельцам. На него нельзя было положиться. Только я тогда все равно что ослепла. Мы и года не протянули вместе. А потом, после двух лет его отсутствия, я подала на развод. – Встретив взгляд Джона, она пожала плечами. – Вот и все.

И снова – никакого осуждения, никакой снисходительности во взгляде. А может, она просто надеется отпугнуть его, будучи не в силах признаться самой себе, что испытывает к нему нечто большее, чем симпатию. Ей нравились его сила и стремление во всем быть главным. Приятно, когда мужчина берет на себя твои дела, как, например, поливка деревьев. У нее такого никогда не было. Муж был совершенным эгоистом. Деньги, вернее, их отсутствие лежало в корне всех их проблем. Она часто спрашивала себя: если бы у них не было денежных затруднений, остались бы они вместе?

– Ну что же ты? – Молчание становилось невыносимым. – Говори: «Изабель, ты падшая женщина».

– Нет.

– Почему – нет?

– Потому что я сам бывал женат раньше, – Его взгляд обратился внутрь, к отдаленным воспоминаниям. – Столько раз, что уже всех и не помню.

От неожиданности этого заявления ее охватил смертельный ужас, сердце затрепетало в груди. Один брак – еще куда ни шло, но много?..

– Бармены женили меня десятки раз, но наступало утро – и я снова становился холостяком. – Он провел рукой по мокрым волосам и робко улыбнулся ей, отчего ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. – Все мои так называемые браки были неофициальные. Хотя если бы бармены с большим усердием относились к своим обязанностям, то не избежать бы мне семейных уз. – Его лицо приняло серьезное выражение; губы растянулись в прямую тонкую линию, брови выровнялись. – Все совершают ошибки, Изабель. Не мне тебя судить.

– Значит, тебе все равно?

– Мне не все равно, что тебя бросил муж. Я беспокоюсь о том, сможешь ли ты когда-нибудь забыть эту боль. Все остальное в этом деле для меня гроша ломаного не стоит. Ты есть то, что ты женщина, которую я… – Он замолк, но в воздухе звенели недосказанные им слова.

Изабель надеялась, что вот-вот услышит их, но тут вдруг брезентовая крыша дала течь, и рядом с ними начали быстро образовываться лужи.

Джон вскочил на ноги.

– Достань плащ из моей сумки, – сказал он и вышел под дождь. Изабель быстро отыскала плащ и протянула ему. Несколькими точными взмахами рук Джон распластал его поверх тента и снова забрался внутрь.

С волос его стекала вода. Он выбегал наружу с непокрытой головой – наверное, даже и не заметил. В тени его лицо выглядело не таким жестким, словно выточенным из камня, как в лучах полуденного солнца. Ей даже показалось, что перед ней мальчишка. Изабель улыбнулась ему, и в его ответной улыбке было столько тепла, что она почувствовала себя умиротворенной и… прекрасной.

– Хорошо бы разжечь костер. Пойду посмотрю, может, здесь найдется немного дровишек.

– А я сейчас выставлю чайник под дождь, чтобы вода набралась.

– Ну нет, эдак ты до Рождества будешь ждать, пока чайник наполнится. Давай его сюда, я зачерпну из ручья. Думаю, что вода подобралась уже близко. Один раз я видел, как ливневым паводком несло валуны размером с автомобиль, пока они не разбились о гранитную скалу.

– Правда? А мы достаточно высоко забрались?

– Скоро увидим.

Он ушел, а Изабель стала доставать из сумок и раскладывать провизию. Когда все, что нужно сделать для создания хоть какого-то уюта в тесной палатке, было уже предпринято, она села и прислушалась, ожидая услышать шаги Джона. Но кроме однообразного стука капель по тенту да еще время от времени лошадиного ржания, никаких звуков снаружи не доносилось.

Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Джон показался с охапкой веток в руках и чайником, каким-то невероятным образом прикрепленным к его ремню. Он скинул ношу перед входом в палатку и отдал Изабель чайник, а затем пролез внутрь.

Она подала ему накидку, которую он небрежно набросил себе па шею. Сквозь проймы его рубашки были видны мощные плечи, па руках играли точеные мускулы, когда он вытирал влажное лицо и волосы. Оторванные рукава были характерной особенностью его стиля, который она считала обыкновенным неряшеством… до сих пор, пока собственными глазами не увидела каждый бугорок его бицепсов.

Изабель завороженно наблюдала за Джоном. Она не могла оторвать взгляд от пальцев, словно парусники, рассекающих волны темно-каштановых волос, когда он приглаживал растрепанную шевелюру, и, как геометрию в школе, изучала его лицо – линию подбородка и плоскость лба, прямую носа. Сколько времени прошло с тех пор, когда она последний раз испытывала физическую потребность в мужчине? Сейчас Изабель сгорала от желания, но когда вдруг в мгновение ока она очутилась в крепких объятиях Джона, не на шутку перепугалась.

Она не была женщиной легкого поведения. Но если бы в эту минуту Джон Уолкот зашел в «Бутон», а Изабель все еще работала бы там, она не потратила бы впустую ни секунды из оплаченного им часа.

Он посмотрел на нее в упор, и она, покраснев, вырвалась из его рук.

– Я сварю кофе.

Его проницательный, как будто он читал ее мысли, взгляд на миг задержался на ее лице. Затем он отвернулся и взялся за дело: собрал дрова под пологом у входа. Вскоре пламя небольшого костерка весело запылало, и можно было ставить чайник.

Места внутри для двоих было совсем немного. То и дело они сталкивались коленями, потому что сидели в одинаковых позах. Горячей кожей Изабель ощущала влажную, холодную материю платья. Но она не мерзла, вовсе нет. И все же никак не могла справиться с дрожью в руках, наблюдая, как он ворошит и сдвигает в кучу поленья.

– Холодно? – спросил он уже во второй раз. Она покачала головой.

– А тебе?

– Нет. Но в ботинках полно воды. Не возражаешь, если я их тут сниму?

– Пожалуйста. – Она была уверена, что вообще он редко интересуется мнением окружающих, когда хочет сделать что-нибудь в этом духе.

Ботинки один за другим слетели с его ног, и он остался в чулках. На большом пальце одного из них была дыра. Изабель сдержала улыбку.

– М-да, – пробормотал он, смутившись, и натянул мысок чулка на палец так, чтобы дырки не было видно. – Собирался заняться этим, да катушка ниток стоит пятьдесят ягод, а у меня с собой их не было.

– Тебе незачем объясняться.

– Нет уж, давай объясню. Ты ведь считаешь меня свиньей.

– Я так никогда не говорила.

– Бродяга, свинья – одно и то же.

На этот раз Изабель не удалось скрыть эмоции. Покраснев, она сказала:

– Прости… Я тебя тогда не знала.

– А теперь знаешь?

– Вроде да.

– Так, Изабель Берш. – Джон откинулся на спину и вытянул ноги к огню. – Что же вы вроде знаете обо мне?

Затаив дыхание, переплетя пальцы рук и прикусив губу, она сказала:

– Ты одинок.

– Ты так думаешь?

– Я так думаю.

– Почему?

– Потому что. – Она опустила ресницы, а когда подняла, то увидела на его лице выражение нетерпеливого ожидания. – Потому что… я сама одинока и знаю, что ты чувствуешь.

Он остался неподвижен. Па глазам нельзя было определить, что происходило в его душе. Затем полным и густым, как темно-синий бархат, голосом он спросил:

– Ты никогда не думала о том, чтобы еще раз выйти замуж?

Она разволновалась.

– Я… не исключала… такой возможности. Но…

– Но что?

– Но мне еще не встречался такой мужчина, за которого я бы пошла. – И поспешно добавила: – Ну а ты? Ты хочешь жениться? По-настоящему. Официально то есть.

– Никогда не думал об этом всерьез.

Разочарованная и растерянная, Изабель проглотила комок, застрявший в горле.

– До последнего времени, – продолжал он. – А сейчас частенько подумываю.

– Правда?

– Да. Я рассчитываю на то, что когда мы выиграем конкурс, у меня будут деньги. Хоть какая-то стабильность.

Она понимающе кивнула головой.

– Я тоже рассчитываю на это.

Такой поворот темы был безопаснее. Какой смысл разговаривать о браке, если ни тот, ни другой не имеют в виду друг друга? Ну она-то еще, положим, думала о нем. А вот он никак не дал понять, имеет ли он кого-нибудь в виду.

Изабель, как и он, откинулась назад, подперев голову ладонью и повернувшись лицом к нему.

– Что ты сделаешь со своей долей?

– Нефть. Вот где начинается счастливое будущее.

– Ты думаешь?

– Я знаю. Владельцы «Калька ойл» уже разбогатели. Я, конечно, не надеюсь сделать столько же денег, как они. У них есть нефтепровод, а мне придется тратить по тридцать центов за каждый баррель на перевозку до Санта-Барбары. – Прядь волос упала ему на лоб, вызвав у Изабель почти непреодолимое желание уложить ее обратно. Но рука ее осталась неподвижной. – Сначала придется сделать большие затраты, но я решил использовать для топки нефть, чтобы сэкономить на угле. – Он поймал пальцами выбившуюся прядь и вернул ее на место. – А что ты? Как планируешь распорядиться деньгами?

– Ну, для начала я выкопаю колодец у себя на участке, чтобы не бегать за водой к ручью. Потом можно посадить еще деревьев, раз уж поливка будет не так затруднительна. И еще я хочу подновить дом. Покрашу крыльцо в белый цвет, перекрою крышу. Конечно, я буду заниматься изготовлением лимонного сиропа и лимонада. Может быть, даже открою небольшой киоск во дворе, ну, знаешь, как та женщина с Ивовой улицы, которая продает яйца из окна.

Джон смотрел на нее понимающим взглядом. Он понимал ее мечту, потому что сам питал подобные надежды. Она ошибалась насчет его. Он не бездельник. Просто у него не было еще подходящего случая показать, на что он способен. Этот конкурс Бог послал им обоим, и если они не выиграют, на что ей останется надеяться? И у него были точно такие же мысли. Она видела это.

Тут вдруг Изабель утратила на время способность соображать, потому что он наклонился к ней, как будто собираясь коснуться ее губ своими. Его плотно сжатый рот остановился всего в нескольких сантиметрах от ее рта. Его дыхание смешалось с ее слабым вздохом. Тепло его тела окутало ее, хотя они даже не прикоснулись друг к другу. Между ними оставалось совсем небольшое пространство… Ее веки сомкнулись дрожа.

И он поцеловал ее. Его рот прильнул к ее с робостью, которой она не ожидала. По низу ее живота разлилось тепло, которое распространялось вокруг с каждым ударом сердца. Этот неторопливый поцелуй был пробой, проверкой, но он разжег в ее груди пожар и предал ее в руки Джона, руки, которые обхватили ее за талию и притянули к нему. Свои она положила ему на плечи, наслаждаясь ощущением плотных мускулов.

Должно быть, Джон почувствовал, до какой степени она сейчас, не принадлежала себе. Его губы плотнее прижались к ее губам, поцелуй из робкого, неуверенного стал властным и горячим, пробуждая в ней пылкость, которую она не замечала в себе раньше. Знал ли он, какое потрясение она испытывала? Какой водопад желания обрушился на нее?

Изабель вжималась в него сильнее и сильнее, и его твердое как скала тело смягчалось. Рукой Джон добрался до ее волос, и нежные пальцы заиграли в них, словно эльфы на полянке. Ее ладонь легла ему на затылок, и она ощутила движение упругих сухожилий, когда он склонил над ней голову.

Изабель вся дрожала. Желание затмило в ней разум и взбудоражило чувства. Все ее мысли сосредоточились вокруг одного существа – Джона Уолкота… и тех необычайных переживаний, что он дарил ей.

Она была готова отдаться ему. Она бы сделала так… если бы…

Вода в чайнике, закипев, перелилась через край и зашипела на углях. Вода, что может потушить драгоценное пламя. Джон потянулся назад, и Изабель впервые за сегодняшний день стало холодно.

Его движения были отрывисты и беспокойны, как движения человека, которого постигло глубокое разочарование. Она понимала его состояние. Но он ведь сам отстранился. Что до нее, то ей не было никакого дела до костра, пусть он хоть трижды потухнет. Кому сейчас нужен кофе, в конце концов?

Приводя себя в порядок и стараясь усмирить бушевавшие эмоции, Изабель выложила кукурузные лепешки и баночку яблочного варенья, которые она привезла с собой.

– Я вижу, ты голодный. – Несмотря на все свои старания, она не смогла изгнать колючие интонации из своего голоса. Что ж, наверное, чашка кофе представляет для него больший интерес, чем бедная Изабель.

– Неплохо бы, конечно, перекусить. – Его голос звучал натянуто и сухо.

Они ели в полной тишине, и Изабель испытывала жгучее сожаление, что позволила себе думать о Джоне не только как о партнере. Как она могла вообразить, что между ними возможно более интимное чувство? Вообразить, что она ему нравится?

– Похоже, дождь еще затянется на какое-то время, – произнес наконец Джон. – Мы застряли здесь до тех пор, пока он не прекратится.

– Я не боюсь ехать под дождем, – процедила она сквозь зубы.

– Я тоже. Но тот ручей больше не ручей. Он теперь раза в три шире, чем Главная улица. Чтобы вернуться, надо переждать несколько часов, пока он войдет в свое русло.

Это пояснение мгновенно протрезвило ее.

– Да что ты?

– У-гу.

– Но на такой высоте нам нечего бояться… так?

– Нечего.

Их глаза встретились, и Изабель стало стыдно за свою вспыльчивость. Если бы она не желала его так сильно, то, вероятно, была бы обходительнее. Но ее гордость задета. И к тому же сердце ее рвалось к нему.

– Изабель…

Голос Джона окутал ее мерцающим горячим облаком. Кончиком пальца он провел по ее губам.

– Тебе не надо связываться со мной. Я плох для тебя.

– В тебе есть много хорошего, – прошептала она.

– Хорошего и бесполезного. Ни на одной работе не смог продержаться.

– Я тоже.

Он жалко улыбнулся. Она тоже улыбнулась ему.

– Такие, как мы, работают хорошо только на себя.

– Наверное, ты права. Но для этого нужны деньги. Мы не выиграем.