Текст книги "Магия остролиста"

Автор книги: Стеф Энн Холм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава 3

Сон постепенно покидал Изабель, атакуемый щебетанием мелких птах и горячими солнечными лучами, играющими над ее кроватью. Она лежала в полудреме и вылезать из уютного гнездышка под одеялом ей вовсе не хотелось. Не открывая глаз, она старалась оживить прерванное сновидение, обрывки которого еще носились где-то в отдаленных уголках сознания. Джон Уолкот целовал ее в этом сне. И она его тоже.

Перевернувшись на бок, она положила руку себе на лоб. Сны, полные страсти, да еще такие яркие, не посещали Изабель уже очень давно. Видение Джона, целующего ее в губы, было настолько живым, что казалось, будто все это происходило наяву. Ее рот до сих пор дрожал.

Она провела кончиками пальцев вдоль линии губ. Легкий, нежный, как бриз, поцелуй… с него все и началось. Чуть погодя он перерос в неистовое лобзание, от которого тело Изабель начало извиваться в экстазе.

Непростительное безрассудство – вот что это было. Как она могла? Даже во сне?

Этот негодный кабачный горлодер – не тот мужчина, который ей нужен!

До слуха Изабель донеслись скрип и бряцание железа, исходившие явно откуда-то снаружи. Сердце ее застучало, сбиваясь с ритма. Она села в кровати и откинула косу с груди, а затем, протянув руку, вытащила из тумбочки маленький «деррииджер» – пистолет не из самых мощных, но может заставить любого крепко подумать, прежде чем ворваться в ее дом или обидеть ее.

Выставив вперед свое оружие и даже не позаботившись о том, чтобы накинуть на себя халат, она прокралась на крыльцо и дальше, до угла дома. Там она остановилась, увидев Джона.

Он поливал последнее дерево из ее железного ведра. Под всеми остальными деревьями стояли лужи не впитавшейся в землю воды. Он, по всей видимости, занимался этим уже не один час. Почему же она раньше его не услышала?

Она была занята переживаниями, вызванными его поцелуем но сне, – вот почему!

Джон заметил ее и поднял голову. Уголки его губ разочарованно скривились книзу.

– Я не думал, что ты до этого опустишься.

Приведенная в замешательство его словами, она пробормотала:

– До чего?

– Застрелить меня и забрать себе ягоды.

– Я бы никогда так не сделала. – Ее ответ был насквозь пропитан возмущенными интонациями. Она посмотрела на пистолет, потом на Джона и опустила руку. – Мне послышался шум. Я не знала, что это ты здесь.

– Кто-то же должен полить деревья, раз мы с тобой отправляемся в лощину Ригби. Пол-утра прошло впустую. Нам уже давно надо было выехать.

Изабель чувствовала себя пристыженной. Обычно она встает рано. Сейчас вообще-то тоже рано, судя по солнцу. Но к этому времени половина деревьев у нее всегда бывает полита. То, что Джон так расстарался для нее… это просто… ну… поступок, который растрогал бы любого. Она не знала, как воспринимать подобное благородство.

Изабель перехватила любопытный взгляд Джона, скользивший по ее телу. Точнее, по подолу тонкой миткалевой рубашки, скрывавшему ее ноги. Солнечные лучи проникали насквозь, делая материю прозрачной, как белые лепестки.

– Пойду приготовлюсь, – сказала она и направилась к крыльцу, чувствуя себя не в силах избавиться от разгоравшегося внутри желания. Один-единственный взгляд Джона вселил в нее мечту оказаться в его объятиях.

Войдя в хижину, Изабель собрала все необходимое, быстро оделась и уложила вещи. Пару часов спустя они сидели под раскидистым эвкалиптом и уплетали свернутые в трубочки маисовые лепешки с темным сахаром, порошком какао и корицей, закусывая абрикосами.

Им удалось нарвать изрядное количество ягод. В пути они избежали столкновения с группой, направлявшейся на юг. Проскакав несколько миль к западу, затем преодолев это расстояние в обратную сторону по возвышенности и никем не замеченные, прибыли они в лощину.

Еще перед выездом Джон преподнес ей сюрприз: та пегая кобыла, которая понравилась ей в прошлый раз, стояла во дворе рядом с его лошадью. На ее расспросы, как ему удалось заполучить кобылу, если все ягоды были у нее, он ничего не ответил. Несколько мгновений она сомневалась: а не провел ли он ее… не удержал ли какую-то часть ягод, чтобы тешить свои слабости.

Ей было известно, что почти все в городе продавалось за ягоды. Также ей было известно, что Джон любит выпить… Но она не стала требовать от него объяснений. Доверие – очень важная штука. Особенно между партнерами, как они.

– Сегодня будет настоящее пекло, – заметил Джон, выставив колено и положив на него руку.

Акцент в его речи заинтересовал ее.

– Откуда ты родом?

Они сидели на одеяле, которое взяла с собой Изабель; Джон прижимался спиной к стволу эвкалипта. Он повернул к ней лицо.

– Тексаркана, Техас.

– По твоему произношению сразу можно сказать, что ты из Техаса.

– Правда? Я и не думал, что так заметно. Улыбаясь, Изабель покачала головой.

– А ты откуда?

– Из Лос-Анджелеса, – ответила она.

Изабель посмотрела вдаль на открывающийся перед ними вид с изобилием сирени, всевозможных трав и калифорнийского можжевельника.

– Ты там одна жила?

– Нет. С сестрой и ее мужем.

Она стала вспоминать два года, предшествовавшие ее переселению в Лимонеро.

Маленькая квартирка, которую она делила с Кейт и Эндрю; место горничной в отеле «Района». Как ни любила она сестру, жизнь в такой тесноте угнетала ее, особенно когда распри семейной пары участились.

Испытав на себе все горести неудачного замужества, Изабель не хотела усугублять своим присутствием и без того сложные отношения Кейт и Эндрю. Поэтому она собрала вещи, пожелала сестре не унывать и уехала на север первым же поездом, пообещав писать. Она сдержала слово и очень радовалась, узнавая из писем, что непонимание и взаимные претензии постепенно уходят из жизни сестры и зятя.

– У тебя в Техасе осталась семья? – спросила Изабель, сворачивая свою и Джона салфетки и укладывая их обратно в корзину.

– Нет. Отец и его новая жена живут в Мехико. Мать умерла. У меня есть брат Том. Тот в Монтане. Я его не видел уже лет сто. – Выражение его лица стало сдержанным, даже холодным, как будто, говоря о брате, он испытывал неловкость. – А ты часто видишься с сестрой?

– Нет.

– Я так думаю, что иногда сама жизнь разлучает с близкими людьми.

Изабель молча кивнула.

Между ними устанавливалось что-то вроде взаимопонимания, и это немного беспокоило ее. Оба они имели семью, и оба жили сами по себе. И тот и другая казались одинокими. Она не любила это слово. Ей было противно даже думать о себе так. Но действительность не считается с людскими представлениями о ней. Рядом с Изабель не было близкого человека. Единственный, кого она могла назвать своим другом, был Дастер, но и с ним ей теперь доводилось видеться не так часто, как раньше. Кроме той ночи в «Бутоне», уже и не вспомнить, когда они вместе сидели и разговаривали.

– Всякой работенки ты перепробовала с тех пор, как поселилась здесь, – заметил Джон, пробуждая ее от меланхолии.

Сухой тон, каким это было сказано, словно заноза вонзился в ее сердце. Впечатление было такое, будто он упрекал ее в том, что она не могла продержаться на одном месте дольше нескольких месяцев.

– Да, всякой. – Она посмотрела на него, взглядом провоцируя на какую-нибудь колкость.

Джон поднял руки, как бы прося о пощаде.

– Только не откуси мне голову. Я просто так сказал. Черт, да ведь обо мне то же самое можно сказать.

– Ты прав. Абсолютно то же самое.

Она помнила его работающим на заготовке корма и на прополке садов, ремонтирующим оборудование «Калько ойл» и протирающим, штаны в «Республике» с бутылкой пива и тарелкой арахиса, причем последнее из этих занятий нравилось ему больше прочих.

Коль скоро он коснулся этой темы – найма и рода занятий, – она была не прочь обсудить ее, пока он не добавил.

– Но я по крайней мере занимался честным трудом. Пронзив его взглядом насквозь, она сдавленным голосом проговорила:

– Что ты сказал?

– Думаю, ты хорошо слышала, Изабель. – С этими словами он поднялся на ноги.

Она тоже вскочила.

– Ты не имеешь никакого права говорить мне такие вещи.

– Ну не я же работал в «Бутоне». – Они впились друг в друга глазами. Если бы она могла на минуту успокоить взбурлившую кровь и посмотреть на него трезвым взглядом, то заметила бы уголек ревности в глубине его глаз, от которого и разгорелась склока. – Мы оба знаем, что это за место.

– Думаю, весь Лимонеро прекрасно знает, какого сорта заведение «Бутон». И даже не пытайся убедить меня, что ты туда не захаживал. Джакаранда мне все про тебя рассказала.

Джон поправил свой стетсон, и без того идеально сидевший у него на голове. В минуты, когда он был готов лопнуть от бешенства, это был его излюбленный жест – взяться за поля, немного сместить шляпу, а затем выровнять ее в прежнее положение.

– Вот как? Что же, черт побери, у нее нашлось тебе сообщить?

Изабель вовсе не собиралась передавать ему слова Джакаранды о том, что скорее она должна была заплатить ему, а не наоборот. Джакаранда уверяла, что он самый лучший…

– Кто-то едет сюда, – прошипел Джон сквозь зубы. Задрав подбородок, Изабель обвела взглядом горизонт и заметила тонкое пыльное облачко: всадник.

– Садись на лошадь.

Изабель запротестовала:

– Но мы еще не все ягоды собрали. Зачем оставлять их кому-то?

Он приблизил свое лицо к ее, так что их носы и лбы едва разделяли какие-нибудь пара дюймов. Пламенный взгляд его голубых глаз пригвоздил ее к месту, на котором она стояла. Она чуяла сладковатый запах корицы и какао, распространяемый его дыханием.

– Я беспокоюсь не о тех ягодах, которые остались на кустах, а о тех, которые мы уже собрали. Кое-кто не остановится ни перед чем, будь то воровство или грабеж, чтобы только выиграть конкурс. Не знаю, как ты, а мне сегодня что-то не хочется быть убитым.

Они погрузили поклажу на лошадей, и Джон приказал Изабель крепко держать поводья и следовать за ним. Место, в котором они останавливались позавтракать, было сзади огорожено выступавшими из земли глыбами песчаника. Джону здесь был известен один узкий каньон, размытый потоками воды сотни лет назад. Ручей, протекавший по извилистому дну каньона, был глубоким и прозрачным, как стекло. Джону пришла в голову неплохая идея, что можно будет скрыться вплавь в обоих случаях: если всадник просто проедет мимо или остановится, чтобы собрать ягод.

Они взбирались вверх, петляя между обломками песчаных скал; на самом верху Джон привязал поводья, знаком приказав Изабель сделать то же самое. Когда оба животных стояли на привязи, он нагнулся как можно ниже и спрыгнул на землю; затем подполз к самому краю скалы и осторожно выглянул над обрывом. Изабель подбежала к нему и прилегла рядом.

Очень заметная чалая лошадь не оставляла сомнений относительно того, кто сейчас спешивался и вынимал мешок.

– Это Ньют, – безрадостно констатировал Джон.

– Кто?

Он покосился на нее.

– Видать, вам было не до имен.

Слегка толкнув его локтем в бок, она сказала:

– Мне не нравятся эти намеки.

– Я ни на что не намекаю. – Джон не отрывал взгляда от Ньюта, который в спешке срывал ягоды и швырял их в дерюжный мешок. – Ньют мне все разболтал.

– Что – все?

– Про то, что у вас с ним было в «Бутоне».

– Ничего у нас с Ньютом не было.

– А уж он мне понарассказывал!

Суровые интонации ее голоса придали словам такую убедительность, как если бы она отвесила ему затрещину.

– Значит, Ньют просто мерзкий лгун! – С этими словами она и впрямь хлопнула его по спине, и оба они покатились вниз по склону.

Изабель схватила его за плечи обеими руками и делала яростные попытки что-то сказать, но, опасаясь, как бы Ньют не услышал ее воплей, Джон зажал ей рот ладонью. Он потерял шляпу, выругался и велел ей заткнуться. Изабель продолжала кричать. Он сильнее прижал ладонь к ее рту, она укусила его, и он снова выругался.

Ища, за что бы зацепиться, Джон уперся ногой в куст, торчавший у них на пути, и безудержное падение вдруг резко прекратилось. На головы им посыпался град мелких камушков; вокруг непроницаемой завесой стояла пыль.

Джон не отнял руки от ее лица, другой рукой придерживая ее под локоть. Будь у него сейчас хоть одна из рук свободной, он задушил бы ее. Так на него наброситься! Может, она буйнопомешанная? Подумать только! А он еще деревья поливал.

Вот черт, а ведь и не подумаешь, что она не в себе: все эти рассуждения про лимонный сироп… Похоже, он зря надеялся – как была чокнутой, так чокнутой и осталась, а теперь, наверное, еще и головой ударилась, пока летела.

Фиолетовые глаза пронзали его насквозь; покрытые пылью ресницы вибрировали, как крылья бабочки. Она плевалась от бешенства. Джон не мог ее пока выпустить.

– Слушай внимательно. – Его лицо было так близко, что они почти соприкасались носами. – Когда я тебя отпущу, лучше не кричи, иначе Ньют нас услышит, если уже не услышал. Он мой приятель, но я не могу за него ручаться, раз тут замешаны деньги. Нельзя предсказать, как он себя поведет, обнаружив нас здесь. У него всегда с собой «кольт», а это совсем не весело, когда тебя берут на мушку. – Джон еще сильнее стиснул ее руку. – Сейчас я тебя отпущу. Если ты откроешь рот и я услышу что-нибудь кроме шепота, ты очень пожалеешь об этом.

Он медленно убрал руку с ее лица.

Изабель тяжело и шумно дышала. Потом с огромным трудом выдавила:

– Я никогда не работала в «Бутоне» в полном смысле слова.

Как теплый ливень внезапно обрушивается на истосковавшуюся по влаге землю, так то, что она сказала, ворвалось в его душу, неся с собой радость и… облегчение. Он и не думал скрывать охвативший его восторг. Для него сейчас ничто не имело значения.

Нахмурив брови, она спросила:

– Как выглядит этот Ньют?

– Высокий, худой. Русые волосы. Между двумя передними зубами – дырка. Табак жует.

Его удивлению не было предела, когда она вдруг перевернулась на спину и негромко, но заливисто рассмеялась.

Он все еще держал ее за локоть, только теперь его рука лежала сверху, в том месте, где начиналось плавное восхождение ее грудей.

– Ах, этот. Я его знаю.

В нем опять проснулось это мерзкое, липкое беспокойство. Она знала Ньюта!

Изабель перестала смеяться и повернулась к нему.

– Я однажды заперла Ньюта в шкафу.

– Зачем?

Веселье в ее глазах растаяло.

– Затем, что я не смогла переступить через себя. Я думала, что смогу…

Расслабившись, Джон лег на бок, но не убрал руку, обхватившую Изабель, а она не сделала никакой попытки, чтобы стряхнуть ее с себя.

– Почему ты прежде всего пошла в «Бутон»?

– Я была совершенно одна и без гроша в кармане. Мне показалось, что эта работа – верный способ улучшить положение. Я не думала ни о чем, кроме денег, – она спрятала глаза за ресницами, – и еще, что я ничего не отдаю, поэтому ничего и не теряю. – Подтекст был совершенно прозрачный: она не девственница. – У меня не было вещей, подходящих для проститутки. Ферн дала мне какой-то шелковый лоскут и сказала, что я должна это носить. Коротенькое платьице из юбки лимонного цвета да кружевного корсажа на узких бретельках, а в подол зашиты пакетики с лимонным порошком для запаха…

Джон слушал ее, почти не осознавая того, что она говорит.

Он рисовал в воображении Изабель, одетую в платье лимонного цвета и пахнущую цветами лимона. Иссиня-черные волосы завиты и собраны в высокую копну на голове. Если бы он был в «Бутоне» в тот вечер, он заплатил бы Ферн любые деньги за Изабель.

– …В тот вечер, когда я начинала, Ферн придумала всем девушкам разные прозвища. Сказала, что сегодня костюмированный бал в честь моего… ну… – Ее щеки стали пунцовыми от стыда. – …моего первого дня. Она назвала меня «мисс Лимонный Бутончик». Это было так унизительно!

Джон вошел в транс, наблюдая за движением ее губ.

– Я должна была сидеть в гостиной и болтать. Потом этот твой приятель, Ньют, отводит Ферн в сторону, они разговаривают, и вот я уже поднимаюсь в свою комнату, а он – следом за мной. Как только мы вошли, он сразу начал меня хватать за все места. Я сказала ему, что у меня есть миленький халатик в шкафу, и попросила его принести. Он подошел к шкафу, открыл дверь, тут я его толкнула внутрь и заперла дверцу.

Несмотря на то что лицо ее под нахмуренными бровями сохраняло серьезность, Джон не мог не улыбнуться. Ньют, должно быть, глотку надорвал, ругаясь там, в шкафу.

– Уж не знаю, чего это он сочинил, будто мы с ним… ну, ты знаешь. Это дешевый блеф. Надо было пристрелить его из «дерринджера».

– А что, по-твоему, он должен говорить? Что он поднялся к… – Джон откашлялся, – проститутке и отлично провел время в платяном шкафу? Тут задето мужское самолюбие. Ему ничего не остается, как рассказывать направо и налево, что ты в… – Он замолчал.

Изабель посмотрела ему в лицо.

– Наверное, много всяких непристойностей про меня наговорил.

Джон соврал:

– Да нет, не много. – И медленно добавил: – Не больше, чем десятник и прораб из «Фаворитов солнца».

Гневный взгляд превратил ее глаза в два сверкающих аметиста.

– Они не могут похвастаться более радушным приемом, чем Ньют. Десятника я наручниками к кровати приковала, а прораба на балкон выгнала. Никто из них не ушел раньше оплаченного времени. – Пожав плечами, она заметила: – Я думала, они поднимут скандал из-за того, что деньги ушли впустую, но Ферн мне и слова не сказала, и я поняла, что им просто стыдно требовать возврата денег.

Ее объяснение звучало убедительно с женской точки зрения. Но для Джона дело выглядело по-другому. Ни один мужчина не признается, что та самая женщина, с которой он собирался пошалить, оставила его с носом. А Изабель умеет оставить мужчину с носом. Это он успел уже почувствовать.

– Потом пришел Дастер, – продолжала она, стряхивая песок с блузки, которая теперь еще пропиталась светло-коричневой грязью. – Он от меня ничего не хотел, только поговорить. Мы до самого рассвета сидели за столом и пили кофе. На следующее утро я сообщила Ферн, что ухожу, и ушла. – Веселая улыбка озарила ее лицо. – Первый раз в жизни меня не уволили. Нет, подожди… Беру свои слова назад. Из отеля «Района» я тоже ушла сама. Получается, это первый раз, когда меня не уволили в Лимонеро.

Она излагала все это спокойно, без всяких жалоб или обид. Сочувствие сменило в душе Джона привычную черствость, оправданную в его излюбленном высказывании «Живи сам и дай жить другим». Ему захотелось утешить Изабель.

Он протянул руку и заправил ей выбившуюся прядь за ухо. Жест был совершенно естественным и уместным, и восхищенный Джон мог беспрепятственно насладиться мягкостью блестящих волос. Когда она не оттолкнула его руки, он позволил всей накопившейся в нем нежности излиться в этом простом знаке внимания.

В продолжение нескольких взволнованных ударов сердца оба они испытывали сильное физическое влечение друг к другу. Они смотрели один другому в глаза, и Джон хотел прильнуть губами к ее губам, но боялся пошевелиться и спугнуть волшебное мгновение.

Наконец Изабель улыбнулась и села.

– Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.

Словно ветер Санта-Ана подул на него своим горячим дыханием, и мысль о поцелуе испарилась, как роса. Джон сел рывком и стряхнул со штанин налипшие веточки и песок.

Ему не удалось заставить свой голос звучать ровно, когда он заговорил:

– Ну, рано или поздно ты бы все равно кому-нибудь рассказала.

– Но я рассказала тебе.

– Да.

Она порывисто вздохнула.

– Мне всегда не хватало средств на мои проекты. Я думала, работа в «Бутоне» даст мне все, что нужно.

– То есть деньги?

– Да… деньги.

– У меня тоже никогда ничего не остается.

– Вот поэтому мы обязаны выиграть конкурс.

На какую-то пару секунд Джон позволил себе думать, что ей нравится их партнерство. Но он все же сомневался. Черт побери, вероятно, было бы куда лучше, не вступай они в такие отношения, потому что теперь у него в голове все смешалось. Он думал о ней больше как о желанной женщине, нежели как о равноправном партнере.

– Ну, если мы будем так сидеть, нам не выиграть.

Джон поднялся на ноги и протянул руку Изабель. Она ухватилась с готовностью, и он с досадой отметил невольную радость, которую доставило ему это прикосновение.

– Надо узнать, уехал ли Ньют. Тогда можно спуститься и собрать еще ягод.

Она кивнула.

Чуть позже они уже сидели на лошадях. Изабель ехала впереди. Джону ничего не оставалось, как смотреть на ее плавно покачивающиеся плечи, щуриться от солнечных бликов в ее волосах и любоваться изящной линией ее бедер.

Зрелище стоило тех двух месяцев, которые ему придется отрабатывать в конюшнях за пегую кобылу.

Глава 4

Джон подошел к бару салуна «Республика Калифорния» и высыпал на полированную стойку двадцать пять ягод остролиста.

– Текилы, Сол.

Бармен отошел за бутылкой, и Джон отвернулся, чтобы не видеть себя в зеркале напротив. И вовсе не потому, что боялся посмотреть себе в глаза. Он имеет полное право распоряжаться этими ягодами по собственному усмотрению. Только что совершив ночную вылазку, он не взял ничего, кроме этих двадцати пяти ягод, которые необходимы ему на выпивку. У него нет причин чувствовать себя виноватым. Какой смысл делить на двоих двадцать пять ягод? Ведь все, что он собирает для конкурса, он честно отдает Изабель. Его намерения не изменились.

Но чтобы успокоить нервы, ему сейчас никак не обойтись без текилы.

Никогда еще он не вел себя так… героически… с женщиной: сначала достал ей лошадь в обмен на обещание чистить стойло, затем натаскал на рассвете воды для ее деревьев, вместо того чтобы поспать в свое удовольствие. Да что за бес в него вселился?

Просто он давно не пил, вот в чем все дело. Кровь в голове застоялась. Сейчас он выпьет и станет самим собой. Джон нетерпеливо облизнул губы.

Сол вернулся к стойке, поставил стакан и пододвинул к Джону.

– Можешь не беспокоиться, Сол, – заверил его Джон. – Здесь сколько нужно. Двадцать пять ягод. Пересчитай, если не доверяешь.

Бармен не выпускал из рук стакана.

– Я доверяю тебе, Джон. Но текила вздорожала до пятидесяти ягод. Ягодная инфляция…

В груди у Джона стало тяжело.

– Ты это о чем?

Кивнув в сторону плаката над кассой, Сол процитировал:

– «Платите за выпивку ягодами по ценам, устанавливаемым владельцами бара».

– Проклятие! – взорвался Джон, сняв шляпу и тут же нахлобучив ее обратно. – Тогда хоть пива налей, черт тебя побери!

С невозмутимым спокойствием Сол объявил:

– За пиво – тридцать ягод.

– Но у меня только двадцать пять! – Почти не отдавая себе отчета, Джон снова проделал бессмысленный ритуал, продавив канавку в тулье шляпы и надвинув ее себе на лоб. – Ну, полкружки давай!

– Извини, Джон. Полкружки не наливаю.

Бормоча себе под нос какое-то длинное и красочное ругательство, Джон поднялся.

На свою беду, Ньют Слокум появился в этот момент в дверях «Республики» и подошел с довольной ухмылкой на лице.

– Привет, Джон. Совсем ты пропал, приятель.

Не говоря ни слова, Джон с разворота ударил его в челюсть, так сильно, что бедняга, покатившись кубарем, растянулся на полу.

– Это за вранье про Изабель.

Затем Джон решительным шагом направился к выходу и перестал думать о Ньюте.

Кто-то изо всех сил старается навредить ему. Джон не знал точно кто, но был уверен – сейчас этот мерзавец сидит где-нибудь и радуется, что так ловко удалось насолить Джону Уолкоту – оставить его без спиртного. Ягодная инфляция – дело рук этого злодея.

Он толкнул откидную створку двери и вышел на улицу, погруженную во мрак. Плоский диск луны рассеивал слабый свет над притихшим городом. В этом бледном, молочного оттенка сиянии прямо перед ним, словно маленькая комета, пролетел мячик для гольфа и врезался в брюхо стоявшей у коновязи лошади.

Он всмотрелся в темноту, откуда прилетел мячик.

Улица была пустынна. Дома и тени застыли как на зловещей картине.

Он прокричал в пустоту:

– Эй ты! Слушай, что я тебе скажу: мне не смешно!

Чем ближе время подходило к полудню, тем громче становился гул голосов во все увеличивающейся толпе. Изабель слышала, что сам Беллами Никлаус выйдет на крыльцо и объявит о прибытии рождественской елки – той, для украшения которой предназначались ягоды. Предполагалось, что это будет большая ель Дугласа, срубленная в окрестностях Санта-Барбары и доставленная сюда по железной дороге тихоокеанского побережья.

Разглядывая свежевыкрашенный дом с позолоченными фронтонами, рамами, отделанными темно-красным багетом, бледно-желтыми стенами и кирпичного оттенка крышей, Изабель не могла поверить, что перед ней – то самое ветхое строение, которое стояло на этом месте еще неделю назад.

Старый самшит, который без должного присмотра разросся в непроходимую чащу, был аккуратно подстрижен. По обеим сторонам дом был окружен рядами баобабов, сходящимися к парадной аллее. Казалось, клейкая листва и цветы, по форме напоминающие трубы, сливались в пестрый маскарад. Как все это удалось Беллами за одну ночь? Можно подумать, что тут потрудился… волшебник.

Над головами столпившихся людей возвышалась, привлекая внимание, Изабель. Серая стетсоновская шляпа. Это Джон. Хотя их разделяло некоторое расстояние, она различила на его лице следы бессонницы. Длинные волосы были зачесаны за уши, на подбородке – щетина. Их глаза встретились, но оба почти сразу отвели взгляд в сторону, почувствовав неизъяснимое смущение. Вчера он был близок к тому, чтобы поцеловать ее. Но она предпочла не заметить этого, так как боялась отдаться во власть той силе, которую заключал в себе его чувственный взгляд. Сделать этот шаг было бы просто. Но кто смог бы поручиться за последствия?

Внезапно послышалось сухое тарахтение, хрип клаксона, и с Главной улицы к дому подъехало невиданное доселе в Лимонеро авто. Толпа притихла. Изабель даже не слышала свистка, которым двенадцатичасовой поезд возвещает о своем Прибытии, а сюда уже въезжал пыльный черный «олдсмобиль», капот которого был украшен праздничным венком.

Выдаваясь вперед не меньше чем на десять футов, на крыше кабины лежала самая высокая рождественская елка, какую доводилось видеть Изабель. Голубоватые иголки пушистым мехом покрывали ее ветви.

– Автомобильная компания «Олдс мотор», модель «Керв дэш», – сказал мужчина рядом с Изабель.

Какой-то парень позади нее добавил:

– Видать, у Никлауса куры денег не клюют. Таких машин выпустили только двенадцать штук.

– Да что ты!

– Четыре и пять лошадиных сил, двигатель объемом девяносто пять и пять кубических сантиметров, расположен горизонтально под сиденьем.

– Клянусь, с такой мощью можно просто чудеса вытворять на дороге.

– Да-а. Одна такая красавица стоит шестьсот пятьдесят денежек.

На водительском месте сидел очень высокий и широкоплечий господин в белом дорожном комбинезоне. Человек подобного телосложения вполне мог сойти за боксера. Рядом с ним сидел точно такой же детина.

Толпа посторонилась, пропуская «олдсмобиль», который остановился у ворот. Водитель и его спутник вышли из автомобиля и важно прошествовали к парадному входу. Изабель встала на цыпочки, чтобы лучше видеть происходящее.

– Что ты обо всем этом думаешь? – Губы Джона были так близко, что слова щекотали ухо, и все тело ее наполнилось приятной истомой.

Повернувшись к нему лицом, она сказала:

– Что я могу думать? Ничего подобного я еще не видела. А ты?

– Мне это напоминает передвижной зверинец, который мы с братом ходили смотреть в детстве. Там было много всяких диковинных штук.

– Дверь открывается! – прокричал кто-то.

Изабель вытянула шею и увидела, как створка двери распахнулась внутрь и в проеме показался дородный господин. Его абсолютно седую голову покрывала шляпа в шотландскую клетку. Густые брови, пышные усы и борода сияли той же почтенной белизной. На полных щеках играл румянец.

На нем были узорчатые вязаные бриджи и полосатые гетры, которые провисали, несмотря на эластичные подвязки с пряжками, крепившие их к толстым коленям. На ногах – войлочные домашние тапочки. Он курил трубку и помахивал тонкой металлической тросточкой.

Ба!.. Да этот Беллами Никлаус похож на клоуна.

– А, черт, – пробурчал Джон. – Этот тип кидал в меня мячики.

– Что?

Джон не успел объяснить, потому что в этот момент Беллами заговорил.

– Я рад, друзья, что все вы пришли посмотреть на прибытие моей елочки, – сказал он, ухмыляясь. Затем, умильно сощурив глазки и обращаясь к двум гигантам, приехавшим на «олдсмобиле», он произнес: – Вы отлично справились, Юль и Тайд. Эта даже лучше, чем была у нас в прошлом году в Паго-Паго. Вы, конечно, не забыли эти колючие плоды – как бишь они?

– Ананасы, – подсказал Юль.

– Да, ананасы, – повторил за ним Тайд. Беллами обратил к толпе улыбающееся лицо:

– Надеюсь, все вы усердно собирали ягоды. – Он смотрел прямо на Изабель и Джона. Больше на Изабель.

Сердце ее екнуло, как будто она поднялась на самую вершину горы и упала оттуда на землю. Взгляд голубых скандинавских глаз проникал ей в душу и обжигал сердце. Она не смогла бы объяснить этого, но в тот момент ее охватили нежные, добрые чувства… У нее даже родилось непреодолимое желание рассказать ему про себя все-все.

Но по тому, как Беллами смотрел на нее, казалось, что ему и так известны все подробности ее жизни: что ей никогда по-настоящему не нравились розовые ленты, подаренные ей на Рождество в возрасте семи лет, – она хотела алые, как у Кейт; и что она солгала матери про якобы потерянную собачку из семейства фарфоровых мопсов, тогда как на самом деле фигурка разбилась, когда Изабель, нарушив родительский запрет, выносила весь набор на улицу; или тот случай, когда Изабель «взяла поиграть» (но она же потом вернула!) у Мейбл Элен Литлфилд куклу с настоящими вьющимися волосами и почти живыми стеклянными глазами, потому что та кукла, которую ей подарили на Рождество, была тряпичной, с волосами из ниток и глазами-пуговицами.

На Изабель накатило вдруг сознание вины. Она почувствовала, что ей необходимо попросить прощения… у Беллами Никлауса.

Затем взгляд Беллами обратился на Джона, и она заметила, как тот напрягся… Они долго смотрели друг другу прямо в глаза. Наконец Джон не выдержал. Он выругался про себя, переступил с ноги на ногу, сунул руку в карман, вынул ее, снял шляпу, повертел ее в руках, помял тулью и снова надел.

Беллами вновь заговорил с толпой:

– Сегодня мы установим елку, а у мамочки найдутся разноцветные ленты, чтобы украсить ее. Кроме них в рождественскую ночь на елке будут висеть только гирлянды из ягод.

Волна одобрительных кивков и улыбок прокатилась по толпе.

– В эту ночь мы узнаем имя счастливчика, который станет победителем конкурса. У мамочки очень светлая голова в том, что касается цифр, она умеет быстро считать.

И вновь глаза Беллами на мгновение встретились с глазами Изабель, и ей показалось, что это произошло не случайно. Как будто он хотел передать взглядом какое-то послание, касающееся только ее. Этот взгляд говорил, что извиняться ни к чему. Он и так все понимает.