Текст книги "Тени прошлого - тени будущего (СИ)"

Автор книги: Стас Ас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Ты просто изменишь прошлое на виртуальном поле – таким образом дефект памяти будет устранен

и, считай, не виден никому другому.

– Ошейник… Его можно обмануть?..

– Как и его программистов. Пока технику программируют люди – ей нельзя доверять больше,

чем им. Ошейник – дополнение к твоему разуму. Ошейник хранит твою память. Он подчинен тебе,

и ты управляешь им. Но ты способен управлять его памятью только с той точностью, с какой

управляешь своей памятью. Помни, все зависит от того, как точно помнишь ты. Ошибешься, он

проведет проверку повреждений и блокировку.

– Так точно… Но есть и моя неизменная память… Это я изменить не могу…

– Искажение памяти… О таких вещах думать не следует. Нет памяти – нет и тебя, нет личности.

Поддельная память – это поддельная личность. Мы видим подделки по ментальному фону. И стоит

нам определить в чьем-то фоне чужой сигнал – мы просканируем его жесткую память и обнаружим

ошибки. Мы уничтожим чужого, как врага. Учись думать. Многие бойцы страдают заблуждением,

что им мозги вообще не нужны, – так вот что, если бы они вам нужны не были – вам бы их и не

делали.

– Так точно, командир.

178

Айнер сбавил обороты… Передо мной суровый, сдержанный офицер S9… без тени короткого

замыкания на спокойном лице. Может, его и замыкает, но не бесконтрольно… Его натиск точно

рассчитан и направлен четко на цель.

– Пошли, Герф.

Не спрашиваю, куда мы идем. Лучше сейчас об этом не думать… Я и без этого уже начал

бояться быть рядом с Айнером… Он мой командир, но он… Нет, не преступник, но… Ему ничего

не стоит обмануть людей, технику, систему… Он делает это, не сходя с какой-то невидимой никому

иному грани, но он делает это… И втягивает меня… Может быть, он и способен помочь всем нам,

но способен и нанести нам всем вред… Что в итоге выйдет, я точно не знаю… Я ничего не знаю

точно. Держаться поближе к нему в бою и подальше от него после боя… Так медбрат в Штраубе

сказал. Но в бою Айнер поступает не иначе, чем после боя, – разницы нет, его поступки опасны в

равной степени и до, и после, и во время сражений. В его покалеченных руках постоянно зажат

энергоблок, готовый рвануть… И от мощного взрыва нас всех отделяет лишь короткое

замедление… А на какую цель он замахнется и по какой цели им будет нанесен удар – одному

черту известно… Не доверять ему – это просто бесполезно… Но доверять – опасно. Такому

офицеру нельзя доверить ничего, что работает исправно, – он сломает. Но то, что сломано и не

работает, он починит… Он починит и то, что не способен починить кто-то иной… Разгром и

крушение – здесь ему мое доверие будет безграничным… Но сейчас еще не тот случай…

Мы вышли на транспортную стоянку…

– Перегнали… Ищи 400-04 – не окликай ни один, пока не найдешь. Как найдешь, дай мне

сигнал.

Иду между рядами транспортов, “спящих” на ждущем режиме. Неужто это продолжение

“охоты” на сахар?.. Неужели, брошенная нами добыча еще там?.. Похоже на то… Айнер подозвал

меня коротким сигналом… Мы разбудили машину и забрались внутрь погреться… Из-под сидений

хрупкому свету был явлен наш тайный груз… Айнер передал мне сахарные блоки с пометкой того

склада в Штраубе… и еще что-то… и пустой стакан… Но стакан он вырвал тут же… и вернул мне

его уже полным черной кофейной горечи… Белый пар клубится в холодном воздухе вместе с

тонкими изломанными струйками дыма от только что запаленных сигарет… Прозрачный стакан не

обжигает рук, но густая темень, которой он полон до краев, парит жаром… От усталости все это

кажется замедленным и отстраненным… Мне еще не до конца ясно, что произошло… От

удивления я открыл рот, но вопросы будто застряли в горле или в голове… Я так и не успел ничего

спросить – вместе с вопросами в моих зубах зажат теперь бутерброд… Айнер, отерев о рукав

боевой клинок от вражеской “крови”, настругал толстыми ломтями колбасу… Ломоть колбасы еще

отдает каким-то чужим химикатом – вражеской “кровью”… Радость заполняет меня вместе с

густым кофейным осадком и терпким дымом… Куски сахара забивают вопросы обратно в горло…

Все это вяжет рот и разум… Все это стягивает вокруг меня спокойствие и сон… Нет, он не злой –

этот Айнер…

– Спать распоряжений не было, боец! Подойди ближе! Садись здесь. Смотри, Герф… Этому

транспорту известно, что мы тут походный ужин развернули. Он знает и о том, что мы добыли

сахар обходным путем… Но этот транспорт не зафиксирует отчетом ничего этого. У машин нет

таких проблем, как у нас. Они, вне зависимости от обстоятельств, точно знают, что нужно

приписать к отчетной памяти, – знают, о чем необходимо доложить.

– Я понял, командир.

– Равняйся на технику. Только не на D40. “Защитники” с крайней точностью опускают все то,

что не имеет значения, что станет помехой и командиру, и бойцу. Но человек никогда не сможет

рассчитать ситуацию с такой точностью, как “защитник”. Человек никогда не сможет стать

подобным “защитнику” и никогда не сможет полностью доверить ему контроль и наблюдение. D40

знают больше, чем мы, – они всегда на несколько шагов впереди нас. Только офицеры S12,

дошедшие до ступени близкой Снегову, читают их отчеты верно. Это другой уровень – верхняя

ступень, где речь идет только о порядке высшем. Из этого следует, что от моих бойцов мне нужен

не один отчетный каркас. Понял?

– Так точно.

179

– Подробный отчет, где есть все “необходимое”, но нет при том ничего “лишнего” – ни от

бойца, ни от офицера не получить никому. Будет одно, будет и другое. Но грубых ошибок быть не

должно. По большей части решать, что нужно или что мешает, – командиру – мне, не тебе. Твои

задачи сведены к тому, чтобы ты, не допуская грубых ошибок, предоставил мне как можно более

точные сведенья о текущей ситуации. Мне нужны объективные сведенья – то, что происходит у

тебя перед глазами в чистом виде. Но мне нужны и твои оценки ситуации. Степень их

объективности будет установлена мной – с опорой на твои показания. И учти, что только тупой

боец и высший офицер S12 могут быть твердо уверены в том, что поступают правильно. Но чем

ниже по рангу источник этой уверенности – тем выше у этой уверенности ступень ошибочности.

Из этого следует то, что тебе нужно больше думать. И еще… Имей в виду, что думать буду и я… Но

не рассчитывай, что я один буду думать за обоих все время. Каждому твоему расчету без

ограничений, мной будет установлен предел.

– Так точно, командир.

Лейтенант загрузил сахар в отсеки портупеи и активировал транспорт…

– Ремни подключи…

Без вопросов последовал за ним и пристегнул ремни… Припал к закрытой двери машины

головой… Почувствовал лишь давление ремней от заданной скорости… Сквозь прикрытые

тяжестью сна, опухшие, веки различаю только вспышки света где-то далеко впереди… они все

ближе, ближе…

– Смотри.

Продираю глаза и вижу свет – больше ничего нет… Рассвет… Нет, тогда мы должны были бы

быть в самом его центре. Светает, но холодное небо еще темно где-то там очень высоко… Только

оно засвечено чем-то и под зависшей в воздухе машиной, и над ней… Северное сияние так не

сияет… и ледник так не отражает свет… Что это?..

– Хантэрхайм…

– Смотри, Герф… Мы “охотники” – это наш “приют”… Хантэрхайм – вечно сияющий маяк

посреди ледяных пустынь, не дающий нам сгинуть среди них…

– Но откуда это зарево?..

– Оно исходит от “ледяных игл” – городских башен, принимающих каждый световой удар

северных снежных равнин и этого холодного неба, светящего и днем, и ночью. Хантэрхайм хранит

этот свет – передает его нам и во тьме. Завтра его свет станет и твоим. И больше ты никогда не

покинешь его – где бы мы ни были, он не отпустит никого из нас.

– Так это правда?..

– Смотри, Герф… Он ломает скалы и льды тяжелым морозом – он ломает и нас. Борись с ним –

и начинай сейчас же. Но помни, что он тебе защитник, как и ты ему. Он не даст тебе верить –

никому, ничему… Он оберегает нас. Вера слепа… Вера слепа полностью – до того, что лишает

зрения и вышибает опору из-под ног каждого, кто ступил в эту слепоту… А уверенность дает и

зрение, и опору. Но он – Хантэрхайм – будет поднимать уровень твоей уверенности, как вздымать

сломы ледниковых скал, и опускать его, как рушить пропасти ледниковых расщелин. Он проверяет

нас – нашу надежность. Ты должен позволить ему взять контроль над собой, но не должен

позволять ему осуществлять над собой такой беспредел. Следуй его зову, когда он призывает

ринуться в бой, а не в пропасть. Ему не нужен слабый солдат. Единственное, что этому поможет, –

способность мыслить. Но он не даст тебе и думать, если подчинит твои мысли до слепоты. Он

губит тех, кто слепнет в его сиянии.

– Командир… Хантэрхайм… У него нет воли… Он не Бог…

– Воля есть у нас. Боги – мы. Хантэрхайм – наше ледяное зеркало, которое показывает нам

только наше истинное лицо. И те боги, которые слабы для того, чтоб видеть себя, низвергают себя,

увидев. Они падают со своих слабых опор, которые были скрыты туманом, под своей тяжестью,

истинную силу которой открыть способно одно только жесткое сияние ледяных пустынь.

– Значит, чудовища – это мы, а не он…

– Он такой же, как мы, – он чудовище для чудовищ. Помни, что бы ни было, не воюй с ним его

оружием, не пробуй отстранить его щитом – он сильнее. Подчинись ему так, как мне, – полностью,

180

но не тупо, не сложив к его ногам разум. Смотри ему в глаза, как командиру. Иначе под его гнетом

ты станешь таким, как Нор, как многие другие… Он не тронет, если твои мысли не будут

враждебны ему. Но стоит направить их против его воли – разгонит по тупикам. Не должно быть

никакого сопротивления его силе – иначе он сломит твою, как бойцы DIS ломают руки каждому,

кто сопротивляется аресту. Он пугает своей властью, как пугает – Скар. Но он страшен лишь тем,

кто его предает. А твою правду он выбьет, как Скар, при дознании. Открой, отдай ему эту правду.

Но не бери чужой. И не верь никому – ни себе, ни другим. Если ты поверишь – будешь ослеплен

его светом. Если ты падешь духом – будешь раздавлен его льдом на дне расщелин. Если

вознесешься тщеславием – он скроет тебя под снегом вершин. Перестанешь мыслить – и ты сломан

им, как снежный кристалл под сапогом. Если ты будешь воевать против него – ты будешь воевать

против нас. Будь с ним един, как мы.

Сжимаю челюсть, чтобы зубы не стучали – от холода, усталости и того, что Айнер с моей

головой делает… Глаза начали болеть от яркого света, но отвести взгляд я не могу… В суженные

зрачки врезались высокие острые ветроломы – вышки “хранителей”. Этот вой разорванного ветра

цепом бьет под грудной хрящ. Но он не заглушает заледенелый звон этих промерзших башен…

– Хантэрхайм… Он – испытание.

– Точно. Он берет у нас последнее, чтобы видеть наши пределы. И как только мы станем

настоящими, он награждает или убивает нас. Мне он дал больше наград, чем смертей… но отобрал

и то, и другое. Это мои “пограничные зоны”. Хантэрхайм не расчищает мне путь посреди них, но и

не ставит заградительные полосы по их краю. С ним человеку суждено быть на грани. И не на той

границе, по которой ходить мне одному, – на краю. По одну сторону с ним только один он – белый,

как снег, офицер – никто больше. Ты, Герф, будешь ступать по краю. Первый шаг определит

направление. Так что следуй той разметке, что Хантэрхайм пропишет. Не рушь его преград и не

спи посреди его равнин.

Транспорт резко повернул, и Айнер разогнал его на полную скорость, но я все смотрю на

мониторы заднего и бокового обзора – на отдаленную мраком искристую звезду, отраженную

льдами, на столбы лучей, пущенных в небо башнями, вздымающими надо льдом их тонкие иглы…

Это Хантэрхайм, подавляющий нас своей холодной волей… Хантэрхайм, встающий на пути врага

стеной ледяных игл… Он охранит этим морозом Штрауб и Шаттенберг… подобно верховному

главнокомандующему системы, не выходящему из его окруженного сиянием штабного корпуса…

Быть единым с Хантэрхаймом – замерзнуть, застыть вровень с системой, ведущей долгую

жестокую войну. Нигде больше мы уже не сможем дать сражений такой мощи. Теперь мы будем

защищать его… когда он будет нападать на нас, вооруженный этим отраженным светом, после

отраженных нами ударов врага… Мне предстоит долгий и тяжкий труд, чтобы не забыть, что за

Хантэрхаймом стоит Штрауб.

Начинает бить озноб… Это неоспоримо доказывает, что сегодня я получил предельную дозу

бескрайней бесприютной стужи и такую порцию обжигающего пламени, что тошнотой поперек

горла встает… Айнер так и ссадил меня на стоянке нашей части – окончательно разбитого и

расколотого им и теми, кто воевал и воюет среди этих чертовых снежных равнин и замерзших скал,

стенами окружающих этот город, слепящий до полного помрачения… Командир вернул мне

оружие, выдал сахарные блоки и отпустил одного куда-то в незнакомый мне мрак коридоров и

переходов… Он забрал только бич, который я не сдал еще в Штраубе, еще вчера…

Запись№16 00 00 000 00:00

11. 04. 205 год Новой Техно-Эры 07:00

Молча и одиноко бреду по тишине… В голове еще не улеглись коды, вбитые Айнером, как

гвозди, – мне кажется, что с каждым моим шагом они врезаются мне в виски болью… Стараюсь

ступать тише, чтобы не тревожить эти гвозди, будто торчащие из моей головы во все стороны…

Только это не гвозди, а волосы дыбом встали… Что-то холодком пробегает по позвоночнику –

будто чужой взгляд в спину из темноты… Это стирает последние следы теплоты и дремы, которые

181

еще остались от скормленных мне Айнером бутербродов… В полумгле вокруг меня скручиваются

какие-то мелькающие и исчезающие тени… Но здесь нет никого и ничего… Ни шороха, ни искры –

ровно темно и ровно тихо…

Этот мертвый сон заставляет меня проснуться. “Подъем” не отозвался привычным позывным,

хоть и подошло время… Нет, полк не подняли… Посмотрел на браслет – оказалось, у нас еще

целый час. Он отдан сну. Это дополнительное время даровано нам после трудного боя… Вроде

понятно… Но я этому не рад… Сейчас это как-то настораживает… Тишиной поглощены все наши

части – все армейские части… Такого не должно быть сразу после штурма, когда у нас столько дел

с обеспечением безопасности… Или безопасностью здесь сейчас занимается кто-то другой?.. Я

оглянулся и ускорил шаг, поймав краем глаза тень, будто явленную из глухой стены и тишины

никем… “Тени”… Безопасность передали им?.. Но это значит, что опасен не один враг, но и…

Уверен, что мы спим, что нам позволено спать не от того, что наш сон был усечен и что он нам

нужен больше обычного… Сон не дан нам наградой – штурм тут ни при чем. Нас отдали тишине и

мраку, чтобы дать время “теням”…

Я почти бегу с излучателем в руках, будто смогу применить его против наших “теней”… Здесь

нет никого и ничего – нет даже моей тени в этом сумраке… И очень тихо – очень тщательно

попрятались крысы… А крысы обычно исчезают перед боем… Это верное предзнаменование

боевых действий. Я засек далекий сигнал… Где-то за этой тишью занимают посты “защитники”…

Причиной и тому, и другому, скорей, послужили непростые разборки DIS с нашим прямым

командованием. Точно, нас, окончательно вымотанных, специально устранили из системы

наиболее верным способом до того времени, как наши сержанты выстоят допросы и нам вернут

наших взводных… Обидно до злобы… Сейчас на усиление охраны должны быть брошены все

силы… А мы, выходит, и пост принять не годны до того, как нас… А допросы что-то долго идут…

На месте задачу не решили – это плохо… Но на месте эту задачу и не порешили вместе с нами –

это хорошо… Последний вариант к нам ближе был. Хорошо, что не тот у нас случай еще… Только

мне сейчас… Мне и подобные вымученные мысли кажутся ровнее плит этого мрачного тоннеля –

швы меж плитами с ободранной штурмом обшивкой сбивают каждый мой скорый шаг…

Пробираюсь по пустой темноте, спотыкаясь, с деферентом на нос и опорой на стену, но темп

стараюсь не сбавлять… Только и думаю теперь, что еле доплетусь до койки и… И уснуть не

смогу…

Коридор не кончается. Мне всюду мерещатся враги, и я с трудом удерживаю нервы от

судорожной реакции… Что-то готово отдать моей руке приказ – “сжать руку и спустить луч”, но

это не мой разум… Каркасы пустых дверей слепы… но устремленный на меня взгляд зорок… Не

различаю шинели этого офицера во мраке – только что-то острое, еще более черное, чем этот мрак,

бьет по глазам… Я встал у стены, прижал правую руку к плечу, левую – к портупее… Мое оружие

блокировано мной, и теперь может быть применено лишь по приказу высшего офицера, не

покидающего зоны видимости. Обычно – это формальность, но сейчас – свидетельство полного

подчинения. Я жду… реакции нет. Он понял, что я не отошел к стене, почтительно уступая ему

дорогу, – скорее, бросился к ней, как к блоку прикрытия… Он понял, что это не продиктованное

уставом и привычкой приветствие, – скорее, оборонительная позиция… И он молчит, смотря мне в

глаза из темноты… Может, его и нет вовсе – может, просто мрак густой… Только я не бросил

попытки выделить его фоновый сигнал… и обнаружил его – офицера-S12… Точно – S12.

Я сосредоточил все внимание, которое еще не расползлось сонными от усталости крысами по

тайным ходам моего разума… Я узнал его… Я помню этот сигнал… Этого офицера знают все… Не

так хорошо, как других, но знают все, знают везде… Тишинский вышел из тишины…

Он кладет руку на плечо и опускает, освобождая меня, но не отводя остановленного на мне

взгляда… Он уходит… Его машины, закрывая его тусклым свеченьем, следуют за ним. Я смотрю

ему в спину… Он оборачивается через плечо и останавливает мой взгляд блестящими стеклом

глазами… У него не живые глаза, как и у Скара… Но это не тот ровный взгляд, видящий все сразу

и ничего отдельно… Этот цепкий взгляд не прошел сквозь и через меня досмотровым лучом – при

досмотре он разодрал меня по кускам когтями, раздирая каждый кусок в клочья в поисках

“скрытого”… Озноб пробрал меня с новой силой – унять его я почти не могу… Это сказывается

182

утомление… Точно, это от усталости… Только, как бы я не отгонял эти мысли, я знаю, что встречи

с генералами DIS всегда не к добру… А с ним – с главой управления службы внутренней

безопасности этих ледяных пустынь… Надо проверить пропуск – настроить его сигнал на

большую частоту. И бежать… Нет, идти ровней.

Казармы опустели после этой ночи… Сорг, Хорн и Нор – неизвестно где, будто их и нет.

Лесовский спит. А я заснуть никак не могу – слушаю шаги за дверями… К горлу ком подступает.

Нет, этого не будет… Не сейчас – еще не слишком тихо, чтобы срывать тишину боем. Я даже не

знаю толком, где был и чему был свидетелем. Надо думать о другом, о том, что я записал… А

записал я и то, и это… и что-то еще – что-то не то… И ошейник помнит больше, чем я… Не

понимаю, как это получилось… И что теперь делать?.. Что мне делать?! Лесовского будить!

– Влад, проснись…

Теперь ясно, отчего мне Стикк дни напролет мозги, как его чертовы сапоги, до блеску чистил,

отчего последний разнос устроил… И что он с этим темнил?.. Переоценил мои способности… Нет,

не мог он просто открыто сказать. Иначе, как напролом, Стикку соображений не донести. А до

того, как его вплотную не прижмет, он таких штук не делает. Это Айнер, как рентген-луч, насквозь

всех видит и по “границам” уверенно ходит… Только и ему пришлось со мной далеко зайти…

После его разъяснений и моих стараний следовать им, этому вредоносному черт знает чему должен

был прийти конец… Но конец не пришел… Запись я не пресек и не стер… Значит нужно подумать,

что еще можно сделать с ошейником… Но мне не только с ним нужно что-то делать, но и с моей

головой!.. Я должен как-то это остановить!.. Прекратить запись всего, что бродит по закоулкам и

подворотням моего разума!.. И подворотни эти с закоулками я обязан расчистить!.. Иначе по ним

что попало бродить продолжит!..

– Черт. Влад, проснись.

Учет мыслей и поиск скрытых поблизости преступлений – еще день назад не мое это было

дело… Мои поступки, командные досмотры отчетных записей – вызывали только череду

указаний… теперь вызывают чередой допросы… Никогда раньше этого не было. Устранить

беспорядки и их последствия действием, минуя офицеров, – было такое… Товарищей прикрыть –

обычное дело… Иначе и быть не должно под бременем войны… Случаи, конечно, прежде не такие

серьезные были, как теперь… Но и теперь… После штурмовых операций мы, порой, поступаем не

иначе, чем при их ходе, – действуем решительно и без потери времени, ориентируясь больше по

ситуации, чем по обобщенным указаниям… А здесь, кроме сражений, почти ничего нет… Значит,

нет и почти никакой разницы между действиями в бою и после боя… Нам прощают эти вольности

и в Штраубе, и в Шаттенберге… Значит, должны простить и здесь – просто обязаны… Но здесь

другой порядок… Тут есть что-то еще, что требует более резких решений более серьезных задач.

Тут ведут не одну войну… И, похоже, поле битвы шире, чем мне виделось прежде…

Это теневое поле боя и исчерчено теми границами, про которые говорил мне Айнер… И тонкие

эти черты подобны защитным заграждениям вдоль дорог и мостов над бездонными обрывами…

Нет, я по своей воле на эту грань не ступлю… И никого я по своей воле с этой грани не столкну, кто

бы на нее не ступил… Здесь мои принципы не одолеть никому и ничему, кроме… Нет, тут не о

чьем-то приказе речь… Повиновение приказу – с этим мое дело правое. Тут речь о моей тупости…

Не по своей воле, так по воле моей тупости, я все порчу…

Мой отчет… Он подводит меня к этой грани… Вернее, уже подвел – предо мной уже простерты

те обрывы… А для меня это одно – край пропасти, где мне и пропасть. Мне на краю твердо, как на

посту, не стоять. Сорвусь, и, что хуже, – сорву еще кого-то… кого-то, кто мне руку подаст. Не так

важно – того, кто решит меня с того обрывистого края на дорогу стащить, или того, кто решит на

том краю удержать… Страшно то, что сорву того, кто руку даст… не споря с риском слететь, не

уступая страху сорваться… Я знаю, что это – я уже слетел. Это Айнер мне “поле замедлений”

открыл, чтоб я об острые камни чего-то бездонного боеспособность не разбил. Он вытащит меня,

стоит мне… Я исполню его указания… Я должен. Я вынужден.

С честным усилием пробираюсь по его схемам заново – повторно иду по указанному им

направлению… Но, похоже, с последним марш-броском обратно своротил… Дошел до той

плоскости, что ребром стоит, и встал, как прежде. Тупо, без продвижений, по обратному времени

183

брожу. А его просто нет… Ничего нет, чтоб по прошлому, как по настоящему, ходить – старые

ошибки по новой запускать… Не понимаю я этого!.. Айнер мне на этот случай мост перекинул –

только он ничем от той грани неотличим… Тонкий он – по нему грубым сапогам не пройти… А

падать с каждым разом ниже и ниже… и хуже, что не одному…

– Влад, да вставай ты!.. Влад!..

Разберешь теперь, что этот выговор значит – что Айнер по-тихому, что вообще – по умолчанию,

говорил… Но что-то не то он говорил, точно, – не то, что по форме должен был. Отчасти – выговор,

отчасти – сговор… Черт… Не без моей воли ошейник этот круг трясины ширить призван. И

отозвать его этой волей надо. Причин, чтоб эту волю напрячь, по горло – только от привычки воля

и силу, и направление теряет. И теперь, чтобы выправить курс, потерянное направление искать

надо срочным порядком… А то тут и Айнеру с его “пограничными” принципами через границу

перейти недолго… Он, можно считать, только на времени и стоит – у него нарушение не

нарушение, если обусловленный временной рубеж пройден. Ускорю я его временные расчеты,

задержав его этой тупостью, туго ему руки шрамами затянут… Обычно не смотрят только на то,

чего перед глазами нет. К тому еще электронный отчет в ментальном формате – вещь серьезная…

Такое жесткое письменное свидетельство даже тех, у кого высшие офицерские ранги кодом

пробиты по всему геному, на учет ставит. Хорошо хоть только на учет – все же не к стенке…

С этим ничего хорошего, но ничего еще… И виртуальное ментальное преступление – это не то,

что – реальное… Пусть командование наказание и назначит – не столь суровое… Но здесь и

начинаются основные трудности… Теперь, что бы ни было с моим ошейником, мне нужно ту

разделительную черту преступлений определить – нужно не упустить больше ни один переход

через эту черту… Хоть от этих моих ошибок я систему оберечь должен – да и вообще всех… А

знаю я про это… Почти ничего не знаю!

– Влад, проснись ты наконец!..

Мысли – это оружие огромной мощи. Мысленное обращение имеет равную силу сказанному по

воздействию и превосходит сказанное по уровню секретности. И от умышленного к сделанному

один только шаг… Мы пресекаем и караем преступные действия, как и подобные этим действиям

мысли, которым есть подтверждение. Но тут границы размечены… Мы каждый день по

обстоятельствам идем – рискуем часто по ходу дел, по линии разметки бывает краем проходим. Это

одно. Другое – то, что под угрозу что-то большее ставит – ту границу переходит… С этим строго.

Проверки через излученные фоны технику с высшими офицерами обязали вести. Только им под

силу еще на мысленном уровне предотвратить преступление, идущее по фону с твердым решением

содеять и расчетом деяния. Преступление, перешедшее эту грань, – что военное, что системное –

им не трудно вычислить по сигналу, который дает расхождение с установленным системным

стандартом. И без разницы – совершено это действие в реальном пространстве и в настоящем

времени или нет… Докажут точным расчетом, что замысел будет приведен в исполнение в

будущем – его приравняют к свершенному действию… И решать тогда станут – преступление это

или только попытка преступить… Станет ясно, что преступник обойдет все преграды системы, что

действий его не пресечь, – преступление признают свершенным, и он понесет положенную кару. И

он будет казнен за преступление, караемое смертью. Он будет казнен, хоть его преступление будет

содеяно только отчасти – только в расчетном пространстве и времени… Его казнь станет

изменением будущего, пущенного по другому пути с этой точки внедрения. Его преступление будет

содеяно уже не здесь – в другом варианте будущего… которого уже не будет. Это рубеж… Но это

единственный способ перевести тяжкое преступление с реального поля на поле виртуальное…

То, что еще не сделано, но будет сделано, офицеры считают уже сделанным – в расчетном

пространстве и времени… Ведь то, что произойдет в будущем, происходит для них сейчас – в

расчетном будущем… По этому расчету они переходят в будущее, и оно становится для них

настоящим… как впрочем и прошлое… Они существуют вроде бы в трех временах

одновременно… Только это прошлое и будущее – одни точные схемы и расчеты того прошлого,

которого уже нет, и того будущего, которого еще нет… Но они такие точные, что равны прошлому,

которое уже было, и будущему, которое еще будет…

184

Вообще, прошлое и будущее – виртуальное поле… Это то, что мы помним или прогнозируем

при том, что этого уже или еще нет… И прошлое, и будущее – виртуальны… И то, и другое

поддается изменениям при внедрении, исчезая одним вариантом и образуясь – другим… Время

можно перестроить, как и пространство… Но время, как и пространство, поддается точному

расчету… Это и есть – расчетное пространство и время… Это рубеж между реальным и

виртуальным полем… По этому расчету офицеры переводят то прошлое и будущее, которое

изменить нельзя – в реальное, а то, которое изменить возможно, – в виртуальное… Но это только

расчет – только рубеж… что-то среднее между тем, что есть, и тем, чего нет… Как бы ни был точен

расчет будущего – будущее еще не настало… Есть только его часть – расчетное будущее… его

схемы и коды…

Выходит что-то сложное… Кругом одни рубежи – куда ни плюнь… И как мне с этим всем

разобраться? Не зная точно, произойдет что-то или нет, не зная, что именно произойдет, я не смогу

точно узнать, должен я это “что-то” не допустить или обязан допустить это “что-то”… Айнер

сказал, что я этого и не узнаю… Но я не могу взять серьезное дело, еще и взявшись держать ответ,

еще и ставя под ответ других, не зная точно, что я делаю… А не взять дело… Поздно, выбора нет –

я его взял… Правда, взял черт знает каким образом, не зная, что его беру, но взял… А теперь еще и

Айнер проследит со всей строгостью, чтоб я его не бросил… Мозгодробильную задачу он мне

задал…

– Влад, я подохну сейчас! Продери ты глаза! Влад!

Ментальное преступление – это только готовность к исполнению преступных действий.

Обычно, тут строгим контролем положение “лицом к стене” припирают. Дознаний не избежать, но

не кары… Без более убедительных данных никто к карающим “теням” не пошлет – разбор

тщательный проведут… Мысленное преступление – это еще ничего… Но все, что идет дальше…

За далеко идущими мыслями следуют зверские кары… Далеко идущим мыслям обеспечен путь под

конвоем… Их маршрут прослежен, и через границы реальности им перейти не дадут – никто этого

не допустит… У нас почти нет реальных преступлений… Почти никому не под силу преодолеть

этот контроль – почти… Просто, офицеры редко переступают через закон… А мы… Мы, часто, –

просто не можем через него переступить…

Но что я знаю об этом контроле? Контроль этот строится по ступеням – ступень его

определяется по степени тяжести угрозы… Только высшие офицеры способны переступить

высшую ступень контроля, поэтому только высшие офицеры стоят на его высшей ступени… Мы

ничего особо сделать не можем, поэтому поставлены на нижнюю его ступень… Обычно никто не

сходит с той ступени, на которую поставлен, и не ставит под угрозу ступень следующую или

предыдущую. Но это – обычно… Сложные процессы, которые крайне редки, идут исключительно

над высшими офицерами… Ведь только они способны спланировать и совершить серьезное

преступление… Но преступления попроще – это происходит чаще… и с офицерами, и с нами…

Кое-кто из них может спуститься на один уровень вниз, а кто-то из нас – подняться вверх… Этой

середине угрожают со всех сторон… Я должен быть бдительнее именно где-то около этой

середины – около этой черты… Очередной рубеж…

– Лесовский!..

Мне неизвестны способы точного определения этих рубежей… Это всегда было делом

офицеров… А офицеры… Их здесь почти полностью поглотил строгий контроль над другими

офицерами… А мы… Поскольку мы далеко зайти не можем, и контроль над нами далеко не

заходит… Мы остались почти бесконтрольными с их стороны… Ничего серьезного им не

пропустить, но… От тех наших выходок, от которых нам и страдать, они нас не оберегут… Это

дело взводных… Стикку на плечи свалено много наших бед от этой разрухи, но ему с этим

управиться по плечу… Только он… Он и сам в контроле нуждается… Правда, его жестко

контролирует Айнер…

Стоп, тут подробнее… Айнер – высший офицер – он создан для контроля высшей ступени… Он